— Есть вероятность, что я умру во сне?
      — Вероятность есть всегда. Поработайте кулаком…
      — Вы умеете обнадежить. И не стану наркоманом? Эта штука вызывает зависимость?
      — Строго говоря, Макс… — Вукич извлек иглу, заткнул пробирку и, оттолкнувшись ногами, уехал на кресле к центрифуге. — Строго говоря, никто понятия не имеет, что вызывает эта штука.
      — Как там животные?
      — Без патологий. Кролики, те вообще не засыпали.
      — Что говорят ваши добровольцы? — Макс зажал локтем ватку, скосил глаза в угол. Повернуть голову мешали приклеенные к вискам электроды.
      — Час назад очнулся пятый. К вечеру ждем оставшихся, что получили по пятнадцать тысяч кубов. — Майор помедлил, склонившись над микроскопом. Сквозь стекла реторт было видно, как шевелится его плотный затылок. Поскрипывали колесики кресла, низко гудел автоклав.
      — Что они помнят,Влад? Как-то не хочется остаток дней прожить идиотом!
      — Трое утверждают, что не испытывали никаких ощущений, они вообще ничего не помнят, по крайней мере пока. Бурсенко, как вам известно, вскрыл вены, стоило его вернуть в изолятор. Воспользовался заточенным оконным шпингалетом. А этот, последний… Впрочем, пленка у шефа, лучше сами ознакомьтесь.
      — Что там, Влад? Я-то ознакомлюсь, мне важно ваше мнение, вы здесь умнее всех.
      Вукич отсоединил провода, достал из кармана халата связку ключей и магнитную карту, показал глазами на дверь.
      В раздевалке скинули комбинезоны, получили у дежурного одежду. Миновали третий пост, расписались в окошке, Вукич сдал ключи. На втором посту, у лифта, лейтенант проштамповал пропуска, позвонил наверх, первому. Поднялись в зарешеченный тамбур, там, как обычно, пришлось ждать.
      Наконец, появился офицер первого отдела. Под присмотром автоматчиков Молин и Вукич одновременно опустили с двух сторон карты в щели турникета. Во дворе Макс двинулся было к машине, но майор мягко ухватил его за рукав куртки и увлек за собой, в темноту заснеженной аллейки.
      — Мнения — это не по моей части, капитан. Сигарету? — Макс сделал отрицательный жест. — Лабораторию брал городской ОМОН, по наводке конкурентов. Ожидаемого сопротивления не оказали. — Вукич стряхнул пепел на верхушку сугроба. — Хозяев, как всегда, не оказалось, а тот, кто нас интересовал, успел сбежать. Змеевик его кличка, я не знаю, кто он и откуда, но химик он гениальный, завалил своими «произведениями» местные дискотеки. Я дорого бы дал, чтобы с ним поработать, некоторые решения тянут на докторскую, без предзащиты… М-да! Но то, чем мы собираемся вас уколоть, это… Макс, давайте на «ты»?
      — Давайте.
      — Во время облавы обнаружили троих в отключке, думали — передозировка, отвезли в наркологию. Затем обратили внимание на работу сердца, доложились начальству. У тех на такой случай есть инструкция, связались с нами. Это, собственно, не сон, практически коматозное состояние, весьма смахивает на действие сонапакса, но не все так просто. Кровообращение замедляется вдвое, дыхание — ладно, пугать, так пугать. Первый проснулся и выбросился в окно. Там шестой этаж, никто не успел помешать.
      — Почему мне об этом не сказали?
      — Все вопросы адресуй третьему отделу, фармацевтам, капитан, сперва занимались они. И, в конце концов, он же нарик, чокнутый, вены в дырках… За трупом не явились, не опознали. Остальных мы срочно забрали к себе, потому что я к тому моменту немножко разобрался в хозяйстве Змеевика и восстановил формулу дури, которой они были накачаны. Кровь брали у них ежедневно, лишь на пятые сутки концентрация начала снижаться… М-да. Пленки допросов ты видел.
      — Несут полный бред…
      Вукич быстро взглянул Максу в глаза:
      — Да, почтиполный бред. Но никто не требует повторить. Требуют все что угодно, но не «барабан». Змеевик так назвал отраву, потому что перед приходом в ушах стучит… — Майор разорвал упаковку «Орбита», скатал фольгу в шарик, сунул в рот две пластинки.
      — Влад, ты же мне не все рассказал?
      — Тот зэк из контрольной группы, Руслан, что очухался последним… он несет аналогичный бред, что и наркоман из притона Змеевика.
      — Схожие галлюцинации, что в этом необычного?
      — Слишком схожие, Макс.
      — Он тоже видел Желтый Город, говорящих пауков и что там еще… людей без кожи? Его били током летающие ежи, его подвешивали в пузыре с кучей других придурков и склоняли к содомии? — Капитан постарался не показать раздражения, под которым потихоньку шевелился страх. — Нам мало двоих двинутых? Если я им составлю компанию, это спасет кого-то от наркоты? Мне останется выступить по первому каналу и поведать деткам о съедобном мыле, о часах в голове, да? Боюсь, эффект будет обратный, всем захочется попробовать!
      — Максим, ты вроде бы мечтал услышать мое мнение? — Вукич вздохнул, выплюнул жвачку на снег, зажег следующую сигарету. Молин молчал. — Осужденный Бурсенко, перед тем как порвал себе вторую вену шпингалетом, написал кровью на стене: «Взяли, пидоры? С Новым годом!»
      — Я знаю. Что с того?
      — Ничего… Сегодня шестое марта. Клиент Змеевика, который сиганул из окна больницы, тоже кое-что оставил… Не смотри на меня так, в рапорте не упоминалось, потому что никто этого не видел. Чернил у парня не нашлось, и писал он на полу дерьмом. Вытащил утку из-под соседа и пальцем изобразил. А нянечка замыла, пока все вокруг носились и орали на ночную сестру. Я, когда прилетел, гляжу — пол мокрый, отыскал ее этажом ниже, выспросил. Ей-то что, ей не в новинку, там художники еще почище встречаются. Этот придурок накарябал: «2400. С Новым годом!»
      — Следует верить ее словам?
      — Есть еще кое-что… Пойдем, подброшу до метро. — Майор стряхнул снег с куртки. — Когда дежурный в нашем изоляторе заметил, что номер пятый просыпается, он сразу доложил, все сделал правильно… Так вот… — Майор оглянулся. Снег падал густо, на аллее позади них исчезали две цепочки следов. — Перед тем как открыть глаза, парень спел кусок песенки. Позже его просили повторить, но безрезультатно, не помнит. Они приходят в норму, а в голове точно стирается все. М-да… А лейтенант запомнил. Хочешь, спою?
      «Двадцать пятый — век проклятый, Двадцать пятый — золотой! Если ищешь встречи с Богом — Жги мосты перед собой!»

      Я упал лицом вниз и лежал в страшно неудобной позе. Опыт подсказывает: никогда не вскакивай сразу, если не можешь вспомнить, как упал, потому что неизвестно, какая кость сломана. Шевельнул конечностями — локоть заныл, но в целом, попытка оказалась успешной. Виски покалывало, такое ощущение, словно в черепе засело с десяток негров с тамтамами. Наверное, я ударился глазом — слева на сетчатке вспыхивали и гасли зеленые цифры.
      — Снейк, сладенький, что с тобой? — Кто-то меня переворачивал. Я приоткрыл глаза и тут же забыл о боли в локте и вспышках в глазу.
      Ему можно было бы дать не больше семнадцати, если бы не ровная короткая бородка от уха до уха. Круглое азиатское лицо. Похож на японца или китайца, но не чистый китаец.
      — Снейк, мальчик, ду ю о'кей?
      — О'кей! — сказал я и попробовал сесть.
      Он разулыбался. Как я уже сказал, его милое личико окаймляла идеально подстриженная бородка, весьма симпатичная. Слева ярко-оранжевая, справа — синяя. На лбу дымилисьузкие очки без дужек. Просто сидели, словно приклеенные, и дымились. В уголке левого глаза виднелось что-то металлическое — серьга в форме капли. Когда он повернулся, я заметил за ушами шишкообразные утолщения, под цвет кожи, вроде аппаратиков для глухих. На голове все было в порядке, если можно назвать порядком стоящую дыбом прическу, в виде распахнувшей пасть кобры. Глаза у кобры светились, капюшон на затылке слегка шевелился. Он нагнулся, змея качнулась. Мне показалось, китаец собирается лечь рядом, но он лишь помог мне встать. Когда мы поднялись, оказалось, что обладатель разноцветной бороды ниже меня почти на голову.
      — Как тебя зовут? — спросил я.
      — Оу, ноу, бой! Джаст не сэй, что нажрался тиба.Ты же мне обещал!
      Этот парень постоянно смешивал русский и английский, с добавлением китайского. Впрочем, скоро я к этому привык и перестал обращать внимание. Всетак говорят…
      — Как тебя зовут? — повторил я, пытаясь сморгнуть соринку в левом глазу.
      — Это же я, Изабель! Снейк, мальчик, не пугай меня! Ты притворяешься, йэп? Или ел без меня тиба!
      — Да, я ел без тебя тиба! — Мне подумалось, что это наилучший ответ, который можно дать, чтобы не сойти с ума. Результат оказался странным — юноша заплакал. Заплакал и бросился мне на грудь.
      — Ну, ну, перестань! — пробурчал я, погладив кобру по капюшону. От его прически пахло миндалем. — Я больше не буду!
      И правда, зачем мне эта тиба? Обойдусь, наверное. Тут Изабель встал на цыпочки, высунул язык и решительно потянулся ко мне губами. Тело среагировало быстрее, чем разум. Секунду спустя он отлетел к стене, брякнулся, как заводной клоун, на пол и горько заплакал.
      Черт подери, я никогда бы раньше с такой легкостью не ударил человека, и уж тем более не таким жестоким образом!
      Я сказал «к стене». Собственно, никакой стены за секунду до этого не наблюдалось. Мы стояли на краю овальной, покрытой пружинящей губкой площадки, за спиной у меня — желтоватая выгнутая поверхность, впереди и с боков — только небо, ни перил, ни стекла. Восхитительно синее небо и немного странные облака. Но Изабель не улетел от моего удара за край, навстречу ему молниеносно выдвинулось откуда-то снизу сетчатое упругое полотнище, точно флаг на ветру, и вернуло его нежно на пол.
      — Извини! — сказал я. — Ты что, голубой?
      — Ты фантазно токаешь, — отозвался он с пола, без всякой, впрочем, обиды. Или привык,что его бьют? — Вай голубой?
      — Ну… ты любишь мужиков?
      — Снейк, мальчик мой, — он прекратил плакать, раскосая мордочка отразила неподдельное изумление, — кого же мне, по-твоему, любить?
      — А женщин не пробовал? — Мне казалось, я иду по тонкой натянутой проволоке, каждый вопрос кидался наугад.
      — Хэй, Снейк, я штекнулся! Это новый плей, йэп? Вы с Чаком лепите новую игру про фемин?
      Я чуть не застонал. Опять мимо цели. Попробуем зайти с фланга.
      — Почему у тебя женское имя?
      — Женское? С каких это пор? — Похоже, на сей раз наступила его очередь пугаться. — Так звали пиковоговирус-киллера, он был моим дедом.
      — Он был врачом?
      — Почему врачом?! Он, хоть и порченый, был убийцей пятого дана, таких десяток на континент… Я взял его имя.
      — Ты говоришь о компьютерных вирусах?
      — Оф коос… А какие еще бывают?
      Так, похоже, хоть в чем-то мы друг друга поняли. Мне показалось, я ухватил одну, не самую глупую, мысль.
      — Что значит «порченый»?
      — Снейк, ты разве не знал?.. — Он запнулся и яростно покраснел. — В молодости он спал с бабами…
      — Надо же, какая неприятность… Хотел бы я с ним встретиться, — сказал я. — Дед, наверное, умер?
      — Его сжег вирус… Снейк, это общеизвестно! — Изабель пожал плечиками. — Встретиться с ним — не проблема, но ты ни разу не аск.
      Я переварил полученную информацию и сел напротив него на пол. До сего дня я трижды тестировал препараты, но глюков подобной яркости переживать не приходилось.
      Губчатый коврик мягко шевельнулся под руками, или это мне почудилось?
      — Стоп. Еще раз.
      — Вирус выжег ему мозги. Это была «Серая петля» в шестом поколении… — По-моему, до него начало что-то доходить. — Змей, мы проходим «Серую петлю» во втором семестре… Ты действительно ничего не помнишь?!
      — Нет, Изабель. Я… я ударился. Подожди минутку… А как с ним можно встретиться, если он умер?
      — У него же был шестой дан, он отхватил ресурс на посмертный ректификат мозга… Снейки, я штекнулся, что с тобой хэппенд! Вчера выступала железякаиз Департамента здоровья, в районе больше ста случаев пробоя.Но это поправимо, нам надо фаст двигать в пансион!
      Он яростно жестикулировал, но не делал попыток подняться, так и сидел, развалясь, раскинув голые пятки. Святые яйца! На ногах моего нового друга светилсяманикюр, к ступням, без никаких завязок, лепились высоченные прозрачные «гейши». Я присмотрелся… Внутри каблуков плавали живые цветастые рыбки. Выше, от колен и до шеи, Изабель одевался вполне консервативно — в строгое широкое платье пастельных тонов, на талии три ремешка, один под другим, между ними крепились… очевидно, подсумки или что-то вроде… Облака за его спиной продолжали плавный разворот, достигали невидимой точки, упирались в нее по очереди и ползли назад. Впрочем, я ошибся, границу можно было различить, пронзительная бирюза там сменялась дымчато-серой завесой. Очень далеко…
      — Мы успеем в пансион, — заверил я. — Давай закончим с твоим дедом. Его мозг клонировали, и теперь ты можешь с ним пообщаться?
      — Смогу, если накоплю достаточно маней. Но у тебя-то евры есть…
      Слава Создателю, в этом безумном обществе присутствовали деньги!
      — Его время стоит дорого, от пяти тузов в час…
      — Э… Он посмертно работает?
      — Конечно… Бой, а кто джаб при жизни? Дед уже в Диипезаслужил седьмой дан, когда во время войны укокошил в одну ночь сорок тысяч япошек.
      — Во время… войны с Японией? — небрежно переспросил я.
      — Коос… Запустил «Серую петлю» восьмого поколения с фрай-мутацией, пробил защиту их пансионов, тогда они еще назывались клиники, и сорока тысячам вместо медикейшн вкололи ночью пойзон. Он удостоился седьмого дана и восьмисот гигов допресурса Глубины. Дом себе вылепил…
      — Ты… ты имеешь в виду сетевой ресурс? Виртуальное пространство?
      — Хэй… бой, снова токаешь как в древней синеме! Но я штекаю. Конечно, в вирте, ему же надо где-то жить!
      — А нельзя было клонировать ему новое тело? — Похоже, я почти адаптировался в собственном бреду.
      Его узкие глаза округлились:
      — Змей, это пробой! Я боюсь тебя… Железяка спикала, что большинство пробитых агрессивны!
      Я теперь точно вижу, что это не ты, Змей никогда не токал так фантазно… Драйв, прошу тебя, если успеем, за неделю все пройдет… Ведь ты же не Снейк?
      — Да, я не Снейк… — Мне стало сразу полегче. — Меня зовут Максим, но ты продолжай звать меня как хочешь. А почему ты кличешь диктора железякой?
      — Диктора… — Изабель покатал незнакомое слово на языке. — Потому что она из железа, кибер. В новостях спикают всегда киберы.
      — И лечат таких, как я, тоже… киберы?
      — Лечат?.. — Он задумался, кобра на макушке сменила цвет глаз. — Хей, я штекнулся, о чем ты! Ты майнешь, это болезнь! Но болеют только растительные формы. У тебя пробой гена наследственной памяти. Если прибыть вовремя, в пансионе за неделю раскрутят кислоту, и придешь в норму. Прошу, не пугай меня, драйв!
      — Не переживай! — Я рассматривал собственные окольцованные пальцы на ногах. — Мы обязательно туда сходим, но прежде мне надо осмотреться! Обещаю, больше тебя не трону! И… не сообщай пока никому. Ты поможешь мне?
      Изабель разглядывал меня, закусив губу. Мне не очень хотелось его связывать.
      — Любой случай пробоя приравнен к психо… Максим. — Изабель снял со лба дымящие очки. К слову сказать, он соображал гораздо лучше, чем казалось вначале. И адаптировался к ситуации быстрее меня. Но это же был его мир…— Железяка сникала, есть случаи агрессии, суицида и даже убийства. Мы лепили дом и потому отключены от нэта, иначе копы были бы уже тут.
      — Зови меня Снейк, ладно? Мы лепили дом?
      — Да, мы лепили нашдом, а на высоте весь частотный хард автоматом глушится, чтобы не мешать баржам. Когда мы спустимся ниже сотни метров, Глубина найдет нас, и тогда…
      — Меня засекут? — В ушах снова гулко забили барабаны.
      — Полиция Психо видит каждого… В ресурсе любого гражданина Содружества константли дежурит вирт-пансион, сканит организм с дискретом в минуту, на предмет отклонений по хэлфу. Сбои по психо проходят на левел опасности А и выдаются на нэт секьюрита, чтобы пресечь агрессию.
      — То есть любая болезнь становится им известна?
      — Снейк… Макс, болезней нет. Например, ты меня ударил, это агрессия. Тебе повезло остаться в живых, при включенном харде я выставляю левел обороны на максимум филинга.
      — То есть у вас нет драк? Затеешь драку, и компьютер тебя убьет?
      — Все есть, Снейк! — Он поглядел на меня со странным выражением. — Но при активном вирт-пансионе атаковать гражданина невозможно. Или получи визу на отключение, или… Если ты, к примеру, в зоне навигации. Посмотри вниз.
      Я послушался. Следя за соседом краем глаза, подполз к краю платформы. Изабель продолжал сидеть, уставившись в точку. Все-таки губка под моими коленями слегка шевелилась. Я выглянул, и сердце на секунду остановилось. Мы висели на колоссальной высоте. То, что мнилось мне балконом, оказалось, скорее, одним из тысяч лепестков на бесконечном вертикальном стебле. Ниже нас торчала еще пара «балкончиков», а дальше, насколько хватало глаз, раздувались гигантские желтые тыквы, в светящихся полосках, треугольниках и кружочках окон. Квартиры… В ближайшем жилище окно на моих глазах переползло по стенке, догоняя солнечный луч. Посмотреть выше мне мешал следующий, нависающий метрах в пяти, лепесток. Слева и справа, всюду тянулись, переплетались желтоватые гладкие стебли, с десяток метров в обхвате. Некоторые квартирки-«тыквы» разбухли до размеров солидного трехэтажного дома, они прорастали в соседние стебли, поскольку родной побег их уже не выдерживал.
      — Изабель, тут все… — голос мой хрипел, — все дома такие?
      — Откатись,бой, только жилой массив. Не будет же правительство сидеть, как манкиз на ветках! Им нужны коридоры и кабинеты.
      Мне понравилось его видение предмета. Кое в чем общество не менялось, даже в наркотическом сне.
      — Это живойлес?
      — Мальчик, я не профи в биоландшафтах. За основу, по-моему, взята какая-то лиана, скрещена в космосе с бамбуком… Последнюю быструю модификацию выпустили лет двадцать назад, она позволяет вселять десять тысяч в месяц. Было бы кого вселять… А в Канаде, говорят, за основу приняли лиану с баобабом, им так больше нравится. Посмотри направо, там грузовая магистраль.
      Не меняя горизонтального положения, я повернулся, куда он мне указывал. Справа лес раздавался в стороны, образуя своеобразную прогалину, шириной метров двести, и вдоль по ней, ниже нашего лепестка, бесшумно скользили транспортные баржи. Караван огромных мультяшно размалеванных сигар казался бесконечным. Метров на пятьдесят ниже в обратную сторону катился встречный поток. Между потоками, без единого намека на крепежные тросы, убегал вдаль ряд светящихся поплавков. Далеко внизу блестела поверхность воды.
      — Пока мы не вылепим стены, излучения хардов способны сбить настройки навигации. — Изабель ткнул пальцем в то. место, где я упал. — Поэтому Департамент сообщений блокирует активность.
      Я вернулся к нашему стволу. На гладкой теплой поверхности просматривались три дверцы и узкое окошко посредине. Под окошком оставалось место для ладони.
      — Положи руку, — скомандовал с пола Изабель. — Глаза — на уровень риски.
      Я растопырил пальцы. Не моипальцы. Мои настоящие кисти намного скромнее, кроме того, лишь в страшном сне капитан Молин мог увидеть на собственном предплечье объемную татуировку, изображающую голого юношу в… женской позе. Юноша подмигивал и совершал движения задом. Прикрыть тату было нечем, но, по крайней мере, Снейк предпочитал платью некое подобие комбинезона, с клетчатой безрукавкой навыпуск. Накрашенные полированные ногти на мизинцах и больших пальцах. На левом большом пальце под слоем лака фотография Изабель, на правом — какой-то урод с сине-зеленой бородой…
      Окошко бодро залопотало по-английски:
      — Снейк Ксения Антонио, добро пожаловать домой. Компания «Ландшафт-синтез» счастлива предложить вам сто восемьдесят две конфигурации жилой площади соответственно выделенному вам ресурсу. Если вы желаете внести изменения в заявку, проведите повторную авторизацию. Если ваши планы не изменились, выберите этажность…
      — Так, дружище, — сказал я будущему сожителю, отдергивая руку, — с хатой мы успеем, где тут лифт?
      Все три лифта оказались самыми обыкновенными, яйцевидной формы, персон на двадцать каждый, с пуфиками у стен, со стереовидео под потолком. Стоило нам войти, в углу, выставив ладонь, повисла полуголая брюнетка со счастливым лицом и обнадежила, что обеды начнут поставляться в дом уже со следующей недели. После чего уставилась на меня. Изабель застонал:
      — Тебя нельзя отпускать одного! Скомандуй «вниз»! Скорее!
      — Вниз! — строго произнес я. Брюнетка продолжала улыбаться.
      — Ладонь! — подсказал китаец. — И не отворачивай от нее лицо!
      — Делаем, начальник! — озлился я. — Чего ты орешь?
      — У нас оставалось три секунды на идентификацию. Дальше вход блокируется, и просыпаемся уже в полиции.
      Зато, пока летели вниз, я рассмотрел себя в зеркале. Ни малейшего сходства, разве что верхние веки и уши… Настоящий буйвол, мышцы буграми, а лицо узкое, сухощавое, опять же со слабой, но узнаваемой примесью восточной крови, разноцветные, искрящиеся радужки. На макушке — «Взлетающий Змей» с подсветкой и трехслойным парфюмом, согласно времени суток. Цена прически — семьсот евро в новых; в углу глаза — тайм-навигатор, за ухом — валик харда, модель «Квик-стан-дард-оптима», двести гигов постоянной, зарядка от дыхания…
      Китаец кидал инфу, я впитывал, насколько мог быстро. И тут в лифт вошли соседи. До того как раздвинулась прозрачная диафрагма, я успел кое-что заметить. Они жарко целовались, и одна вовсю мяла грудь подружке. Для наркобреда все слишком отчетливо…
      Две женщины, возраст не разобрать, впрочем, первая почти ребенок, пониже ростом, потрясающая фигурка, прозрачный комбинезон в облипку. Под комбинезоном голое тело в изысках боди-арта. Ее почти не портила лысая голова с натянутой поверх металлической сеткой. Подружка, выше меня на полголовы, шире в плечах, седая грива до пояса, такая же, как на мне, клетчатая безрукавка, загорелые лодыжки, на каждой из которых звякали десятки серебряных браслетов, под мышкой — кобура с чем-то длинным, не успел рассмотреть…
      — Хей! — сказала старшая басом и встретилась ладонью с призрачной лифтершей.
      — Хэй! — ответил я, пытаясь отвести взгляд от задницы маленькой гейши. Рисунки на ее теле плавно перемещались, птицы взмахивали крыльями, голая женщина прыгала в бушующий водопад… Изабель оставался совершенно равнодушен.
      — Неплохо, йэп? — заметив мой интерес, рассмеялась седая. — Жасмин, долли, повернись, покажи спереди!
      Жасмин с улыбкой повернулась. Я не знал, куда спрятать глаза.
      — Обошлось мне почти в три туза, но ты же в курсе, Снейк, какие прайсы аскает этот факнутый грек!
      — Да уж… — выдавил я.
      Изабель тут же вклинился, пришел на помощь. Что бы я делал без него? Помер бы с голоду в недостроенной тыкве?
      — На Охоту, Серж? — Он кивнул на содержимое заплечной кобуры.
      — Драйв с нами! — кивнула Серж. — Будет откатно, по пятьсот с носа, и двадцатый разряд, на поражение.
      — Платить полтуза, чтобы увидеть, как подстрелят твою задницу? Йэп! Вай двадцатый? — Изабель поежился и взял меня под руку. Я не стал сопротивляться. — Слишком опасно!
      Женщины заливисто захохотали. До меня наконец дошло, что обе находятся под кайфом.
      — Изи, ты в Глубине отсталаот жизни, долли! — отсмеявшись, сказала Серж. — Пока ты фантазишь новые вирусы, двадцатый разряд — уже год как норма! Снейк, красавчик, найди меня в нэте, если передумаешь, я придержу пару плейсов! Хей, бойз!
      Обнявшись, они двинулись к выходу. Жасмин послала мне воздушный поцелуй, под мышкой качалось зачехленное оружие. Я выдавил улыбку. Оба ее соска вылизывали фиолетовые монстры.
      — Седьмой этаж, — сообщил лифт. — Ресторан, христианская молельня, смоук-бар, допинг-бар, водный дансинг, арсенал, эскорт. Такси местное и региональное. Пересадка в элеватор до банов шесть и двадцать восемь. Пневматик линий «А», «Тэ» и «Тэ три». Приносим извинения, взлетный коридор Москва-Ярославль закрыт до восемнадцати ноль-ноль ввиду беспорядков. Воспользуйтесь коридором шестого микрорайона.
      Мы вышли, рука об руку, и очутились в лабиринте, во всяком случае, так мне показалось. Изабель сдвинул на нос свои узкие очки. Розовый свет, шесть эскалаторов, музыка в ритме африканских шаманов. Прозрачный пол, под ногами толпа народу грузится в длинное двухэтажное раскрашенное, как новогодняя елка, сооружение. Ствол нашего супербамбука уходил еще глубже, расширяясь в полумраке нижних этажей. Я задрал голову. По спиральным желобам снизу вверх устремлялись разноцветные струи воды, неспешным хороводом кружили розовые светильники. Мне показалось, под днищем ближайшей нижней «тыквы» пронеслось нечто, трепеща огромными мушиными крыльями. За ухом пискнуло, и мягкий шепот прямо в голове произнес: «Хард активирован. Проверка произведена, нарушений нет, общий уровень доступа». Изабель потянул меня в сторону:
      — Май Год, Снейки, мы в нэте. У тебя две минуты задать личный доступ, и драйв в пансион, я прошу тебя! Ты совершенно беспомощен, один не протянешь и часа.
      — Так помоги мне, ты же обещал!
      Он вздохнул, дымя очками. Это плод моего воображения, сказал я себе, это действует наркотик. Отчего все строится столь логично?
      — Почему у тебя дым идет из очков? — сменил я тему.
      — Дым? — Он рассеянно поднял узкие глаза. — Это модно… И это не очки, а мультивизор, я же криэйтор. Хочешь взглянуть?
      Вначале глазам стало больно, затем фокус изменился, приноравливаясь к моему зрению. Я видел стоянку такси, видел спаренные кольца, внутри которых покачивалась сигара пневматика, видел десяток стариков, сосущих кальян в смоук-баре. И одновременно я видел три висящих в воздухе объемных экрана с пробегающими потоками цифр.
      — Значит, твой дед убивал вирусы, а ты создаешь? Сознательно вредишь, так? В моеммире это называется хакерством.
      Наверное, я произнес чудовищную глупость. Изабель застыл с открытым ртом. Мимо нас, без посторонней помощи, проплыли санитарные носилки с толстой женщиной, нырнули в кишку эскалатора. Толстуха с кем-то пересмеивалась, нацепив мультивизор.
      — Бой, я тебя прошу, никому не токай энифинг в этом роде, тебя зафризят в Психо, и даже Чак не сможет хэлп, штекаешь? Пока идет война, криэйторам платят десять тузов за каждую удачную мутацию, и я не хочу потерять этот джаб! — Он разволновался, даже вспотел.
      — Я не хотел тебя обидеть. Ну, извини! — Внезапно меня озарило: — Ты говорил, что война с японцами кончилась?
      — Война с Чайной идет одиннадцатый год.
      — Война с Китаем?! Ты сказал, что вчера прилетел из Пекина!
      Он потянул меня за рукав:
      — Нельзя стоять на открытом месте больше трех минут… Слушай, я не думал, что будет так фантазно спикать с парнем из пробоя! Почему война должна помешать поездкам домой? Чайна не соблюдает Конвенцию по чистоте генотипа…
      — Изабель, а чем занимаюсь я? Скажи, хуже уже не будет.
      — Ты? — Он замолк, раздумывая. Мне почему-то стало не по себе. — Когда Серж была мужчиной, ты жил с ней. Вы… любили друг друга. — Последняя фраза далась ему с напряжением. — Вы вместе джабали в «Охоте братьев Ли», и… ты был одним из лучших в штате.
      — И на кого мы охотились? — Мне подумалось, что я знаю ответ.
      — Это не вы, а на васохотились…
      — А потом? — Я разглядывал то, что называлось такси. Водителей не наблюдалось, но шашечки на боку этих торпед имелись. Периодически то один, то другой сегмент стоянки опускался вниз, чтобы отправить свободную машину на уровень бана или поднять наверх вернувшуюся, с пассажирами.
      — Потом тебя дважды ранили в сердце, ты получил свои миллионы страховки и решил свалить. А Серж сменила секс, потому что ты втюрился в Чака.
      — Стало быть, когда я ее любил, она была мужчиной?
      — Снейк, ты крейзи? Ну не феминой же!
      — Стало быть, женщины любят женщин?
      — Кроме порченых… И не глуши мне мозг, что в дикие времена было иначе!
      — Оп… А как назвать тех, кто не порченый?
      — Натуралы,естественно…
      Я отогнул ворот безрукавки. Под левым соском белели тонкие, еле заметные шрамы. И ниже, на боку, и на локте.
      — Мне дважды попали в сердце, и я остался жив? — Тонкости тендерных взаимоотношений я решил оставить на потом.
      — Йэп, натурально, ты умер. Просто для клона сердечной мышцы перегрузки не рекомендуются, и ты оттуда ушел. Теперь мы живем трио…Чак, ты и я.
      — Кем Чак работает? — Я оставался почти спокоен.
      — Снейк, милый… то есть Макс, никтопочти не работает, кроме процентов двадцати крейзи, вроде меня. Бой, тебя уже отследили… Ты не знаешь, как активировать личный доступ. Чак едет сюда, он поручился, что мы доставим пробитого без помощи полиции. Йэп! Велено проводить тебя в пансион Гаутамы… Странно.
      — А зачем пароль, если хард мой личный и всегда на мне?
      — А если штатники, или япошки, или китаезы начнут атаку в общем доступе? Пока восстановится нэт, ты спасешь личный ресурс. И кроме того, как ты в общем доступе будешь отслеживать баланс?
      Не вполне понятно, но звучит разумно.
      Позади открылся лифт. Помахав нам ручкой, прошла красотка с живым удавом на шее. За ней, то и дело опускаясь на четвереньки, трусил голый мужик в кожаной маске и ошейнике. В маске не было прорезей для глаз, мужик постоянно налетал лбом на встречные предметы, но какая-то сила тянула его за женщиной. Когда они прошли мимо, я забыл обо всем, желудок напрягся, готовясь выплеснуть остатки завтрака… На спине у любителя ходить на четвереньках отсутствовала кожа. Шевелились позвонки, под ребрами дергалось что-то красное…
      — Ты меня слушаешь, Снейк?! — Изабель проследил за моим остекленевшим взглядом. — Донт варри! Консуэла забавляется, купила нового песика!
      — Забавляется?! Да с него содрана кожа!
      — Ничего не содрано, просто скин-инъектор меняет структуру кожных покровов, хватает на пару дней.
      — Он добровольно на это пошел?
      — Йэп! Песику нравится быть рабом, вай нот? В эскорте очередь желающих. Это дает пенсионный стаж и гражданство. И вообще, многим нравится, есть целая сеть клубов… Пойдем, нам надо в арсенал, забрать свои ганы.В жилой массив с оружием доступ закрыт.
      В арсенале меня поджидал очередной конфуз. Приветливое личико за стойкой расплылось в улыбке, затем повернулось, демонстрируя, вместо волос на затылке, плоскую черную поверхность. Мало того, изящное женское туловище составляло со стойкой единое целое. Ганы представляли собой два бильярдных шара, послушно зависших в сантиметре у меня над плечами.
      — И как они… стреляют?
      — Начнется атака — поймешь, — туманно объяснил Изи.
      Местный эскалатор был крутым и гладким, но стоило задрать ногу, как пупырчатая поверхность изогнулась, образовав ступеньку. Как только я поставил ступню, за ухом негромко звякнуло.
      — С моего счета сняли деньги за вход? Значит, без компьютера, то есть без харда, я бы в метро не попал?
      — Ты бы никудане попал, Снейки, ни в транспорт, ни домой, ни в один бар. Поэтому песики так стремятся стать гражданами Евросоюза.
      — А наличные деньги существуют?
      — Где-то есть парочка стран… В Африке! — Он задумался. — Запроси хард, если интересно.
      — Россия входит в Союз?
      — Не помню точно… Лет двести.
      Что ты вообще помнишь, подумал я.
      К перрону подплыл сверкающий болид. Рядом двое парней горячо целовались. Один держал за руку мальчишку лет пяти. В вагоне, сплетясь руками, хихикали две девушки.
      — Который сейчас год, Изабель?
      Он молча указал пальцем в жерло тоннеля. Над сияющими голограммами реклам вспыхивала надпись «2400. С Новым годом!»

      — Вы воспринимаете себя Максимом Молиным, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, служащим в особом подразделении по борьбе с наркотиками?
      — Да, я воспринимаю себя именно так.
      Мне стало весело. Собственная бредовая фантазия пытается убедить меня в том, что я — не я.
      — Очень хорошо, — с нажимом произнесла она. — Можете взять одежду и оружие.
      — Я свободен?
      — Ваша семья за вас поручилась. Завтра вас доставят в это же время. Если удастся выяснить характер повреждений, начнем восстановительный цикл. На время пробоя, до возвращения личности, мы вживляем психосканер. Допуск к личному ресурсу восстановлен. Мистерии посещать только в сопровождении. Активная оборона запрещена, пассивный радиус ганов — десять метров.
       Моя семья…Изабель и Чак подмигивали мне из приемной. Оба здорово набрались. Чак мне, кстати, понравился. Нет, упаси боже, не в интимном плане. Во-первых, он не паниковал. Во-вторых, употреблял привычный русский язык и не вис у меня на шее. В-третьих, он сразу предложил сделку: с моей стороны — послушание и следящий сканер, с его — домашний уход.
      — Что со мной в одиночестве может случиться? — спросил я, пока такси, на глубине пятидесяти метров, неслось по бану. Чтобы не видеть, как они лижутся и Чак шурует у Изабель под платьем, я нарочито внимательно изучал пейзаж за окном. Машины двигались в восемь рядов, строго выдерживая одинаковую скорость и интервал, — все перестроения, видимо, контролировались из единого центра. На фоне серой стенки тоннеля со скоростью транспортного потока вышагивала сказочная трехмерная блондинка в сопровождении трех бронированных головорезов. «Трехдневный эскорт в зоны риска! Всего 8000 новыми! Артефакты диких времен!»
      — В разных районах Питера действуют свои законы. Ты можешь случайно угодить в зону свободного кайфа или вольных Мистерий и неадекватно отреагировать, это опасно. — Чак теребил зеленую бороду, участливо похлопывал меня по руке. Изабель уже успел ему шепнуть, что лучше со мной не целоваться.
      — Если так опасно, то оставьте меня в пансионе, зачем вам головная боль?
      Они изумленно переглянулись.
      — Макс, если Снейк попадет в реестр Психо, ему не дадут визы на воспроизводство! Пансионы никого не оставляют на воле, в городе полно чокнутых! Плиз, покажи лояльность, будь послушным одну неделю, ведь он твой… потомок.
      — Снейк планирует иметь ребенка?!
      — Он три года провел в тренинге на Сатурне, чтобы джабать зверем в «Охоте братьев Ли», затем три года на Охоте, это почти рекорд. Зверям запрещен тяжелый допинг, Макс, поэтому им проще получить визу на ребенка. Пожалей своих правнуков, Макс!
      — А ты, Чак? Ты хочешь детей?
      — Йэп, бой! — Он захохотал, вскидывая зеленую бородку. Зубы у моей второй жены были превосходные. — Мне поздно, мы с Изи выбираем кайф. После стольких лет медузымутации клеток неуправляемы…
      — Подожди… Все эти медузы, тиба и прочая дурь, они в свободной продаже?
      — Май Год, Снейки. — Изабель положил голову на колени Чака. — Запроси в харде Декларацию прав. Вообще-то кайф делится на пойзоны, или отраву, как тебе удобнее, ею глушатся в основном за пределами Союза, затем идет собственно кайф, это для малолеток, — сплины, Красный, Черный тиба, Бальзам Хо…
      — Бальзамы Хо тоже признаны отравой, — перебил Чак. — Смертность превысила норму,и много жалоб на слепоту. Акции Хо упали за месяц вдвое.
      — Взрослые люди глушат медузу, колумбийские грибы, — продолжал Изи. — Коку, джойстики, эквадорский гриб, опий, кому что по карману. Иногда чистки стоят дороже допинга, а не сменишь кровь — не доживешь до сорока…
      Я зажмурился. В висках настойчиво барабанило, не так, как прежде, но ощутимо. Такси сдвинулось на три ряда вправо, скользнуло на тормозной пандус и выпрыгнуло на поверхность, плавно болтаясь промеж магнитных буйков. Святые яйца! Слева выросла и тут же умчалась назад «Аврора», заключенная в стеклянный колпак. Излучины реки не было и в помине, крейсер стоял посреди огороженного пруда. Я попытался сориентироваться, но Большая Нева ушла под землю, на месте Троицкого моста висели соты аэровокзала, а Петропавловская крепость, также под колпаком, переехала в район Марсова поля. Кусочек исторического центра размещался в глубоком ущелье, среди убегающих ввысь небоскребов. В нижних этажах колоссов суетились человеческие фигурки, а далеко наверху продолжалось строительство. Опорные балки, точно куски скелета, не обросшие пока «мясом», тянулись к небу, между ними, в провалах будущих окон, поблескивала гора стекловидной бурой массы. Ни подъемных кранов, ни обломков кирпича, ни машин с раствором.
      — Бактерии, — указал пальцем Чак. — Питаются псевдомитом на кремниево-молибденовой основе, особый строительный хард управляет расходом их выделений, согласно проекта…
      — А Нева?! — не выдержал я.
      — Что с ней такого?
      — Как это «что»? Она течет в другую сторону!
      Река не просто сменила направление. Примерно в том месте, где раньше Литейный проспект заглядывался на шпиль Финляндского вокзала, она обрывалась двадцатиметровым кипящим водопадом, даже целым каскадом, и энергично устремлялась в сторону Ладоги.
      — Красиво, йэп? — засмеялся Изабель. — Донт варри, бой, она никуда не течет, это для красоты. Ладожская промысловая экосистема закрыта для притока, а в Балтике, дальше Кронштадтской стены, сплошной пойзон. Годится лишь для отмывки изотопов в реактор.
      Место, раньшеназывавшееся Петроградской стороной, буйно заросло тропическим лесом, а за верхушками пальм вздымались знакомые заросли жилого бамбука. Желтый Город… В далекой безоблачной синеве колыхалось что-то вроде громадной паутины, на растяжках бесчисленных нитей удерживались полые гибкие трубы, внутри которых стремительно проносились темные тени. Более подробно я не успел рассмотреть, тоннель снова нырнул под землю.
      — А кто будет матерью ребенка?
      — Хард подберет женскую клетку.
      — То есть вынашивание искусственное?
      — Я где-то читал… — Чак поглаживал Изи по горлу. — В колониях порченых, в Африканских штатах, не перевелись еще подпольные родильные дома… Йэп, Макс, черт знает когда, лет триста назад, ООН выдвинула идею взаимного военного контроля, никто сегодня не вспомнит, как это называлось. Короче говоря, после того как Всемирный хард ООН начал сканить все игрушки массового поражения, реальные войны почти прекратились. Но до того успели закидать друг друга таким количеством химического дерьма и вредной биотики, что нормальных детей не стало. Тогда япошки предложили первую эрзац-матку с балансиром генетической отсечки. Модель до сих пор стоит в Музее Человека в Токио, я видел… Размером с лайнер. В тридцатых годах прошлого века случился последний вал мутаций, после него фемины добились окончательного запрета на роды, Содружество ввело визовую квоту на воспроизводство и учредило Демо-полицию… Уроды теперь не появляются.
      — А если и появляются, то… — Изабель не договорил, Чак толкнул его в бок.
      — То что? — наседал я.
      — Макс, ай эм нот шуэ, что тебе стоит в этом копаться. Ты жил в дикие времена, когда государство не заботилось о гражданах. Но так и быть, слушай! Если мутация все же возникла, до двенадцати лет, до секс-зрелости, хард Департамента здоровья отзывает визу на гражданство. Йэп, не пугайся! Ребенка всего лишь стерилизуют и выселят с пожизненным содержанием за пределы Содружества, в Африканский союз или Индию, неважно.
      Я попытался переварить услышанное.
      — Итак, почти все население употребляет допинг, а потом высылает в резервации собственных детей?
      — Я не знаю, что такое «резервация». — Чак закапал в ноздри какую-то гадость, посидел откинувшись, передал капсулу младшему. — Мы живем в свободном мире, Макс. Ты волен делать с собой, что хочешь, но не вправе угрожать свободам окружающих! И наша семья считается здоровой,мы вправе получить визу на воспитание мальчика.
      За ухом звякнуло. Со счета главы семьи упали две сотни евро в пользу опустошенного бара таксомотора. Стоимость передвижения так и осталась тайной: у Снейка имелся годовойпроездной на региональный транспорт… Собственно, никакого личного транспорта я пока не приметил. Мы высадились в холле пансиона, сдали оружие киберу.
      — Снейк, я покажу тебе город и все растолкую, только не задавай тут никаких вопросов, о'кей?
      Царившая в здании кутерьма сразу не понравилась. От провожатых меня отсек парень, одетый в лучших традициях римских легионеров, в надвинутом на лоб шлеме, в металлическом воротнике. Круглый в сечении коридор поднимался пологой спиралью. По всей длине стены на уровне поручня прощупывался узкий паз, вроде канальца в старинных карнизах, где крепятся занавески. «Легионер» молниеносно обвил мне запястье гибким шнурком, сунул его свободный конец в стенную щель, и меня тотчас потащило вперед. Десятью метрами выше подобным же образом транспортировали еще троих. В параллельном коридорчике, отделенном прозрачной преградой, вопила и брыкалась ошалевшая от ужаса старушка. К ней сверху спикировал белесый предмет, похожий на мяч для регби; старуха тут же затихла, откинулась назад, но упала не на пол, а в подлетевшие носилки… Склонившись над подобием лестничного пролета, я заметил целую толпу, окруженную цепью киберов. Буянивших людей загоняли по кормовому трапу в чрево транспортной баржи.
      Доктор Караян (как ее назвать — сотрудница? клерк?) оказалась, слава богу, не роботом, а вполне живым человеком, хотя и вышла ко мне в каске. Панорамный мультивизор, за ухом «Квик-супер-оптима», в два раза мощнее, чем даже у криэйтора Изабель. Молчаливый провожатый упаковал меня в подобие стоматологического кресла и унесся, очевидно, за следующей жертвой. Левую руку плотно обнял мягкий браслет, затылок втянуло в подушку. Проекция моего мозга, рассеченная на сегменты, мерцала над пультом. Чтобы я не скучал, Караян любезно включила мне личный доступ. Нацепив свой визор, я обнаружил много нового.
      Тринадцать частных вызовов, предложения сразу от пяти Демо-пансионов сдать клетки, китайцы и штатники платили больше всех… Я усмехнулся: утечка мозгов продолжается… Так. Мой финансовый баланс. Акции ферм биомассы в Сахаре принесли за сутки пятнадцать тузов, зато котировки орбитальной корпорации сверхчистых сплавов уверенно падали. Я никак не мог сообразить, богатеет наша ячейка общества или катится в финансовую пропасть… С ума сойти! Снейк держал полмиллиона в производстве Черного тиба в Афгане… Эти ребята неисправимы, даже во сне!
      Блоки местных новостей… Профессор Мила Теодор Равич настаивает на отмене табу осеменять одной отцовской клеткой до двадцати материнских… Кибер-игрушки и дети. Аспекты межличностных отношений… Атака вируса во взлетном коридоре Москва-Ярославль, имеются жертвы… Беспорядки среди мутантов на карантинном терминале, полиция приносит извинения гражданам за ночные неудобства… Твою мать! Приостановлено движение по новому руслу Петербург — Белфаст… Скончались двое пробитых при попытке нападения на женщину… Концерт всемирно известного восьмилетнего органиста… Индекс первой сотни европейских компаний упал на шестнадцать пунктов… Поставки сжатого воздуха с Тибета признаны неэффективными… Временно закрыта Зона свободного кайфа в Старовыборгском округе, на джой-концерте один из пробитых, под действием нелицензированного «Витамина Н», спровоцировал массовую агрессию, сто шесть человек погибло в давке, четыреста парализовано активной защитой ганов… В акватории открыт сезон охоты на…
      Стоп. Как туда вернуться, черт подери?
      — Господин Антонио, не двигайте головой!
      — Извините. — Я совсем забыл про собственный пробой. Как туда вернуться, в прошлый сюжет?
      Что-то в каше звукового фона показалось мне подозрительно знакомым. Двое закованных в латы полицейских, непонятно, киберы или люди, укладывали задержанного, спеленутого белесыми нитями, на носилки. Я суматошно тыкал пальцем в окошки обозревателя. Наверняка можно было просто скомандовать голосом, но я обещал Чаку лишних слов не произносить.
      В конце концов я разобрался. Концерт снимали шестнадцать мобильных камер, создавая эффект полного панорамного присутствия. Я двинулся пошагово назад, переключал камеры, то удаляя, то приближая изображение. Вот первые вспышки, вот толпа хлынула в стороны, оставляя на полу раздавленных. Святые яйца, нам бы такую аппаратуру!
      Я его нашел. То есть я нашел человека, разрисованного свастиками, с имитацией воткнутого в затылок топора, с искрящимся живымхвостом в копчике… Человек на пару с подружкой соответствующей окраски по очереди лизали нечто похожее на эскимо… Дальше. Рев музыки, крики, хохот. Дальше. Ага, вот и полиция. Отсекают грамотно, клином. Наезд камеры. Двое, трое, семеро задержано. Клейкая лента вылетает из рукавов, струясь в бегущей толпе, сама находит жертву, упаковывает за пару секунд. Нашим бы ментам такое снаряжение! Ага, вот оно!..
      — Что, взяли, волки позорные? Взяли Вовку Бурсенко? Хер вам, пидоры… Не подходи, сдохну, а не дамся!..
      Выхватывает нечто, похожее на блендер. Сиреневые дуги разрядников. Тишина. Труп кладут на носилки. Дальше мне стало неинтересно.
      Я был поверхностно знаком с однофамильцем. Осужденный на двадцать лет по сто сорок шестой, часть вторая, рецидивист Владимир Бурсенко скорей бы умер, чем стал пассивным гомиком. Собственно, так он и поступил. Вспорол вены оконным шпингалетом в изоляторе Управления…
      — Получите одежду! — повторила тетка в зеленом. Колпак над ее креслом растаял. — Любой допинг категорически воспрещен. Передвижений без сопровождения избегайте. Есть вопросы?
      — Доктор… — Я понимал, что нарушаю обещание, но другой возможности могло бы не представиться. — Доктор, личный доступ восстановлен не полностью. — Они оба смотрели на меня — Чак издалека, с явным напряжением, лицо докторши было скрыто забралом визора. — Я не смог войти в ресурс Психополиции.
      — Для этого необходим специальный доступ.
      — Понятно… — Она явно медлила, не торопилась уйти. — Но мне не удалось войти и в файлы Демо-департамента.
      — Это также закрытый ресурс.
      Мне показалось, она чуть улыбнулась. Сочла меня безобидным идиотом? Чак демонстрировал мне страшные глаза.
      — Господин Молин! — Караян сделала ударение на фамилии, подчеркивая уважение к чужому сумасшествию, затем сняла с лица визор и оказалась вполне ничего. — Господин Молин, я дам вам совет. Наслаждайтесь бесплатным вояжем. Сходите сегодня на Мистерию, покатайтесь по Неве… Видите ли, пробой бывает двух типов. Ранее наше ведомство санкционировало замещения по запросам исторических факультетов. На короткий срок вносились изменения в гены, управляющие «дальней» памятью, при этом носитель должен быть здоров, не употреблять нелицензированные препараты, и, главное, должна четко прослеживаться родословная. Но данная процедура была признана опасной. Теперь, ввиду создавшегося положения дел, на вызов наследственной памяти наложены ограничения, с конца двадцатого века и до сего дня.
      — Именно оттуда идут неуправляемые пробои?
      — Вы верно сориентировались, господин Молин. Мы не знаем, с чем это связано, почему пробой пришелся именно на наше время, а не случился сотней лет раньше. Опасность в том, что почти все замещенные граждане оказываются опасны для общества. За редким исключением… — Она улыбалась так, словно что-то недоговаривала. — Для восстановления гена требуется от четырех до восьми дней. И ежедневные корректировки у нас. Надеюсь, вы оправдаете доверие… вашей семьи.
      — Подождите, — запротестовал я. — Одну только секунду! Вы сказали — до восьми дней. Но это в случае вашего вмешательства. А если пробитый не обратится в пансион, если он адаптируется, то обратной замены сознания не произойдет?
      — Поздравляю, господин Молин. Заметно, что вы работали в службе порядка. — Доктор опять улыбнулась краем рта. — Вам знакомо слово «дисциплина», и на ближайшую неделю вы забудете то, что я сейчас скажу?
      — Забуду.
      — Не пытайтесь самостоятельноатаковать закрытые ресурсы. Вас тут же обнаружит Диип-полиция, и ручательство семьи не поможет. В Диипе никто не защищен, кроме постоянныхжителей… Мы стремимся избежать паники среди населения, поэтому возникли информационные ограничения.
      — Святые яйца! Тут ежедневно сотни гибнут, обожравшись грибов и в потасовках, а вы считаете опасным десяток свихнувшихся?
      — Счет идет не на десятки! — Стенка яйцеобразного пульта отошла в сторону, доктор вышла, опустила лежанку и присела рядом со мной. Изабель и Чак, выпучив глаза, таращились сквозь разделяющий нас, устремленный вверх тончайший поток воды. — Динамика такова, что возникло опасение массового психоза. Пансионы не готовы к тотальной реконструкции, мы вынуждены привлекать добровольцев, расширять стационары… Если пробой затронет руководство или оборону, возникнет хаос… Вы представляете себе? Если на посту боевого криэйтора окажется антисоциальный элемент из диких времен? — Она запнулась, очевидно, сболтнула что-то лишнее. — Извините, я не хотела обидеть лично вас.
      Я кивнул. Из головы не шел тип с хвостом и памятью зэка Бурсенко.
      — А какие есть предположения? Если наука научилась вызывать пробои искусственно, неужели хард не в состоянии расшифровать причину сбоя?..
      — Господин Молин, мне шестьдесят семь лет, и в следующем году я, возможно, смогу претендовать на четвертый дан. Пятого при жизни мне не достичь, я отдаю себе отчет в собственных интеллектуальных возможностях… — Она вздохнула. Я не дал бы ей и сорока. — Это закрытая информация, могу лишь сказать, что в Глубине, в Диипе, над этой проблемой целенаправленно работают несколько Мудрых шестого и седьмого данов, с них сняты все прочие задачи. А содержание одного лишь мозга обходится государству дороже среднего космодрома. Им даны полномочия задействовать любыевирт-ресурсы. Независимо от стоимости. Теперь вы понимаете, какова степень опасности?
      — Пожалуй… Я только не понимаю, зачем вы мнеэто рассказываете.
      Она придвинулась, еле заметно, еще чуть ближе и положила мне руку на руку. Это всего лишь престарелая яйцеголовая лесбиянка, напомнил я себе.
      — Вы верно заметили, господин Молин! — Доктор Караян сменила тон. — От нас обоих зависит, как долго ваша личность продержится в теле Снейка Антонио. Иногда возврат происходит даже без нашего участия, а иногда пансион бессилен… Для изоляции пробитых граждан в наше ведение переданы два карантинных терминала, психологи отрабатывают варианты адаптации… Упрощенно решение выглядит так. Долговременная память имеет произвольный и непроизвольный форматы, их интерференция неизбежна. При использовании соответствующей мнемотехники достаточно легко вернуть Молину практические профессиональные навыки Антонио… На случай затруднений я оставляю свои адреса в вашем харде.
      В такси оба младших члена семьи закапали в нос. Изабель затих, свесив голову, а Чак накинулся на меня с вопросами. Кое-как я его успокоил, заявив, что госпожу Караян интересовали исключительно вопросы древней литературы. Скорее всего, он не поверил, но приставать не стал и погрузился в изучение бара. «Тайваньскую медузу» надлежало запить достойной дозой алкоголя.
      Я прокручивал нашу милую беседу. Постарался расслабиться. Прослушал все еще раз, выделяя про себя акценты, нарочно сделанные доктором. По опыту известно, иногда детали всплывают с третьего раза, а она мне явно пыталась что-то сказать.
      Изи с пакетом спиртного на полу, платье чуть ли не до головы задрано, смотреть противно… Чак завалился набок, выронив капсулу. До его дома нам оставалось семь минут, машина летела где-то в районе бывшего Ломоносова, справа поверхность залива, до горизонта, покрывали гидропонные фермы, слева тянулись купола кислородногозавода. Жерла водозаборов пересекали дорогу через каждую сотню метров и спускались в Балтику, точно хоботы ненасытных слонов.
      Когда я сложил догадки, картина выросла прелюбопытная… С гипнотической настойчивостью голубоглазая моложавая старушка вычерчивала рисунок вселенского кошмара, но прямо выразить мысль не хотела.
      Медовым голосом комп предложил прослушатьличное сообщение. Я отщелкнул гнездо на левом браслете — это мы уже освоили, — активировал носитель. Как и тайм-навигатор в левом глазу, браслет выполнял множество функций, от зажигалки до автозагара, но меня сейчас интересовала инфа.
      «Подтвердите личный доступ». Я послушно ткнул пальцем в сетчатое окно на браслете, лучик лазера сам нашел сетчатку.
      «Подтвердите специальный уровень доступа». Ого! Пароль голосом и одновременно двумя руками, по двум висящим в воздухе клавиатурам. На самом деле это были никакие не клавиатуры, скорее два шара, в которые погружались кончики пальцев.
      «Контрольный вопрос: ваше настоящееимя?»
      Секунды три я глотал воздух открытым ртом. Задать этот вопрос мог себе только я сам. Прекрасно, это лишь подтверждает иллюзорность происходящего… Я ввел ответ вручную. Секунду спустя визор заполнило объемное отражение скуластого лица Снейка, точно я приблизился вплотную к зеркалу.
      «Хэй, Макс. Донт варри, джаст слушай и постарайся штекнуться! Это я, Снейк Ксения, и я втыкаюсь, кто ты. Если ты в моем харде, стало быть, пробой прошел хэппи и на календаре двадцатые числа декабря. Поюзай моим боди, так и быть… — Он игриво погрозил пальцем. — Лу-ук, не обижай Изабель, криэйторы — пиплы нервные. Теперь полный ахтунг, бой! Из респекта к пра-пра-дедушке я выполняю твойаск. У тебя времени в обрез. Мне стоило немало сил отправить себя в пансион Гаутамы. К счастью, Алла Караян любит охоту с моим участием, тебя выпустят на поруки… Йэп! Драйв в Брюссель, там найдешь банк «Альт-Националь», у них есть кое-что на имя Снейка Антонио. Они сбросили на хард эту инфу — «получить в декабре две тысячи триста девяносто девятого»… Но ресурс откроется только на тебя, во время пробоя. Других френдов с таким именем у меня нет, надеюсь, что я не ошибся… Гуд лак, бой! Если встретишь Кристмас в моем боди, подари Сержу Аркелофф парфюм от Роше, самый редкий, с океанической фермы, найдешь! Я не могу заранее, моллюск живет всего неделю… О прайсе не думай, ей будет в кайф, только Чаку ни слова! Кстати, если возникнут проблемы,обращайся к ней. Итс олл, би хэппи, долли!» Он помахал волосатой ручищей и исчез.
      «По вашему запросу сообщение уничтожено».
      Я стянул со взмокшего лба визор. Главное — не соскочить с катушек. Если на минутку, лишь в виде исключения, допустить, что я действительно нахожусь в будущем, то есть не я, а матрица моей памяти в мозгу Антонио, то… Но он заявил, что выполняет мою просьбу! Я никогда не оставлял просьб человеку, которого произведет на свет искусственная матка четыреста лет спустя… И до кучи — доктор Караян. Снейк убежден, что ему пошли навстречу из-за спортивных достижений, но тут тоже не все просто…
      — Чак! — Я потряс его, бородатый болтался, словно кости выпали из суставов. — Чак, отведи меня на Мистерию!

