Но самое неприятное произошло утром третьего дня, когда начали тренировки, стрельбы и маневры, в обязательном порядке предписанные для армии в часы вынужденного безделья. Уже связалась ночью колдунья Марина со старым Саввой, уже облетело войска радостное известие, что эскадра во главе с самим президентом на подходе, повеселели штабные, проснулись от спячки старшины и капралы, загремела музыка, замахали в лагере метлами, подожгли костры с мусором.
Генерал Борк в семь утра объезжал ряды палаток, делал разнос командирам за плохую организацию выгребных ям и помывочных пунктов. Когда протрубили горнисты, он остановился, чтобы понаблюдать за успехами бойцов на свеженьких полосах препятствий. Полосы препятствий разрабатывал сам генерал, они имели четыре степени сложности – для разных родов войск и разного уровня подготовки. Фон Борку показали, как лихо расправляется с учебным врагом второй украинский полк, затем группа штабных переместилась к временному полигону; там пробовали силы в стрельбе польские и словацкие стрелки. Когда поляки покидали стрельбище, фон Борку послышались невнятная ругань и глухие оскорбления в сторону начальства. Полк был немедленно остановлен и построен для смотра. Фердинанд Борк спешился и, страдая от лучей встающего солнца, лично прошествовал вдоль рядов, в компании с полковником Верщинским. Были выявлены грубейшие нарушения дисциплины, четверть списочного состава не поднялась по сигналу горна, обнаружилось не менее дюжины пьяных, в грязной форме, с замшелым оружием, а то и вовсе без него, и, наконец, сам полковник Верщинский с изумлением выловил в строю людей, вовсе не состоявших на учете. Их повязали с большим трудом, под ропот остальных, и отправили на дознание. Борк уже намеревался объявить о разоружении полка и прикидывал, как бы незаметно окружить заводил верными пулеметчиками, но за своих вступился полковник. Верщинского Борк знал прекрасно, тот учился в Петербургской военной академии, в классе, который вел сам покойный Хранитель силы Бердер.
Командующий поверил и уехал на бронеавтомобиле в противоположный край гигантского лагеря, проследить, как идут на плацу занятия по строевой подготовке и фехтованию. Сержанты орали, бойцы с криками кололи чучела и расправлялись друг с другом деревянными шашками. Дальше Борк обходил одно подразделение за другим, везде проверяя соответствие плану занятий. Башкиры надраивали свои паровые броневики, проверяли давление пара в котлах. Французские повстанцы тренировались повзводно, падали и вставали, брали «на плечо» и «к ноге». Многие, не готовые к дальнему переходу, валились от усталости.
Соотечественники фон Борка упражнялись в сборке и разборке оружия на время. Здесь командующий задержался ненадолго. Потом он некоторое время разгребал хаос, царивший в палаточном городке италийцев. Для них обучение армейской жизни началось с азов – с подъема и отбоя. Никто не понимал русских слов, с гоготом вскакивали и валились, не укладываясь в нормативы. Генералу Борку пришлось прилюдно вытащить самых ярых весельчаков и посадить на гауптвахту, только после этого веселье поутихло и сорвавшие голос сержанты смогли продолжить занятия…
Обед генералу испортил вестовой, с сообщением, что два башкирских полка молча построились и уходят. Весть о таком предательстве мигом облетела армию и подействовала ужасным образом. Самым неприятным было то, что башкиры ушли вместе с командирами, только четверо старших офицеров и два старослужащих-сержанта остались верны присяге. Они объяснили причины побега тем, что их якобы обманули. Во время дополнительного набора войск в Поволжье, когда башкиры бодро записывались, им обещали всего лишь очистку Европы от хулиганствующих банд и сопровождение танкового корпуса. Их никто не предупредил, что придется плыть на кораблях и убивать братьев-мусульман прямо в святых городах. В массе своей неверующие новобранцы внезапно вспомнили о полузабытой религии…
Борк немедленно послал за ними погоню. Башкиры отказались возвращаться. Особенно угнетало командующего то, что оба полка были полностью моторизованы, хотя в походном строю они тащили бронированные паровики на конной тяге, берегли дрова и уголь. Броневики выпускал бугульминский завод бронемашин, президент Кузнец лично резал на его проходной ленточку пять лет назад. И теперь почти семь десятков превосходных броневиков, с запчастями и запасом угля, повернули обратно.
