Завыть хотелось тогда президенту, но, ежели от каждого непотребства выть, так и не заговоришь по-человечески никогда!
В Казани у хана, впрочем, немногим чище было, такая же копоть заводская, вонь и разлад, но, по крайней мере, мертвецки пьяных и укурившихся поменьше. Строго карал хан, раскачивались за западной стеной облепленные вороньем мертвецы – продавцы отравы питейной, нюхательной, курильной и прочих. Если при первом приезде президента, до подписания договоров, приукрасили татары столицу, припрятали гниль, то позже уже не стеснялись, нарочито напоказ выставляли: мол, поди-ка, зацепи нас, а там поглядим…
Докладывали Ковалю не раз и не два, что Халитов клал с пробором на российский закон; оружием сполна пользуется, два полка на постое не обижает, почтение командирам оказывает, недобитых Озерников ловить в плавнях помогает, но суды вершит по шариатским нормам, а то и не по шариату вовсе, а в силу восточных своих, каверзных, нетерпимых привычек.
Однако Артур велел не вмешиваться, донесения выслушивал, на Малом круге обсуждал, самых горячих, что кричали о развале государства, пока крепко осаживал. Не осталось у него после ухода Левы Свирского таких близких друзей, чтобы пожаловаться и высказать сокровенное, только с супругой и поделишься. Не мог же президент на Малом круге, не говоря уж о Думе, заявить, что симпатизирует ханским методам. Вот бы тогда все «униженные и оскорбленные» завыли, а уж доморощенные новые «демократы», привыкшие к вольнице питерской, те и вовсе бы на слюну изошли. Тысячи наций больших и малых приютил город, каких только церквей не строили, каких только служб не справляли – ничто не возбранялось, несмотря на стычки периодические, несмотря на частые драки между кавказниками и славянами. Впрочем, кавказники со всеми подряд дрались, полиция только успевала разнимать да трупы из Невы вылавливать. Думские кряхтели, но помалкивали, не решаясь вездесущего Кузнеца злить, опасаясь за свои привилегии. В Военном совете и Большом круге тоже порой раздавались призывы вышвырнуть иноземцев вон, Качальщиков и прочих колдунов отселить из города подальше, в Лугу и Выборг, но прямо опять же не решались против Уголовного кодекса идти. Уголовный кодекс президента Кузнеца за малейшее притеснение по нации и вере карал строго – как за грабеж и убийство. Посему Артур прекрасно сознавал невозможность на данном этапе сказать хоть слово теплое о внутренней политике хана.
Халитов, подстегиваемый осмелевшими и окрепшими камскими кланами, откровенно нарывался и насмехался, только и ожидая формального повода к скандалу. Но президент повода не давал. Президент слушал своих гонцов и тщательно перечитывал то, что записали с их слов канцеляристы. Пока что, на время южной кампании, отношения сохранялись вполне дружественные, пусть и благодаря русским дивизиям.
Эмир Саид принял захватчика с ровной невозмутимой улыбкой. Его бешеная нервозность угадывалась лишь в подергивании левого глаза. В окно эмир старался не смотреть. Вплотную к парадному крыльцу русские казаки мыли коней.
– Почему ты согласился на переговоры, русский эмир?
– Потому что мне не нужна твоя смерть.
– Чего вы добиваетесь? – тревожно спросил повелитель Аравии. – Вы ничего не найдете здесь, кроме песков.
– Тебе прекрасно известно, что нам надо только одно. Гарантии, что вы не вступите в войну.
– И ради гарантий вы убиваете тысячи мирных крестьян и рыбаков?
– Это печальная дань глупости, – без улыбки пошутил Артур. – Мы не желаем дальнейшего кровопролития. Если бы ты не вступил в сговор с безумцами, мы могли бы стать друзьями. Мы и сейчас готовы к миру. И ожидаем ответных шагов от вас.