      Пока не выросла наша «тыква», семья Снейка ютилась в трехэтажном особняке старинного испанского покроя, с внутренним патио, фонтанами и раскидистыми алоэ вдоль садовых дорожек. От исторического прототипа дом отличался тем, что с нажатием кнопки, в течение получаса, полностью менял внутреннюю конфигурацию, мебель и цветовую гамму. Отсутствовало понятие несущей стены, можно было вообще убрать перегородки, превратить помещение в одну большую комнату, но при этом крыша удивительным образом держалась. Какое-то время я этим забавлялся, двигая спальни и уничтожая лестницы, потом надоело. Неизменными оставались картины Чака. Нет, эти полые геометрические фигуры на картины походили не слишком, но автор называл их именно так. Трапеции, кубы, цилиндры, в которых, внутри и снаружи, непрерывно перемещались цветные капли, создавая иллюзии — то бескрайней иссохшей пустыни, то водопада, то таинственной горной гряды. На фоне текущих пятен в глубине повисала главная сюжетная линия; здесь также могло встретиться что угодно, от группы танцующих детей до бегущего стада жирафов…
      Я так понял, переезд стал необходимым из-за сужения ареала искусственного климата. Календарь рядом с термометром смотрелся бы гротескно: 23 декабря, плюс 20 по Цельсию, и это на широте Петербурга. Изабель тужился растолковать мне политику правительства в области погоды. Подобные вопросы решались прямым голосованием: если население города согласно платить бешеный налог за микроклимат — нет проблем. Поддержание субтропического оазиса обходилось с каждым годом все дороже, и многие северные мегаполисы ограничивались «отоплением» центра и жилых районов. Колоссальные средства в то же время уходили на поддержание холодав полярных областях. Под действием дыхания подводных плантаций ледники неумолимо таяли, но возвращение сельского хозяйства назад, на изгаженную сушу, представлялось еще более дорогим мероприятием. Кроме всего прочего, огромные массивы угодий, освоенных в двадцатом веке, прекратили существование, уступив дефицитную площадь промышленности.
      Чак уехал молиться и заодно порисовать, он состоял в Церкви ангелов Хо, нечто среднее между воинствующей теософией и классикой буддизма. Все-таки восточные корни давали о себе знать, но творчество привлекало его сильнее религии. Прозрачные шедевры он создавал не в одиночку, иногда над особо сложной оптической композицией трудилось человек пять. Большинство картин требовали предварительного компьютерного моделирования, но высшим шиком считалось обойтись без машины и удержать трехнедельную, а то и месячную работу в голове. А затем наступало самое странное и обидное, во всяком случае, мне бы стало обидно. Картины выносились прямо на улицу, в зоны гуляний, на задворки Мистерий, развешивались в барах. Денег никто не получал. Чак так искренне засмеялся, когда я указал на недопустимость столь легковесного отношения к собственному труду:
      — Какие музеи, бой? Музеи созданы, чтобы хранить старину! Если запихнуть в экспозиции все, что пишут сегодня, придется отдать под музейные площади всю жилую зону!..
      Оставаться одному мне было скучно, я напросился с Изи в пансион на чистку. Пока он, утыканный клизмами, валялся в барокамере, мне предоставили массажную ванну со стационарным нэтом, откуда я не мог выбраться больше трех часов. Изабель появился посвежевший, чернокожий,с подновленной почкой и потащил ужинать в Кронштадт, в подводный ресторан. Там вплотную к окнам подплывали касатки, и можно было манипулятором протянуть им кусок мяса. В чем тут фишка, я не мог понять очень долго, ну, касатки и касатки, ничего особенного, — пока Изабель не огорошил сведениями из области океанологии. Места, где водилась рыба и прочая подводная живность, представляли собой страшную редкость, содержание природных заповедников обходилось недешево, а товарный рыбный промысел давно осуществлялся на гигантских фермах. Зато в среде бомонда верхом крутизны стало подводное уединение с последующими творческими всплесками, например дрессурой новых видов аквариумных рыб и созданием из них живых мозаик с изменяющейся окраской…
      Чем дольше я напрягал зрение и слух, тем сильнее закрадывалось в мозг отвратительное чувство упадка. Технические достижения не просто ошеломляли, многих вещей я так и не смог охватить — требовался иной уровень восприятия. Нефть давно кончилась, о диких лесах вспоминали как о легенде. Большая часть Сибири после вырубки зелени превратилась в неухоженную тундру, а южные районы, подобно африканским пустыням, представляли из себя колоссальную солнечную батарею с многоярусными теплицами биомассы внутри. Засохшее ложе Каспия занимал крупнейший в Содружестве грузовой космодром для вывоза отходов. Союзнички по-прежнему отодвигали самое вредное подальше в Азию… За это Россия монопольно продавала опускающейся в воду Западной Европе землю, а если точнее, ненужные горы. Измученные потопом голландцы, англичане и прочие через цепочку концессий вывозили с Урала миллиарды кубов грунта и вываливали у своих берегов. Испания тоже порывалась продать верхушки сьерры, но у Испании не было мусорного космодрома. Вот так-то!
      Физиков поздравляли с успешной поимкой элемента, имеющего атомный номер 282, но никто не объяснял, зачем он нужен. Провожали на покой последний термоядерный реактор, работавший на дейтерии, энергетики второе десятилетие вяло завершали монтаж второго кольца солнечных батарей за орбитой Венеры, японцы наращивали береговую линию грунтом, поднятым из глубин океана, тысячи последователей умалишенного по имени Мунтегеро вживляли псевдожабры и уходили жить на дно…
      Сеть трансконтинентальных, воздушных и подземных, тоннелей лет сто назад заменила зачахшую керосиновую авиацию. Пневматик грузоподъемностью двадцать тысяч тонн проходил путь в вакуумном желобе от Гамбурга до Нью-Йорка за шесть часов. Спецслужбам позволялось рассекать на ионных катерах с гравикомпенсаторами, а малую авиацию представляли флай-киберы на мускульной тяге. Я заглянул в историю вопроса и удивился, что сей транспорт почти не изменился за истекшее столетие. Неясно… Тридцать процентов бюджета страны пополняли платежи за вывоз в космос отходов со всей планеты. Ежедневно в сторону Солнца стартовали несколько сотен одноразовых барж. Японцы вырастили особый штамм Желтого Города, питавшийся всем подряд — им своего мусора даже не хватало, Америка отходы отстреливала, а баржи возвращала на лунную Станцию очистки. Мы, как всегда, шли своим путем… Появляться вне городов без защитных спецкостюмовне рекомендовалось, за пределами климатических барьеров туго жилось даже крысам. Никто не мог точно угадать, где вскроются очередные опасные захоронения. Бригады химзащиты ООН боролись с контрабандой чистого горного воздуха. Кислородные заводы, попавшие после ряда диверсий под госмонополию, не успевали расщеплять воду.
      Из тридцати восьми миллиардов населения более двадцати, в той или иной степени, несли в себе китайскую кровь. Китайские Демо-пансионы, в обход Конвенции по чистоте, продолжали принимать клетки европейцев и платили за них сумасшедшие деньги. При этом сами по себе деньги никого, кроме профессиональных финансистов, особо не интересовали, и всякая сумма при сделках такого рода сопровождалась натуральным эквивалентом. Скажем, сто тысяч новых евро подразумевали столько-то тонн чистой воды, или кусок острова на сваях, засеянного настоящейтравой, или права аренды стадиона, которые также можно было перепродать. Мне стало жутко любопытно, как вульгарный, обещанный большевиками коммунизм соединяется с самой оголтелой прагматикой.
      Нынешняя восточная война, по сути, была уже третьей и велась почти исключительно средствами Глубины. Первая восточная кампания началась двести сорок лет назад. Тогда забурлила полемика, предоставлять ли обладателям высших данов право на полный клон тела. К тому времени на планете и в космосе проживало уже несколько миллионов человек, потративших состояния на собственное воскрешение, и даже несколько тысяч, повторивших операцию. На горизонте замаячил призрак бессмертия, но Союз Мудрых из Диипа вовремя окатил человечество холодной водой. Повторить структуру мозга, пронести сознание в новые извилины оказалось пока не под силу. Даже в условиях идеального сохранения, в подземных биосистемах, где плавали мозги Мудрых, они не проживали дольше ста двадцати лет… Кроме того, вторичное клонирование повлекло за собой страшную цепь органических отклонений, что-то в мозгу безнадежно портилось при его пересадке в новое тело. Пока спохватились, родилось два поколения мутантов.
      ООН проголосовала за запрет полного клона, но возникли три малюсенькие проблемки. Во-первых, восстали производители биороботов. Это сейчас киберов выращивают из псевдомита на орбитальных заводах и никто не стремится к полному сходству с людьми, а тогда, с появлением первых органических чипов, нашлепали сотни моделей, порой даже без лицензий, и за основу шли человеческие зародыши. В среднем, дорогущий кибер отрабатывал под водой, на полюсе или на Венере около десяти лет и отправлялся на свалку.
      Истинный прорыв в удешевлении рабочей силы наметился с открытием биохарда. Первые живые компьютеры занимали места и потребляли энергии в сотни раз больше искусственных и размещались в основном на орбитальных станциях. Благодаря им был освоен метод почкования киберов, но главное даже не это. Биохард сумел решить проблему скоростной переналадки функций, в течение года роботы освоили тысячи новых специальностей. У людей высвободилась масса свободного времени, народ бросился оттягиваться, кто как умел, большинство устремилось в Глубину. В каждом доме появились Камеры погружения, и добрая половина молодежи вообще перестала выходить в реал. На политическую арену помимо нашей доблестной партии Любителей пива на полном серьезе вышли Партия искусства, Партия этического просвещения и прорва иных бредовых организаций. Люди забыли, что такое физическая работа, что их кто-то кормит и обустраивает, и создатели умной механики постарались напомнить об этом. Пришлось для железяк сделать исключение, — в конце концов, потомства кибер-клоны не давали.
      «Ах, так!» — сказала американская Гильдия дальнего флота и немедленно подала иск. Шло освоение недр Сатурна, и представители рискованных профессий не желали расставаться с привилегией. Любого члена экипажа, застрахованного Гильдией, ожидало на Земле запасное тело. Существовали инструкции, как правильно консервировать мозг в случае аварий…
      Меня начало подташнивать…
      Гильдии тоже пошли навстречу, был утвержден список опасных профессий. И тут возникла третья трудность. Китай, Корея и Израиль отказались подписать договор, прося отсрочки. Отсрочку они получили, но в результате представитель Китая заявил, что правительство его страны не может нести ответственность за частные научные изыскания… Компьютер ООН к тому моменту уже контролировал на планете практически все пограничные изыскания, и спрятать лабораторию с циклом работ стоимостью в миллионы было почти невозможно. Почти… В вирте началась война, эксперты требовали контроля за китайским хардом, криэйторы не давали возможности противнику ввести в бой реальную технику, квантовые технологии породили первые штаммы мутирующих, или так называемых шлейфовых, вирусов практически самообучающихся систем… Когда все закончилось, человечество лишилось трех четвертей сети. Погибло сколько-то миллионов народу, в подавляющем большинстве люди стали жертвами спровоцированных несчастных случаев. У многих взорвалась собственная персоналка. Боевые гамма-экструдеры, сейсмические бомбы и прочая дребедень, которую при мне еще не придумали, вышли из строя на второй день войны. Про биооружие никто и не вспоминал, банки органов восстановили бы любые потери за пару месяцев.
      Какое-то звено во всех этих исторических преданиях тревожно поскрипывало. Я пока не понимал, какое именно… Бедность российские управители, слава те Господи, давно победили, или союзнички нас подтянули за собой. Показатели уровня жизни базировались теперь на совершенно иных критериях, в прожиточной корзине для Петербурга питание не упоминалось вовсе. Это приятно грело. Зато имелись такие пункты, как «критическая плотность посещений в подземном секторе», «допустимая квота кислорода», «площадь климата на душу» и совсем уж зловещее — «процент условно постоянно погруженных» .Процент погруженных в Глубину зимой возрастал до тридцати семи, во как! Хорошо это или ужасно?
      Мелкие арабские проблемы моего века на фоне сегодняшних разборок растаяли и забылись. Энергичная исламская вера какое-то время победно шествовала по планете, пока натуралы в Европе не взяли верх и не добились принятия новой Декларации прав и свобод. Понимаемая вначале, как мероприятие чисто театрального характера, Декларация постулировала совершенно новый подход к основным ценностям. Евросоюз снял ограничения на производство сельхозпродукции, и в течение первой трети двадцать второго столетия фермы биомассы завалили бывшие нищие колонии едой. Евросоюз первым внедрил пансионы Психо и показал всему остальному миру, что генетическую агрессивность можно растоптать в зародыше. И наконец, завершающим ударом по экстремизму всех мастей стало решение о свободной потребительской корзине, включавшей вначале сотню основных товаров, затем две сотни и так далее… Имущественные преступления сошли на нет.
      Израиль нарастил кусок суши за счет моря, превышающий собственную территорию, какое-то время там перестреливались, пока ООН не ввела войска в разделительный коридор, а затем не принудила воинственные страны под угрозой изоляции подчиниться параграфу шестнадцать. Шестнадцатый вводил обязательный психомониторинг для рождающихся младенцев, и за какие-то сорок лет стало ясно, что искусственное воспроизводство дает более толерантных граждан. Арабских шейхов настигли два удара. Сперва мир потерял интерес к нефти, затем к валюте США. Вместе с Америкой миллионы рантье пережили Вторую депрессию, когда раздувшиеся акции штатовской электроники закачались под напором биотехнологий. Китай продавал всему миру самые дешевые Желтые Города, разорив индустрию космических пластиков. Китай выращивал самую дешевую крепежную паутину… Китай за копейки поставлял почкующихся киберов рабочих специальностей. Зато Штаты держали монополию на антиграв-пульсаторы и пугали ими весь мир.
      Так, сказал я, попозже надо поподробнее разобраться…Поднебесная сумела в три этапа выкупить у России гигантский кусок заброшенной радиоактивной территории, в том числе Курилы, которые после перепродала японцам. Русская дипломатия двадцать второго века почему-то считала это большим успехом… Подводные рыбные фермы китайцев бесплатноснабжали продукцией страны Восточного пакта (то, что раньше называлось Пакистаном, Афганистаном и так далее) в обмен на право ассимиляции генотипа. Тут уж не до религиозного фанатизма…
      Я вернулся к любимым баранам. Нигде точно не указывалось, сколько порченых осталось. В целом законы Содружества выглядели достаточно лояльно, в мегаполисах меньшинствам позволялось открывать клубы, содержать свои масс-медиа и даже кое-где заключать браки. Им запрещалось проводить агитацию в каналах общего доступа и акции в общественных местах, но без скандалов не обходилось. Как я понял, в «глубинке» отверженная часть населения не смела и носа высунуть. На некоторых шоу-мероприятиях вспыхивали натуральные побоища. Поискав политическую подоплеку, я довольно быстро наткнулся на Партию натуралов России. Что-то неуловимо знакомое… «Лидеры партии отличались завидной харизматичностью… Подобно первым христианам в логове римских язычников, малочисленные натуралы диких времен несли светоч освобождения миру… Ценой великих жертв они неопровержимо доказали непрерывность эволюции человека разумного… Мы не позволим вернуться хаосу и вырождению… Животные инстинкты спаривания выполнили свою функцию на определенном историческом этапе… Неуправляемая агрессия, череда захватнических войн, перенаселенность, безответственность перед лицом будущих поколений — все это звенья одной ржавой порченой цепи, которая, подобно колючему цепкому сорняку, тянется за нами из смрада застойных столетий… Да, мы веруем в Божий промысел и смиряемся перед Его мудростью, человек еще не достиг высших ступеней знания и физического совершенства… Да, мы гуманисты, потому что, в отличие от извращенных правителей прежних эпох, хотим видеть наших детей здоровыми и морально свободными, ибо что есть гуманизм, как не забота о гражданине?.. Нет оправдания мракобесию, нет оправдания лидерам государств, для которых «чистота генотипа» — пустой звук, для которых… Нет, наше человеколюбие не имеет ничего общего с соплями либералов, скулящих о несчастных мутантах, которые только и ждут развала границ… Мы не позволим посягнуть на права, за которые умирали наши деды… Наш девиз — Содружество, справедливость, суверенитет!..»
      Сильно, сильно, есть о чем призадуматься. Особенно если учесть, что российская партия пышно расцветала на стволе одноименной партии Европарламента…
      Ограничения накладывались также в области деторождения. Дабы исключить роды естественным путем и, соответственно, появление мутантов, порченые подростки при первых симптомах отклонений подвергались стерилизации. Гражданские права на воспроизводство не нарушались, перед стерилизацией клетки сдавались в банк, как и у натуралов. Листая сайты, в каком-то журнале я наткнулся на научную полемику. Одна партия генетиков утверждала, что клетки порченых объективно несут опасный ген, противники же заявляли, что у натуралов процент рождения порченых детей примерно такой же…
      Две милые пожилые дамы в обнимку, изысканный сиреневый макияж, на глазах слезы. «Я не очень-то задумывалась, нужна ли мне дочь, но у нас с Китти сложились трудности с покупкой музыкальной студии, а в Демо предложили такую сумму… И вы знаете, мы привязались к ней, к нашей малышке… Кто бы мог подумать, Господь карает нас за грехи наши… Когда она сказала, что ей по нраву мальчики, я чуть не наложила на себя руки…»
      А вот — гораздо интереснее. «…Одна из легендарных фигур в истории Охоты, питерский порченый Бронеслав Наташа Ольшанский по прозвищу Воробей… в сорок лет удостоен четвертого дана французской Академией наук… диссертация в области нейтрино… третий дан за внедрение дипольных гравимоделей… в который раз задержан… выпущен под поручительство… требует разрешить естественное деторождение для порченых… предложил, в виде эксперимента, отменить финансирование воспроизводства… арестован за организацию беспорядков… требовал предоставления гражданства мутантам, высланным в азиатские страны…»
      Я подумал, что с этим парнем следует незамедлительно познакомиться. Набрал его имя в поиске, но пришел Изи и чуть ли не насильно выдернул меня из нэта.
      Потом я покушал вполне натуральной пищи. Немножко переборщил с уровнем пеномассажа, чуть ноги из зада не вырвало. В ресторане сидел тихо и украдкой разглядывал сотрапезников. У Изабель нашлись приятели, компания дизайнеров альтернативных пространств. Складывалось впечатление, что ребята чувствовали себя в реале несколько неуютно. Не будь рядом Изи, их сленг был бы для меня совершенно непереводим. Они похвастались, что выиграли очередной конкурс на лучшую Вселенную неоднородной плотности. М-да…
      На подиуме выступала девчонка, выдувавшая мыльные пузыри полуметрового диаметра, в большом пузыре плавал другой, поменьше, и так далее, вроде матрешки, а между ними она ухитрялась вдувать разноцветный дым. Публика хлопала и уносила пузыри с собой. Изи сообщил, что девочка учится на втором курсе Академии художеств, но ее работы уже выставляются на лучших Мистериях Москвы.
      Поздно вечером к нам присоединился Чак, похвастал новым костюмом, нечто вроде тельняшки до земли, только полосы бегут и на спине — киносериал из жизни индусов. Я одобрил. Меня он также заставил переодеться и сменить татуировки. Я надеялся, что представление посвящено кому-то из древних греков, и приглядел себе в нэте нечто более-менее соответствующее, но нарядили меня… мягко скажем, неприлично. Заказанное мы получили, не выходя из кабака. Я в который раз поразился телосложению Снейка: при желании он держал обоих сожителей на вытянутой руке. Чак сказал, что после гравитации Сатурна зверь делает на Охоте прыжки по двенадцать метров, иначе ему не уйти от разряда, но у меня тело уже начало возвращаться к обычной норме.
      Пока собирались, дружки ширнулись по новой, чем-то сладким. Перед посадкой в машину, уже слегка раскачиваясь и тупея на глазах, Чак умоляюще повторил прежний завет: ни на шаг! В салоне мне досталось подобие водки с лимоном.
      Выяснилось, что Мистерия Церкви ангелов Хо начиналась утром и длилась обычно двое суток, потом помещение сутки надраивали, уступали другим устроителям, и так круглый год. Мы высадились на первом минусовом ярусе района Свободной любви, преодолели двойной кордон киберов, сдали оружие и дальше покуривали на плавно струящемся тротуаре. От непрерывного вращения головой заныла шея. Чтобы не отстать, подхватил обоих под руки. Так и шли — черный, белый и желто-полосатый. Изабель шепнул, блестя плавающими зрачками, что, держась за руки, мы демонстрируем семью, а к одиночкам чаще пристают… За ухом непрерывно звякало, мы купили специальные наушники для отсечки инфразвука, которым грешили некоторые джой-исполнители, затем раза два съели по порции мидий, прошли пару высоченных порталов, которые сами по себе собирали деньги… Наверху, в пятнадцати метрах, потолок мутно-оранжевый, голубые трубы экспресс-доставки, под ногами прозрачный пол. От яркости красок, от дыма курилен слезились глаза. Кафе, допинг-бары, бордели всех мыслимых ориентации висели гроздьями в три этажа, людская масса кружилась в лабиринте переходов, лесенок, балкончиков.
      Квартал тотализаторов был выполнен в виде многоступенчатых мексиканских пирамид, причем каждая ступень у них вращалась, как гигантская головоломка Рубика. Ставки принимались на все — от собачьих забегов в Арктике до количества убитых на сегодняшнем празднике. Что интересно, деньги шли в ход, но мало кого интересовали, любой крупный куш обстругивался налогами, а на карманные расходы у всех и так хватало. Истинно увлеченные ставили на кон ресурсы Диипа, с воплями проигрывали сотни и тысячи гигов, а также неясные мне позиции в виртуальных играх. Играли на запрещенную наркоту, на драку с охраной, на выход в Зону Риска без защитных средств, на венерианскую эмиграцию, на рабство в эскорте…
      Можно было поставить гражданство против ста миллионов, из которых в случае победы восемьдесят тут же отойдут государству. Прилавок, нельзя сказать, чтобы штурмовали, но ажиотаж наблюдался. Полицейская капсула дежурила поблизости, готовая отбуксировать свежих «иностранцев» в карантин. Чак показал мне два места, где играли на собственную жизнь против полумиллиарда евро. Как правило, сказал Чак, это парни из Глубины, многие давно потеряли связь с реалом, привыкли подыхать и возрождаться по десять раз за день…
      — Зачем владельцам игры чужая жизнь?
      Чак пожал плечами:
      — А игрокам она зачем? Зачем вообще жизнь, бой?.. Я, например, понятия не имею, для чего она мне. Вот Снейк прыгал в Охоте, ему пиково было, теперь Охота кончилась, он, как и я, глушится. Я с детства мечтал смацать полный драйв по планете. И что? Везде побывал, скучно. Если ты имеешь в виду материальный профит, то игра не выглядит как «чет-нечет», это долгая комбинация, иногда на несколько дней. Права на трансляции выкуплены заранее, показ по платным каналам. Представь, как поднимается рейтинг какого-нибудь факнутого заплыва среди акул возле Австралии, если на кону чья-то судьба! Владельцы спортклубов сами из кожи вон лезут, платят тотализаторам, чтобы их включили в розыгрыш, только не всех берут. Харды этих ребят, — он кивнул на ближайшую пирамиду, — отлажены на выигрыш.
      — Не настолько они и крутые! — встрял Изабель. — Чак райт говорит — суицидные психи почти все из Диипа, потому что они тоже вертят хардом, как хотят. Вот и надеются на бэст. Иногда, кстати, выигрывают…
      Виды порой открывались поразительные. Христианский золоченый собор напротив нудистского бассейна с трамплинами и пенным наполнителем. За столиком, в окружении пышного розария, восседала компания престарелых матрон в розовом, монахини какой-то там конфессии, в жизни не выговорить, степенно передавали друг другу мундштук кальяна… И тут же, этажом выше, на металлической терраске двое намазанных маслом черных стегали плетками третьего, обвязанного цепями. Напротив сновали полчища кибер-официантов, гремел настоящий джаз-банд, на перекрестке открылась вдруг поверхность пруда с кипящей почти, подсвеченной водою. Полуголые люди стояли в очереди, бросались вниз парами, проносились по кругу в ревущей воронке и с дикими воплями исчезали за краем… Святые яйца! С той стороны пруд превращался в десятиметровый водопад, вода низвергалась в пруд ярусом ниже, и еще ниже…
      — Что это? — Я дернул Чака за рукав «тельняшки». Навстречу нам, слегка припадая на передние мохнатые лапы, бежали два симпатичных паучка, размером с мотороллер.
      — А… Крейзи, заколдованные,не обращай внимания… Пошли скорее, пропустим бой слонов!
      — Как это — заколдованные? — Я не в силах был оторвать взгляда от жутких созданий. Из вздутых брюшек сочилась зеленая жидкость, шесть пар лап скрежетали по пластику. — Можно поверить в любую победу науки, но не в колдовство.
      — Да нет никакого колдовства! — Изабель закапал в нос уже третий раз, его лодыжки все сильнее заплетались. — Это так говорится, что заколдованы они, на самом деле ты их так видишь, практика гипно-массовки…
      Широкий проспект плавно спускался вниз, туда, где грохотала музыкой исполинская чаша, туда, где в блестящем под куполом шаре трое в шлемах с трезубцами кидались на одного озлобленного… тигра. Нет, тигров такой величины на Земле не существовало! Народ впускали группами, рассаживали в круглые кабинки с мягкими перильцами. Мне это напомнило колесо обозрения или фуникулер. Стационарных посадочных мест в колизее не было, тысячи кабинок медленно двигались по сложной траектории, сохраняя осевое вращение, перемещаясь от одного шоу к другому, то поднимаясь вверх, то планируя на сорокаметровую глубину вдоль бесконечного ряда разбегающихся галерей. В дальнем конце стадиона возвышалась исполинская ослепительно подсвеченная статуя Будды. На дне, сплетясь трехметровыми бивнями, поливая кровью арену, катались… нет, не слоны. Такими, по книжкам, я представлял себе мамонтов. Зрители визжали.
      Парящая впереди нас кабинка пошла вниз, внутри развлекались две женские пары. Рыжеволосая, с палочкой Красного тиба во рту, устроилась на лице подружки. Это еще полбеды, а вот соседка… Соседка ласкала лежащую в полном отрубе девицу сразу четырьмяруками… Я потряс Чака.
      — Гордость Церкви Хо! — прокричал он мне в ухо. — Мы первыми добились жизнеспособных дублей доисторических энималз. Саблезубые тигры, мамонты, даже ящеры… Мы берем первые призы на нью-йоркских Парадах жизни. Ангелы Хо посрамили и христиан и мусульман с их крейзиманией, что только Бог может быть криэйтором сущего…
      — Четыре руки, Чак!
      — Ее личное дело! Не дороже, чем сменить секс!
      — Но тогда можно и две головы, и четыре ноги, черт возьми!
      Изабель сменил курс, мы поднимались выше. Тигр прикончил одного из гладиаторов, двое оставшихся висели у него на загривке. Толпа в кабинках, зависших вокруг шара, неистово ревела. К нам, притормаживая крыльями, спускался официант.
      — Две головы нельзя, зафризят в Психо. — Чак принял у робота поднос. — А с ногами делай что хочешь, но кентавры сейчас не в моде!
      Я рассмотрел наконец вблизи устройство флай-кибера. Точно такие же, в сложенном виде, стояли у Чака дома, на взлетной площадке. Два широких маховых крыла, как у летучей мыши, поверх них — компактные лепестки для зависания и вертикального взлета. Скорее напоминает строение осы, чем птицы. Желваки псевдомускулов, укрытые в пластичную броню, и спереди, на брюхе, крепежные разъемы для люльки. Вместо человека в люльке находилась улыбающаяся официантка, из экономии выполненная без ног, но с шестью проворными ручками.
      — Чак! — сказал я, поразмыслив. — Я не припомню, чтобы буддизм поощрял насилие!
      — Йэп, бой! А ты поумнее Снейка. — Оба рассмеялись, Изабель заправлял в кальян листики коки. — Чтобы штекнуться, надо стать хотя бы Адептом первого круга… Скажем проще, в отличие от старой школы или от нашего противника, Церкви Бао, мы отрицаем карму.
      — То есть за грехи не воздастся?
      — Макс, Небесный Иерусалим давно построен! Как бы ты себя ни вел, Нирвана уже здесь! — Он постучал у себя за ухом. — Для того чтобы сеять мир в душах, идеи перевоплощения устарели.
      — Эта мысль стара даже для моего времени! У нас миллионы людей тоже пили водку, висели годами в вирте, играли в игры вместо того, чтобы работать. А теперь они убеждают себя, что достигли блаженства… Это же тупик, Чак!
      — Игры? — Чак отобрал у Изи кальян, медленно затянулся. — Нет, игры — это другое. У свободного гражданина есть право выбирать между реалом и виртом. Завтра я отведу тебя в Диип, ты воткнешься, оттуда реал кажется таким же фантомом, как Диип отсюда, только в реале достичь состояния Джана практически невозможно, а там на выбор триста миров. Там лучшие театры и лучшие мюзиклы, потому что в реале не создашь таких декораций, самые пиковые актеры дерутся за право играть в Глубине. С коллегами по креатуре Изабель встречается только там, даже семью новую завел. Йэп!
      — Но это иллюзия!
      — Не больше, чем реал! Какая разница, где стремиться к совершенству?! Ты часто юзишь слово «работа» , Макс! Откинься, бой, хомо джабил тысячи лет в надежде на отдых, а жрецы всех религий кормили его райскими глюками. Нирвана давно здесь, просто кайфуй и смотри Мистерию!
      Я устал спорить. Тем более посмотреть было на что. Крылатый служитель культа парил вдоль ярусов, поджигая в жаровнях благовония. Слева по курсу, в следующем шаре, словно вытканном из золотой паутины, носился здоровенный птеродактиль. Его преследовала культуристка с флай-мускулом за спиной, с дубиной и нунчаками в руках. У обоих противников вовсю шла кровь. Десятка два девчонок, повиснув снаружи на паутине, давали советы, но их крики заглушал неистовый музыкальный фон. На арене один мамонт забодал наконец другого, на месте их сражения возник гигантский дансинг, с батутом вместо пола. Некоторые танцоры прыгали вверх метра на три. Мне показалось, среди беснующейся публики я приметил разнополые пары.
      — Тут, на празднике, встретишь кого угодно… Выгонять их запрещено! — скривился Чак. — Там, на пятом ярусе, у уродов свои притоны…
      Жужжа крыльями, вскинув разрядники, промчалось, в полном боевом, звено полицейских. На подвесной сцене справа трахались два парня, один сплошь покрытый бурой шерстью, точно медведь, и с когтями в три сантиметра. Очевидно, разыгрывался своего рода спектакль, потому что под хохот зрителей выпрыгнул третий, юркий, с хвостом, и напал на «медведя» сзади. Я отвел глаза, а потом поневоле обернулся. Мать вашу, это был совсем не хвост! Некоторые технологии будущего представляли несомненный интерес…
      Прогремел гонг. Танцующая масса задрала головы. В вышине, в мельтешении кружащихся кабинок, статуя Будды медленно открывала сияющие глаза. По сторонам от вечной улыбки стена на глазах превращалась в соты. Распахивались одно за другим окошки, за каждым из которых притоптывал бритоголовый монах. Десятки, сотни окон, и открывались все новые. Сменился ритм музыки,в воздухе повеяло чем-то слегка узнаваемым, из мелодий нашихуличных кришнаитов. В кабинках, на прогулочных ярусах, внизу, на батуте, ударили в ладоши, принялись раскачиваться вместе с братией. Жаровни исторгали дым. Пучки света из глаз Будды устремились в возникший в противоположном конце зала циклопический кристалл. Тысячи вскочили на перила, синхронизируя хлопки. Из-под купола дождем посыпались лепестки роз, настоящих, с приторным ароматом, но еще сильнее забивал ноздри дым курильниц. Только сейчас я смог оценить истинные размеры чаши, где без труда разместилась бы пара олимпийских стадионов.
      — Любви вам, братья и сестры!., ры… ры… ры…
      — Любви!!!… ви… ви… ви-и…
      Меня приятно порадовало, что с ума сходили не все. Еще одно полицейское звено спикировало вниз, волоча за собой парочку спеленутых арестантов. Изи и Чак в обнимку приплясывали на перильцах. Я освоился с управлением, направил нашу летающую веранду в сторону пятого яруса. Пора заводить знакомства, не век же взаперти куковать… На одном из мостков, свесив ноги в пропасть, выпивали и целовались несколько разнополых. Причалить пока мешала очередь к шестому ярусу. Откупорив пакетик с водкой, я запоздало нацепил наушники и обнаружил, что меня давно домогаются в личном допуске. Просто окружающий шум заглушал слабые писки компьютера.
      — Снейки, мальчик! Это Серж! Ты обкурился?.. Узнаешь меня?
      — Да, конечно… — Я поперхнулся водкой. Серж вышла из стационарного харда. Седую гриву заплела в косички и сменила цвет глаз.
      — Где ты находишься? — В ее басе сквозила нервозность.
      — На Мистерии.
      — На какой из них?
      Хороший вопрос! Мне бы в голову не пришло, что в городе могут одновременно происходить два мероприятия подобного масштаба. И что-то с дымом явно не так: я заметил, ноги сами отбивали чечетку.
      — На этой… как ее… Церкви Хо!
      Братия добавляла в чаши курилен бальзам. В груди поднималась волна веселья.
      — А, эти факнутые искатели Аватары… С каких пор, Антонио, Чак заразил тебя своими глюками?
      Я молчал. Настоящий Снейк знал бы, как ответить. Совсем иным языком.
      — Ты ведь не Снейк, раит? — Она огляделась по сторонам. На левой щеке багровели свежие швы. — Слышишь, мальчик, ты же не Снейки? Ты же из пробоя, раит? Отвечай мне, или засунул язык в жопу своему косоглазому?
      — Язык у меня на месте, — обиделся я. Судя по всему, полгорода знает, кто я такой.
      — О'кей! Теперь слушай меня! Мне наплевать, что ты натворил в пансионе, но со Снейки мы большие друзья, и я не хочу, чтобы его зажарили, как убийцу, без суда, а так оно и будет! Ты же из порченых, раит? |
      — Верно. Только я ничего не…
      — Шат ап, пиявка! Тебе один вей — срочно найди порченых, пусть сведут тебя с Брониславом Воробьем, он спрячет, если сам в городе.
      Водка застряла у меня в горле. Похоже, Серж угадывала мысли.
      — Не вздумай ловить его в нэте! Личный допуск ты не знаешь, а в общем тебя мигом зафризят. И не покидай Мистерию, спрячься, иначе возьмут на пеленг с твоего сканера! Тебе жутко повезло, не выходи оттуда!
      — Стой, Серж! Погоди, не отключайся! — Мои губы ворочались все тяжелее, сладкий дым забивал, ноздри. Вокруг вопили сотни глоток. — Серж! Я ничего не натворил, меня отпустили на поруки. Скажи мне, что случилось в пансионе?
      Секунду она помедлила, кусая губы. Выражение нерешительности никак не шло к ее громоздкой фигуре.
      — Йэп, мальчик. Меня допрашивали. Копы собрали в пансионе Гаутамы восемьсот пробитых, те устроили бунт и вырвались в город. Убито шестнадцать киберов охраны и несколько инспекторов, в том числе инспектор Караян, раньше она была ментором нашей стаи на Охоте. Идет облава, большинство уже поймали. У Караян на сканировании последним был ты, поэтому на Снейке подозрение в убийстве.
      — Да я же весь день сидел в нэте, с Изабель…
      — Полиция тебя возьмет на обеих квартирах… Бой, найди Воробья. У Снейка ноу проблем с законом, но прикончат-то именно тебя.

      — Ваш кофе, господа! — С акульей улыбкой кибер протягивал поднос. Изи и Чак пялились в обратном направлении, туда, где из-под статуи начала выползать процессия, шесть рядов охваченных огнем фигур… Луч от кружащего в вышине кристалла лизнул по лицу официанта. Это не был кибер, зрачки его сузились от света, во рту шевелился язык. Я ухмыльнулся в ответ, приподнялся, изображая качку, незаметно скосил глаза. Так и есть, два звена, шестеро полицейских в тяжелой броне, рассыпались в воздухе, зажимая в кольцо. Никто на них не обращал внимания, народ бился в экстазе.
      Летучий халдей снизился к столику, я потянулся навстречу… Бородатый трюк. Мы отпустили поднос почти одновременно, но я чуточку опередил (кстати, Снейк двигался быстрее капитана Молина!) и успел сломать гаденышу кисть раньше, чем он выстрелил. Вот тебе и «непроизвольная» память! Разряд из браслета ушел в сторону. Позади меня на балконе женщина схватилась за ногу и сорвалась в пропасть, точнее, в объятия спасательного плота. Все это я видел краем глаза, потому что основное внимание сосредоточил на своем визави. Этот стервец прибыл на Мистерию вооруженным! Тайный агент или что-то в этом роде…
      Тога на его плечах порвалась, ганы подпрыгнули в магнитных ловушках, их молочная поверхность сменилась сеткой, но в этот момент я кувыркнулся вокруг его руки, добавив парню перелом плеча. Стой он на ногах, рука осталась бы целой, он же сдуру продолжал висеть в воздухе, жужжа крыльями.
      Ганы промазали самую малость. Левую лодыжку моментально свело, правая слушалась чуть лучше. Это оказалось очень кстати — было чем толкнуться; я подтянулся на его разинутой в крике челюсти и дважды ударами локтя сломал липовому официанту нос. Ганы пальнули еще разок и затихли вместе с хозяином. Стоявший в центре кабинке столик с кальяном разлетелся на куски. Мерзавец стрелял на поражение…
      Чак повернул ко мне залитое потом лицо. Ближайший полицейский сложил крылья, до него оставался десяток метров. Я повис на застежках кибера и шагнул в пустоту. По инерции нас потащила в сторону яруса, голова агента болталась, неуправляемый мускул гонял крыльями воздух. Я отпустил его и приземлился в чужой кабинке, прямо на головы людям. Кто-то беззвучно завопил, музыкальная канонада заглушала все. Левая нога до колена почти потеряла чувствительность. Новый прыжок в следующую люльку; спасательный плот попытался поймать меня за пятку, в результате я остался без обуви. Справа возник еще один полицейский, из подствольного раструба уже разматывались в мою сторону черные глисты клейкой ленты. Я ухватил за ноги двух целующихся девиц, подкинул в воздухе перед собой, их мгновенно запеленало. Еще двух пришлось кинуть за борт, и пока разумная простыня возвращала их на сиденья, я осуществил над их головами последний, решающий прыжок. Со спортивными данными Макса такой номер бы не прошел. Метров восемь летел по диагонали, ожидая сотню вольт в спину, и… повис на балясине пятого яруса. Внизу толпа зааплодировала. Полицию везде крепко любят. Мне расчистили место для посадки.
      На том месте, где я только что висел, в колонну воткнулась гигантская сопля, нечто вроде жидкого пластилина, и тут же затвердела. Слава богу, этипланируют взять живьем. Люди хлынули в стороны. Двое копов, отстегивая флай-мускулы, ступили на балкон почти одновременно. Впервые я рассмотрел их снаряжение вблизи. Без вспомогательных моторов в таких латах не сделать и шагу. Для разминки я швырнул на грудь первому копу трех человек, по очереди. Старался действовать аккуратно. Пока он от них избавлялся, я прошел двойное сальто вперед и угодил второму пятками в окуляры. Было очень больно, позже оказалось, что вывихнул палец. Его спич на тему добровольной сдачи в плен прервался; вылетая с балкона, коп железным затылком сбил с ног третьего. Секунду спустя оба, как ваньки-встаньки, были на ногах. Я дышал как паровоз. Драться с обладателями искусственных мышц не имело смысла.
      Двое приземлились в соседнем секторе и теперь шли в обход. Еще двое плевались пластилином,зависнув в воздухе, поверх ограждения. Качая «маятник», распихивая людей, я метнулся по радиальному коридору.
      За поворотом полутемного переулка ослепительно мелькали огни заведений. Навстречу из лифта двигались, перекрывая путь, трое в «штатском» —серебристая амуниция, как у пожарных или как у первых космонавтов. Из дверей бара вывалилась стайка пьяных тинейджеров, я пригнулся, пропуская их вперед. Ближайший «космонавт», весь в блестящей фольге, успел выстрелить трижды, совершенно беззвучно, прежде чем я до него добрался и придавил слегка шею. Пока летел, подростков подо мной разметало, словно из водомета. Я отобрал у кашляющего копа его пукалку, уложил прикладом двоих оставшихся, которые поливали липучей гадостью пол. В результате к полу приклеилось десятка два мирных граждан и спешившая на подмогу панцерная пехота. Прохожие шарахались к стенам, раненые с воем катались по земле. Впереди меня натертый светящимся маслом толстяк охнул и, трясясь мелкой дрожью, сложился вдвое.
      Последний десяток метров тело Снейка преодолело по стене,вдоль открытых окон салунов, перелетая от одного карниза к другому, словно макака в джунглях. Оружие «космонавта» я прихватил и только в шахте лифта обнаружил, что таскаю за собой его самого, поскольку хрустящий скафандр составлял с пушкой одно целое…
      Диафрагма лифта успела захлопнуться, но полицейский, прилипший коленками к полу, оказал мне большую услугу, выпустив подряд пять или шесть гранат. Он изрядно поторопился, не учтя наших «звериных» способностей. Я нырнул сквозь пролом в шахту, изображая криками свободное падение, давая врагу возможность собрать внизу подмогу. На самом деле я понятия не имел, в какую сторону отступать, поэтому выбрал путь наверх. Весьма неудобным оказалось отсутствие какой бы то ни было лесенки, пришлось прыгать от стены к стене. Снейк тоже не был железным, он начинал задыхаться. Наконец мы нашли то, что искали, узкий карниз со слабенькой дверцей наружу…Этажом выше царил рай, полная тишина. Шум праздника почти не достигал стриженых садиков и уютных курилен, стилизованных под старинные японские пагоды. Журчала вода, в ручейках сновали роскошные вуалехвосты. В гигантских кашпо истекали ароматом клумбы орхидей. За низкими столиками под искусственными созвездиями попивали пиво дамские компании. Над жаровнями колдовали напудренные девчонки в кимоно. Я трижды свернул, не замедляясь, миновал овальную площадь с гуляющими жирафами и через следующую лифтовую шахту вернулся обратно. Забираясь на крышу кабины, сделал ручкой. Обитательницы шестого яруса ошарашенно глядели вслед. Ни одногомужика…
      Думаю, поменяй я направление движения, продержался бы на пару минут дольше. Здешние копы настойчивостью заметно отличались от своих питерских предшественников; кроме того, как выяснилось позже, за мной постоянно летала следящая камера. Спасибо, хоть не стреляла.
      Пальнули в меня внизу, едва приоткрылась дверь, и сразу с трех точек. Руки отказали, я с тоской наблюдал, как скафандр с оружием провалился в щель и исчез в глубине. Очнулся без гипса, но с таким ощущением, будто внутренности превратились в трясущийся кисель, ни один предмет четко не различался, сердце отбивало ритм по синусоиде. Господи, сердце Снейка,которому противопоказаны нагрузки! Я впервые в жизни почувствовал, каково это, когда прихватывает «мотор»: ни вдохнуть, пардон, ни… выдохнуть. Висел, как подстреленный на охоте олень, за ноги и за шею подцепленный на крюк. Долго висел, затем возле меня из тумана показались бронированные рукавицы, с крюков сняли и вернули в сидячее положение. Хард за ухом непрерывно верещал, ноги не слушались, бросало то в пот, то в холод. Но самое неприятное: я продолжал ничего не видеть, пока не подошел коп с наперстком инъектора.
      Допрашивать меня никто не собирался. Они подсоединили тончайший проводок к валику у меня за ухом, довольно болезненно оторвали хард и подсунули экранчик для подписи. На хранение типа… Покатили вместе со стулом под уклон. Действительность обретала нормальные очертания; в длинной трубе рядом со мной, так же плотно притянутые к сиденьям, коротали время десятки арестованных. Пол слегка подрагивал — нашу компанию этапировали в грузовой барже, переоборудованной под арестантский вагон. Многие находились в полной отключке, кто-то горланил песню, кто-то истерически просился на волю. Вот так вот, на старости лет угодил в милицию, сказал я, пробуя ватные челюсти. Слегка управляемыми оставались пальцы на левой руке; под ними на подлокотнике я различил три сенсорных клавиши. Судя по обозначениям, можно было попроситься в туалет, вызвать врача или…
      Черт подери, на третьей клавише светилось изображение глаза, она включала стационарный компьютер, но без личного доступа и, образно говоря, без клавиатуры. Из подлокотника, под углом в сто двадцать градусов, выдвинулись три стерженька, между которыми немедленно возник нежно-зеленый конус света. Остаток пути, в отличие от нелюбопытных собратьев по несчастью, я провел крайне познавательно… Полиция предоставляла арестантам сугубо воспитательные программы.
      Я выяснил, что завтра начинаются сразу четыре кинофорума, на одном представляются только картины подростков, на другом творчество тех, кто постоянно под «сплином»… В Эрмитажном театре фестиваль полиглотов, участвуют все желающие, главный приз — виза на содержание собаки… Фестиваль самодельных кибер-кукол, съезд клубов поваров, Рождественский парад, полуфинал Флай-гонок с препятствиями, футбольный Кубок, фестиваль водяной скульптуры, открытие сезона Охоты, Парад всех Войн… Черт подери, тут кто-нибудь работает?
      Карантинный терминал одинаково походил на детский сад и «желтый» дом. Детский сад, потому что живой обслуги и киберов тут суетилось больше, чем арестантов, а хороших психиатров явно не хватало. Наш этаж занимали местные правонарушители, с левого входа непрерывно доставляли новых, освобождали от пут, распихивали по камерам; справа таким же бурным потоком выводили. Фемида функционировала круглосуточно и бесперебойно, словно мукомольное производство. Этажом выше толпы эмигрантов штурмовали пограничные турникеты.
      Мой сосед слева, разбитной малый, весь увешанный деревянными калабашками, похвастал, что попадает сюда в седьмой раз и никогда не засиживается. Я спросил за что. Любитель дерева горделиво поведал, что протащил на себе, передвигаясь пешком из зоны риска, страшно занятную ржавую конструкцию, но без разрешения санитарной службы. Он послюнявил палец и принялся рисовать на спинке стула археологическую находку. Ничего интересного, отмахнулся я, это же велосипед! «Как это — «ничего интересного!» — завопил он, но тут мой стул выскочил из ряда и покатился направо.
      — Снейк Ксения Антонио, к вам посетитель.
      Надо же, родню пускают…
      — Кто здесь Антонио? Зараза, это же меня!
      — Разрешено пять минут.
      Вот здорово! Неужели Чак так быстро успел узнать? И вдвойне здорово, что полицейские, не проведя расследования, допускают посещения…
      Это был не Чак. Меня, привязанного, вынесло в отдельный кабинетик. Напротив стоял чернявый низкорослый парень, стальные глазки слегка навыкате, кулаки в карманах штанов. Штаны в другое время заняли бы мое внимание — любопытные с исторической точки зрения, эдакие замшевые бюргерские шаровары на помочах.
      — Меня зовут Марио Альдини. — Немигающий взгляд выдавал не самые мирные наклонности.
      — Очень приятно.
      — Нет ничего приятного! — мрачно парировал он. — Ты порченый?
      — Пожалуй, да…
      — Пожалуй или да?
      — Да!
      — Меня просил встретиться с тобой человек, которого ты искал.
      — Зачем?
      — Болван, у нас пять минут. Это я тебя спрашиваю — зачем ты искал встречи?
      — Бог мой, это не так просто объяснить…
      — Постарайся, иначе я уйду, а тебя зафризят за убийство. База пансиона уничтожена, тебе придется долго доказывать, что ты не Антонио. Финита.
      Так, этот угрюмый мафиози знал достаточно много и намекал на возможность помочь. Я постарался собрать мысли в кучу.
      — Мне кажется, я знаю, отчего возникли пробои. Но здесь я человек новый, а про… — он предостерегающе поднял руку, — про того, о ком ты говоришь, я прочел в новостях. Мне было бы проще общаться с порченым.
      Он почесал небритый подбородок и затараторил, отвернувшись к стене:
      — Сделаешь, как я скажу, иначе тебе светит пожизненное, си? Начинай вырываться прямо сейчас, копы должны поверить, что ты в пробое. Но не переборщи, усыпят. Мы подтянем твое трио,ты их не узнавай. Переведут этажом ниже и отправят для проверки в другой пансион. Если успеешьпопасть на допрос, сознаешься в убийстве.
      — Но это неправда, я никого…
      — Ты идиот! Или сделаешь, как я сказал, или я ухожу. Баста!
      Я послушно начал скулить, плеваться и всячески изображать умалишенного. Войдя в роль, сумел даже оторвать кусок ремня и освободил ноги. Не прошло и получаса, как меня прикатили в другое помещение, где за барьером торчали несчастные бородатые рожицы моих протрезвевших сожителей. Я шарахнулся от них в объятия кибера, неустанно повторяя, что скорее останусь жить с ним, чем уйду с этими инопланетянами.
      Если наверху царила легкая неразбериха, то ярус, предназначенный для пробитых, вызвал во мне самые неприятные ассоциации. По долгу службы Молину приходилось посещать подобные заведения. Впрочем, тех, кто вел себя излишне буйно, умное сиденье жалило сзади в шею инъектором и на какое-то время превращало в кочан капусты.
      Крайнее сиденье увезло обмякшего «пассажира» на допрос, мы сдвинулись на шаг влево, точно тележки на американских горках. Хитро задумано, ничего не скажешь. Ни подраться, ни перекинуться словечком, от соседских кресел отделяет матовая стенка, каждый сидит, словно в телефонной переговорной кабинке. Еще сдвиг влево, следующий уехал. Я начал догадываться, что Марио имел в виду под словом «успеть». Полиция не провела еще окончательной идентификации моей персоны, они не знали даже, как выглядит Снейк!
      Щелчок, впереди трое. Снова сдвиг влево. Нет, это больше походит не на американские горки, скорее на цех забоя птицы. Щелчок, сдвиг. Кресло подо мной принялось мелко дрожать, сквозь пьяное бормотание сокамерников прорвался высокий визжащий звук, будто неподалеку орудовали циркулярной пилой. Щелчок, рвануло с места, но тут же вернуло обратно. Конвейер застопорился, мимо, грохоча шипованными ботинками, проскакали четверо в серых спецовках. Я вытянул шею, насколько позволял эластичный захват. В зал закатывали новую группу арестованных, сразу человек пятнадцать, они извивались, как черти на сковороде; я заметил среди них несколько женщин. Наша стена была занята, копы принялись заполнять пространство у противоположной. Прямо напротив меня оказались две крепкие барышни, а дальше… Марио. Парень дрыгал ногой, тормозя следующее за ним кресло; из подголовника вынырнуло жало, тюкнуло его раз, другой… Безрезультатно!
      Девчонка напротив подмигнула и заорала, как резаная; изо рта ее валила пена. Подскочили двое, из-за их широких спин я потерял обзор. Где-то вдали прерывисто завыла сирена. У Марио от напряжения выступили вены на лбу; он продолжал удерживать конвейер. Полицейский схватил девушку за ноги, нагнулся, крякнул и… остался лежать, уткнувшись ей в колени. Его напарник правой рукой доставал оружие, а левой пытался опустить на лицо забрало шлема. Вторая девчонка, оскалившись, плюнула. Меж ее зубов перекатывалась короткая трубка. Невидимый сосед справа от меня заржал, задергался, крикнул «Бей ментов!..» и был благополучно усыплен второй раз. Я старался не делать резких движений. Коп, не успевший надвинуть шлем, схватился за щеку; ганы на его плечах подпрыгнули. Меня обдало волной ужаса, чуть не намочил штаны. Девчонка выгнулась на кресле и затихла, ее соседку постигла та же участь. Коп повалился на своего напарника, Марио ревел, стена за его спиной лопнула и начала расходиться в стороны под давлением чего-то острого и раскаленного.
      «Оставаться на местах, не двигаться…»
      — Этот? — Да, скорее, я вот-вот отключусь…
      В глазах скакали огненные зайцы, сердце опять сжимала каменная ладонь. Кто-то тащил меня за ноги.
      «Нарушена безопасность периметра, высший уровень тревоги…»
      — Йэп, Марио, сколько веса в этой туше?!
      — Катаринка осталась там!
      — Нет времени, уходим по санитарному стволу! Тишина. Вязкие горячие волны перекатываются, поднимают мое тело и мягко возвращают вниз, все глубже и глубже. Боже, как страшно, я же еще жив, я не хочу утонуть, я ничего не вижу…
      Сквозь зажмуренные веки свет пробивался полосами. Я лежал лицом вниз, на чем-то мягком; рядом над ухом тихо ругались.
      — Проклятье! Теперь три дня буду ходить как под грибом!
      — Потерпи, мальчик!
      — Ублюдки используют новый состав, ноги до сих пор не чувствую!
      — Главное, чтобы филил то, что между ног, иначе Катаринка тебя бросит!
      — Шат ап, пиявка! Лу-ук, наш тюлень очнулся! Я кое-как принял сидячее положение и стукнулся макушкой о низкую балку. Вокруг змеились и ветвились трубопроводы, торчали кронштейны, уходящее вдаль пространство отдаленно напоминало чердаки моего детства. Сквозь решетку в потолке косо падали лучи света. Подле Марио на циновке, по-турецки поджав ноги, устроилась миниатюрная девушка яркой восточной внешности, половинка прически платиновая, половинка — черная как смоль. Пол равномерно содрогался. Я прислушался. Через равные промежутки времени приглушенные взрывы музыки сменялись раскатами хорала, снова и снова. И этот сладкий запах, он проникал повсюду… Черт возьми, меня вернули на Мистерию!
      — Найдется что-нибудь?.. — Язык плохо слушался. — Валидол там какой, а, ребята?
      — О чем он звенит? — «Спасатели» переглянулись.
      — Сердце… больно! — Мою аорту точно пережимали клещи.
      — Еще бы! — хмыкнул Марио. — Ты принял на мышцу почти пять джоулей в семигерцевом диапазоне! Не дергайся, скоро полегчает, Енг вколола тебе спазмолетик.
      — Они… они стреляли инфразвуком?
      — Фантазно токает, йэп? — Енг улыбнулась, в темноте блеснул жемчужный ряд идеальных зубов. — Пиковые мальчики джампят из пробоя, да, Марио?
      — Зачем вы меня вытащили? Вы рискнули напасть на полицейский участок…
      — Это не полиция, откинься! — Марио сделал девушке знак, та вставила ему в рот сигарету. — Полицию только крейзи рискнет штурмовать. Это обычные говноеды.
      — Как?!
      — Волонтеры из «Гражданского Единства»! Го-вно-е-ды, уловил, раит? Копы не справляются, тебе повезло попасть на гражданский терминал, там штатных офицеров шестеро, не больше. Пока тебя не допросили, личность не установлена. Мы таранили баржу санитарным катером… Енг, мы выпустили на волю целый блок, человек сорок!
      — Йэп! — Она радостно тряхнула кудрями. — Пусть теперь побегают, пиявки!
      — Идти сможешь? — Итальянец склонился, пощупал мой пульс. — Надо добраться до пятого яруса, здесь небезопасно!
      — Идти смогу… — Я проделал несколько шагов на четвереньках. — Но драться с полицейскими я отказываюсь…
      — При чем тут копы? Мы на «первом минусе», крутой райончик. Могут прирезать за то, что порченые. Шевели задом! Мы сейчас в коллекторе пожарного водоснабжения, у Енг тут работает подруга, из натуралок, она к нам неплохо относится, пускает пересидеть. По шахте спустимся до второго уровня, дальше придется идти в открытую. Если я подам знак, вот так, — он скрестил пальцы, — беги, не оглядываясь. Ты пиково махаешь клешнями, но гаям из «Трех семерок» наплевать, что ты зверь, отмахнут башку резаком, и баста!
      Час от часу не легче! Какого черта я сюда поперся, почему Чак не предупредил, что на Мистерии так неуютно? И где тут, вообще, уютно? И где всеобщая безопасность, так расхваленная Изабель? Мы спускались по узким лесенкам, Енг шла первой, светя фонариком. Собрались в тесном боксе, здесь горел свет. Марио показал на диафрагму люка.
      — Теперь ждем. Как только подруга спустится и откроет, мы с тобой, зверь, выходим, обнявшись, Енг — позади…
      — Подожди! Вы всегда так ходите? Вы всегда боитесьвыйти на улицу?
      Он уставился на меня своим тяжелым бандитским взглядом, затем снял с левого плеча ремень, задрал блестящую рубаху. Поперек ключицы, на боку и спине змеились грубые рубцы.
      — Это память о «Трех семерках», ношу с детства. Ты ни хера не штекаешь в нашей жизни, скажу я тебе, бой! Ты думаешь, Воробью нужны твои факнутые научные идейки? Ты нам нужен только потому, что порченый и не такой, как другие, ты не крейзи! Нас слишком мало, мы должны вытаскивать друг друга, си? Если нам поглючит и ты не вернешься в пробой, будет пиково — заиметь в команде бывшего зверя! Один ты не выживешь, не надейся. Не сегодня, так завтра попадешь в пансион, отправят в Африку, на пособие, к мутикам…Тебе надо сделать все, чтобы сохранить гражданство, воткнуться в реал, понимаешь? И мы не боимся выходить, никто в Содружестве никого не боится, но тут район Свободной любви. Мы не пускаем натуралов на свой ярус, они преследуют нас на остальных, кроме третьего. Там заправляют мутанты — латины, африканос и черные.
      — Я думал, мутантов не принимают в Европу…
      — Это легкие мутации. Аномалии зрения, слуха, опорной системы. Гражданства у них нет, живут по временным контрактам, по карте резидента, зато они джабают как черти. Если их не пускать, кто будет джабать на фермах? В Питере сегодня почти полмиллиона мутиков, и квоту вот-вот должны поднять.
      — Они тоже боятся этих… Из «семерок»?
      — Они, как и мы, хотят иметь право на развлечения в реале. Поэтому бойня будет продолжаться, штекаешь? «Три семерки» — это молодежные банды, они связаны с Партией натуралов, с говноедами из «Единства». Они ничего тебе не сделают в промышленной и жилой зоне, но там, где ты не можешь носить оружие, жди чего угодно. Меня били в школе, я дрался с ними в колледже, я дрался с ними везде! — Не повышая голоса, он напрягал горло, выпученные белки светились в темноте; костяшками пальцев, в такт словам, он долбил меня в грудь. — Я семнадцать раз садился за драку, слышишь? И всякий раз эти свиньи в форме… Знаешь, что они мне советовали? Отправиться в Психо, пройти курс терапии… Их мерзкие рожи так и кривились от ярости, потому что нельзя было меня зафризить насильно, пансион всякий раз выдавал ответ о полной вменяемости. Эти трусливые жопы выпускали меня под залог, потому что иначе им светила статья по ограничению свобод, а у Воробья есть такие друзья среди адвокатов, что засадят саму президентшу…
      — А за драку не сажают в тюрьму?
      Он зло рассмеялся:
      — Сажают, бой, если признают тебя нападавшей стороной. Сложно признать нападавшим человека, которого бьют втроем, йэп?

      Кличку свою Бронислав оправдывал весьма своеобразно. В его серой лохматой шевелюре действительно торчало множество перьев, и при ходьбе он чуть подпрыгивал. На этом сходство заканчивалось, бывший зверь удерживал вес под полтора центнера и в плечах был в два раза шире Снейка. На одном колене Воробья жевала гриб кореянка Енг, на другом, дулом мне в живот, покоился полицейский разрядник. Этого Воробью казалось недостаточным, двое его подручных, не самой приятной наружности, разместились у меня за спиной.
      Мы сидели в закутке под сценой бара. Мистерия продолжалась, колизей ежеминутно взрывался ревом, но, по крайней мере, сюда не доходил дурманящий дым.
      Я рассказал ему все, умолчав пока о планируемой поездке в Брюссель. С минуту Воробей изучал меня тяжелым немигающим взглядом, затем слегка отвел жало разрядника и вскрыл очередной пакет пива. Предыдущие два пакетика разлагались на полу, на глазах превращаясь в жижу.
      — Гут, допустим, вы не лжете и волна пробоев вызвана тем самым драгом, который вы на себе тестировали. Что с того, какое мнедо этого дело? Я помню Серж, но Снейка Антонио видел раз в жизни, и не усматриваю причин подставлять задницу. Мои взгляды на гражданские права весьма расходятся со взглядами той кучи дерьма, что называет себя Правительством, но это не повод прятать убийцу. Поражение в правах, лишение гражданства, принудительная психотерапия — к чему мне эти радости?
      Он ждал ответа. Я выложил пробный козырь:
      — У меня нет пока доказательств, но я думаю, что массовый пробой на планете вызван именно действием «барабана». Если бы удалось добраться до архивов Департамента демографии, возможно, удалось бы сопоставить сроки…
      — Любой ученик младшей ступени объяснит вам, что это чушь, — перебил он. — Но пусть вы правы. Что дальше?
      Я медленно выдохнул. По крайней мере, меня согласились выслушать.
      — Мы накрыли производителя наркотика. Если я пересижу оставшиеся дни и смогу вернуться назад, то будет шанс…
      Он отмахнулся:
      — Вы противоречите основным законам мироздания. Оглянитесь вокруг, пробой ужеидет, мы имеем дело с цепной реакцией. Эти высоколобые придурки из пансионов пытаются скрыть то, что скрыть почти невозможно. В октябре только в России произошло шестнадцать крупных аварий на производствах, в ноябре — более семидесяти, а в декабре — триста с лишним случаев катастроф, приведших к жертвам, не считая бытового криминала и волны суицида. Информация закрытая, но у меня есть свои источники… Конечно, в рамках страны это пока незначительно, но я говорю о другом. Вернувшись назад, вы ничего не измените, действительность такова, какова она есть. Вы уже тогдавернулись и ничего не изменили, понимаете?!
      — Вы кое-что упускаете, Бронислав. — Я потер виски. Проклятые благовония… — Предположим, что вы мне помогли, я сумел тогдавернуться, но не сумел ничего изменить додекабря две тысячи триста девяносто девятого. Ведь мы же находимся в декабре? Откуда вы знаете, что будет завтра?
      Он поморгал.
      — Марио, найди Николая. Пусть притащат скафандр.
      Итальянец вышел.
      — Я прекрасно представляю, что будет завтра. Вы пытаетесь меня убедить, что были в первой десятке, испытавшей на себе препарат. А случаев пробоя только в Содружестве — тысячи! И по большей части при замене личности появляются придурки…
      — И эти придурки, если пансионы не справятся, одновременно будут жить и здесь, и там.
      — Как это?! — Он отставил пиво.
      Я поведал про джой-концерт и про убийство вернувшегося живым Бурсенко.
      — Проклятье! Это меняет дело! Академия исходила из того, что ни в одном учебнике истории нет данных о групповых летаргиях в двадцатом веке…
      — Так никто долго и не спит.
      — Вы сказали, в вашем времени сон длится не больше восьми часов? Йэп! Вот он, парадокс, нарушается равенство темпоральных интервалов… Почему здесь уходит неделя на восстановление? — В нем наконец заговорил ученый. — Ну, гут. Вернемся к убийству. Какая связь?
      Я пожал плечами и честно ответил:
      — Возможно, случайность, а возможно, кому-то нужно, чтобы я тамне проснулся. Или проснулся без воспоминаний об этих днях. Даже в мое время такие вещи уже практиковались.
      — Вот как? — Воробей спрятал пушку и первый раз улыбнулся. — Поболтаем после. Сейчас мы примерим новый костюмчик. Марио?
      — Броня, все на месте.
      Третий раз за день меня переодели, на сей раз в длинную звенящую кольчугу. Голову пропихнули в огромную тяжеленную маску, изображающую дракона. Дышалось с трудом, и я чувствовал, что долго так не прохожу. Марио и Николай взяли меня под руки. Кореянка засмеялась.
      — Потерпи, френдик! — Воробей щелкнул дракона по лбу, в ушах зазвенело. — Это шлем от костюма «Тэ-Пэ семнадцать», а проще сказать, кусок тугоплавкого скафандра для работ в зоне жестких излучений. Парни его сперли в музее освоения Венеры.
      Терпеть пришлось долго. К великому счастью, публика на галереях наряжалась и похлеще, посему никто не обращал внимания на нашу пьяную троицу. Поскольку обзора из скафандра не предусматривалось, а куски проводки от видеокамер болтались у меня на шее, то окружающий мир я воспринимал на звук. Какое-то время ехали в лифте, снова шагали, потом меня посадили, я тут же от толчка повалился вперед, разбив губу и чуть не сломав переносицу. Попытался вернуться в сидячее положение, но оказался заперт в узком пружинящем коконе, к тому же постоянно трясло. Черт подери, мы летели, я слышал свист крыльев, но не мог даже одним глазком взглянуть с высоты!
      Когда Николай стянул с меня это тугоплавкое ведро, я был мокрый, как после хорошей бани.
      — Познакомься, Макс! Габриэла, Соня, Людвиг, мои хорошие друзья. Не пытайся с ними заигрывать, иначе они превратят твой мозг в салат.
      Овальный зал, забитый оборудованием. Напротив три дамы в белом, мужские стрижки, мужские костюмы. Соня зафиксировала мой череп в зажимах, Людвиг подкатила к лежанке подобие серванта.
      — Не двигаться и не дышать!
      — Улыбнись, френдик! — Бронислав катался на кресле вдоль приборных стеллажей. — У тебя превратное представление о войне полов. Как видишь, и среди натуралов полно замечательных людей. По основному профилю девочки занимаются ремонтом киберов, и твой сканер не совсем по их части, но технология устранения примерно одинакова. Так, Сонечка?
      — Ольшанский, не пугай мальчика! Габи, видишь его?
      — Да, затылочный отдел, даю наводку! — Габриэль, самая молоденькая, колдовала над пультом. — Людвиг, или усыпи его, или поставь третий зажим!
      — Не надо меня усыплять!
      — Это вам не кибер! — издевался Воробей. — Люди, они иногда дышат.
      — Дело не в дыхании, — очень серьезно отозвалась Габриель. — Нам мешает работа сердца, нелегко точно прицелиться.
      На сей раз у меня вспотела спина.
      — А нельзя ли без стрельбы? — сквозь зубы предложил я. — Ну, как-нибудь хирургически?
      — Ни один хирург, дажеробот, не отыщет у тебя в мозгу такую малышку. Ничего, Габи дело знает, выжжет заразу одним махом…
      В результате мою несчастную избитую голову зажали еще с двух сторон, и сканер был уничтожен. Потом мы остались втроем.
      — Сколько с нас, Сонечка? — как бы мимоходом поинтересовался Воробей.
      — Сто двадцать. Только ради тебя, Ольшанский.
      — Понял, френдик? — подмигнул он. — Сегодня же переведешь сто двадцать тузов, я скажу куда… На стипендии юным дарованиям. Только не отсюда, все забавы с хардом — в движении.
      — Бронислав, — спросил я его уже в машине, — а что, если бы у меня не было таких денег?
      Он взглянул с изумлением:
      — Тебе пришлось бы их найти, Макс. Я поневоле улыбнулся.
      — Чему ты смеешься, френдик?
      — Просто так. Россия остается Россией.
      Я растирал левую ногу. Чувствительность понемногу возвращалась, но на коже появился сильный ожог. Пейзаж за окнами изменился самым удивительным образом. Мы мчались в региональном такси, судя по солнцу, на запад. Впрочем, солнце давно исчезло за тучами, тропический барьер остался позади, снаружи тоннеля царила привычная русская зима. Унылые грязно-белые пространства, куски технических конструкций, огрызки голого леса. Николай потягивал пиво, Марио с кореянкой Енг изучали добычу, захваченную мною в бою. Воробей работал в харде.
      — Меня настораживают два момента, Макс! — хмуро сообщил он, стягивая визор. — Я тут кое-что проверил… Угадай, что за трофей ты обронил на поле боя?
      Я пожал плечами. Бронислав потыкал ногой сморщенное серебро скафандра.
      — Это биопарализатор сегментарно-картечного типа, БСК. Нет ни номера, ни кода изготовителя, но оружие сделано не в Содружестве. Подобные игрушки запрещены Гуманитарной конвенцией, я сам впервые вижу…
      — Картечь?
      — Не та картечь, с которой предки ходили на медведей. Он отстреливает жидкую кассету с псевдонасекомыми, ориентированными на запах человека. Укус вызывает мгновенное поражение нервной системы, длящееся до суток. В семьдесят девятом году, во время астраханского выступления мутантов, пограничные спецотряды таким оружием разгоняли толпу. Несколько человек погибло от шока, но Департамент безопасности заявил о своей непричастности.
      — Пиявки, вонючие пиявки! — мрачно процедил Марио. — Ты помнишь, Броня, на место выезжал комиссар ООН и подтвердил, что следов воздействия БСК не обнаружено?
      — А у них никогда ничего не обнаружено… — Бронислав закурил. — Йэп, Макс, малоприятные новости, за мной никогда так не охотились… Но имеется еще кое-что. Пока мы тут развлекаемся, мои друзья пытались найти любую доступную инфу на тему твоего «барабана». Никаких следов таинственного наркотика, вызывающего вместо кайфа здоровый восьмичасовой сон. Девчонки прочесали все доступные базы по двадцатому и двадцать первому столетиям. Мы нашли данные по тогдашней Федеральной службе безопасности… Йэп!
      — Ты упомянул открытые базы, но я уже сталкивался с закрытым доступом!
      В этот момент в небе развернулось изображение латвийского флага. Такси качнулось влево, вплетаясь в зигзаг трехуровневой развязки.
      — Чтобы войти в закрытые файлы Депов, есть два пути, френдик! Первый — стать членом правительства, второй — преуспеть в науке, получить шестой дан и посмертно поселиться в Диипе. Каков твой выбор? Существует, однако, обходная дорожка. Если бы не твои мелкие неурядицы с законом, можно было бы отправиться в Брюссель. Мозги Мудрых хранятся в подвалах концерна «Альт-Националь», запросить аудиенцию непросто. Не факт, что тебе выделят и пять минут…
      Я вздрогнул. Опять возникло ощущение невидимки, угадывающего каждый шаг. Потом я мысленно перекрестился и выложил последнюю карту. Порченые озадаченно переглянулись.
      — Совпадение более чем странное, — пробормотал Бронислав. — Со слов Снейка, его пригласили получить нечто материальное из хранилища?
      — Ловушка, — отрезал Николай.
      — Чересчур сложно для полицейской ловушки, — сказала Енг. — «Националь» — один из немногих банков, где балуются анахронизмами вроде личных банковских ячеек. Это для них не заработок, а забава, дань прошлому, когда деньги были бумагой.— Марио, потолкуй с Жанной, как ему туда добраться… — Бронислав поскреб в затылке. — Макс, ты сам сказал, что этот так называемый наркотик не оказывал наркотического воздействия, так?
      — Не считая самоубийств!
      — Брось, чтобы вышибить себе мозги, нет смысла глушить кайф, который не дает кайфа! Не было пресловутых тысяч наркоманов, никто не стал бы платить за безобидное снотворное! Ваши эксперты в чем-то ошиблись, и подпольный химик тоже.
      — Безобидное? Но я-то здесь!
      — В этом главная загвоздка. И тысячи других, которые понятия не имеют, почему здесь оказались. Ты — тестер.Вникаешь, к чему я клоню, френдик? Когда вернешься назад, выясни, что ты тестировал на самом деле,о'кей?
      — Броня, о нем передают по всем питерским каналам! — Николай бегал пальцами по невидимой клавиатуре. — Нападение на полицейского, убито двое копов и семеро гражданских лиц. Счета Антонио заморожены, личный допуск под контролем…
      Я схватился за голову, хотелось завыть. Семь человек, я не мог убить семь человек! Автобан в который раз вынырнул на поверхность, снег пропал, чередуясь с соснами, тянулись ряды сказочно уютных домиков с черепичными крышами. За краем поселка разверзлась пропасть, будто кусок торта вырезали гигантским ножом. Наземная пастораль умещалась на тонкой полоске почвы, а ниже бесконечными слоями спускались секции заводов и грузовых доков, куда в три ряда заплывали баржи. На горизонте поднимались навстречу знакомые желтые заросли. Пересекающимся курсом прошел в вышине тяжелый реактивный катер с полицейской эмблемой. Мне захотелось спрятаться под сиденье. Николай открыл коробочку, похожую на футляр для очков, достал два баллончика и инъектор.— Через пять минут будем в Риге. Там расстанемся, у нас своих проблем хватает. Сейчас закрой глаза, на пару дней станешь черным. Броня, как быть с сетчаткой?
      — Не трогайте! — Касательно сетчатки у меня были некоторые планы.
      — Какая тебе разница? Хардом пользоваться все равно нельзя… Тогда держи очки. Марио, закажи ему одежду, что у них тут в моде? Макс, не вздумай никуда заходить, где берут плату, или включать личный допуск. Мы высадим тебя в Старом Городе, там полно туристов. Поболтаешься до полуночи, затем Енг отведет тебя к одной нашей подруге, она держит в заливе подводный парк отдыха.
      — Не дружи с плохими мальчишками! — прощебетала Енг. — Смотри не опоздай, шоколадка! В полночь у ратуши! Это тебе, не порежься!
      Она протянула тонкий тяжелый брусок.
      — Не опоздаю! — пообещал я. — А если за мной не придут?
      Воробей поглядел на меня обескураженно, Марио — почти злобно. Николай, видно, самый опытный по части конспирации, понял первым.
      — Тогда тебе придется топать в Брюссель пешком. Если сумеешь выбраться из города.