В штабе начался переполох. Счет небоевых потерь шел уже на тысячи. Командиры танковых дивизионов предлагали Борку послать в погоню «Леопарды» и расстрелять мятежников на узких серпантинах. Все равно возвращаться в Россию им придется по тем же дорогам!
Борк поступил умно, впоследствии президент Кузнец его очень хвалил за принятое решение. Запели горны, забили барабаны, прокричали приказ об общем построении.
Без оружия.
Второй приказ Борк объявил очень тихо и только среди узкого круга. Надлежало пустить в войсках слух, что общее построение назначено для каких-то важных новостей. Вероятно даже, всем выплатят повышенное жалование. Или отпустят домой.
Рокот барабанов и услышал Артур, когда моторная шлюпка адмирала Пасконе повезла его к берегу.
Российские суда встали на рейде Генуи. В город были посланы парламентеры во главе с почтенным доном Тин-то, он как всегда сумел извлечь максимум выгод из своего руководящего положения. Оказалось, что Генуя уже третий день трясется от страха. В непосредственной близости от городских окраин хулиганило колоссальное войско под командованием славного фон Борка.
– Мой президент, я привык к злобе за спиной, – заявил Борк на полевом совещании. – Я прошу меня отпустить в Россию. Происходят две ошибки, мой президент. Вы теряете исполнительного начальника Тайного трибунала. И вы приобрели плохого командира армии. Я не могу постоянно казнить и наказывать. Не могу! Эти люди получили оружие, они неуправляемы. Они все ждут денег, но мало кто честно готов к войне. Еще одна большая забота, мой президент, – надо все время держать отдельно русские полки и полки наемников. Прошу вас посмотреть…
Они вместе взобрались на броню германского танка. Артур за последние годы насмотрелся на множество военных формирований, но от увиденного у него захватило дух. Фон Борк, как всегда, лучше себя чувствовал в сумерках, поэтому смотр войск пришелся на вечер. Тысячи и тысячи огней покрывали холмы и поля, они перемигивались, гасли и снова вспыхивали ярко, когда кто-то подливал масла в костер. Некоторые огоньки двигались медленно – это телега водовоза или полевой кухни объезжала лагерь, некоторые неслись скачками – это торопился курьер или один из младших командиров, вызванных Борком в ставку. Неторопливо разворачивались темные, бесформенные пока коробки полков. Вокруг них метались офицеры, выравнивали фланги.
Ставку германец благоразумно разместил в самом центре танкового корпуса, окружив себя дополнительно тремя казацкими полками и тремя тысячами конных чувашей из дивизии Серебряных Клинков. Этих людей отбирал и снаряжал лично губернатор Петербурга Михаил Рубенс. Их семьи в свое время бежали от власти татарского хана, получили щедрые земельные наделы в пределах Петербурга и на крови присягнули президенту. Каждые три двора выставили рекрута. Объезжая с президентом место построения, фон Борк не обходился без дежурной сотни, настолько напряженно складывалась обстановка. Оказалось, что вчерашней ночью кортеж командующего обстреляли, но не учли, что бывший пивовар с детства привык жить во мраке.
– Как лучше поступить, мой президент?
– А ваши предложения?
– Я полагаю, что гнилые ветви лучше рубить сразу. Мы не должны брать в плавание заведомых предателей.
– В этом я с вами согласен, – задумчиво произнес президент. – А теперь послушайте меня все!
Он обернулся к свите. Старшие офицеры напряженно ловили каждое его слово. По лагерю уже пронесся слух, что вернулся русский президент, командирам сразу стало проще управлять загулявшими подчиненными. Некоторые из офицеров не понимали русского языка, им тут же переводили. Коваль говорил, а сам краем глаза следил, как колоссальная поляна заполняется людьми. Нечего было и думать, чтобы докричаться до всех. С толмачами тоже придется повозиться…
– Руководствуясь статьями шестнадцать и семнадцать Дисциплинарного устава, я буду вынужден наказать всех участников беспорядков. Разумеется, речь идет лишь о тех, кто уже принял присягу. Сейчас мы составим списки, наметим ряд мер – и не отступим от их исполнения. К завтрашнему утру у меня должна быть боеготовая штурмовая группа, а не шайка мародеров. Отставки и прошения не принимаются до окончания боевых действий.