– О каких ожиданиях ты столь опрометчиво рассуждаешь? – осмелел эмир. – Ты, наверное, полагаешь, что мы отгородились Железной стеной и потому глухи и слепы? – Он дождался, пока Расул переведет. – Нам известно, какой ценой ты сколотил государство. У твоего народа остался последний выбор, но люди, к сожалению, слабы и слепы… Ты ослеплен, русский эмир, ослеплен блеском казны, ослеплен своими же отражениями, развешенными на улицах, ослеплен медоточивыми речами лжецов…
– Не так уж сложно отличить лесть от правды.
Эмир Саид ласково покивал, не прекращая своей речи, словно не слыша возражений.
– …Ослепленному кажется, что власть его тверда как никогда. Безумные янычары готовы резать и душить по его приказу, а Военный совет всегда докладывает, что в государстве тишина и благоденствие. Большой круг власти также льстиво угождает президенту. А Дума, ваше великое народное собрание? Разве за три последних года в Думе хоть раз появился отважный человек, кто осмелился бы сказать о беде? Нет такого человека… Впрочем, я не совсем прав, да простит меня Аллах, Милостивый и Милосердный! Я не совсем прав потому, что есть у тебя Тайный трибунал, управлять которым ты поставил германца…
– Ваше величество очень хорошо осведомлены, – превозмогая себя, Коваль поклонился, покосился на свиту, на замерших придворных.
– Мы тоже с большим уважением относимся к столь грозному и мудрому противнику, – неожиданно сменил курс эмир. – Вы сделали всё, что смогли. Вы напали со всех сторон. Вы обманули халифа Махмуда насчет ядерного оружия. Но меня вы не обманете. Я прочел много книг. У вас нет центра по управлению этими ракетами. Вы лгали, и я это знал с самого начала… Не перебивай меня, русский эмир. Я знал, что вы лгали. Но я знал также, что произойдет, если я не соглашусь на мир. Мы будем драться с вами долго. Может быть, десять или двадцать лет. Пока не уничтожим вас всех. Пустыня поможет нам, клянусь Аллахом. Не нами сказано: «Смерть – врата, и все люди войдут в нее!» Я не боюсь погибнуть с оружием в руках, защищая землю отцов. Можешь не сомневаться, русский эмир, так думают все мужчины в Аравии…
Но я не желаю, чтобы мой народ превратился в рабов. Кто этот страшный человек на белом коне? Что за болтовня о золотой птице? Он не убивает своих врагов, он делает их пустыми. Это ведь ты наслал на нас иблиса, который притворяется пророком? Он ведет к столице наших заклятых врагов…
– Мы не желаем вам гибели. Но мы будем обстреливать все прибрежные города с кораблей, чтобы вы не смогли направить нашим врагам оружие. Мы будем подвозить снаряды и устроим вам вечную блокаду. Чтобы ни один солдат не смог отправиться на помощь Карамазу. Мы сделаем так, что у вас не останется рыбацких лодок и нефти. Мы будем патрулировать ваше небо. Без вашей помощи Турция не справится. А узбеков и туркменов мы перекупим. Войну мы остановим любой ценой.
– Нефть – это просто горящая вода, – возбужденно вставил эмир. – Как ты думаешь, почему ее нет у наших врагов? Нефть дарована Аллахом тем, кто не поступился верой, кто жил праведно и честно…
– Замечательно. Но есть малюсенькая неувязочка. Одиннадцать лет назад вы предприняли первую масштабную попытку продать свой бензин. И Карамаз об этом понятия не имеет. Вы продали сотню тонн в Венецию, точнее – обменяли на необходимые вам товары. Затем вы продали в три раза больше в свободный город Гамбург, отправляли все так же, морем. Получилось удачно. Что любопытно – взамен вы запросили цветные металлы. И получили их по безумно выгодному курсу. Через гамбургских купцов вы вышли на английское Общество судовладельцев. По сути, это пиратская организация, но вам ведь все равно. Вы продали им минимум тысячу тонн нефти.
– Я вижу, ты хорошо подготовился.
– С вами иначе нельзя. По крайней мере мы ведем с вами переговоры. Вы с нами миндальничать бы не стали.
– Мы не собирались нападать на вашу страну.
– Пока не собирались. Зато Карамаз с удовольствием режет христиан.