      Когда стрелка на ратуше тронула шестую минуту первого, у меня не осталось сомнений, что приключилась беда. В моем времени женщины умеют и любят опаздывать, но сегодня нам было далеко до романтики. Я тоскливо наблюдал, как киберы поливают пеной колпак над Старым Городом, как беспечные реки туристов текут из доисторических кабачков, и вспоминал совет инспектора Караян насладиться бесплатным турне. Действительно, с этой минуты турне обещало стать бесплатным. Иезуитская демократия Содружества приравнивала любого просочившегося сквозь карантинные кордоны к изгоям. Даже туристы из дальнего зарубежья получали при въезде временный пароль на пользование собственными деньгами. Можно отобрать у кого-нибудь хард, но это лишь ускорит арест.
      В небе мерцали сотни проекционных реклам, вдоль проспектов над головами гуляющих барражировали платформы с десятками оркестров, светилась мягкая брусчатка под ногами, светились спиралевидные шляпки модниц, светились глаза кибер-лошадок, тянувших старинные кареты… Я покинул карниз, на котором лежал последние полчаса, и по инерции направился к жерлу пневматика. Дьявол! Снова забыл про деньги…
      Впереди отворилась стрельчатая дверь кабака, с хохотом вывалились четверо в клубах сладкого дыма. Сквозь драпировки вестибюля было видно, что замшелый кабачок — лишь имитация, верхушка, вниз струилась залитая огнями лестница в несколько этажей — столики, блеск глаз, блеск губ, танцующие тени…
      Тело Снейка, как всегда, среагировало первым. Паутина еще разворачивалась в воздухе, а я уже несся вверх по стене, на уровне третьего этажа оттолкнулся, спиной вперед, в полете раскручивая нож. По-настоящему эта американская штуковина называлась сложно — «универсальный молекулярный сверхчастотный веерный резак», являясь, по идее, продолжением конечности горного кибер-разведчика с Сатурна. Подарить или продать резак Енг категорически отказалась, но сочла справедливым обмен на мой биопарализатор. Сперва я посчитал, что меня слегка надули, но время показало обратное. Из бруска выдвигались два лепестка, между которыми на полторы секунды возбуждалось поле сверхвысокой мощности, разгонявшее молекулы рабочего вещества до скорости частиц в синхрофазотроне. Всего полторы секунды, но за это время веер резал все.
      Я не верил, что меня предали. Скорее всего, стояла прослушка или кому-то из ребят промыли мозги, выведали о месте встречи под гипнозом. Тайная полиция отслеживала контакты порченых, и Бронислава — в первую очередь. Весьма вероятно, что Енг попалась совсем за другое правонарушение, и если бы я ждал там, где мы договорились, меня бы взяли врасплох. Им и так это почти удалось.
      Их было четверо, и я постарался упасть между ними, чтобы лишить их возможности вести стрельбу. Однако тут же пришлось подпрыгнуть, поскольку ребята выпустили сразу две паутины. Я их толком не успел разглядеть, засранцы напали в единственном темном месте… или что-то сделали со светом. Шагая вверх по стене, я прихватил ближайшего за жерло разрядника и бросил в падающую сеть. Паутина обрадовалась добыче и мигом превратила парня в матерящийся кокон.
      В переулок спускалась вереница гуляк, впереди мальчишка вел за лапу огромного электронного кролика с мотающимися в такт музыке ушами. С противоположной стороны поднималась в гору другая развеселая компания, восемь древних теток в шагающих креслах, с бокалами мороженого в трясущихся руках.
      Второй нападавший выстрелил. Этот верзила в трико двигался чудовищно медленно, я успел засечь, как сокращается его сухожилие, когда он начал давить на гашетку. Ему досталось коленом в висок, после чего мы сыграли старинный киношный трюк, называется «заслонись телом друга». Последний из четверки кричал напарнику по-латышски, но тот не послушал, выпустил заряд нам вслед. Толстяк за моей спиной ахнул, а мне досталось даже сквозь ткань его комбинезона, но мы продолжали нестись в гору. Сверху ударил луч света, из кабины флай-кибера прямо на экскурсию жильцов дома престарелых гроздью посыпались полицейские. Процессия впереди вежливо расступилась, кто-то подхватил с дороги мальчишку; умный пушистый кролик одиноко пританцовывал на мостовой. Я отпустил обмякшего напарника и долгим кувырком достиг портала пневматика. Теперь уже было все равно, платить за проезд или прокатиться зайцем.
      Ничего страшного не случилось, только сам собой включился станционный хард и вкрадчиво поведал о нарушении закона. Это мы и без него знали. Из тоннеля выкатилась сигара поезда. Компьютер предложил мне покаяться ближайшим властям.
      Вышли трое юношей в балетных платьицах, приветливо помахали мне. Я разулыбался, покивал в ответ. Они ступили на ленту транспортера. Навстречу им с грохотом спускалась группа захвата. У меня в двух местах, из ладони и со лба, шла кровь. Пневматик захлопнул двери. Я перемахнул ограждение и повис на брюхе вагона, обняв какой-то шланг. На платформу выскочило множество ног в ребристых ботинках. Но Снейк Антонио исчез. Прозрачная сигара тронулась. На платформе матерились по-русски, выкрикивали команды на латышском, отвечали кому-то по внутренней связи на английском.
      Я наивно полагал, что сумею удержаться. Спустя три секунды принял мудрое решение разжать руки и какое-то время порхал снежинкой в воздушном вихре. Затем меня протащило вдоль колец разгона. Снейка немножко вырвало, но от Молина остался бы на пружинящем пластике мешок с костями… Лепестки шлюза сдвинулись, из тоннеля стремительно уходил воздух. Хватаясь за горло, я добрался до лесенки, ведущей к овальному лючку. Подобие декомпрессионного тамбура. С той стороны виднелись в окошко еше один люк, шкафчики со скафандрами и высокая спинка кресла напротив висящих экранов. Там, возможно, сидел обходчик или дежурный техник, но вряд ли он открыл бы мне на стук.
      Какое-то количество воздуха в тоннеле сохранялось, однако я рассудил, что на вершине Эвереста дышалось бы легче. Уши заложило со страшной силой, приближение следующего пневматика угадывалось по вибрации поручня. Не оставалось сомнений, что второй аттракцион не пережить: меня оторвет или попросту выдернет руки из суставов.
      Я включил резак и полоснул по замку. Люк перекосило. Стоило мне ввалиться внутрь, на панелях зажглись красные лампы, сверху ударил тугой поток воздуха. Я упал на четвереньки, перед глазами пульсировали огненные круги. Если бы в кресле диспетчера оказался друг закона, в тот момент меня повязали бы без усилий. Но сиденье стояло пустое.
      Оклемавшись, с разинутым ртом, я привалил кресло к треснувшему люку. Подача воздуха не снижалась, в проделанную веером дыру ветер выходил с диким воем. Снаружи пронесся следующий поезд. Я потряс головой, стараясь избавиться от ваты в ушах, и подобрался к пульту.
      Очевидно, эта диспетчерская контролировала лишь малую часть пути, но то, что мне требовалось, я успел запомнить. В район порта вели шесть линий, на двух из них я отыскал английские слова «Аквапарк» и «Парк отдыха», а также узловую, с манящим именем «Балтийское шоу». Какая же станция мне нужна? Я кожей чувствовал, как ко мне спешит ремонтная бригада, а может, и не только ремонтная, но пришлось еще немножко повозиться.
      В общем допуске я отыскал перечень увеселительных заведений и запросил у компа те скудные сведения о подруге Жанне, что сообщил Воробей. Трижды хард отвечал, что данных недостаточно, но в конце концов сжалился… «Аквапарк»!
      Второй люк спокойно открылся изнутри и вывел меня в сердце насосной подстанции. За первым же поворотом мостков пришлось улечься под трубу. Навстречу вихрем пронеслось ремонтное звено киберов. Еще парочка паукообразных созданий медленно ползала вдоль кабельных сочленений. На лифтовой площадке механический сварщик возился с арматурой. Ко мне он даже не повернул свои окуляры. К счастью, в программу железяк доносительство не входило! В лифте я поздоровался с кибер-пылесосом и электриком, приятным железным парнем с вполне человеческим лицом и резиновыми руками. Эти двое собирались ехать вниз, но пришлось подкорректировать их планы. Киберы вежливо уступили, а электрик даже сподобился проводить до выхода из ремзоны…
      Пока я добирался до станции «Аквапарк», компьютер четырежды предложил оставаться на месте и обратиться в справочное по поводу моей неплатежеспособности. Сумма штрафа достигла месячного инженерного оклада Изабель и продолжала нарастать геометрическими темпами. Наконец усилия харда перешли черту, и в общем доступе зазвучал совсем другой голос, одновременно пронзительный и низкий. «Внимание, это пограничный контроль. Ваша личность опознана. Зайдите в ближайшую кабину и оставайтесь на месте. Вы нарушили…»
      Я прикинулся глухонемым.
      Будь время, стоило бы полюбоваться балтийским пейзажем. Гавань подсвечивалась и сверху, и снизу, из-под воды. С одной стороны уходящего в море искусственного мола кипели огромные волны, там с веселыми воплями резвились десятки безмятежных физкультурников, с участием самых причудливых плавательных средств. С другой стороны, напротив, был полный штиль, по водной глади тихо кружили кувшинки, размером с теннисный корт; там выпивали и закусывали товарищи посолидней. Сквозь толщу воды проступали сиреневые купола аквапарка. Входы в зону отдыха невыгодно отличались от спусков метро. При первой же моей попытке встать на эскалатор в метре от меня повисла милейшая барышня с русалочьим хвостом и заявила, что без оплаты я внутрь не попаду.
      — Хард сломался. — Я изобразил печально-задумчивый вид. — Свяжите меня с мисс Скаландис. Она захочет меня видеть.
      Русалка растаяла, на ее месте возник тощий парень с дельфином на голове.
      — Добрый вечер, я менеджер парка. Сожалею, но мисс Скаландис сейчас отдыхает. Вы можете оставить свою просьбу в общем доступе по адресу…
      — Прошу вас, это срочно. У меня неисправен хард. Скажите ей, что пришел Снейк от… от Воробья.
      Кибер, чертова железяка! Мне необходим был кто-то живой. Я поминутно оглядывался, следил за каждым поднимающимся из-под земли такси. Возможно, произошла ошибка и здесь заправляет совсем не та Жанна. А если та, то, возможно, я подставляю настоящую Жанну под удар, но без нее я погиб.
      Прошла женская семья с двумя девочками-подростками, все в фосфоресцирующих колпаках. Девчонки с изумлением уставились на окровавленного мужика в изорванной тунике.
      — Актеры мы, — заговорщицки прошептал я по-английски. — Никому там не говорите, что меня встретили. Будет представление из жизни древних греков!
      Лица их разгладились, мамаша радостно покивала в ответ. Я перевел дух. Что им стоит сообщить куда следует? Но доверчивая семейка уже про меня забыла, девчонки смеялись, предвкушая катание на подводных санках и прочие удовольствия честных граждан. Менеджер появился снова:
      — Пожалуйста, войдите в нэт со стационара, третья кабина на стоянке такси. Позывной «Атлантик два два принцесса».
      Я кинулся на стоянку, старательно повторил код доступа. Экран загорелся, но человек в нем не появился. Я видел в конусе света лишь краешек репродукции на ворсистой стене и тонкое облачко дыма от сигареты.
      — Встаньте ближе. Я послушался.
      — Зачем вы искали Жанну?
      Густой низкий голос сорокалетней много курящей женщины. Впрочем, здесьона могла оказаться и семидесятилетней.
      — Меня послал Воробей… То есть нет, не так… — Следовало успокоиться и собраться с мыслями. На часах в глазу половина третьего ночи, и за один день я пережил больше напастей, чем за три предыдущие года. — Бронислав послал к вам девушку. Мы должны были встретиться, но за мной не пришли. Меня выследила полиция.
      Она молчала, выпустив очередную порцию дыма. Я глянул в щелку кабины. С автобана лифт поднял сразу три машины. Вроде ничего опасного.
      — Я порченый. Меня зовут Снейк Антонио, но на самом деле я не Снейк, я из пробоя…
      — Я знаю, кто такой Снейк Антонио, — перебила она. — Снейк — натурал, и вдобавок белый. Я слежу за Охотой. Почему у вас разбит лоб?
      — Меня обвиняют в убийстве инспектора Психопансиона и еще в куче преступлений, которых я не совершал…
      — Подождите минуту, не отходите. — Она говорила с кем-то по другой линии. Если вызовет пограничников, то я окажусь в западне. Со стоянки наверх два выхода, и оба далеко, а вниз, на автобан, дорога закрыта. Такси без денег не возьмет на борт…— Расскажите мне что-то, о чем знаете только вы и Воробей.
      Умная баба! Как я не догадался сразу! Она уже успела связаться с Ольшанским и теперь искала подтверждения.
      — Ну… мы поменялись оружием…
      — Нет.
      — Я ищу следы наркотика, который…
      — Нет. О чем вы говорили в Кибер-пансионе? Это единственное место, где человека проверяют на наличие скрытых сканеров. Там невозможнопрослушивание. Я жду.
      И тут я понял. Не будь я в ту минуту негром, наверняка бы покраснел.
      — Мы говорили о женщинах. Смешок. Облако дыма.
      — Подробнее.
      Святые яйца! Воробей ей передал наши мужские сплетни…
      — Ну… мы обсуждали и сравнивали, у кого сильнее темперамент. Бронислав интересовался моим временем, когда все люди, нет… большинство людей были порчеными. Он… он сказал, что предпочитает восточных маленьких девушек и специально ездит в Китай и Корею, чтобы…
      — Чтобы что?
      — Гм… В общем, чтобы потрахаться.
      — А вы?
      — А я сказал, что люблю крепких брюнеток французского типа.
      — Вот как? И как часто вы их любите?
      — Редко! — признался я. — Точнее, всегда хотел влюбиться по-настоящему…
      — И в чем вы еще разошлись? — На экране шевельнулась тень, Жанна снова выпустила дым. Мне показалось, Жанна улыбается.
      Я сделал вдох и кинулся в омут.— Брониславу нравится позиция, когда миниатюрная девушка сидит на нем верхом… — Я сделал паузу. Она выжидала. — А мне — поза, когда мужчина сзади…
      — Дальше. Что еще вамнравится? Я рассказал.
      — Дальше…
      Я еще рассказал.
      Господи, о чем мы треплемся? Меня в любую минуту грохнут, и никакие позы уже не пригодятся!
      — Да, для натурала, пожалуй, слишком… Стало быть, брюнетки? — задумчиво переспросила она. — Но волосы так несложно перекрасить… Возникнет путаница. Как тогда быть?
      — Очень просто! — Я внезапно разозлился. — Тамне стоит перекрашивать, никакой путаницы и не возникнет!
      — Вы забавный человек, Снейк! — Тень в углу экрана шевельнулась.
      Я остолбенел. Напротив сидела вылитая Мирей Матье. Такая, какой я запомнил ее в детстве, по редким интервью и фотографиям на пластинках. Та, что заставляла всю страну подпевать «Чао, бамбино, сорри». Та, чей портрет я вырезал, будучи подростком, из журнала.
      — Спускайтесь на уровень «Си», место тридцать четыре. Там скажете машине пароль — свое настоящееполное имя, я уже его ввела, и прикажете доставить вас в холодильник.
      — Я не смогу… У меня ни копейки… Тьфу ты! — После всех этих пошлых откровений я стеснялся смотреть ей в лицо. — То есть это… закрыт финансовый ресурс. Я нищий!
      — Сочтемся позже. Моих друзейя вожу в кредит!
      Черт подери! Я встретил первого человека, обладающего личным транспортом. И какого человека… От Чака я уже слышал, что дело не в цене, просто владельцы водных и воздушных судов наслаждались свободой передвижения, в то время как закрытые автобаны диктовали жесткие условия. Деп сообщений задавал строго одинаковую для всех дистанцию и скорость, сам определял маршрут, сам менял полосы движения. Ни малейшего простора для лихачей и ни единого завалящего проселочного тракта. Все необходимые магистрали были давным-давно построены, такого понятия, как автомобильная карта, не существовало.
      У Скаландис, впрочем, имелось к машине дорогостоящее приложение — собственный подводный паркинг. И там действительно стоял порядочный мороз. Жанна избегала жары. Равным образом она избегала шума, политики, тяжелой наркоты и общества в целом. Она предпочитала море и все, что с ним связано. И она была чертовски, невыразимо привлекательна, несмотря на свои сорок два. Возраст я почти угадал на слух, но на вид не дал бы ей больше двадцати восьми. Я стоял и пялился на нее. Я почти забыл, зачем пришел, а она умело делала вид, что не замечает моего столбняка.
      Первым делом мне показали, что за комбинацию надо набрать на браслете, дабы остановить кровь. Стало ясно, каким идиотом я выглядел в глазах прохожих. Затем меня выкупала и отмассировала новейшая гибкая ванная. В гостиной Снейка ждал свежий деловой костюм европейского образца, хотя, на мой взгляд, в этом попугайском мешке следовало кукарекать в цирке. Гостиная неторопливо покачивалась внутри исполинского аквариума, соединенная гибкими переходами с прочими жилыми комнатами. Жанна Исмаил Скаландис дремала, поджав ноги, в анатомической капле. Мерцающие блики океанских фантазий отражались в стеклах визора.
      — Там, внизу, — ее голос был хриплым, но не содержал и капли сонливости, — на парковке стоят две субмарины. Возьмете ту, которая открыта. Управление на автомате, завернитесь в одеяло и спите. Лодка высадит вас в Гааге, в таком же подводном парке. Не пытайтесь изменить маршрут, ни при каких условиях не пользуйтесь больше общим транспортом, ваша личность в реестре Психо-поиска Содружества… Енг вылетела в пробой, потому и не пришла, ее забрали в карантин… На верхней палубе аттракциона зарезервирован флай, номер посадочного гнезда и место посадки я сообщу вам позже. Вы сумеете долететь до Брюсселя без автонавигатора?
      — Справлюсь. — Я подумал, что с ней полетел бы куда угодно.
      — Хотите коньяку?
      Мы выпили. В ее серых омутах отражались пляски экзотических рыб. Я чувствовал себя героем романа, которому надо было слетать на другую планету, чтобы найти там свою Аэлиту.
      Черт подери, все это совершенно некстати! Хотя такие вещи никогда не бывают вовремя…
      — Расскажите о себе. Все, что хотите, не задумываясь…
      Она смотрела сквозь волнующуюся стену воды, сквозь пастбища морских ежей, сквозь ленивое колыхание водорослей. Я понял, что ее интересует совсем не Брюссель и не опасные похождения Макса в стране Желтых Городов. Я начал с рассказа о выпускном вечере в старой московской школе, где протекали стены актового зала, поэтому праздники проводили в спортивном, сваливая маты в углу, у раздевалки, куда бегали тайком курить… О Светке Зарядичевой, самой первой моей, смешной и трагической влюбленности; о той, что уехала в Америку и оставила подарок, который капитан Молин хранил до сих пор… О Светке, которая родила в Америке дочку Молина и ничего не сказала своему замечательному американскому мужу; он так и жил в уверенности, что ребенок недоношенный… О папе, который жить не мог без неба и, выйдя на пенсию, тайком от мамы ездил на аэродром и проводил там все выходные, о том, как он стал задыхаться в последние годы и дергается всякий раз, когда заходит речь о том, что сотворили с палубной авиацией… О Евгении, о Женечке, тоже почти первой, но так и не ставшей женой, потому что оба наговорили глупостей, а потом нас потянуло в разные стороны тем непреклонным механизмом, что зовется распределением… О работе в тех краях, которые потом не называются и не отражаются в послужном списке, где кожа становится за сезон цвета мореного дерева, а чистая вода только снится… О книгах, что так и не успел взять в руки, что так и остались ждать на полках в маминой спальне… О погибшем друге Лехе Безрукавко, о том, как долго шел к его жене с этой жуткой вестью… О присяге, которую давал, не понимая смысла, замирая под чеканный грохот подкованных сапог, и о другой присяге, которую давали уже потом, со стаканами водки, обнявшись над снимком убитого в Фергане майора Сашина… О Катерине, прекрасной и светлой Катерине, которая надеялась, хотя и знала, что все кончится, и Молин знал, что она знает, и оба бились, словно рыбы в сетях, не видя спасения от ее крепкого, счастливого брака… О пустоте в душе, которую никак не заполнить, о фотографии Мирей Матье, на которой в детстве хотел жениться, но так и не встретил девушку, похожую на нее… О безумии века, о безумии страны, самой лучшей страны на свете, где любовь так легко спутать с ненавистью, где так призрачны точки опоры и нет больше веры в светлое завтра…
      Я смотрел, как она подносит к губам бокал, и тихо сходил с ума. Нельзя было сюда приходить…
      — «Светлое завтра»? — откликнулась она. — Как сладко звучит… Губами тянет потрогать. Как бы мне хотелось жить тогда…
      — Теперь ваша очередь! — сказал я и плеснул коньяку. Жанна не появилась на свет предпринимателем. Арабская ветка ее отца, которого она никогда не видела, но чье имя носила вторым по закону, автоматически делала ее наследницей значительного пакета акций Всемирной сети отдыха. Наследование оставалось нормальным явлением. Та, что подарила ребенку материнскую клетку, отказалась от девочки на тринадцатом году ее жизни, как только Демо-пансион подтвердил ненормальность в сексуальном развитии. Мамаша занимала видный пост в одном из творческих объединений Америки и предпочла карьеру насмешкам окружающих. Как ни странно, позже они с дочерью начали довольно сносно общаться. Жанна понятия не имела, приносят аквапарки прибыль или нет, она никогда не заглядывала в финресурс. Из трехсот двадцати рабочих, обслуживающих рижский парк, лишь четырнадцать были людьми из плоти и крови, и это вполне ее устраивало. Она находила больше удовольствия в общении с первобытным миром морских существ, чем с толпами туристов. Она играла на гитаре, инструменте, в котором струны уступили место иголочкам света; она сочиняла печальные речитативы…
      — Ты была замужем?
      — Надо говорить «в паре» или «в тройке». Так, как ты, выражаются лишь в древних синемах. — Она улыбнулась, покачав бокал. — Институт брака отражает рабское положение женщины в дикие времена…
      — Рабское? — Я припомнил репортажи о нашихамериканских феминистках, способных засудить мужчину за сальный взгляд или поданную в трамвае руку. — Отлично. У тебя есть пара?
      Вороненая челка шевельнулась. Жанна неторопливо взмахнула ресницами.
      — Я тебе нравлюсь, Макс?
      — Я тут недавно и, к большому сожалению, ненадолго… Уверен, более подходящей пары я бы тут не нашел…
      Не стоило пить на голодный желудок. Впрочем, мертвецам с пятисотлетним стажем позволительны некоторые вольности.
      — Порченых не так мало, Макс. — Она не обиделась, может быть, чуточку покраснела. — Точных сведений нет, но в Азии якобы до пятнадцати процентов. Не так уж сложно найти себе девушку.
      — Ты бы хотела родить ребенка? По-настоящему родить?
      Она выпустила бокал, он завис, покачиваясь, посреди комнаты. Сняла оплетку с сигареты, табак на кончике от соприкосновения с воздухом начал тлеть.
      — Полиция Психо рассматривает инстинкт материнства как опасность группы «В». Атавизм, я читала об этом… Сложно ответить. Иногда мне кажется… За деньги, Макс, можно все. На планете существуют приватные биохарды, не связанные с нэтом, способные разблокировать материнские функции организма. Только к чему? Никто не отважится родить ребенка, как это делают киты или дельфины, без Демо-контроля! И если даже мать выживет, то не пройдет ни один карантинный терминал! Ребенка пришлось бы навсегда оставить за пределами цивилизованных стран…
      — Да, я уже наслушался о полчищах мутантов, штурмующих границы Содружества!
      — А ты не веришь?! Людей и так становится меньше,нельзя же вернуться к кошмару двадцать второго века, когда рождались сплошные уроды! Ты не знаком с новейшей историей, так не пытайся спорить! Чем занималось Содружество в дикие времена? Тогда носились с каждым ненормальным, строили бесконечные приюты, клиники, считалось почему-то правильным и гуманным бороться за жизнь каждого младенца, заведомо обреченного стать дебилом. И к чему это привело? Привело к тому, что уродов стало больше, чем здоровых, — их уже просто не могли прокормить, а они все плодились! Только тогда опомнились и начали всерьез бороться с причинами, а не с последствиями…
      — Жанна! — Я тоже оставил свой бокал в воздухе. Мне казалось, в который раз я ухватил какую-то мысль, разгадку, что разом объяснила бы все эти погони, убийства, несуразности… Но мысль повертелась на самой границе сознания и спряталась, остался самый краешек. — Жанна, а разве людей становится меньше? В мое время едва набиралось шесть миллиардов.
      — Запроси библиотеку. — Она прошлась босиком по толстому ворсу, сказочные ягодицы перекатывались под струями серого пончо. — Об этом много говорят.
      — Я пытался, но…
      — Моя мать занимает пост координатора в Совете Демо Арканзаса. В позапрошлом году Конгресс рассматривал секретный доклад, где предлагалось ослабить некоторые ограничения на воспроизводство детей с определенными… незначительными сбоями.
      — То есть они готовы выращивать тех самых мутантов?
      — Пока нет, Конгресс отложил слушания. Пришлось бы пересматривать участие во всемирных конвенциях…
      — Спой мне, пожалуйста. Спой мне что-нибудь свое.
      — Это личное, я не сочиняю на публику.
      — Спой личное. Мне поможет в дороге.
      В лице ее отразилось мимолетное колебание, Жанна смешно, по-детски, потрогала верхнюю губу, затем пожала плечами, достала из ниши инструмент.
      — Я спою тебе стих, который родился прямо сейчас. — Она погрузила кончики пальцев в сияние лазера, стены гостиной отозвались мягкой вибрацией аккорда. Звук шел отовсюду.
       Как прелестно, должно быть, Сливаться в аккорде, Тему светлого завтра Дробить и умножить… Вам не кажется — Здесь не хватает чего-то? Или лет сто назад Сочинили похоже…
      Она стояла, скрестив руки, у стены, неотрывно наблюдая за каруселью морских коньков. Я подошел сзади, вдохнул запах ее парфюма, безумно хотелось положить руки ей на плечи, развернуть к себе, отразиться в серых туманах. Жанна повернулась, подняла лицо, провела двумя пальцами, с зажатой сигаретой, мне по груди. Искусно вырезанная статуэтка на фоне грубой скульптуры молотобойца.
      — Ты мне тоже очень нравишься, Макс Молин. И… если ты найдешь то, что ищешь, и не станешь к тому времени зверем, загляни ко мне. Возможно, у тебя хватит смелости помучить женщину не только мировыми проблемами… Йэп!
      Она запахнулась в пончо цвета своих глаз и самую малость подалась вперед. Снейку пришлось наклониться. Ее губы несли вкус японского цветочного табака, французского коньяка столетней выдержки и чего-то еще, неуловимо главного, жадного и скромного в одно время… Гибкие сполохи аквариума скрадывали возраст, еле заметные морщинки прятались в тени ее вороненого каре.
      — Двигайся по карте, избегая красных буйков, не опускайся ниже пятидесяти метров, не то окажешься в зоне грузовых перевозок…
      Я снова наклонился и прервал ее самым ловким способом, которым можно прервать женщину.
      — …В лодке найдешь еду, питайся экономно.
      В проходе обернулся. Она стояла между двух, висящих в пустоте, бокальчиков, и янтарные искры коньяка перемигивались с морскими звездами. Она смотрела, наклонив голову, маленькая Мирей, хозяйка десятка гектаров электронного подводного безумия, зрелая женщина с фигурой двадцатилетней, изящная капелька, отразившая свой немыслимый век.
      — Я помолюсь за твою удачу, Макс Молин, — сказала она, и розовая таблетка под моим весом пошла вниз. — И, кстати говоря, на всякий случай… у меня нет пары.

      Еды в лодке было запасено на месяц. Кроме того, меня ожидали три сообщения, отосланные через компьютер Жанны, и, конечно, в записи. Только сейчас я ощутил, как хреново жить в мире, где отсутствуют любые средства информации. Без ее стационара я оказался бы слеп и глух.
      Первым на экране возник Бронислав, он сообщил, что нападение в Риге — результат съемки со спутника, и я молодец, что сумел улизнуть через метро. Он потерял Енг и был настроен чрезвычайно злобно. Какой-то из местных каналов сумел стащить в полиции кусок записи, где видно, как я лежу, распластавшись, на карнизе и дожидаюсь полуночи. На счастье, они не определили меня на тот момент как Снейка, а приняли за одного из незаконных эмигрантов, Бронислав уже знал, что я добрался до аквапарка, и пообещал придумать какой-нибудь способ связи.
      Второе сообщение поступило от малыша Марио. Он деловито назвал три адреса в Брюсселе, Генте и Антверпене, где мне могли оказать поддержку. Кроме того, в Антверпене нашлись люди, друзья друзей, которые, в свою очередь, могли свести с людьми, которые могли сдать в аренду свой хард. При этом существовали способы переинсталляции системы опознания. Стоит это немало, подтвердила он, но для такого мальчонки,как я, найдется способ заработать.
      Третье сообщение пришло от… Серж. Эта гора мышц показала себя не с худшей стороны. Сперва она поздравила Снейка с «потрясающе веселым спектаклем», это относительно сражения на Мистерии. С ее слов, каналы надрывались от хохота, передавая в общем доступе видео с камер службы безопасности колизея. «Пиплы в истерике, бой! Эти съемки надо на Сатурн, для обучения зверей. После чего она приняла серьезный вид, а сидевшая на ее плече Жасмин послала мне очередной воздушный поцелуй.
      В пансионе Гаутамы дело не ограничилось убийствами, кто-то запустил пачку вирусов в память микроскопа и уничтожил результаты анализов последних дней. Теперь программу моей реконструкции придется начинать заново.
      Я похолодел.
      Тут не до тебя, успокоила Серж, пробой коснулся пневматика и одной из силовых подстанций, к счастью, ситуацию спасли кибер-дублеры. Прямо на рабочем месте откинулсязам. мэра, а в студии — дикторша, перед миллионами зрителей. Серж сказала, что передаст через знакомых эту запись Воробью. Поскольку он категорически отрицает, что познакомился со мной, то она не уверена, найдет ли меня послание, но на всякий случай, если что и так далее… Одним словом, все в курсе, что я без финресурса, но намечается клевый канал подзаработать левое золото в Нигерии, на тамошней Охоте. Десятый заряд, на поражение, в числе загонщиков будут киберы, зато звери вправе играть инкогнито, и она способна найти кое-кого, кто поможет перебраться через границу…Тоже неплохо… Я снял дареный пиджачок с кружевными рукавами, улегся в кресло и скомандовал «на старт». Сдуру я не пристегнулся, почему-то решил, что лодка будет двигаться вокруг Европы достаточно неторопливо. Сперва меня швырнуло прямиком на мешок консервов, хорошо еще, жесть давно вышла из моды… Затем, стоило выпутаться из хоровода прозрачных гибких пузырей, субмарина дала лево руля, одновременно провалившись носом в глубину. Нигде ни иллюминатора, ни подобия бортового дисплея, или элементарного штурвала, лишь в харде мигал флажок автопилота и разворачивалась трехмерная сетка координат.
      Через семь секунд мы зависли напротив шлюза, еще через три секунды диспетчер парка подтвердил курс и пожелал мисс Скаландис приятной прогулки. По корпусу пронеслась легкая вибрация, хард отчитался, что все три турбины на двадцати процентах мощности, я вцепился в подлокотники, и подлодка рванула с места быстрее любой боевой торпеды двадцатого века.
      Пару минут я старательно пялил глаза, ожидая очередных страшных маневров, но субмарина шла ровно, и сон наконец победил…
      Флай-кибер напугал гораздо сильнее. Начнем с того, что эта безголовая летучая мышь расщепляла в качестве топлива брикеты с полужидкой биотой, и у меня их в запасе оказалось всего два, каждый на четыреста километров полета. Лететь предстояло меньше двухсот, но такой «опытный» пилот легко мог сбиться с курса и остаться в чистом поле без горючего и без денег на его покупку. Во-вторых, я искренне пожелал создателям голливудских фильмов об умных роботах, которые связаны с человеком через трубочку в мозгу, самим прокатиться или попробовать хотя бы взлететь.
      Минут десять я метался по взлетной площадке, словно пьяная ворона с подбитым крылом; слава богу, никто в такую рань мне компанию не составил. Подняться в воздух без харда — это все равно что скакать на свихнувшейся лошади задом наперед, причем с завязанными глазами. Тем более я торопился взлететь, пока не встало солнце. Особенно мучили безымянные пальцы, отвечавшие в сенсорных перчатках за «рули высоты».
      Какое-то время мы парили весьма низко, потом до меня дошло, что кибер не упадет и не сложит крылья, даже если я усну. Не чувствуя управления, он попросту начинал кружить на месте… К восходу я достаточно освоился в кабинке, осмелился подняться до облаков и позволил себе даже напеть мотивчик из «Небесного тихохода». Раздражало только, что приходилось висеть в колпаке животом вниз. С картой я сверялся ежеминутно.
      В небе фланировало несметное количество малых летательных аппаратов, но никто не сталкивался, ориентировались по наземным знакам и воздушным мигающим маякам. Впрочем, у нормальных людей, полетами управлял компьютер. Один раз я совсем близко пересекся с большой шестиместной машиной. Люди в кабине завтракали, курили и наружу не выглядывали.
      Я же смотрел во все глаза. Европа стала практически единым мегаполисом. Жилые желтые районы сменялись цепью прозрачных пирамид с многоярусными садами, далее, словно серая спина кашалота, всплывал промышленный комплекс с паутинкой частных домишек-прилипал. Кварталы деловых сорокаэтажных призм были до самого верха пронизаны спиралями пневматиков. Затем транспортные тоннели волнами сбегали под землю, чтобы опять вынырнуть на окраине диких амазонских зарослей… И вновь гирлянды желтых тыквочек, шеренги дирижаблей, вспышки стартующих над морем ракет. Паутина рыбных ферм, пятиярусные развязки автобанов, уходящие в глубину теплицы биомассы с поворотными одуванчиками солнечных батарей, защитные колпаки над средневековыми шпилями, стометровые аркады аэровокзалов с искусственными водопадами…
      Чего греха таить, несколько раз меня здорово занесло в сторону, четырежды я чуть не столкнулся. Слава разработчикам, у флая были на этот счет заложены свои инструкции, он молниеносно складывал маховые крылья и уходил в сторону, успевая, очевидно, переброситься парой фраз с хардом встречной машины. Я с усилием отрывал взгляд от панорамы и выравнивал курс. Пока на нас никто не нападал, и в этом состояла их ошибка. Как обороняться на высоте ста метров, я и представить боялся.
      Небоскреб «Альт-Националя» был выстроен в форме скошенного цилиндра. При подлете имели место два неприятных происшествия. Сначала я не учел скорость и попросту промахнул мимо посадочных гнезд. Кое-как справившись, перевел машину на «осиные» крылья, зато не заметил буйка и угодил в самую сердцевину уличного рекламного проектора.
      Сотни людей за столиками кафе задрали головы, наблюдая, как какой-то пьяный идиот мечется внутри рекламы нового сногсшибательно вкусного мыла. Когда колпак кабины поднялся, коленки мои позорно тряслись, а пиджак можно было выжимать. После подобных трюков парашютно-вертолетный опыт Молина представал ясельной забавой.
      На спиральном эскалаторе я проверил, легко ли ходит в рукаве резак, пригладил волосы, застегнулся потуже, чтобы черное лицо не смотрелось столь идиотски над белой шеей. Впрочем, очаровывать никого не пришлось. Ни единого человеческого организма среди сотрудников банка я не приметил. Назвался подлетевшему призраку, заранее загадывая, в какую сторону удирать, если предложат сдаваться. У меня не имелось твердой уверенности, что успею преодолеть сорок четыре этажа до верха, где отдыхал в гнезде крылатый союзник, или хотя бы прорвусь на три этажа, до уровня земной поверхности…
      Но кибер не стал мурыжить, меня приглашали спуститься еще на один уровень, уже другим, специальным лифтом, с охраной. Укол в палец на пробу ДНК, сетчатка, номер личного доступа… Я напрягся, колени спружинили. Вот сейчас… Но ничего не произошло, очевидно, финансовых воротил не интересовали взаимоотношения клиентов с законом.
      Этажом ниже клерк, больше смахивающий на самоходную гаубицу, проводил Снейка в кабину и встал за спиной. В очередной раз процедура опознания. Я позвоночником ощущал, как чудо инженерной мысли держит меня на мушке. Этот мобильный арсенал мне не одолеть, зря я не послушал Броню…
      И вдруг навстречу вышел вполне живой человечек, в таком же, как на Снейке, строгом кружевном костюме, сияющий, как медный чайник.
      — Месье Антонио, тра-ля-ля!
      — Простите, э… не понимаю по-французски.
      — Уи, пардон… — Если он и удивился новому цвету кожи, то виду не подал, неуловимо переключил что-то под накрахмаленным жабо, опустил на щеку тонкий усик и перешел на академическо-неловкий русский. — Месье Антонио, мы рады вас сновавидеть! Напомню, моя фамилия Валуа, я управляющий. Надеюсь, вы благополучно справились с вашими маленькими сложностями?
      Снейк величественно кивнул. Господи, что за наказание, сколько еще играть в эти угадайные игры?
      — Прекрасно, месье Антонио! В таком случае — прошу за мной! Не желаете ли кофе, кальян, сигару? Извините, допинг не предлагаю, как вы помните, в пределах банка мы просим клиентов воздержаться… Сюда, прошу вас! Окажите любезность, вы забыли снять хард и браслет! Тысячу извинений, но при вас находится еще одно электронное устройство… Да, сюда, на полочку. Прошу садиться, я вас оставляю. От имени руководства выражаю надежду, что в этотраз все пройдет великолепно.
      И меня оставили в тягучей капле, в золоте бархата, в струнных переливах, в журчании фонтана… Почему-то наедине с банковским хардом Молин растерялся. Что-то должно было сию минуту произойти… Что в прошлый раз прошло не великолепно? Черт, надо было попросить у этого полиглота рюмашку, позвать, что ли?
      — Прошу доступ.
      «Вас приветствует отдел ответственного хранения… Подтвердите… Назовите… Приблизьте…»
      Логотип банка сменился классической блондинкой.
      «Месье Антонио, на ваше имя зарезервирована ячейка. Для получения корреспонденции введен дополнительный пароль. Необходимо ответить на несколько вопросов».
      — Я готов.
      «Назовите имя первого учителя физкультуры в школе Максима Молина».
      Я оглянулся, позади никого не было. Золото бархата, серебро фонтана. Похоже, я начинал понимать Вовку Бурсенко с его оконным шпингалетом. Не так уж сложно, оказывается, сойти с ума во сне…
      — Велидзе Каха Антонович…
      «Спасибо. Назовите дату рождения котенка Палтуса».
      — А-а… Тринадцатое сентября тысяча девятьсот восемьдесят первого года. — Я вспомнил длинный ряд гаражей на заднем дворе, слуховое оконце чердака, где знакомая всем кошка из рыбного магазина разродилась тройней, и самого красивого мать разрешила взять домой, при условии, что убирать за ним буду сам. Дату рождения Палтуса одиннадцатилетний Макс обвел кружком в календаре…«Спасибо. Назовите фамилию режиссера любимой кинокартины Максима Молина».
      — Захаров…
      «Спасибо. Дополнительный пароль успешно пройден. Шифр вашей ячейки один три пи эйч семь два. Всегда рады видеть вас клиентом нашего банка. Мы счастливы предложить вам ряд новых услуг, которые…»
      Кресло пошло вниз. Мой новый знакомый уже ждал, положив ладонь в ложе опознавателя.
      — Прошу вас, руку одновременно со мной, месье. Если пожелаете заказать эскорт, сообщите
      В ячейке покоился лишь один предмет. Железная тетрадь. Несколько толстых листов нержавейки блокнотного формата, скрепленных металлическими кольцами. Густой слой отвердевшего от старости машинного масла или парафина… Я со скрежетом потянул первую «страницу». Неровные почерневшие буквы были вырезаны гравировальным станком или бормашиной.
      «Здорово, Максим. Ставлю бутылку, ты давно сообразил, кто оставил тебе этот металлолом. Время — удивительная материя, оно не союзник и не противник, как принято полагать, оно само по себе. Парадокс в том, что, когда ты торчишь на месте в школьных трех измерениях, это самообман. Тебя вовсю тащит в четвертом, и работу свою время знает хорошо. Оно никому не даст себя провести, уж поверь мне, я намного старше. Не скажу на сколько, а то начнешь ставить опыты, прыгать под поезд или бросаться с крыши, чтобы его обмануть. Не надо, я не уверен, что против таких попыток у времени не найдется туза в рукаве. Боже упаси ему помешать! Оно позволяет нам изменить все что угодно впереди, но прошлое защищает самым хитрым образом. Например, оно делает так, чтобы я почти все забыл. Чтобы все забыли, и я, и другие. Я скребу это железо не потому, что могу тебе подсказать, как правильно действовать. Когда я вернулся назад (надеюсь, тебе это еще предстоит), я старался перетасовать колоду по-своему, но это бессмысленная затея, потому что я побывал впереди, а колода осталась сзади. Если я правильно рассчитал и тебя застанет моя писанина, значит, Великий Цензор ее пропустил, значит, я не сделал ничего лишнего, что могло бы нарушить незыблемость прошлого.
      А то, что мне удалось спасти нетронутыми крупицы памяти, это маленькая чудесная тайна. Ты сам поймешь. Вероятно, это самая главная тайна, какой мы владеем. Один лишь совет. Полагаю, Великий Цензор не будет против. Думай о будущем, не отступай, думай, как сделать его лучше. И не сдавайся.
      Конечно, такие напутствия выглядят как стариковские сопли, но постарайся прочесть между строк. Так уж устроен человек, причины принимает за следствия, друзей путает с врагами, а врагов придумывает сам. Какую бы практическую подсказку я ни придумал, время вывернется и оставит нас с носом. Но против «завтра» оно бессильно. Мой… (Зачеркнуто.) Один мой юный знакомый, который помогает сейчас в работе, спросил, как сделать, чтобы «светлое завтра» обязательно наступило?
      Вот и все. Я долго размышлял над многообразием информационных носителей, они столь быстро устаревают, что мы придумали железяку. Не страшны ни пожары, ни вода, лишь бы контора устояла. Надеюсь, человек, которому я поручил добраться до «Националя», не подведет. И маленький практический момент. Кто будет возражать против честной благотворительности? У меня набралась по карманам пара тысяч долларов, я их решил завещать одному своему потомку, мне думается, он вырастет добрым и отзывчивым парнем. Он бы мне наверняка не отказал в трудную минуту. А если я ошибаюсь и Великий Цензор опять прогнется, то пусть деньги достанутся голодным. Удачи. Удачи нам всем. СПАСИ НАС ВСЕХ И СОХРАНИ».
      Последняя строчка расплылась и скособочилась. Я перечитал трижды, потом вспомнил, что могу забрать тетрадь с собой. Валуа, словно вышколенный лакей, возник за спинкой кресла.
      — Месье Антонио, вас приглашает к себе месье Севаж.
      — А кто это? — Инстинкты Снейка проснулись. На сей раз кружевной человечек не пытался скрыть своего смущения.
      — Это президент нашего банка.
      — А могу я отказаться?
      — Разумеется… — Он сглотнул. — Просто месье Севаж полагает, что в свете вчерашних событий вы захотите ознакомиться с завещанием по вкладу…
      «Вчерашних событий». Эти махинаторы были прекрасно осведомлены, что Снейк в розыске, но промолчали. Скорее всего, полиция уже у входа, и встреча — лишь повод выманить меня из хранилища.
      — У президента нет других дел? Он лично разбирает бумаги?
      — Бумаги? — Валуа непонимающе наморщил лоб. От обиды за фирму он слегка охрип. — Месье Антонио, как правило, киберы превосходно выполняют свои обязанности. Мы ежегодно меняем устаревшие модели. Но обслужить такогоклиента, как вы, месье Севаж просил меня лично. Прошу сюда, сию минуту будет доложено.
      Севаж проводил совещание. Добрая дюжина голографических призраков расселись вокруг морской раковины, изображавшей стол. В кабинете не наблюдалось ни одного прямого угла, не было двух одинаковых — дизайнеры поиздевались над пространством от души. Над мясистой головой президента висело в воздухе нечто, похожее на лазерную дискотечную пушку, овальные окна кабинета открывались в пол и потолок. Стоило нам войти, позади ткнулась в колени мягкая кушетка, из ниши засеменил кофейный столик, а солнечный свет сменился бликами заката.
      Севаж отключил своих собеседников и протянул широкую загорелую руку. В каждом движении этого человека сквозила потрясающая сила воли. Когда он остановил на мне взгляд, я почувствовал себя запутавшимся в амуниции новобранцем на генеральском смотре.
      — Месье Антонио, от имени Президентского совета и Совета пайщиков я выражаю надежду, что вы сочтете удобным оставить часть средств в нашем банке. Уверяю, что для нас это было бы огромной честью, и я уполномочен предложить вам самые выгодные условия вклада. — Он выговорился и посмотрел Снейку в глаза.
      Генерал на плацу. Каменная глыба в кружевном манто.
      — А кто оставил мне деньги?
      — Неизвестно. Завещание было составлено в две тысячи первом году в несколько… причудливой форме, но буква закона соблюдена досконально. Нотариально заверено несуществующей ныне конторой «Лурье и сын», но у нас нет причин сомневаться, правопреемник абсолютно надежен. Я позволю себе рассказать вкратце, далее вы ознакомитесь полностью. Согласно завещанию, Снейк Ксения Антонио, две тысячи триста шестьдесят третьего года рождения, вступает в права владения после того, как получит личную корреспонденцию из нашего хранилища. Его следует известить не позднее первого декабря сего года… Далее… Если вышеупомянутый Антонио не явится или по каким-либо причинам не сможет получить… так! — то средства со вклада следует употребить на благотворительные нужды… согласно решению Совета директоров… Да, кстати! Месье Антонио, нашему банку через год исполняется шестьсот лет, и когда-то Президентский совет назывался Советом директоров… Вот еще немаловажный момент… — Он снова пробуравил меня своими ледышками.
      — Сколько там денег? — Мой осипший голос прозвучал как воронье карканье.
      — Месье Антонио, — президент переглянулся с Валуа, — вы понимаете, что за минувшие столетия произошли значительные деформации процентной ставки, а также несколько девальваций евро, не говоря уже о том, что первоначальный вклад был размещен в старыхдолларах США. Тем не менее, с учетом налогов, вы находитесь в пятерке наших крупнейших корпоративных клиентов. Цифра постоянно меняется, но примерно… — Он указал подбородком на стену, где заиграли плотные колонки цифр. Валуа от избытка почтения стал еще меньше ростом.
      — Вот это?Внизу?
      — Совершенно верно. Но налог на наследство составит около семидесяти процентов суммы.
      — Хорошо. Допустим, я оставлю вклад в вашей конторе. Как это все оформить? Надо где-то расписаться?
      — Месье Антонио, присядьте, пожалуйста. — Севаж отдал беззвучную команду, и вместо финансовых сводок перед нами повисла проекция парадного входа «Националя». Скульптурные аллегории высотой с трехэтажный дом, парящие гирлянды цветов, зеркальные аппарели. Но показать он мне собирался совсем не это. На стоянке сияли свежей лакировкой две полицейские машины. И кое-что похуже. Тяжелый пограничный перехватчик на реактивной тяге. Мое единственное оружие, веер, и тот остался в подвале Валуа.
      — Мы в курсе ваших неприятностей, месье. — Он продолжал выжидающе меня разглядывать. — Вы осуществите финансовую проводку, и не пройдет пяти минут, как ваши средства будут арестованы. Комиссариат получил данные о вашем присутствии здесь, как только вы прошли первый опознавательный контур.
      — Тогда зачем мы все это затеяли?
      Он шевельнул каменным пальцем. Со столика поплыла дымящаяся чашка кофе.
      — Затем, что мы сообща ищем выход из сложившегося положения, разве не так?
      — Если вы знаете, что я опасный преступник, почему я до сих пор не арестован?
      — А что такое «опасность», месье Антонио? — Генерал позволил себе тень улыбки. Он нравился мне все больше. — Взгляните наверх. Это мобильный супер-ган для охраны правительственных объектов. Наступательная модель, скорость реакции и мощность заряда в шесть раз выше нательных. Опасность не в вас, а в том, что за пятнадцать лет работы на этом посту я впервые вижу, что все подступы к концерну блокированы гвардией и частями полиции. Мало того, невзирая на реноме фирмы, идет речь о вторжении без согласования с нашей службой безопасности.
      — Я позволю себе пару слов, — кашлянул Валуа. — Месье президент и я, мы родом из Франции. Вы наверняка помните, что наша родина пережила в древности немало кошмарных революционных катаклизмов, замешанных именно на неуважении к частной собственности.
      — Верно, Ги! — кивнул президент. — Революции начинаются не тогда, когда людей уже ставят к стенке, а тогда, когда вы позволяете власти переступить порог вашего частного владения. Вы живете в Петербурге, это Россия, не так ли? Именно в вашей стране пятьсот лет назад пришли к власти мракобесы, отравлявшие умы учением, будто наемный труд есть главная производительная сила человечества… Вы пришли сюда как клиент банка. Банк советует вам обдумать решение. Как только мы закончим операции, вы отправитесь решать проблемы с законом.
      — Я обдумал. Получить деньги я не вправе, а могу ли я их подарить? Вы упомянули срок в пять минут, если я не ошибаюсь. Можно успеть за это время получить наследство и отказаться?
      — Браво, месье Антонио! — Кубический идол глотнул кофе. — Гийом, вызовите эксперта.
      Валуа откинул на столе-раковине пластину харда.
      — Такая возможность существует. Если мы откроем для вас новый счет и подготовим все проводки заранее, то уложимся в пятьдесят одну секунду. Комиссариату потребуется минута девять секунд, чтобы установить личность, и счет будет вновь заблокировано Вы готовы ввести точные реквизиты получателей? Учтите, нельзя допустить малейшей ошибки, всего восемнадцать секунд.
      Севаж сделал еще глоток. Он готовился потерять пятую часть активов, а возможно, и рабочее место.
      — Господин президент! — Я потянулся к пузатой бутылке «Мартеля». Что-то подсели мы на коньяк за последние сутки… — Господин президент, у меня к вам деловое предложение. Вы открываете счета в вашем банке на указанных мной лиц, а дарственные оформим с обязательным условием, что средства не подлежат трансферу…
      — Благородный, но бесполезный жест. Вы обвиняетесь в государственныхпреступлениях, наша юридическая служба не станет иметь дело с преступником… Впрочем, я не услышал предложения?
      — Сделаем иначе. Я с вашего харда отправлю им указания, надеюсь, меня послушают. А предложение состоит в следующем. Должен существовать фонд материального поощрения сотрудников. Если его нет, создайте его немедленно, под патронажем лично президента банка. Десятую часть моих денег я хочу перевести туда. — Валуа чуть не подпрыгнул. Севаж дважды моргнул, впервые его граненое лицо подернулось эмоцией. — Взамен я прошу аудиенции у Мудрых. Вы наградите месье Валуа за примерную работу двумя миллионами евро, один миллион он проплатит за аудиенцию, чтобы я не смотрел на часы.
      Оба разом забыли о взятке и уставились на меня так, словно их попросили немедленно сдать свою печенку. Заговорил снова маленький управляющий, Севаж поднялся с кресла и принялся ходить по кругу.
      — Месье, это невозможно. Вы не представляете структуры концерна, мы лишь финансовый институт и по поручению Совета Содружества управляем делами и технически обеспечиваем Город Мудрых. Сами коммуникации санкционирует либо правительство Содружества, либо одна из Академий наук, либо, в военное время, Совет обороны. Мы не обладаем…
      — Месье Антонио, а зачем вам это нужно? — Гранитная глыба, не сбавляя шага, слегка повернула голову.
      — Потому что я знаю, отчеговозник пробой. И сообщить об этом намерен только Мудрым.
      В кабинете стало тихо. Обзорные экраны демонстрировали армию полицейских флай-киберов, патрулирующих десятки взлетных площадок концерна.
      — Гийом, оставьте нас, — тихо произнес президент. — Месье Антонио, подойдите! — И исчез…
      За спинкой президентского кресла воздух сломался, глухая стена дрогнула, сменилась широким пандусом, сбегающим в кричаще-яркую цветочную поляну, окруженную зарослями налившегося винограда. Переход произошел настолько резко, что у меня защипало в глазах. Узкие песчаные дорожки горбатились ажурными мостиками, пересекали звенящий ручей, сходились к обсаженной пионами беседке. Там, в окружении атласных покрывал и peлакс-гамаков, ползали в переплетении стволов потешные плюшевые коалы.
      Я дотронулся до пахучей травы. Молодой кузнечик почесал заднюю лапку, рой бабочек взметнулся навстречу, из зарослей пугливо вспорхнули дрозды. В каменистом ложе ручья серебром спин теснились рыбы. Хор леса накатывался волнами, на плечо мне спикировал глазастый вертолетик-стрекоза. В далекой гряде перистых облаков аккуратным пунктиром двигались точки киберов. Мы находились на верхнем, открытом этаже либо… иллюзия неба была оформлена идеально.
      Севаж брел не оборачиваясь, кузнечики разлетались от его бархатных расшитых золотом сапожек, лишь ган, висящий над затылком, взламывал парадиз щетиной сенсоров.
      В глубине беседки, над ореховым бюро, в серебряных рамах играл в мяч бронзовый юноша. Следующий сюжет — он же, нагишом, изогнув пружиной тело Аполлона, летит под водой, вжавшись в сиденье мотоцикла. Он и Севаж, обнявшись, на пляже. Он и Севаж, хохоча, проехали мимо в корзине на спине слона. Я глянул на лицо президента. Невозможно было представить идола смеющимся.
      — Он умер?
      — Он погиб при ремонте плазменного щита на сицилийской энергостанции. На отметке шестьдесят девятого километра один из техников, отвечавших за работу киберов под щитом, выпалв пробой. Как раз в этот момент кто-то из проходчиков доложил о трещине. Спустя две секунды хард перехватил управление, но лава успела прорваться в грузовую шахту. Оливье спускался на платформе вместе с первым модулем термогенератора. С ним еще трое ребят. Они летели вниз, а навстречу им поднималась плазма…Я осторожно втянул лесной воздух. Оказывается, все это время я забывал дышать.
      — Мне очень жаль, месье президент. Я знаю, каково терять близких людей.
      — Надеюсь, вы не лжете. С кем конкретно из Мудрых вы хотите встретиться?
      — С Изабель Вонг Стасовым, его номер…
      — Я знаю. Это крайненепросто. Стасов входит в команду, задействованную особым поручением оборонного ведомства. Деньги роли не играют, допуск временно запрещен.
      — Он как раз занимается проблемой пробоя, не так ли?
      Севаж резко повернулся. В ледниках его глаз пробежали искры.
      — Вы слишком хорошо осведомлены для праздного пенсионера, месье Антонио! Пока Валуа решит вопросы с вашим вкладом, я свяжусь с руководством концерна. Возможно, личнодля меня военные выделят пять минут. Возможно… Вас отвезут служебным пневматикой банка. После, как вы выражаетесь, «аудиенции» вас проводят…
      — Дальше понятно. Я не прошу меня укрывать.
      — Рад был познакомиться, месье!
      Мы вернулись в офис. Дыхание сада запуталось в кружевных манжетах, я стряхнул с локтя божью коровку.
      Спустя минуту на планете появилось несколько новых богачей. Валуа проводил Снейка в коридор, где застыли в нише трое киберов охраны.
      — Спасибо за щедрость, месье!
      Я обернулся. Севаж поднял ладонь:
      — И впредь старайтесь избегать таких слов, как «бумага», «дарственная» и тому подобное… Это абсолютно устаревшиепонятия.
      Я разинул рот, но глава «Националя» уже скрылся за призрачной границей сада своих печалей.

      Внешне это напоминало обычную Ванну погружения, но перед сеансом пришлось раздеться догола и пройти через сканер-конус на предмет вживленной вирусной органики. В подземельях концерна располагался один из самых мощных на планете биохардов, выполняющий, как я понял, сугубо буферную функцию — не допускать до вычислительных мощностей Мудрых ничего лишнего. Уровнем выше пятьдесят криэйторов круглосуточно занимались предварительной фильтровкой. Особняком стояла каста засекреченных вирус-киллеров, спецов не ниже четвертого дана, работавших на концерн в самых разных местах планеты.
      Никто точно не знал, сколько у Содружества Мудрых. Равным образом никто не знал, сколько их в Америке, Японии и других странах, способных содержать столь дорогостоящий институт. Сначала я удивлялся, отчего это им не передадут верховную власть. Потом сообразил, что здоровый властью с «инвалидом», лишенным тела, ни в коем случае не поделится. Хотя, как выяснилось позже, проблема имела двоякое решение. С одной стороны, на то они и Мудрые, чтобы самим не претендовать на роль указующих вечных старцев, с другой стороны… власти у них и так было предостаточно.
      Что любопытно, теоретические корни для обоснования феноменальных возможностей работы мозга в подобных условиях были описаны еще в конце двадцатого столетия одним английским чудаком. Он предпринимал и практические, весьма простые, если вдуматься, опыты. Запирался на несколько дней в абсолютно темной звуконепроницаемой комнате и выдавал на-гора парочку изобретений. Человек приучил свой разум полностью абстрагироваться от реальности, он даже не переживал на тему очередной задачи, та сама вылезала с готовым ответом… Несмотря на многослойную оборону Города Мудрых, вирусы периодически пробивали заслон. В этом случае пораженная часть мыслящей биоты самоуничтожалась, а киберы немедленно доставляли с орбиты свежевыращенный модуль. Атаки шли с частотой не менее тысячи в минуту. Очевидно, таким же образом функционировали и оборонные биохарды, но их местоположение не разглашалось.
      Забираясь в анатомическую лежанку, я вспомнил рассказанную Брониславом байку о будто бы спроектированном Мудрыми искусственном мозге на основе живых нейронов. Сама по себе идея будоражила умы, еще когда капитан Молин ходил в школу, и мне даже показалось обидным, что до сих пор не сварганили хотя бы завалящего полностью самостоятельного Терминатора. Но не сварганили…
      Любая машина, пусть из органических материалов, оставалась машиной, не выходящей за рамки программ. Время от времени мир взрывался сенсацией, огромные надежды возлагались на жителей Глубины, однако на поверку самый лучший образец не справлялся с задачами человеческой логики. Иными словами, усмехался Воробей, этика не укладывалась в математическое моделирование.
      Но упорные слухи о таинственных опытах Мудрых бурлили год за годом.
      Пошел отсчет погружения, дежурный криэйтор шутливо отдал двумя пальцами честь, и лицо его, полускрытое шлемом, свернулось в точку. Шторка задвинулась. Я остался в темноте. Несколько секунд слышал, как посвистывает воздух под маской, потом обнаружил себя лежащим на колючей медвежьей шкуре. Грубо обтесанные бревенчатые стены, запах сосновой смолы, распахнутые ставенки с волнующимися от ветерка занавесками.
      Я сел. Под ногами скрипнули прогретые доски. Антураж деревенской избы был исполнен феноменально: на широкой резной лавке в ряд стояли разнокалиберные ендовы, берестяные туески, за расписной рогожей висели по ранжиру ковшики, под заслонкой печки дотлевали угли.
      Я выглянул в окошко. Сосновый аромат тут же перебился густым запахом созревших медоносов. Под завалинкой два гудящих шмеля исследовали пышный ковер клевера. Дальше сквозь низкие ветви яблонь просвечивала ромашковая поляна, обнесенная живой изгородью, и посреди нее несколько кресел-качалок, вокруг стола, покрытого льняной скатертью. Сидевший в одном из кресел человек положил на скатерть какой-то предмет и помахал рукой.
      Изабель оказался блондинкой. То есть ему так захотелось — оказаться двадцатилетней девицей в полупрозрачном пеньюаре, с грудью пятого размера и голыми загорелыми ногами, длина которых выходила за рамки человеческой анатомии.
      Снейк спустился с крыльца и принялся продираться сквозь яблоневый сад в своем привычном виде, в идиотских кружевах, только цвет кожи вернулся к натуральному. С громким хлопаньем крыльев на трубу дома спустился аист, что-то принес в клюве детенышам. Солнце бросало последние косые лучи сквозь переплетение ограды. Позвякивала колодезная цепь. Я заглянул в темноту сруба — в далекой сырой глубине плавало железное ведро. Старательно принимая беспечный вид, я уселся в качалку напротив.
      Изабель положил… ногу на ногу. Бархатные ресницы, влажные маслины глаз, приоткрытый розовый ротик… Пеньюар едва прикрывал фантастические бедра. Снейк захихикал.
      — Что-то не так? — Девушка улыбнулась в ответ, качнув сосками.
      Не смотреть было невозможно, я и смотрел.
      — Все как надо, но вы слегка переигрываете. Вы всем за пять тысяч в час даете такие представления?
      — Не всем. — Она не разозлилась, провела кончиком языка по нижней губе. — И не за пять, гораздо дороже.
      Мой взгляд рыскал по сторонам в надежде за что-то зацепиться. И зацепился. Я узнал предмет, который она положила на стол. Моя железная тетрадь. Точнее, ее двойник, настоящая тетрадь осталась в камере хранения вместе с одеждой.
      — Вы знаете, что я — не Снейк Антонио?
      — Теперь сомнений не осталось.
      Почему нельзя было спуститься в Глубину черным? Щеки мои пылали.
      — Вам будет проще общаться с мужчиной?
      — Можно и с женщиной, но не с такой.
      Я моргнул. Напротив сидел лысоватый старик с глубоко посаженными раскосыми глазами, в белой свободной рубахе, открывавшей седые заросли на предплечьях.
      — Я слушаю вас, мистер Молин. Какой язык предпочитаете? Старорусский? Для общения с вами выделено примерно пять процентов мыслительного объема, но не смущайтесь, если я буду иногда отвлекаться. Я всепомню.
      Я вздохнул поглубже и начал свою сумбурную повесть. Стасов сложил сухие жилистые ручки в замок под подбородком и смежил восточные веки. Я так и не уловил, отвлекался он или нет. Несколько раз старик поднимал желтый высохший палец, уточняя детали. В частности, он переспросил, каким образом субмарина Жанны прошла пролив Скагеррак без пограничного досмотра. При. упоминании отбитого мной в бою парализатора он попросил повторить шаг за шагом картину бойни на ярусе порченых. И под конец всерьез озаботился гибелью любовника Севажа. В остальном… Я не поручился бы на сто процентов, но создавалось впечатление его полнейшей информированности. Я выложил все догадки и предположения, я рассказал все, закончив тем, что терять Снейку-Молину нечего, наверху его поджидает половина брюссельского спецназа. В горле пересохло.
      — Хотите пива? — предложил Изабель.
      Я засмеялся, представив виртуальную беготню в туалет после виртуального пива.
      — Ничего смешного. — Он выставил на скатерть запотевший янтарный бокал. — Вы же хотитепить? В Ракушку подается несколько видов напитков, на выбор.
      Я окунул губы в пену. Вдруг пришло в голову, что, пожелай он меня прикончить, запросто отключил бы подачу воздуха. Он раньше получил сигнал о моей жажде, выходит, полностью контролировал жизнеобеспечение камер погружения.
      — Занимательный предмет, не так ли? — Изабель постучал ногтем по железной обложке. — Вы знаете, кто отправитель?
      Я кивнул.
      — Да, занимательно… — повторил он. — У меня есть несколько знакомых, всерьез увлеченных темой темпоральных парадоксов. Я, пока вы готовились к погружению, позволил себе небольшой анализ их работ, но насчет этой вещицы ни с кем не советовался. И впредь воздержусь. «Великий Цензор»… Неплохо звучит…
      Со стороны могло показаться, что дед слегка не в себе. Но я догадывался, что моему хилому серому веществу далеко до мышления Стасова. Бокал опустел. Пиво оказалось превосходным.
      — Чего вы хотите от меня, мистер Молин?
      — У вас есть свободный доступ к закрытым правительственным файлам. Давайте вместе проверим статистику. Я чувствую,что идет колоссальное надувательство. В колониях порченых вне Содружества процент пробоев намного ниже, но об этом прямо нигде не говорится. Без вашего содействия мне не добраться до статистики Демо…
      — Мистер Молин, теперь послушайте меня. Во-первых, в ваших словах нет ничего нового. Вы не угадали, порченые за пределами Содружества точно так же подвержены пробою. И об этом прекрасно осведомлены правительственные круги.
      — Тогда почему?..
      — Позвольте, для начала я расскажу о другом. Вы вполне представляете, что такое шельфовая знергостанция? На планете девять действующих и четыре потихоньку строятся в зонах вулканических разломов. Замечу, одна такая станция полностью удовлетворяет потребности Японии в электроэнергии. Функционирует система крайне просто, плазменный щит выполняет, по сути, роль клапана в допотопном паровом котле. А над щитом на десятки километров вверх тянутся рабочие термоупорные стволы с преобразователями различных типов. Под нами кипит океан плазмы, мистер Молин. Если предположить, что наступил бы пробой у кого-то из синтезаторов при монтаже харда на сицилийской станции и одновременно вышел бы из строя резервный, эта незначительная ошибка замедлила бы быстродействие системы тушения на полсекунды. Остров стерло бы с лица земли. Я только что проверил расчеты.
      — Господи…
      — А вы уверили себя, что один заметили пожар. Аварии возможны и, к несчастью, неизбежны, но это меньшая угроза, чем всеобщая паника.
      Я не находил слов. Изабель встал и прошелся по траве. Под его босыми пятками зелень сгибалась, но почти сразу принимала первоначальный вид.
      — Нам удалось избежать ряда крупных сбоев на опасных объектах, но тут вы угадали верно — динамика пугающая… Я не стану раскрывать цифр, все намногопечальней, чем передают открытые каналы. Кроме всего прочего, практически все пробитые, и мужчины, и женщины, автоматически становятся порчеными. На третьем карантинном терминале в Барселоне Психо-полиция скопила двадцать две тысячи человек, там идет настоящее побоище… Теперь второе. Вы приходите к старине Вонгу, потому что его внучок навел на мысль о моей извращенной ориентации. Вы ищете сочувствия? Вы надеялись, что я внезапно прозрею и буду на всю планету призывать людей вернуться к гетеросвязям? Мистер Молин, рассмотрим пример. Или вы завтра же начнете спать с мужчинами, или я не отвечаю за ваше психическое здоровье! Как вам альтернатива? А теперь предложите эту альтернативу миллиардам землян! Хотите, я прямо сейчас, здесь сотворю парня и отправлю вас с ним в постель?
      — Постойте, постойте! — перебил я. — А как же Серж? Она ведь стала женщиной?
      — Вынужден огорчить, идея отнюдь не нова. За последние десять лет на территории Бельгии четыре тысячи триста двадцать один человек сменили секс, но после этого на них пришлось как минимум двести два пробоя, из которых тридцать два — необратимые, что подтверждает общую статистику. Поголовной заменой пола мир не спасти.
      — Значит, в пересчете на сорок миллиардов… — Я усиленно умножал…
      — Мы на пороге катастрофы, мистер Молин. Я ответил на вопросы?
      — Да, полнее некуда… А как же быть со мной?
      — Данное уравнение я решаю с момента, как получил артефакт. — Он указал на тетрадь. — Выводы следующие. Вряд ли кому-то было заранее известно, что появится Молин, который не ударится в истерию, не кинется, как прочие дикари, рвать пирог современной цивилизации, а займется спасением человечества…
      — Это уж вы слишком! Мне бы задницу свою спасти.
      — Отнюдь. Вы относитесь к крайне редкому сегодня типу личности, вероятно, в дикие времена подобных людей было больше. Вам не все равно,что происходит вокруг. Я просчитал множество вариантов и убедился, что при любом раскладе вы принялись бы доискиваться истины. Разве не так?
      — Я говорил, это моя работа…
      — В том-то и дело, вы продолжаете считать себя на службе закона, хотя закона, которому вы служите, давно нет. Нравственных аспектов мы касаться не будем. Второй вывод вытекает из первого. Если кто-то и препятствовал нашейвстрече, то он получил подобный артефакт, но с инструкциями иного характера, либо он способен предугадать моидальнейшие шаги… Мне это крайне не нравится. Этот или эти «кто-то» обладают серьезными возможностями. Слишкомсерьезными возможностями для любой полицейской службы. И последнее. Вернемся к темпоральным построениям. Если бы вы не добились встречи со мной, вы попытались бы молекулярным веером уничтожить киберов охраны, далее нацепили бы на себя амуницию одного из них и захватили бы полицейский катер, взяв в заложники экипаж. Затем вы попытались бы пересечь границу. Я прав?
      — Мне нечего добавить… — Честно говоря, я попросту обалдел.
      — Значит, мистер Молин, если я сейчас самоустранюсь, вы справитесь в одиночку. Вот доказательство. — Изабель коснулся тетради и коварно ухмыльнулся.
      — Напротив. Снейка прикончат на выходе, а Молин проснется, но задачу не выполнит.
      — Какую задачу?
      — Пока я и сам не знаю. Все время приходится действовать по обстановке…
      Стасов опустился в кресло и несколько секунд раскачивался, прикрыв глаза.
      — Мистер Молин, Содружество, и Россия в первую очередь, на пороге реальнойвойны. Ставка слишком высока — идет неуправляемое сокращение численности населения. Ежегодно на Земле становится на двадцать миллионов человек меньше. Отбирать здоровые родительские клетки все тяжелее, здесь проблема многофакторная — и тотальное употребление мягких допингов, и последствия прошлых химических и ядерных конфликтов, и запреты на скрещивание межрасовых генотипов. Если Штаты в одностороннем порядке выйдут из конвенций, конфликт с Европой неизбежен. Задача из плоскости медицинской перейдет в экономическую, прогрессирующая нехватка кадров в Содружестве не сможет восполняться приезжими из-за океана, они попросту не пройдут карантины. В то же время у американцев нет иного выхода, у них и так процент замены киберов на человеческих должностях самый высокий на планете, в сфере сельского хозяйства, например, до девяноста семи процентов, в энергетике — восемьдесят семь. Для сравнения, в Бельгии не выше шестидесяти одного.
      С Китаем отношения еще напряженнее. Вы сами — живая иллюстрация; я проверил вирт-пансион Антонио. Невзирая на ряд наследственных изъянов и курс костно-мышечной стимуляции на Сатурне, клетки Снейка допущены к воспроизводству. Если бы Антонио не был состоятельным человеком, он, вероятно, сдал бы клетки в Пекине, получила бы второе гражданство и пожизненную ренту. Но европейская Конвенция по чистоте не позволил бы забрать полукитайского ребенка в Россию. Таким образом мы уже сотню лет сдерживаем желтую экспансию. Страшно, однако, не это. В России клетки Снейка спарили бы максимум с двадцатью женскими, это допустимый предел, хотя и он уже давно имеет крайне отрицательные последствия. Сколько потомков Снейка наштампует пекинский пансион, не известно никому.
      — Так они же сами себя загоняют в угол, ухудшая генотип!
      — Естественно, ведь параметры отбора там гораздо жестче, нежели в либеральной Америке. В прошлом веке Китай парафировал Декларацию свобод и весь пакет сопутствующих соглашений, а теперь ею же и прикрывается. И не только Китай. Не менее остро выступает Япония, обвиняя Россию в профанации демократических устоев. Болевая точка здесь — долговременные концессии на освоение Дальнего Востока, на сегодняшний день там проживает более ста миллионов японцев…
      — Сто миллионов?!
      — Именно. Я упомянул про сопутствующие соглашения. Одно из них гласит, что дети, родившиеся во втором поколении на территории чужого государства, при условии, что концессии пролонгируются, автоматически получают статус постоянного резидента. Прецедент возник давно, но раньше японцев устраивало компактное проживание вблизи от родины. Теперь правительство России пожинает плоды собственной жадности. С одной стороны — порядка десяти триллионов евро годовой аренды, с другой — еще один вид экспансии, гораздо более утонченный, нежели китайский. Аналитики считают, что больше половины промышленного сектора за Уралом контролируется «Триадой Микура».
      — Кому же плохо оттого, что идут такие деньги? И люди — пусть живут, где хотят.
      — Мистер Молин, не вамнапоминать, что представляла собой Россия в двадцатом веке. Давайте, как выражались в древности, смотреть правде в глаза. Нашас вами страна лицемерно поддерживала за рубежом повстанческие движения, оставаясь при этом крупнейшей колониальной державой. Затем случилась смена власти, ряд национальных субъектов добились независимости, сперва федеральные образования, а затем и автономные. Но государство сохранило и удерживало колоссальные непригодные к жизни территории. Увлекшись защитой границ, прежние правители упустили момент, когда мир перестал нуждаться в российском сырье, и рынок сложился практически без участия русских. Сперва пропал интерес к древесине, затем к продуктам нефти, а после — и к ископаемым. Что Европа не научилась синтезировать, то нашла на Венере и других планетах. Вдруг выяснилось, что гордиться миллионами гектаров тундры — по меньшей мере глупо.
      Двадцать первый век. Не в силах предложить рынку высокие технологии, Россия берет все более крупные подряды на захоронение отходов, но западный капитал допускает в страну крайне неохотно, чем еще более усугубляет экономические сложности. В двадцать втором веке, с вступлением в Евросоюз, Россия вынуждена принять условия концессий, но на заброшенные площади никто пока не посягал. Вопрос жизненного пространства впервые встал в период Первой восточной войны и с той поры лишь обостряется.
      — Людей все меньше, но жить им негде, — подытожил я. — И мы, как всегда, в центре заварухи. А какова позиция Содружества?
      — Двойственная. Европа, безусловно, связана оборонительным пактом, но мировое сообщество весьма интегрированное, а капитал, как известно, интернационален. Скажем, германские и британские концерны имеют прямой интерес, чтобы Азиатский альянс потребовал дележа Сибири. Я имею в виду Индию, Индонезию, Корею и в первую очередь Китай. На планете мало земли.
      — Но вы сказали, война начнется из-за расхождений с воспроизводством…
      — Само собой, а какая война не имела благородных оправдательных мотивов? Скажем, Канада, Мексика и почти все страны Центральной Америки вошли в свое время в Штаты. Теперь они китайцам не по зубам.
      — Картина безысходная…
      — Выход всегда есть, мистер Молин, и обычно там же, где вход. Я допускаю, что пробои начались с испытания «барабана». Пока мы общаемся, я проверил несколько вариантов. Во-первых, отвечаю на ваш главный вопрос. Существует некоторое количество подпольных родильных домов в колониях Африканского союза, статистика по ним ненадежная, но, предположительно,рождающиеся мутанты пробою не подвержены. За очень важным исключением. Кроме тех, кто покидает поселки и уходит в города.
      — Играет роль техногенный фактор?
      — Факторов миллионы, вычислить их все невозможно. Но выход там, где вход. Вам надо отправиться назад ипопасть сюда вторично, с химической формулой наркотика в голове. Тогда у нас будет от чего отталкиваться в поисках и что доказывать на государственном уровне. Но преступника в розыске не возьмет на реконструкцию ни один пансион, даже за рубежом…
      — Что же делать? Я навсегда останусь тут? Стасов прекратил ходить, подобрался ко мне почти вплотную и застыл, глядя в глаза.
      — А лично вам какая задача представляется наиболее важной?
      — Хм… Ну, если бы от меня хоть как-то могло зависеть, будет война или нет, то ответ очевиден…
      — Именноот вас многое может зависеть. Сценарий, о котором пойдет речь, мной предлагался уже ряду спецслужб, но в случае неудачи боевые действия начались бы еще раньше. Поэтому предложение отклонили. Тем более что прямых доказательств нет, одни предположения. Вам должно повезти, в худшем случае Снейка застрелят, а вы проснетесь Молиным и спокойно доживете свой порченыйвек.
      — Я согласен.
      — После окончания операции, при любомисходе, я укажу вам один из частных орбитальных комплексов, где смогут провести терапию. Снейка мы изолируем и будем ждать, когда в нем опять очнется Молин.
      — А вдруг это случится спустя годы? Кто способен угадать время?
      — Это я предусмотрел. Вы сдадите клетку в нигерийском Демо, я позабочусь, чтобы у вас появился единственныйребенок, и возьму его под контроль. Останется надеяться, что личность Молина не всплывет в сотнях других потомков.
      — Что я должен делать?
      — Через три минуты сложится аварийная обстановка на четвертом минусовом уровне, где находится ваша Ракушка погружения. Короткое замыкание в основном и вспомогательном противопожарных контурах. В течение десяти секунд, пока хард не отменит тревогу, охрана будет действовать по программе пожарных расчетов. Вы должны, двигаясь направо, успеть миновать два блок-шлюза, далее вниз по кабельной шахте номер четырнадцать. На отметке шестьдесят метров найдете вентиляционный ствол, по нему попадете в тоннель секретного пневматика концерна. От гавани до пирсов аквапарка придется добираться вплавь. По моим данным, субмарина вашей знакомой еще в порту. Отправляйтесь на Охоту, мистер Молин. Серж Аркелофф права, в Нигерии можно неплохо размять мышцы. Заодно у нее будет возможность поблагодарить за миллионы, что вы ей подкинули. Теперь о проблемах, которые волнуют меня… Вы слышали что-нибудь об антиграв-пульсаторах?..
      Аист в который раз вспорхнул, оставив свою плетеную квартиру. С ближайшего дерева падали в траву яблоки, звякало в колодце ведро. Я поднялся, пожал сухую старческую руку.
      — Все забываю поправить, мистер Молин. — Мой собеседник держал на ладони кузнечика. — Я не занимаюсь пробоями. Мои задачи лежат в оборонительной плоскости. Это не означает, что мы заключили договор, просто мне тоже не все равно, что будет с Россией.