– Разрешите вопрос, ваше высокопревосходительство? – В сумраке замаячило исцарапанное широкоскулое лицо с фингалом под глазом. Артур не помнил имени майора, но узнал его. Этот парень был в числе тех башкирских офицеров, кто не бежал вместе с подчиненными. – В соответствии со статьями шестнадцать и семнадцать, дезертирство, равно как и неподчинение приказам, наказываются смертной казнью. Однако дезертиров слишком много…
– Вы абсолютно правы, господин майор, – жестко усмехнулся президент. – Устав – он и в Африке устав.
23
ЖЕЛЕЗНОЙ РУКОЙ
– Ваше имя и звание, номер части?
– Чего-о? – лениво протянул здоровяк.
Ударом сапога Артур отправил недожаренный шашлык в костер. Вояки мигом вскочили на ноги. Толстый выхватил пистолет… и рухнул с пулей в горле. Никто не понял, откуда стреляли. Фон Богль даже не пошевелился, только легкий дымок вытекал у него из-под плаща.
– Ваше имя, звание, номер части? – невозмутимо повернулся Коваль к следующему. Клацнули затворы. Гвардейцы собирались стрелять очередями.
– Не пойму… чего надо-то? – пробурчал долговязый.
Расхристанные пьяные солдаты просыпались. От соседнего костра угрожающе надвигались темные фигуры.
Фон Богль открыл огонь, не дожидаясь приказа. Его немедленно поддержали офицеры конвоя. Из палаток вытащили несколько мертвецки пьяных, в том числе – капрала.
– Господа офицеры, я не вижу причин оставлять эту мразь в живых! – сказал Коваль и пошел прочь. К штабной палатке.
Больше всего он боялся сам себя. Боялся вскипеть и превратиться в убийцу. Главком не имеет права сам казнить преступников…
– Господа офицеры, я принимаю общее командование на себя. До того момента, пока мы не соединимся с основными силами. Генералу фон Борку поручается наш танковый корпус.
– Слушаюсь!
– Полковника Хиролайнена я снимаю с должности начальника штаба танкового корпуса. С этого момента вы принимаете командование над вторым украинским полком, кроме бронетехники. Полковник Завищнюк, за вами остаются бронемашины. Все ясно?
– Так точно! Слушаюсь!
– Генерал, один дивизион срочно на заправку. Посадите на броню надежную роту и пошлите их в тыл. Пусть перекроют обе дороги на север. Еще одну роту – на броню, пусть перекроют подходы к городу. Дайте команду стрелять из орудий без предупреждения, если будут замечены малейшие передвижения из лагеря. Дальше. Снять с парада артиллерию, пушки выкатить вот сюда, – Артур указал на карте возвышенность. – Две батареи здесь, самых надежных людей, лучше только офицеров. Орудия зарядить, поставить наблюдателя. Быть готовыми к стрельбе. Никого из лагеря не выпускать, ясно?!
– Так точно! – Генерал Борк рысью кинулся исполнять приказ. Не прошло и двух минут, как взревели моторы «леопардов». Артур посмотрел на разложенную карту и на часы. Еще минут десять – и ни одна сволочь не сумеет покинуть расположение армии без разрешения…
– Майор Казарян, живо берите ваших автоматчиков и расставьте вокруг арсенала!
– Слушаюсь!
– Капитан Лоуренс, – Артур повернулся к вежливо молчащему представителю британского подводного флота. – Могу я попросить, чтобы ваши люди встали в оцепление… вот от той колокольни и до оврага.
– Безусловно, мистер президент, – козырнул англичанин. – Вы можете всецело рассчитывать на поддержку флота.
– В таком случае, я рассчитываю, что ваши люди начнут стрелять без приказа по бегущим дезертирам.
– Для подавления беспорядков уместны любые средства, – бесстрастно ответил британец.
– Полковник Слобода, какой из ваших батальонов можно считать наиболее благонадежным?
– Полагаю, что всех, ваше высоко… – вытянулся командир чешской дивизии.
– В таком случае, позаботьтесь, чтобы в числе рядовых не было иноверцев. Два батальона пусть сдадут карабины и получат в арсенале автоматы. Сажайте их на броневики и отправляйте в погоню за башкирами. В бой не вступать, следовать по пятам, ясно? Ваша задача – не дать им уйти назад, перекрыть пути к отступлению. Вы ждете сигнала от хорунжего Яцкевича.
– Все понятно, господин президент!