– Он отщепенец. Я не дал бы ему солдат…
– Достаточно того, что вы давали ему деньги. И оружие. Как насчет тысячи автоматов и шестидесяти тысяч патронов, эмир? Не оскверняй себя ложью, повелитель. Мы взяли в плен визиря Карамаз-паши. Он сам распределял средства и оружие, которое шло от вас. Вы собирались передать ему самоходки, дизельные двигатели и снаряды. Кроме того, вы обещали ему, что пошлете в Фергану инструкторов для обучения стрельбе. Тысячу офицеров, самых надежных ревнителей веры.
– Поэтому ты нас так ненавидишь? – У эмира снова задергался глаз.
– Ты ошибаешься, – мягко возразил Артур. – И в знак того, что я говорю правду, прими вот это. Почитаешь на досуге, – он передал собеседнику кожаную папку с приколотыми листами.
– Что это?!
– Это проект межгосударственного мирного договора, на трех языках. Он включает совместную разработку нефтяных месторождений, строительство аэропортов и танкеров. Если ты согласишься, мы вместе могли бы сделать очень многое. Мы стали бы не врагами, а партнерами.
– Но… если ты предлагаешь мир, зачем привел сюда стаю стервятников?
– Завтра утром я тебе покажу, – скупо улыбнулся президент. – Я предполагаю, что ты думаешь, эмир. Ты думаешь, что, раз я тебя не убил, я тебя боюсь. В дружелюбии вы вечно видите только слабость. Ничего… Завтра утром я покажу наш последний довод.
30
ДВОРЦОВАЯ НЕЧИСТЬ
Начальник канцелярии президента Михаил Рубенс-младший последние три недели валился от усталости. Спал он урывками, в сутки не набегало и шести часов. Неурядицы начались с того дня, как президент Кузнец отплыл на юг с военной эскадрой. Место Кузнеца временно занял дед Михаила, Рубенс-старший, и занял его по праву. Все думские и члены Большого круга согласились, что бывший «папа Эрмитажа» – лучшая кандидатура на пост вице-президента.
Но внуку от этого не стало легче. Иногда ночами он с тоской вспоминал то светлое времечко, когда Артур Кузнец был всего лишь губернатором и власть его не простиралась дальше Гатчины и Выборга, а сам Мишка назывался секретарем, и никто его не знал, кроме друзей семьи…
Всякий раз, когда Кузнец уезжал или ввязывался в опасную аферу, Миша Рубенс чувствовал себя крайне неуютно. Как начальник канцелярии, он обладал колоссальной, пусть и неявной властью, в его ведении находились печати, ключи от сейфов с важнейшими документами, чистые бланки дарственных и приказов, все – за подписью первого лица. Он мог по тревоге поднять войска гарнизона, мог собрать для экстренного совещания Малый круг, мог задержать или ускорить любое дело, которое кружилось в бюрократических колесах. Но без Кузнеца он моментально ощущал на себе мрачные взгляды потенциальных убийц. Недоброжелателей хватало и раньше. Но после того, как Кузнец придумал все эти законы с выборами в Думу и с выборами президента, стало совсем невмоготу…
Рубенс сполз с жесткого дивана, присмотрелся к стрелкам на каминных часах. Шесть утра! Итак, он снова уснул не раздеваясь, в приемной канцелярии, там, где разбирал свежую почту и последние распоряжения вице-президента. Спать больше не хотелось, голова тут же распухла от нерешенных дел.
Что там у нас?
Так… Прошения об отставке, ого, четырнадцать штук! Это они, сволочи, торопятся в отставку, пока фон Борка нет в городе. Вот ведь незадача, и начальника Тайного трибунала сдернул Кузнец с места, послал куда-то за танками! А заместитель у Борка – еще больший зверь оказался, громадный этот, весь в шрамах, Салават, племянничек генерала Даляра. Вот чинуши и обосрались, когда им новый хозяин Трибунала зубы показал, три проверки за неделю устроил. Выслуживается Салават, ясное дело, дядьку подводить неохота…
Михаил зажег спиртовку, поставил на огонь чайничек, сполоснул лицо и склонился к бумагам. Он решил, что не стоит в шесть утра будить буфетчиков, и без того измотанных почти круглосуточными обедами. В Эрмитаже бесконечно кто-то питался, хотя бы одна из шести столовых кого-то кормила. То пересменки патрулей, то освободившиеся внутренние караулы, то заезжие делегации высокого ранга, для которых не нашлось мест в гостиницах, то какие-то брошенные дети, которых невесть где подбирала жена президента, – и их тоже приходилось кормить. А с семи утра начинали прибегать за чаем и расстегаями клерки из окрестных департаментов, затем стекались шишки повыше, директора этих самых департаментов, и уже к девяти подкатывали в каретах и на паровиках министры.