      Декабрь, пусть и на юге Европы, остался декабрем. Северное море никто для меня греть не собирался. Из подводного шлюза концерна пришлось всплывать, коченея от холода; в одной руке пенал о тетрадью, в другой — шмотки. До климат-барьера дотянул на честном слове и на уколах браслета. Молин бы давно пошел бы ко дну, спасала фантастическая выносливость Снейка.
      В лодке я выпил залпом все имевшееся на борту спиртное и закутался в одеяло. Одеяло оказалось тоже с подковыркой, разогрелось, как доменная печь.
      Снейк уснул. Отключился по-настоящему, не чувствуя перепадов давления, не слыша вызовов бортового компа и докладов навигаторов. А когда открыл глаза, увидел перед собой лучшее, что мог представить. За тысячу километров от него самая прекрасная женщина спала, сидя перед включенным хардом, уронив щеку на скрещенные руки, Очевидно, она отчаялась дожидаться пробуждения Снейка и оставила емкое послание.
      «Змей, ты подлый мерзавец и негодяй. Целый день я не отхожу от экрана, слежу за осадой банка, а ты не удосужился о себе сообщить. Я чувствовала, что ты вернешься в лодку, и не отозвала ее назад. Я не спрашиваю, как ты выбрался и нашел ли то, что искал, но от меня ты опять убегаешь. Это гадко и подло, я чуть с ума не сошла, и вдобавок, как дура, признаюсь в этом. Откуда такие деньги? Ты ограбил счет Антонио? Я подозревала, что звери неплохо зарабатывают, но не столько же! И за что это мне? Хочешь откупиться? Хочешь меня трусливо бросить и откупиться чужими деньгами? Я пыталась их сразу же вернуть, но счета Антонио заблокированы. Когда ты проснешься, негодяй, знай, что Жанну Скаландис нельзя просто выкинуть, как старую игрушку.
      Кстати, я тут обдумала твою безумную идею насчет естественных родов. И кое-что нашла. В Америке вполне легально действуют два пансиона нетрадиционной древней медицины, где желающие могут подвергнуть себя пыткам. А почему это тебя так интересовало, гадкий извращенец? Или в твоем диком времени мужчинам доставляло удовольствие причинять своей паре боль? Учти, тридцать шестую параллель ты не пройдешь, там сквозной заградительный кордон до самого дна».
      — Жанна, — позвал я. — Жанна…
      Она вздрогнула. Видимо, громкость стояла на максимуме. После сна ее черты, как это бывает у женщин, смягчились, сгладились. Губы стали более пухлыми, детскими, а глаза хотелось бесконечно целовать… Она вытянула ладошку в моем направлении, до самой границы проекции, точно на стекле распластала. В ответ я приложил к ее миниатюрным пальчикам гигантскую клешню Снейка. Она положила подбородок на сжатый кулачок, притянула мои зрачки своими и надолго задумалась. Я боялся пошевелиться. Краем уха я слышал предупреждение навигатора о входе в нейтральные воды, затем лодка голосом Жанны подтвердила курс.
      — Ты вернешься?
      — Я хочу вернуться.
      — Ты уверен… — Она закусила губу. — Ты уверен, что делаешь все правильно?
      — Я так хочу тебя обнять…
      Она отвернулась и исчезла с экрана.
      — Зачем ты отправил деньги? — Ее по-прежнему не было видно. — Это что, твое завещание?!
      — Жанна… — похоже, капитан Молин разучился успокаивать женщин, а Снейк никогда и не умел, — это вовсе не завещание. Это… задаток. Мне по вкусу аквапарк, я планирую его приобрести. Заодно с хозяйкой.
      — Ты лжец и обманщик.
      — Никогда!
      — Ты не пройдешь досмотр…
      — Перестань плакать и выгляни!
      — Не выгляну.
      — Тогда я выброшусь в люк!
      — Идиот, тебя уничтожат лазером!
      Я вздохнул и рассказал, как надо сделать, чтобы все остались живы. Пару раз она тихо всхлипнула, затем возразила:
      — Слишком рискованно. Ты доверяешь ей, этому носорогу в юбке?
      — Девочка, за последние сутки доверчивость стала моей фамильной чертой…
      Четыре минуты спустя диспетчер предложит сменить курс и следовать к пограничному терминалу. На радаре я различал уже бесконечную очередь надводных и подводных судов, выстраивающуюся при подходе к границе. Почти одновременно получил долгожданный вызов, обозначил координаты и дал команду на всплытие. За три метра до поверхности лег в дрейф, выпустил на кожу каплю жидкого скафандра. Тягучая амеба освоилась, задрожала и мигом затянула туловище сверхпрочной пленкой. После этого нацепил свим-мускул, шагнул в люк и помчался в сторону, отсчитывая секунды. Как только два крестика на экране шлема слились в один, лазурный полумрак надо мной потемнел. На воду, подкачивая понтоны, садилась десантная шлюпка дальнего флота. В нижнем иллюминаторе заливалась хохотом сладкая парочка — Серж со своей неразлучной Жасмин.
      — С капитаном проблем не возникло? — спросил я, скатывая чешую скафандра.
      — Йэп! За три джокера, бой, он готов был посадить корабль прямо в центре Питера! Его бы поперли с флота без пенсии, ну и что? Йэп!
      — В центре Питера, говоришь? Неплохая мысль…
      — Снейки, мальчик, ты мне не глушишь? Ты и впрямь огреб наследство?
      — Да, и решил поделиться.
      Шлюпка скачком набрала высоту, уши немилосердно заныли, Снейка втянуло в кресло. Кроме нас троих в просторном салоне находился лишь вожак стаи — Михаил Чара, или, проще, Медведь. Я уже знал, что со Снейком они хорошо знакомы и не раз играли вместе. К счастью, поцелуи и расспросы о семье в этой компании не приветствовались, так что мы ограничились рукопожатием. Медведь оказался довольно сухощавым и низкорослым, походя скорее на мастера восточных единоборств. В массажной я признался ему, кто я есть на самом деле. Странно, но удивления он почти не выразил. Медведь трижды участвовал в запрещенных Охотах, знал столицу, и я попросил его указать место, где мы могли бы вечером собраться без присмотра.
      — На орбите трое новых зверят и пятеро старичков, успеем еще провести пару совместных тренингов. — Серж раскуривала кальян. — Откатись, бой, зверят Медведь отбирал лично, не подставят. Мы с тобой как два неповоротливых пингвина по сравнению с ними…
      Я летал. Я плавал. До Молина запоздало дошло, что он стал настоящим космонавтом. Капитан корабля спустился из рубки, чтобы лично познакомиться с сумасбродом, нанявшим ради часовой прогулки крейсер дальнего радиуса. Серж выполнила обещание, нашла способ перевезти меня через все границы. В посадочной шлюпке она устроилась рядом.
      — Ведь ты же ещене Снейк?
      — Еще нет. Серж, спасибо…
      — Вай ты полетел? Тебе не фарт выходить в каньон,индивидуальные реакции заложены под гипнозом и сохранились, но к командной игре ты не готов.
      Я наклонился поближе и поведал ей о погроме в пансионе.
      — Серж, я не уверен, что Снейк вообще вернется. Мне надо убедить устроителей, что я настоящий. Мне придетсяиграть…
      — Ты крейзи, ты факнутый псих! — Я висел на сложном тренажере, а Серж носилась вокруг и извергала проклятия. — Это сказка! Никакого боевого антиграв-пульсатора не существует! Ты ни хрена не штекаешь в тудейном мире, а лезешь в дуло!
      — Но я же тебе доказал… — Проклятые ремни выкручивали ноги в суставах. Господи, когда же это кончится… — Серж, я назвал вам имена устроителей и гостей Охоты, а их не знает никто. Значит, мой источник абсолютно надежен!
      — Йэп! Отлично, как ты это себе представляешь? Если команда зверей выживет, и свора бандитов пригласит нас на банкет, и пойдут предложения участвовать кое в чем похуже Охоты? Ты встанешь и попросишь в награду запрещенное к производству оружие?! Засекречены даже репортажи об испытаниях! Сорок лет назад, когда я ползала в интернате, а на тебя только выдавали разрешение, долбаные вояки чуть не вывернули наизнанку Тихий океан!
      — Я виделрепортажи. Перевернулись две испытательные платформы, цунами убило восемь тысяч человек на атоллах и сколько-то воинского контингента.
      — Откатись, мальчик! Даже хилый компенсатор уличного продавца мороженого или кибер-маляра создает возмущение магнитного поля, заметное за тысячи километров. Допустим, китайцы перекупили технологию, но и они не смогли бы врубить боевой пульсатор незамеченными!
      — На Марсе «Братьями Ли» взяты в аренду огромные территории. — Я сменил положение, теперь выкручивало руки. — Они просто перенесли свою шарашку в космос. Так считает мой информатор. «Братья Ли» через подставные цепочки скупали последние годы весьма специфическое оборудование…
      — Йэп, бой, ты мне глушишь мозги! Что тебе надо, скажи правду?
      — Скажу. — Я кинул взгляд на часы и выполз из тренажерной паутины. — Вечером намечается одна встреча, там я скажу все. И тебе, и другим зверям. А пока, извини, надо попрыгать, а то и правда подстрелят…
      Тренировка пришлась весьма кстати. До сей поры я понятия не имел о командных взаимодействиях типа «бреющий бумеранг» или «каре-колесница». Отель и тренинг-комплекс размещались в недрах шикарного дворцового ансамбля, за городской чертой, с космодрома нас везли пневматикой, так что Африку увидеть я уже и не чаял. После медикейшн плечо ныло от обилия прививок, но без них выход наружу был запрещен. Вечером прошел последний тренинг, где каждый из нас становился в центр круга, а остальные носились и расстреливали его слабыми зарядами. В Снейка за десять минут попали всего трижды, но ноги после такой скачки дрожали, как у старого алкаша. В восемь ко мне в каюту постучал один из зверенышей — Леонид, по кличке Удав, мы получили у охраны пропуска и выехали в Лагос. Первым делом я отыскал в городе кабину харда. Номера отеля наверняка прослушивались. Удав оплатил связь. И честно стоял на шухере, пока я общался с теми, с кем хотел. Последним я набрал код Стасова, специально для меня выделенный канал. Операция шла по плану.
      Медведь собрал команду на втором минусовом ярусе православной миссии, где кондишн кое-как справлялся с ужасающей африканской жарой. Черные служки в легких сутанах отбирали при входе все, напоминающее оружие, белые лица практически не встречались. Снейк оглядел рассевшуюся полукругом команду. Узнать никого нельзя, все в масках — обезьяны, змеи, львы… Кибер разнес по низким столикам чай. Я собрался с духом и изложил легенду, сочиненную Изабель-старшим. Минуту все молчали, дисциплина в команде была на высоте. Затем Медведь разрешил полемику.
      — Я не хочу иметь дела с порчеными! — заявил Лев.
      — Это шантаж! — воскликнула Кобра. — Мы рискуем здесь за хорошие бабки, но война — не Охота!
      — Пусть войной с Чайной занимается правительство, у них полно солдат и тысячи киллеров в штате! Мы просто звери!
      — Твой источник — чокнутый!
      — Никаких пульсаторов не существует! Нас хотят подставить, чтобы ввести в Нигерию контингент Содружества и прикрыть ДикиеОхоты!
      — А где мани? Кроме «Братьев Ли», никто так не платит!
      — Это точно! В России будешь десять лет скакать в каньонах, пока не подстрелят, а нормальных маней на старость не загребешь!
      — Змей, тебе-то что за дело?..
      И тогда капитан Молин стянул с лица маску, что являлось недопустимым нарушением.
      — Вам всем наплевать, да? Вас волнуют лишь деньги? Проверьте каждый свой финресурс!
      Стая затихла, вполголоса отдавали команды.
      — Десять джокеров!
      — И у меня! Откуда?!
      — Отправитель — банк «Националь»!
      — Откатись, зверята! Можно больше не играть!
      Я перевел дух. Гениальный стратег Стасов произвел точную рокировку, заставил каким-то образом президента Севажа премировать стаю, не выдав своего участия. Серж не спускала с меня глаз.
      — Теперьвсе довольны? — Я обвел их глазами. Медведь шевельнул пальцем, вернулась тишина. — Теперь довольны, я спрашиваю? Слушайте меня. Я представитель службы разведки. Родина поручает нам выполнить важную секретную миссию, которая не по силам воинскому контингенту. Сами понимаете, на Дикой Охоте мы как бы вне закона. Любой из вас может немедленно отказаться, достаточно сказать «нет». Любой, кому наплевать на безопасность страны и жизни ваших… будущих людей, может сегодня же разорвать контракт, выплатить неустойку и покинуть Лагос. Никто его не будет винить. Тем же, кто пойдет со мной, безопасности не гарантирую, но… ребята, возможно, это единственный шанс сделать за жизнь что-то стоящее, чтобы не было стыдно в старости. Я не имею права сейчас все объяснить, но Россия и Содружество на пороге настоящей,а не виртуальной войны… Вожак, я закончил.
      Звери молчали. Из-под маски пантеры горели глаза Серж. Медведь отхлебнул из пиалы.
      — Минута, — тихо сказал он. — Каждому минута на ответ.
      — Твое слово, вожак, — ответил кто-то.
      — Твое слово… твое слово…
      Медведь ждал окончания срока. Мое сердце отбивало не меньше сотни ударов.— Игра отлично оплачена. — Вожак поднялся. — Я бы согласился, но послушаем до конца.
      — Деньги хорошие, — добавила Пантера. — Говори, что мы должны делать.
      Удав активировал свой визор на общий обзор. Стая ахнула. Воробей оставался сказочной личностью в истории Охоты, зверятам на Сатурне до сих пор крутили ролики о его битвах с кентаврами и кибер-химерами. За спиной Бронислава торчали Николай и две незнакомые женщины. Ученый поздоровался, безошибочно выделил Серж под маской и повернулся ко мне.
      — Я задействовал указанный пассворд и имел разговор с указанным тобой лицом. Мы убедились, человек абсолютно надежен… — Воробей говорил с нескрываемым почтением. — Он перевел необходимые средства, твоих денег оказалось недостаточно. В настоящий момент к Марсу стартует обсерватория, на борту девять человек, все профи по горному делу, команда тоже из наших друзей. Собрать больше я не успеваю. Предварительно они сядут на лунной базе для мелкого ремонта и там будут дожидаться транспорт с… необходимым оборудованием.
      — Никто из них не информирован?
      — Как ты просил. Люди знают лишь, что предстоят взрывные работы. А это Елена, пара Николая, самая светлая голова в Академии, работает со мной над проблемами гравитации.
      — Хэй, Снейк! — Рыжая Елена тряхнула сотней косичек. — Рада познакомиться с живым зверем!
      — Взаимно, живой академик!
      — Снейк, мы сумели докопаться: в поясе астероидов действительно зафиксированы изменения траекторий. Но это не доказывает испытаний пульсатора. Там идут работы по расширению ипподрома…
      — Кто ведет работы?
      — Не помню… В новостях передают. Какая-то японская или китайская корпорация…— Вот именно… Броня, моих мальчиков прогнали через Кибер-пансион?
      — Да, оба чистые. Да тут давно не до тебя, в пробой выпали сразу два инженера водозабора, — умудрились свалиться в очиститель. Пока их вылавливали, в двух районах Питера полдня не было подачи воды!
      Кто-то из зверей присвистнул. Кто-то пробурчал опять насчет порченых, но Медведь поднял палец, и все затихли.
      — Продолжим перекличку! — бодро скомандовал я. Конус харда распался на два сегмента, в одном оставалась команда Воробья, во втором возникла сияющая мордочка Изабель.
      — Это было фантазно, бой! О, май Год, сколько отпадных мальчиков с тобой!..
      — Ты говорил с ним?
      — Йэп! Я и не дримал, что встречусь!.. Молчу, молчу!
      — Ты где?
      — Уже в пути, все со мной, «Веселый хаос», «Желтый кокон» в обеих мутациях и даже «Тихая петля». «Тихая» обошлась в два джокера, полный крейзи…
      — Вы там поосторожнее, юноша, — забеспокоился Бронислав. Очевидно, он лучше нас всех сообразил, о чем идет речь. — И не вздумайте проверять при открытом нэте!
      — Я криэйтор, — задрал нос Изабель. — Как-нибудь справлюсь. Проверил на автономке, сбил в сеть два десятка «Супер-оптим», поставил все допустимые блоки обороны. Выжгло за двадцать миллисекунд! До слез жалко, клевое железо было!
      — Харды уничтожили? — не унимался Воробей.
      — Включая проводку и блоки питания. Отпадная штука, Снейки! Без пары опытных киллеров застопить невозможно!
      Пришла очередь пугаться мне:
      — Изи, а ты-то самэти вирусы сможешь потом убить?
      — Донт варри, бой! — Он явно был под медузой, что мне совсем не понравилось, но выбирать не приходилось. — Как только катит инфа по новому вирусу, пиплы уже лепят антисофт! Но такую«Тихую» я и представить не мог. Знаешь, откуда такой нейм? Сперва сбивает настройки звука, импрешн, будто под силовым кабелем сидишь. Хард по инерции выдает проверку звуковых контуров, испорченный кусок сбрасывает в буфер, там она и размножается…
      — Хорошо, после расскажешь. Ты уверен,что тебя не отследили?
      — Покупал в Москве, через четыре «прокладки», все, как онсказал. Забирал через мобильную камеру хранения.
      — Ну, молодец! Ждем тебя…
      Интересно, как это камера хранения может быть мобильной? Надо бы на досуге выяснить, может, у насидея пригодится…
      — Бронислав, выяснили насчет «Беги»? Я хочу, чтобы звери послушали.
      — Это по линии Натали, специально прилетела из Флориды, чтобы тебя повидать.
      — Я тронут.
      Натали выступила вперед. Она была настоящей черной американкой и заговорила на беглом сленге, как все южане, растягивая «в нос» гласные.
      — Совместный проект «Бега» стартовал в две тысячи триста восемьдесят четвертом году. Цель — строительство орбитальной базы возле второй планеты системы. Двенадцать судов дальнего флота, пять ушло с космодрома Кеннеди, два запустили французы с платформы в Бискайском заливе, и пять отправлял Китай. Ориентировочная дата возвращения — две тысячи четыреста пятидесятый год. Американские корабли. Четыре — серии «Брейвери», общая численность экипажей — десять тысяч триста человек, один грузовик серии «Индепенденс», на борту семь тысяч кибер-монтажников и два биохарда класса «Эпоха». Там же размещались…
      — Натали, нас интересует Китай.
      Она старательно отбарабанила сведения по Китаю.
      — Значит, с двумя их кораблями связь была потеряна? Экипажа якобы набиралось полторы тысячи?
      — Да. На родине объявляли национальный траур.
      — Какое оборудование, по официальной версии, несли эти корабли? Перечислите подробно.
      — К счастью для проекта, не самое важное. Резервную станцию водоснабжения, три буровых щита для шахтных работ, овощную плантацию, два полевых атомных энергоблока, инкубатор говядины, шесть грузовых гравиплатформ, два резервных судовых биохарда, четыреста кибер-техников разных модификаций… Перечислять?
      — Нет, достаточно. Все поняли? — Я оглянулся на стаю. — При выходе на точку сбора теряются два китайских корабля с грузом дополнительного оборудования, скорее предназначенного не для открытого космоса, а для запуска планетарной базы. Эскадра не вернулась назад, поскольку строительство орбитального комплекса можно вести без горных щитов и без говядины.
      — Ты хочешь сказать, «Братья Ли» выкрали в космосе два корабля? — засмеялся Медведь. — Я не ученый, но никогда не поверю, что можно застопить и взять на абордаж крейсер в режиме фотонного форсажа! Да его невозможно догнать!
      — А вдруг их никто и не воровал? Это только предположение, но не слишком ли много совпадений? Вдруг лидеры страны сами санкционировали инсценировку? Я выяснил, что ни один частный корабль на всей планете не может выйти в космос с атомной энергостанцией и лазерными проходчиками на борту! Это запрещено ООН, потому что может быть перепрофилировано в оружие. А без такого оборудования «Братья Ли» не могли полноценно развивать подземную базу на Марсе, всем бы стало ясно, что затевается не детский аттракцион. И тогда «теряются» два государственных судна, а на борту — как раз все необходимое для автономной жизнедеятельности еще на долгие годы. Мы не знаем, что произошло с экипажами. Возможно, это были свои, подобранные агенты. Или частично свои.
      Бронислав поднял руку:
      — А как мы будем выкручиваться, если там нет никаких секретных объектов? Если там, как заявлено на сайтах общего доступа, ведут геодезические привязки под завод жидких волокон?
      — Если ребята производят обычную паутину, то мы не встретим сопротивления. Сыграем невинный дебош, пьяные звери после удачной Охоты…
      Я ждал главного вопроса, который мог легко поколебать их неокрепшее мнение. Мое красноречие почти исчерпало себя. Люди оставались людьми, но сию секунду, как никогда ранее, я осознавал разделяющую нас пропасть столетий. Сменились десятки не просто сытых, обожравшихся «мягких» наркотиков поколений, сменились и успели забыться пласты идеологий. Эти люди спокойно проживали срок на земле, не обременив себя образованием и созидательной деятельностью, не зная болезней, проблем с детьми и безработицей, не зная фамилии собственного президента, границ страны и остатка на счете. Зубную щетку им заменяла сладкая пилюля, а сами зубы играючи менялись раз в десять лет.
      Вожделенное для Третьего мира гражданство укутывало детишек одеялом пансионов, заботливо следило, чтобы не скудел их финресурс, выращивало им бесплатные жилища, опережало спрос лавинами новых развлечений и поощряло производство миллиардов и миллиардов киберов… Роботизированные медицинские комплексы диагностировали и чистили подпорченную допингами слабую человеческую плоть, на корню пресекали любые инфекции и управляли инкубаторами Демо. Подземные заводы и океанические плантации заваливали миллионами тонн продуктов, биохарды Глубины разрабатывали бесконечные модели сопряженных вселенных и повышали качество Ракушек погружения. Другие биохарды вели незримые войны, подстегивая соперничество инфо-монополий, и оптимизировали число людских потерь в боевых и игровыхконфликтах…
      Даже звери, сознательно ищущие риска Диких Охот, не допускали мысли о реальном, неконтролируемом насилии.
      Я был здорово ошарашен, выяснив истинный расклад сил. Европейские гуманисты запрещали ряд состязаний и зрелищ, но через единую адвокатскую сеть ООН дотошно «пасли» каждого гражданина. Правительства третьих стран, предоставляя территорию частным корпорациям развлечений, гребли сумасшедшие деньги, но тут же отдавали большую часть… Содружеству. Учитывая полулегальный характер состязаний, суммы страховок за каждую царапину возрастали втрое, поднимались налоги на «свободный контракт» и не менее варварские налоги на трансляции, причем каналы вещания также принадлежали западным монстрам… Овеянные романтикой звери, группа высокого риска, находились, по сути дела, в клетке жестких обязательств, каждый поддерживал постоянный контакт с личным продюсером, парой тренеров, ментором стаи и финансовым агентом. И этих людей, далеких от политических разборок, мне предстояло втянуть в секретную боевую операцию…
      Ожидаемый вопрос с дремучим американским практицизмом поставила Натали:
      — Кому вы собираетесь передать пульсатор? Я обещала Ольшанскому молчать и собираюсь выполнить обещание, но ведь речь идет об украденной в моейстране технологии!
      — Заметьте, штатовская технология привела в свое время к катастрофе! — вставила Серж.
      — Ни одному из потенциальных противников, — успокоил я. — Мы станем контактировать исключительно с военными экспертами ООН.
      — Как это?!
      — Где же смысл?!
      — Зачем нам подставляться?!
      Вопили все одновременно, кроме Бронислава. Он закурил и уставился в сторону, шевеля квадратной челюстью.
      — Ты блефуешь, Снейк, — заявила Натали. — Если тебя наняло оборонное ведомство России, то не пытайся меня убедить, будто они выпустят из рук такуюнаходку!
      — Извини, мальчик, — поднялась Серж. — Но я тоже не верю!
      Не успели мы выступить в поход, а в роте уже назревал разлад. Очевидно, мне не хватало опыта управления, в конце концов, капитану Молину не приходилось возглавлять отряды коммандос. Я представил, что будет, если придется убеждать людей Воробья, отнюдь не узколобых качков, а инженерный корпус. Там меня мигом на чистую воду выведут, никакие деньги не помогут.
      Поддержка пришла, как и следовало ожидать, со стороны Ольшанского.
      — Скажи им, — посоветовал он. — Не усложняй.
      Народ мигом затих в ожидании. Говорить правду я не смел ни при каких условиях. Брониславу его догадливость делала честь, но подтвердить догадки означало угробить операцию в самом начале.
      — Нас нанимает российская спецслужба, — со всей возможной твердостью отрубил я. — Но ни Россия, ни другая сторона антиграв в персональное пользование не получит. Это будет нашим условием!
      — Антонио, никто не станет с нами вести переговоров! Полбеды — служба охраны «Ли», пусть даже самая крутая, из бывших зверей, но нас не примет ни один космодром!
      — Если штатники пронюхают, нас обложат еще на Марсе!
      — Не дадут взлететь!
      — Китайцы шарахнут лазером со спутника!
      — Не усложняй! — повторил Воробей.
      — Хорошо, — согласился я. — Хорошо, выхода нет… Нас поддержатМудрые.
      Я нарушил обещание, упомянув Глубину; теперь в случае предательства наша работа существенно бы осложнилась. Зато в который раз подтвердилась моя полная некомпетентность в общественном устройстве. Аудитория замерла, свирепая Натали застыла с открытым ртом, даже пьяненький Изабель заметно протрезвел.
      Я был здесь единственным, кто встречался с одним из «живых» Мудрых, и единственным, кто не представлял себе их грозной мощи. Я тогда понятия не имел, на что они способны…
      Медведь шевельнул пальцем.
      — Мы идем с тобой, Змей. До конца Охоты я веду стаю, дальше слушаем Снейка! С этой минуты кто откажется — мой личный враг!
      — И мой тоже! — добавила Пантера.

      В пять тридцать стая спустилась в каньон. Оружие распределялось старшим егерем произвольно, мне достались «шпоры» и «огненный плевок». Несмотря на лотерею, в какой-то мере егерь отдал дань уважения звериному костюму. Шпоры крепились сзади на голенищах, их поражающее действие походило на то, как функционировал забытый мной в сейфе банка веерный резак Енг. Броня мне полагалась только на спине, под пластинами находился плоский ранец, отводные трубки с наконечниками торчали в углах оскаленного рта драконьей маски, сжатием челюстей приводился в действие спаренный огнемет. Настоящий Змей, ничего не скажешь, жалко, что живот не защищен.
      Поблизости кувыркалась Серж, в прыжке втягивая и выпуская десятисантиметровые когти. У Медведя руки по плечи утопали в шипастых жгутах псевдомускулов, а запястья отстреливали целый град звенящих лезвий. Удав крепил на локти магнитные пращи. Он покрутился на месте, со свистом выпуская на пять метров и возвращая в гнезда бешено вращающиеся болиды. До меня так и не дошел принцип действия этой игрушки, а сам Удав объяснить не мог. Остальных экипировали не менее оригинально, не один я видел свое оружие впервые. Кобра, например, пребывала в уверенности, что получит привычный псевдохвост с ядовитой шишкой на конце, вместо этого ей пришлось цеплять на лоб «слепящий плевок» и осваивать «пластилин». Так или иначе, элемент путаницы только подогревал зрителей. Над каньоном всплыл рой видеокамер, ударили в гонг, и Охота началась.
      Зрителей собралось не так много, как на разрешенных питерских состязаниях, не более сорока тысяч. Благодаря особой оптике, мы снизу не видели висящих трибун; казалось, что над расщелинами парит утреннее небо. Но это меня лишь порадовало — меньше буду отвлекаться.
      Секунду спустя я забыл о зрителях и о небе. Слева вдоль распадка скачками приближалась шеренга «химер», летающих тварей, переналаженных ремонтных киберов ближнего флота. Справа, выставив хоботы жидкой паутины, поочередно слепя нам глаза вспышками, двигались в термоскафандрах «пауки». По центру, перебегая с камня на камень, шли вроде бы тоже люди, приземистые, у каждого по четыре руки и по четыре разрядника. Время от времени они дробились, выпуская вперед себя кратковременные фантомы; их армия визуально разрасталась в три раза, давая возможность настоящимпридвинуться ближе к противнику.
      Теоретически, прорвать их строй и добраться до «опушки леса» означало бы победу стаи. Быструю, но почти нереальную, потому что без настоящего дистанционного оружия идти на паутину было бы самоубийством. Впрочем, несколько вариантов мы с Медведем отработали.
      Сейчас стая организованно отступала в глубь искусственного каньона, ко входам в пещеры. Пещеры — одно название, горный массив постоянно двигался, каверны и переходы то появлялись, то исчезали, сбивая ориентацию. По условиям Охоты, звери имели лишь одно преимущество — их, в отличие от охотников, знакомили с картой. За историю игр не существовало двух похожих моделей местности. На сей раз для первой контратаки Медведь выбрал левый крюк сквозь верхний ярус пещер. Настоящие охотники, которым разрешено стрелять на поражение, находились пока далеко впереди, километрах в пяти.
      Мы растянулись в вертикальном каре, Слона и Леопарда вожак оставил позади, держать фланги, а Лев, Буйвол и Пантера помчались вперед, на разведку. Тут проявилось основное, кроме наличия дистанционного оружия, преимущество егерей — связь. Мы оставались без хардов и сигналить друг другу могли лишь жестами. Все «старички», не говоря уже о новеньких, прыгали лучше Снейка. Десять минут по вертикальной стенке, от уступа к уступу, и я начал хватать ртом воздух.
      Направление держал вожак. Я вспомнил карту, вот-вот должна была появиться развилка, и она появилась, но совсем с другой стороны. Прямо на меня мчался Слон, отбиваясь трехметровыми манипуляторами от наседавших химер. Он сумел оттянуть на себя четверых загонщиков, и Медведь показал мне палец, что означало — все четверо достанутся мне. Стая резко ушла в сторону, секунду спустя позади вместо дыры поднялась ровная поверхность гранитопластика.
      Я перевел дыхание, сосчитал до пяти, дожидаясь грохота камней под ботинками Слона, и вылетел наперерез. Слон мгновенно нырнул в сторону, уходя от струй огнеметов, — пришла его очередь отдыхать. Две химеры загорелись, две другие разошлись в стороны, выбирая угол атаки. Полыхнув огнем в сторону левой, я прыгнул навстречу правой, не спуская глаз с четырех ракетниц под металлическим брюшком. Левая химера удивительно быстро разворачивалась на бреющем, тут правая пальнула, я упал в сторону, а Слон размазал ее по камням бивнем. Левая прицельно выстрелить не смогла, я повернулся и подпалил ей окуляры. Пока она занималась тушением пожара, вышел в сальто и отрезал ей шпорой левые крылья. Пришлось распластаться в воздухе, зверюга залила дымящим пластилином добрый десяток метров. Я опустился ей на спину, вспорол второй шпорой мускулы. Четыре — ноль в нашу пользу. Слон с наслаждением добил поверженного кибера. Тут я заметил, что он дважды ранен: одна из тварей прожгла парню наплечник ракетой, и вокруг лодыжки болтался кусок иззубренного лассо. Мы наскоро остановили кровь, стукнулись кулачками и ринулись нагонять своих, благо в глухой скале открылись два новых прохода.
      Далеко впереди щелкали выстрелы — охотники баловались старым добрым огнестрельным, самонаводящаяся шрапнель. Я с тревогой вспомнил о Серж. В ближайшем гроте развернули визор карты, нашли на стене указание вожака. Медведь командовал идти на помощь Леопарду. Я опять задыхался, а раненый Слон несся вперед, не оглядываясь. Миновали рощицу кактусов, на вершине утеса залегли, пропуская под собой шеренгу четвероруких. Было весьма соблазнительно ударить в тыл, но приказ не обсуждался. Скатились по отвесу, сигнальный крик Леопарда повторился дважды. Незамеченными проскочить все же не удалось — загонщики свое дело знали туго. Первая шеренга оказалась сплошь фантомной, за ней на вновь возникшее плато выскочили настоящие, и мы, как зайцы, запетляли вдоль линии огня. Киберы двигались чересчур проворно, сдавили нас сзади полукругом, я принял панцирем три заряда, прикрывая Слона, после чего почувствовал себя словно в раскаленной сковородке.
      Звереныш втиснулся в узкую щель, резко ушел вверх. Я сложился, изобразил раненую птицу. Трое загонщиков, толкаясь, ворвались в разлом и пальнули в меня одновременно. Но попали в то место, где я лежал мигом раньше. Двоих я достал в полете, пока задирали стволы, шпорами по рукам. Завыли, как настоящие люди! Слон уже падал сверху, молотя трехпудовыми бивнями. Пока нас не взяли в кольцо, мы поднялись до верха расщелины и помчались туда, где визжал Леопард. Спина Снейка дымилась под панцирем.
      Мы не успели. Спеленутого коконом Леопарда уже транспортировали флаем за пределы Охоты, непонятно было, жив он или только парализован. Парень сделал все правильно, сломал цепь преследователей, покалечил двоих «пауков», но напоролся на засаду химер. Вот оно, удобство связи, вызвали зверюг по радио… Теперь пауки выравнивали линию, ожидая смычки с четверорукими. Возможно, в нашем распоряжении оставались считанные секунды, и я взял, по старшинству, командование маленькой армией на себя.
      Как раз в этот момент, очень вовремя, к нам присоединилась посланная Медведем Кобра. Девушка выглядела не самым лучшим образом, локоть заклеен пластырем, маска оплавилась, но Кобра бодрилась. Мы отбежали влево и кинулись с обрыва в стык вражеских войск. Ближайшие пауки задрали хоботы, но обрыв на глазах превратился в пологий спуск, и паутина не успела развернуться. На этом и был основан мой расчет. Мы проскочили ниже трепещущих нитей и с гиканьем вкатились в стан неприятеля. Пару секунд мы выиграли, пока белесое клейкое облако прикрывало наш тыл. Кобра плевалась мастерски, вдобавок ухитрялась кружиться в шпагате в двух метрах от земли, сверкая выдвижными лезвиями на сапожках. Слон угробил двоих, я прикрывал тыл от пятерки вспорхнувших химер, они явно побаивались спуститься, отстреливали ракеты, но я даже не отскакивал, пригибался лениво. В какой-то момент Слона подстрелили, прямо сквозь паутину, все произошло невероятно быстро. Первого мерзавца Кобра пригвоздила к скале пластилином, он продолжал стрелять вслепую, задевая своих. Я схватил паука за хобот и, прикрываясь им, бросился на подмогу. Слон упал на колено, из новых отверстий в земле, поливая в четыре ствола, шагали и шагали загонщики, тело паука дергалось от выстрелов в моих руках… Слон в последнем усилии швырнул здоровенный булыжник, снес кому-то череп, но сразу упал и больше не поднимался. Кобра крикнула «Сзади!», я подскочил с поворотом, сгусток паутины прошел в сантиметре от головы… Ох, не думал Молин, что испытает райское наслаждение, плюясь огнем в упор… Скафандры врагов спасали, но визоры шлемов вышли из строя, оставалось только подрезать шпорами конечности, что я и проделал, отступая под перекрестными электрическими залпами…
      «Держать» более четырех противников совсем нелегко, особенно когда норовят упасть на тебя сверху. Первую химеру я едва не разорвал в полете, пока не сообразил, что она уже мертвая. Летучая Мышь и Волк накрыли крылатых сверху, вторым эшелоном, вожак прислал подмогу! Пока Волк работал клешнями, я в одиночку напал на оставшихся пауков — их оружие представляло наибольшую опасность. Схватил за ноги двоих, растерзанных Леопардом, раскрутил в воздухе, швырнул в лицо наступавшим, сам «колесом» ушел вправо, качнул «маятник», оказался за спинами, свернул кому-то шею… Кобра приняла игру, оторвалась от неповоротливых четвероруких, замелькала позади меня, отвлекая. Я подхватил чье-то обмякшее серебристое тело, сжал мертвый кулак вместе с гашеткой и облил слизью сразу четверых вокруг себя. Наверное, Змей выглядел жутко, я сам чувствовал себя не человеком, а первобытным ящером, готовым на все ради спасения шкуры…
      Так или иначе, загонщики попятились! Летучая Мышь поднял в воздух двоих киберов и сбросил на камни, в Волка попали, одна клешня повисла, другой он откусил головы двоим (надеюсь, это были не люди), затем в него попали сразу трижды, и парень отключился.
      Стало совсем тихо. Надо мной зависло с десяток камер слежения, я представил восторг трибун и персональный восторг Изабель. Загонщики отступили и перегруппировывали оставшиеся силы, вдали, на юге, продолжалась канонада. Путь к лесу был свободен, но мы не могли бросить стаю. Сердце отбивало двести ударов, браслет непрерывно колол запястье, накачивал организм химией. Взвалив на плечо Кобру, у которой наполовину парализовало ноги, я поспешил за Мышью в горы. У входа в нору оглянулся: картинка представилась кошмарная. Мы уложили десятка три, не меньше. Кто бы мог подумать, что столь зверские инстинкты дремлют в человеке! Можно, конечно, все свалить на Снейка — его тело, его тренинги, его опыт, — но Макс Молин тоже там был… Я участвовал в убийствах, в массовой бойне, и никто не скажет точно, были это только роботы или попались и люди! Вероятно, их оживят или починят, так что с того, мне должно полегчать?
      Авангард мы застали не в лучшем состоянии. Буйвол и Лев были убиты, по-настоящему убиты. У Медведя оторвало пару пальцев, но он не бросил стаю и зашивал Пантере простреленную руку. Невзирая на пробоины, Серж держалась великолепно, протянула мне фляжку местного бальзама. Мышь отправился на уступ, караулить вход, во мне оставалось сил только на то, чтобы положить на мокрые булыжники Кобру и рухнуть рядом.
      Мысли разбегались испуганными тараканами. Первый запал прошел, я потихоньку начал отдавать себе отчет, во что ввязался. «Братья Ли» отнюдь не ставили задачу показать миру детские оздоровительные мероприятия, напротив, чем больше нас перебьют, тем выше поднимется рейтинг Дикой Охоты среди частных каналов… Буйвол убит, Леопард, скорее всего, тоже. Я видел парней всего пару часов на тренинге, молодых, веселых, русоволосых.
      Капитану Молину случалось встречаться со смертью, иногда ледяное дыхание слышалось совсем рядом, но никогда ситуация не выглядела столь идиотской. Эти люди… Они шли на риск не ради денег, в конце концов, государство никому не позволяло нищенствовать. О спортивном азарте и подавно речь не шла. Честолюбие? Чувственная сторона драки? Я не мог отделаться от назойливой мысли, что их вела за собой… скука.Звучит дурацки, не правда ли? От скуки лезть под пули… А чем эта скука хуже той, что владеет Чаком, заставляя его с утра до вечера заполнять легкие медузой? Или чем она хуже скуки Изабель, который пять дней в неделю проводит в ванне, шатаясь по квантовым городам?
      Пока я предавался размышлениям, развалясь в покореженной броне среди фальшивых сталагмитов, далекое эхо сказало «Бом! Бом!», и Охота закончилась. Мне стало все равно, я понес Кобру, а Медведь с Мышью ковыляли вниз по тропе, обнявшись.
      Охота завершилась, потому что Лев, оказывается, сумел придушить старшего егеря и еще двоих, уцелевшие охотники сыграли отбой. Стая победила, если то, что осталось, можно было назвать стаей. Мы выбрались к лесу, и киберы не стреляли, а потом в передвижном пансионе Мышь выступал за ментора, и команда впала в восстановительный транс. Я узнал, что похудел на двенадцать килограммов, Медведя уложили пришивать новые пальцы, Серж курила какую-то вонючую дрянь, а по ее порванным сухожилиям ползали сороконожки медикейшна. Принесли не вполне очухавшегося Волка. Один из образчиков современной хирургии залез к нему внутрь через рот и поволок за собой разноцветные шланги. Потом опустился операционный колпак, и я порадовался, что избавлен от милых деталей операции. Волчонок стонал, одновременно с ремонтом внутренностей на нем меняли прожженные участки кожи.
      Я спросил вожака, что бы стало, не убей Лев егерей. Медведь ответил, что дрались бы до конца. Пока он это говорил, кибер-хирург извлекал из его вспомогательных трицепсов вторую биопулю. Проклятое насекомое еще жило и извивалось в титановом захвате. Мне захотелось блевануть. Потом произошло то, чего я так ждал, но о чем почти успел забыть. В массажную заявились сразу трое, с мешком подарков, эдакие узкоглазые санта-клаусы, и вручили приглашение на банкет к устроителям. Синхронно откланялись, не подав вида, что удивлены согласием.
      Приглашение касалось только нас троих, небоеспособные члены стаи «Братьев Ли» не привлекали. Медведь засмеялся, он опорожнил в одиночку почти два пакета виски. Ванны разминали нас, словно резиновых пупсиков.
      — Я дрался тут трижды и два раза в Чаде. — Медведь надорвал следующий пакетик «Черной метки». — Но на банкет приглашали лишь дважды. Мы оба раза отказались. Кто не знает, что банкет у «Братьев Ли» — всего лишь повод! Предложат Охоту без правил, драться с их новыми моделями на Марсе… Легче сразу отказаться от такой чести, потом уже нельзя, неуважение к корпорации…
      — Что они сделают, если откажешься участвовать?
      — И не думай об этом. Пришпилят прямо за столом.
      — Так это не бизнесмены, это мафия натуральная!
      — Не знаю слова «мафия»… — Медведь перевернулся в желе. — Зато знал две стаи, которые подписались на контракт. Больше их никто не видел.
      — Черт возьми… — Я тяжело переваривал его слова. — Почему же их не искали?
      — Нас тоже не будут искать. Уже сегодня мы аннулируем все полисы страхования и выйдем из гражданства Содружества.
      — Но звери — тоже люди! Правительство должно знать, что творится беззаконие! Это уже не Охота, «Братья Ли», по сути, испытывают на людях новые виды оружия…
      — Йэп, мальчик! — из-под своего купола подала голос Серж. — Ты жил в дикие времена тоталитарных режимов! Откатись, мы помним историю. Человек давно волен делать то, что он хочет, если это не вредит обществу. Выйди из гражданства, оплати долги и твори что угодно. Ты просто не привык к понятию «демократия»…
      Да уж, подумал я, демократия в мое время была еще маленьким розовеньким поросеночком, а теперь такое вот выросло…
      — К тому же, Снейки, ты преувеличиваешь роль нашей забавы. Во-первых, существуют Бойцовые геймы без правил, слышал о таких? Есть официальные, затем два альтернативных, для всех желающих играть без подготовки. Есть Игры открытого спейса, там никто ни в кого не стреляет, но пиплов гибнет больше, чем на любой Охоте… А как насчет Глубины? Моя бывшая пара, Тагир, был вроде твоего Изи, такой же факнутый на вирт, он играл в основном составе «Лабиринта Богов». Слыхал о таком? Я ответил отрицательно.
      — Йэп! «Лабиринт Богов» — это один из пятнадцати самых пиковых Диип-миров, слепленных Мудрыми за последние двадцать лет. Как-то был день, по всем каналам передавали, в гейме висело одновременно триста миллионов, погибали тысячами.В основной состав пробиться крайне сложно, зато на тебя делают ставки, и Тагир шел уже один к семнадцати.
      — Михаил, он сам виноват, один вылез на шестой уровень! — скривилась Серж.
      — Это не беда, что один, но на шестом дается только четыре жизни…
      Медведь залпом допил виски, подставил шею щупальцам массажера. Я все никак не мог поверить.
      — Он что, твой… друг, он погибв вирте? Как это возможно, чтобы Ракушка погружения убила человека?
      — При чем тут Ракушка? Ракушка — это только портал, платный выход в вирт по выбору. Имеешь кучу маней — лепи свой мир. Камера не защищает от вируса, мозги Тагира расплавились, хотя парню в тот момент казалось, может быть, что живот проткнули копьем… Что ты на меня уставился, Снейк? Тагир соблюдал все формальности, покупая доступ в мир «Лабиринта»! Я пытаюсь тебе втолковать, что каждый сам хозяин своей жизни, может проиграть, а может и выиграть, дело случая. В Глубине откинуться не сложнее, чем в реале.
      — А ты? Лично ты зачем рискуешь? В дальнем конце зала пролетел релакс-гамак с обездвиженным телом Кобры, лицо ее казалось присыпанным белой пудрой.
      — Есть сугубо водные Охоты, это на любителя — драться с акулами… Есть Кубок Сатурна, звери против зверей, а еще Кубок Мангустов…
      — О, это круто! — снова вмешалась Серж.
      — Все страны посылают своих людей на Сатурн, в лагерь Мангустов, — продолжал Медведь. — И я там когда-то был. Готовят Отряды реагирования, а чтобы кровь не сохла, ежегодно сталкивают их между собой…
      — Выходит, вся планета только и делает, что развлекается! — Я отхлебнул скотча. — А мне говорили, что не хватает людей для основных профессий…
      — Откатись, мальчик, а киберы на что? — Оба дружно рассмеялись. — Ты больше слушай всяких придурков с политических каналов! Никто не может заставить свободных граждан джабить, не для того наши деды надрывались! Лично мне в кайф Охота, и все тут! Не надо никакого научного бреда, штекуешься? Я с детства любил драку и не вижу занятия лучше.
      — Снейки, красавчик, остынь! Хард прекрасно справляется с отбором, таких людей просто нет, чтоб были недовольны собственной профессией. В человеке заложено до рождения, кем он способен стать. — Серж нагишом уселась в ванной, меняя коды нагрузок. Если она и была раньше мужчиной, то по верхней части ее торса это было совершенно незаметно. — Великое множество гениев доказали давным-давно: человек рождается с самыми зверскими инстинктами, почти любой человек. Но сраная цивилизация веками заставляла людей учиться всякой факнутой херне — стричь друг другу волосы, готовить еду, вручную строить дома и тому подобное. Какие-то церковные яйцеглавы внушали поколениями, что копаться в огороде — это достойно, а отдаваться собственным стремлениям — вроде как унизительно…— Но, Серж, не могут же все быть воинами!
      — Раньше не могли, в твое дикое время! Сегодня все могут быть тем, чем хотят! Миллионы жили, джабили и подыхали с идеей всеобщего благосостояния. А для чего оно, общее благо? Философы врали вам, пичкали бредовыми теориями, а правды не говорил почти никто! Ты попал сюда, где давно все сыты и одеты, но не понимаешь этого, зовешь к великим целям. Пусть президентша со своей сворой идет к великим целям, а пиплы появляются на свет, чтобы получать кайф.
      — Такое я слышал и раньше! Извини, Серж, но ты не оригинальна.
      — Раньше? Раньше вы жили впроголодь и воровали друг у друга кусок хлеба, а теперь нет такого понятия, как «воровство».
      — Хорошо, — перебил я. — А почему, если так неймется выплеснуть свои инстинкты, не пойти в полицию или в Голубые шлемы? В пограничную службу, наконец? У них что ни день, то столкновения с мутантами, с незаконной эмиграцией. Заодно приносили бы пользу.
      — Пользу! — встрепенулся Медведь. — Мне плевать на пользу!
      — Но ведь ты согласился лететь со мной на Марс?..
      — Йэп! Ты не штекнулся, Змей! Выпей-ка лучше еще пакетик. Мне плевать на Марс и на все остальное, это твои порченые дружки пусть размазывают высокоморальные сопли… Какая разница, где сдохнуть? Мне просто нравитсятвоя затея. Это будет ку-ул!

      После банкета я здорово перепугался, потому что в ушах вдруг глухо застучало. А перепугался я оттого, что не успеваю предупредить Жанну. Но барабаны потихоньку стихли, а когда корабль корпорации стартовал и я увидел наконец Африку, уши вернулись в норму. Пока что Снейк оставался Молиным. Я приказал себе прекратить о ней думать. Это все равно что вожделеть мраморную статую или женщину с картины художника-фантаста. Ничтожно мала вероятность, что мы сможем встретиться и быть вместе. Меня или вернет назад Стасов, как обещал, или…
      Как раз тогда, проваливаясь в каплю компенсатора, я впервые подумал о ней всерьез. Я подумал, что не хочу возвращаться домой насовсем. Но сейчас я не имел даже возможности вызвать ее по харду, услышать ее голос. Все крайне глупо и неправильно!
      Зато Снейка через хард Медведя вызвал Изи-старший. Михаил не обиделся, вопросов не задал, молча отцепил визор. Стасов похвалил мои спортивные достижения, затем дал последние рекомендации. С минуты на минуту фотонные генераторы крейсера должны были погасить связь. Мы сверили часы, и счетчик включился.
      На орбите запросила помощи частная пилотируемая обсерватория, под чилийским флагом. Якобы у них неисправен медицинский модуль, а в команде двое с отравлением. Уши просвечивали колоссальные, я сперва разозлился, что переоценил Воробья, но зря. Аварийному кораблю никто не имел права отказать, нарушался закон SOS…
      Зверей раскидали к тому времени по роскошным каютам, мальчикам поднесли мальчиков, девочкам — девочек, и всем — все, чего душа желает. С каждым контракт на пятьдесят тысяч за день боев, с кем сражаться, не уточнялось. За первый день перекинули авансом, хотя Медведь ворчал, что маловато. А я подумал, что мудро, скорее всего, дольше одного дня и не продержаться.
      Команду корабля я вообще не видел и о стыковке догадался по расчетному времени. Предоставленный в пользование наложник круглыми глазами следил, как я прыгаю на собственной раритетной маске, а потом выгребаю из кучи осколков детали детонаторов и усики флай-ножей. Потом я потрепал паренька по щеке, слегка придавил ему сонную артерию и вышел в коридор. Притворяясь горничной, пробежался, скребясь в двери боевых товарищей.
      Люк в гостевой отсек задраен не был, но прогулочные оранжереи меня мало интересовали, больше аварийный выход в обратном конце коридора.
      Никогда не подозревал, что малюсенькая, с ноготь мизинца, гибкая пластинка способна сотворить такие разрушения. Крышку люка просто вывернуло наизнанку. Очевидно, использовался эффект объемного взрыва, — хорошо, что Медведь оттащил меня за угол. Он и доставал вооружение на нигерийском черном рынке.
      Плюс пять секунд. Серж я отправил вниз, держать выходы из машинного отделения. Кольцевой коридор, тамбур грузового отсека. Корабль серийный, схемы передвижений я вызубрил заранее. Двое инженеров из группы сопровождения груза сдались без сопротивления. Семь секунд. Перекресток и лифт. Десять секунд. Этаж вверх, уровень кают команды. Встречены двое офицеров, уложены отдыхать в библиотеке. Тринадцать секунд. Волка оставил держать лифты кают-компании и камбуза. Этаж вверх. Уровень рубки управления. Люк требует допуска. Пятнадцать секунд. Сработала сигнализация, и сразу же пропал вес. Всплыл, выронил рюкзачок, стукнулся макушкой. Так вот как выглядит невесомость! Но невесомость, однако, приятнее стартового перегруза… Прекрасный знак, следовательно, Серж в машинном. По всей науке прислюнявил к запору детонатор. Снова изрядный «бемц!». Вот незадача, диафрагма переломилась, но изнутри в нас стреляют. Ухватиться не за что, болтаюсь вверх ногами, мутит вовсю, и обед решил вернуться из меня наружу. Кошмар, одним словом, не выходит из меня пока космонавта, а остальным зверям — хоть бы хны!
      Из пролома снова пальнули, получилась дырка в стене напротив.
      — Гранату, что ли, бросить? — спросил я.
      Не отвечают. Медведь «опустил» в пролом две гранатки, симпатичные такие, с наперсток. Стрельба с той стороны прекратилась, зато люк до конца открылся. Минуты две я ничего не слышал, так звенело в голове.
      В рубке ждали. Трое «отравившихся» из обсерватории держали на мушке капитана и офицеров. Я в китайских знаках различия полный ноль, но капитана определил по самому красочному погону. Еще одна гостья сменила навигатора под колпаком судового харда. Навигатор лежал тихонько на полу, не мешал. Я понадеялся, что он жив, иначе без личных пассвордов нам не зайти на посадку. Тут на меня прыгнул маленький бородатый и принялся душить в объятиях. Я немножечко напрягся, но по старой памяти позволил Изабель себя обслюнявить. Не чужие все-таки…
      Серж доложила снизу, что расчет машинного отделения готов выполнить любые задачи, сопротивление подавлено. Волк отчитался, что личный состав свободных смен в количестве восьми человек разбужен и собран в кают-компании. Двое в реакторном сначала не поверили, что безоружная дама способна причинить им вред, и поплатились вывихами конечностей. Я спросил, не убила ли Серж хард-оператора. Нет, к счастью, не убила, а уже волокла его к нам. Девушка в кресле штурмана повернулась, подмигнула, я узнал Елену.
      Приплыла Пантера, держа за палец дрожащего оператора, он послушно отключил сигнал тревоги и восстановил нормальное притяжение. Меня еще слегка мутило, но в целом ничего страшного. Я ущипнул себя за ногу и сказал: «Молин захватил вражеский звездолет». И сам себе не поверил. Но это было именно так. Не военный, конечно, звездолет, а банальную шаланду, и тем не менее. Будет чем похвастать, если доживем…
      Михаила отправил в патруль, а сам присел поболтать с капитаном и прочими. Прочими оказались бортинженер и наш провожатый, представитель фирмы, все они смотрелись близнецами в беленькой глаженой форме. Капитан даже не успел испугаться, ему не приходило в голову, что кто-то может атаковать его посудину, тем более изнутри. Никто из пленных понятия не имел о деятельности «Братьев Ли» на обратной стороне Марса. Верхнюю грузовую палубу раздувало от сотен тонн лишайника, новейший хладостойкий штамм по выработке кислорода. Нижнюю палубу занимали зародыши Желтого Города. Сопровождающий неустанно повторял, что нам следует сдаться, тогда он готов рассмотреть все как шутку, и так далее… Нас собирались высадить на орбитальном причале «Минь Гао», а оттуда челноком доставить в один из кратеров, оборудованный под полигон для Охот.
      Я попросил Елену заняться сменой курса и срочно активировать фотонные генераторы, или как они там называются, мы и так торчали тут достаточно долго. Как минимум шесть проходящих судов плюс две лунные базы запрашивали на предмет тревоги и какого черта мы маячим на «перекрестке». Пришлось посадить перед экраном бортинженера, чтобы успокоил публику. Он маленько повыпендривался, тогда Серж сломала ему мизинец, и дело пошло как по маслу. К счастью, оба хард-оператора не проявляли симптомов ненужной стойкости. Если бы они уперлись, нам конец, мозг корабля не воспринял бы чужих.
      Таким макаром, вместе с пристегнутой обсерваторией, корабль вошел в стартовый коридор. Впереди, в направлении Марса, ждали очереди еще восемь бортов, диспетчер выпускал через каждые пять минут, и я пока собрал людей Бронислава. Общаться с ними, вопреки ожиданиям, было легче, чем с подопечными Медведя. Сначала мне никто не поверил, порченые вообще жили в замкнутом мирке и боялись представить, что может быть как-то иначе. Тем не менее заготовленная легенда «прокатила», помог серьезный денежный аргумент. Участвовать непосредственно в боевых действиях, кроме хулигана Марио, согласились двое. Стая потеряла две трети состава, и теперь выручить наше гиблое предприятие могла исключительно внезапность.
      Вспомнились слова великого Ильича относительно гнилой интеллигенции. Михаил и Серж держали нейтралитет, при встрече с порчеными деланно улыбались.
      Затем мы перетаскивали в шлюзовую оружие. Наш далекий мудрый друг исполнил обещанное: в оранжевых пенобазальтовых гильзах покоились аж три плазменных предохранителя. Вот тебе и мирный космос! Где же всемирные запреты? Медведь на мой вопрос пояснил, что нигерийские друзья с частного космодрома поднимут что угодно…
      Марио выполнил обещание бедняжки Енг, привез мне из Антверпена чужой контрабандный хард. Машинка обзывала меня каким-то там Леоном, фамилию я не запоминал, но на сетчатку, пальцы и пароли реагировала положительно. Марио посетовал, что цикличная полицейская проверка может пройти неожиданно, фальсификацию немедленно обнаружат, и у меня останется несколько секунд, чтобы раздробить микрочип. В противном случае отыщут и за пределами Солнечной системы.
      Идея Стасова состояла в посадке на «вражеской» территории, вне космодрома, там, где, ориентировочно, могла проходить подземная нитка снабжения. Слава богу, планета не была еще полностью поделена, оставались нейтральные пустыри, куда мы, якобы поломавшись, будем стремиться. Когда капитан просек, что судно проскочило мимо орбитальной базы, то едва не выбросился в иллюминатор. На запрос диспетчера бортинженер, подбадриваемый ласковыми пальчиками Серж, соврал, что на борту есть ряд неполадок, мол, сделаем кружочек, устраним и тогда уж пристыкуемся.
      Кружочек мы не завершили, вместо этого встали на попа, отстегнули обсерваторию и тяжело плюхнулись посреди неприглядной равнины. У самой поверхности прослушали на шести языках предупреждение о пересечении границы частной собственности. Капитан совершенно искренне удивился угрозам, внизу из следов разумной деятельности наблюдались несколько жалких поселений, но тут запретная зона кончилась, и обещанной лазерной атаки не состоялось.
      Елена с обязанностями навигатора справилась на «пятерку», но жутко перепсиховала из-за хардовиков. Парни надеялись еще пожить. Вздумай они нас угробить, им достаточно было бы ненадолго отключить компьютер. На ручном управлении никто лет сто не садился. В сотне метров от поверхности Елена ювелирно развернулась в обратном направлении и вернула махину звездолета в летное пространство корпорации.
      Пылища вокруг поднялась невероятная. Само собой, на все голоса принялись вопить спутники и ближайшие ретрансляторы, не нужна ли помощь, почему посадка вне космодрома и тому подобное… Инженер с вилкой разрядника у затылка честно рапортовал, что справится с ремонтом своими силами.
      В распоряжении моей команды оставалось не больше получаса, затем «Минь Гао» не дождется нас на втором витке и поднимет настоящую тревогу. К сожалению, инженерам я помочь ничем не мог, киберы в бешеном темпе загоняли под днищем крепежные сваи, а товарищ Марио, тощий седой итальянец с античным именем Юлий, выводил в шлюз первую секцию проходческого щита. Распластанная туша корабля прикрывала нас сверху, в том и заключался замысел Стасова. Двигаясь по поверхности, мы бы не достигли замаскированных входов в подземный город. Если он там был. Я смотрел в оптику на маячивший прямо перед носом быстросборный поселок. Ни окон, ни дверей, похоже на лежащую серую гроздь винограда. Выжженная поляна от предыдущих челночных стартов, замаскированные маяки взлетной полосы.
      Запросили на китайском языке лично капитана. Я посадил рядом с ним Изабель, пообещав, в случае глупого поведения, привязать несчастного к дюзам. Ненавижу угрожать кому-либо, но выбирать не приходилось.
      Капитан показался мне достаточно разумным человеком; пусть он никогда не станет союзником, но, возможно, принесет меньше вреда. Еще в полете я поднимался к нему в каюту. Офицер не выказывал и капли страха. Да, подтвердил он, подобная оборона летного пространства не свойственна приватным объектам, Конвенции Дальнего флота обязуют в экстремальных ситуациях предоставлять место для посадок. Нет, он не верит в подземный арсенал, хотя был бы горд, если бы его великая страна добилась приоритета в данной области. Да, на орбитальных комплексах постоянно готовы к вылету четыре патрульных звена военно-космических сил республики, и очень скоро нас уничтожат. Если мы не сядем на базе, уточнил я? Да, именно так. А если что-нибудь произойдет с самой базой? Тогда некоторое время будет не до нас, кивнул капитан. Честный дядька, я пошел бы с ним в разведку, будь мы по одну сторону баррикад.
      Я прошел в рубку и отдал команду Марио. В установленное время, за семь минут до планируемой швартовки нашего корабля, беспилотная обсерватория, приобретенная Брониславом через третьи руки у венерианских друзей и зарегистрированная на имя недавно погибшего товарища, сменит курс и воткнется со всего маху в ворота ремонтного дока «Минь Гао». После чего сработают детонаторы и взорвется слегка подпорченный реактор. Им будет не до нас…
      Капитан мяукал, Изи переводил. Все очень плохо. Несмотря на бодрые заверения в самостоятельности, к месту посадки что было сил торопились два патрульных катера, экипажам вменялось забрать с аварийного борта зверей. Со стороны поселка, набирая темп, скользили три вездехода.
      — Подпускать нельзя! — оценил врага Медведь. — Если там не люди, нам не справиться.
      Я оставил выбор оружия на его совести. Сошлись на жутко устаревшем гамма-излучателе, бегом потащили бандуру к лифту. Ни шума, ни грохота не последовало, просто наш корабль потерял четверть энергозапаса, а вездеходы так и проехали мимо, не снижая скорости. Лишь один пер напролом, пока не впилился в носовую опору корабля. Его от удара развернуло, и дальше машина покатилась задом наперед, куда-то в сторону далеких красных гор. Все живое, включая немыслимо защищенные биохарды, там погибло. Я провожал их взглядом, пока черные овалы гравиплатформ не пропали за близким горизонтом Марса.
      Мы планировали захватить излучатель с собой, но без мощного источника энергии он превратился бы в полторы тонны цветного металла.
      — Взлететь нам уже не дадут, осталось только вниз! — резюмировал Марио.
      Елена подтвердила наличие на радаре еще трех патрульных машин. Затем довела мощность реверсивных движков до предела, позволяя Юлию под шумок загнать бур на десять метров. Дальше прятать щит необходимости не было, для внимательных наблюдателей, если такие в округе имелись, очень скоро станет ясно, что кто-то роет. Проходку остановили и спустили вниз датчики. К югу характерные шумы — два космодрома. К северо-востоку шум неясный, то ли есть что-то под землей, то ли нет. Ребята сыпали терминами, спорили, я ничего не понимал.
      Связался со Стасовым. Какое это счастье, оказывается, снова иметь личный комп! Мудрый уделил мне две минуты. На южных границах Содружества разгорались нешуточные бои. Монгольский Хурал расписался в неспособности удерживать законность в русских колониях, Казахстан потребовал от Содружества вдвое увеличить оплату содержания Национального полицейского корпуса, в противном случае грозил снять с довольствия переполненные карантины. В пробой угодили несколько десятков военных чинов, в Кракове горит аэровокзал, при заходе на посадку столкнулись дирижабли с двумя тысячами пассажиров на борту. В открытом доступе эти же новости преподносились совсем иначе, в смягченном варианте. Под занавес Изи-старший высказал два предположения. Он подчеркнул, что проверить колонии досконально пока не в силах, поэтому сказанное остается гипотезой. Пансион для обработки моего мозга он подготовил, и бегать далеко не надо. Тюремный изолятор Бенилюкса на Марсе, координаты такие-то. С удовольствием помогут свихнувшемуся шахтеру.
      Я поблагодарил. Нечто символическое заключалось в том, что Молин уснул в изоляторе и из подобного заведения собирался вернуться. Набрал код рижского аквапарка. Жанна ждала у экрана, осунувшаяся, глаза блестят, в комнате дым коромыслом.
      — Ты курила допинг?
      — Я не могла уснуть. Лизнула тиба, совсем немножко…
      — Не ходи на чистку.
      — Ты с ума сошел? На кого я буду похожа, если не чиститься? Ты скрытый геронтофил?
      — Я прошу тебя, не принимай кайф, никакой. И не ходи на чистку. Купи какие-нибудь препараты, лекарства, сделай себе клизму, черт возьми! У меня есть опасения относительно этих ваших чисток.
      — Макс, я боюсь за тебя. У меня плохие предчувствия. Я купила трансляцию Дикой Охоты, это было ужасно:..
      — Я запрещал тебе это смотреть!
      — Не кричи на меня… Я так хотела тебя услышать, а ты кричишь…
      — Прости. Тут суматоха такая, я на нервах… Я переживаю за тебя, пожалуйста, неужели нет других средств, кроме Ванн очистки?
      — Ну… можно поехать в Релакс-пансион, но дело не в допинге. Все чистятся, и ты тоже, это обязательная процедура омоложения! Первый раз слышу, что это чем-то опасно. Ты можешь предложить более приятную тему для общения?
      — Мне некогда. Я очень хочу с тобой поговорить, обо всем. О тебе и обо мне. Не плачь, пожалуйста! Я обязательно вернусь, и мы будем вместе.
      — Не обещай. — Она шмыгнула носом. — Ничего не обещай! Достаточно того, что я не могу ни спать, ни есть, ничего…
      — Жанночка, пожалуйста, сделай одну вещь. Тот друг, о котором я говорил, помнишь? — он считает, что мне следует проверить все процедуры, которым в обязательном порядке подвергается большая часть населения. Понимаешь, о чем я? Ему сейчас тоже очень некогда…
      — Чем я могу помочь?
      — Мы искали в прошлом наркотик, возможно, ошибались. Подними историю всех детских прививок, подними историю чисток. Если найдется хоть что-то, уходящее корнями в начало двадцать первого века, фамилии, названия, мы получим шанс размотать клубок. Попроси Воробья…
      — Я сделаю. Ты сказал правду, что хочешь поговорить о нас обоих?
      — Да.
      — Тогда ты не имеешь права умереть, не увидевшись со мной. И не вздумай шутить! Никто не смеет морочить голову Жанне Скаландис!
      И выскочила из поля зрения.
      — Не плачь, — повторил Снейк. — Жди меня, и я вернусь, только очень жди…
      Тренькнул вызов. Ребята обнаружили то, что мы и не надеялись найти. Во всяком случае, вот так, сразу. Под имитацией поселка залегал транспортный тоннель, приборы показали совершенно четко. Звук и вибрации были замаскированы мастерски, лишь сверхчувствительная аппаратура сумела зафиксировать наличие силовых полей. Наступило время Изабель. Вместо ревущего бура, четырех метров в диаметре, сквозь породу пополз «червяк», таща за собой кабель с компьютерной заразой.
      Я вторично извинился перед командой корабля и услышал в ответ о взрыве на орбите. Марио постарался на славу, базу вывело из строя минимум на две недели, все спасательные средства, не только китайские, ринулись туда. Основной версией аварии репортеры, естественно, объявили пробой пилотов. В суматохе Елена подняла звездолет, с ней для спокойствия оставались двое людей Ольшанского. Если повезет или, напротив, не повезет, они смогут нас забрать, а пока уйдут с орбиты, делая вид, что направляются к Земле.
      В скафандре мне показалось не то чтобы душно, а как-то незащищенно. Первые минуты передвигался бережно, опасаясь порвать нежную фольгу, после привык к тому, что хрупкий на вид материал не поддавался практически никаким воздействиям. Горняки спустили на поверхность щита груду нужного нам снаряжения, раскатали полотнище маскировки и надули термококон. Изабель вел «червяка», пока тот не уткнулся во внешнюю стенку тоннеля и не подобрал бактериальный рецепт для данного типа пластобетона.
      Я оглядывал испещренные кавернами стены по ходу движения щита. О тупом механическом бурении не шло и речи. «Умные» ненасытные бактерии, продукт фантастической химии столетия, пожирали и размягчали породу, их кратковременной жизни хватало на пару минут, но щит продвигался почти беззвучно, поднимая температуру в ограниченном радиусе. Позади оставался идеально отрихтованный ствол. Неизвестно только, насколько далеко нам придется копать, хватит ли живого материала, купленного за баснословные деньги.
      Припомнилась железная тетрадка. Лишний раз убедился в правоте отправителя, время не давало себя обмануть. Ни Чак, ни Изи не получили отправленных мной миллионов, просто я не учел семейного законодательства, а менеджера «Альт-Националя» чужие проблемы не занимали. Оказывается, деньги, отправленные семье, автоматически продолжали считаться собственностью Антонио, поэтому они мигом были арестованы. Изабель со смехом поведал, что, увидев цифру прихода и расхода, принял сперва кавардак на счету за проделки новых вирусов…
      Но они нашли средства и без меня, вот в чем штука. Сперва Чак, как вечно безработный, ухитрился получить страховку «по временной утрате кормильца». Изи снял свои накопления, затем парни за полчаса продали дом и переехали в недостроенную бесплатную «тыкву». Но это еще не все! Под великим секретом Изабель нашептал мне, что с ним лично связалась Серж и предложила подкинуть джокеров, при условии, что Снейк ничего не узнает. В противном случае обещала свернуть китайчонку его тощую шею. Вот такие дела, верь после этого глазам и ушам своим! Выходит, не все так безнадежно и люди еще способны на поступки… Сколько времени я кручусь среди них, в безумном котле будущего, дня три-четыре, а успел проникнуться почти что нежностью…
      «Червяк» прогрыз дыру. Стенки тоннеля вырабатывались из особого сплава паутины, в основе два типа гибких кристаллических решеток, посему на подбор бактерий ушла без малого четверть часа. Но нет худа без добра. Бур проник в тоннель, пластичная субстанция сомкнулась вокруг его головки, не давая выходить воздуху, и сигнала тревоги не последовало. А воздух в тоннеле, к счастью, присутствовал. После чего по наведенным излучениям Изи отыскал кабели хардов и запустил первую порцию вирусов.
      Мы не стали дожидаться, пока обитатели тоннеля обнаружат место атаки, и Юлий развернул щит. Спустя семь минут уткнулись во внешние каркасные опоры. «Червяк» показывал, как внутри в обе стороны пронеслись штук пять груженых платформ. Затем движение застопорилось, часть ламп погасла. «Петля» залезла в харды! Теперь, чтобы остановить агонию, киллерам противника следовало отсечь возможно более широкий кусок сети, — вероятно, этим они как раз и занимались.
      Я дал команду откупорить первый предохранитель. Снейк располагал тремя подготовленными бойцами высшей квалификации вместо десятка, на который он рассчитывал, плюс один худосочный криэйтор и два горных спеца. Марио я в расчет не принимал, неясно было толком, в чем его польза, пока парень не появился под щитом в знакомом скафандре парализатора. Круто, на подобный трюк мы и рассчитывать не смели!
      До того как первая гильза ушла в ствол, термококон задрожал от рева посадочных дюз. Над нами парковались армейские катера, естественно, их приборы не могла обмануть примитивная маскировка. Изабель оставил на поверхности четыре камеры, теперь мы сквозь завесу пыли могли различать, как по трапам скатываются десятки упакованных в серебро фигурок. Они знали, что диверсанты тут, но не ожидали, что им приготовили неприятный сюрприз, пока Елена прикрывала спутниковый обзор лежащим кораблем.
      Первый слой мин взорвался у поверхности, второй — на высоте двух метров, третий, фугасный, прилип к днищам катеров. Один катер, зияя оплавленной дырой, сумел взлететь. Мы переглянулись с Изи, маленький бандит улыбался, похоже, не сознавал, что начал мировую войну.
      Секунду спустя щит закачался. На трехсотметровой глубине сжатая плазма вырвалась из ловушки. Температура снаружи нашего кокона поднялась до трехсот градусов. Юлий запустил второй бур.
      Великое счастье, что на маленьком Марсе всякий вес ощущался легче. По земным меркам, я тянул на спине килограммов шестьдесят.
      Поселок встретил полной тишиной, вездеходный ангар не пришлось даже взламывать, створки разошлись, реагируя на наше движение, словно парадные двери отеля. С первого взгляда стало ясно, что деревня землеустроителей — сплошная бутафория, жилые отсеки стояли пустыми.
      Следуя полутемному изгибу тоннеля, добрались до подземной шлюзовой камеры. Волк заложил заряд, Серж вскинула трубу десантного разрядника. Я не понимал, как она передвигается с зениткой на плече. Разрядник в свое время африканские мутанты свинтили в Босфоре с пограничного катера, затем продали в Чад, оттуда в Нигерию, где его по баснословной цене выторговал Медведь. Сам Михаил разжился тремя прекрасными бинарными гранатометами мувинг-наведения и великодушно отдал два нам с Волком.
      Но больше всего ребят порадовала посылка от банка «Националь», нашедшая их еще на Луне. Комплект наступательных ганов, в точности как у любезного месье Севажа. Теперь у каждого из нас над головой болтался щетинистый футбольный мяч.
      Изабель сказал, что приборы регистрируют движение в тоннеле, к нам кто-то очень резво приближался. Волк нажал кнопку. Я забыл, что снял шлем скафандра, и оглох. Ворота шлюза сорвало с петель, за ними оказались еще одни. Волк повторил процедуру. Изабель кричал беззвучно, показывая в обе стороны. Я кивками указал Марио налево, а Серж — направо. И снова забыл заткнуть уши.
      Многотонная плита пронеслась и воткнулась в противоположную стену, воздух со свистом выходил в тоннель.
      — Шестеро, — сообщил хард голосом Серж. — Охранные киберы, вооружены тепловым.
      — Атакуй! — сказал я.
      — У меня тоже киберы! — отозвался Марио. Его биопушка становилась бесполезной. — Двину их ганом!
      — Нет, отходи! Медведь, смени его! Не подпускай их!
      — Сделано!
      В воротах шлюза продолжал бушевать ураган, но давление постепенно выравнивалось. Сквозь дыру просматривались очертания то ли склада, то ли цеха с нормальным ярким освещением. Черт возьми, до меня только сейчас дошло, что Мудрый угадал верно. Что бы тут ни происходило, на глубине тридцати метров, это явно не строительство жилых кварталов!
      — Вперед! — скомандовал я. — Иду первым, поднимаю руку, вот так, — все ложатся и без приказа не встают, ясно? Изи — за мной, Волк — замыкающим. Бегом вон до того угла!
      Слева в тоннеле полыхнуло, ударил разрядник Серж. Сразу же еще раз, и еще. Я перевел ган на автомат и прыгнул в дыру. Никто не нападал, мы достигли полоски тени. Помещение было очень большим и сплошь занято трехъярусными стеллажами, как в модных когда-то западных оптовых супермаркетах. Изи сказал, что ему не нравится свет, значит, вирусы сюда не добрались и следует срочно подключиться. Что мы и сделали, откусив со стены резаком лист обшивки в месте кабельных разъемов.
      Свет все равно гаснуть не хотел, зато где-то в глубине зала, судя по звуку, отъехали ворота. Я подсадил парней на второй ярус, приказал сидеть тихо и опустил шлем.
      Изабель трясло, не то от страха, не то от возбуждения, вдобавок от него разило медузой и еще какой-то дрянью. Я начал бояться, что мальчишка не выдержит. Ладно, пусть глушится своим зельем, так ему легче, но как мы добьемся толку от полуживого криэйтора? Я запихнул его в щель между высокими ящиками, всучил разрядник Юлия и доверил готовить к бою мою поклажу. На сборку гамма-экструдера могло уйти добрых полчаса, а энергии хватит, дай бог, на два выстрела малой мощностью.
      Мигнули и разом выключились лампы. В тепловом спектре виднелись десятки низких существ, перебегающих от столба к столбу, отнюдь не человеческих очертаний. Я спрыгнул на пол и понесся перпендикулярно линии атаки, непрерывно давя гашетку гранатомета. Заплечный сепаратор смешивал два жидких реагента и в четыре ствола выплевывал сплошную полосу огня. Следовало оттеснить роботов назад, к выходу, пока освободятся звери.
      Серж освободилась первая. Если результатов собственной стрельбы я не увидел, то эффектный выход десантного разрядника покорил всех присутствующих. Наклонилась и рухнула целая стеллажная секция, кое-что из хранящихся на ней материалов оказалось горючим. Вместо того чтобы облить факел пеной, где-то под потолком загудели нагнетающие вентиляторы.
      — Меня хватит на три минуты! — прокричала Пантера, превратив в головешки сразу троих киберов.
      — Медведь?
      — Я уже здесь, держу выход в тоннель, они там тащат что-то тяжелое. Может, взорвать шлюз?
      — Волк, ползком к нему! Надо завалить проход! Сумеешь?
      — Уже ползу! Здесь невозможно ползти, я слишком легкий! Снейк, пушку мы собрали, но твой криэйтор ранен и совсем отрубается!
      Я бросился к Изабель. Парень лежал, запрокинувшись, пуская слюни. Три попадания. На груди скафандр выдержал, а из бедра и голени хлестала кровь. Я выставил медикейшн его браслета на максимум, затем снял свой и надел ему на вторую руку.
      — Снейки, я не успел воткнуть «Кокон»… — забормотал он. — Я подвел всех… Внешний дефенс объектов юзит на автономных хардах… Я не учел, не смог их отрубить… Я хотел, как дед…
      — Все ты смог! — Я взвалил его на плечо. — Лежи тихо и береги силы!
      — Впереди чисто! — отчиталась из темноты Пантера.
      — Отходим!
      Я волок на себе Изабель с его вирусами, Серж отшвырнула опустевший разрядник, катила тележку с батареями для экструдера. В возникшей кутерьме и у нее и у меня вышли из строя ганы. Бесстрашные летучие «ежи» погибли, защищая хозяев… Следом за нами, бешено оскалясь в треснувшем визоре, волчком крутился Марио, его скафандр дымился и заливал владельца пеной.
      — Там еще четверо! — прокричал он. — Парализатор на них действует, только медленно!
      За пределами склада обнаружился следующий темный тоннель, на сей раз узкий, с плоским полом. И транспортное средство, похожее на открытую многоместную гондолу. Я шлепал Изи по щекам, Серж разложила его тощее тело на дне, поливала раны из баллончика. Марио прикрывал выход. Надо было двигаться дальше, но я не мог рисковать, пока Юлий заводил в новую шахту второй заряд. При неверном попадании хард прогнозировал тектонический разлом с непредсказуемыми разрушениями.
      Послал Волка на разведку. За поворотом обнаружилась громадная наполовину поднятая дверь. Мы вскрыли щиток ручного управления.
      Это был лифт, огромный лифт, в углу которого мирно стояли три отключенных робота в полном вооружении. На всякий случай Волк распилил их на части.
      Щиток был мертв. Киллеры успели отсечь зараженную часть подземного комплекса, вопрос в том, надолго ли. В свете фонарика Медведь продемонстрировал нам реальные плоды деятельности Изабель. То, что мы до сих пор оставались живы, было целиком его заслугой. Вдоль тоннеля, тут и там, беспорядочно валялись патрульные ганы, иные проявляли слабые признаки активности. Страшно подумать, что произойдет, если эта стая электронных убийц очнется! По крайней мере, мы держали верное направление…
      Время я не считал, кровь стучала в висках. Юлий доложил, что бур продвинулся на восемьсот метров, ориентируясь по эху на массу наибольшей плотности, и там застрял. Это не пенобазальт, а особый слой паутины, двойная гибкая кристаллическая решетка неопределенного размера. Моментом восстанавливает пораженный участок. Обойти невозможно, «стена» тянется на сотни метров по всем направлениям, под нами очень крупный объект. Вне сомнения, то, что мы ищем. Кроме того, по суше и с «воздуха» к поселку несется целая армада, включая линкор «Чжан Ю». Это настоящая крепость, приписанная для перевозки банковских ценностей и соответственно вооруженная. Не пора ли пускать плазму?
      Я готов был сказать «да», и вдруг…
      Вспыхнул свет, очень слабый, но моим отвыкшим глазам показалось, что в лицо уперся прожектор. Медведь и Пантера разом приняли боевую стойку. Возле большой двери лифта откатилась маленькая, доселе незаметная. Подняв руки, на узкой лесенке стоял человек. Настоящий человек, в парадном бархате и кружевах, прямо-таки член парламента. Я подумал, что схожу с ума крайне не вовремя.
      — Не стреляйте! — поспешно произнес парламентарий на вполне сносном русском, давая возможность разглядеть себя. Это была женщина, пожилая китаянка, увешанная целой кольчугой регалий. — Достаточно крови! Я желаю иметь беседу с господином Антонио…
      — Май Год! — прохрипел Изи. — Это же Пай Ли…
      — Кто такая? — холодно осведомилась Серж, не выпуская «гостью» из прицела.
      Пай Ли перенесла оскорбление с традиционным восточным стоицизмом.
      — Невзирая на обстоятельства, приятно встретить соотечественника. Представьте меня, юноша, вашим… коллегам,— и добавила быструю фразу на китайском.
      Изи поперхнулся.
      — Госпожа Пай Ли, член Ассамблеи Республики, советник министра обороны и… — Он тяжело выдохнул: — И совладелица корпорации «Охота братьев Ли».
      — Ах да, как же я сразу… — прошептал Марио.— Почему тогда «братья»? — Ничего умнее спросить я не придумал.
      — Потому что Охотой управляют мои сыновья. Господин Антонио, я специально прилетела с Земли, чтобы иметь беседу с вами. Возможно, вы выскажете свои пожелания, я — свои, и обнаружится, что мы преследуем общую цель.
      — Какую же?
      — Мир, господин Антонио. Мир на планете.