– Хорунжий Яцкевич! Берите своих казаков – и галопом в погоню. Ваша задача – обойти их, не обнаруживая себя. Вы перекроете им дорогу, но только тогда, когда им некуда будет свернуть. Дайте сюда карту. Вот здесь… или здесь, ясно?
– Так точно.
– Хорунжий, никакой самодеятельности! Генерал Борк сейчас подготовит распоряжение о выдаче вашим казакам дополнительных пулеметов… перекрыть дорогу и ждать, ясно? Так, где начальник штаба?
– Здесь, ваше высокопревосходительство.
– Все подразделения выведены на смотр?
– Так точно. Кроме отдельной бригады, укомплектованной черногорцами.
– Они тоже сбежали?
Начальник штаба замялся.
– Никак нет. Они отошли к западу. Там городок – Вольтри, вот они там бесчинствуют… но не уходят, нет. Они заявили, что пойдут с нами в Турцию, если у них будут свои выборные командиры, никаких общих нарядов и никаких наказаний. Они разоружили и выгнали всех сержантов и офицеров. Генерал Борк сразу же послал за ними кавалеристов, но разоружить мятежников не удалось. Они заняли этот городок… Вольтри и обстреливают дороги из пулеметов. Кажется, там уже пожары и…
– Они расстреливают жителей?
– Сложно сказать, господин президент, – начальник штаба прятал глаза. – Ночью здесь побывала очередная делегация. Жители бегут из Вольтри по морю в Геную…
Коваль скрипнул зубами. Несмотря на все эти беды, прежде всего надлежало провести смотр войскам.
– Вперед, за мной. Коня!
– Господин президент! – Капитан гвардейской стражи кинулся наперерез. – Мы подготовили для вас бронемашину. Пожалуйста, только не на коне. Слишком опасно!
Офицеры замешкались.
– Что значит «слишком опасно?» – помрачнел Коваль. – Я должен спрятаться в бронемашине, чтобы все увидели, как я боюсь собственных солдат?
– Мой президент, ваш капитан говорит правду. Я объявил построение без оружия, но среди наемников достаточно неблагонадежных…
Коваль намеревался просто обойти капитана, но в последний миг передумал. Словно почувствовал слабый укол в сердце.
– Ладно, давайте машину…
Однако в следующие полчаса ничего страшного не случилось. Артур уверился, что чутье на сей раз ему изменило. После событий в подземельях Сардинии ему на каждом шагу мерещились кошмары, и постоянно зудели незажившие ранки на спине и затылке. В целом построенные для смотра части смотрелись не так уж отвратительно.
Президент объехал их, не торопясь, вплотную, старательно вглядываясь в лица. При свете факелов, под звездным небом, он многого мог не разглядеть, но общее впечатление осталось не самое плохое. Он лично выдернул из строя семнадцать человек пьяных, их на месте обыскали, отняли ремни и отправили под арест.
Артур предполагал, что за внешний вид придется арестовать не меньше сотни.
– Слушать всем! Приказ главнокома-а-андующего… – понеслось по рядам.
Через промежутки времени зычные голоса капралов стихали, чтобы дать возможность сделать свою работу переводчикам.
– …Согласно уставу военного времени, с этой минуты… всякий, нарушивший приказ старшего по званию, считается военным преступником и подлежит немедленному суду полевого трибунала. Главный полевой трибунал приведен к особой присяге и уже начал свою деятельность. Главному трибуналу подчиняются полковые полевые суды, членов которых я назначу в течение двух часов…
Слушали напряженно, вытянув шеи. С тревогой поглядывали на пулеметчиков, расставленных вокруг приземистого каменного строения – бывшей деревенской бойни. Там располагалась временная гауптвахта, там сейчас держали больше сотни арестованных. Очень многие надеялись, что с появлением президента России их товарищей выпустят. Но вместо освобождения к бойне стянули казаков и еще каких-то незнакомых англичан с пулеметами…
– Господин президент, прибыли на шлюпках ваши морские экипажи, всего сто шестьдесят человек… – вполголоса доложил ординарец.
– Генерал, распорядитесь, чтобы всем выдали автоматы и по три запасных рожка. У нас половину оружия отняли пираты.
– Слушаюсь!
Коваль выскочил из броневика, кружился вихрем в толпе офицеров, еле успевая отдавать приказания. Он кожей чувствовал, как утекает отпущенное время. Расшатавшуюся дисциплину следовало восстановить именно сейчас, раз и навсегда. Другой возможности могло не представиться!