Вот Рубенс-младший и решил – не ходить в буфет. Как представил, что надо спускаться этажом ниже, да непременно столкнешься с тайными просителями, которые и в шесть утра способны отравить настроение… Он кинул в чайник заварку, развернул пакет с сухариками – и принялся за чтение.
Так-с… Проект организации Донского и Волжского казачьих войск. Это Кузнец оставил Рубенсу-старшему и велел обязательно продавить через Большой круг… То есть, по-новому, через Совет министров. В который раз Мишка подивился, до чего точен и мелочен Кузнец. Вроде всё на бегу, башка постоянно распухшая, а как заметочки накидает – так вроде и добавить нечего! Слушание по проекту было назначено на среду, представители из Ростова и Самары уже неделю жили в «Астории». Предстояло утвердить две генеральские должности, восемь полковничьих, число полков, которые обязаны будут выставлять станицы, определиться с довольствием и фуражом. Кроме того, на место следовало послать целую команду клерков из земельного департамента – для точной регистрации отводимых пахотных земель. Отдельно президент подчеркивал, что на каждого служивого следует переложить расходы по содержанию коня, сбруи и военной формы, а взамен освободить их от общих налогов в казну и подорожных сборов на всей территории страны. Так-с, непросто будет…
Дальше что там? Михаил отхлебнул чая, отворил окно. Чем-то не нравилось ему сегодняшнее утро. Вроде всё как обычно, серый дождик накрапывает, на крышах перекликаются караульные, по Неве плывут к торговой стоянке баркасы с ладожской рыбой, первые подводы торгашей ползут через мост, торопятся на Сенную…
Но что-то не так. Даже пахнет иначе.
Гадость какая-то.
Рубенс с раннего детства привык доверять предчувствиям. Собственно, любого родители теперь учили жить именно так – доверяя внутренним позывам, как живут дикие птицы или белки. Даже возвращение в мир газет и телефонов не могло пока отбить это сверхчувственное восприятие.
Что-то дурное затевается…
Он вернулся к бумагам. Так-с… Записка Кузнеца в Министерство сельского хозяйства об открытии соляных промыслов… уже стоит пометка Рубенса-старшего, что геологи выехали на озера. Хорошо… Указ президента о финансировании государственных театров, тарифы и зарплата актерам, средства на организацию школ-студий, на актерские классы… Господи, он и слов-то таких не слыхал! Театров всего три, да и те никому не нужны! Студии, придумает же такое… Но ведь придется, сегодня же придется передать в департамент по делам культуры. Вот и пусть готовят проект сами! У них еще предыдущий проект в Думу не представлен, насчет сбора книг и организации библиотек.
Так-с… Интересно, есть вещи, о которых Кузнец забывает? Проект указа с пометкой для Рубенса-старшего – непременно закончить за лето. Невзирая на военные действия, снарядить большую экспедицию в Ханты-Мансийск с целью разведки и состояния дел на прежних нефтяных и газовых приисках… Господи, да где ж этот Мансийск на карте-то? Миша неожиданно вспомнил, что норвежские спецы, которых министр Портос выписал «за любые деньги», уже третий день околачивают груши по кабакам и увеселительным садам. Звонкой монетой им казна платит, а экспедиции что-то не видно. Так-с, пометку «срочно» и – к деду на стол.