      Следует четко понимать, чем отличается плазменная пушка от предохранителя. Пушка — не более чем дитя боевой фантастики, которой я зачитывался в далеком тинейджерском возрасте. Плазменный предохранитель в качестве оружия опасен примерно так же, как мощный ковшовый экскаватор. При толковом управлении натворит еще тех дел… А в реальности представляет собою устройство, внутри которого мудрено изогнутое магнитное поле удерживает в четвертом состоянии некоторое количество сильно сжатой материи. Вот и все, на словах необычайно просто. Предохранители встраивают в клапаны щитов при монтаже энергостанций, чтобы в нужный момент они взрывались и отводили напор магмы в резервное русло. На поверхность их никогда не поднимают, кроме нашего случая, естественно… Если повернуть два ключика и правильно нажать кнопочки, магнитная ловушка ослабнет и бабахнет во всех направлениях, килотонн на десять, скромно, но со вкусом. Я их и брать не хотел, но тот, кто нас экипировал, как всегда, видел дальше и яснее.
      — Вы пытаетесь предложить мне сделку?
      Честно говоря, я понятия не имел, как со столь важной персоной разговаривать. Не исключено, что в это самое мгновение нас окружают, а тетка полезла под пули, потому что электроника вышла из строя.
      — Да, господин Антонио, сделку. Только не на тех условиях, что вы предполагаете услышать. Вы получитепульсатор. Могу я попросить отвести от меня оружие? Вы можете не опасаться, за стенкой шестеро моих телохранителей и пилот челнока, но им приказано не стрелять ни при каких условиях.
      — Неплохая идея! — процедил Медведь, затем оглянулся на меня и нехотя опустил ствол.
      — Да, идея неплохая, — невозмутимо продолжала госпожа Ли. — Учитывая, что в момент моей гибели по периметру завода сработают четыре ядерных заряда и данная цепь никак не связана с пораженным хардом. Если ваша цель — самоубийство, то стреляйте. Учтите только, что человеческий персонал уже эвакуирован. Тут никого нет, кроме нас и бригады инженеров. Кто-то же должен помочь вам запустить пульсатор…
      Мне почудилась в ее голосе издевка, но глазки оставались абсолютно оловянными.
      — Финита! — сплюнул Марио.
      — Тогда почему вы нас просто не взорвете? — подал реплику Медведь.
      — Вы поставили нас перед крайне непростым выбором, — отозвалась Ли. — Поймите, технологию можно восстановить, а утерянное реноме семьи — почти нереально. Корпорация не должна остаться в истории как зачинщик войны.
      — Вы просто тянете время.
      — Нет, мы в равном положении. Должна сделать комплимент вашим специалистам, мы не рассчитывали на использование рабочей плазмы. Смелый ход, господин Антонио. Если вы прикажете сейчас выпустить вторую гильзу, не исключено, что взорвется реактор энергостанции. В таком случае в проигрыше окажутся все. Мы ведем переговоры, господин Антонио?
      — Юлий, — спросил я тихонько в микрофон, — что там наверху?
      — Тишина! — отозвался горняк. — «Чжан Ю» сел в пятнадцати километрах на северо-восток. Или меня сейчас размажут дальнобойным, или…
      — Я обещаю, боевых действий не будет, — прервала Ли. — Если вы сами не спровоцируете.
      — Ладно, пока отбой. Не расслабляйтесь там, — вздохнул я. — Ну, госпожа советник, пошли, пообщаемся.
      За дверцей обнаружился достаточно уютный тамбур. За тамбуром в окошке я разглядел широкую шахту с открытыми в звездное небо половинками люка и два челнока с охраной. Мы присели на жесткие откидные скамеечки. Какое-то время Пай Ли бесстрастно меня разглядывала, словно редкий экземпляр жука отловила. Я поклялся, что не начну болтать первым, к переговорам такого уровня капитана Молина не приучали, да и не совсем понятно было, кто из нас диктует условия.
      — Господин Антонио, вы всерьез надеялись впятером одолеть охрану корпорации?
      — Что я должен вам ответить?
      — Там, снаружи, я сказала неправду, специально для ваших сообщников. Чтобы не наделали еще больших глупостей. На стапель вам не пробиться, это не под силу даже десантной эскадре. Теперь взгляните наверх.
      Под потолком в раструбе вентиляции висел свеженький наступательный ган, ничуть не пострадавший. Я мысленно сосчитал до пятнадцати, успокаивая сердце.
      — Это на тот случай, господин Антонио, если вы, как и прочие звери, окажетесь несдержанным человеком. Отнюдь не угроза. Мое личное оружие.
      — Я успею отдать команду горнякам.
      — Надеюсь, вам хватит ума этого не делать, господин Молин.
      Признаюсь, я вытаращил глаза.
      — Откуда вам известно мое имя?!
      — У политика должно быть много друзей, господин Молин, иначе он быстро теряет власть. Много влиятельных друзей, в том числе и в Глубине. Этой ночью я удостоилась чести быть приглашенной в Гонконг, в Город Мудрых, и беседовать с группой обладателей высших данов, в том числе с господином Стасовым. — Она примолкла, давая мне время переварить информацию.
      Наверняка я выглядел крайне глупо, но ничего со своим лицом поделать не мог. Пай Ли на секунду задумалась. Миниатюрная бабулька из восточных сказок, с титановым сердечником внутри… В полной тишине я ждал продолжения. Из приоткрытой дверцы доносилось бормотанье Изабель, кто-то из ребят передавал по кругу термос.
      — Беседа была, как вы понимаете, неофициальной. Кроме меня на встрече присутствовали несколько очень серьезных фигур, в том числе из состава правительства, однако господин Стасов пригласил нас как частных лиц. Мы дали обязательство не делать записей, хотя это пустая формальность, в вирте Мудрых провести невозможно. Мудрые сделали нам два весьма заманчивых предложения и любезно предоставили шесть часов на обдумывание. Суть первого предложения состояла в следующем. Китайская республика в одностороннем порядке аннулирует требования по продлению концессий на территории России и выходит из Восточного Пакта в части обороны. Выражаясь более определенно, Китай перестает претендовать на Восточную Сибирь и должен заявить об этом по всем дипломатическим каналам. С выходом из Пакта совместная оборонительная доктрина теряет силу, это очевидно…
      — А взамен?
      — Взамен перестает действовать Европейская Конвенция по чистоте генотипа.
      — Но Стасов не уполномочен…
      — Дослушайте, господин Молин, — отрезала Ли.
      Я заткнулся. Перед этой сморщенной теткой хотелось встать навытяжку.
      — Второе предложение… отдавало на тот момент бессмыслицей, но события последних двух часов приводят меня к иному мнению. Корпорация Ли передает ООН действующую модель антиграв-пульсатора и рассекречивает все документы. — Она сцепила руки под подбородком и примолкла.
      — Взамен?.. — решился я.
      — Взамен Корпорация получает вас, господин Молин.
      — Эээ… Как — меня? Зачем я вам нужен?
      Госпожа министр прислушалась к чему-то в своем харде, затем сделала движение, точно собиралась погладить меня по рукавице скафандра. Возможно, мне почудилось, или она и вправду испытывала смущение?
      — Хотите кофе, господин Молин? Или лучше пива?
      — У меня раненый за стенкой. Какое кофе? — Честно говоря, от пива бы я не отказался. А еще лучше — от глотка коньяка. Коньяк лучше подходит человеку, которого собираются продать или уже продали.
      — Если вы позволите, раненому помогут. В моем челноке оборудован полный реанимационный пансион. — Упреждая мои протесты, Пай Ли поднялась и сложила ручки в молитвенном жесте. — Господин Молин, неужели вы до сих порне поняли? Простите, я много старше вас, некоторый цинизм позволителен. У вас не было ни малейшего шанса на успех. Господин Стасов, к сожалению, не захотел сообщить вчера, где вы находитесь, в противном случае удалось бы избежать нелепых жертв…
      — В противном случае вы запели бы по-другому! На долю мгновения ее глаза потемнели, но Пай Ли тут же взяла себя в руки.
      — Возможно, вы правы, не будем спорить о частностях. Вас действительно почти невозможно опознать, чужой хард, маска… Кроме того, как старшая по возрасту, опять же позволю заметить, вы вели себя недопустимо рискованно, вы могли погибнуть в Лагосе!
      — И что бы изменилось?
      — Очень многое. Господин Стасов поставил выполнение второго соглашения в прямую зависимость от первого.
      — Вы не можете решать за правительство…
      — Господин Молин, мы и естьправительство. Я имею в виду не семью Ли, а…
      — Я понял. Теневой кабинет.
      — Забавно… Что же, пусть будет такое название. Если ваши люди уберут оружие, мы сможем помочь раненому?
      — Баш на баш. Отключите ган. «Титановая» бабушка принимала решения, как и положено главе семьи. Шипастый охранник рухнул к моим ногам. Серж принесла белого, как простынка, Изабель. В шахте закрылся люк, затем двое подопечных советника забрали криэйтора в челнок.
      — Итак? — спросил я, откупоривая пакет пива.
      Господи, благодать-то какая! Может, перед смертью не надышишься, но напиться вполне реально! Только теперь я заметил, какая жарища стояла в скафандре. Да и воздух в тоннеле, без вентиляции, нагревался с каждой минутой. Либо внизу бушевал пожар, либо кислородные фермы, лишенные управления, не справлялись с отводом тепла.
      Вместо охраны из второго челнока вышли трое мужчин средних лет, двое почти седые, последний помоложе, в темных очках. Оказавшись в тамбуре, церемонно поклонились матери, затем мне. Откуда ни возьмись, между нами возник столик с напитками и включенным сегментом харда. Китайцы сохраняли вежливое молчание. Звери смотрели, выпучив глаза, Серж беззвучно бормотала ругательства. Я испугался, как бы ей не пришло в голову захватить всю семейку в заложники. Встал и задвинул дверь в тоннель. Не ахти как вежливо, зато спокойнее…
      Я попытался сохранять максимально равнодушный вид. На разрушенной вирусом базе напротив меня сидели бандиты столь высокого калибра, что язык не поворачивался их так обозвать. Слетелись специально из-за меня, побросав миллиардные свои делишки, промчались миллионы километров и терпеливо, как школьники, сидят, ручки на коленках. Вот оно, олицетворение таинственной мощи Востока, подчеркнутая терпеливая скромность вершителей судеб. Непроницаемые щелочки глаз, отсутствие малейших украшений и — о, чудо! — нормальные мужские ногти…
      — Итак, — повторила Пай Ли, — господин Стасов хочет получить нечто эфемерное, легенду, несуществующий пульсатор, технологию, несовместимую с законами изученной физики… Мы хотим получить нечто эфемерное, легенду, химическую формулу несуществующего допинга. Сказку взамен сказки. Справедливая сделка, вы не находите, господин Молин?
      — Так… — сказал я. — Пансион на Марсе. Теперь все понятно…
      — Вас никто не предал, если вы этоимеете в виду! — вскинулась Пай Ли. — Лишь два часа назад, после встречи с президентом Китайской республики, господин Стасов открыл ваше местонахождение. Он оставил нам десять минут до вашей высадки. Охрана чудом успела вывести персонал, от плазменного заряда погибло бы по меньшей мере четыреста человек. Я не обманываю, два блока реактора разрушены.
      — И что… что сказал президент? Виртуальная война ведь давно идет. Китай не вступит в реальную войну?
      — Если вступит, то на стороне Содружества. Четверть часа назад заключено перемирие, на восемь вечера по Гринвичу назначена встреча министров иностранных дел.
      Я не мог сидеть, встал и принялся топтаться. Братья Ли следили за мной без малейших признаков эмоций.
      — Что-то у вас не складывается, госпожа советник! Никакой Стасов, будь он трижды Мудрый, не смог бы отменить Конвенции по генотипу… Я так понял, для европейской расы, извините, конечно, это болевая точка!
      — Справедливо. Но он не трижды мудр, как вы изволили заметить, а по крайней мере двадцать один раз.
      Я захлопал глазами.
      — Вместе со Стасовым по всемирным каналам выступили с совместным обращением двадцать Мудрых, из них четверо — мои соотечественники. Через некоторое время к ним присоединились еще семеро, возможно, их уже больше.
      — Забастовка?! — ахнул я.
      — Как? Слово мне незнакомо, но корневой смысл я улавливаю. Лучше плохой мир, чем отличная война, разве не так, господин Молин?
      — Этот «плохой» мир будет в вашу пользу…
      — Отнюдь. Исключительно в пользу естественного исторического развития общества. Наша семья не относит себя к национальным шовинистам, но руководствоваться идеями некоторых европейских социологов, в том числе русских, китайский народ не считает нужным.
      — Какими идеями?
      — Например, стерилизовать от трех до пяти миллиардов моих сограждан. — Она изящным жестом взяла из вазочки орешек. — Человек такой же плод мироздания, как травинка или муравей, господин Молин. Не фашистам из Партии натуралов определять, какая раса будет доминировать на планете.
      — Одну секунду! — Меня внезапно посетило небольшое озарение. — Вы с сыновьями! Вы женщина, но знаетесвоих детей!
      — Вы наблюдательны, господин Молин. — Пай Ли чуть поклонилась, скрывая улыбку. — Любой ученый, и самого высокого дана, совершает ошибки. Это лишь цена за открытия, не так ли? Вы сами подсказали Стасову путь решения — проверить колонии порченых, и он бы еще очень долго их проверял, если бы мы не встретились. Что составляет здоровый фундамент семьи, господин Молин? Традиции! В традициях узкого круга китайских семей, я имею в виду — влиятельных семей, естественное деторождение не считается преступлением…
      — Так вы сами?..
      — Разумеется, это запрещено Демо-департаментом ООН и точно так же преследуется в моей стране. Однако законы люди издают, а традиции создают людей. Солидные кланы не могут допустить риска подмены, а политическая игра, господин Молин, — слишком серьезное дело, серьезней любой войны. Я буду с вами абсолютно искренна, минимум шесть поколений моей семьи практикуют криминальное деторождение. У нас и у некоторых наших друзей достаточно денег, чтобы под вывеской элитного инкубатора спрятать родильный дом.
      — И каков результат? — для порядка поинтересовался я. То, что она ответит, я знал заранее.
      — Всякий результат подобен палке о двух концах, не так ли, господин Молин? В клане Ли нет пробоев… — Она выразительно притихла, давая мне закончить мысль.
      — Но… у вас рождаются мутанты, не соответствующие… — Я уже понял, что не угадал.
      Пай Ли покачала головой, сыновья синхронно отхлебнули кофе.
      — Это побочный эффект, против Демо-полиции мы бессильны. Дети с врожденными нарушениями точно так же, как в Европе, получают компенсации и выбывают из активного социума. Самое страшное последствие заключается в сексуальной деформации. Я — натуралка, а младшая моя сестра порченая, как и двое двоюродных братьев, как и мои сыновья… — Последние слова она произнесла с видимым напряжением.
      Я потрогал кончиком ботинка упавший ган, отхлебнул пива, заглянул в тоннель. Звери покуривали вокруг экструдера, гранатомет Медведя чуть слышно посвистывал в боевом положении.
      — Вам приходится это скрывать?
      — На семью не может упасть даже малейшее подозрение, господин Молин.
      — Я чувствую себя готовым трупом, госпожа советник.
      — Вы могли стать трупом в Нигерии или час назад. Мой сын предлагал распылить транспорт, как только вы сели на Марсе.
      Я поежился. Святые яйца, каким посмешищем выглядела наша диверсионная операция!
      — Что вам нужно от меня?
      Один из братьев уложил в гнездо пластинку носителя. Над столиком в перекрестии зеленых лучей появилась до боли знакомая фигура в кресле-качалке.
      — Не пытайтесь отвечать! — предупредила советница. — Это запись. Господин Стасов слишком боится собственных вирусов.
      «Добрый день, Максим. Надеюсь, вы живы. Извините за накладки. Если захочется в чем-либо меня упрекнуть, вспомните: это вы ко мне пришли за помощью, а не наоборот. Я свои обещания выполнил, вы беспрепятственно покинули страну и, смею надеяться, не заметили погони. Кроме того, вы получите пансион, лучшую аппаратуру и лучших специалистов, которых любезно предоставит ваша собеседница. Я облегчу уравнение, Максим. Вы — единственный из пробитых, кто, предположительно, может выровнять ситуацию. Я сказал «предположительно», но у правительства нет времени разыскивать по карантинам людей, которые входили вместе с вами в число первых тестеров «барабана». Вашим геномом будут заниматься, пока вы не вернетесь в прошлое. Снейка продержат в тюрьме столько, сколько будет необходимо. Если вы не появитесь по истечении десяти дней, возникнет вероятность, что не появитесь и в следующие десять лет. Мои партнеры попытаются вызвать искусственный пробой, но это крайне нежелательно. Может возникнуть не взрослый Молин, а ребенок или ваша бабушка. Я буду ждать Максима, и не я один».
      Изображение сместилось. По другую сторону дачного столика сидела Жанна в белом открытом платье.
      «Макс, я так готовилась… Теперь не знаю, что сказать. Послушайся Изи, все это кажется настолько диким, но он прав! Пусть онипервыми получат формулу, пусть имеют монополию и продают вакцину всему миру! Они заработают миллиарды, если пробой удастся остановить, но зато мы избегнем войны. Для них деньги важнее сибирской тундры, отрежут кусок Тибета, подсыпят грунта в океан, придумают что-нибудь… Макс, мы нашли кое-что. Первые Ванны очистки носили имя Льва Шлеймана, он жил в конце двадцать первого века. Но Шлейман опирался на изобретения Константина Бабичева, который, в свою очередь, работал в клинике Лессингтона. Был еще такой Антон Зинуля, якобы он первый добился устойчивого иммунитета к драгу… Почти нет упоминаний об этих людях в архивах, это было слишком давно. Я не о том… Прости меня, что так вышло, Изи просил заранее не говорить. Если ты вернешься и не передумаешь, если ты еще захочешь поговорить о нас обоих, то… Понимаешь, никто об этом не говорит, но обратныйпереход поддается контролю! Изи выяснил: если ты захочешь, то методика уже разработана, ты сможешь остаться со мной…
      Я сидел, разинув рот. Китайцы дипломатично шептались в уголке. В центр проекции вернулось лицо Стасова.
      «Надеюсь, уравнение облегчилось. Выбор невелик. Можете снять шлем и подняться на поверхность, тогда наши мелкие заботы очень скоро перестанут вас затрагивать. А произойдет следующее. Пусть ваша собеседница поправит, если я ошибся В прогнозе. Спустя какое-то время они выведут пульсатор в космос и первым импульсом сместят солнечные батареи Содружества, обеспечивающие энергией шестнадцать баз на Венере и Меркурии. Причем прибор будет находиться на одном из сотен стандартных кораблей, и вычислить его окажется невозможно. Последует ультиматум России. Вторым импульсом сместят орбиты нескольких астероидов, спровоцировав их падение в океан у восточного побережья США, подальше от собственных границ. Америка вступит в войну, Содружество расколется. После второго залпа пульсатор будет уничтожен, поскольку для верной поляризации сил прибору требуется строго определенная точка пространства.
      Алгоритм дальнейших событий раскрывать не стану, глобальные пертурбации не для вас. Люди, которые пошли за вами, будут убиты спустя несколько минут. События представят следующим образом. Шайка российских порченых, наглотавшись тяжелого допинга, захватила мирный корабль Китайской республики, убила столько-то мирных граждан, требуя «очистить Марс от проклятых желтокожих»… Я прошу прощения у вашей собеседницы. Китайская сторона потребует извинений и миллиардных возмещений. В какую сторону качнется общественное мнение в Европе относительно порченых, предугадать несложно… Макс, я продолжаю считать вас человеком, которому не все равно».
      Запись окончилась. На пластинке накопителя вспыхнул красный огонек форматирования. Я почувствовал, что, если немедленно не глотну чего-нибудь покрепче пива, начисто потеряю способность соображать. Младший из братьев подтолкнул малюсенький тюбик «Хенесси». Пай Ли закурила ароматическую сигаретку. Слишком уж складно все получалось, даже не складно, а стык в стык. Годами сотни ученых корпят над агрегатом, способным сдвигать планеты, а потом приходит необразованный зверь и получает такую игрушку ни за что, за обещание поковыряться в прошлом. Нет, явно тут закопан второй слой, который мне не хотят… Ну, конечно! Я отшвырнул пустой тюбик.
      — У Стасова должен иметься еще аргумент, госпожа советник, не так ли? — передразнил я. Получилось не вполне похоже, но Пай Ли юмор оценила, дернула правой бровью. — У вас все равно нет гарантий, что я вернусь.
      — Я этого и не скрывала. Господин Стасов гениальный стратег, он сумел убедить других Мудрых в своей правоте, хотя не имел никаких прямых улик. Теперь они эти улики получили. В ваших скафандрах и снаряжении имеются скрытые передатчики. Начиная с захвата транспорта и по сей момент Мудрые получают полные доказательства, запись нашего разговора также транслируется.
      — Что же вы так прохлопали?.. — Я постарался вложить в вопрос максимум злорадства.
      — Мы слишком поздно заметили, что ваше судно-камикадзе успело выпустить более десятка ретрансляторов, их посчитали осколками от взрыва. Теперь поздно сожалеть. Китай подвергнется обструкции, а пульсатор не успеет взлететь, как здесь окажутся все космические силы США. Реноме «Братьев Ли» не должно пострадать, господин Молин. Корпорация сама объявит о своем успехе и в знак доброй воли отправит установку экспертам ООН, с почетным эскортом русских зверей. А спустя неделю корпорация сообщит о новых разработках в деле ликвидации пробоя, и о пульсаторе забудут. Помимо всего прочего, мы деловые люди, не так ли? Корпорация предлагает господину Антонио, прямо здесь и сейчас, заранее подписать контракт на пять процентов комиссионных от продаж.
      Очкарик неуловимым движением выложил на стол три пластиковых планшетки с эмблемами «Охоты».
      — Не верю, госпожа советник.
      — Простите?
      — Не верю! Кто же отдаст приказ о бомбежке мирного поселка? А ваши слова, что никакой десант не прорвется? А ядерные заряды по периметру?
      Братья обменялись быстрыми взглядами с мамашей. Видимо, им остро необходимо было посовещаться, но оставить меня одного побаивались. Вдруг передумаю?
      В эту секунду у меня за ухом пискнул доставшийся по наследству хард. Я едва не подпрыгнул от неожиданности. Наверняка кто-то вызывает этого, как его… Леона.
      — Максим? Это Стасов. Попроси госпожу Ли включить ее стационар.
      Виртуальный садик Мудрого сменился интерьером кабинета в тяжеловесном ампирном стиле. Стасов улыбался. Лицо Пай Ли, напротив, перекосила гримаса.
      — Прекрасно, госпожа советник, — с поклоном произнес Изабель. — Скажите вашим сыновьям, что все прекрасно! По ту сторону столика происходило нечто невероятное. Советница, не переставая кривляться, пучить щеки и вращать глазами, произнесла короткую фразу на китайском. У одного из седых выпала из рук на брюки туба с кофе, второй как-то криво приподнялся, хватаясь за живот, и, скрючившись, рухнул на пол. Мгновение спустя обоих нещадно рвало. И не только рвало. Запах пошел соответствующий .
      Очкарик забился в угол, судорожно бормоча в микрофон, советница рухнула на колени, пытаясь трясущимися руками удержать детишек от ушибов. Стасов хохотал. Двери с обеих сторон затряслись одновременно. Из посадочной шахты в полуоткрытую щель пытались пропихнуться сразу трое бронированных головорезов-охранников, за их спинами сквозь люк челнока вваливались еще по меньшей мере пятеро, вооруженные, точно идущие на абордаж пираты. Вот тебе и мирные переговоры. Я бросил взгляд на лежащий ган — прицелы не светились. Пай Ли, перемазав китель, боролась на полу с бившимся в припадке сыном. Второй свернулся зародышем, поливаясь сразу из всех отверстий.
      Дверь со стороны тоннеля оторвали вместе с защелкой, в проем просунулось бревно десантного разрядника. Стасов продолжал смеяться, повиснув над свалкой.
      Встретившись с превосходящей огневой мощью, охранники застыли.
      — Оружие на пол! — прошипела Серж, осторожно перешагивая через эластичный порожек. Я замер, вжавшись спиной в переборку. Если она выстрелит в тамбуре, меня зажарит прямо в скафандре, заодно с остальными. В тоннеле послышались команды Медведя.
      — Слева четверо!
      — Стоять!
      Всеобщее оцепенение прервал Стасов. Он что-то сказал, после чего семейство Ли разом затихло, только икали хором. Советница встала, опираясь на стену. Прическу ее разнесло в стороны, будто пальцы в розетку совала, макияж расплылся, орденские планки посыпались на пол. Пай Ли тяжело хватала ртом воздух, но уже пыталась взять ситуацию под контроль.
      — Снейк, мы окружены! — раздался в тишине голос Медведя. — Их тут целая рота. Что делать?
      Охранники Ли держали пальцы на крючках, зеркальные щитки их шлемов отражали перекошенное лицо советницы. Я скосил глаз в сторону Пантеры, плечо ее начало подрагивать под полутора центнерами железа.
      — Не надо… крови! — Пай Ли вытянулась перед жалом разрядника. Ростом она едва доставала Пантере до пояса. — Позвольте мне привести себя в порядок, и мы продолжим.
      — Нет! — заявил я. — Вы нас вторично обманули. Прикажите охране сложить оружие, иначе я даю команду горнякам!
      Пай Ли беспомощно огляделась и дала команду. Сыновья ее наконец поднялись на четвереньки и, ковыляя, отправились в челнок. Марио выносил в коридор и складывал в кучу всевозможные стволы и боеприпасы. Безоружные охранники собрались вернуться восвояси.
      — Это не все! — сказал я. — Всем вашим людям, включая тех, что засели в тоннеле, и пилотам, сдать харды. И, по одному, — марш на склад! Волк, проверь челноки и принеси Изабель! Марио, укладывай всех на пол, руки в стороны. Если кто-то шевельнется, убей его! Серж, возьми бинарник, проверь шлюз, где они прятались! Погоди, сначала распили этот ган! Госпожа советник, если после вашего приказа мы обнаружим хотя бы одного скрывшегося бойца…
      — Никого. Никого больше нет. Дайте мне умыться.
      — В обеих шлюпках чисто! — доложил радостный Волк, подталкивая в спину двоих зашуганных пилотов. — Изи штопают, он в отключке. Будить?
      — Не трогай. Отбери харды у этих двоих засранцев и привяжи обоих к трапу, а то еще подмогу вызовут…
      — Господин Молин! — прохрипела советница. — Не позорьте нас…
      — Вы сами себя позорите. Стойте, я вас никуда не отпускал. Юлий, малейшее движение со стороны китайской эскадры, и ты запускаешь гильзу! Малейшее, уловил?
      — Сделаю, командир!
      — Пантера, как там?
      — Чисто. Добила двух киберов.
      — Пре… Отлично. Возвращайся и проводи госпожу Ли в душевую. Глаз с нее не спускать.
      Пай Ли собрала в кулак остатки гордости:
      — Вы полагаете, я сбегу без скафандра?
      — Полагаю, что пришла ваша очередь не делать глупостей, советник.
      Я вытащил столик с пивом и Стасовым на дно тоннеля. В тамбуре было невозможно дышать. По пути я чуть не выронил собственный шлем. Потом несколько секунд не мог вскрыть пивной пакет, пальцы не слушались. Стасов прекратил веселиться, смотрел донельзя строго.
      — Не бойтесь говорить ей «прекрасно», Максим. Я уже заблокировал вирус.
      — Вирус? Как вы это делаете? Гипноз?
      — Разве можно применить гипновнушение через хард, Максим? Помните, вы любопытствовали на тему биоинтеллекта? Не харда, а настоящего искусственного мозга? Мы действительно кое-чего добились в Глубине, хотя о настоящем успехе говорить рано. Но аналогия, уверен, будет вам близка. Как обычный квантовый хард выходит из строя при вирусной атаке, так и мозг человека способен «заразиться» от другого органического мыслящего объекта. Мы с друзьями обкатали пока несколько простейших, вполне безопасных программ временного действия. Результат вы только что видели.
      — Вы заманили ее в Глубину?
      — И не только ее — под контролем желудки еще восьми высокопоставленных деятелей. Скажу по секрету, они уверены, что я могу их в любой момент прикончить. На самом деле это не так, пробить защитные структуры на столь глубоком уровне пока невозможно. Но мы работаемнад этим, самое уязвимое звено — это нервная система.
      — А сыновья? Как же они?
      — Йэп! Это же вирус, Максим. Он идет дальше, но голосового интерфейса недостаточно. Госпожа Ли контактировалас членами семьи… Все, информация строго секретная, хватит с вас кошмаров, есть дела поважнее. Я знал, что эти хитрецы попытаются нас провести. Когда она вернется, я повторю угрозу превратить ее в червяка, отнеситесь к этому с юмором. Им жутко не хочется отдавать пульсатор, но придется. И все же будьте начеку.
      — Мне страшно, Стасов.
      — Вам?! Страшно?! Вы минуту назад показали замечательные командирские качества.
      — Мне страшно, что после пробоя человечество столкнется с проблемой похуже. С вашими органическими вирусами. Сегодня вам кажется, что держите палец на кнопке, а завтра?
      Стасов подошел совсем близко, его лицо чуть расплылось по краям. Позади, в пустом складе, гулко разносился хохот Волка и визгливые команды Марио. Судя по интонациям, он вошел в раж, чувствуя себя настоящим тюремным надсмотрщиком.
      — Слышите, Стасов? — Я добавил звука на внешний микрофон. — Слышите? Вчера этот порченый питерский пацан был всего лишь лаборантом и мелким контрабандистом. Его лупили на Мистериях натуралы и тихо ненавидели соседи. А сегодня он — «человек с ружьем» и пинает ногами беззащитных ребят, которые вовсе не преступники, а так, «шестерки»… Я здесь, потому что мне не все равно, а им просто нравится. Что дальше, Стасов? Вам мало пульсатора, что вы еще изобретете?
      — Понятия не имею, — честно откликнулся Мудрый. — Как там выразилась госпожа член Ассамблеи? Естественный исторический процесс? Она видит прогресс в засилье монголоидов, а я — в отмене всяческих ружей. Мы живем в свободном мире, у каждого свой прогресс, не так ли?

      Барабаны, огромные и гулкие, маленькие и звонкие, целые скопища, вселенские стада барабанов везде. Не скрыться и не заткнуть уши, они ползают по телу, они дробятся и заселяют каждую клеточку. Они раскачивают мозг изнутри…
      — Стой, стой, нельзя вставать! А, блин!.. Лейтенант зацепился пуговкой за открытый ящик стола и не успел перехватить падающее тело. Молин растянулся на пыльном коврике, чудом разминувшись лбом с краем панцирной койки. Он смотрел на мир снизу и сбоку. Мир состоял из железных сеток, серых клейменных одеял, запахов табака и отсыревшей кирзовой кожи. Подбежали ноги в грязных ботинках, потом еще одна пара, и еще. Он успел удивиться, почему так пыльно под кроватями, разве тут никто не убирает? Тут его голову бережно переложили на подушку, и он увидел собственные голые ноги в синих носках. Потом левую руку больно скрутили повыше локтя, мир подернулся слезой, стало тепло и очень приятно. А главное — почти не стучали проклятые барабаны.
      — Макс, Макс! Посмотри сюда, узнаешь меня?
      — Сколько пальцев я показываю?
      — Моргните дважды, если меня слышите! Появился потолок, обилием трещин похожий на карту высот. Появился доктор, а потом здоровый мешок апельсинов. Или сперва апельсины? Значит, он в больнице, туда всегда таскают цитрусовые.
      Двое сели по сторонам, в халатах, Вукича он узнал. На напряженном бледном лице майора шевелились неровно подстриженные усы.
      — Ну, ты даешь, соня! Почти двое суток дрых, мы уж волноваться начали, не пора ли будить! Понравилось тебе, что ли? — Майор заглядывал в глаза, почти по-женски поглаживал бессильную руку, ждал чего-то.
      — Я… я в порядке, — выдавил Молин. — Дайте таблетку, башка разрывается.
      — А вот таблетку пока нельзя, потерпи, дружочек. Барабанит в висках, да?
      — Ага…
      Он потерпел. На вторую ночь приснился кошмар. Очнулся под койкой, отбивался, не открывая глаз. Толпой навалились, кое-как успокоили. Приснилось, что дерется голыми руками со стаей гигантских железных стрекоз…
      Самое поганое, что ему никак не удавалось вспомнить.Он внятно докладывал о своих ощущениях, послушно прошел привычный круг анализов, предстояло еще минимум три подобных круга. К обеду Молин вспомнил все, что происходило до укола, но дальше… Дальше память заволакивалась противной сизой пеленой, за которой что-то происходило, метались неуловимые тени, иногда появлялись звуки… Но не более того.
      — И бог с ним! — сказал Вукич, когда они спускались по морозной лесенке к машине. — Очнулся, это главное. Сейчас две недельки в Дагомысе, как положено, контрольный анализ, и в отпуск. Можешь считать, мы уже отрапортовались! Куда поедешь, не думал?
      — Нет… — Молин приложился лбом к ледяным узорам, следя, как за окном проплывают пористые мартовские сугробы. — Отрапортовались? Больше добровольцев не будет?
      — Нет, ты последний. — Майор отворил правую дверцу. — Познакомтесь, это Максим, это Анна Викторовна, твой лечащий, так сказать, на период реабилитации.
      — Очень приятно, можно просто Анна! — Низкая докторша в пушистой лисьей шубе походила на мохнатый колобок. — Документы все уже у меня. Почувствуете себя плохо, немедленно сообщите. Договорились?
      — Его учить не нужно, — засмеялся майор, протягивая в форточку пропуск. — Капитан у нас опытный пациент, ветеран, можно сказать!
      — Почему вы закончили? — спросил Молин. — Разве что-то прояснилось?
      — Признано бес-пер-спек-тивным… — Вукич вырулил на проспект. — Комиссия специально ждала рапорта по твоему состоянию, утром шеф уже отчитался «наверх». Всем спасибо, все свободны, как говорится…
      — Не может быть! Никогда не случалось, чтобы свернули программу, не дождавшись полугодового контроля!
      — Все когда-то в первый раз случается. — Майор нарочито внимательно следил за дорогой. — Ни малейшей зацепки, понимаешь? Да на себя посмотри, двух суток не прошло, а здоров, как бык! Если чего и добились, так, скорее, обратного эффекта. Нарики дозняк с перепугу снизили… Ха! Ну, это не надолго, они скоренько наверстают!
      — А остальные?
      — А что — остальные? Живы, если ты это имеешь в виду. Возвращены в распоряжение ГУИН, как всегда. Контроль мы проведем, само собой, но, скорее, для галочки… Нету, Максим, по нашему профилю ничего любопытного. Но на размере твоих премиальных это не отразится! — захохотал майор.
      Молин не поверил, но, поразмыслив, решил Вукича не теребить. Начальству виднее, как поступать. Вполне вероятно, что, по традициям Конторы, дело обстояло с точностью «до наоборот». Таким образом группе давали понять, что тема закрыта и упоминанию не подлежит, а итоги перебрасывались совершенно другому ведомству.
      Дома Максиму показалось непривычно темно и душно. Он прошелся по пустой квартире, поводил ладонями по знакомым предметам, раздернул занавески, с натугой отворил дверь на балкон. До отлета оставалось три часа. В холодильник можно было не заглядывать, в санатории кормить будут как на убой, обязанности свои Контора выполняла строго. Даже в годы всеобщего развала и взаимных неплатежей. Нынче с финансами стало получше, нечего и сравнивать. Деньги… Максим высыпал на пыльную полировку стола горку мелочи и две заклеенные банковские пачки.
      Что-то его смущало, не позволяло окончательно расслабиться. Казалось бы, на сей раз прошло донельзя замечательно. По сравнению с опытами трехлетней давности, когда почти два дня корчило и выгибало так, что думал: не встану больше. Но поднялся ведь, и печень прочистили, и иммунитет за месяц восстановили, и лишних пять кило набрал.
      Тогда погибли трое зэков, а может, и больше, Молину не докладывали. После него работали еще две группы добровольцев, Вукич ходил в свеженьких капитанских погонах, а старшим был Васенко, которого потом забрали из Конторы, по слухам, в разведку…
      Но в прошлый раз у Молина не случалось провалов в памяти, это уж точно! Лучше бы подводила память, чем испытывать недельную боль в мышцах… Он не мог отделаться от мысли, что за сутки тесного знакомства с «барабаном» что-то произошло… Нормальный человек, открыв утром глаза, не ощущает времени, что он провел во сне. Кажется, только прикорнул, и звенит будильник! А здесь химера такая, точно и не дрых, а в полудреме валялся, и не сорок часов, а гораздо дольше. Впрочем, вот он, календарь, все без обмана…
      Максим откинул край паласа, не снимая ботинок, прилег на тахту, открыл нижнюю секцию «стенки». В глубине покоилась древняя семейная реликвия, пузатый чемодан с оторванной ручкой и металлическими уголками. С клеенчатым чудовищем связаны были самые ранние воспоминания. Когда родители еще жили вместе и первый дом был там, где в окна по ночам заглядывало северное сияние, маленький Максимка целиком умещался внутри чемодана. Он раскладывал вокруг себя отцовские кокарды, помятые кнопки дверных звонков и играл в летчика… Потом чемодан сопровождал его в пионерские лагеря, потом превратился в хранилище фотоальбомов и прочих раритетов детства. Изнутри на крышке и высоких бортиках руками Молина было наклеено великое множество журнальных вырезок — здесь в одной компании обретались «Смоки» и «Чингисхан», размалеванный в защитную окраску Шварценеггер и таинственная Мирей Матье, три мушкетера во главе с юным Боярским и роскошная певица Сабрина…
      Мирей Матье. Молин сдавил пальцами мочки ушей. Неужто снова начинается? Комната качнулась, издали донесся затихающий перестук тамтамов. Нет, вроде отпустило. Вукич говорил, что зараза держится в крови пять суток, а идут только третьи, всего можно ожидать. Мирей Матье. Фотография чарующей француженки за десятилетия поблекла, но ее улыбка, щека, уложенная в изгиб локтя, обладали странной силой. Словно подул жаркий средиземноморский ветер, словно вспыхнули огни южного побережья, где всегда лето и девушки, подобные ей, улыбаются так загадочно и маняще…
      Он очнулся от собственного крика и звона стекла. Левая рука сжимала статуэтку, тахта завалилась набок, чемодан с альбомами опрокинулся, а в окне зияла дыра. Стул, которым он запустил в окно, валялся у батареи, весь усыпанный осколками. Сам Молин стоял почему-то в углу, грудная клетка раздувалась, будто кузнечный мех, зубы стучали. Святые яйца, что это было?
      Дисциплина превыше всего. Он с усилием разжал руку, водворил бронзового Дон Кихота на место и нажал кнопочку на панели телефона. Анна сняла при первом гудке.
      — Уже едем, не волнуйтесь! Дверь сможете открыть?
      Следующие пять суток Молин провел как заправский курортник. Анализы, кефир, процедуры, шезлонг, полдник с печеньем, уколы, легкое чтение. Апрельское солнце не позволяло понежиться на огороженном куске пустого пляжа, но так было даже лучше. Не отвлекало.
      Он часами просиживал в куртке, уставившись на свинцовый горизонт. Когда за ним приходили, включал счастливую улыбку, хихикал с сестрами и думал. О Мирей Матье. О том, почему не может о ней не думать.
      Это случилось на шестой день. Он вскочил, комкая мокрую от пота простыню. Мирей Матье. Нет, другая! Электронный будильник показывал полтретьего ночи, за стеклянной дверцей дежурные сестры звякали чайником, светились огоньки реанимационного комплекта.
      Не Мирей, совсем другая. Он чувствовал ее руки на плечах, чувствовал, как напряглись ее ягодицы, когда она встала на цыпочки для поцелуя… Этой женщины не существовало раньше в его памяти, рановато еще поддаваться склерозу, да и не так уж много подруг успел поменять, со всеми приездами и отъездами. Она трогала его губы своими и шептала… Она шептала. Теперь он ясно вспомнил, чертовски похожа, но совсем не шансоньетка, другой подбородок, и глаза! Она шептала: «Я буду ждать тебя, зверь…» Почему — зверь? Или не зверь, а Змей?
      По инструкции следовало немедленно нажать кнопку в изголовье. Капитан потянулся к мерцающей в полумраке точке, но застыл на полпути. Он вспомнил.
      — Какое счастье, что ты есть, Жанна! — прошептал Макс. — Боже мой, какая ты молодчина!
      Утром он пил кефир и сдавал кровь, заигрывал с дежурной и смотрел на море. Ниже беседки спускаться было нельзя, издали он видел, как молчаливые ребята в штатском пропустили в ворота джип с московскими номерами. С Вукичем приехали еще двое, одного Макс узнал, видел мельком на полевых испытаниях в девяносто шестом. Но не в правилах Конторы показывать, что кого-то узнаешь, если тебя специально не представляли.
      Троица поспешно скрылась в пятом корпусе. Черт их разберет, кого они тут еще держат? Память возвращалась кусками, иногда маленькими осколочками, иногда на место садился огромный пласт. В кабинете кардиолога некстати попался на глаза настенный календарь. Макс чуть не завыл от ужаса, увидев сегодняшнее число. Медики так и подпрыгнули, пришлось наврать, что свело ногу.
       Девятыйдень! Он отправился к Главному, не представляя пока четко, о чем просить. Попросил встречи со старшим группы. Вукич в столице, ответили ему. Неправда, отмахнулся Молин, я его утром видел. Молину посоветовали соблюдать дисциплину. Тогда я уезжаю немедленно, заявил он. Так отвечать ни в коем случае не следовало, полковник вытаращил глаза. Молин знал, что о его чудовищном поведении станет известно «наверху» спустя пять минут, знал, какие выводы могут за этим последовать. В арсенале Конторы имелось не так уж много взысканий, но не дай бог никому их на себе испытать.
      Максим сидел в палате и следил за птицами на голых мерзлых ветках. «Осколки» памяти уже не планировали, а сыпались в мозг сплошным снегопадом. На стук барабанов он старался не обращать внимания. Оставалась надежда, что его выходку спишут на последствия тестирования, как-то замнут. Так или иначе, теперь не избежать психологической обкатки — в Конторе не держат неуравновешенных людей. Главного ему обмануть, возможно, и удастся, но не парней из первого отдела Управления, что годами отслеживают каждый шаг своих коллег. Максим и сам не понимал, как он такое допустил. То есть понимал и находил объяснение. Впервые за десять лет у него появился собственный островок, о котором никто не догадывался. Десять лет назад он осознанно согласился не иметь ничего личного и ничего лишнего, способного повредить службе. И вот…
      Перед приходом Вукича он вспомнил железную тетрадь и непонятные прежде слова о маленькой тайне. Жанна… Незаметный клочок подсознания, сохранявший ее запах, ее вкус, ее голос, не поддавшийся химии и Великому Цензору, стал последней каплей, взломавшей плотину. Жанна… Пусть это только бред, пусть это действие наркотика, почему он встретил Бурсенко, почему все сошлось?
      — Невозможно! — с порога отрезал майор. — Не может быть и речи. Ты соображаешь, что ты творишь? Я уговорил Арзуева не вносить в рапорт, пока с тобой не поговорю.
      — Вадим, надо повторить опыт!
      — Даже не заикайся! Собрался свести счеты с жизнью таким образом? На тебя море плохо влияет? Перевезу в Серпухов.
      — Вадим, я вспомнил, что со мной было!
      — А с тобой, дружочек, ничего не было, забудь. Я скажу Арзуеву, что у Молина нелады с девушкой, сорвался слегка, с кем не бывает…
      — Послушайте, товарищ майор… Ты сам мне намекал на дырку в будущее. Так это правда, я побывал там, могу подробно описать. Сделай мне повторную инъекцию, это абсолютно необходимо!
      — В любом случае — не могу. Препарата больше нет.
      — Вот как?.. Тебе что-то говорят фамилии Шлейман, Зинуля, Лессингтон, Бабичев?..
      — Бабичевых двоих помню… Один в отставку давно вышел, зам. командующего округом… И сержант у меня был в роте, погиб парень. Об остальных не слышал, кто такие?
      — Сам пока не знаю. Ученые, химики, наверное…
      — Куда тебя несет, а? Раз уж приспичило, приедешь — попроси ребят из первого, поднимут базу. Нет, химиков я поголовно знаю. Не слышал.
      — Вадим, давай я сам схожу к полковнику?
      — Короче, так! — отрубил майор. — Еще пять суток ты здесь, ведешь себя ниже травы. Затем заберу тебя к себе, все подробно опишешь, так и быть, доложу по команде. Попытаешься снова хамить персоналу… Наслышан, чем такие штуки заканчиваются? — Вукич наклонился, приблизил лицо вплотную. Пахнуло пряным одеколоном. — Максим, у тебя прекрасный послужной список, ты лучший испытатель. Скажу по секрету, через недельку готовься обмывать звездочку. Выбирай, дружочек, нормальная служба или психушка? Уловил? Тем более что препарата у меня давно нет. Ты же знаешь, после отработки ничего не оставляют…
      — А что с этим, Змеевиком?
      — Так и не нашли. Думаю, свои же прибили, конкуренты, кто ментов навел. Так мы договорились насчет беременной девушки?
      — Договорились… Просто мне обидно стало.
      — Ох, мне много чего обидно в этой жизни, Макс! — повеселел Вукич. — Ладненько, в понедельник загляну. Кстати, анализы у тебя прекрасные. Очистился, поздравляю, тьфу, тьфу!
      — Старший! — Максим поймал майора у двери. — Тут есть интернет и принтер?
      — Хм… — подозрительно уставился Вукич. — Ну, так и быть, для выздоравливающих устроим.
      Теперь у Молина не осталось сомнений, что произошла серьезная рокировка. Или в Управлении кого-то сняли, или Контору собираются передать другому ведомству и начальство из вредности «заметает следы». Или стряслось нечто иное, из ряда вон выходящее, но поведение майора сбивало с толку. В конце-то концов, при любой, даже наивысшей степени секретности люди остаются людьми, мог бы намекнуть хотя бы! Зачем сам навязывал идеи насчет двадцать пятого века?
      Все годы, начиная со второго курса училища, Молина учили думать. Контора не нуждалась в тупоголовых исполнителях, таких набирали для других ведомств совсем в другом месте.
      Весь последующий день он увлеченно провел наедине с компьютером. С интернетом Вукич не подвел, и через плечо никто не заглядывает, и скорость приличная. Н-да, по сравнению с темиигрушками современная сеть представала доисторической плетеной куклой. Он торчал перед экраном, пока не начали болеть глаза. Покушал, не отрываясь от клавиатуры. Ничего похожего, абсолютно. Либо эти люди еще не появились на свет, либо работали «под грифом»…
      К четырем утра он облазил поисковые системы американцев и англичан. Шлейманы встречались, но в иных областях знаний, Бабичевы также проскакивали. Нет, не то… Уголовная хроника последних дней. Ему стало смешно. На слово «змеевик» откликалось несколько десятков тысяч статей. Чтобы найти следы этого парня, дай бог ему здоровья, надлежит вернуться в столицу.
      Наутро перед ним лежала плотная стопка листов. Он прочитывал, рвал их и сжигал на подоконнике, в эмалированной мисочке. Сонно покачиваясь, сдал положенные жидкости. Дождался Главного возле дверей кабинета, извинился по форме, без подхалимажа. Если тот уже «настучал», так нет смысла заглаживать.
      Шел десятый день, последний. Стремление вскочить и куда-то бежать становилось непреодолимым. Выдумав для начальства беременную девушку, Вукич оказался почти прав. Девушка в планах Молина присутствовала.
      Разве возможно представить на планете мужика, озабоченного несуществующей женщиной? Женщиной, которая еще не родилась? Такая вот уникальная патология. Макс перелистал в памяти свои увлечения. Иные расставания требовали мощной терапии, иные проходили безболезненно, а то, что он считал когда-то серьезным и навсегда, оно ныло порой, как старый шрам… но не более того. Великий Цензор и служба прекрасно залечивали подобные болячки.
      О, Контора умела делать людей счастливыми! Чего стоил первый выезд на полевые испытания, после которого хотелось простить зло всем врагам. В дальнейшем ощущения притупились, он научился возводить мощный заслон между службой и личным, но никогда не забывал, что достаточно капельку раскачать этот заслон, и жить станет невмоготу. Молина учили думать. Те, кто этим занимался, сознательно шли на риск, опутывая подчиненных информацией. Не выстроив в мозгу стенку между такойинформацией и личным, существовать среди мирных граждан становилось просто невмоготу.
      Нынешняя беда заключалась в том, что Макс никогда прежде не ощущал такой мрачной беспомощности. Стасов, Пай Ли, Жанна и другие, они находились бесконечно далеко, там, куда он мог попасть лишь одним способом. «Транспортным средством» располагала Контора. И Змеевик.
      Арзуев неожиданно легко согласился. Слишком легко… Это потом, спустя время, Максим будет удивляться собственной недогадливости.
      — Я вас отпущу, — сказал Главный, — под честное слово. На два дня, в понедельник утренним рейсом назад. Вышлю машину. Сейчас вам закажут билет.
      Столица встретила Молина проливным дождем. Ни сотовым, ни будкой он не воспользовался: лишь идиоты верят в защищенность каналов связи. Поехал напрямик к Любановскому, надеясь застать на месте. Повезло. Пока раскачивал диван в приемной, думал, что лучше: честно признаться, что интерес сугубо частный, или действовать «от имени»… Пришел к выводу, что правда — оно надежнее.
      Любановский занимал пост в транспортной милиции и непосредственным влиянием на ОМОН и борцов с наркотой не обладал. Главное отличие Юры от прочих милицейских чинов состояло в том, что его папа пятнадцать лет рассекал небо над Баренцевым морем под командованием Молина-старшего.
      — Что с твоей харей? — поздоровался обладатель тридцатиметрового кабинета. — Чем вы там заняты, химики долбаные? Бензин нюхаете?
      — Привет, толстый, — парировал Макс. — Ты тоже помолодел!
      Они выпили по стопке «Стандарта», крякнули и неловко обнялись.
      — Ты сволочь! — дружелюбно заметил Любановский. — Вы все сволочи! Нет, чтоб просто так зашел… Тебя-то не найти, телефон и то не оставляешь. Дай мне пару дней, постараюсь выяснить.
      — Юрик, мне надо сегодня. Оченьнадо. Майор внимательно посмотрел в дальний угол, на портрет президента, точно советовался. Невзирая на ментовские ухватки, он приобрел то, что называют «задним умом». Иначе, вероятно, не сидел бы в этом кресле.
      — Позвони в восемь вечера. Просто спроси: да или нет, идет?
      К следующему визиту следовало подготовиться основательнее. Молин на такси заехал в «Рамстор», самый навороченный универсам, выбрал кусок балыка, коньяк за сорок баксов, бочонок икры. Ливень усилился, на Кропоткинской попали в пробку, и добрых полчаса Макс слушал шоферские байки. Затем дождь сменился мокрым снегом, окна покрылись мерзкой ледяной кожурой, и «дворники» застряли. Молин достал блокнотик и начертил на листке крест. Слева от креста решил записывать все хорошее, справа — все плохое. Он помедлил и на соседней страничке изобразил второй крест. Над первым написал «сегодня», над вторым — «завтра». На бумаге все выглядело очень просто и понятно, но ни один психолог не мог ему помочь найти верный выход. На одной чаше весов лежало «надо», на другой — тоже «надо», вдобавок к тому, о содержимом второй чаши некому было даже рассказать. Единственный человек, который мог бы понять, Вукич, и тот отмахнулся.
      С другой стороны, для чего ему карьера? Не кривя душой, Молин признавал, что служба в Конторе составляла девяносто процентов существования, и вокруг службы наматывались остальные бытовые мелочи. Да, это было интересно, порой захватывающе, он работал с людьми, которые не говорили речей о любви к отчизне, не толпились на митингах, не скулили по прошедшим красным временам. Они любили свое дело, они тряслись над результатами очередного эксперимента, как археологи над мумиями фараонов. И уж точно они не мучили себя вопросами о добре и зле…
      Он вырвал исчерканный листок и порвал его на мелкие кусочки. Хоть складывай, никакая арифметика не поможет. Проще монетку подбросить.
      В первом отделе Макс был коротко знаком с двумя офицерами, а к Светлане как-то даже попал на день рождения. Опасную ауру, окружавшую людей из первого, Макс не чувствовал. Ему просто нечего было скрывать. До сегодняшнего дня.
      Прыгая с пакетом по серой весенней жиже, он добрался до цветочного прилавка и приобрел сногсшибательный букет роз. Если уж кидаться в омут, то с головой. Деньги ему могут больше не понадобиться, а женщина остается женщиной. Пусть ей и досталась работа следить за собственными коллегами.
      Он показал пропуск, но не пошел дальше второго поста, где регистрировали всех входящих. Оттуда попросил дежурного позвонить наверх. Светлана была потрясена букетом. Молин упредил ее вопросы, изобразив вид смущенный и обиженный. Мол, нес подарок совсем в другую сторону, но там дали от ворот поворот. Кто у меня в Москве еще достоин цветов и банки икры? Все, все, даже не сопротивляйся… Увы, времени поболтать у него нет. Он ведь на восстановлении, отпустили из санатория только на выходные. Чем она может помочь? Есть тут одна загвоздка, надо бы проверить четыре фамилии. Запиши, может, кто-нибудь встретится. Лессингтон, Зинуля… Биологи, биохимики, фармацевты или что-то смежное…
      Вне сомнения, внезапный интерес оперативного отдела к научным изысканиям смотрелся по меньшей мере нелепо. Но ведь и запретного ничего нет, неуверенно убеждал себя Молин.
      Как срочно? Боже упаси, вообще не к спеху. Только так и следовало отвечать, и не иначе. Коли проект планируют прикрыть, очень возможно, что он сует голову в петлю, а эти фамилии уже засветились. Молин с трагической миной на лице отнекался от предложения о совместном походе в буфет. Нет, нет, мне и так хреново, поброжу по городу, не хочу никому пятничный вечер портить…
      Любановский произнес в трубку «да». Спустя десять минут Макс сидел у него в кабинете, а еще через десять минут они неслись на служебном «БМВ» в какой-то крутой винный магазин.
      — Наличкой не годится! — категорически заявил Юрик. — Я представил тебя, как коллегу из Питера, скромный партнерский подарок будет в самую точку. Связи, Макс, дороже любых денег…
      Молин, кряхтя, согласился на покупку коньяка, после чего они еще довольно долго кружили по столице, рабочий день Любановского все никак не кончался. Кого-то подвозили, забирали бумаги, Юрик оставлял Макса в машине, сам дважды пересаживался в другие, что-то быстро обсуждал…
      Странно, рассуждал Молин, глядя на пузатую фигурку бывшего школьного заводилы, мы оба вроде бы заняты одним и тем же, в широком смысле. Защищаем существующий порядок, он — изнутри, я, пожалуй, снаружи. Почему у него получается так весело, почему он избавлен от дурацких компромиссов и не рисует крестики в блокнотах? Его ждет семья, для которой он крутит левые бабки, не переживая за их запах. А меня в двадцать лет окрутили с идеей, и эта идея сношает всех нас, и меня, и Вукича, и Костина, и шефа, и Арзуева, и остальных, и будет сношать до самой смерти…
      …А где тогда жизнь? Зачем тогда жить? Вопросик с немереной бородой, и тем не менее. Мы живем, подытожил он, чтобы продуцировать смерть, пусть не смерть, а управляемое безумие, ничем не лучше. Любановский имеет на лапу в своей транспортной ментовке, но, по крайней мере, он следит за порядком в поездах. Если с ним что-то случится, соберут почетный караул, помянут добрым словом, напишут в газетах, что стоял человек на страже законности, оберегал покой граждан. А кто обо мне сможет выдавить хоть одно доброе слово?
      Захватили две бутылки водки и в полной темноте въехали под шлагбаум. Укрытый плащ-палаткой сержант взял под козырек. Любановский прижал к животу коробку со спиртным, утонул во мраке, затем вернулся без поклажи и велел ждать.
      — Максимыч, ты хоть в Москве обитаешься, или где? Молчу, молчу… Скажем так: отпустят — заглядывай, о'кей? Попаримся, порыбачим! Заколебало так все, не поверишь! То ли дело в Заполярье, весело жили, скажи? Просто, бедно, но спокойно, а тут, как белка в колесе…
      Дверца отворилась, на пассажирское сиденье уселся некто огромный, в кожаной ментовской куртке. В свете приборного щитка Молин видел лишь стриженый затылок и левую руку, сжимавшую папку.
      — Этот? — Собеседник, не оглядываясь, протянул фотографию. — Верхний не надо включать, фонариком посветите!
      Снимок запечатлел кусок грязного кафельного пола. На полу в луже крови скрючился нестарый мужик, лет сорока. Одной рукой он зажимал порез на животе, другую вытянул вверх, точно приветствуя кого-то. Куртка задралась вместе с майкой, между нею и брючным ремнем синело тело. Густые светлые волосы слиплись в комок, измазались в крови, а на затылке приобрели цвет почти черный. Там, где торчало узкое лезвие.
      — Я его живым не видел, — пожал плечами Молин.
      На него надвинулась сонливая усталость. Зачем тогда коньяк покупали, если и так все подтверждается? Бритоголовый, по-прежнему не оборачиваясь, забрал карточку, взамен отдал листочек бумаги.
      — Картина следующая. Залесский Петр Наумович, шестидесятого года, уроженец Новосибирска. Два высших образования, одно заочное. Аспирантура, кандидатская на кафедре общей химии тамошнего универа, ряд печатных работ. Все указано, мне и не выговорить… Последнее место работы, как ни смешно звучит, институт судебной медицины. Уволился в октябре девяносто восьмого, скорее, уволили, во время кризиса. Разведен. Судимостей нет, не успел получить. Последние пять лет место жительства неизвестно, в столице регистрировался трижды, у знакомых. Всплыл в феврале две тысячи первого, под Коломной накрыли мы большой цех, тогда у него была кличка Лесник. Сразу взять его не удалось, а когда нашли, за него вступились такие фигуры, что до суда не дошло. Исчез. Такие люди у них на вес платины… Известно только, что с ним работала какая-то женщина.
      В ноябре две тысячи второго прошла оперативка, стало известно, что убили нашего информатора. Вам это ни к чему, скажу только, пацан плотно работал по афганцам. Он успел сообщить, что продавцы в нескольких ночных клубах снизили заказ на гашиш, потому что им по смешным ценам скидывают новый драг, и за этим стоит кто-то очень активный. Мы поняли, что пойдет стрельба. Так и вышло, взяли мы несколько «шестерок». Начали разматывать, добрались до помощника депутата… Яп-пона мать! Тут еще одного нашего пацана грохнули. Но афганская мафия терпеть долго тоже не могла. Сами отыскали и сообщили. Вот так. Держалась новая лавочка на этом химическом вундеркинде Змеевике. Только когда его убрали, мы поняли, что это старый коломенский знакомый.
      — Когда его успелиубить?
      — Не далее, как в прошедшую среду, в предвариловке. — Собеседник щелкнул зажигалкой, выпустил в оконную щель струйку дыма, нетерпеливо побарабанил пальцами по своей папке.
      Любановский помалкивал. Макс понял, что аудиенция заканчивается. В среду… Но Вукич досреды утверждал, что Змеевик мертв.
      — Мне говорили… По нашим данным, — поправился Молин, — еще неделю назад он был на свободе.
      — У вас верные данные, — согласился Стриженый Затылок. — Но во вторник кто-то позвонил в районную управу, в Митино, и дал точный адрес.
      — Специалистов такого класса обычно не убивают, я правильно понимаю?
      — В камере сидело девять человек. Его зарезали за час до приезда нашей машины. Во время подъема был еще жив.
      Молин чувствовал страшную усталость. Притихший Любановский порывался подвезти куда угодно, но об этом не могло быть и речи. Распрощались возле «Гагаринской». Макс дождался, пока «БМВ» развернется, проводил ее глазами, затем перешел дорогу и остановил такси. В ушах стучали барабаны. Он решил, что на сегодня хватит, следует очистить сознание, иначе никакие предохранители не выдержат.
      За квартал отпустил машину, купил в киоске две баночки джин-тоника и пакет вечно молодых круассанов. К спиртному прикасаться не стоило, но сегодня он нарушил столько запретов, что лишняя доза ситуацию изменить не могла.
      Вахтер, сонно потягиваясь, проверил документы. Молин так редко и ненадолго занимал квартиру, что сменные отставники не успевали его запомнить. Было три звонка, но никто не оставил информации. Бог с ними! Макс вскрыл тоник, залпом ополовинил банку, пустил в ванну горячую воду, включил телевизор. Пощелкал программы, не замечая происходящего на экране.
      Когда раздался звонок, какое-то время Максим не шевелился. Он не испытывал ни малейшего желания поднять трубку.
      — Да, я слушаю.
      — Максим? Спустись, я внизу.
      Женский голос. Пару секунд он пребывал в ступоре. Светочка! Макс кое-как натянул штаны, накинул на голое тело куртку. Никогда она сюдаему не звонила, ни адреса, ни номера он не давал. Впрочем, разве у нее могли возникнуть проблемы со служебным адресом? Часы показывали четверть двенадцатого. Во дворе опять похолодало, снег валил прямо-таки новогодний. Из сиреневой пелены Молину подмигнули фарами. Шлепая через песочницу, второй раз за день угодил в лужу. Навстречу ему из машины выскользнул мужчина, захлопнул дверцу и остался снаружи.
      — За рыбу отдельное спасибо! — Шаулина выдавила улыбку, перекинула регулятор печки на обогрев ног. — Капитан, я к тебе неплохо отношусь и без черной икры. Честное слово. Теперь скажи, зачем тебе понадобился Зинуля?
      — А? Мне? — Энергии к вечеру осталось только на то, чтобы разинуть рот и так застыть, словно ручной варан под лампой.
      — Капитан, выслушайте меня очень внимательно. Я приехала не соблазнять вас и не пить коньяк. Сейчас половина двенадцатого ночи. Наш разговор записывается, причем, как вы прекрасно понимаете, не здесь, не в машине. От вас зависит, сочту я нужным эту запись стереть или утром ею займется моенепосредственное начальство. Теперь вы без подготовки и без раздумий объясните мне, что за игры затеяли и зачем вам Зинуля?
      Moлин сдавил пальцами ушные мочки. По большому счету, он должен был ожидать чего-нибудь в этом роде, и обижаться не на кого. Шаулина нашла егоЗинулю, иначе не приперлась бы среди ночи с охраной и угрозами. Можно сказать, она выполнила просьбу, но сама столкнулась с чем-то необъяснимым и теперь бесится.
      — Хорошо! — усмехнулся он. — Без подготовки! Но учтите, версия единственная и окончательная.
      Он рассказал правду: про «барабан», про наркотический сон, в котором прозвучали имена, про неадекватную скрытность Старшего группы, про свою обиду. Остальное этой твердолобой служаки не касалось.
      Шаулина никак не реагировала.
      Капитан особо упирал на то, что побочные свойства препарата не изучены, что допущена страшная халатность, и все в таком духе… Забывшись, он распалился и то многое, что намеревался высказать шефу, выложил ей. Какая, к черту, разница, кто донесет информацию?
      Представь на секунду, втолковывал он, вдруг это правда и нам удалось заглянуть в будущее? Необходимо повторить опыты десятки, сотни раз, неважно, что профиль Конторы не соответствует! Если сейчас потерять случайную нить, неизвестно, сколько пройдет лет, пока сумеют найти нужную формулу. Мы случайнополучили управляемую мутацию гена, точечное попадание, один шанс на миллиард…
      Он перевел дух. В черепе нарастало дробное стакатто.
      — Ты закончил? — без выражения осведомилась Света. Ее провожатый терпеливо мок, прислонившись снаружи к дверце. — Ничего не обещаю, за выходные проверим.
      — Теперь ты скажешь, кто такой этот чертов Зинуля и где его искать?
      — Не надо его искать. — Шаулина завела мотор. — У твоего шефа дочь имеется, слышал?
      — У Вукича?!
      — Нет. Выше бери.
      — Ах да, краем уха. Об этом не принято…
      — Не принято. Он выдал дочку замуж. Парня проверяли, у наших нет претензий. Двадцать шесть лет, светлая голова, но уезжать не собирается. Диссертация почти готова, занимается наркологией, в частности абстинентным синдромом. Антон Зинуля. Ты понял, капитан? Мы еще разберемся, что тебе приснилось, но фамилию эту забудь.