– Капитан Семенюк, забирайте моряков в оцепление. Поставите их коридором, как мы тренировались в Катании, чтобы могли одновременно держать под обстрелом весь этот лужок, что вы превратили в плац. И вот что… Моряки вам верят. Обрисуйте им задачу. Объясните, что положение трудное, на них – вся моя надежда. По беглецам – стрелять без предупреждения.
– Всё понял. Не сомневайтесь, ваше высокопрсхство, ребята не подведут!
Глашатаи через рупор продолжали выкрикивать статьи приказа. По войскам прокатилось первое недовольное волнение, когда на центр площади, между развернутых колонн, моряки выкатили три виселицы на подвижной платформе.
– …Арестованы и немедленно будут преданы полевому суду девятнадцать мародеров, воровавших имущество у мирного населения. С этого момента отменяется наказание в виде долговременного ареста… Перечень проступков, за которых, согласно статьям шестнадцать, семнадцать и двадцать боевого устава, назначается смертная казнь через повешение: воровство у местного населения, любое насилие в отношении гражданских лиц, самовольный захват помещений и имущества, осквернение церквей и храмов любых конфессий, а также кладбищ и захоронений…
Полки заволновались не на шутку. Казаки с шашками наголо вывели арестованных. Прозвучала команда «примкнуть штыки». Конные разъезды шагом выехали вперед, заняв свободные коридоры между пешими подразделениями. Некоторые, самые шустрые из задних рядов, попытались скрыться или двинули за оружием, но их тут же стали перехватывать британские подводники с пулеметами и верные присяге русские мотострелки. Обошлось почти без стрельбы, присмиревшие буяны вернулись в строй.
– …Согласно статьям восемнадцать, девятнадцать и двадцать один… назначается смертная казнь через расстрел за следующие воинские преступления: самовольное оставление вверенного поста, сон на посту, утеря оружия, порча оружия, членовредительство… неподчинение приказам, самовольное оставление места дислокации, обозначенного старшим, самовольное изменение маршрута передвижения, подстрекательство к мятежам и неповиновению…
Тем временем мародерам был зачитан приказ. Первые трое отправились на виселицу. Четверо пытались вырваться, их застрелили на месте. После того как покончили с теми, кого схватили в садах Генуи, перешли к откровенным саботажникам.
Полки дернулись, по шеренгам прокатилась шумная волна недовольства. Особенно яро возмущались, как ни странно, италийские крестьяне, совсем недавно добровольно записавшиеся в войско. Из строя раздались выстрелы. Упал раненый лейтенант, упал сержант. Артура немедленно заслонили гвардейцы, едва ли не насильно запихали в машину.
– Всем оставаться на местах! – возвестил генерал. – Каждый, кто покинет строй, будет расстрелян на месте!
С крыши арсенала отрывисто залаял пулемет. Многие инстинктивно пригнулись. Пользуясь замешательством, в ряды бунтарей врезались казаки. Не прошло и пяти минут, как стрелявшие были скручены и выведены к центру построения. Их оказалось семеро. Начальник штаба приказал включить прожектора на паровиках и зажечь дополнительно сотню факелов, чтобы всем было видно.
– Если вы не выдадите всех, кто прячет оружие, будет убит каждый пятый! Передайте им, полковник, пусть переведут именно так, как я сказал, – отчеканил президент.
Минуту спустя вдали раздались автоматные очереди. Это из задних рядов самые хитрые пытались просочиться в луга или вплавь форсировать реку, но у реки их встретили автоматчики капитана Лоуренса. Эти не щадили никого, им было важно вернуться невредимыми на родные субмарины.
Затем Артур приказал расстрелять перед строем двадцать человек, опасных буянов, содержащихся в отдельных каморках. Пожалуй, это было самое трудное решение, которое он принял за весь период похода. Но принять его оказалось совершенно необходимо. Списки хулиганов подали командиры подразделений. Те командиры, кто отказался подать списки, лишились званий и сами отправились на гауптвахту, до дальнейшего разбирательства.
После второго залпа присмирели самые дикие. Глядя, как корчатся вчерашние заводилы, с мешками на головах, с руками, связанными за спиной, притихли даже те, кто явился на смотр с ножом за голенищем.