Так-с… Продолжим. Кузнец требует принять решение об открытии трех дополнительных типографий. Срочно перепечатывать книги, так… Это понятно. Это к министру промышленности. Дальше. От министра Портоса сразу шесть новых идей. О твердых ценах на закупку зерновых. О тарифах на железнодорожные перевозки. О вводе двойной пошлины на все ввозимое мясо. Ой, вот это уже совсем лихо… Ладно, он мужик умный, пусть сам отстаивает. Мое дело – в план заседания воткнуть.
Что там еще? Ага, в четверг заседание в медицинском министерстве. Отпущены деньги на фельдшерские школы, в двенадцати городах разом должны открыть. Осталось назначить исполнителей, кто поедет, здания подберет на местах; и преподавать кому-то надо, отсюда пошлем… Ага, списки уже есть, но медики просят с ними послать полицию или армейских офицеров… Отлично, все бумаги – на стол начальника полиции, с пометкой – отчитаться в трехдневный срок. Пусть выделяет людей, а то зажирели…
Что ж за дрянь такая в воздухе носится? Тишина, словно перед ураганом… Неужто прав был монашек этот, как его? Ципер или Цынер? Ни за что имен этих варваров не упомнишь. Рубенса слегка передернуло при воспоминаниях о событиях воскресенья.
Началось с того, что заявился в город этот ненормальный буддийский монах. Его повязали на новгородской дороге, да он и не сопротивлялся. Почти сразу отпустили, нашлись у монашка доводы, от самого Кристиана привет привез. Кто же против Хранителя памяти попрет, когда с ним лично президент дружен? Короче, позвонил сам Рубенс-старший, велел отпустить этого, как его… Цыпера, что ли? Велел отпустить, но не совсем, а мигом в Зимний доставить. Ибо мало ли что… Кто их разберет, Качальщиков старших, тех, что в города не суются, колдуют себе в скитах…
Однако Цынер этот повел себя не просто странно, но и вовсе не пристойно! Вот какие слова Мишка теперь знал, потому как по приказу президента посещал вечером философский факультет! Цынер отправился прямым ходом к патриарху, оторвал того от отдыха – и в патриаршей машине приехал во дворец. Этим неугомонный бурят не ограничился. Имелось у него с собой секретное слово и для Деда Касьяна. Вот кого не ожидал встретить в Эрмитаже Рубенс, так это посла от Озерных колдунов! Заслышав колотьбу его мерзкого посоха, даже болотные коты караульных, уж на что свирепые зверюги, и те полезли под лавки. Рубенс-младший, как увидел эту троицу вместе, – глазам не поверил. В парадной буфетной, под хрустальной люстрой, рядком уселись и тихонько беседуют, ну прямо дружки!
Дед Касьян и прихлебалы его, в отличие от Качальщиков, в столице жить не боялись. Их боялись и ненавидели, а они – никого. Кроме Качальщиков лесных, да самого Кузнеца, пожалуй. Дед Касьян одновременно был вроде посла от всех псковских и чудских и по совместительству брал на себя связь с президентом. Когда-то, в бытность Мишки Рубенса ребенком, такое общение между двумя озерными колдунами, разделенными сотнями верст, было делом привычным, но не теперь. Дед Касьян жаловался Рубенсу-старшему, что на мысленное «соединение» с дедом Саввой уходит все больше энергии, а слышно и видно брательника все хуже. С некоторыми же молодыми Озерниками вообще невозможно общаться на расстоянии, мол, сломалось что-то в природе. Особенно после того, как президент привез из далекой Франции эту ненормальную девчонку, Арро, или как там ее фамилия, и она запустила в работу аж три радиостанции! Мало того, она ухитрилась расконсервировать производство кабеля, хотя Качальщики выступали резко против. Но кто их особенно слушает, дурней лесных, подумал Мишка. Прошли те времена, когда плевков Сатаны и ручных Летунов боялись до одури, нынче иные ветры дуют. Нынче и мамочки не в цене, женщины рожают и рожают, и двойняшек, и даже тройняшек полно, во как!