      Утром без звонка приехал Вукич и поволок на базу, проверять удрученный алкоголем организм. Сказал только одно: если тебе пошли навстречу, не значит, что вышел на пенсию. Молин послушно кивал, подставлял врачам руки, грудь, голову и все остальное. Спал он всего часа три, зато бессонница подвигла его к единственно правильному решению. Чтобы не сойти с ума и не натворить чего-нибудь, надо помнить о Жанне. Найти хоть что-то светлое и не выпускать из памяти. Он больше не имел права на осечку, после смерти химика. Поскольку никуда не вызывали и не препятствовали заслуженному отпуску, он рассудил, что Света Шаулина либо блефовала, либо наполовину поверила и озадачилась проверкой его домыслов.
      Он никак не мог ответить на два вопроса. Кто был тот парень в плаще, Андрей, что сопровождал особистку вчера ночью? Брать его с собой в качестве охраны она бы не стала, зачем ей нужно самой на себя компромат собирать, потом объясняться, с какой целью ночью с ним встречалась. У них ведь так: сегодня я тебя, завтра ты меня… А вытекающая задачка еще более запутанная. Зачем Света раскрыла, кто такой Зинуля? Не просто раскрыла, а подтолкнула Молина к поискам. Могла ведь и промолчать, черт возьми.
      Объяснение напрашивалось только одно, и Максу оно совсем не понравилось. Если первый отдел «копает» под шефа третьего, то рядовому испытателю совсем не место между жерновами. Намекни кто Молину раньше, что в Конторе возможны закулисные интриги, ни за что бы не поверил. Хотя, с другой стороны, а что он знал о сослуживцах? Группы работали над проектами разобщенно, постоянный контакт поддерживал Старший, руководил всеми перемещениями и командировками. Даже находясь в столице, без временного пропуска, который также выдавал Вукич, Макс не попал бы ни на базу, ни в Управление. И столь четкое соблюдение режима ему нравилось. Точно так же четко соблюдался регламент связи. Потеряв каким-то чудом контакт со Старшим, даже в самом глухом углу страны он помнил бы наизусть два телефона связи и два адреса в интернете. Набрав номер единожды, получив инструктаж от дежурного базы, следовало его забыть, а спустя некоторое время выучить новый.
      Каждый проект требовал разное число исполнителей. Иногда они работали месяцами командой, а потом могли не увидеться год. Устойчивое ядро сохранялось, но бывало и так, что на несколько дней появлялись абсолютно незнакомые люди, молча делали свое дело и покидали группу.
      Результаты проектов не обсуждались и представляли собой отдельную закрытую тему, словно крепость внутри крепости. Об удачах или неудачах начальство ничего не сообщало, впрочем, о многом он догадывался благодаря полевым испытаниям.
      Та часть натуры, глубоко спрятанная, которая не отождествлялась с его служебной сущностью, испытывала сильнейший стресс, если не сказать хуже. Попросту билась в ужасе. Но очень скоро стресс отступал. Внутри крепости, в которой он работал, находилась вторая, внутренняя, где и бурлил главный котел. А Макс вместе с остальными ребятами лишь заготавливал для котла дровишки. Он не пытался заглядывать глубоко — проще было и дальше заготавливать дровишки, получать звания, деньги и награды.
      В одном из московских жилых зданий, принадлежащих Министерству обороны, войти в которые можно было лишь через ворота со шлагбаумом, в подъезде с круглосуточным вахтером, на третьем этаже имелась железная дверь. За ней — следующая, с кодовым замком. Внутри, в квартире, в ящике серванта покоился антикварный клеенчатый чемодан с металлическими уголками. На самом дне обклеенного кинозвездами чемодана, в пакете, лежали две коробочки с орденами. Орденами, которые он никогда не наденет.
      До прошлой недели Молин не слышал и малейших скрипов в отлично смазанных шестернях Конторы. Очевидно, он не прислушивался. Кого-то там Дума финансировала по остаточному принципу — учителей, библиотекарей. Контору Дума не финансировала никак, но шестерни исправно крутились. Он поймал себя на забавной мысли. Впервые он задумался о стране, не о государстве, а о людях в целом, находясь там. И там же впервые в жизни произнес патетические громкие фразы. Ну конечно! Все происходило ведь почти понарошку, как в сказке…
      Упрекнуть себя не в чем, он не вступил в ряды отщепенцев; по сути, он и в будущем не прерывал службы. Как могло произойти, что, вернувшись, он скатился на дорогу измены? Причем выбор отсутствует. Либо он не летит ни в какой Дагомыс, а ставит к стенке ни в чем не повинного Антона Зинулю, которому уготовано через двадцать лет изобрести зачаток первого маточного биохарда, но который каким-то боком связан с Конторой…
      …Черт, вот оно! Железная тетрадь доказывает, что будущий профессор ужеблагополучно дожил до своего открытия… а Молину уготованы разжалование и тюрьма… в лучшем случае. Или капитан забывает о глупостях, крутит дырки в погонах, и бесперспективныйопыт приведет через четыреста лет к катастрофе. Кроме того, там Жанна. Или не кроме того, а в первую очередь. Здесь у него никого нет, а там хоть кто-то близкий. Парадокс…
      Выбора нет, но выбор делать надо. Вход там, где выход.
      Ему очень не хотелось вновь обращаться к Любановскому, да еще в субботу, но иных вариантов не оставалось.
      На базе, под нарочитым вниманием Старшего, он написал подробный отчет. Сдавая в дежурке пропуск, оглянулся. Вукич стоял в коридоре, глядел вслед. На долю секунды у Молина возникло желание вернуться, схватить усатого за грудки или налить ему коньяка и вытрясти наконец, что же происходит.
      Но Вукич тут же отвернулся и захлопнул дверь.
      Потом Макс дважды звонил из двух разных будок, прикрывая рот ладонью, и спустя два часа стоял перед нужным подъездом. Третий звонок он сделал из автомастерской напротив. На одиннадцатом этаже в квартире сняли трубку, и мужской голос дважды весело произнес «Алло!».
      Зинуля был прописан с матерью и младшим братом, но проверять, дома ли родственники, у Молина не было времени. Он потолкался у бронированной двери подъезда, вскоре вышла старушка с пуделем, и Макс поднялся наверх.
      — Кто там?
      — Сослуживец Игоря Григорьевича. Ему отворили дверь. Антон, высокий, немного сутулый, уже подсадивший зрение, в сильных очках, и его мать, на две головы ниже, в кудряшках и расписном халате.
      — Пройдемся, — предложил Молин.
      Зинуля не удивился, отправился за свитером. Видимо, его уже посещали.
      — Мы можем сейчас проехать с вами в институт? — спросил Молин во дворе. Он сам точно не знал, как поступит, если парень откажется.
      — Можем… — удивился тот. — Только там на сигнализации все. Придется упрашивать охрану, чтобы позвонили на пульт. А что вы хотите?..
      — Вы любите дочку Игоря Григорьевича? — перебил Молин.
      Лицо аспиранта вытянулось. Он медленно снял очки и, хлопая пшеничными ресницами, уставился на собеседника:
      — Вы пришли меня шантажировать?
      — Да.
      — Достойный ответ! — Зинуля нервозно хихикнул и огляделся по сторонам.
      Рядом никого не было, они стояли на узкой грязной дорожке среди заснеженных газонов. За строем одинаковых многоэтажек на проспекте проносились редкие автомобили. Облезлый пес тащил из помойки рваный полиэтиленовый пакет.
      — Не знаю, чем вы собираетесь меня пугать, но приплетать Любу — большая ошибка. Я даже не стану разговаривать.
      Тем не менее Зинуля не сделал и шагу, чтобы уйти. Макс обрадовался: кажется, он нащупал верную тональность.
      — Мыи не собирались ее приплетать, если бы насне вынудили. Скажу больше, вы сможете спокойно жить с женой и продолжать научную работу, если добровольно пойдете навстречу…
      — Вы из органов?
      — Служба внутренней безопасности заведения, где трудится — пока что — ваш тесть. К вашему несчастью, в отличие от тех «органов», что вы подразумеваете, мы не скованы никакими юридическими нормами. Передо мной поставлена задача, и она будет выполнена.
      Молин сунул правую руку в карман. Аспирант стремительно побледнел.
      — У вас есть две возможности. Или мы немедленно едем вдвоем и вы отдаете мне препарат, после чего инцидент будет закрыт, или… — Макс небрежно махнул в сторону стоянки, где прогревали моторы несколько иномарок. — Или мы все равно едем, но ваша судьба перестает меня интересовать. По статье «государственная измена» амнистия не предусмотрена. Если вас не застрелят сегодня, то за пятнадцать лет лесоповала вы много раз пожалеете, что остались живы.
      — Но я не могу! — всплеснул длинными руками Зинуля, голос его сорвался на визг. — Как же быть с деньгами?
      — С деньгами? — растерялся Макс. — Это нас не интересует.
      — Так вы не знаетео гранте? — тут же осмелел ученый. — Я почти месяц вел синтез, пока не убедился, что один из компонентов повторить невозможно. Чрезвычайно редкое растение… Мы смогли начать опыты, только когда нам доставили необходимое количество этой травки. После этого были выделены деньги. Если вы отберете препарат, меня точно пристрелят.
      Почти месяц, ужаснулся Молин. Тесть скинул «барабан» зятьку задолго до испытаний Конторы. Они предвидели результат, поэтому только ждали, пока я проснусь, чтобы свернуть эксперимент. Кто еще в «доле»? Вукич? Арзуев? Нет, невозможно.
      — Какая сумма?
      — Шестьдесят тысяч баксов…
      — Не вешайте лапшу! Не существует такого западного фонда, что выделил бы средства на подпольные исследования. Обоснование заняло бы по меньшей мере год, плюс резонанс в печати.
      — А я и не говорил, что это западный фонд. Игорь Григорьевич представил меня людям… Создано частное предприятие, я подписал контракт!
      — Сколько ученых, кроме вас, там задействовано?
      — Четверо…
      Макс столкнулся с неизбежностью. Колесо завертелось, теперь его не остановить. Имя Зинули вошло в историю. С ним или без него коллеги продолжат начатое.
      — Тогда понятно. Опыты велись на наркоманах?
      — Да…
      — И каков результат?
      — У семидесяти процентов полное снятие синдрома ломки.
      — Но это ведь не то, чего вы добивались?
      — Не то. Зависимость остается.
      — Сделаем вот как. — Максу в голову пришла новая идея. Химик был абсолютно подавлен, потерял ориентацию. Следовало добить, пока не опомнился и не начал соображать. — Я готов вас пожалеть. Несмотря на соучастие в преступлении, цели у вас благородные, дело нужное, ведь так?
      Зинуля закивал, повернув лицо в сторону. Говорить он не мог.
      — Тем более, — продолжал рассуждать Молин, — что формула теперь у вас в голове, нет смысла опечатывать институт и конфисковывать оборудование… — Он помолчал, делая вид, что ведет внутреннюю борьбу. Зинуля дрожал всем телом, ломая на груди руки. — Сделаем так! Вы отдадите мне часть, скажем, пятьдесят тысяч кубов. Я внесу в отчет, что ваше сотрудничество носило добровольный характер, и об этой встрече вы навсегда забудете.
      — И буду у вас на вечном крючке?
      — Зачем вы нам нужны? Разрабатывайте и дальше собственноеизобретение. Наша забота, чтобы не уплывали государственные секреты.
      — А что будет с папой?.. Я хотел сказать — с Игорем Григорьевичем?
      — От меня он о нашем разговоре не узнает. Если вы сами пожелаете разрушить семью…
      — Не пожелаю! Его… его посадят?
      Молин пожал плечами, жестко взял химика под локоть.
      — Пока мы будем в дороге, постарайтесь меня убедить, что открытие не имеет оборонного значения.
      — Какое там оборонное! Чисто лекарственный…
      — Вот мы и проверим. И лишь на основании проверки можно будет рассуждать о судьбе вашего тестя.
      Макс увлек раздавленного Зинулю сквозь арку. Оставленный снаружи частник послушно грел мотор.
      Часом позже Зинуля поставил перед Молиным чашку дымящегося кофе. Пока ученый суетливо хлопал дверками шкафчиков, Макс рассматривал фотографии под стеклом. Больше смотреть было некуда, со всех сторон его окружали нагромождения устаревших приборов и ломаной мебели.
      — Здесь будет ваш кабинет?
      — Пока общий. Как только… — Антон помялся. — Как только получили деньги, начали ремонт.
      — Останетесь тут, в институте?
      — Да, взяли в аренду этаж. Так удобнее, клиническая база и все смежные направления, что называется, под рукой…
      — А директору что досталось? Остальным сотрудникам?
      — Шеф мной, по правде сказать, здорово гордится. Он членкор, преподавал раньше на моем потоке. Я бы никогда не посмел предложить ему денег лично.
      — На фото ваш сын?
      — А, да. Они с Любашей сейчас на Кипре, отдохнуть, позагорать отправил.
      — Симпатичный мальчишка. Как зовут?
      — Антоном… Но не в честь меня, бабушке хотели приятное сделать. Дед двоюродный, брат ее, известным был в Ростове человеком…
      Антон продолжал еще что-то угодливо рассказывать, расставлял перед Молиным блюдца с печеньем и дешевыми конфетами, суетился по-женски с тряпкой, но капитан его не слышал. Мальчик, сын. Лишнее доказательство существования темпоральных ловушек. Какое счастье, что провидение уберегло его от страшного греха, а то совсем уж близко пропасть придвинулась. Как же он сразу не догадался: не мог никак нынешний взрослый Зинуля дожить до времени появления первых Ванн очистки…
      — Спасибо, — сказал Молин. — Я пойду.
      — А кофе как же?
      — Расхотелось. Кстати, как вы оцениваете побочный эффект? Я имею в виду сновидения.
      У Зинули исчезло убитое выражение лица, немедленно проступил охотничий азарт.
      — Да, эффект крайне любопытный, следовало бы его отдельно изучить. Два паренька лежали, по восемнадцать лет, но наркоманы конченые. Очнулись и давай наперебой строчить всякие кошмары!
      — Но не все видели сны?
      — Нет, к счастью, единицы, и те напугались. Конечно, единицы, с усмешкой подумал Молин.
      Потому что большинство твоих клиентов вернутся к наркоте и не нарожают детей, им не в кого будет воплотиться.Стоп! Это означает, что у самого Макса обязательно будет семья, ребенок, или не обязательно? Где-то за океаном, у Светки Зарядичевой, уже растет его дочь… Вот так дела, получилось все-таки краем заглянуть вперед! Но вслух он сказал другое:— Это оттого, что ваши пациенты — больные люди, с разрушенной психикой. Для изучения снов нужен здоровый человек.
      — Хм… Возможно, вы правы, я не подумал… Но кто в здравом уме согласится испробовать на себе слабо изученное лекарство? Наркоманов и то тяжело уговорить!
      — Я соглашусь. — Молин потрогал в кармане запечатанную холодную бутыль.
      — Вы?! — Зинуля чуть не выронил стакан с горячим кофе.
      — А чего вы опасаетесь? Я лягу к вам на обследование, потом мы запишем результаты. Кто только что уверял, что препарат безвреден?
      — Ну… это так неожиданно. Впрочем, я разве имею право отказаться?
      — Совершенно верно, — вовремя вернулся в роль Максим. — В понедельник, в девять? — Он еле сдержался, чтобы не закатать рубашку прямо сейчас. Это ввергло бы аспиранта в шок и привело бы к лишним подозрениям. Пересидеть два дня, не наглеть. — И не беспокойтесь. Если подтвердится, что иныхпоследствий от применения раствора нет, возможно, мы позволим вашему тестю работать. Вы идете?
      — А?.. Нет, нет, — рассеянно откликнулся Зинуля. — Раз уж я сюда добрался, покопаюсь еще. Работы море. Я позвоню, вас выпустят внизу без меня.
      Он проводил Макса до лифта, протянул вялую, влажную ладонь. В близоруких припухших глазах аспиранта застыло потерянное выражение, шея сиротливо торчала из воротника вязаного свитера. На долю секунды Макс почувствовал не то что укол совести, а какое-то нехорошее томление, но заставил себя улыбнуться. Створки лифта закрылись.
      После он проклинал себя, что не заставил парня уйти вместе, не проводил до дома. Впрочем, предугадать или как-то изменить дальнейшие события Молин все равно бы не сумел.
      Психотерапевт, широкий, медлительный, облитый хорошим одеколоном, с большой неохотой сделал для Молина исключение. Он не принимал на дому, тем более в выходные, и даже удвоенная плата не поколебала бы его субботний отдых. Макс не стал изобретать велосипед, выдал почти чистую правду.
      Содержимое этого листочка ему надлежит запомнить, а затем хорошенько забыть. Ключиком к памяти станет забавная песенка. Нет, не любая, сейчас он напоет. Там, куда его пошлют, потенциальный враг не должен получить ни малейшего шанса на доступ к этой формуле. Макс показал одно из своих удостоверений, то, которое показывать кому попало не следовало.
      Они стояли друг напротив друга в полутемной, обитой деревом прихожей. Макс заранее успел выяснить, что этот заторможенный седой дядька с рыхлым, отекшим лицом, ни капельки не похожий на Кашпировского, был одним из лучших в своем деле.
      — Раздевайтесь, — тихо произнес хозяин. — Собаку не бойтесь, просто постарайтесь не делать резких движений. Дайте себя обнюхать.
      Из глубины роскошной «сталинки», цокая когтями по паркету, выплыл немецкий дог, дотронулся вислыми губами до груди гостя. Так же неторопливо обошел Молина и улегся поперек входной двери. Хозяин пропустил Макса в уставленный псевдоантиквариатом зал, указал на бархатное кресло и устроился в таком же напротив. Где-то играла музыка, тикали в углу старинные напольные часы. Если кто-то и был дома, кроме хозяина, то никак себя не проявлял.
      Оба ждали. Потом Молин потерял надежду на чашку чая и расправил на колене тетрадный лист, украшенный каракулями Зинули.
      — Ваше ведомство испытывает сложности со специалистами? — холодно спросил психиатр. Манерами он напомнил капитану банкира Севажа: тот же стальной взгляд, это вам не чахлый истеричный аспирант, на пушку не возьмешь. — Указанный способ хранения информации попросту глуп. Извините, но истина горька. В век интернета нет смысла прибегать к кинематографическим трюкам.
      — Вы правы, — кивнул Молин. — Извиняться не за что. Однако, если вы не проявите доброй воли, погибнет много невиновных людей. У меня нет времени искать другого специалиста.
      — Невиновных людей нет. Это первое, — отозвался гипнотизер. — Каждый из нас виноват в том, что происходит. Во-вторых, сколько погибнет людей, если я проявлю «добрую волю»?..
      — Надеюсь, что меньше, — вздохнул Молин.
      — Вот-вот. А я уже мало на что надеюсь. — Гипнотизер чуть смягчился. — Дайте ваш паспорт, а не эти корочки. Я обязан знать, с кем имел честь, если ко мне потом придут.
      — Удостоверение личности. — Макс протянул документ.
      — Примите. — Врач налил полстакана воды, вытряс на ладонь таблетку. — Не пугайтесь, это веронал. Запоминайте ваши иероглифы.
      — А вы не будете читать?
      — Боже упаси. Кто меня потом закодирует, молодой человек? Прочли? Можете сжечь, вот пепельница.
      — Но я не запомнил, там сложная…
      — Мы помним все, что когда-либо прочли, но не умеем самостоятельно пользоваться этой памятью. В этом превосходство компьютера и причина, по которой он становится реальным конкурентом гомо сапиенсу. Сократ, ко мне!
      Явился неулыбчивый дог.
      — Оригинальное имя! — проявил вежливость Макс.— Он Сократ Четвертый. Четвертое поколение Сократов.
      — И как, все были мыслителями? — Макс скатал листок с формулой в шарик, опустил в центр мраморной граненой чаши.
      — Не только. Четвертый откусит вам голову, если вы попытаетесь меня убить по окончании сеанса.
      — Святые яйца! После таких обещаний я не смогу расслабиться…
      — Как раз наоборот. Вы были чересчур перевозбуждены, теперь вам предстоит вернуться в нормальное состояние. Устойчивой гипотаксии мы не добьемся, но я заварю зеленого чая и убавлю свет. Угадайте, какое самое глубокое заблуждение человека? Незыблемая вера в собственную самоценность.
      — И это говорите вы, психиатр?
      — А кто вам еще скажет? Взгляните на себя изнутри. Поставлена некая задача, осуществить ее мешает ряд трудностей. Чем больше вы с ними боретесь, тем сильнее встречное противодействие, и так бесконечно. А теперь постарайтесь представить, что смотрите кино, с собою в главной роли.
      — Плохо получается.
      — Естественно. Вы слишком вжились в образ, а это лишь игра. Все наши действия, переживания, те или иные эмоциональные поступки — лишь отражения различных ипостасей, которые мы примеряем. Сядьте поудобнее, расслабьте спину и вглядитесь в экран. Пейте чай, не стесняйтесь… Прикройте глаза… Итак, на экране мужчина, похожий на вас, он постоянно играет множество ролей. Роль озабоченного, ответственного, виноватого, угрожающего, делового. Он чрезвычайно переполнен собственной значимостью, ему представляется, что без его участия картина потерпит крах. Но вам-то, со стороны, заметно, что это отнюдь не так. Вы же видите, что человек играет совсем не присущие ему роли. Он гораздо лучше смотрелся бы в обнимку с любимой женщиной, на пляже, за праздничным столом, в сосновом летнем лесу… Ах, да, мы забыли про баньку с пивом, и там он сыграл бы не в пример значительнее…
      — А вы гедонист!
      — Если понимать под термином наслаждение от профессии, от семьи, то — да. Я сорок лет исполняю преимущественно любимые роли и радуюсь своему появлению на экране. И у вас есть шанс, если критически оцените то, что творите сегодня, избавиться от беспокойства и преждевременной смерти. Напойте мне вашу песенку!
      — «Как прелестно, должно быть, Сливаться в аккорде…»
      — Милые стихи. Не открывайте глаз. Теперь ябуду вам рассказывать, а вы — слушать и получать удовольствие. Итак…
      Молин потер глаза. Комнату заполнял яркий свет. Психиатр кормил дога сухариками.
      — Что дальше? Я уснул?
      — Все, что вы просили. Бумага по-прежнему в пепельнице, я не притрагивался. Можете сжечь. Напойте песенку.
      — Я… Я не помню! — Макс нахмурился. — Черт возьми, действительно не помню. Неужели получилось? Такое ощущение, словно часов шесть проспал! Спасибо!
      В прихожей он замешкался. Хозяин квартиры и собака стояли рядом, глядя с одинаковым бесстрастным выражением.
      — Скажите… насчет роли, рядом с любимой женщиной. Но ведь невозможно играть одну эту роль? Как избежать прочих мерзостей? Я тоже люблю свою работу, но последнее время все так запуталось…
      — А я разве предлагал вам легкий путь? Купюры, что вы любезно оставили на трюмо, весьма кстати. Я также участвовал в некоторых не особо приятных сценариях, путешествовал с лекциями по полупустым санаториям, писал в дурацкие журналы, что вовсе не отвечает моим внутренним потребностям. Зато моя жена, смею надеяться, не жалеет, что когда-то ответила согласием, а Сократ избавлен от необходимости охотиться на крыс. Упростите схему для начала. Вместо размытых понятий «плохо» и «хорошо» постарайтесь руководствоваться этическими критериями. Созидательно то, чем вы заняты, либо нет?
      — Но это невозможно… невозможно оценивать некоторые профессии с этической точки зрения!
      — Напротив, это необходимо. А главное — удивительно просто, не требуется никаких теоретических учебных программ. Любой из нас в глубине сознания прекрасно понимает, чего он стоит, разве не так? Я не хочу никоим образом оскорбить ваш род занятий. Скажите, однако, вас сильно занимают подвиги Боливара? Вас увлекает судьба Гарибальди или Яна Гуса?
      — Ну, они заняли свое место в истории…
      — Все эти личности, несмотря на агрессивный стиль жизни, скажем так, несли конструктивное начало. Они играли свою, любимуюроль, в этом заключена причина, по которой вам до них необычайно далеко. Понимаете? Дело совсем не в степени личных дарований… Вы обиделись?
      — Нет, пожалуй.
      — Я бы обиделся… Дело в том, что их деяния занимают сегодня горстку историков, не более того. Невзирая на масштаб, так-то. Рискну высказать предположение, что собственная самоценность их занимала менее всего.
      — А мне вы советуете оттолкнуться от любви?
      — Каждому — свое! Противоположное чувство порой более продуктивно. Однако, укрепив вот здесь, — психотерапевт постучал по лбу, — хотя бы одну положительную доминанту, вы обнаружите, как ваше существование прекратит казаться сплошным лабиринтом из страхов и беспокойства. Вы разглядите достаточно ясно дорогу, где темного и светлого окажется примерно поровну. Более того, вы обнаружите, насколько эта дорога коротка… Моя визитка у вас есть, милости прошу, пообщаемся как врач с пациентом!
      Молин не ожидал, что так быстро стемнеет. Дневной свет почти не проникал на лестничную клетку. Он потыкал кнопку, лифт бездействовал. Сколько же времени он потерял в кресле у врача? Или не потерял? Он надвинул кепку и направился вниз. Где-то наверху прошелестели легкие шаги, кто-то бегом спускался по лестнице. Молин быстро заглянул в пролет. Ни на одном этаже не горели лампы. Когда он ехал сюда на лифте, освещение работало. Ниже, за сетчатым коробом шахты, стояла полная темнота.
      Если бы он не прикрыл на несколько секунд глаза, давая им привыкнуть ко мраку, то человека в нише бы не заметил. Тот стоял, отвернувшись, в закутке возле мусоропровода. Макс сделал еще пару шагов вниз. Человек повернулся. Внизу хлопнула дверь.
      — Эй, друг! — хрипло окликнули сзади.
      Он уже понял, что надо уходить, не останавливаясь, даже бежать, ноги продолжали двигаться, но корпусом непроизвольно повернулся на голос. По лестнице загремели тяжелые подошвы. В подъезде слышалась возня, хлопки, кто-то сдавленно матерился. Незнакомец выдвинулся из ниши, быстро поднял руку с пистолетом.
      — Гуд бай, детка! — произнес киллер и нажал на курок.

      Макс лежал лицом вверх и отплевывался от падающих в рот ошметков штукатурки. Тот, кто его подмял, огромный и жесткий, не давал возможности даже нормально вдохнуть. Три пули, одна выше другой, с визгом срикошетили от стенки. Боковым зрением сквозь сетку лифта Макс заметил еще одну мощную фигуру, летящую по диагонали сквозь лестничный пролет. Не успев приземлиться, летящий бесшумно прострелил убийце кисть и обе ноги. Тот взвыл, рухнул на колени, но продолжал давить на спусковой крючок. В сполохах пламени появлялась и исчезала перекошенная, оскаленная физиономия убийцы. У Макса дико болели затылок и правые ребра.
      Прикрывавший его спецназовец скороговоркой докладывал по рации. Снизу, топоча по ступенькам, поднимались двое с сумкой и носилками.
      — Цел, капитан? — Молина поставили на ноги, прислонили к перилам. Он мог только кивнуть. Если ребра не сломаны, то трещину, как пить дать, заработал.
      Прибывшая санитарная команда занялась нападавшим. Рвали пакеты, накладывали бинты, тем же резвым галопом помчались вниз. Ни единая дверь не открылась, жильцы парадной сохраняли нейтралитет.
      Потирая шишку, он поковылял к выходу. Вплотную к крылечку притерлась замызганная «Волга». Макса с двух сторон подхватили под локти, прижали голову.
      — Не дрыгайся! — бесцветным шепотом произнес шофер, захлопывая дверцу. — Не то поранишься!
      Щелкнул центральный замок, и машина рванула с места. Не пропустив встречных, развернулась на сплошной, со скоростью под сотню достигла Садового кольца. Там водитель, придавив сигнал, не долго думая, ушел влево, «Волга» через все пять рядов метнулась под запрещающий знак в подворотню, тяжело соскочила с поребрика. Молина сдавили с такой силой, что он почти не чувствовал тряски.С обеих сторон сидели хмурые парни в броне, каждый килограммов на тридцать его тяжелее.
      — Ну что, герой, ищем приключений? — С пассажирского сиденья обернулась смутно знакомая физиономия. Из тех, что не запоминаются: неопределенно-моложавый вид, аккуратный проборчик, герые глазки, слишком правильная линия рта. Но Макс его узнал… Андрей, кажется. Тот самый, что приезжал ночью со Светланой.
      — Тебе сказали не лезть, не высовываться, а? Вот и довысовывался. Из-за тебя подающий надежды специалист выпал из окна. Или ты ему помог, а капитан?
      Молин раскрыл от изумления рот, даже позабыл о боли в груди.
      — Антона убили?
      — Да не огорчайся ты так, — хохотнул особист. — Он сам виноват, придурок. Пока ты чаи гонял, Зинуля сбегал, позвонил, видимо, ему кого-то предупредить не терпелось. Вот и предупредил. Жаль, у нас времени не хватило к линии подключиться… Он сам пустил убийц, через черный ход, охрана никого не заметила… кроме тебя. Толик, да не держи его, уже можно! Ты не убивайся, капитан, он тебя не пожалел. Ребятки, что за тобой охотились, вели от самого института. А теперь скажи, какого черта ты сразу не доложил?
      — О чем? — Макс сидел, абсолютно обалдевший.
      — Не крути мне мозги! Почему сразу не доложил, что из Конторы идет утечка материалов?
      — Я не знал наверняка! Сегодня лишь догадался…
      — Сегодня? — Собеседник скорчил кислую мину. — Благодаря твоим стараниям ухватиться не за что. Там, в институте, следов теперь не осталось от ваших «барабанов»… Но признаю, сыграл ты классно, раскрутил этого придурка от нашего лица. Тебе просили передать спасибо. Не устроишь очередного концерта, дождешься благодарности по всей форме. По секрету скажу, Светлана Юрьевна считает, тебя надо к нам перевести…
      — Благодарю.
      — Дай мне сюда то, что он тебе отсыпал, — мгновенно сменил тон Андрей. — И это все?
      — Все! — Молин выдержал взгляд.
      «Волга», натужно ревя, преодолела наледь у ворот. Солдатик проверил пропуска, козырнул, и тяжелая створка поползла вправо. Гараж Управления, Максу тут бывать не доводилось. Вышли из машины и, не дав оглядеться, буквально втащили Молина в здание. Не размыкая рядов, прошагали по коридору, миновали два поворота.
      Один из провожатых, со «Стечкиным» в руке, остался снаружи, второй запер кабинет изнутри и устроился возле косяка. Да что происходит в Конторе, не на шутку растерялся Молин.
      В следующей проходной клетушке его усадили за стол напротив закрашенного окна. Кроме Андрея появились еще двое. Один так и не вышел из тени, пристроился в уголке, а третий офицер, высокий, узколобый, в летном кителе, расположился наискосок, на подоконнике.
      — Кому вы несли препарат?
      — Себе.
      — Чувствуете необходимость уколоться?
      — Это не наркотик! Почитайте отчеты…
      — Что ты передал Шакирову?
      — Кто это? — До Макса не сразу дошло. Фамилию психотерапевта он выбросил из памяти. — Ничего не передавал. Просто пришел обследоваться…
      — Как давно с ним знакомы?
      — Сегодня впервые встретились.
      — Мы проверим, капитан! — Высокий мягко поднялся со своего места, пересек комнату и навис над Молиным, упершись кулаками в столешницу. Узкое невыразительное лицо приблизилось вплотную. Несколько секунд Макс различал в его зрачках собственное искривленное отражение. — Мы проверим!
      — Проверяйте.
      — Почему не обратились с рапортом?
      — Рапорт готов, лежит у меня на служебной квартире. В понедельник собирался подать.
      — Зачем вы потребовали у Зинули препарат? Кого намеревались шантажировать?
      — Никого. Я считал нужным повторить опыт. Молин устал крутить головой, вопросы сыпались с трех сторон. Он подпер щеку ладонью и уставился в стену. Незаметно покосился на циферблат. До одиннадцати два часа, если ночь не продержат, он успевает. Хотя эти орлы непредсказуемы, могут и до утра пропарить! Стоило смежить веки, в метре снова возникал серый силуэт, поднимался зрачок пистолета, снова и снова, будто повтор кадра…
      — Кто отпустил тебя из санатория?
      — Главврач, спросите сами…
      — Главный врач не вправе прерывать реабилитацию! Мы выясним!
      — Выясняйте…
      — Кто навел вас на Зинулю?
      — Никто. Я повторяю: слышал во сне…
      — Где находится Старший группы?
      — Сам бы дорого дал, чтобы его повстречать… Макс устал. От перекрестного допроса начало двоиться в глазах, а мозг постепенно погружался в «овощное» состояние. Он даже устал злиться, потому что злоба требовала как минимум вдохнуть полной грудью, а вдохнуть не получалось. Если ребра не задеты, то гематома на всю спину, к доктору не ходи. Старина Снейк бы на подобные мелочи не обратил внимания…
      Относительно ночлега он ошибся. В сопровождении спецназовца Андрей вывел его наружу особо хитрым путем, так что из подсобки кафетерия они сразу очутились в машине.
      — Рад бы тебя тут подержать, — чуть ли не извиняясь, бросил особист, — но на Базе…
      — Еще опаснее? — договорил Молин. Андрей не ответил, почесал шею.
      — Поступим следующим образом. Задницу твою не могу круглосуточно прикрывать. Переночуешь в гостинице, есть одно тихое место… Учти, из номера — ни ногой, запирать не буду, не ребенок. Надеюсь, сегодняшнего тебе хватило, чтобы сидеть тихо. Этот сотовый оставляю, позвоню утром, скажу, что делать. У нас много работы, сам понимаешь. В самом крайнем случае первый номер из памяти наберешь, понял?
      — Понял.
      — Отлично. И больше никуда не звони. Теперь дай мне ключи от хаты, — буднично заявил Андрей, точно зажигалку попросил. — Давай, давай, чужого не тронем, верну в целости. Тебе туда все равно нельзя!
      Гостиница представляла собою многоэтажный семейный «вавилон», заселенный самыми экзотическими племенами. Через вертушку поминутно пробегали в обе стороны толпы вьетнамцев, индусов и прочих дружественных представителей мелкоторгового мира. Нужный этаж, однако, отличался от прочих обещанной тишиной и наглухо задраенными окнами пожарной лестницы.
      Андрей отпер дверь своим ключом, кивнул вышедшей на звук дежурной. Она едва скользнула по Максу пустым взглядом и уединилась в своей пещерке с телевизором и кипящим чайником.
      Молин мысленно присвистнул. Мягкие дорожки, зеркала, кондиционер. Четыре номера стояли пустые.
      — Сюда! — пригласил Андрей. — Располагайся, нам некогда. Я позвоню!
      Молин проследил, как они отъехали. Окна скрывались за тяжелыми двойными портьерами, выход на балкончик был наглухо забит, посему он мог различить лишь узкий кусок переулка и усыпанный окурками козырек крыльца. Без десяти девять. Теперь он успеет. Горничная, естественно, у них в штате, сразу доложит, но незаметно не проскочить. Если первый отдел бронировал этаж, наверняка черная лестница перекрыта.
      Он осмотрелся. Лучше, чем ожидалось. Крахмальный парус подушки, сияющая сантехника, видео, газировка в баре. По-своему ребята поступили весьма неглупо. В круговороте этого муравейника несложно войти и выйти, не привлекая внимания, да и запасной выход всяко присутствует.
      Макс выглянул в коридор. Горничная заперлась, телевизор показывал «Поле чудес». Единственным шумом, кроме счастливого бормотания Якубовича, оставалось далекое завывание лифтов. Он пересек холл, стараясь держаться по краю, оттянул собачку замка. Никто не выглянул и не бросился его ловить. Внизу возле турникета ветераны в маскировочных костюмах флиртовали с уборщицей. Из грузового лифта вырвалась смеющаяся стайка азиатов, Макс пристроился следом.
      На крылечке сердце дало сбой. Двое парней стояли лицом друг к другу и вдруг, разом повернувшись, двинулись к нему. Нет, им просто прикурить нужно было…
      — Куда желаете? — приветливо осведомился владелец «москвича», удивительно похожий на бывшего всероссийского старосту Калинина.
      Макс назвал адрес.
      — Только сперва найдем дежурную аптеку… Макс пересчитал наличность. Она таяла, как лед на сковородке. Старичок что-то оживленно рассказывал, размахивая правой рукой; интимно пиликала магнитола. Но Молин не слушал. Задержавшаяся где-то на полпути, до него наконец докатилась очевидная истина. Его пытались сегодня убить. То, что происходило там,в дебрях Желтого Города, со смертельной опасностью не ассоциировалось, он не терял надежды в худшем случае проснуться дома. Несмотря на кровожадность тамошней Охоты, она не выходила за рамки игры. Он по собственной инициативе разорвал эти рамки, но в Москве две тысячи третьего никто шутки шутить не желает…
      Он успел. Вбежал в залитый светом супермаркет за десять минут до закрытия. Девчата в форменных косынках мельтешили с папочками, готовились пересчитывать товар. Уборщица выводила на боевую позицию тележку с разноцветными ведерками. Молин не спеша прошелся вдоль стеллажей с продуктами, уделил особое внимание дешевым крупам. Из-под самого дальнего, сплющенного пакета пшенки выудил пластмассовый пронумерованный ромбик. Швырнул в корзинку чипсы, упаковку «Доширака», пиво. Дожидаясь у кассы, извлек оставшийся от связки плоский ключик, присоединил к колечку ромба.
      Те козлы, что следили за ним утром, не додумались войти следом в магазин. Наверняка ждали снаружи, а он сделал все очень быстро. Как чувствовал…
      В камере хранения оставалась единственная запертая ячейка, номер семь. Молин нарочито медленно отошел к окну, принялся складывать в мешок продукты. На стоянке — три машины, терпеливый дед в «москвиче» развернул газету. Дальше улица тонула во мраке, ближайший фонарь мотался в снежной пыли метрах в двадцати, над автобусной остановкой. Парнишка в униформе перекрыл выход, по одному выпускал последних покупателей. Макс сделал глубокий вдох, спину немножко отпустило. Если он снова опростоволосится, все пропало…
      Он вставил ключик в скважину. Содержимое, в целости, покоилось в уголке. Значит, предстоит вернуться в гостиницу и уколоться самостоятельно, вспомнить, чему учили. Оно и к лучшему, напишет Андрею записку, два дня потерпят, а там…
      — Остановите у будки! — вдруг вспомнил он. На том конце не подходили очень долго, и Молин уже намеревался с тяжелым чувством забрать из щели карточку. Вот и втянул в переделку еще одного ни в чем не повинного человека!
      — Слушаю вас!
      Уразумев, кто на проводе, Шакиров мгновенно сбросил сонливость.
      — Ничего страшного, молодой человек! Согласен, поздновато, но лучше поздно, чем никогда, верно? — с явным подтекстом хихикнул психиатр. — Со мной полный порядок. Заходили ваши коллеги, очень удивлялись, что в столь цветущем возрасте вам понадобилась терапия. Впрочем, им я также порекомендовал ознакомиться с моей методикой, не помешает, знаете ли… А как вы себя чувствуете?
      Макс не мог не улыбнуться. Профессор деликатно обходил тему перестрелки.
      — Спасибо вам! — сказал Макс. — Намного лучше, мне уже помогает!
      — В самом деле?
      — Да, доктор. Кажется, я нашел свою положительную доминанту!
      Продолжая улыбаться, он залез на заднее сиденье.
      — У вас волосы все в снегу, — сообщил водитель. — И телефон звонит…
      Макс по привычке схватился за собственную трубку. Нет, музицировал другой аппарат, оставленный для связи.
      — Ты где? — рявкнул Андрей. — Почему ты не в номере?!
      — Сейчас буду, я рядом, сигарет вышел купить.
      — Нет! Ты слышишь, не возвращайся, — чуть ли не в истерике прокаркала трубка. — Я назову тебе место, которое никто не знает… Макс погладил кармашек, где покоились шприцы и резервный флакончик с синим содержимым. Кошмар не желал прекращаться. До общаги оставалось два квартала.
      — Послушай теперь ты меня, Дзержинский! — Он сглотнул слюну. Под ложечкой закипала колючая ярость. — Я все, что знал, рассказал Шаулиной. Вместо того чтобы прислушаться, вы принялись за мной следить, хотя рыть землю надо было совсем в другом месте! Спасибо, хоть не позволил меня убить, я очень признателен. А в Конторе я не меньше твоего и свою лямку тяну как положено. На вас, в числе прочего, лежит и моя безопасность. Так что хватит! Раз вы не в состоянии выполнять свои обязанности, я позабочусь о себе сам!
      — Максим, остынь, пожалуйста! — Оппонент заметно смягчился. — Дело намного сложнее, чем мы думали. Не натвори глупостей, ты единственный свидетель…
      — Тогда какого черта ты не спрятал меня на базе?
      — Мы не представляли, с кем имеем дело… Хорошо, действуй по обстановке, об одном прошу — не гуляй по улице, пойди в кино, бабу купи, что хочешь! Я тебя до утра заберу, все войдет в норму…
      Ничего уже не войдет в норму, подумал Молин. Он вытащил из заметно похудевшей пачки очередную сторублевку.
      — Вот те на! — вполне искренне огорчился старичок. — Девчонка подвела, что ли?
      — Не то слово… Ладно, отец, проведем вечеринку в другом месте, двигай в центр, в Охотный…
      Его поразило кипение ночной жизни. На всех этажах развлекательного комплекса, на перилах, на ступенях гроздьями висели тинейджеры. Без отдыха выкрикивали заказы официантки, дребезжала мелочь в кишках игровых автоматов, гвалт висел, словно на большой школьной перемене. Динамики, перекрывая друг друга, создавали невообразимую какофонию, в которой с трудом различались отдельные мелодии. Макс полагал, что среди людей почувствует себя увереннее, но ожидаемое спокойствие не приходило.
      Он спустился к кинозалу. Проще всего купить билет и переждать внутри, но в последнюю минуту он передумал. В замкнутом пространстве с единственным выходом риск лишь возрастет.
      Он прогулялся по барам, заставил себя выпить кофе с коржиком. Желудок урчал, как стая некормленных тигров, но на еду Макс даже смотреть не мог. Когда же он последний раз питался? Стал вспоминать, но так и не вспомнил. Сделал сто первую попытку дозвониться до Вукича. Длинные гудки по всем трем номерам. За семь лет совместной службы Старший впервые не брал трубку. Макс не готовился к разговору, но, если бы Старший нашелся, он испытал бы, без сомнения, невыразимое облегчение. Но чуда не состоялось.
      «А ведь я не что иное, как цыпленок, что потерял наседку, — грустно подытожил Молин. — Вся группа — цыплята, наседки нет, и будем разевать клювы, пока нас не скушают или не загонят в другую стайку…»
      …В сотовом сел аккумулятор, а тот, что дал Андрей, он не трогал принципиально.
      Он оставил недоеденный коржик, поднялся на эскалаторе этажом выше, разыскал будку. Безумно хотелось улечься прямо на пол и дать отдых изнуренному телу. А не потревожить ли нам Светочку, спросил себя Молин. Она-то не запрещала ему звонить, напротив. Пусть лишний раз побеспокоится, а еще лучше — пригласит переночевать, реальную заботу окажет…
      Его спасли уставшие ноги. Если бы он не уселся на корточки, зажав ухом трубку, то ему не посчастливилось бы заметить ихпервым. Трое спешно перемещались по нижней балюстраде, шершавыми взглядами цепляя по лицам. Еще двое в противоположном конце галереи путешествовали вниз по эскалатору.
      Эти ребята не работали в Конторе, такиерожи он бы отложил в памяти. Несмотря на развязно-юношеский стиль, компания резко выделялась озабоченным видом, да и возраст не соответствовал. Дьявол, как они ухитрились его вычислить? Оставалась микроскопическая вероятность, что ребята в коже ищут не его, но подходить и спрашивать не хотелось.
      — Да, алло! — сказала Шаулина.
      Макс чуть не выронил трубку, он даже забыл, куда звонит.
      — Привет! — сказал Макс. — Тебе тоже не спится?
      — Избавься от телефона! Зараза! Я ему говорила… — Он был потрясен, в каком темпе она въехала в ситуацию. — Ребята уже едут. Пятнадцать минут продержишься?
      — Постараюсь… — вздохнул Молин, глядя на дверь женского туалета.
      По направлению к выходу, пьяно хихикая, торопились две навороченные барышни с голыми пупками, зато в норковых коротеньких полушубках. Одна на ходу расстегнула сумку и достала ключи с брелоком автомобильной сигнализации. Макс качнулся навстречу, толкнул, рассыпался в извинениях. Троица внизу достигла кольцевой развилки и разделилась. Двое, что спустились с верхнего этажа, неотвратимо надвигались. Периодически они терялись в водоворотах людской массы, но трех минут им будет достаточно, чтобы достичь туалета.
      Он рванул дверь, моля бога, чтобы никто не пудрил нос над раковиной. Повезло несказанно, плюс дальняя кабинка была свободна.
      Если они берут след по прибору, то должны уже заметить, что объект удаляется. В женский сортир вряд ли сунутся, но… Гораздо хуже, если девица обнаружила в сумочке чужой телефонный аппарат еще на стоянке и попросту выкинула его в снег. Тогда те, кто за ним охотятся, не покинут подземелье. Он видел милые хари этих ребят, они получили приказ и перевернут здесь все.
      Сперва он устроился сбоку, у стенки, потом рассудил, что сквозь дверь стрелять не станут, опустил крышку унитаза и расслабился. Как поступил бы старина Снейк? Снейк бы меньше всего рефлексировал, вывернул бы из пола два горшка, надел бы их на любознательные головы ближайшей парочке, затем спрыгнул вниз и переломал ноги остальным. Вот когда не помешало бы аналитические способности поменять на четвертушку звериной ловкости…
      Он произвел ревизию карманов. В числе прочего за подкладкой обнаружилось нечто твердое и тяжелое. Да, склероз идет вслед за паранойей… Про купленный утром ножик он и забыл. Раньше такого не случалось, чтобы столь важные детали выпадали из памяти. Либо сказывается переутомление, либо «барабан» продолжает так своеобразно воздействовать на мозг.
      Уставившись в тусклое зеркало лезвия, Молин ощутил внезапный скачок настроения. Где-то в дебрях подкорки сгорел последний предохранитель, удерживавший хозяина тела в рамках порядка. Бурлящее мстительное отчаяние прорвалось наружу и резво затопило мозг. Жалкие остатки сомнений побарахтались и затонули, он не стал их спасать. Никто, ни одна сволочь не посмеет встать на пути!
      И сразу пришла легкость. Он прекратил вздрагивать от каждого скрипа дверной пружины, дернул защелку, улыбнулся изумленной уборщице и выскользнул в коридор.
      Людей прибавилось. Горячий нагнетаемый с потолка воздух вибрировал от непрестанного гомона. Изучая подсвеченные витрины бутиков, Макс дос-тиг эскалатора. Снаружи в последней ночной агонии билась зима, засыпая крошевом ледяную корку на брусчатке. Он перемахнул через столбик ограждения и широким шагом двинулся наперерез нескончаемому потоку фар.
      — А ну стоять!
      Догоняли двое, балансируя, бежали след в след. Там, где недавно снегоуборочный комбайн спрессовал снег в грязные глыбы, пешеходы протоптали узкую извилистую тропку. Молин рванул изо всех сил, свернул на Большой Кисловский, затем еще раз направо. Парни не отставали. Утомились охотники не меньше его, в тишине переулков их дыхание походило на хриплый птичий клекот.
      Оставленные на ночь авто здесь теснились плотной елочкой, забравшись колесами на тонкую полоску тротуара. Тропа сузилась. Бегущий последним споткнулся и немного отстал. К счастью для Молина, им не хватило ума преследовать его по проезжей части, где снег был утрамбован. Макс задыхался. Он сбросил темп, стараясь успокоить сердце. Ребята передвигались гораздо лучше, но бесконечная гонка в его планы ужене входила. Он подпустил ближнего преследователя вплотную, качнулся в сторону, оскальзываясь понарошку…
      Почувствовав на воротнике чужую руку, Молин присел в развороте и дважды ударил. Инерция протащила противника еще пару метров; прижимая руки к животу, он складывался в воздухе, сдувался, точно лопнувший шарик, и замер в позе мусульманского намаза. Второй не успел ничего понять, Молин уже оттолкнулся ногой от скрюченной спины его подельника и летел навстречу. Они рухнули, обхватив друг друга, под колеса занесенного снегом «уазика». Макс нарочно вытянул вперед левую руку, предоставляя возможность противнику совершить захват, сберегая за спиной правую, с ножом. Спарринг-партнером оказался амбал под метр девяносто, ближний бой с подобной тушей не сулил обнадеживающих перспектив, но соперник был совершенно вымотан марафоном и путался в собственных конечностях. Когда сообразил, стало поздно. Макс полоснул наотмашь, раз, другой, с невероятным трудом сдержал кошмарное желание ударить в лицо.
      — Ах, сука! — проскулил боец, хватаясь за бок.
      Свободной пятерней он проворно полез за пазуху, но опять припозднился. Рыча, словно раненый леопард, Молин обоими коленями упал ему на грудь, проткнул кончиком острия горло.
      — Нет, брат! Не надо, прошу…
      — Ствол брось, гондон!
      Громила послушался, пистолет отлетел в сторону. Грудь бандита ходила ходуном, ветровка слева пропиталась кровью, у Макса даже брючина намокла.
      — Братишка, прошу… Мы тебя не собирались кончать, честно…
      — Поищи родню в другом месте. Кто послал?! Макс обернулся на звук. Подвывая на пригорке, прополз мусорный фургон. За сплошным частоколом машин, с улицы, заметить их было невозможно. Ближайший фонарь раскачивался на углу, светились вдали одинокая витрина и парочка окошек на верхнем этаже в доме напротив. Пьяный голос слагал в проходных дворах незатейливые рифмы, верещала где-то автосигнализация. Далекий шелест проспекта почти не достигал купеческих закоулков. Тот, что напал первым, лежал, не шевелясь, свернувшись в комок, лишь колени подрагивали. Я убил человека, сказал себе Макс. Не химеру, не кибера с нуклеиновым процессором в животе, а такого же, как я. Нет, не такого, хуже!
      — Кто послал, я спрашиваю? — Молин усилил давление.
      От воющего пехотинца омерзительно несло пивом, кровью и мочой.
      — Бархат не велел тебя кончать… Только привезти…
      — Адрес?!
      — «Ракета», в Лианозово…
      — Звони! — Молин держал лезвие у подбородка поверженного врага. — Доставай трубу и звони. Скажешь дословно: «Мы его взяли, везем. Пищит, что будет разговаривать только с Вукичем».
      — Не могу… Меня потом грохнут!
      — Вот беда-то! Тебе где нос сломали?
      — На тренировке…
      — Вот там бы и оставался, дольше бы прожил! Звони, «потом» уже не будет! И не наделай грамматических ошибок!
      Молин разогнулся и едва не потерял сознание от боли. Сжав зубы, перевернул второго бойца, потрогал шею. Пульс прощупывался, хотя совсем слабый. Рассовал по карманам оба ствола, шокер, телефоны.
      — Ну что, какие новости?
      — Бархат сказал: «Будет ему и Вукич, и срукич!» — Пехотинец приподнялся, опираясь на бампер спящего вездехода, расстегнул ветровку, морщась, ощупал рану. — Слышь, брат! Спасибо…
      — Не за что. Возвращайся в большой бокс.
      — Я не боксер… Слышь, не ходи туда. Бархат говорил, там серьезные челы подкатили, вояки и менты… Мочканут, валить тебе надо…
      — Заботишься? Так, теперь давай ключи, и где искать твою тачку? Перепутаешь — я вернусь!
      Спустя десять минут он обзавелся сверкающей «БМВ». И как им только удается в такую грязищу чистыми кататься? На водительском сиденье, разинув рот, похрапывал юноша пятьдесят шестого размера.
      — Подъем! — Молин постучал в окно пистолетом. — Не то самое интересное пропустишь!
      Юноша произвел несколько резких движений, намереваясь выйти на холод.— Нет, нет, ноги промочишь! — отсоветовал Макс. — Курточку снял, аккуратно бросил назад. Теперь отвори мне дверь, и поехали в ваше космическое заведение… Или предпочитаешь вздремнуть в багажнике?
      По пути шофер не переставая зыркал в зеркальце заднего вида. Молин порылся в его косухе, но оружия не нашел. Плохо дело, либо под сиденьем, либо в «бардачке» держит.
      «Ракета» произвела на него впечатление неприятное. Наглухо залепленные плакатами окна, полуживые елочные гирлянды, неубранная льдистая каша перед чугунным крыльцом. Ближние жилые блоки отстояли метров на двести, очаг культуры арендовал угловую двухэтажную пристройку бункерного типа в производственном комплексе. Расшатанный бетонный забор на заднем плане огибал металлические ангары и уходил в весеннюю неизвестность. Административный корпус, из которого торчал беленый аппендикс с моргающей надписью «Кафе-клуб», сурово взирал на прохожих пыльными бойницами.
      — Вылезай, открой багажник! — Макс поежился на сыром ветру. — Кинь ключи на заднее сиденье…
      Лицо водителя дернулось, в темноте Макс не мог его хорошенько рассмотреть, но, похоже, легко сдаваться парень не собирался. Ростом он не превосходил капитана, но в плечах был раза в полтора шире. Они оба бросили взгляд по сторонам. Пустошь, машина по бампер увязла в грязи, а от улицы их отделяла широкая полоса кустов.
      — Выбирай. — Макс начал терять терпение. — Ты шумишь и становишься первым трупом. Дальнейшее тебя не касается. Вариант второй: ты внятно и честно говоришь, что и как там внутри, заходим вместе, ложишься на пол и ведешь себя очень тихо. Три секунды на обдумывание. Учти, я стреляю по пятницам, десять лет без перерыва.
      Как выяснилось, входить и стучать следовало с заднего входа. Пленный, понурившись, двинулся к крылечку, но Макс его развернул и поставил на время в угол. Паренек, очевидно, привычный к таким командам, исполнительно сложил ладони на затылке и уперся лбом в кирпичную кладку. Дворик умеренно освещался прожектором, местная территория убиралась не в пример парадному подъезду, и здесь же стройными рядами дожидались хозяев боевые скакуны. Три серьезные иномарки, «девятка» и милицейский «москвич». Последний был самого привычного бутылочного оттенка, но за задним стеклом торчали две фуражки и мигалка.
      С чувством глубокого удовлетворения Молин порезал всем пятерым задние колеса. Затем с чувством не менее глубокого удовлетворения набрал номер Шаулиной, морщась, выслушал о себе массу интересного. Наконец удалось вставить слово.
      — Я так понял, тебе некогда, дорогая? Ну, подходи, как соберешься, начнем без вас…
      — Нет! Нет, я сказала!..
      — Вот так с ними, женщинами, всегда… — пожаловался Макс. — Ладненько, Вова, пора нам отметиться. Стучи!
      — Я тебе не Вова…
      — Это верно, для меня ты кусок дерьма. Стучи, или я твоей башкой постучу!
      Веселый настрой не проходил, это было приятно…
      В неровном куске корабельной брони, по ошибке поставленном здесь вместо двери, распахнулось окошечко. Вова был поставлен прямо напротив амбразуры, но подать сигнал мимикой не успел. Его опознали без вопросов, амбразура захлопнулась, а в броне появилась щель. На пороге щурилась и портила воздух спиртными парами рыхлая лысоватая фигура, в чине старшего сержанта. Этот напряженный момент Молин прокатал в голове заблаговременно, поэтому не стал ждать, когда Вова предпримет глупость, а резко шагнул вперед и залепил милиционеру рукояткой «Макарова» по зубам. Второй ствол тут же упер Вовику в лоб.
      — Заходи. Не запирай. На колени. К стене. Повернулся к сержанту. Тот качался, не сводя глаз с пистолета, норовя пальцами зажать порванную губу. Люди вообще излишне отвлекаются на вид собственной крови, это Макс давно приметил.
      — Ай-яй-яй, нехорошо! — укоряюще покачал головой Молин. — Употребляем при исполнении?
      — Ответишь… — прошамкал искалеченный оппонент.
      — Все мы когда-то ответим, — охотно согласился Макс.
      В глубине здания Миша Круг напевал одну из своих печальных баллад, где-то слышался смех, журчала вода. Через три метра коридорчик, забранный «вагонкой», уходил вправо, там висело широкое зеркало, стоял бархатный табурет и виднелась следующая дверь. На секунду музыка стала громче, затем снова стихла — кто-то прошел по коридору.
      — Наручники есть? — спросил Макс. Сержант кивнул.
      — Утри сопли! Пристегни моего друга к трубе. Не здесь, подальше, нам двери ни к чему запирать. Вова, не будешь сидеть тихонько, я вернусь, понял? Теперь вперед, служивый!
      Первая дверь за поворотом вела в сырую, забитую хламом мойку. За второй располагался темный, вкусно пахнущий веником предбанник. Дальше коридор упирался в двустворчатые железные ставни. Из щели пробивались свет и запах жареного мяса. Слева, в узком кафельном тупичке, теснились калитки с буквами «М» и «Ж». Совершенно некстати Макс почувствовал жуткий голод, желудок принялся сжиматься и елозить. Из мужской уборной раздался шум воды и выкатился жующий юноша, весьма похожий на того, что охранял у заднего выхода батарею отопления. На ходу поправляя брюки, он скомкал салфетку, закурил, отодвинул плечом застывшего сержанта и взялся за ручку железной двери. Молин даже позавидовал обладателю каменной нервной системы. Еще секунда — и парень бы ушел, не заметив постороннего с пистолетом.
      — Вернись, Вовик! — негромко позвал Макс. Тот наконец удостоил его вниманием, поднялмутные глазенки. Потом он рассмотрел разбитую харю сержанта, уставился на Макса, и проблеск разума посетил его фасадную часть.
      — Вернись на горшок! — Молин был предельно убедителен. — Там закройся и покакай хорошенько, не торопясь. Мы за тобой вернемся. Выйдешь раньше времени — остаток дней будешь срать через катетер, понял?
      Вовик номер два спиной вперед отступил в место общественного пользования. Молин вытер со лба набежавшие капли пота. У пленного сержанта трепетали кожистые складки на затылке. Плечи тоже начали дергаться, словно он уловил древнюю шаманскую мелодию и пытался взять нужный ритм.
      — Эй, ты что, боишься? — поцокал языком капитан. — Не может быть! Ты ведь мафиози и не должен бояться такой ерунды, как смерть…
      — Какой я мафиози? — Сержант не скрывал слез. — Я постовой…
      — Брось, не скромничай! Ты думаешь, что мафия — это итальянцы? Нет, служивый! Мафия, это когда такое дерьмо, как ты, надевает погоны, чтобы лизать пятки вовикам… Жить хочешь?
      — Да…
      — Сколько их там?
      — Че… четверо или пятеро нашихи гости… Трое.
      — Что за гости?
      — Откуда я знаю? Мне же не представляются, мое дело — ворота отпирать…
      — Как выглядит Бархат?
      Макс оглянулся. Висевшее в углу зеркало отражало приоткрытую заднюю дверь и скукожившегося в одной рубахе, обнявшего батарею Вовика. На двери в сауну болтался открытый навесной замок.
      — Так, бери с собой дружка из туалета, и оба — в баньку…
      Закончив дела, он толкнул ставень и очутился на кухне. Над рядом остывших газовых плит змеились жестяные коробы вентиляции. Два засиженных мухами фонаря отражались в надраенном металле разделочных столов. По ранжиру стояли и висели сковородки, задумчиво побулькивал в углу титан, точно дрессированный носорог, опустивший ноздри в ведро с водой. Левый проход вел в мясной цех, где скалились голодные мясорубки, по правую руку над допотопной хлеборезкой покачивались полуоткрытые створки раздаточного окна. Видимо, до последней русской революции здесь находилась обычная заводская столовая. За раздаточным окном в приглушенном свете ночничков открывались внутренности барной стойки и претенциозное убранство танцевального зала.
      На угловом диванчике, на кожаных пуфиках, сдвинувшись в кружок, закусывало мужское общество. Но там были не все, откуда-то сбоку доносился стук бильярдных шаров.
      Макс отыскал вход в бар. Теперь он видел весь зал, почти круглой формы, затянутый темно-красной драпировкой. Отдельный вход вел в помещение с гордой надписью «VIP», оттуда торчал краешек зеленого стола, блистал традиционный шест и клубами валил сигарный сладкий дым.
      То, что ему предстояло совершить, не укладывалось ни в какие рамки прежних представлений о справедливости. Однако, если он сейчас повернется и уйдет, эти люди будут его преследовать, причем бездумно, ничего личного, так сказать… А он будет жить в ожидании пули и так и не узнает, кто стоит за всей этой поганью…
      Он выровнял дыхание и шагнул за барную стойку. Перевернутые пузатые рюмки висели над ним, словно спящая стая летучих мышей.
      — Привет, братишки! — поздоровался Молин. — Кто не спрятался, я не виноват!