Последнюю попытку к коллективному бунту предприняли австрийцы. Эти вольные лесные жители, два дня назад отказавшиеся стричься и переодеваться в форму, активно стремились вернуться назад, в родные пенаты. Германец, назначенный к ним командиром полка, несколько раз призывал к тишине. При очередном залпе они сбили строй и побежали громадной необузданной толпой, больше чем тысяча человек.
Момент был опаснейший. За австрийцами могли сорваться и другие части. Коваль приказал открыть огонь из пулеметов. Ценой двух десятков смертей бегство было остановлено.
Президент объявил, что каждый может подать жалобу на действия вышестоящего командира, но отменить приказ или пренебречь им означает немедленный трибунал.
Президент дал полкам еще час, чтобы сдать спрятанное оружие и привести себя в порядок.
На паровике примчался взмыленный лейтенант, доложил, что догнали башкир. Пока догоняли, выяснилось, что больше половины из состава так называемых башкирских полков состоят вовсе не из башкир, а из всякой приблудной шелупони, из беглых каторжан самых разных кавказских национальностей, которые таким образом удрали от российской полиции. Оказывается, генерал Борк уже дважды перетряхивал личный состав этих шумных подразделений, несколько рот было расформировано, но до серьезного противостояния дело не доходило.
Лейтенант доложил, что многие башкиры как раз возвращаются в расположение армии с повинной. Но прочие кавказцы, числом больше полутора тысяч, завладев оружием, укрылись в лесистом ущелье. Туда не могли проникнуть танки и конные казаки.
Коваль немедленно снял со смотра четвертый уральский полк, набранный из спокойных, преданных резервистов. От них он беды не ждал. Пришлось пожертвовать углем, усадить резервистов на двадцать оставшихся паровиков и отправить по следам дезертиров. Большинство из уральцев были вооружены прекрасными охотничьими ружьями. Коваль дал команду оцепить лес, использовать огонь и минометы.
– Предложите им сдаться только раз. Дальше – пленных не брать.
На имя главнокомандующего немедленно стали поступать прошения о плохом обращении сержантов и офицеров. Все прошения Коваль передавал дежурному офицеру для обязательного рассмотрения и подшивания к делам.
Затем подозвал к себе ближайших командиров.
– Господа офицеры, мы немедленно расформируем все подразделения, где происходили беспорядки. Ваши предложения и списки должны лежать у меня на столе через сорок минут.
Закипела работа. Как только мелкие группы наемников поняли, что их намерены разъединить и раскидать по белорусским, украинским и русским полкам, затеялся новый виток скандалов. Прямо на плацу, а точнее – на вытоптанном лугу, вспыхнули драки. Особенно туго пришлось с венгерским ополчением. Здесь впервые довелось применить силу, караульные схватились за шашки. Четверых пьяных главком немедленно отправил на гауптвахту, многие повытаскивали спрятанные обрезы и пистолеты.
Строй сбился. На левом фланге заволновались словаки, на правом тянули шеи французы.
– Мой президент, у них полно оружия, – зашептал фон Борк.
– Окружить немедленно. Кто командир? Живо – ко мне! Толмача сюда!
После третьего оклика вперед выступил широкоплечий детина в рыжем пиджаке, грязных галифе, нечищенных сапогах, с бегающими глазками и кривой ухмылкой. Гвардейцы на рысях кинулись вдоль коробки, с другой стороны, навстречу им – бойцы из караульного батальона. За несколько секунд, пока потенциальные мятежники еще не успели опомниться, они были окружены.
Многие покинули строй. В ответ из мрака загрохотали английские пулеметы. Число убитых перевалило за две сотни. В сторону штабных офицеров полетели камни. Генерал Борк кинул на усмирение недовольных полк германских резервистов. Эти действовали со звериной педантичностью, у каждого из них имелось по два коротких обоюдоострых меча. Они врезались в расхлябанную колонну венгров, разорвали ее на четыре части, закрепились плечом к плечу. Затем в каждую из четырех разрозненных коробок ворвались германские сержанты, с плетями и сетями…
Не прошло и получаса, как порядок был полностью восстановлен. В общей сложности, в ходе карательной операции было убито шестнадцать человек.
– Мой президент, мы так останемся без армии, – тихо напомнил фон Борк.
– Вы ошибаетесь, – парировал Коваль. – Мы всего лишь отсекаем гниющие куски. У нашей коалиции будет лучшая армия в мире! Если мы отпустим эту шваль на свободу, они превратятся в банду и будут грабить города!