А эта буйная Арро, прислал ее нечистый на головы Озерников, и радио устроила, и телефонные линии аж до Ярославля провела, и через каждые двадцать километров распорядилась башни строить, релейные станции какие-то…
Это как насморк, объяснял Рубенсу-старшему дед Касьян. Ты при насморке чего чуешь? Ничего? Вот и для нас… все эти ваши радио, провода и прочие телефоны – вроде насморка. Скоро перестанем чуять друг дружку. Только насморк лечить можно, а эта зараза – навсегда…
Рубенс на такие речи только руками разводил. Время назад не повернуть, хоть тресни!
И вот они уселись в кружок, только чарок заздравных не хватало. Цырен этот, вот как его звать, с ним – Касьян, с посохом неразлучный, и сам личный духовник президентской жены, главный поп страны. Посидели, поболтали, и патриарх лицом почернел. Мишке велели срочно деда искать, всюду искать! Чуть позже снова вместе собрались, уже в присутствии Рубенса-старшего, еще коменданта позвали, врачей и младших трех Качальщиков, из тех, кто в интернате обучался. Те как явились, так на деда Касьяна и зашипели, вечная вражда между ними! Даром что молодые, в городе вежливости обученные, а на тропе лесной небось конкуренту колдовскому в глотку бы вцепились! Тут Цырен такого наговорил, что Мишке захотелось немедленно выпить.
Делегацией в полном сборе поперлись к Наде ван Гог, на женскую половину. Псов прихватили, тигра-альбиноса тоже. Тигр нервничал, плохо себя вел, но так ничего и не нашел. Да и что искать? Цырен долго не говорил, пока с собаками всё не обшарили.
Ничего, пусто.
Надя вернулась, госпиталя объезжала. Скандал сперва затеяла, дерганая стала в последнее время. Да оно и понятно, муж родной такую войну затеял, домой месяцами не показывается! Ну, ничего, вернулась наконец. А у нее в покоях – форменный обыск. И не говорят, чего ищут, самое-то главное. Соборник кадилом машет, Дед Касьян всюду деревяшкой своей стучит, а бурят этот ненормальный на карачках под всеми лавками лазает.
Не нашли, чего искали. Нету.
Надя ван Гог на них вначале прикрикнула, а уж после притихла. Повела в гостиную, к стеночке, пальцем ткнула. Миша Рубенс позади стоял, аж на носочки поднялся, чтобы разглядеть.
А ничего там. Пустая стенка с гвоздиком.
– Был утром, клянусь! – заголосила Надя ван Гог. Мишка долго в толк не мог взять, о чем речь. Вроде игрушку какую-то потеряла.
– Он здесь и есть, – ответил тогда Цырен.
Непонятно ответил. Нехорошо.
Задребезжал внутренний телефон.
– Господин советник! Это начальник караула. К вам мальчонка, из этих… с интерната. Ерунду какую-то несет, мол, между дверей застрял кто-то…
У Рубенса екнуло в груди.
Вот оно! Не зря сердце ныло…
– Пропустить. Прямо ко мне!
Подросток учился и жил в интернате для детей Качальщиков и принадлежал уже к тому поколению, которое спокойно, без удушья и сердечных приступов, переносило городскую грязь. Мальчик появился бесшумно, как всегда до икоты напугав стражу у дверей канцелярии. Впрочем, юные Качальщики, жившие в левом крыле Эрмитажа, постоянно развлекались подобным образом. Обычные солдаты, даже прекрасно обученные, не в состоянии были засечь передвижение юных детей Красной луны. Зато их отлично слышал и чуял тигр Лапочка. Ручной тигр целыми днями дрых на позолоченной кушетке напротив камина и лениво рявкал всякий раз, когда на президентском этаже появлялись посторонние, но знакомые личности.
Незнакомых Лапочка бы не пропустил.
Некоторое время назад случилось, правда, странное происшествие, о котором в кошачьем мозгу Лапочки осталась нехорошая память. Словно проник кто-то чужой на женскую половину. Хотя никто не проходил. Ночью Лапочка не поленился, сполз с дивана, обследовал, обнюхал коридоры. Перед толстыми двустворчатыми дверьми, ведущими в покои президентской жены, он надолго задумался. Там на страже торчали два офицера и мешали Лапочке сосредоточиться. Еще ему мешал противный запах из псарни, расположенной тут же, на этаже. Там шумели и грызлись президентские були, свора натренированных псов-убийц. Лапочка с ними рядом брезговал находиться. Но собачий смрад он не мог отменить. Хорошо хоть, этих идиотов не выпускали свободно бегать по дворцу, как в былые времена!..