      Пацаны оглянулись. Молин выложил на стойку обе руки и улыбнулся насколько мог приветливо. Сигареты повисли на губах. В вип-зале продолжали катать шары.
      — Кто начнет, ковбои?
      «Ковбои» зависли на полусогнутых. Бархата среди них не было. Три человека за столиком, двое показались из бильярдной.
      — У меня такое предложение: никто ни в кого не стреляет, а ты, — Макс ткнул в сторону крайнего, крепыша с кием наперевес, — позови сюда Бархата!
      Но они не послушались. Проходя через возраст увлечения вестернами, Молин всякий раз восхищался, до чего крепкие загородки в салунах. Почти в каждом фильме наступал момент, когда герой падал за барную стойку и оттуда метко отстреливался от бестолковых краснокожих.
      В клубе «Ракета» дела обстояли иначе — то ли пули делать стали более качественные, то ли древесина пошла неважная. Он, во всяком случае, успел выстрелить дважды и спешно отступил на четвереньках под прикрытие кондитерской печи. Там, где он только что горделиво размахивал дальним родственником «кольта», шрапнелью взрывались бутылки и осыпались остатки цветомузыки. Не послушался, собственно, один, наиболее темпераментный, с автоматом. Сквозь свежие дыры в фанере Молин, устроившись на полу, различал медленно приближающиеся ноги.
      — Моя очередь! — тихонько предупредил он и открыл залповый огонь, стараясь накрыть максимальную площадь. В фанере образовалась новая россыпь дырок, но прежде, чем противник опомнился, Макс перекатился за плиту.
      Судя по воплям, счет стал четыре—ноль. Трое заперты, один наверняка ранен. Противник совещался. Теперь, согласно основам тактики, они должны попытаться обойти Макса с тыла. Не спуская глаз с окошка раздачи, он отполз в коридор. Вовик, не жалея сил, сражался с наручниками, видимо, в детстве тоже насмотрелся кино. Но, в отличие от храбрых шерифов, юноша никак не мог выломать чугунный радиатор.
      — Не кряхти так! — посоветовал Макс. — Грыжу знаешь как непросто потом вправить?
      Так и есть, двое или трое чавкали по жидкому снегу, огибая пристройку. Макс отворил дверь настежь, вышел на пандус, отступив от потока света. Хуже всего, если основные персонажи уйдут через парадный вход.
      Но основные персонажи меньше всего хотели бежать по Москве пешком. Первым из-за угла вылетел кривоногий боец с «Калашниковым», совсем еще мальчишка. Его отшвырнуло назад, метра на три, на пирамиду пивных ящиков. Макс переместился за капот «вольво», запаркованного вплотную к ступенькам. Еле успел он пригнуться, как за шиворот полетели осколки стекла. Противник также залег — на дальнем конце пандуса, не рискуя приближаться.
      В этот момент в здании клуба возобновилась перестрелка, не только внизу, но и на втором этаже. Прямо над навесом крыльца распахнулось окошко, оттуда выбрался некто массивный, дважды выстрелил внутрь и спрыгнул в сугроб.
      Огораживающая двор сетка прогнулась. Зарычал дизель ближнего к выезду «чероки». Макс улегся на капоте и всадил десяток пуль в мотор джипа.
      Мальчишки были всего лишь эскортом, прикрывали отход тех самых «гостей». В ослепительном проеме черного хода мелькнула тень. Заднее стекло «вольво» побелело от трещин, вырвалось и ударило Молина в лицо.
      Повалив сетку, во двор въезжал «ГАЗ-66». Со второго этажа на пандус выпрыгнули еще двое. Макс выстрелил, зажмурив правый глаз. Кровь из разбитой брови мешала целиться, заливала щеку. Один на пандусе упал. Двое выскочили из раненого «чероки», полезли на бетонный забор. Из грузовика сыпалась целая армия в шлемах и нагрудной броне. Несколько автоматов заговорили разом. Из клуба доносилась артистичная матерщина. Трассирующая очередь простучала по верхней секции забора. Тот, кто был уже наверху, вскинул руки и завалился назад. Второй отлепился и послушно лег ничком. Стрелок на пандусе отшвырнул пистолет.
      Молина окружили люди без лиц. Он открыл рот для приветствия и получил прикладом в ухо…
      После он подпрыгивал на заднем сиденье, запрокинув разбитое лицо, а длинный особист, что допрашивал его на базе, держал на его глазу ледяную примочку.
      — Где… где Шаулина?
      — Не рыпайся, скоро увидитесь. Нам нельзя оставаться, там скоро весь горотдел соберется.
      — А этого… Бархата взяли? Дай мне с ним поговорить!
      — Не наговорился еще? Убит он.
      — А Андрей?
      — Симоненко? Под арестом.
      — Как же?..
      — Эх, врезал бы я тебе, майор,от души! Из-за твоей дурацкой самодеятельности вся операция пошла к черту!
      Молин не без труда приподнял заплывшее веко. Опять его выставили виноватым, но это ерунда. Главное, что цела бутылочка, завернутая в платок.
      — Сейчас едем в госпиталь, там тебя срочно хотят видеть.
      — А почему?..
      — Потому. По твоей милости омоновцы застрелили знаешь кого? Абалишина. Слышал о таком?
      — Нет…
      — Вот именно. Лезешь, куда тебя не просят. По документам он помощник депутата Думы, фамилий тебе ни к чему. Этого кадра эфэсбэшники почти год вели, ни с какой стороны не могли подъехать, там прикрытие такое… Сигналы не раз поступали, что всплывают кое-где разработки Конторы, но реально уцепились лишь недавно.
      — Зинуля?
      — При чем тут Зинуля?! — отмахнулся офицер. — Придумали, понимаешь, водичку для облегчения ломки! По мне, так этих наркоманов разок в кучу собрать и… Тут чисто жадность сработала, кинул начальник ваш зятьку косточку на бедность, это ерунда по сравнению с делами Абалишина. Сто лет прошло бы, пока они там путного чего добились бы. Если б ты их не спугнул, мы до конца могли бы размотать!…
      Вукич лежал, замотанный бинтами, как снеговик, лишь острый нос торчал из подушки. Молину уступили табурет. Вся группа в сборе: Костин, Пильняш, Заведин… Кого-то он не видел больше года. Сдержанно поздоровались. Шаулина сидела в изголовье, еще двое из первого отдела — на стульчиках, при входе в палату.
      Молин вытаращил глаза. Возле капельницы, бок о бок с медсестрой, суетился Арзуев. Главный мельком кивнул, почмокал губами, не одобрил синяки. Он-то когда успел из Дагомыса?
      — Вот так, Макс… — Вукич скосил глаза, речь давалась ему с напряжением. — Принимай группу, майор…
      Молин находился в полнейшей прострации. Ребята сопели, словно двоечники перед поркой, Светка промокала Владу пот со лба.
      — Парни… на десять минут… — Раненый закашлялся, на губах выступила кровь. — Доктор, ты тоже… пожалуйста.
      Остались втроем, Шаулину Влад цепко держал за руку. Побелевшие пальцы его буквально впились ей в запястье. Старший, вне сомнения, испытывал жуткую боль. Максим придвинулся вплотную. В который раз за истекшие сутки он чувствовал себя полным идиотом.
      Шаулина приложила палец к губам: молчи и слушай! Майор выглядел так, будто огромным насосом из него выкачали половину живого веса, а оставшееся покрыли известкой. Из известки бледные усики торчали, как щетинка старой зубной щетки.
      — Такое дело, Максим… Обязательно повторишь опыт, пятьдесят тысяч кубов я для тебя сохранил, заберешь в нижнем ящике… Чтоб не считал меня врагом прогресса… — По вискам майора струился пот, запавшие глаза смотрели в потолок. — Курс подготовки у Анны, в одиночку не пытайся… Временно, пока я не поднимусь, назначаешься Старшим, приказ подписан. Сперва закончишь лечение, там получишь инструктаж и допуски… Костин после догуляет, отправитесь с ним на Алтай…
      — Влад, что с тобой случилось? Светлана показала Максу кулак.
      — Потом… Неважно… — Вукич сглотнул. На его небритом горле тяжело вздрагивала вена. — Макс, дело не в «барабане», точнее, не только… Примешь должность, прогони результаты алтайской серии, ты поймешь.
      — Я все ему покажу, не напрягайся! — Шаулина плакала.
      Вукич снова зашелся в кашле. Позади распахнулась дверь, Молина оттеснили белые халаты. Он сжал виски, правое ухо пылало. Вот так, и никакого смысла прятать пузырек! Если бы кто-нибудь еще удосужился объяснить, что происходит, которая из команд наконец берет верх и на чьей стороне ему предстоит дальше играть…
      Ребята рядком расселись на топчане в коридоре. Завороженно рассматривали его сливоподобное ухо, подбитый глаз и вымазанную в крови одежду. Медики бегом закатывали в палату нечто громоздкое, на маленьких визжащих колесах. Дергая щекой, просеменил посеревший Арзуев, на ходу натягивая перчатки. В дальнем конце коридора показались трое: первый, низенький, шел, стремительно отбрасывая локти, точно гребец на байдарке, остальные поспевали за ним вприпрыжку. Зрение у Макса затуманилось, он отчаянно старался проморгаться, но фокус никак не налаживался. Который раз пронеслась далекая барабанная дробь. О нет, только не теперь! Вдобавок жутко хотелось пить. И спать…
      Группа вытянулась по стойке «смирно».
      Махавший локтями крепыш остановился вплотную. Молин узнал генерала. Он попытался принять вертикальное положение, но туловище никак не желало слушаться.
      — Сидите, сидите! — Хозяин Конторы выглядел чудовищно постаревшим, из-под спортивного костюма торчал на груди краешек клетчатой сорочки, на подбородке отрастала беспорядочная седая щетина. Макс подумал, что впервые с ним говорили лично и впервые лично пожали руку.
      Выскочила красная Шаулина, сморкаясь в платок. Макс обнаружил в себе очередную перемену. Драться ни с кем не хотелось, хотелось лечь, сунуть голову под подушку и послать всех к черту. Он поймал себя на странном ощущении: цельная картина окружающего мира распадалась на отдельные фрагменты. Иногда он только видел, звук пропадал начисто. Вот Света, плачет и от слез стала почти красивой. Вот Арзуев, выстригает ему волосы на затылке, промокает рану какой-то жгучей гадостью, говорит сердито. Вот они едут с Шаулиной в машине, а магнитола поет голосом Агутина.
      Молину купили двойную шаверму, он проглотил, не жуя, выпил залпом три чашки кофе. Начиналось свинцовое утро.
      — Ты на особые откровения не рассчитывай! — Шаулина, отвернувшись, пыталась спасти остатки косметики на лице. — Влад представлен к ордену… Когда выкарабкается, займет место начальника отдела. Он нам очень помог. Еще два года назад, когда планировали второй «Алтай», парни из ГРУ взяли в Чечне одного араба, неважно откуда… Так вот, в программе подготовки смертников обнаружилось нечто знакомое. Улавливаешь?
      Молин кивнул.
      — Хорошо. Дальше сам додумаешь. Но Вукич нащупал нитку еще раньше. У него была знакомая, попалась на крючок, насчет работы. Пришла по объявлению — полный зал народа, угощают пирожными, веселятся, в ладошки хлопают…
      — Можешь не продолжать.
      — Да, ты же у нас сообразительный! Сперва он пришел к нам. Мы отправили к этим фирмачам человека, проверили. Все сходилось. Потом Вукич явился к вашему бывшемупатрону и заявил: или берите в долю, тоже кушать хочется, или я звоню в ГРУ. Ребята, конечно, его страховали…
      Светлана шмыгнула носом.
      — И его взяли в долю. Святые яйца, я-то думал… — потерянно прошептал Макс. — А что с фирмой? Деньги людям вернули?— О чем ты? Не путай нас с милицией, еще не хватало Конторе выбивать деньги из лохотронов! Фирма давно съехала, они больше трех недель на месте не сидят…
      — Неужели так просто? Неужели его взяли в долю и ни разу не попытались… — Макс прикусил язык.
      — Не попытались что?Убрать? Все очень просто. Полковника бы убрали вместе с ним, тот сам не хотел огласки, представил Влада покровителям как надежного парня. Если подумать, этим все и кончилось…
      — Они были вместе?
      — Да. «Папа» заехал за Владом вечером и чуть ли не насильно увез с собой. Влад даже не успел меня предупредить. Якобы их вызвали для переговоров с новым покупателем. Что он хотел купить, Вукичу не доложили. «Папа» сам не ожидал такого конца. Встретились на мосту. Влад сразу догадался и прыгнул в воду, повезло, что не попалась льдина. Они успели всадить в него две пули. Полковника сбросили в реку уже мертвым.
      — Но почему?..
      Шаулина тяжело вздохнула, отвела взгляд:
      — Максим, ты обхитрил Старшего, подал рапорт через его голову, непосредственно «папе». Представь, как ты его напугал. Полтора месяца его зятек копает золотую жилу, осталось тихо свернуть проект, обозвать его бесперспективным, экспертизы все равно никто не назначит, и вдруг появляется рядовой испытатель, эдакий правдолюбец, и принимается качать права…
      — Господи, так это моя вина…
      — Лишь отчасти. Ничего не случилось бы, если бы Антон Зинуля пожаловался тестю. Ничего с Владом, я имела в виду. Но он позвонил кому-то другому… А теперь еще убили этого бандита с депутатской коркой.— Абалишина?
      — Да. Но не он там заправлял, кишка тонка до нашего уровня подняться. У него был смежный бизнес, если можно так выразиться. «Отмазывал» от ментов и ФСБ подпольные заводы наркоты, в том числе и вашего Змеевика. Представляешь, откуда дует, какие верхи замешаны?
      — Да уж… — Молин вспомнил конспиративное свидание в машине Любановского, как прятал лицо тот парень с фотографиями.
      Дежурный был предупрежден и без лишних слов открыл кабинет Вукича. При этом остался в дверях наблюдать. Макс, не глядя по сторонам, потянул нижний ящик. Коробочка из плотного картона. Запечатанный конверт, ампулы в футлярах.
      — По пути почитаешь! — сказала Света. — Некогда нам…
      — Господи, теперь-то почему некогда? И куда мы едем?
      — Ты чокнутый? Забыл, как тебя накрыли по «жучку» в телефоне?
      — Так что, Андрей с ними заодно?
      — Хуже! — вздохнула Света. — Он круглый идиот, этот Симоненко. Генерал его сгоряча под арест посадил, ну, ничего, к обеду выпустит. Там, на пульте… Короче, чтобы ты не расслаблялся, а вообще, я это говорить не имею права. Станешь Старшим — поймешь. На пульте дежурят четверо, у каждого свои задачи. Еще трое теоретически могли зайти и подсмотреть, где ты со своим телефоном бродишь. Спасибо Катеньке, администраторше в отеле, она чужих моментом просекает. Короче, мы не знаем, кто это. Полвека назад расстреляли бы всех семерых, сам понимаешь…
      — О, вам дай волю…
      — Не юродствуй попусту, капитан!
      — Значит, кроме «папы» есть другой предатель…
      — Ты неисправимый максималист, Молин. Вчера ты считал предателем Вукича, так? Молчишь? Все гораздо сложнее, чем просто деньги или военный шпионаж… Слушай, я отвезу тебя домой, помойся. Ты весь в крови. В час дня нас ждут в Управлении, постарайся поспать. С тобой останется Леша.
      Молин включил неразговорчивому Леше телевизор и улегся в ванну. Конверт положил рядом, на полочку. Она права, о каком предательстве идет речь? Умная женщина, в который раз небеса посылают ему умного человека в союзники, а он упорно не прислушивается. Не желает прислушаться, хотя кричат ему прямо в ухо. Он вспомнил железную тетрадку. «…Так уж устроен человек, друзей путает с врагами, а врагов придумывает сам…» Какое право он имеет судить других, клеить ярлыки изменников? Изменников чему? Вся эта кодла участвует в бесконечной игре, в грандиозной Охоте, им нравится по ходу пьесы меняться масками, а иногда не нравится, тогда они дерутся… Но при этом редко предупреждают статистов, таких как он, попросту нет никому дела до миллионов статистов. Какое им дело до глупого капитана, который так радовался жирному пайку, так благоговел от одного лишь слова «Контора», и вдруг уперся, заметил фальшивую нотку! Знал ведь прекрасно свои слова, за тринадцать лет-то выучил, всего делов — выйти в третьем акте, произнести скромно «такой-то прибыл!» и убраться восвояси…
      Получить к пенсии восемнадцать метров на подступах ко МКАДу, пару дополнительных побрякушек на бархатных подушечках, которые и надеть-то стыдно, и бесплатный проезд в транспорте! Чего еще надо? Кого он вознамерился обвинить в нечестной игре, когда вместо суфлера в будке дуло пулемета? Они получают кайф от взаимной слежки, взаимных угроз и смены масок, они ничего не боятся, потому что за всякой их шалостью всегда стоит компромисс.Да, черт побери, они всегда в конце концов между собой договорятся,перетрут и обкашляют!
      Он вскрыл пухлый конверт.
      «Максим, на тот случай, если со мной произойдет неприятность. Привожу список статей в британских журналах, разберешься. Некоторые ингредиенты сегодня нельзя воссоздать искусственно, но кое-где на Западе занимаются схожими разработками. Лет через пятнадцать синтез станет возможен, а с ним и массовое производство. Перспектива у «барабана» есть, но, действительно, совершенно не в нашей области. Почти полное снятие ломки. Но дело не в этом.
      Максим, у меня есть точные сведения, что Змеевик убит. Тот химик, что заварил кашу. Как это ни смешно, теперь я с чистой совестью могу передать тебе некоторые данные, о которых никто не знает. Грязные, оборванные бумажки, их попросту проглядели, не обратили внимания.
      Экспериментируя на своих подопечных, он делал сперва, как и мы, одну инъекцию. Потом его что-то натолкнуло, и двоим он провел серию по нарастающей. Но полученный эффект его хозяев вряд ли бы заинтересовал. Он был далеко не идиот.
      Почитай его записи внимательно, ты поймешь. А если не поймешь, тебе понадобится хороший напарник. Ускоренное выведение шлаков, за полтора-два часа, регенерация печени, селезенки. Полагаю, это далеко не все, речь идет о принципиально новом подходе к очистке организма. Думай. Работы непочатый край.
      Последний совет. В тебе осталось то, что когда-то называлось „честь". Я бы не стал искать напарника тут. То, что попало к нам, назад, на гражданку, не возвращается. Но честные люди встречаются везде. Бумаги Змеевика у того человека, что отдал тебе коробку. У меня есть причины доверять. Писанину мою сожги. Не вспоминай плохо. Влад».
      Минут пять Макс лежал, разглядывая сквозь клубы пены собственный большой палец на ноге. Палец почти успел свариться и приобрел оттенок парникового томата, потому что прямо на него падала толстая струя кипятка. Когда осязание вернулось, Макс чуть не завопил от боли. Он забыл, где находится, пена перевалила через край и окутала тапочки на коврике. Туман поднимался к решетчатой заслонке вентиляции, и ручейки стекали по зеркалам.
      Он выбрался наружу, прошлепал в кухню, опустил скомканный конверт в пепельницу. Глядя на веселые голубые язычки огня, Молин начал смеяться. Идиотский смех вырывался из него тонкими свистками, как перегретый пар из пробитого паровозного котла. Чтобы как-то отвлечься, он занял руки кофейными манипуляциями, закурил, но смех не проходил. Он отворил форточку, высунул мокрую голову во двор, жадно пыхтел сигаретой, сжимая зубы с таким остервенением, что откусил наконец фильтр. И продолжал беззвучно смеяться.
      Похоже, появилась достойная команда, к которой не грех присоединиться! А он-то ломал голову, словно крошка, что пришел к отцу и задает вечно безответный вопрос.
      Старина Вукич… Надо было ощутить дыхание старухи за плечом, чтобы верно выбрать сторону. За которую играть. Но он успел это сделать, он понял, что граница лежит не между своими и чужими, а совсем иначе. Он пришел к тому же, о чем толковал Шакиров, но решил уравнение с другого конца. Вот так. Онизабыли собственные присяги, они размыли ответ на вечный вопросик крошки-сына, так почему он должен нести крест своей присяги, своих подписей и обещаний?
      — Ты только не умирай, пожалуйста! — Сложив распаренные руки в замок, Молин голой грудью навалился на мерзлый подоконник, смотрел до рези, до появления огненных сполохов на сетчатке туда, где вполнакала светили ранние звезды. — А ты, если ты есть, если не зря ради тебя жгли людей и книги, сделай хоть одно доброе дело за выходные, оставь его в живых!
      Вскипел кофе. Он высыпал на кухонный стол всю наличность, отложил в ящик пару сотен. Выпил залпом две кружки. Спать уже не придется. Молин переоделся под пытливым взглядом Леши.
      — Одевайся, — сказал он. — Приставлен охранять, стало быть, пойдем вместе. Впрочем, можешь поспать, я не обижусь…
      Два оставшихся дела он обязан был провернуть сам. Для начала заскочил в сберкассу, опустошил счет.
      Мать Антона Зинули тряслась на руках соседок и каких-то дальних родственников. И на площадке, и в квартире двери были нараспашку, воняло аммиаком, по полу катались пустые бутылки из-под водки. С улицы входили не разуваясь, в большой проходной натоптали, вешалка сорвалась, не выдержав веса мокрых женских шуб.
      Молин не встретил ни единого молодого лица, — очевидно, коллеги Зинули еще пребывали в неведении, оно и к лучшему. На него никто не обратил внимания, женщины шептались на кухне, щуплый скуластый дедок потягивал чай, обхватив чашку трясущейся ладонью.
      Молин подошел и остановился рядом с постелью. Из смежной клетушки тоже доносилось невнятное бормотание, и он вдруг почувствовал, как спина покрывается холодным потом. Представился какой-то древний фильм, свечи, священник в рясе и длинное белое тело под простыней…
      — Я от Петра Григорьевича, ребята собрали немного для вас… — Молин положил пакет на колени почерневшей от горя женщине. Она подняла опухшие глаза, не узнавая. Гостеприимная жизнерадостная толстушка за сутки превратилась в старуху.
      — Люба… Как же Любочка… — спросила она, явно путая его с кем-то из друзей Антона.
      — Невестка-то с внуком на югах… — подсказала шепотом соседка. — Не знает ишо, не звонили покамест…
      Мать убитого по-прежнему всматривалась в Молина с рассеянным ожиданием, царапая ногтями перетянутый резинкой пакет. Она не могла взять в толк, каким макаром объявились Петины сослуживцы, так быстро узнали, и как ей следует поступить. Она даже пыталась вскочить, откликаясь на внутренний инстинкт хозяйки, пригласить этого неуловимо знакомого молодого человека к столу, но ноги не желали ее держать…
      — Позвольте, я ей позвоню! — неожиданно предложил Молин. Ему показалось это вдруг исключительно важным — самому поговорить с вдовой, первому выпить горькую чашу ответственности, которую несли они все, вся Контора, и от которой ему никогда не избавиться.
      Закончив разговор и передав трубку хозяйке, он прошел в кухню, уткнулся лбом в стекло. Старичок на пару с громадным Лешей смотрел в экран. Люба выслушала Макса с удивительной выдержкой, лишь в конце разговора ее голос пресекся, точно на шею накинули петлю. Она умоляла перезвонить, как только он вернется из командировки. Спросила, не мог бы он их встретить в аэропорту.
      Внезапно Молин погрузился в бездну чужого горя и сопутствующих ему типичных российских проблем. Выяснилось, что с похоронами помочь абсолютно некому, что нет среди родных и близких ни одного мужчины с машиной, а сотрудники института с Антоном были на ножах… Молин дал слово, что свяжется с ней при первой возможности. Затем плюнул на все запреты и продиктовал оба номера. Вот теперь, кажется, все. Если у Вукича и была семья, то за семь лет Макс не удосужился поинтересоваться. Кто-то слышал краем уха, что Старший недавно развелся, а про детей и речи не шло. Поздно пить минералку, хороши подчиненные. Сколько же требуется нам похоронить друзей, чтобы начать любить оставшихся, спрашивал себя Молин, спускаясь за широкой Лешиной спиной к выходу.
      — Спать поедем, — сообщил он.
      У несчастного конвоира аж плечи расправились. Он не сказал ни слова, но всю дорогу демонстрировал недовольство столь вопиющими нарушениями режима безопасности.
      Молин даже пожалел его. «День какой-то странный, всех жалею. К добру это или наоборот? А ведь ему предстоит еще разгон, бедному слонику Леше, за то, что я намерен учудить. По первое число влетит. Любопытно, а он пожалел бы меня?»
      По пути домой Молин купил Леше сушек и халвы, переставил ему телевизор в кухню и заварил чай. Леша забрасывал сушки в рот целиком, оружие положил рядом на стол.
      Капитан застелил тахту, из темноты следил, как движутся жернова Лешиной челюсти, и спрашивал себя: что бы сказал об этом парне хозяин Сократа? Как так получается, что нам отпущен примерно одинаковый срок на Земле, но он спокойно хрустит сушками, а я готов кинуться с балкона?
      Он притворил дверь, в свете настольной лампы черкнул несколько строк крупными буквами. Разорвал упаковку шприца. Вытащил из брюк ремень, перетянул бицепс, удерживая пряжку зубами.
      Зазвонил Лешин телефон.
      — Да, так точно, порядок. Спать лег. Хорошо, ждем!
      Макс нажал на поршень. Пискнул вызов домофона. Леша с грохотом отодвинул стул, стукнул костяшками пальцев в узорное стекло.
      — Фигушки вам! — улыбнулся Молин. Его ноги уже оторвались от кровати. Комната вращалась вокруг дивана, сперва плавно, затем все быстрее и быстрее.
      — Подъемник! — прогудел Леша. — Начальство приехало!
      — Я иду к вам, ребята! — ответил Макс. — Я же обещал, что вернусь!..
      Мелькание предметов слилось в яркий поток. В ушах бесновались тамтамы.

      Сколько прошло времени? Черт возьми, здесь-топочему у меня все так болит? Такое впечатление, что несчастного Снейка в мое отсутствие лупили резиновыми шлангами!
      Да, эти татуированные клешни я ни с какими другими не спутаю! Слава богу, я прибыл вовремя… ну, по крайней мере, угодил в родное тело, это уже успех. Сколько прошло времени? Старина Антонио, очевидно, задал им жару!
      Обитые пробкой камеры из моды давно вышли, я висел в плотном белесом коконе, мог свободно шевелиться, но не более того. Вдобавок по телу перемещались сразу три амебоподобные твари, щекотали невероятно, но дотянуться, чтобы их поскидывать, никак не получалось. На самом деле они жутко полезные, разминают мышцы при длительном застое, но от этого не менее гадко щекочутся!
      Зажегся свет, церемонно подплыли три узкоглазые девчушки, то ли люди, то ли нет. За ними, смешно сдерживая прыжки, появился инспектор пансиона, его я узнал. Тут, в марсианской тюряге, был всего один инспектор.— Господин Антонио…
      — Я уже не Антонио. Сколько дней прошло?
      — Двадцать одни земные сутки. Госпожа Ли оповещена о вашем пробуждении. Вы можете принять ванну, одеться и позавтракать, если голодны. Челнок прибудет через сорок минут.
      — Ух ты! Когда же вы успели?
      — Смена параметров мозговой активности зафиксирована пятнадцать минут назад.
      — А мой личный хард?
      — Получите на Земле.
      Итак, связи меня лишили. В том, что меня здесь похоронят, не возникало ни малейшего сомнения. Оставалось полчаса, чтобы привести в действие последнюю часть плана Стасова и перехитрить азиатов. Есть я не хотел, и вообще, сложилось впечатление, что Снейк как-то ослаб за истекшее время. То ли звериная закалка постепенно выветривалась, то ли перележал в паутине, не знаю…
      В массажной я врубил музыку погромче, позволил себя намылить и тихонько назвал пароль. В глубине моего пищевода, за грудиной, повинуясь команде, проснулся крошечный маячок, псевдонасекомое, вживленное еще на Земле. О его существовании, кроме Стасова и Воробья, знали два человека, милые женщины, врачеватели киберов, Людвиг с помощницей. Обнаружить пассивный маяк последнего поколения можно было, лишь разрезав меня на куски.
      Три недели назад я попрощался с Изабель у самого пансиона, а в его задачу входило спрятать в ближайшей расщелине ретранслятор, с виду обычный булыжник. Если спутник еще на орбите, то ждать осталось недолго. Другое дело, насколько серьезно экипирована местная безопасность, засекут ее приборы сигнал длительностью пару миллисекунд или нет. Маяк выдал пеленг, теперь его крошечной батареи хватало лишь на то, чтобы найти выход из тела. Предстояла процедура не из самых приятных.
      Я выкинул фрукты, положил на пол поднос и согнулся над ним в поклоне, стараясь дышать как можно глубже. Боли почти не было, тварь анестезировала слизистую, я почувствовал, как что-то колючее стремится вверх, преодолевает гортань, карабкается по языку. Изо всех сил сдерживая рвоту, я позволил чуду биоинженерии вывалиться наружу.
      Чудо не превышало размером спичечную головку. Вместе с ним на поднос попало несколько мелких капель крови. За мной, конечно, следили. Пока они сражались с дверным замком, я добежал голышом до ближайшего компьютера местной сети и опустил «паучка» в приемное гнездо. Он моментально растекся, принимая форму пластинки книжного носителя, и не успел я моргнуть, как от маяка остался легкий дымок. Вирус вошел в сеть.
      При входе в оранжерею меня встретило целое войско. Тело привычно напряглось, готовясь к броску, но старший из офицеров предвидел мои действия. Не считая наплечных, солдат прикрывали четыре наступательных гана, кружащихся под потолком.
      — Господин Антонио, у вас при себе передающее устройство малого радиуса.
      — Вы ошибаетесь. Я чист, как младенец в купели.
      — Кому вы отправили сообщение?
      — Вам почудилось, офицер. Обыщите меня.
      — Следуйте за мной. Учтите, у меня есть инструкция, в случае неповиновения…
      — Не беспокойтесь, я — сама покорность.
      Эскортируемый десятком солдат, я попал в сканер-конус, который, конечно же, ничего не выявил. На лицах окружающих читалась неприкрытая злоба. Старший с удовольствием поджарил бы меня на медленном огне, руки у него так и чесались, но я повода не дал. Сидел себе смирно и ждал.
      Мне их даже жаль немного стало. Что они видят? Дальний гарнизон, опасные преступники под боком, одни и те же рожи ежедневно, искусственный воздух, крохотные каюты…
      Где-то далеко, на границе слухового восприятия, пискнула сирена. Я улыбнулся. Старший заметил мою улыбку и утроил подозрительность. Парень отвык общаться с нормальными людьми, но ничего, очень скоро его службе придет конец.
      Сирена загудела громче. Сюда, в пансион, звуки из других корпусов почти не долетали, я представил себе, как же оноревет на самом деле! Теперь помимо сирены пробивались отрывистые хлопки — это закрывались герметические переборки в тюремных блоках.
      Я улыбался. Офицер занервничал. Он получил какой-то приказ и разрывался между необходимостью куда-то бежать и необходимостью следить за мной. Помимо солдат в сканерной суетились двое техников, они также принялись тревожно переглядываться. Личные харды в служебной зоне не имели доступа к мировой сети, а единственный экран внутреннего обзора молчал. Я решил как-то успокоить своих надзирателей.
      — Офицер, я не убегу, даю слово. Можете меня запереть.
      Он, не удостоив меня взглядом, отрывисто выкрикнул команду. В зале остались двое с оружием, остальные умчались. Происходящее вне медблока я представлял лишь в общих чертах.
      Спустя семь секунд после срабатывания маячка вирус поразил линии связи, его дочерние цепочки начали одновременную атаку на коммуникации. Они сбросили ложный покров и накинулись на все, что хоть каким-то образом имело отношение к местным сетям. На земных объектах такой трюк бы не прошел, но марсианская колония оказалась к вирусной атаке не готова.
      Свет вспыхнул, погас, снова загорелся. Техники озирались, откуда-то прибежал взмыленный инспектор.
      Наступала вторая фаза. Я ожидал чего угодно, рева двигателей штурмового корабля, подземного взрыва, стрельбы, но никак не того, что случилось в следующую минуту. У паренька в форме, что постоянно держал меня на прицеле, затряслись руки. Секунду он еще пытался удержаться на ногах, затем выронил пушку, схватился за голову, срывая шлем, и вытянулся на подсвеченном полу. Его тяжелые ботинки отбивали чечетку. Напарник в недоумении оглянулся, сделал шаг и упал на колени. Шея у солдата неестественно напряглась, свернулась вбок, мне показалось, еще чуть-чуть, и оторвется голова. Он покачался несколько секунд, как марионетка на ослабших нитях, словно из его тела щипцами выдернули скелет, и повалился рядом с товарищем.
      Старший из техников продержался дольше всех, пытаясь отползти в угол на локтях — ноги его полностью парализовало. Он следил безумными глазами, как я подбираю оружие и вытряхиваю солдата из брони.
      Что-то со мной случилось, мне было искренне жаль их всех. Зато я знал теперь, какая начинка пряталась три недели в грудной кости. Я выпустил на волю новейшую забаву миролюбца Стасова, органический вирус. Полный паралич нервной системы наступит в течение минуты. Они могли бы спастись, если бы догадались оторвать от ушей харды.
      Я бежал по переходам колонии, оглушенный сигнализацией, перепрыгивал через тела погибших, судорожно восстанавливая в памяти схему здания, которую раздобыл для Стасова один из китайских Мудрых, вступивших в сговор отступников. Некоторые люди дергались в конвульсиях, вероятно, их еще можно было спасти. В верхней шлюзовой я последний раз посмотрел на часы. До посадки корабля корпорации оставалось примерно одиннадцать минут. Без помощи извне не выбраться. Лифты не ходили. От непрерывного бега по лестницам темнело в глазах. Невзирая на слабое тяготение, мышцы ног стали деревянными.
      Последние метры до площадки вездеходов я преодолевал, хватая ртом воздух. У колпака кабины не выдержал, скинул проклятую броню. Сердце скакало в глотке. Последним отчаянным рывком втиснулся в люк и вручную задраился изнутри.
      Скользкими от пота руками я выдернул из паза тубу с жидким скафандром. Двигатель вездехода был мертв, но это неважно. Важно, что напротив следующей в ряду машины светится значок четвертого терминала. Я жутко боялся опоздать и мчал со всех ног.
      Первые два взрыва четвертый шлюз выдержал с честью, в иллюминатор я видел, что слегка погнуло несущие шпангоуты. После третьего выстрела образовалась дыра, а соседнюю многотонную машину сорвало с места и завалило набок. Следующий заряд прошел внутрь. Будто титаническая ладонь приподняла мой вездеход над стапелем и швырнула в сторону, как пустую сигаретную пачку.
      От удара прикусил язык. Ремни удерживали туловище кверху ногами, я болтался, словно беспомощный майский жук, свалившийся на спину, и бился шлемом скафандра о подголовник. Держатель заклинило. В десятке сантиметров от моего багрового от натуги лица сияла безмятежная улыбка Серж Аркелофф.
      Челнок стартовал с таким ускорением, что моему многострадальному языку досталось вторично. Я забрасывал Серж вопросами. Изабель норовил чмокнуть меня в губы. Волк хохотал. Вместо Марио в кабине сидел недовольный Юлий. Он никак не рассчитывал проторчать на орбите, в полной изоляции, столько времени. Изабель шепнул мне, что у Юлия на Земле чрезвычайно свирепая пара.
      Где же остальные? Серж помрачнела. Медведь выпал в пробой, место вожака заняла в его теле плаксивая баба. К счастью, остальные вовремя сумели это обнаружить, и Марио достался жребий сопровождать бывшего зверя на Землю. Обратно вернуться, не привлекая внимания, он не мог.
      Черти такие! Я побоялся спросить, как они тут вытерпели друг друга столько дней. А если бы меня не было еще пару месяцев?
      Мы вышли на расчетную орбиту, Серж сложила с себя полномочия главнокомандующего и уступила кресло бортового харда. Сказать, что мне не терпелось погрузиться в мировые новости, — значит ничего не сказать. Дерганый я вернулся, выбитый из колеи до неприличия, нетерпеливый. Нельзя так, если не расслаблюсь, натворю ошибок.
      Но Изи-старший не дал мне освоиться, моментально перекрыл все каналы:
      — Поздравляю, мистер Молин. То, что насинтересует?..
      — Со мной.
      — Слушайте внимательно. Никаких возражений. План меняется, челнок почти наверняка задержат в стартовом коридоре. На перехват идут четыре звена, мы их обманем. Вы немедленно перейдете в эвакуационную капсулу и стартуете по моей команде. Двигатель не включать. Пилот?
      — На месте! — отозвался Юлий.
      — Возвращайтесь на орбиту по заданному мной курсу.
      — Курс получил!
      — По моей команде отстрелите капсулу и зайдете на посадку в американском секторе. Передайте сигнал бедствия уровня «С», все оружие выкинуть в космос. Ясно?
      Серж заворчала, Юлий схватился за голову.
      — Это единственный шанс уцелеть. Вашего пассажира подберет французский патрульный катер, с капитаном мы договорились.
      Я понимал, что Стасов прав. Уровень «С» означал разгерметизацию, при этом ребята могли рассчитывать на помощь всех судов и свободную полосу посадки любого космодрома. Так или иначе, китайцы вряд ли решатся атаковать американские заводы.
      Мы обнялись. Я взглянул в заплаканные глаза криэйтора и сам чуть не пустил слезу. Мальчишка видел во мне прежнего Снейка и любил,черт возьми, тоже Снейка, а вот, поди ж ты, рисковал своей тонкой шейкой по мотивам, которые ему не вполне понятны. Ему было скучно, он с азартом ввязался в дикую авантюру, как и молодой дурак Молин, загоревшийся в свое время от одного намека служить в Конторе…
      Святые яйца, как много я пропустил! Кувыркаясь в тесном ложе капсулы, я старался гнать от себя мысли о встрече с патрулями корпорации и усердно копошился в нэте. Произошли события удручающие, если не сказать хуже. В Совете Евросоюза решался вопрос о переводе пробитых на социальный минимум! На практике это означало замораживание миллионов счетов, приостановку членства в жилищных кондоминиумах и прочие кошмары, не свойственные демократии уже лет пятьсот. А главное, это означало насильственный, пусть и временный, вывод из гражданства. Восточный пакт большинством голосов отменил ранее принятые решения о строительстве быстросборных закрытых поселений для европейских пробитых, которые, вне гражданства, становились опасной обузой. Россия выделила зону за Уральским хребтом, туда перевезли уже более трех миллионов человек. Адаптационные команды психологов наперебой рапортовали о колоссальных успехах. На самом деле почти все «вольноотпущенные» вместо того, чтобы интегрироваться в культурный процесс, набрасывались на бесплатные развлечения, опустошали, в буквальном смысле, вирт-шопы или толпами укладывались в камеры Диипа, ломая стандарты игр.
      Демократия растерялась. Криминальная обстановка в некоторых мегаполисах вызвала к жизни забытое понятие комендантского часа. С пеной у рта лидеры стран обсуждали поправки к Конституциям. Расчеты полиции пришлось удвоить, затем утроить. Поскольку в регулярных армиях личного состава почти не осталось, в города пришлось бросить пограничные патрули. Соединенные Штаты под шумок вышли из Конвенции по чистоте. Мексиканские мутанты воспряли, начали требовать квоту в органах власти и право на свободное передвижение. Испуганная Европа закрыла границы и тут же подписала соглашение с Восточным пактом о взаимном свертывании демо-притязаний. Большая война отодвинулась, Стасов выиграл время. Китай отказался от немедленной экспансии в Россию и тем самым вызвал шок у союзников по блоку. Восточную империю занимали теперь совершенно иные проблемы.
      Все началось с волнений в пригороде Гуанчжоу. В потасовке между порчеными и натуралами было убито несколько десятков человек. Как я понял, лидером порченых выступил кто-то из недавно пробитых, чужак вроде меня. Неожиданно общество раскололось на два смертельно враждующих полюса. Одни кричали, что все зло пришло от порченых, это они бесконтрольным спариванием уничтожали здоровый генотип в дикие века, другие возражали с оружием в руках. Выяснилось, что не только семья магнатов Ли чтит традиции, прокатились громкие процессы по поводу криминального деторождения,в некоторых городах порченых начали избивать на улицах. Попутно досталось и мутантам, тем, кто, имея безобидные отклонения, допускались к работе в университетах. Китай долгое время радушно принимал детишек-«отказников» из Европы, их там скопилось великое множество, несмотря на запреты к воспроизводству. Запахло настоящей гражданской войной, ультраправые кричали о сумасшедших расходах на содержание поселений, ООН твердо стояла на своем, не желая выделять больше ни гроша.
      Россия, как свойственно великой азиатской державе, не осталась в стороне. Госпожа президент в обращении заявила, что Партии натуралов нет места на политической арене. Ответом на ее легкомысленное заявление стал ряд погромов в городах южной промышленной зоны. Мутанты из сельских закрытых районов, имевшие пропуска в города на сезонные работы, боялись там появляться. Впервые за много лет случились перебои с доставкой воздуха и с работой транспорта. Партии вчерашнего либерального центра резко качнулись вправо. Демонстранты шли с бодрыми лозунгами: «За чистоебудущее наших детей! Порченые и мутанты, ваше место на Станциях очистки!» До хрипоты шли дебаты, подвергать ли пробитых уголовным преследованиям. Масло в котел подлило решение некоторых африканских стран. Они прямо заявили, что пробитые, пропагандирующие порченый образ жизни, приравниваются к государственным преступникам. Единственная реальная воинская сила, парни из контингента ООН, прочесывали деревни в поисках подпольных роддомов.
      Но самое неприятное ждало меня впереди. Прав был старый циник Изабель Вонг, науку не притормозишь. Наиболее прозорливые уже били тревогу по поводу органических вирусов, но к ним пока мало кто прислушивался. Никто еще не видел того, что видел я, никто не предполагал, что смерть может прийти через собственный компьютер, вживленный в височную кость. Без этого твердого комочка человек ощущал себя голым на ночной заснеженной дороге. Даже серьезные ученые, питомцы Академий, не могли всерьез допустить такую несуразность, что людям придется расстаться с их лучшим, а для многих единственным другом, путеводной нитью, кормчим, как хочешь назови. Личный хард — это все, это личная вселенная, это пища, кров, зрелища, друзья, а иногда и семья. Нет, такого просто невозможно себе представить.
      Я сильно подозревал, что обычный бюргер не намного лучше меня разбирается в ученых тонкостях. Упрощенно дело сводилось к следующему. Заглотивший вирус хард продуцировал некие сложномодулированные вибрации в непосредственной близости от мозга, чем-то сродни вредным высокочастотным колебаниям от наших доисторических сотовых трубок. Только тут все происходило на гораздо более глубоком, избирательном уровне. Эта зараза не просто разрушала иммунную систему или провоцировала психические отклонения, нет, она способна была заставить мозг отдать команду.Например, команду остановить сердце или вызвать желудочный спазм, что и проделал шутки ради озорник Стасов с братьями Ли.
      И что же дальше? Ничего. Как поступили бы мы в двухтысячном году, если бы нам предложили насовсем отказаться от воды, ввиду того что в ней обнаружена новая бацилла? Правильно. Ринулись бы в очередь за новыми моделями фильтров, принялись бы кипятить воду по два часа. Примерно такой точки зрения держались умудренные оптимисты двадцать пятого столетия — на всякое средство нападения найдется защита, не стоит паниковать раньше времени, наши киллеры защищают сети от вторжений, и вполне успешно, так займемся чем-нибудь поважнее, братья! К примеру, сконструируем для доблестной полиции портативный детектор для экспресс-проверки на предмет мутаций… И сконструировали.
      Я прокрутил эту запись дважды. Группа разработчиков вручает счастливым подтянутым шерифам опытную партию передвижных анализаторов, больше похожих на вертикально поставленные на гравиплатформы квасные бочки. Бравый седоусый полковник на трибуне. «Теперь мы с большей эффективностью сможем поддерживать порядок и с большей предупредительностью, с большим уважением поддерживать свободы и права граждан. Не станет унизительных процедур, когда нашкодившие шалопаи отправлялись под конвоем в пансионы Демо и проводили там не один час в обществе преступников в ожидании свободного анализатора… »
      Грандиозно! Мне пришло в голову, что я за неделю так и не столкнулся ни с одним мутантом… Зато я видел множество репортажей из карантинов и даже из поселений, и они, эти недоделанные ребятки, тогда мне вовсе не понравились. Не понравились, и баста. Они были склонны к болезням, кто-то хромал, кто-то плохо видел; они устраивали потасовки и жрали тяжелый драг; их умственный коэффициент не дотягивал до средних показателей Содружества. В первый день меня подобная кутерьма немножко шокировала, я даже заикнулся Чаку, что эти поселения здорово смахивают на гетто,но он меня живо разубедил. Он продемонстрировал мне толпы олигофренов и колясочных инвалидов, окруженных медперсоналом, живущих в вечном сытом довольстве, бесплатнопользующихся чистой водой и воздухом. Сплошь художники, архитекторы и поэты… Да, свободный мир не жалел средств на своих отверженных детей, им создавались условия получше, чем здоровым членам общества» Я признал, что был неправ. А теперь у меня опять зародились сомнения, ведь я же не видел ни одного из них живьем…
      — Внимание, на связи борт «Мальта сто шесть», вызываю эвакуационный шлюп. Почему молчите?
      — Да, виноват, я здесь!
      Я переключил канал. В конусе всплыла загорелая улыбка французского пилота. А за его спиной… малыш Валуа, честь и совесть «Альт-Националя», собственной персоной. Похоже, он испытывал от возложенной миссии, да и от встречи со мной самые противоречивые чувства, но лучшая сторона все же победила, и Гийом растянул рот в улыбке.
      — Мне приказано взять вас на борт.
      — Возражений не имею.
      — Отлично! Синхронизируйте свой навигатор с нашим…
      Вот и все. Сейчас меня выловят.
      — Месье Валуа, вы очень на меня сердитесь?
      — Хмм… Месье Севаж чуть не лишился поста президента, нас обоих измучили допросами.
      — Как же я с вами полечу? Нас сразу арестуют!
      — Теперь уже нет. — Гийом, словно сожалеючи, развел руками. — Обвинения сняты. Зам. министра безопасности России лично подтвердил, что вы выполняли ответственное задание по его поручению.
      Аи да Стасов, подумал я, аи да шельмец, всем мозги запудрил!
      Первое, что сделал неугомонный финансист Валуа, — принялся гоняться за мной по всему кораблю с просьбой утрясти финансовые тонкости. С его точки зрения, клиент такого масштаба просто не имел права отсиживаться,а должен был принимать самое бурное участие в деятельности концерна. Я отмахивался, как мог, в конце концов убедил его связаться с нотариусом, оформил временную доверенность и спрятался от него в туалете. Он и там, под дверью, продолжал канючить, чтобы я дал обещание присутствовать на ближайшем Совете пайщиков, на двух благотворительных обедах и вступить в несколько фондов. Я сказал ему, что на все согласен, только пусть оставит меня на сегодня в покое, иначе одним менеджером на свете станет меньше. Кажется, он не обиделся.
      Ребята мои сели благополучно, это я уже выяснил. Китайская сторона шума пока не подняла, очевидно, была в шоке от произошедшего в колонии. Что Пай Ли с семейкой мне побега не простит, я даже не сомневался. Но на эту тему у меня появились собственные соображения…
      Я с четвертой попытки вызвал Стасова и спросил, почему нигде нет ни слова о пульсаторе. Он сделал вид, что жутко занят, но соизволил сообщить, что гравитационное орудие мало кого интересует, потому что американская разведка засекла наши прошлые «маневры», и теперь за клочком поверхности Марса, принадлежащим «Охоте», пристально следят. Пульсатор уже не смогут незаметно вывести в космос. Это во-первых. А во-вторых, германский концерн выполнил давний заказ Совета обороны и поставил на военный рынок сверхточный датчик гравитационных излучений.
      Я не поверил своим ушам. Изи сказал, что ему некогда, но всеменя ждут, и известная симпатичная особа в том числе. В заключение он попросил больше не вызывать его через чужие стационары, я давно реабилитирован, имею право на возврат личного харда, и Валуа мне его должен был давно доставить.
      Мне эта история нравилась все меньше. Полагалось крепко подумать. «Братья Ли» оставляют за собой самую разрушительную секретную разработку столетия, никто их не преследует, в США также молчат по поводу кражи технологии. А нынче мы китайцев провели вторично, выкрали Молина вместе с обещанным рецептом. Как бы я поступил на их месте? Скорее всего, разозлился бы и скоренько построил в другом месте еще один пульсатор, мощнее первого, если в подобной технологии употребимо понятие «мощность»…
      Чего добивался Мудрый, знал лишь он один либо… либо их новоявленный «забастовочный» комитет.
      Валуа принес мне в герметичном футляре хард Снейка, наверняка набитый сообщениями для его потерявшегося владельца. Я уединился в каюте, сел перед зеркалом и внимательно изучил кожу за правым ухом. Не так-то легко разглядывать собственный затылок, даже в зеркале, пословица насчет недостижимости ушей верна. Небольшой участок кожи треугольной формы на ощупь казался загрубелым и лишенным волос. При более детальном ознакомлении показалось, что я различаю шесть или восемь микроскопических дырочек, вроде заросших отверстий под серьги. Тогда я разорвал упаковку, вынул хард и занялся им скрупулезно. Пришлось отправиться в корабельный пансион и воспользоваться микроскопом — о такой простой штуке, как лупа, все давно забыли.
      Так и есть, на эластичной треугольной «подошве» зияли восемь дырок, каждая в одну десятую миллиметра, и в каждой виднелся тончайший утопленный шип.
      Я отправился в кают-компанию и заказал пива. Оставаться одному не хотелось, я вдруг почувствовал себя придатком огромной вычислительной машины. Что интересно, раньше мне и не приходило в голову, каким образом запитано устройство и как оно взаимодействует с организмом. Я глотал холодный «Гиннес» и вертел в ладони тугой валик. Что-то мне расхотелось его надевать…
      Был лишь один знакомый человек поблизости, способный внести ясность. Я постучался к Валуа.
      — Скажите, дети рождаются с этим… вживленным штекером?
      Гийом умело сделал вид, что вопрос, ответ на который знала вся планета, его не шокировал.
      — Нет, приемный имплантант вводят впервые в пятилетнем возрасте, когда ребенок становится способен к самостоятельному вирт-общению.
      — А существуют люди, живущие без личного харда?
      — Э-э… преступники в исправительных колониях. — Он замялся. — Пациенты Психо-пансионов, некоторые категории служащих, имеющие дело с секретными технологиями.
      — Но секретчики снимают хард лишь на время работы, так?
      — Безусловно… Почему вас это беспокоит?
      — В моей тройке есть криэйтор, он говорил мне, что всегда существует опасность вирусной атаки. Таким образом, миллионы людей ежеминутно подвергаются…
      Валуа расхохотался.
      — Ах, месье Антонио, простите мою несдержанность. Вы неверно поняли. В худшем случае, если дежурные киллеры пропустят вирус в сетях ретрансляции, сгорит какая-то часть данных. Ваш организм никоим образом не пострадает, ток настолько слабый, что вы даже не почувствуете скачка. Получите новый хард, а уничтоженный объем информации всегда восстановим, он дублируется ближайшим стационарным накопителем как раз в таких целях.
      — Но в мозг уходят провода?..
      — Провода? Органический нэт толщиной в десятые и сотые микрона, выращенный из ваших собственных клеток, вы называете проводами? Этот нэт обеспечивает данными ваш вирт-пансион, без которого появляется угроза здоровью, вы понимаете меня?
      — А заключенные, как же они? Болеют?
      — Никто не болеет, месье Антонио. Заключенных регулярно сканируют на стационарном оборудовании.
      — Хорошо, а если предположить, что появится злоумышленник и создаст вирус, способный изменить принимающую способность этих самых вирт-пансионов?
      — Изменить настройки личных хардов невозможно. — Валуа перестал улыбаться. — Это абсолютно замкнутая система, не подверженная доступу извне, со многими степенями защиты. Если что-то выйдет из строя, а такое почти не случается, вы немедленно получите сигнал и хард сам отключится.
      Валуа продолжал смотреть на меня с легким удивлением, давая понять, что и впредь готов отвечать на любые идиотские вопросы, лишь бы я нацепил кружева и пошел с ним на обед.
      — Вы меня успокоили! — Я изобразил на лице блаженство и попятился к выходу. Если бы менеджер «Националя» побывал со мной на пару в марсианской исправительной колонии, он бы запел другую песню. Возможно, он предпочел бы риск заразиться тифом или оспой. А сейчас он покачивался в розовой капле и следил за мной с явным недоумением.
      — Месье Валуа, вы где раздобыли мой хард?
      — Видите ли, я его не раздобыл. Полиция Риги любезно передала его в Министерство безопасности России, а заместитель министра, в свою очередь…
      — Я вам благодарен, но… это не мое.
      — Как — не ваше?! Ошибка исключена, мы можем проверить хоть сейчас…
      — Месье Валуа, ошибки случаются со всеми. Ничего страшного, на Земле я сам свяжусь с латышскими службами…
      — Нет, позвольте, мы свяжемся немедленно! — Он вскочил, воинственный, как боевой петушок. — Без личного харда вы окажетесь парализованным!
      — Месье Валуа! — Я схватил его за кружевной рукав. Вышло довольно-таки грубо, француз почти проскользнул у меня под мышкой, направляясь к плавающему в углу пульту, в результате я вырвал из его строгого костюма клок цветастых перьев. — Я умоляювас, давайте не будем сию минуту ничего проверять. Просто поверьте мне, поверьте в мою честность, хорошо? Ведь я уже один раз продемонстрировал концерну свою лояльность.
      Валуа скосил глаз на обрывки рукава, затем встретился со мной взглядом. Пару секунд он обдумывал, затем, как ни в чем не бывало, предложил мне кофе. Я не сомневался, если этот парень решит держать язык за зубами, то я обзаведусь достойным алиби.
      Гийом подтолкнул ко мне серебряный подносик, уставленный пузатыми баночками.
      — Рекомендую, месье, попробуйте сливки с корицей. Ну как?
      — Божественно…
      — Месье Антонио, если меня кто-нибудьспросит, как могло случиться, что я перепутал харды после того, как личнопроверил ваш — а я проверил! — я скажу, что в общем доступе идентификация меня вполне устроила, а вы обнаружили нечто, открыв личный доступ.
      — Так и есть, вы верно ухватили суть! Знаете, я, пожалуй, еще разок послушаю идею насчет банкета в посольстве, или где там…
      — Ах, я вам уже говорил, никаких дипломатических миссий в рамках Содружества давно не существует! Это не посол, это…
      — Будь по-вашему, не спорю! Так что я там должен делать?
      — Всего-навсего произнести короткую речь, мы ее для вас подготовим…
      Я смаковал терпкий коричный кофе, послушно поддакивал вошедшему в раж финансисту и мусолил про себя один-единственный вопрос. Как поступит Стасов, когда обман раскроется? Он ведь сразу поймет, что я боюсьподключаться к сети.

      Я увидел ее первым. Изящная фигурка, прилипшая в ожидании к прозрачной стене аэровокзала. Я вычислил ее моментально среди тысячных толп народа; как это могло случиться, до сих пор не пойму. Есть на небе нечто, указующий перст, который лениво вращается и вдруг замирает на единственном из тысяч близком и далеком человечке. Я наблюдал, как она поднимается на цыпочки, провожая напряженным взглядом каждый садившийся челнок. На ней было что-то легкое, пурпурное, обтягивающее все, как я просил. Она еще хмыкнула тогда, изображая недовольство, мол, забыла, когда шла у кого-то на поводу. Ну, так и быть, Змей, снизошла она, если случится такое чудо и ты вернешься, выполню парочку твоих гнусных фантазий, которые ты смаковал с этим любителем Востока, старым сатиром Брониславом…
      Потом меня долго не выпускали. Как и предупреждал Валуа, сложности начались еще на орбитальном узле, где с военного крейсера нам предстояло пересесть в челнок. Пока я, разинув рот, вертел головой, пытаясь оценить размеры сооружения, Валуа до хрипоты ругался с пограничниками. Человек без нательного компа становился никем и ничем, тесты на сетчатку и отпечатки пальцев проверяющих не устраивали, оказывается, их давно научились подделывать. Нас спасло личное вмешательство Севажа, который поднял с постели кого-то из руководителей Космической погранслужбы Содружества.
      Транспортный орбитальный комплекс, один из сотни постоянно круживших над планетой, совсем не походил на голливудские фантазии двадцатого века. Ниоткуда не вырывались клубы пара, не было переплетений труб, никаких дурацких окон в человеческий рост, барных стоек в стиле Дикого Запада и грудастых паспортисток в шортах с бластерами на бедрах. Корабль завис у стыковочного узла, в ряду таких же «малолитражек»; мы перешли в тамбур, а оттуда — самым обычным коридором в зал ожидания. Внешний вид станции отвечал строго функциональным целям и потому оставался вечно незавершенным.
      Я даже не берусь описать, на что она походила. Она разрасталась на несколько километров в трех проекциях. Грузовые транспорты затягивали внутрь буксирами, а для тех, что не нуждались в перегрузе, оставались бесчисленные стыковочные модули. Что интересно, здесь имелся свой заводик по изготовлению одноразовых барж. Их набивали ценной рудой с наших соседок по Солнечной системе и отстреливали над нужным участком поверхности. Однако никаких монтажников в грязных спецовках, никаких портовых докеров я не приметил.
      Людей было крайне мало. Обещанные фантастами туристические тропы Венеры никого не привлекали. Не произошло пока главного события, на которое подросток Молин возлагал когда-то столько надежд, валяясь ночами на крыше бабушкиного сарая, — человечество не вырвалось пока в дальнийкосмос. Десяток экспедиций, стартовавших к ближайшей звезде, не в счет. Дорога длиной в человеческую жизнь уже полита слезами оставшихся близких, вечная песнь первопроходцев уже несется по вселенной, но о массовом движении говорить рано.
      Я вспомнил про легендарный проект «Вега» и спросил себя, смог бы я на такое решиться? Год за годом дряхлеть в железной коробке, наверняка зная, что никогда не доведется услышать шелест листьев на улице своего детства, плеск рыбы в ночной реке, голоса тех, с которыми не договорил о важном… Страшно, не выйдет из меня героя.
      Я спросил Валуа, какого черта мы связали себя такими формальностями. У меня достаточно денег, могли бы зафрахтовать, как и раньше, частное судно и сесть втихую. Он воззрился на меня, как солдат на вошь, и ответил, что не хочет провести неделю в карантине. Он не преступник и не намерен нарушать закон. Я заткнулся.
      Наконец, после сто первого согласования мы оказались на кольцевом транспортере. Тут мой увешанный кружевами и перьями провожатый окончательно приуныл, когда увидел Жанну, бегущую нам навстречу. Он принялся повторять, что мне назначена сегодня вечером встреча в Глубине, что нельзя без харда покидать вокзал, и тому подобную чушь…
      Я бесконечно долго нес ее на руках, не отпуская на землю. На нас смотрели, Валуа плелся следом и шепотом увещевал меня не затевать скандал. Ниже ярусом, у платформы пневматика, обстановка не на шутку накалилась, и, пока мы не вышли и не уселись в машину, я ощущал спиной десятки колючих взглядов. Чокнутые придурки, я готов был разорвать эту свору натуралов голыми руками. Но на нас никто не напал, и не из-за внушительной фигуры Снейка, здесь водилось много крепких ребят. Краем глаза я заметил стайку четвероруких с пульсирующими значками Партии натуралов на воротниках.
      Сразу у трапа нас встретила шестерка киберов из охраны концерна, а с железяками никто бы не посмел связываться. Сопровождаемые эскортом, мы благополучно избежали драки. Вокзалы во все времена остаются вокзалами.
      Валуа пытался стоять насмерть.
      — Что вы сделаете, уведете меня силой?
      — Вы не можете, — запричитал он, — потрачены невероятные средства для вашего освобождения, в любой момент вас обнаружат, только концерн обеспечит безопасность, соблюдайте элементарную дисциплину…
      — Дружище, я слишком тщательно и слишком долго соблюдал дисциплину…
      — Это самоубийство! — Он привстал и, косясь на Жанну, заверещал мне в самое ухо: — Вы должны через два часа быть в Глубине, соберется весь Город Мудрых. Если с вами что-то случится, то…
      — Позаботьтесь, чтобы с моейженщиной ничего не случилось. Стасов знает, что без нее он не получит то, чего так ждет. И запомните — я ничего вам не должен, у нас разные понятия о долге, месье Валуа.
      Жанна обвила мою шею руками, спрятала мокрое лицо и дрожала, как в лихорадке. «Все в порядке, девочка, — бормотал я, — все в порядке». И гладил ее чудесный вороной глянец. «Я вернулся, мы вместе, я вернулся к тебе, остальное не имеет значения, остальное — это мираж, декорация. Весь мир лишь декорация для нас с тобой. Я прошел четыре столетия, чтобы обнять тебя, так не бывает на Земле, о таком не написано ни в одной сказке, но так случилось, потому что ты ждала меня, девочка. Потому что все, что мы делаем, хотим мы этого или нет, все происходит ради таких мгновений, остальное — шелуха, звонкие обертки, ни на что не годные. Потому что, когда мы встаем на краю и заглядываем туда, откуда пришли, мы помним только это,только эту маленькую тайну, ради которой мы делаем первый вдох, и я вернулся, чтобы разделить эту тайну с тобой и только с тобой…»
      И многоцветные хвостатые рыбы слышали ее стон и следили, как отражается ее нагота в зыбких стенах аквариума, и не было больше суровой хозяйки подводных гротов, не было больше холодной королевы морского царства. Груди ее играли, и бедра ее играли под шершавыми мозолями, и паутину шрамов моих она изучала влажным языком своим, не открывая глаз, а когда распахивала ресницы, вечность глядела на меня, и вечная тайна баюкала нас и несла на плечах своих, улыбаясь, и ускользая, и оставляя горький мед на губах, словно ключ ко всем прозрениям… Не было больше холодной королевы, а была девочка, расплескавшая кувшин любви своей, до краев полный, напоившая меня, омывшая великую пустыню внутри меня, хрипящую от жажды пустыню, готовую впитывать влагу чувств ее бесконечно… А вечность смеялась и ускользала, туда, за край, где нет других мостов, кроме того, что плели мы вместе, что рождали сплетенные наши пальцы, и чем дольше я прижимал к себе ее горячее, бьющееся сердце, тем легче становилось заглянуть за край… И струи фонтанов затаили дыхание, и морские ежи собирались неведомыми иероглифами вокруг хрустального куба, где два слабых человека сливались в одно могучее, всесильное существо, не подвластное уже никому, ведь нет власти у мрака, пока полон кувшин самой главной и великой тайны… А тайна лишь в том, что чем больше ты наклоняешь кувшин свой родным тебе существом, тем полнее он становится, и если бы мир поверил в это, не нужны бы стали никакие декорации, и рассыпались бы скорлупой потуги наши на счастье, и не нужны никакие…
      — …Никакие положительные доминанты, — сказал я.
      Она спросила: «Что ты там бурчишь?» и потянулась, устраиваясь на мне в извечной женской позе, дыша под горло, бедром поперек живота, лишь пальчики сами по себе теребили завитки звериной гривы на затылке.
      — Ты моя единственная положительная доминанта, — сказал я и почувствовал ее улыбку на ключице. Я протянул руку и снял с нее хард. Прижал голову ее, упреждая недовольство.
      — Зачем ты? — спросила она затихающим голосом, из последних сил. — Нельзя снимать, могут вызвать.
      — Нет, девочка, я тебе утром расскажу, спи, спи, русалка моя, не надо тебе никаких вызовов.
      Я уснуть не мог. Лежал, оберегая аромат ее дыхания, уставившись в подсвеченный коридор воды над головой, и думал о шестерке бессонных железяк, патрулирующих коридоры аквапарка. Не так уж далеко, столь же бессонные, плавали мозги Мудрых в плазменном сиропе, плавали, озабоченные грандиозной задачей — подарить железякам разум.
      Зачем? Нет ответа вразумительного. Чтобы обременить гомо сапиенса, и так издерганного донельзя, еще одной головной болью, чтобы затем столетиями упираться лбом в неразрешимую задачу — плоть от плоти мы создали, потеснили Творца, а как быть с кровью, не подрассчитали.
      Я проснулся от ее взгляда. Зверь внутри Снейка необычайно чувствительно реагировал на любые изменения обстановки. Она совсем не улыбалась и в полумраке спальни выглядела почти торжественно. Упершись подбородком мне в ребро, светящимся ногтем рисовала в воздухе человечков.
      — Какой ты плотный…
      — Стреляют…
      Я положил ее поверх себя, наслаждаясь ее жаркой, трепещущей тяжестью.
      — Что с нами будет, Змей? — Она целовала мою ладонь, прикасалась к следам былых сражений; зрачки ее росли и уменьшались, как у дикой кошки.
      — Ты споешь мне песню?
      — Какую песню тебе спеть, мальчик?
      — Которую я забыл. Я найду тебя, когда захочу ее услышать, йэп?
      Она потянулась, отодвинулась назад, взмахнув растрепанными волосами; плавающий вокруг постели шарик ночника осветил гримаску притворного недовольства, я без усилия вернул ее назад, посадил верхом на грудь.
      — Ты уже забыл мои песни, Змей? Недолго же ты обо мне вспоминал, гадкий звереныш.
      — Я помнил лишь о тебе, девочка. Я почти забыл остальное…
      — Ты ведь не останешься со мной…
      — А как же Снейк?
      — Плевать я хотела на Снейка!
      — Нет, нет! Не отворачивайся, прошу, выслушай меня. Я сделаю все, чтобы быть с тобой как можно дольше…
      — Этот тупоголовый натурал для тебя важнее, чем я!
      — Он мой потомок, Жанна… Но дело не в этом. Будь он трижды чужим, кто я такой, чтобы лишать его жизни?
      — Что с тобой случилось, Змей? Ты ударился в религию? Этот пенсионер отпрыгал свое, он никому не нужен, даже своей тройке!
      Она плакала, спрятав лицо в ладонях. Я обнял смуглую вздрагивающую спину. Жанна не отстранилась, но и не ответила на ласку.
      — Девочка моя, я должен сказать тебе нечто важное. То есть для современности это уже потеряло всякую важность, но я хочу, чтобы ты знала… Я обманул тебя, я никогда не работал в отделе по борьбе с наркотиками.
      — Какая мне разница?! — Она выпуталась из моих объятий, закуталась в одеяло, потом соскочила с постели и устроилась с ногами в кресле. — Что ты пытаешься доказать? Что ты хуже, чем есть на самом деле? Может, ты предоставишь мне самой выбирать мужчину?!
      Она мучительно пыталась разбудить в себе прежнюю Скаландис, дневную снежную королеву, но это не вполне ей удавалось. Огонек ее сигареты скакал в темноте, точно взбесившийся светлячок.
      — Контора, в которой я служу, номинально относится к химическим войскам, но защита населения нас волнует меньше всего. Мы разрабатываем методики воздействия на психику… Довольно непросто перевести. Существует несколько подразделений, условно, между собой, мы называем друг друга «фармацевты», «технари», «лингвисты» и «наркологи». Лично я семь последних лет состою в группе, которая изучает экстремальные модели поведения, вызванные синтетическими наркотиками. В основном нас интересуют ситуации, при которых возникают устойчивые психопатические отклонения и… и возможность управлять этими отклонениями.
      — И что? Психо-пансионы заняты тем же самым, чистят мозги крейзерам, наглушившимся тяжелого пойзона…
      — Мы не чистим мозги, мы решаем прямо противоположную задачу. Я расскажу тебе о последнем проекте, в котором участвовала наша группа. О других ничего сказать не могу, я занимаю слишком маленький пост. Например, «Алтай». Есть вещество с периодом полувывода почти в полгода. Само по себе оно нейтрально по отношению к человеку, но был апробирован генератор, позволяющий в течение указанного времени в небольшом радиусе стимулировать массовый суицидальный синдром. Человек, лишенный главного инстинкта — самосохранения, сам по себе является оружием…
      — Ты испытывал эту гадость на себе?
      — Эту — нет. Сам я тестировал препараты иного действия, и то лишь трижды. Чаще нельзя. Кроме того, мне платили за это хорошие деньги. Иногда мы используем добровольцев, из числа безнадежно больных и преступников, осужденных на большие сроки… практически пожизненно. Но не всегда это только добровольцы… Я получил орден за участие в учениях «Гунт девяносто один», это было в разгар гражданской войны в Таджикистане.
      — Ты винишь себя за то, что занимался подавлением беспорядков?
      — Беспорядков? Если бы… В тех районах сложности с питьевой водой. Отряды боевиков, выступавших тогда против правительства, пользовались теми же источниками, что и мирное население. Кроме того, они почти поголовно наркоманы. Катализатор серии «Гунт», попадая в воду, в сочетании с наркотиком вызывает полное угнетение собственной воли. Нашей задачей было в нужный момент посредством определенных команд, передаваемых по радио или телевидению, жестко закрепить условный рефлекс подчинения…
      — Что такое «радио» и это, второе?
      — Хм… Источники массовой информации, то, что я у тебя вынул из-за уха. «Гунт» оправдал себя, но результаты были такие, что нашу группу немедленно эвакуировали. Ликвидацией последствий занималось иное подразделение, чем все закончилось, нам не докладывали. Ты можешь себе представить целые поселки, полные людей, не способных без команды сходить по нужде?
      — Могу… То, о чем ты говоришь, давно запрещено и ушло в прошлое, со времен первых Восточных войн.
      — Значит, мое «дело» нашло последователей…
      — Нет! После подписания Декларации свобод полиция Психо защищает права личности. Воздействие на волю невозможно, Макс. Бытовое насилие, конечно, процветает, в зонах риска полно беспорядков и убийств, но это естественная агрессивность, мы же люди!
      — Ты не понимаешь…
      — Я слишкомхорошо понимаю. Ты задумал удариться в христианство и принять на себя грехи мира. Эта секта вышла из моды, мальчик!
      — Черт возьми, а какая же религия у вас в моде?
      — В Содружестве? Войди в нэт, ты обнаружишь в Риге десятки храмов любых концессий, пусть их посещают всего трое прихожан. Я читала, что в дикие века преследовали неверующих, но нынче все наоборот. За общественную религиозную пропаганду можно получить срок психотерапии. Потому что все секты в корне постулируют одно и то же, люди несут испачканную совесть в храм, там ее отмывают и со свежими силами бросаются в грязь.
      — Ты хочешь сказать, что тебе все равно, чем я зарабатываю на жизнь?
      Фиолетовые ночники всплывали к потолку, отталкивались и кружили по спальне. Сонные иглокожие рыбы толпились в причудливых гротах. Я не видел ее глаз.
      — Мальчик… когда любишь мужчину, понять и принятьможно практически все, любую правду. Разве не ты назвал мир вокруг нас декорацией?
      Она начала одеваться, но я ей не разрешил. Она была в ту ночь удивительно покорной. Она сочетала нежнейшую стыдливость с самой самозабвенной дикостью, я не встречал раньше ничего подобного. Она отворачивала лицо и прикрывалась локтем, когда я кидал ее навзничь, а мгновение спустя, оставаясь на спине, уже растягивалась шпагатом, искусав мне губы. Иногда я забывался, не учитывая вес Снейка; она не кричала, не вырывалась, она еле заметно качала головой, чтобы тут же, не слушая извинений, предложить свое тело иначе, укачивая меня подле самого пика безумия… Потом она уснула, раскинувшись ничком на пушистом покрывале, прижав к груди мою ладонь. Я поцеловал ее десять раз, от затылка до розовой пяточки, и, окуная щиколотки в теплый ковер, вышел в гостиную.
      Три секунды — и передо мной закрутился логотип любимой корпорации. Лицо секретаря имело такой вид, будто он с пеленок ждал моего появления.
      — Я прошу немедленной встречи с госпожой Ли.
      — Госпожа отдыхает. Завтра вы можете записаться на прием…
      — Передайте ей, что на связи Снейк Антонио. Я не буду отключаться.
      — Личный доступ заблокирован. Сожалею, но завтра…
      — Найдитеспособ нас соединить, черт возьми! Завтра может стать поздно! Слушайте, вы железяка или человек?!
      Розовощекая личинка самую малость потеряла контроль, но лишь самую малость. Этот парень зарабатывал своей улыбкой. Я сорвал колпачок с кофейного пакета, и не успел напиток согреться, как хард высветил угол комнаты, обставленной в традиционном восточном стиле. В широком распахнутом окне на заднем плане искрился просыпающийся океан. Багровая тарелка солнца наполовину утонула в низких перинах облаков.
      — Красиво, не так ли? — сказал голос из темноты.
      — Очень… Всегда мечтал жить в доме с видом на море. И мне кажется, это зрелище… Это как часть души вашего народа.
      — Благодарю, господин Молин. Пауза.
      — Госпожа советник, в том, что произошло, нет моей вины.
      Она молчала, я различал лишь темный силуэт на фоне стремительно розовеющего неба.
      — Госпожа советник, меня никто не предупредил, что погибнет столько людей.
      — У вас имелись основания подозревать меня в нечестности? Вы были уверены, что останетесь навсегда в тюрьме? И это после того, как правительство республики объявило демобилизацию и страна вышла из Пакта?
      — Госпожа Ли… — Я представил себе, каково ей после такой оплеухи. После того, как ей доложили, что персонал колонии уничтожен, а единственный гарант сбежал из-под носа целого флота. — Госпожа Ли, я намерен завершить нашу сделку.
      — Простите?!
      — Я готов передать вам формулу.
      — Вы смеетесь? Через неделю с ней сможет в общем доступе ознакомиться любой ребенок. Вы пьяны, господин Молин, или боитесь, что корпорация вам лично будет мстить?
      — Во мне ни грамма алкоголя. Я боюсь другого, госпожа советник. Через два часа у нас наступит утро, и меня насильноотведут в Глубину. Вот тогда наш контракт полностью потеряет смысл.
      Она раздумывала.
      — Какие у меня гарантии, что вы не поделились уже информацией со Стасовым?
      — Я знаю, как избавить вашу семью от… проблем с желудком. И готов это сделать, как только вы выполните свою часть договора. Но мы должны лично встретиться. Это может служить гарантией? Вы ничего не теряете.
      Силуэт в углу проекции качнулся. Мне показалось, Пай издала какой-то звук, вроде икоты.
      — Я достаточно потеряла, господин Молин. Допустим, мы встретимся, что вы хотите взамен?
      Я позволил себе расслабиться и допил наконец остывший кофе.
      — Пульсатор, госпожа. Как мы и договаривались, пульсатор.