На противоположном краю поля подняли бучу совсем недавно присоединившиеся каталонцы. Они вообще не собирались строиться, бросили палатки и ринулись к реке. Напрасно назначенные командиры надрывали глотки. Коваль бросил против дебоширов последний резерв – собственную охрану, гвардейскую сотню. Чингисы действовали с предельной жестокостью. Стреляли с обеих рук, рубили головы направо и налево. Караульные не успевали выводить арестованных, их складывали перед гауптвахтой лицами вниз. Внутри места уже не осталось. Многие предпочли оказаться под арестом, нежели быть зарубленными.
Подбежал командир поляков, бледный как мел Верщинский.
– Пан президент, от имени офицерского состава я прошу выдать нам оружие. Я отвечаю за своих солдат. Они сами обнаружили и связали всех, кто подстрекал к бунтам. Сорок человек. Мы отдаем их в трибунал. Прошу вас, не надо расформировывать польские части, это приведет к беде…
Секунду Коваль колебался, затем облегченно кивнул. Расформировать целую дивизию все равно не представлялось возможным.
– Полковник, вы отвечаете мне жизнью за порядок в ваших частях. Лучше сразу сдайте всех неблагонадежных. Иначе я расстреляю вас, клянусь…
Загрохотали барабаны.
Под командой старых капралов, вахмистров и старшин войска перестраивались для повторного смотра. Штабные офицеры рассыпались по подразделениям, включая писарей и конюхов. Каждому был вручен пофамильный список. Приказ главкома звучал коротко – шесть батальонов и двадцать одна рота расформированы полностью. Солдаты направлены в другие части, согласно разнарядке. Обязательно соблюсти правило – на каждое отделение славян – не больше двух иностранцев. В артиллерию, минометные и пулеметные части – ни одного.
На колокольнях Генуи часы пробили полночь, когда италийцы, франки и австрийцы выстроились для принятия присяги. Естественно, русскому правительству они присягать не могли. Общими усилиями штаба был составлен новый текст клятвы, с целованием распятия, фигуры мадонны и самыми кошмарными угрозами в свой адрес на случай измены.
Вновь сформированные части проходили походным маршем мимо импровизированных трибун. Один полк от другого отсекали до зубов вооруженные моряки с «Витязя». В свете горящих бочек с мазутом Коваль повторял короткую речь. Напоминал об оставленных дома женах и детях, упирал на единство христианского мира, обещал удвоенное жалованье ветеранам и земельные наделы всем, кто подпишет пятилетний контракт.
Бодрые слова президента перемежались с ударами топоров. Плотники спешно налаживали еще семь дополнительных виселиц. Своей очереди ожидали кухонные воришки, в течение всего похода тащившие из солдатских котлов мясо. На казнь разжиревших кухонных рабочих взбудораженные вояки взирали даже с удовольствием.
– Господин президент, у нас не останется поваров, если мы будем верить всем кляузникам, – озабоченно пробурчал начальник тыла. Печальная участь низового звена подчиненной ему службы почему-то вызвала у господина подполковника острые спазмы в животе.
– Сами встанете к котлу, – зло бросил Артур. – И учтите – я еще не проверил продовольственные склады. Займусь этим утром. Готовьтесь.
– Ваше превосходительство, мы не можем держать армию без оружия, – напомнил фон Борк. – Смотр закончен. Мы не можем держать собственных солдат под прицелом…
– Оружие можно выдать. Но запасные патроны из арсенала не выдавать никому, даже командирам полков! Внутренние караулы удвоить, слышите?! Кроме того, введите два дополнительных поста. Один – внешний, возле гауптвахты, второй – пустите по маршруту, по кольцу, между третьим и четвертым рядом палаток. Дальше, – Коваль обернулся к штабным писцам. – Срочно набросайте приказ, за подписью генерала Борка. Все самостоятельные передвижения в пределах лагеря в темное время суток, с семи и до семи, запрещены. Только строем, и только под командой младших командиров…
И снова британские подводники стреляли по беглецам. Берег Скривии был усеян трупами. Верщинский прислал в распоряжение караула две сотни лучших бойцов. Их силами продолжили сортировку арестованных. Заработала кузня, на лодыжки самым отъявленным бандитам надевали кандалы. Артур приказал кандальников не тащить за собой, а сдать властям Генуи.