Караульные провели подростка к лейтенанту, офицер выслушал – и поднял трубку телефона. Михаил Рубенс выслушал начальника караула, отложил все утренние дела, вызвал ординарца и бегом спустился в приемную.
– Сказано с вами говорить, – мальчик показал тайный знак и прошептал на ухо верное слово.
– Говори, – Миша Рубенс прикрыл за собой дверь.
Подросток произнес всего четыре фразы. Этого оказалось достаточно, чтобы Эрмитаж превратился в огромный рассвирепевший узел.
– Начальник караула? Соедините с комендантом! Это Рубенс. Тревога по красному флажку. Да, по красному! Живее, господин майор!
Условные цвета тревоги ввел в свое время президент Кузнец, после очередного нападения Пустотелых ведьм. Красный цвет означал, что во дворец проникли враждебные колдовские силы. Обыватели в таких случаях выражались проще – нечисть.
Дети Красной луны почуяли ее первыми.
– Канцелярия? Директора интерната мне, срочно! Нет на месте? Так соедините с квартирой! Передайте – немедленная эвакуация по красному флажку!
Во дворе и на набережной уже слышались рев моторов и цокот копыт. Первым появился эскадрон президентского конвоя, составленный из кубанских казаков, за ними на грузовиках подкатили калмыцкие. Пешие казаки выпрыгивали из кузовов машин, рассыпались двойной цепью, замыкая Зимний дворец в сплошное кольцо. Сквозь распахнутое окно Рубенс слышал лающие команды есаула Незовибатько, одного из первых, кому сам Кузнец вручал боевой орден Владимира.
– Сотня, ко мне! Живей, мать вашу, черти!
– Гони гражданских в шею!
– Эй, бабы, а ну, очистить улицу!
– Мужик, отчаливай, мать твою, кому говорят? После свою рыбу разгрузишь!
Есаулу вторил хорунжий Дениско, сегодня утром его парням выпал черед охранять дворец. Рубенс про себя порадовался, потому что Дениско он тоже прекрасно знал, и его, и двоих его братьев, служащих на Выборгской заставе. Четыре года назад братья Дениско отличились, уничтожая волжских Озерников, проникших в Петербург. Колдуны были пойманы и отправлены к палачу, после чего у президента в очередной раз испортились отношения с казанским ханом. Выяснилось, что в среднем течении Волги немало еще окопалось врагов законной власти. Старшие братья Дениско в Петербурге дрались, не щадя живота своего, за что им были пожалованы грамоты президента на организацию калмыцкого Казачьего круга. Младший Дениско был оставлен в столице, в числе офицеров, постоянно назначенных в президентский конвой.
– Рота, ко мне… Взвод, ко мне…
– На одного линейного! Первый – прямо, остальные… напрааа-во!
И снова – зычные команды кавалерийского начальника.
– Сабли наголо!
Рубенс уже мысленно представлял, какой скандал ему закатят в Большом круге, если тревога окажется ложной. Но в каждом подобном случае он следовал простому правилу, к которому приучил его дед: лучше перебдеть! Перебдеть – это значит остановить движение на набережной, на Невском и на Мойке.
– На первый-второй рассчитайсь! Первые номера шаг вперед, а-агом аарш!! Первые номера – крууу-гом!
– Слушай команду-уу! Левое плечо вперед, а-агом арш!
– Примкнуть штыки!
– Строй не ломать!
– Господин Рубенс! Озерники уже тут, прибыли. Дед Касьян просит убрать собак!
– Господин Рубенс, вас срочно к телефону господин вице-президент!
– Миша, где монашек? – Красные, воспаленные глаза Касьяна. – Что с Надей?
Рубенс крутился волчком, отдавал приказы. За Озерником с топотом поднимались казаки, набивались в пустые коридоры. За ними, подхватив рясы, торопились толстые соборники. Всюду гремели сапоги. По лестнице вниз, навстречу казакам, бегом спускались прачки, поварята и прочий гражданский персонал. Наконец, вспыхнули лампы.
У Мишки Рубенса на секунду остановилось сердце.
– Почему – с Надей? Разве?.. – Мишка рванулся к внутреннему телефону, набрал «тройку», номер на женской половине президентской четы.
Обернулся – и словно ударился взглядом о широко раскрытые, чуть раскосые глаза подростка-Качальщика. Парень шевелил белыми губами, показывал куда-то вверх. Рядом с мальчиком откуда ни возьмись возникли еще три щуплые фигурки.
Дети Красной луны. Дети Качальщиков.
Рубенс неожиданно, на долю секунды, увидел мир совсем в другом свете. Ведь перед ним стояли не обычные мальчишки, дети горожан. Эти чувствовали, видели и слышали совсем иначе.
В трубке повторялись хриплые гудки. Обычно Надя ван Гог поднимала трубку мгновенно.
– Он здесь… – Подросток указал вверх.
– Он прятался в дымоходе, – добавил второй.
– Он притворялся мышью, – произнес третий. – Вы не сможете его остановить.
– В дымоходе… – как эхо, повторил Михаил. – Дьявол, ну конечно… Мы не проверили трубы!
– Там никого нет, – первый подросток указал на гудящую трубку. – Он убил всех, кроме жены Кузнеца… Он хочет забрать ее.
– Гони за патриархом! – Рубенс обернул страшное лицо к обступившим его младшим караульным. – Так, ты – к Озерникам на подворье, живо! А ты – поднимай весь посыльный взвод, пусть ищут бурята этого, Цы… Цырена!
– Я уже здесь, – произнес ровный, чересчур спокойный голос за спиной. – Я ночевал в интернате. Мне позволил наставник.
– Ах да, конечно… – Рубенс никак не мог сообразить, каким образом Цырену удалось миновать строй вооруженных гвардейцев. Впрочем, сегодня все утро происходили чудеса.
С Цыреном творилось что-то неладное. Миша Рубенс сразу отметил необычайную бледность монаха, странно пожелтевший ежик волос на голом черепе. Собственно, череп уже не казался голым. Он зарастал неровными черными и желтыми пятнами, чем-то похожими на шкуру животного. Вот только какого животного, Рубенс не вспомнил. Еще его поразило, что Цырен был в своем желтом халате и толстых варежках. В таких, какие используют металлурги.
Они опять собрались втроем перед дверьми в президентские покои. Немыслимая троица. Личный духовник Нади ван Гог, жуткий Озерный колдун и маленький буддийский монашек.
– Отпирайте! Ломайте дверь! – Рубенс махнул казакам. – Надя, ты слышишь, эй?
Казаки дружно навалились. Ничего не произошло. Попытались просунуть шашки в щель между косяком и дверью. Безрезультатно.
– Он внутри, – сказал подросток-Качальщик.
– Он убил девушек, – сказал другой. – Он прятался в дымоходе. Он притворялся мышью. Мы почуяли его сегодня утром.
– Это я виноват, – прошептал Цырен и медленно стянул перчатки.
Рубенс почти не удивился, рассмотрев его руки. Нечто подобное он, наверное, ожидал увидеть. Мишка смотрел на пол. Из-под роскошной дубовой двустворчатой двери густым блестящим ручьем текла кровь.
31
СВЯЩЕННОЙ ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ
Заранее договорились, что в пустыню поедут с малой охраной – сто человек русских и десять ближайших слуг эмира. Советникам и слугам эмира были розданы незаряженные ружья, чтобы у подданных во время проезда кортежа по городу не возникло печальных мыслей. Два умных человека договорились между собой, что повелителю Аравии нельзя терять лицо. Поэтому издалека казалось, будто два близких приятеля удобно расположились в салоне комфортабельного джипа и поехали немного покататься. Только вокруг джипа ехали одни лишь русские гвардейцы, с закутанными лицами и с автоматами, готовыми к бою.