      Аквапарк я покинул привычным для себя способом, через русло водозабора. Традиционные пути передвижения, вроде фуникулера или лифта, Снейка патологически не устраивали. Сильнее всего я беспокоился за Жанну, но она убедила меня, что ни одно ведомство не посмеет перейти порог частного владения, если нет доказательства преступления. С огромным трудом я убедил ее не подсоединять компьютер.
      До границы Содружества меня доставил личный реактивный флай китайского посла. Скрепя сердце техники посольства демонтировали навигатор и блок автопилота. Без этих примочек ни одно транспортное средство не имело права подняться в воздух, зато теперь меня никто не смог бы посадить. Стартовал я на ручной тяге, почти в полной темноте, ориентируясь на убегающие в небо маяки взлетной полосы. Кормовой обзор продемонстрировал перекосившееся от ужаса лицо дипломата, когда я задним обтекателем снес кусок ограждения. Присутствовавшие на аттракционе техники прыснули в стороны. Я хотел исправиться, непроизвольно шевельнул ладошкой в сенсорном рукаве и смахнул посадочной опорой одного из киберов-заправщиков. Двадцатитонная сигара крутанулась на подошве гравитатора, едва не зацепив соседние аппараты, киберы охраны метнулись заслонять своего шефа, я чертыхнулся, что-то бумкнуло и застучало по крыше. Это мы намотали на хвостовой плавник мачту ретранслятора. Первую сотню метров я поднимался задом наперед, глаза посла утратили восточный разрез, округлились, в них уже отражались трубы похоронного оркестра.
      Потом пошло легче, я ловко увернулся от канатов пневматика, достиг буйков скоростного коридора и позволил себе утереть со лба пот. Тут в какое время ни поднимешься, воздушные средства передвижения кишат, точно пчелы на подлете к улью; в координатной сети кружат сотни разноцветных точек. А я второй раз в жизни плыву в небе и снова лишаю себя кайфа, снова голова моя забита, и нет никакой возможности просто плюнуть на все, расслабиться и получать удовольствие.
      — Макс, я так боюсь! Ты где?! Тебя ищет Стасов, они засекли тебя у посольства…
      — Я сам боюсь. Никуда не выходи и следи за новостями!
      — У меня сидит Ольшанский, ждет сообщения.
      — Воробей? Рад видеть!
      — Хай, зверь! Я раздобыл трансляцию нигерийских скачек, ты слабоват на вертикали, мальчишка! — Бронислав осунулся, еще сильнее зарос бородой и был явно на взводе.
      — Куда нам до патриархов! Воробей, ты мне срочно нужен, ты и твоя гениальная аспирантка. Елена, кажется?
      — Мы готовы, но Николай не отпустит ее одну. Быть порченым становится слишком опасно, Макс.
      — Буду рад видеть всех! Ты сделал, что я передал?
      — Да, баржа арендована и ждет в Хабаровске.
      — Воробей, что у тебяслучилось? Ученый облизнул губы.
      — Макс, погибла Енг…
      — Как?! Она не вышла из пробоя?
      — Вышла, в том-то и дело… Ты в курсе, что пробитые теперь лишаются гражданства и до специальной экспертизы должны находиться в карантине? Я поехал ее встречать, но не успел. Она вышла из карантина и угодила в драку. Там была целая толпа, под кайфом, они специально собираются теперь бить американских мутиков, прилетевших на континент…
      Опять смерть, бог мой, опять кругом смерть, не выбраться мне из этого круга…
      — Броня, мне очень жаль, правда… Она была замечательная девушка!
      — Она была моей парой девять лет, Макс. Девять лучших лет.
      Сбоку в конусе появилась Жанна, обняла Ольшанского за плечи.
      — Йэп, к делу, бой! — Профессор взял себя в руки. — Я тут закончу кое-что, и через два часа мы будем на месте, найдешь нас в отеле.
      Пай Ли была пунктуальна, как атомный будильник. Лайнер госпожи советницы подмигнул мне бортовыми огнями ровно в 18.15 по местному времени и выдвинул посадочную платформу. Судя по карте, состыковались мы где-то в районе Читы, если такой город еще существовал. Пока добры молодцы обыскивали челнок, я глядел вниз в поисках клочка земли, не занятого заводской территорией. Там, внизу, было зелено, очень зелено, но посадки и близко не походили на забайкальскую растительность двадцатого века. В отличие от морозного Петербурга, здесь фронты тропического климата разбегались до самого горизонта на севере и упирались в монгольскую границу на юге. Под нами кипел и искрился колоссальный японский муравейник, разглядеть как следует мешал тройной ряд воздушных пневматиков. Мы висели на высоте трех тысяч метров, но вдалеке, почти вровень, вздымались к небу спиральные башни космодромов.
      — Господин Молин, нет нужды меня убеждать, я почти готова поверить. Посольство в Риге сообщает, что город оцеплен, проверяется весь транспорт, включая подводные магистрали. Вы вторично провозглашены особо опасным преступником из пробоя. Думаю, подобная инсценировка не под силу даже Мудрым. Итак?
      — Вы и ваши сыновья отключите харды и прикажете своим людям сделать то же самое. И второй хард также, госпожа!
      — Второй не могу, это сугубо служебная связь.
      — Тем не менее прошу вас, хотя бы на время.
      — Хорошо. — Она окинула меня долгим, ничего не выражающим взглядом. — Уверяю вас, здесь нас не могут подслушать.
      — Дело не в этом, вирус передается через хард.
      — Господин Молин, вы ради этого оторвали от работы руководство корпорации? Чтобы поведать очередную небылицу? Давайте покончим с нашимделом. Со мной на борту группа специалистов и оборудование, мы проведем анализ данных. Передайте им химическое уравнение, подпишите контракт, и в качестве доброго жеста корпорация предоставит вам временное убежище и подаст заявку на предоставление вам гражданства. В Россию вы вернуться сейчас не можете.
      Моментально возник тот самый канцелярский малый с образцами договора. Мне не верили, впрочем, было бы странно ожидать обратного. Пай Ли недвусмысленно намекала на два исхода — прыгнуть вниз без парашюта или отправиться в карантин.
      Я выдохнул и рассказал ей о массовом убийстве на Марсе. Пока я говорил, она смотрела мне в зрачки, не моргая, но харды больше не надела. Они так и остались лежать на ручке кресла.
      — Поймите, я не специалист, но подобный вирус киллеры не способны обнаружить, заражение идет на молекулярном уровне, одна из тысяч служебных программ вызывает иннервацию органического нэта, которым опутан мозг каждого из нас. Наверняка ваши спецы прочесали тюрьму и не нашли никаких причин смерти надзирателей…
      — Господин Молин, вы издеваетесь? Я опешил.
      — Колонии больше не существует. Ваши люди, уходя, заложили плазменный заряд. Там погибли все, не только надзиратели, но и полтысячи заключенных. Удалось обнаружить лишь два сохранившихся трупа ассенизаторов, их, условно говоря, «спасла» от огня взорвавшаяся батарея жидкого азота. Вы хотите убедить меня, что не знали, какой ценой оплачен ваш, позволю заметить, дурацкий побег?
      Похоже, мой потрясенный вид ее несколько остудил. Харды она по-прежнему не трогала.
      — Госпожа советник, Стасову удалось внушить вам и другим, что воздействие на мозг произошло в Глубине и что оно носило характер гипноза. У меня нет сил больше спорить…
      Она вызвала по стационару сыновей. Каюта, где мы сидели в обществе киберов охраны, заполнилась людьми. На какое-то время меня предоставили самому себе, «стальная бабуля» отдавала команды, а служащие рапортовали и носились как угорелые. Включили разом четыре стационара, на двух я узнал ее седовласых детишек, уже без заушных приспособлений, остальные лица мне казались повторением одного. Пай Ли вела диалог с десятком абонентов, пока не появился некто главный.
      — Господин Чен, советник министра обороны. Да, да, господин Антонио,я сложила полномочия в правительстве, это мой преемник.
      — Господин Антонио, вы вполне отдаете себе отчет, что даже малейшая информация, просочившись в нэт, вызовет взрыв? Мы не имеем возможности проверить ваши слова… — Советник Чен говорил очень быстро, очевидно, авторитет Пай Ли был настолько велик, что он не подвергал сомнению ничего из услышанного. Я сразу ощутил к нему симпатию — первый конкретный вояка, не боящийся принимать решений. — Тем не менее я готов просить министра отдать приказ о немедленной сдаче личных приборов на внеплановое сканирование. В ближайшие полчаса соответствующие распоряжения получат все правительственные органы, кроме полиции. Они нам не подчиняются…
      Пай Ли быстро отдала приказ.
      — Я сама поговорю с руководством полиции. Но проверкане может продолжаться вечно. Если мы не найдем доказательств…
      — У вас будут доказательства. Я прошу вас повременить, не надо применять никаких мер сию минуту.
      — Как это — «повременить»? — Оба недоуменно уставились на меня. — Вы противоречите сами себе!
      — Ни в коем случае. Вы спасете сотню чиновников и спугнете врага.
      — Он прав…
      — Советник Чен спрашивает: вы уверены, что Содружество готово начать войну? Мы только что связались с Космическим командованием, ни одна из воинских частей не переведена в боевое положение, мирный договор соблюдается.
      — А я разве сказал, что война начнется обычными силами? Черт, как мне вас прошибить! Европа не собирается расторгать договор, неужели это непонятно?! На месте Мудрых я бы начал с ликвидации персонала на энергетических станциях, чтобы остановить подачу энергии и посеять панику, но теперь ситуация изменилась. Стасов прекрасно понимает, что нужномне.
      При слове «прекрасно» Пай Ли чуть не вырвало. Ее сухонькие ручки потянулись к животу, подбородок затрясся, но… ничего не произошло.
      — Что же… что же нужно вам, господин Молин?
      — То, ради чего мы встретились. Обменять формулу на пульсатор. Компания Стасова сделает все, чтобы я не добрался до Марса.
      Суета вокруг нас продолжалась, и тут Пай Ли сделала удивительную вещь. Она взяла меня под локоть и увлекла в уголок. Смотрелись мы несколько гротескно — двухметровый Снейк в клетчатом балахоне и сухонькая старушка в желтой парадной ливрее.
      — Господин Молин, если я сейчас не пойму, чего вы в действительностидобиваетесь, сделка не состоится. Извините за прямолинейность, но я не верю, что в сложившихся обстоятельствах вы намерены передать пульсатор экспертам ООН.
      Я сказал ей, чего добиваюсь.
      Пай Ли щелкнула пальцами. Ей поднесли ароматическую сигарету в длинном мундштуке.
      — Подробнее, господин Молин.
      Позади нее топтались трое клерков с документами на подпись. Пол слегка качнулся. Сквозь окно мне было видно, как из очередного катера на трап выгружается куча народу, все с эмблемой корпорации на воротнике. Готовилось какое-то важное совещание. Стоило катеру взлететь, на его место тут же сел другой. Пай Ли не реагировала на маневры подчиненных.
      Я сформулировал план исчерпывающе подробно. Красноречие истощилось, бил лишь жалкий, тщедушный ручеек. Сигарета ее превратилась в кривой столбик пепла. Пай Ли потрогала кончик носа, провела рукой по волосам, потеребила кружева на костюме. Невидящим взглядом уставилась в окно, туда, где исполинскими пчелами жужжали катера ее охраны.
      — Достаточно, мне понятно. Не может быть и речи, чтобы с вами отправился кто-то из членов моей семьи.
      — Ваши сыновья полетят со мной в качестве заложников…
      — Что?!
      — На семью не должно упасть подозрение, не так ли, госпожа? Пусть все ополчатся на Снейка, порченого зверя, ему уже все равно…
      — Это слишком опасно, достаточно пилотов и инженеров…
      — Опасно, но пилотов, будь их хоть сотня, для общественного мнения недостаточно. Вы это сами прекраснопонимаете.
      На сей раз «стальная бабуля» и ухом не повела, ее выдержки хватило бы на полк солдат.
      — Не беспокойтесь, госпожа. Я полагаю, достаточно будет одного импульса.
      — Ладно, господин Молин. — Внезапно она улыбнулась и сразу стала похожа на добрую крестьянку со старой картины. — Отдаю должное вашей проницательности. Вам нет необходимости лететь на Марс и иметь дело с американским флотом. У корпорации ужеесть второй пульсатор.
      Я мысленно сделал глубокий выдох.
      Наконец-то я могу потрогать вселенский кошмар, на разработку которого ушло полвека. Он оказался очень большим и крайне неудобным к перевозке. Я увидел это скопление кубов, цилиндров и дисков, занимающих целый подземный ангар, и загрустил. Ни в какую баржу не влезет, однозначно.
      Прибыли Бронислав с Еленой. Николай терся позади, мы с ним на пару ничего не соображали, и это нас сближало. Воробей с его аспиранткой, напротив, знали, что делать. Они схватили в охапку предоставленного им инженера и сломя голову устремились внутрь сооружения. Оторвать их от техники не было никакой возможности.
      Мы околачивались снаружи и постоянно кому-то мешали. Вокруг аппарата суетились десятки техников-людей и такое же количество роботов. Впрочем, Пай Ли предупреждала, что монтаж еще не закончен, за такой короткий срок они едва сумели собрать боевую часть, а поскольку дело происходило на Земле, то испытания вообще провести было невозможно. Вот так, мы получали опытный образец.
      Бронислава это обстоятельство, похоже, ничуть не волновало. Они с рыжей Еленой, забыв обо всем, с горящими глазами ползали в переплетениях механизмов; с ними заодно ползали двое местных, таких же одержимых, с потными, яростными лицами. В их как бы английской речи я понимал лишь предлоги, остальная научная тарабарщина оставалась за краем сознания. Единственное, что до меня дошло: пульсатор не нуждался в транспорте.
      Ли вернулась с ночного совещания напудренная, помолодевшая и чем-то приятно возбужденная. Я научился уже за маской ее вежливости отгадывать нюансы настроения. Мы пытались докричаться до Бронислава и Елены, что уходим, но затем плюнули и оставили обоих в ангаре в состоянии бесконечного научного оргазма. На лифте поднялись на сотню метров, в один из овальных залов заседаний корпорации, там собралась, не сказать, что толпа, скорее, могучая кучка. Теневой кабинет практически в полном составе, в большинстве люди пожилые, если не сказать — старики. Очень похоже, что по крайней мере половина из них разменяли столетие. Черт возьми, Снейк становится публичным человеком, перед такими шишками я еще не выступал, да и вряд ли когда выступлю.
      Меня приятно порадовало отсутствие заушных приспособлений, стало быть, публика подготовленная. Я повторил свою версию, насколько возможно медленно и внятно. Само собой, по просьбе хозяйки офиса я ни словом не упомянул о пульсаторе. Некоторое время меня изучали, точно блоху под микроскопом, просто смотрели. В этом обществе попусту ронять слова считалось моветоном.
      Наконец Пай Ли обнаружила причину своего волнения, она уступила место худой высокой даме, завернутой, точно мумия, в черное полотно. Дама оказалась управляющей Департамента воспроизводства или что-то в этом роде. Чирикала она на своем родном языке, я захлопал глазами, и тут… Тут произошли два знаменательных события. Для начала мне предоставили живогопереводчика. Я настолько привык, что все переводит хард, что сперва плохо понимал русскую речь. Изъяснялся парнишка без акцента. А во-вторых, живой помощник вкатил в зал школьную доску!Отцы китайской нации потихоньку впадали в психоз, только сейчас я отметил полное отсутствие киберов и вообще электронных устройств. Дама в черном с прискорбием подтвердила мою версию. Они исследовали трупы двух несчастных тюремных ассенизаторов и обнаружили изменения в органическом нэте. При этом вирт-пансион каждого рапортовал о полном здоровье.
      Следующим выступил секретарь Коллегии Смотрителей, упрощенно говоря, главный по обеспечению жизнедеятельности здешнего Города Мудрых. Он сказал, что больше двух часов не может связаться ни с одним из своих долгоживущих клиентов. Приборы, к счастью, показывают, что Мудрые живы, иначе сложилось бы впечатление о повальной инфекции, поскольку все попытки Смотрителей выйти на контакт остались проигнорированными. Инженерные задачи государства при этом решались в штатном порядке, Город не прерывал работу.
      Теневой кабинет какое-то время пребывал в растерянном молчании, затем забормотали вполголоса. Они еще не успели осмыслить происходящее, и я такой поворот не предвидел. Я наивно думал, что Стасов начнет с энергетики, а он начал с физического устранения ближайших виртуальных противников.
      — Он заразил Мудрых! Святые яйца, как я сразу не подумал…
      Воротилы уставились на меня. Похоже, не до всех сразу дошло, о чем идет речь. Пай Ли ухватила мысль моментально.
      — Придется решать очень быстро, госпожа. — Я склонился к ней, стараясь, чтобы никто не смог бы прочесть по моим губам. — И придетсявыполнять условия сделки, как бы вам ни хотелось иного!
      — Объяснитесь!
      — Оставим игры, госпожа. Ведь вы не намеревались на самом деле отдать мне то, что находится внизу.
      Она насупилась.
      — Думайте быстрее, госпожа. Еще можно отыграть пару фишек, если я сумею усыпить его бдительность. Возможно, не все Мудрые на планете пострадали.
      Шум в кабинете нарастал, сдержанные доселе нувориши трещали наперебой, кто-то порывался бежать, кто-то посылал помощников выяснять ситуацию. Ли смерила меня насмешливым взглядом:
      — Разберутся без вас, господин Молин. Предоставьте силам безопасности республики делать их работу.
      — Глупости, госпожа!
      — Что-о?! — К подобному хамству она не была подготовлена.
      — Я повторяю — глупости. Никакие силы безопасности не смогут атаковать подвалы «Националя», мы лишь получим большую войну, которой месяц назад с таким трудом избежали. Только я смогу отбуксировать пульсатор через Европу. Стасов договорится с военными, вашим людям этого не сделать.
      — Уравнение? — Она вовсе не выглядела смущенной, хотя я только что уличил ее в обмане. Очевидно, любой обман, маленький и большой, означал для нее лишь ходы в ежедневной политической игре. Люди ее сорта обладают удивительной моральной гибкостью.
      — Пульсатор! — сказал я.
      — Вы смеетесь? — Она оскалила тонкую полоску зубов. — Полагаете, для нас составит проблему выяснить формулу без вашего согласия?
      Я улыбнулся в ответ и рассказал ей про стихи.
      — Вы можете меня усыпить и поковыряться в мозгу, но пароль к моей памяти знает единственный человек на Земле. Пульсатор, госпожа.
      Она намеревалась ответить какой-то колкостью, но тут охрана пропустила в зал еще одного из Смотрителей. Без личных компов все новости доходили страшно медленно. Парень принес известие, что в Пекине убиты два десятка криэйторов, обеспечивавших вирус-защиту Мудрых, еще примерно столько же погибло в двух других мегаполисах, и получены сообщения о подобных неожиданных смертях на рабочем месте из Японии и Кореи. Уже проходит экстренное заседание правительства.
      Гости хлынули наружу. У каждого моментально нашлись дела, зал опустел в считанные мгновения. Двое секретарей подключили стационары, перебрасывались репликами с клерками из Министерства обороны; возник советник Чен, выпалил что-то скороговоркой и пропал. В окружении бронированных бодигардов из лифта вышли братья Ли, поклонились матери, один тут же направился в соседний зал — проводить собственное совещание, второй представил мне бригаду химиков.
      — Оборудование будет поднято на поверхность через сорок минут. — Пай Ли терла в ладонях какую-то мелкую вещицу, вроде костяного амулета. — Подъемник не может работать быстрее. Мои сыновья с вами не полетят, это теряет смысл. Вместо них вас сопроводят двое инженеров и переводчик. Поскольку над европейской территорией мы не можем из космоса уничтожить оборудование, на борту будет установлен заряд достаточной мощности. В любом случае: или по окончании операции, или если вы измените взятому на себя обязательству, пульсатор прекратит существование.
      Мы поднялись еще на пару этажей, довольно долго ехали в тележках внутреннего фуникулера. Главный офис корпорации занимал колоссальное пространство, это даже нельзя было назвать группой зданий, скорее, небольшой запутанный город. Мы плавно неслись по широкому тоннелю, минуя пешеходные сходни, встречая спешащие в обратную сторону вагончики, набитые десятками служащих «Охоты». Один раз вагон пролетел в прозрачной трубе над пропастью, мои руки инстинктивно уцепились за поручни, Николай позади ахнул, а телохранители даже не скосили глаза. То, что я принял за пропасть, было не чем иным, как моделью нового Каньона, наверное, в десятую величины. Я успел увидеть изнанку могучих механизмов, приводивших в движение искусственные холмы, равнины и пещеры, по которым предстояло прыгать следующим поколениям зверей.
      Двое в зеленом с эмблемой Психо, с инъектором ожидали моего появления возле мягкой кушетки. Телохранители выстроились полукругом. Химики догнали нас на двух следующих вагончиках. Я вызвал Жанну.
      — Что ты опять натворил, Змей?
      — По сравнению с тем, что раньше, вроде как ничего особенного… Ты споешь моим друзьям песню, девочка?
      Она недоверчиво покрутила головой, оглядывая мрачную компанию, затем зрачки ее расширились при виде зеленых балахонов Психо.
      — Это твои друзья,Макс?
      — Ну… возможно, они выглядят не слишком привлекательно, но внутри, в глубине души, это замечательные ребята. Позволь представить тебе господина Дэна Ли, исполнительного директора корпорации, где я имел честь провести три счастливых года. Ты представь себе, три года отбегал и даже надеяться не смел, что пожму руку одному из главных боссов.
      Дэну Ли стоило немалых усилий удержаться на месте, когда я развернул в его сторону конус. В планы директора никак не входило новое знакомство и уж тем более запись беседы, однако он подарил Жанне подобие кислой улыбки.
      — Теперь познакомься, пожалуйста, со старшим инспектором пекинского Департамента Психо, он ответил любезным согласием лично отследить сеанс гипноза, чтобы мое волеизъявление случайно не было нарушено… — Я ерничал изо всех сил, понимая, что слабым залогом моего спасения из недр «Охоты» становится именно этот разговор. За спиной Снейка-Молина больше не было друзей из Глубины, не было друзей из стаи, не было никого, способного подкинуть пару козырей.
      Жанна сняла со стены гитару. Я улегся, не сводя с нее глаз. Как она была прекрасна и как далека, снежная моя королева, подводная черноглазая принцесса. Если мне не суждено проснуться и встать с кушетки, то, по крайней мере, ее руки, ее губы, ее чудесные волосы, склонившиеся над декой, будут последним, что я запомню.
       Как прелестно, должно быть, Сливаться в аккорде, Тему светлого завтра Дробить и умножить… Вам не кажется — Здесь не хватает чего-то? Или лет сто назад Сочинили похоже…
      Разбудил второй инспектор, потрепал по плечу, коротко поклонился хозяевам и вышел. Сканер-планшет успели унести, химики тоже исчезли, обрабатывали то, что начертила моя рука.
      — Соедините меня со сборочной площадкой… Бронислав, как вы там?
      Издалека показалась знакомая борода. Воробей торопился к компу чуть ли не в обнимку с китайским коллегой; на ходу они продолжали обсуждать инженерные тонкости.
      — У нас порядок.
      — Ты разобрался? Эта штука сможет взлететь и сделать то, что нам надо?
      — Я-то не вполне разобрался, но Елена утверждает, что нет ничего невозможного.
      Я повернулся к Дэну Ли:
      — Мне понадобится и личное оружие.
      — Вас проводят в арсенал фирмы.
      — Нет, ганов недостаточно. Раздобудьте мне самоходный бинарник и скафандр, только не жидкий, а такой, как у полиции, с усилителями. И разрядник на турели, его возможно как-то установить?
      Дэн сухо отдал приказ.
      — Ты не веришь мне, приятель? — Теперь, когда мы стояли с младшим Ли у жерла подъемника и снизу неторопливо вырастала укрытая маскировочной оптикой громада пульсатора, я позволил себе слегка расслабиться. У приговоренного к смерти больше прав вести себя вызывающе, чем у праздных зевак. Приличия соблюдать ни к чему. Да и что такое приличия? Правила для повседневного взаимного обмана. А нужны ли правила тем, у кого не будет «завтра»?
      Директор не подал вида, что раздражен такой фамильярностью. Я плохо знал его, точнее, не знал совсем. В этом мире так непросто быть с людьми на короткой ноге. Когда ты на голову выше большинства из них и в два раза толще, ты чувствуешь себя злобным пришельцем, созданным для убийства. Дэн Ли не опасался зверей, он привык к ним с детства, молодые люди обоих полов дрались за вакансии в отборочных лагерях, затем за места в тренингах; по сути, они дрались за его внимание, за право быть убитым или покалеченным, принеся очередные прибыли семейке Дэна и прочим акционерам. Я думаю, мои габариты не угнетали щуплого, поджарого босса. В душе он однозначно рассматривал физическую силу лишь с коммерческих позиций. На его выбритом серебристом черепе ровным треугольничком светилось место, где еще вчера крепился компьютер. Ли держал руки сцепленными за спиной, не отрываясь, следил за подъемом груза.
      — Я не верю, что твой поход что-то даст, Молин! — отреагировал он на «ты», хотя поди разберись, где в английском кончаются грани вежливости.
      — Я только что разговаривал со Стасовым и другими Мудрыми. Не знаю, поверили они или нет, но пограничная служба не станет чинить препятствий…
      Он оторвался от созерцания маскировочной паутины и впервые уставился мне в глаза. Я вспомнил навязчивые пакеты новостей, посвященных разгорающимся беспорядкам. Большому боссу было явно не до бизнеса, он боялся за свою порченую шкуру и порченую семью, он мог в одно мгновение рухнуть с вершины, достаточно правительству республики приравнять порченых к мутантам, как того все отчетливее требовало правое политическое крыло. И он никак не мог пойти против своих же приятелей по политической и деловой жизни, он должен был всем в округе постоянно давать понять, что разделяет самые крайние натуральные взгляды, как того и требует статус столь уважаемого клана. И я понял, что ему наплевать на судьбу изобретения, на органические вирусы и здоровье Мудрых. Я полез в карман, вынул носитель и продемонстрировал ему Жанну еще раз. Дэн покосился на телохранителей, придвинулся ближе и нажал кнопку на своем браслете.
      Довольно молодая круглолицая женщина кормила с руки страуса, что-то говорила, поглаживая его по шее, и игриво косилась в сторону камеры. Неподалеку за ее спиной двое детей лет пяти катались по кругу на пони. Лошадку вел под уздцы слуга в синем кимоно, подпоясанном широким ремнем. С ума сойти, живая лошадь, живой страус, не киберы, а настоящие! Это безумно дорого — содержать настоящих животных, но Дэн Ли, безусловно, мог создать для сына и дочери любые условия. Я вгляделся. Сомнений не оставалось: разнополые дети, директору было чего опасаться. Пару месяцев назад его, в худшем случае, осмелились бы мягко пожурить, а до средств массовой информации дело бы не докатилось, теперь же многое изменилось. Директор боялся…
      — У вас красивая жена, — сказал я.
      На широкоскулом лице Дэна едва заметно дернулось веко.
      — Я тоже хочу иметь семью, приятель, — сказал я. — Как и ты, мальчика и девочку.
      — Тише, — произнес Ли одними губами. Его веко опять дернулось.
      — Чтобы они жили вместе со мной, — продолжал я, — и не боялись выходить на улицу. Чтобы могли любить, кого хотят. И пусть они иногда болеют, пусть, черт возьми, у них не хватит коэффициента развития, чтобы поступить в навороченный институт, пусть они даже будут считаться мутиками по вашиммеркам, но они будут расти так, как заложено природой или Богом, если Он есть… Понимаешь, о чем я?
      Дэн опять смотрел в сторону. Туша пульсатора целиком поднялась из хранилища и занимала почти все пространство ангара. Киберы снимали последние строительные леса. С мостика махали Елена с Брониславом. Далеко наверху плавно сдвинулись и начали расходиться створки циклопического люка.
      — Понимаешь, о чем я? — Мне ужасно хотелось схватить директора за шиворот и как следует встряхнуть, но приближать собственную кончину подобным образом не стоило. — Возможно, это последний шанс вернуть альтернативу.Если мы не пойдем сегодня к ним, завтра наступит твоя очередь, онипридут за твоими детьми, Дэн.

      Если бы у Стасова сохранилось лицо, оно, несомненно, выражало бы хоть какие-то эмоции. Но компьютерному изображению эмоции были ни к чему.
      — Вы совершаете огромную ошибку, Максим. Подчинитесь приказу комиссара, вас сопроводят я посадят на резервном полигоне…
      — Я уже сказал, мы будем разговаривать в Брюсселе.
      — Не понимаю, чего вы добиваетесь! Вас провели от самой границы, но к жилой зоне не подпустят!
      — Пусть попытаются!
      — Макс, китайцы вас обманули, это не может быть рабочая модель…
      — Тогда вам нечего бояться, правильно? Он позволил себе смешок:
      — А я давно ничего не боюсь, не забывайте об этом, Молин. Я прожил тот отрезок существования, в котором оставался страх.
      Я молчал. Хотел дать ему высказаться.
      Под нами проплывали греческие острова. С обеих сторон, выше и ниже, зажимая в клещи, шли десантные боты. Десять минут назад их было на два больше, до того как они попытались причалить и взять нас на абордаж. Теперь они ближе не подходили и атаки пока не повторяли. Но меня интересовали не военные. За ними вторым эшелоном летели свободные граждане, на десяток километров вокруг, сверху и снизу, воздух от шелеста крыльев напоминал кипящий бульон. Укрывшись за пультом от глаз моих собеседников, Воробей поднимал на ноги все новых и новых людей, и в какой-то момент обзванивать знакомых стало уже не нужно, поскольку тысячи человек услышали и увидели меня на экранах визоров.
      Девять минут назад я имел беседу с генеральшей Патруля, которая бесилась оттого, что мы сменили маршрут. Ее подопечные на все лады призывали граждан очистить пространство, внизу массово закрывались взлетные коридоры, в новостях показывали, как кого-то уже арестовали на Земле за неподчинение диспетчерам. Но любопытство человеческое границ не имеет, особенно если его подогревают слухи о свихнувшемся звере, укравшем у миролюбивых китайцев что-то жутко опасное. Якобы безумный зверь собирался обменять это «опасное» на право выступления по государственным каналам. Корпорацию пока никто ни в чем не обвинял. Пай Ли снялась, чуть ли не в обнимку, с представителем европейского генштаба, и сообща они разыграли потрясающую трагедию.
      Восемь минут назад я имел краткую беседу с председателем Совета обороны Содружества. Объяснил ему, с кем и на каких условиях я продолжу переговоры. Затем отстрелил шлюпку с китайцами и Еленой. Бронислава я уговаривал спуститься вместе с ними, он отказался категорически. Я говорил, что он не имеет морального права связываться с террористом Антонио. Броня сказал, что слово «террорист» ему незнакомо, но я могу не опасаться, нас теперь, над густонаселенным районом, никто не подстрелит. Единственного залпа экструдера хватило бы для взрыва обоих изотопных реакторов, находившихся на борту.
      Семь минут назад мы добились экстренного созыва Совета Содружества; к счастью, не было необходимости собирать президентов в одном месте живьем. Дэн Ли любезно распорядился оставить в боевой рубке двенадцать стационаров, и мы получили возможность общаться напрямую с правительственными резиденциями.
      Сперва мне не поверили, и пришлось кое-что продемонстрировать. Я неважно учил физику в школе, а осваивать современный курс было поздновато, но я твердо усвоил одно: для полета с эффектом отброса масс требовалось лишь присутствие Земли, а для энергии боевого импульса, как минимум, еще одно небесное тело, порядочных габаритов. Пока Луна висела над горизонтом, она нам вполне подходила. Бронислав приподнял поверхность моря, совсем чуть-чуть, метра на четыре. Не всего моря, километров двести квадратных. Так, чтобы заметили. Ну, понятное дело, плеснуло слегка, кое-где речки в обратную сторону потекли. Нас заметили и сразу разволновались — где это я такую волшебную штуку раздобыл, и нельзя ли им тоже как-нибудь на кнопки понажимать.
      Можно, сказал я и пожелал выступить по сорока основным информационным каналам. Мы как раз прошли береговую полосу и летели над Италией в сопровождении целого роя частных и служебных летательных аппаратов; некоторые из любопытства придвигались настолько близко, что мы видели улыбающиеся физиономии пилотов. Меня действительно никто не думал бояться, многие поколения европейцев забыли напрочь о террористах и боевых действиях. Бронислав был прав: из опасения зацепить гражданских полиция упустила момент для атаки, те две шлюпки, что я подпалил, не в счет.
      В одном из конусов возник чернокожий с растрепанной прической, затем еще двое господ, представились пресс-секретарем и начальником Госдепартамента. А в центре, оказывается, зевал поднятый с постели президент США. За океаном ротация высшей власти проходила еще веселее, чем в России. Если у нас в обязательном порядке чередовались оба пола, то там каждый четвертый срок приводили к присяге чернокожего президента. Я с чувством глубокого удовлетворения передал мистеру президенту чертежи устройства, в котором мы с Броней путешествовали. Воробей бурчал что-то против америкашек, но не слишком активно.
      Пять минут назад я увидел себя на десятках объемных экранов. Снейк Антонио вышел в эфир, почти моментально мои изображения сменила реклама. Я все понял. Они не испугались — за сотни лет отвыкли от крупных драматических новостей и теперь обрадовались возможности поднять рейтинги, только и всего. Ладно, пусть будет так. Что бы там ни было, больше половины населения планеты может меня видеть.
      Я открыл рот для первой фразы, и тут снова возник Стасов. Он не мог не знать, что идет трансляция, но и сдержаться он не мог тем более.
      — Ты идиот, Молин! — заявил он. — Ты полный идиот. Чем желтозадые купили тебя?
      — Сложно сказать… — призадумался я. — Наверное, тем, что их желтые зады такие же по форме, как наши белые…
      — Послушай… — Он не находил слов, великий и ужасный впервые растерялся. — Послушай, я не понимаю, что ты затеваешь. Мы работали одной командой, разве не так? И мы все сделали правильно, мы провели этих косорылых…
      — Изабель, это правда, что ты получил награду за то, что убил мутирующей «петлей» сорок тысяч беспомощных больных людей?
      На несколько секунд он заткнулся, мне даже почудилось, что коми «завис».
      — Мой вклад преувеличивают, — наконец отозвался он. — Работала команда киллеров, это во-первых. А во-вторых, шла война и японцы платили нам тем же самым.
      — Но сейчас нет войны, тебе не кажется? Или для тебя и твоих дружков это неважно? — Я втайне мечтал, чтобы он сболтнул лишнее, по крайней мере, стало бы ясно, кто его сообщники.
      — Мне неприятно это повторять, — отчеканил он, — но ты идиот, и я в тебе ошибался. Россия остается, и остаются ее враги, вот что важно, Молин.
      После чего я попытался представить его аудитории, но Мудрый предусмотрительно отключился. Я отдал принципиальные схемы пульсатора в общее пользование. Если технари корпорации подсунули мне неверные расчеты, то скоро это все равно станет неважным. Четыре минуты назад в эфир ворвалась разъяренная госпожа Ли. Я ей кротко улыбнулся, а Бронислав показал язык.
      — Ваши уравнения — это обман!
      — Нет, госпожа! Это вашиуравнения — обман. С моими все в порядке, и скоро их проверят в Академиях все желающие. Возможно, они кому-то пригодятся, а возможно, и нет, но никто уже не сумеет наложить лапу на патент.
      — Прощайте, господин Молин! — Лицо ее пылало. Сбоку к ней придвинулся кто-то из секретарей, быстро зашептал в ухо. Ли покачнулась, секунду казалось, что она сейчас свалится в обморок. Очевидно, ей только что донесли, что идет всепланетная трансляция.
      Сейчас, по логике, госпожа бывшая советница должна была отдать команду распылить наш летучий островок. Я мысленно молился всем китайским богам, если они еще не покинули грешную землю и не отправились на отдых куда-нибудь в более спокойное местечко. У Брони, несмотря на стоявшую в рубке прохладу, по вискам потек пот. Минута, другая… Я тараторил без умолку, каждую секунду ожидая взрыва, но на борту слышалось лишь тяжелое атональное рычание генераторов поля и приглушенное бормотание дикторов. Часть хардов периодически отключалась, полиция Диипа беспрестанно сообщала о вирусных атаках. Я мог лишь догадываться, шалят местные хакеры, или активизировались криэйторы Поднебесной, или… или Мудрые пытаются заглушить радиосвязь.
      Взрыва не последовало. Значит, Дэн Ли встретился с братом, значит, они договорились оставить меня ненадолго в живых, или им, по крайней мере, интересно послушать до конца. Нажать кнопку всегда успеют.
      Я постарался в двух словах растолковать общественности, о чем идет речь. Назвал химикам электронный адрес, где все могли ознакомиться с настоящей формулой, которую я записал в подводной спальне Скаландис. Жанна подтвердила, что страницу менее чем за минуту посетили сто тысяч человек. Воробей, болтая ногами в кресле навигатора, показывал мне пальцем на уголок глаза, имея в виду убегающее время. Кольцо частных судов вокруг стало еще плотнее, мы вошли в воздушное пространство Франции. Каналы Евровидения показывали нас со стороны, точно островок с плоским днищем и сложным рельефом поверхности двигался в ватном море облаков.
      Рекламные блоки, ранее перебивавшие меня ежеминутно, прекратились. Военные власти не мешали, но Бронислав успел шепнуть, что прямо над нами в стратосфере висит боевой крейсер. Я заговорил быстрее. Обозреватель отражал сотни и тысячи запросов на прямое общение. Я игнорировал всех, включая российскую госпожу президента. Рубку тряхнуло, кто-то неосторожно задел нас крылом. Еще не хватало вляпаться в глупую аварию, не добравшись до места! С другой стороны, нам могли прилепить ко дну какую-нибудь гадость, и я сам попросил полицию придвинуться поближе, чтобы отсечь обкурившихся гуляк.
      — Мистер Антонио, уже получены данные, что указанный вами состав не присутствует в композициях Ванн очистки! Что вы на это скажете?
      — Скажу, что не это сейчас главное. Главное — всем отделаться от личных хардов и немедленно поднять всех из Глубины.
      — Мистер Антонио, командование космических сил США опровергает информацию, что Второй флот стережет указанную территорию на Марсе…
      — Посоветуйте им высадить десант в ближайшие двадцать минут. Их ждет много интересного, связанного с проектом «Вега»!
      — Это правда, что наложен арест на ваше огромное наследство?
      — Правда.
      — Кто завещал вам такую сумму?
      — Тот же, кто завещал мне первоначальный вариант формулы очистки, один далекий предок по матери.
      — Господин Антонио, ходят слухи, что на самом деле это не вы, а другая личность из пробоя. Вы можете это опровергнуть?
      — Укажите пансион, где был зарегистрирован мой пробой…
      — Министр внутренней безопасности Китайской республики утверждает, что четвертая исправительная колония на Марсе была уничтожена в результате аварии челнока в стартовом стволе…
      — Пусть туда отправятся эксперты ООН. Если дело в челноке, им не будут чинить препятствий.
      — Месье Антонио, зачем группе Мудрых устраивать заговор против собственного правительства?
      — Некоторые из них считают, что террористические акты движут прогрессом.
      — Но связь восстановлена практически со всеми жителями Диипа. Имели место лишь временные отключения. Коллегия полагает, что ввиду каскадных перегрузок…
      — Возможно, мы вышли на связь совсемне с теми, с кем планировали.
      — Вы снова говорите об искусственном разуме, но это абсурд. Мудрые располагают лишь информационными и вычислительными мощностями, без участия наземных институтов они не в состоянии…
      — Они не нуждаются в технике. Несколько мозгов, соединенных биохардом, и образуют то, что мы столько лет пытаемся синтезировать искусственно.
      — Но биохарды Глубины обслуживают криэйторы высочайшего класса, они бы заметили изменение альфа-активности…
      — Что мы знаем об органических вирусах? Криэйторы видят и слышат только то, что им хотятпоказать. Если бы руководители корпорации «Охота» и агенты Министерства безопасности Китая захотели, они могли бы подтвердить мои слова. Я надеюсь, они сейчас меня слышат. То, что произошло в колонии, не агрессия против Китайской республики! Боюсь, пока они поймут, может стать слишком поздно…
      — Господин Антонио, вы собираетесь уничтожить Город Мудрых?
      — Если Совет в течение пяти минут не отрежет Город от нэта, у меня не останется иных доводов…
      От дебатов отвлек Бронислав. Наше положение стремительно ухудшалось. Полиция допросила Чака, и он признался, что отвозил меня в пансион. Были вызваны дополнительные подкрепления, и армаду частных судов оттеснили тяжелые десантные боты. Внизу началась эвакуация. Я убедился, что военные приготовления скрыть в этом мире невозможно. Со спутников взахлеб передавали, что к месту события на всех парах шли крейсера «Спартак» и «Бетховен», а висящий над нами «Икар-6» переведен на красную тревогу. Один Бог знает, чем они собирались стрелять. На какое-то время я ощутил полное бессилие.
      Да, люди тысячами снимали личные харды, да, шло непрерывное заседание Совета и привлеченные извне криэйторы анализировали и допрашивали Мудрых, но им ничего не удавалось обнаружить, ни малейшего намека на компьютерную органику. США требовали от Китая объяснений по поводу пульсатора, но это мало что меняло. Никто не вспоминал о Снейке-спасителе, напротив, вырастал образ умалишенного пробитого злодея.
      Воробей вскрыл пакетики с кофе. Было совершенно не до еды, но, как ни странно, я незаметно проглотил несколько бутербродов. Броня застопорил ходовую часть над мелководьем; в километре, полукольцом, ощетинились оружием военно-воздушные силы, почти в полном составе. У меня не оставалось сомнений, что дальше, в глубину территории, нас не пустят.
      — Ты можешь еще спастись, — сказал я. — Покажи мне, что тут нажимать, и проваливай.
      Он ухмыльнулся:
      — Ты забываешь, френдик, я знаю, что такое стая. Внизу меня ждет карантин, и на сей раз ученые звания не спасут.
      — Здесь до черта приборов… — Я огляделся. — Мы можем как-то защищаться?
      — Я не спец, но… — он развел руками, — это не армейское судно, разрядником ты их не достанешь. Наша боевая часть собрана вот здесь, видишь?
      Я впервые взглянул, куда он показывал. Сферическая сетка координат, голубые, желтые линии, непрерывно смещающиеся вдоль меридианов и параллелей, четыре вогнутые консоли, сплошь усеянные перемигивающимися индикаторами. И четыре кресла, с колпаками и наборами сервоперчаток. До сего момента все мое внимание поглощала полемика с сильными мира сего, я и не предполагал, что управление импульсом требует участия квартета.
      — Ты отпустил их, френдик! Полный расчет комплекса — десять человек, — невесело хихикнул Воробей. — Теперь все зависит от времени.
      — Почему?
      — Потому что я справлюсь и один, но в бортовой хард заложены координаты «Националя». Необходимо подобраться хотя бы на дистанцию в сорок километров. Как бы тебе попроще… Если бы мы целились в какое-нибудь небесное тело, проблем бы не возникло. Но в данном случае вектор приложения идет по касательной к поверхности планеты, при продольном движении фронта поляризации искажения нарастают согласно интеграла…
      — Стой, стой, мне достаточно. Выходит, мы принимаем огонь на себя?
      — Йэп! Забавно звучит, но в целом ты прав. По смещению Луны мы еще кое-как коррекцию проведем, но, когда Луна зайдет, без инженеров переориентировать локальный гравитационный коллапс, скажем, с привязкой к Венере, я не сумею.
      — Ты же один раз выстрелил, и вполне успешно!
      — Успешно? Я чуть не обделался, хорошо, что под нами была вода. И, сказать тебе по секрету, я надеялся совсем на другой эффект. Мы выработали четырнадцать процентов мощности, а вместо точечного всплеска, видел сам, что получилось.
      — Значит, мы в западне и они нас не выпустят. — Я осмотрелся. Оптика показывала висящие в четыре ряда корабли «противника».
      — Не думаю, что сейчас самый удобный момент идти на штурм, — отозвался он. — А что, если тебе потокать с президентом банка? Сам знаешь, я крепко люблю всех этих шишек, но он тебя не забыл, ручаюсь. Такие деньжата забыть тяжело!
      Я истерически перебирал пассворды, проклиная собственную тупость. Если Севаж окажется на месте и если он окажется без харда, то, возможно, не все потеряно. Но прежде, чем в пучке света заиграла эмблема «Националя», состоялось сразу несколько событий, изменивших расстановку сил.
      Исполнительный директор и совладелец «Охоты» Дэн Ли подтвердил наличие злокачественных изменений в мозгах двух найденных на Марсе трупов несчастных ассенизаторов.
      Челнок американской Психо-полиции под мощной охраной доставил на Землю Изи и Серж. Оба выступили с заявлениями, что своими глазами видели, как выворачивало наизнанку обоих братьев Ли. Обо мне пока не было сказано ни слова, но я не сомневался, что до этого дело дойдет, и очень скоро. Когда Изабель огорошил мир, что диверсия на китайской орбитальной станции была проведена под личным руководством Стасова, в харде началось нечто невообразимое. Несколько минут я был уверен, что новая война вспыхнет незамедлительно.
      Один за другим давали интервью обитатели Глубины и в один голос повторяли, что сама идея органического вируса, способного существовать в электронной среде и живых тканях, абсурдна. Чем активнее они это доказывали, тем меньше им верили. Полиция Диипа чуть ли не насильно вытаскивала игроков из Ванн погружения, каждую минуту просыпалось несколько сотен тысяч человек.
      И тут отыскался Севаж. Харда на нем не было. Президент банка глядел на меня несколько секунд не узнавая, он находился не в кабинете, а в одном из операционных залов. За спиной шефа сумбурно метались десятки клерков, без визоров они путались, тщились что-то записывать, врывались в конусы чужих стационаров, мешая друг другу в работе. Севаж старался внешне сохранять каменное спокойствие, но в зрачках его плясали цифры. По отдельным выкрикам я понял, что падение основных индексов перешло черту последней депрессии, когда евро девальвировали на сорок процентов.
      — Спасибо, — произнес он, перемещаясь куда-то за стенку, в более тихий угол. — Невероятно, месье Антонио.
      — Ну вот, — погрозил я ему. — Вечно вы не доверяете. Признайтесь, и тут подстраховались, а теперь жалеете?
      — Признаюсь, — машинально кивнул он. — Но в том и состоит моя работа…
      Он вынул платок, отер пот с бычьей шеи. Бронислав переводил глаза с меня на Севажа и обратно, силился понять, что происходит.
      — Вчера я посоветовалмоему банку сыграть на понижение ценными бумагами вирта. Хочется верить, месье Севаж убедился в достоверности сведений?
      — Более чем! — Квадратная фигура опустилась в кресло. — Акции сотни ведущих вирт-компаний упали вчетверо. Чем я могу быть полезен, месье?
      — Сущий пустяк! — Я изложил программу ближайшего часа.
      — Это крайне непросто…
      — Мне приятно, что вы не употребляете слово «невозможно», месье. В прошлый раз, — напомнил я, — вам также было крайне непросто.
      — Извините, что я вам это говорю. — Севаж смотрел в своей обычной манере, не моргая. — В прошлый раз вы просили того же, но в ином амплуа. Не слишком ли поспешно вы размениваете друзей на врагов?
      — Зато я не размениваю принципы. Истинные друзья остаются.
      Я скосил взгляд. Минута сорок две секунды. Оставалось сто две секунды до конца срока. Либо они поймут, что я блефую, либо предпочтут собирать радиоактивные отходы над всем Лазурным побережьем ценой спасения «Национала».
      Минута тридцать секунд.
      — Быстрее думайте, Севаж. — Я на секунду отключил связь с банком.
      — Приготовься стрелять, — подмигнул я Воробью.
      — Куда? Куда стрелять, френдик?! — Тем не менее ученый послушно переместился под колпак.
      — Черт возьми! Ты можешь сделать так, чтобы они поверили,что мы стреляем?1
      — Йэп! Они заметят… Мы доведем мощность генератора до предела. Молись, френдик, чтобы у ребят на «Икаре» были крепкие нервы!
      Пятьдесят секунд. Беззвучно надрывались каналы новостей. Без автономной связи хромало взаимодействие пограничных отрядов. Несколько тысяч мутиков, наколовшихся сплина, прорвали кордоны на рубежах Восточного пакта. Потасовки вспыхивали даже в защищенных зонах Желтых Городов. Покинутые персоналом, кое-где застопорились очистные сооружения. Вдоль тротуаров, как черви, вылезшие после дождя, валялись брошенные валики хардов. Спрос на спиртное возрос троекратно.
      Сорок секунд. Пришел вызов от Жанны. Я подержал руку над индикатором, но не соединился. Видеть ее сейчас, сию минуту, я был не в состоянии.
      Тридцать секунд.
      — Френдик, оба генератора в режиме. Что дальше?!
      — Будем надеяться, они убрали людей внизу… — Я включил стационары. Теперь нас снова слышали.
      — Ты свихнулся! Двадцать секунд.
      — Импульс по моей команде!
      — Мистер Антонио, с вами говорит Генеральный секретарь ООН. Прекратите приготовления. Ваши предложения приняты, европейский Город отключен. Вы слышите, мистер Антонио? Вы слышите меня?..
      — Да, — наконец выговорил я. — Слышу. Один реактор и генераторы будут заглушены. Дайте дорогу, я сяду на взлетной площадке Хранилища.
      — Вас встретят президент концерна и Главный Смотритель.
      — Нет! Постарайтесь, чтобы никого не было. Я доверяю только Севажу. Меня встретит и проводит вниз президент банка, один, без охраны. Если я кого-нибудь замечу, взорву реактор дистанционно. Вы поняли? Никого чтобы не было, у меня с собой гамма-экструдер, буду стрелять без предупреждения.
      — Хорошо, господин Антонио, не волнуйтесь. Двадцать минут, мы верно вас поняли?
      — Да, двадцать минут. Потом делайте со мной, что хотите.

      Я лежал в той же Ракушке. В отличие от прошлого раза, в коридоре с пушками наготове дежурили четверо из отряда «Мангуста». Такие же амбалы, поднаторевшие в тренингах высокого тяготения, никакой кибернетики, и моложе меня почти вдвое. Еще четверо блокировали лифты. Севаж сделал, что было в его силах. Если бы не заступничество концерна, бедный Снейк сидел бы уже за решеткой. Перед тем как сдаться, я накрепко связал Бронислава. Мы оба понимали, что эта детская увертка вряд ли поможет. На прощание Воробей сказал только одно:
      — Обидно, Макс, чертовски обидно! У меня в руках была такая машина… Елена восемь лет занималась демпфером магнитной напряженности, а тут готовое решение…
      — Я завидую тебе, Броня.
      — Мне?! Ты точно крейзи, звереныш. Но с тобой пиково было спикать…
      — У тебя есть эта… положительная доминанта, — выговорил я. — И не спрашивай, что это такое!
      Комиссар полиции получил указание с самого верха. Двадцать минут, и ни мгновением больше. Двадцать минут на погружение, и меня выдернут, утрамбуют в кокон и отправят куда следует.
      Пока мы спускались, я видел опустевшие рабочие ячейки криэйторов. Функционировали посты жизнеобеспечения и пост дежурного Смотрителя. На подземных этажах толпились лишь киберы вспомогательных служб. Впервые с момента постройки, за двести с лишним лет, Город был отрезан от Глубины. Я не знал, что происходит в других Городах, я не знал, успели ли заговорщики прикончить еще кого-нибудь, кроме несчастных программистов в Пекине, я не знал, удастся ли найти противоядие от заразы. Скорее всего, нет. Джинн вырвался, сегодня я его перехватил на полпути к свободе, завтра он найдет другую лазейку. Прогресс, мать его… Но сейчас меня увлекал совсем иной вопрос.
      Смотритель ввел команды погружения вручную. Тоже, очевидно, впервые за два с лишним столетия. Севаж сделал робкую попытку меня отговорить:
      — Вы понимаете, что рискуете не подняться? Я говорил с человеком из разведки. В Пекине и Токио в командах криэйторов объявлен карантин. Проверка служебных хардов погибших выявила скрытые подпрограммы неясного назначения. Неизвестно, сколько народу они успели заразить по цепочке и в чем это проявится.
      — Хотите еще один коммерческий совет? — не очень вежливо перебил я и пошевелил конечностями, устраиваясь поудобнее. — Подойдите поближе, шепну вам на ушко, а то эти добры молодцы из «Мангусты» побросают службу и уйдут в брокеры!
      Севаж приблизился. Не смог удержаться, чтобы не стрельнуть глазами под сдвинутую крышку Ракушки. Я сказал чуть слышно, но ему этого оказалось более чем достаточно. Глава «Националя» отшатнулся.
      — Не тревожьтесь, месье! — Я подал знак ожидавшему Смотрителю. Поползла крышка, на лицо опускался колпак с загубником. — Вы же бизнесмен, неужели не придумаете, как и на этом сделать деньги?
      Никаких следов деревенского дома, полянки с клевером и знакомого чадолюбивого аиста. Как и предупреждал Смотритель, я «высадился» вне персональных зон влияния, на нейтральной территории Города. Фантазия дизайнера, скорее всего, отразила его эклектическое представление о древнеримских термах. Я лежал на теплой мраморной скамье в клубах ароматного пара, слева и справа, отделенные легкими колышущимися занавесами, полукругом стояли подобные лежанки.
      Я подсчитал. Единовременно спуститься в Город смогли бы двадцать человек. Скамьи покоились на львиных лапах на самом верхнем ярусе глубокого амфитеатра, атласные покрывала, вышитые золотом, небрежно устилали пологие ступени. За спинками каменных лож, огибая чашу, поднималась стена из шлифованного розового мрамора. Мрамор чудесным образом изгибался, из него выдавались вперед стилизованные лики древних богов, еще выше вздымалась балюстрада коринфских колонн, сквозь которые просовывали ветки сочно-зеленые кипарисы. Из приоткрытой пасти вооруженного молотком монстра, возможно Гефеста, нависающего над моим ложем, не к месту струилась вода, сбегала игристыми водопадами в желоба мраморных перил, змеящихся вниз, вдоль ступеней, к далекой сцене. Преувеличенно ярко мерцал Млечный Путь, небрежным багровым мазком догорал навеки замерший закат, но, несмотря на якобы поздний вечер, тени отсутствовали, свет поступал снизу, будто под полом горело небольшое подземное солнце.
      Я спустился, перепрыгивая через две ступеньки. Стоило одолеть первые метры, заиграла музыка; и чем ниже я продвигался, тем громче и отчетливей были звуки. Точно не описать, но мне казалось, будто я слышу электронную версию мазурки: то протяжно всхлипывали нижние регистры органа, то яростно вступали вибрирующие металлом флейты.
      Достигнув черного мрамора арены, я остановился, пытаясь понять, куда же идти дальше. Глухие стенки сходились к подобию форума, увитого неправдоподобно спелым виноградом, и нигде ни единого выхода. Я оглянулся и вздрогнул. Перспектива позади изменилась в лучших традициях Эшера, амфитеатр исчез.
      Вместо мягкой позолоты шелка, вместо вяжущего дымка курилен в лицо смотрела бездна. Край арены обрывался, словно срезанный гигантской бритвой, в точности там, где стояла моя левая пятка. Вместо застывшего пурпурного заката — стремительно надвигающийся влажный морской рассвет. Звезды таяли одна за другой, эбеновый блеск сменился аквамарином, тут же уступившим место трепещущей нежнейшей бирюзе. С такой скоростью на планете Земля никогда не светало; казалось, кто-то прокручивает пленку с записью восхода в три раза быстрее, к тому же усилив, доведя глубину цвета до крайности.
      Самым забавным было то, что небо разворачивалось надо мной на двести семьдесят градусов, и следующий шаг предстояло сделать в пропасть. Я встал на четвереньки и заглянул вниз, за грань мраморной плиты. Под прямым углом невозмутимо расстилался идеально подстриженный английский парк. В каком-то полуметре, если лечь на живот, подползти к краю и вытянуть внизруку, распускал утренние сонные цветы фантастически роскошный розовый куст. Со своего места я видел мельчайшие капельки росы на желтых бутонах.
      Оставалось плюнуть на старину Евклида и сделать шаг за борт. Они молодцы, создатели Глубины. Теперь я хорошо представлял себе, что увижу вскоре. Дизайнерам ни к чему было повторять реальные законы перспективы: спустя сотню метров посетителя, скорее всего, поджидает следующая грань кубика, и так до бесконечности. Я попытался на секунду представить сотни игровых миров, куда так неистово стремились миллионы сограждан Снейка. Какие еще бредовые фантазии могли там воплотиться? Если даже тут, в официальной приемной ведущих умов планеты, обкуренный разум не смог удержаться от демонстрации компьютерных чудес, не удивительно, что младший Изи не вылезает из Глубины месяцами.
      Насвистывали флейты, стонал орган, шуршали марокасы. Я шагнул в пропасть, сжав зубы, подсознательно ожидая падения…
      И встал на гравийную змейку… взбегающую по ковру карликовых сосен, по фигурным террасам стелющегося можжевельника. Вершину холма венчало подобие четырехгранной часовни. Нет, это больше походило на высокий храмовый портик, над куполом которого вместо креста или знака иной религии стремительно вращалась модель атома. С каждой из четырех сторон — стрельчатые двери, во всю высоту стен. И с каждой стороны обложенные цветным камнем пышные газоны.
      Если четыре двери распахнуть одновременно, подумал я, стен как таковых не останется, лишь узкие колонны и купол; правда, здесь ни в чем нельзя быть уверенным.
      Музыка сменилась. От раскрывавшихся вдоль тропинки роз доносилось нечто, напоминавшее Седьмую симфонию Шостаковича. У самого подножия портика я не удержался и посмотрел туда, откуда пришел. Святые яйца, опять не угадал! Вместо покинутого обрыва в полусотне метров прямо из буйства шиповника поднималась в небо отвесная стена. Она уходила влево и вправо, насколько мог проследить взгляд. С внешней поверхности кубика я угодил на его внутреннюю грань.
      Присмотревшись, я убедился: стена была не чем иным, как брусчатой мостовой, колоссальным плацем, из которого тут и там торчали палочки газовых фонарей и тумбы чугунных скамеек. Если задрать голову к сузившемуся сегменту небосвода, то вдали, с края плаца, надвигались очертания средневековых строений, в стрельчатых оконных витражах играли солнечные блики и блестели тяжелые медные ручки многочисленных деревянных ворот.
      Куда идти? Я не сомневался, что жители Диипа осведомлены о появлении гостя, но только теперь до меня дошло, что со Снейком попросту могут не пожелать вести переговоры. Не было разницы, в какую сторону свернуть, какую из преломляющихся реальностей выбрать. Если обиженные внезапным пленом Мудрые захотят, я так и прошляюсь тут, среди виртуальных кварталов, не встретив ни единой души…
      — Стасов! — позвал я. — Стасов! Изабель, у нас мало времени!
      Молчание. Звук заглох, будто я выкрикнул в подушку.
      — Изабель, я знаю, что вы меня слышите. Если я вернусь наверх ни с чем, это конец. Конец для всего Города. Возможно, вам всем сохранят жизнь, но до смерти оставят в ящике этих долбаных иллюзий!
      Я подобрался вплотную к двустворчатой двери часовни. Высоко, на уровне плеч, находилась массивная бронзовая задвижка, размером с кусок рельса, с дырой, и в эту дыру было продето истертое кольцо. Еще один необычный эффект: за пять шагов я оценивал высоту здания метров в шесть, теперь же глазомер подсказывал, что портик вытянулся вверх как минимум вдвое.
      — Послушайте! Вас же тут много, и вы меня слышите, я уверен! Стасов, ты можешь думать обо мне все, что хочешь, обзывать идиотом или изменником, но я вернулся! Это ты помнишь? Я вернулся, черт подери, и я не жалуюсь, чего мне это стоило. Я принес то, что обещал. Ради формулы ты угробил полтысячи арестантов! Если бы я знал, что за гадость мне зашили в грудь, хрен бы я вернулся! Ты слышишь, умник? Я добыл «барабан», но в Ваннах очистки нет и следов состава…
      — Конечно, нет. Ты же слышишь только себя, мальчишка.
      Я крутанулся на пятке, инстинктивно принимая боевую стойку. В Глубине это выглядело более чем комично, и если бы мой виртуальный двойник умел краснеть, то стал бы сейчас цвета моркови, но рефлексы Снейка удержать под контролем непросто. Стасов невозмутимо стоял на брусчатой вертикали под кругом желтого света от фонаря в двадцати метрах надо мной. Мне на щеки падали косые лучи солнца, а в его мирке каким-то образом скоропостижно надвигалась ночь. Он выглядел гораздо моложе, чем в прошлый раз, выше, шире в плечах и не настолько седой. Сельское рубище в духе Льва Толстого он сменил на цветастую гавайку и рэперские желтые штаны и увенчал это модное великолепие фиолетовой тюбетейкой.
      — Заходи! — кивнул он и исчез.
      Я дернул кольцо. Створки неторопливо распахнулись.
      Они все были здесь. Может быть, сорок, может быть, пятьдесят человек, изображений людей, отголосков людей, таких, какими они себя помнили. Узкая часовня, как я и ожидал, развернулась изнутри ступенчатой университетской аудиторией. Здесь было почти по-домашнему уютно, на столах через равные промежутки светили библиотечные лампы под абажурами со свисающей бахромой. Библиотека, ну конечно, библиотека, ряды книг до самого потолка. Нет, не до потолка, черт возьми! И в помине нет потолка, только книги; возможно, это единственное место на планете, где помнили, что такое книга.
      Стасов примостился сбоку, в четвертом ряду, между знойным черноволосым красавцем и плотным усатым чернокожим, замотанным в клетчатый шарф, и всем своим видом давал понять, что он тут вовсе не главный. Здесь вообще не было главных, не может быть главных в компании, где диалог происходит мгновенно и не требует участия языка, где неоткуда взяться алчности и стремлению к власти, где нет желаний, провоцирующих неравенство.
      И я прозрел. Мне казалось, они смотрели на меня и видели насквозь, хотя не было на самом деле ни глаз, ни лиц, ни библиотеки. Пусть видели насквозь, но взаимопонимания это не добавляло. Общаясь, они не открывали ртов; я вращал головой, но не мог сообразить, кто именно говорит. Они не потрудились даже сформировать свои нижние половинки тел. Спасибо, что вообще дали возможность послушать.
      — Вонг, довериться пробитому…
      — Нестабильная психопатия дикаря…
      — Он абсолютно далек от реалий…
      — Малыш, ты всерьез считаешь нас врагами человечества?
      — Парень, в твое время так же поступали с государственными секретами?
      — Стасов, почему ты сразу не сдал его в Психо? У меня от разноголосого гама в голове начал пульсировать затылок.
      — Дайте сказать, дайте же мне сказать…
      — Ты не идиот, Молин… — Стасов вдруг переместился на два ряда ближе и оказался напротив меня. — Я тебя несколько недооценил. Ты опасный фанатик, только я не пойму, чему посвящена твоя вера. На чей алтарь ты собираешься лить кровь?
      — Месяц назад ты доказывал мне, что необходимо предотвратить войну! — Я изо всех сил сохранял спокойствие. — А теперь ты сам ее начинаешь!
      Ответил мне не Стасов.
      — Малыш, какого черта? Ты абсолютный профан в инженерной биотике, а встреваешь в военный эксперимент! И встреваешь на стороне китайцев! Нет войны и нет мира, малыш, есть лишь успешная или неуспешная дипломатия. Не проще ли сразу отдать им Сибирь? А заодно Урал и Поволжье, а? Они будут совсем не против, и япошки с ними заодно, не откажутся.
      Еще один голос:
      — Вонг, это и есть твой протеже, что собирался ликвидировать пробои? Я бы ему не доверил выгребать дерьмо!
      — Ты не слышишь, что тебе говорят! — Опять Стасов. — Тебе же намекнули, что без аппаратных средств вирус не оживет! Он навсегда остался бы фольклором, как и искусственный мозг! Я вынужден выносить на общую дискуссию сверхсекретные сведения, надеюсь, коллеги, посвященные в проект, меня извинят. Кто тебе внушил идею, что инфекция передается через харды? Мы апробировали лишь первичный шлейф, с достижением мозгового нэта вступает фаза самоликвидации, чтобы пресечь возможность расшифровки. Любое оружие на сегодня является фактором сдерживания, и даже среди нас, — он сделал жест в сторону зала, — нет полного единства в отношении спорных российских территорий.
      — Спорных?! — Мне показалось, я ослышался.
      — Управленцы, Максим, генерируют общую идею и воплощают ее технически, но даже самые сильные криэйторы не способны написать программы такого уровня сложности, для этого необходимо многомесячное состояние сенсорного голода, достижимое только здесь. Нет никакого мозга, Молин, а вирус есть! А знаешь, почему нет мозга? Потому что если его создам я, то он невольно отразит прототип, с его видением причинно-следственных механизмов. А если его породишь ты, он станет тобой, вот так, он вберет в себя твой бестолковый детский нонконформизм, и никак иначе… Ему нужна готовая модель! Как тебе мир, управляемый сплошными Молиными, а? И подобный социум не может показаться привлекательным, пока демократия держится на полифонии суждений, в том числе относительно равных прав людей на землю. Но ты не сумеешь создать кибер-двойника с набором этических аксиом, ты зверь, а не ученый, а я могу, не один, конечно, и не сегодня. Ты запаниковал, ты наплел репортерам такой чепухи, они теперь раздуют истерику, будто все Мудрые планеты подчиняются группе монстров под Брюсселем!
      — Стой, стой! — Я просительно поднял ладони. — Конечно, я виноват. Техническая поддержка! Я не учел, что есть кто-то наверху, кто собрал маяк с вирусом…
      — «Кто-то»?! Это не кто-то, дружочек, а ведущий институт микроорганики российского Министерства обороны…
      Я испытал ощущение, словно меня отхлестали по щекам.
      Мудрые молчали. То есть они не молчали, а общались между собой, но на запредельной для меня скорости. Я воспринимал их спор как ровный свист в ушах.
      — Институт Мудрых создан как команда исполнителей, Макс, а ты сделал из нас хищников. Ты лишь облегчил задачу разработчикам боевой органики. Военные ломали бы голову, как скрыть секреты, но ты помог. Во всем обвинят тех из нас, кто участвовал в проекте.
      — Да, малыш! Шестеро работали, а отключен весь брюссельский Город…
      — И, возможно, навсегда…
      — Они убьют и тебя, а свалят на нас…
      — Чего ради тебе позволили спуститься? Ты отбегал, зверек!..
      Возле Стасова появилось интеллигентное лицо пожилой женщины в высоком завитом парике.
      Я давно не встречал столь пронзительного, проницательного взгляда; за высоким лбом, когда она имела лоб, несомненно, таился острейший аналитический ум.
      — Почетный академик, почетный председатель Всемирного общества физиологов Марта Деннис Грей, седьмой дан в области общей физиологии, восьмой дан в области физиологии воспроизводства…
      — Изабель, достаточно меня расхваливать. — Марта выбрала для общения глубокое контральто. Мне показалось, что за короткую паузу соседи перекинулись огромным объемом данных.
      Поднял руку толстяк в клетчатом шарфе:
      — Мы посовещались и решили, что хуже не будет, если поставить вас в известность. Госпожа Грей последние полгода работала по поручению Демо-департамента…
      — Не я одна, Хаскин, — уточнила Марта.
      — Не одна, — согласился толстяк. — Правительство поручило команде госпожи Грей заниматься исключительно нарушениями генома дальней памяти.
      — Пробои…
      — Да, пробои. И минуту назад Марта закончила работу.
      — Минуту назад?..— До меня начало доходить. — Вы… вы нашли?
      Марта изобразила улыбку:
      — Мы отрезаны от общей сети, но не от собственных баз данных. Речь идет о веществе, которое вы называете «барабан». В том виде, в котором вы ее разместили в нэте, химическая формула нигде не встречается, но ее производная, в гораздо более сложном виде, лежит в основе плазмы псевдоматок.
      Думаю, задолго до того, как она мне это донесла медленным человеческим языком, высокое собрание уже прожевало информацию и сделало свои выводы. Тем не менее Мудрые пересвистывались, скидываядруг другу мегабайты соображений. Я прикинул, сколько осталось времени. Бог мой, мы шли неверным путем…
      — Мы провели весьма грубую экстраполяцию, — угрюмо продолжала Грей. — Нет точных данных. До сих пор считалось, что первая псевдоматка начала функционировать серийнов две тысячи сто тридцать втором, в Токио. Параметры плазмы совершенствовались и улучшались многократно, ничто не говорило о вероятности отклонений, даже в десятом поколении…
      — Там, наверху… — я обвел глазами аудиторию, — они способны догадаться без вас?
      Свист в затылке. Остекленевшие глаза. Они совещались чудовищно долго, почти семь секунд, и, когда закончили, мне показалось, что-то сдвинулось. Что-то между ними произошло — нестыковка, раскол.
      — Звучит парадоксально, — сказал Стасов. — Но единственное доказательство — это ты сам. За последний час, болтаясь в небе, ты сделал все возможное, чтобы это доказательство разрушить, ты убедил всех, что получил формулу из банковской ячейки, что нет и не было никакого Молина. Кто поверит опухшему от допинга монаху из твоей тройки?
      — Естественно, догадаются, — хмыкнул толстый Хаскин. — В мире не одна Марта занималась пробоями. Но Изи прав, ты теперь ничего не докажешь, а нас никто не станет слушать. Город в карантине, правнуки нынешних Смотрителей снимут карантин, когда умрут последние, самые молодые из нас, а вояки ни за что не подтвердят, каким образом спасали тебя на Марсе.
      Стасов посмотрел на меня почти с сочувствием:
      — Ты наделал множество ошибок, Макс. Если бы ты не помчался к своей чернявой красотке, а приехал с Валуа сразу ко мне, у Марты бы остался день, чтобы продумать стратегию.
      — Он еще и порченый? — фыркнул Хаскин.
      По залу прокатилась волна неприязни. Каждый считал своим долгом замедлить мысли и выразить мне чувство легкой гадливости. Наконец слово взяла физиолог.
      — Коллеги, нет смысла в оскорблениях. Если период вызова мутации приближен к четыремстам годам и употребление препарата не прерывалось с две тысячи третьего года, мы находимся в самом начале волны замещений. Очевидно, до планового воспроизводства наши предки использовали данный ингредиент в других целях.
      Заговорил тот, что слева от Стасова, в белой водолазке, похожий на грузинского князя:
      — Уважаемая коллега умалчивает о немаловажной детали…
      — Да, я хотела… — замялась Марта.
      — Все уже поняли и приняли к сведению, коллега.
      Похоже, не понимал один я. На выручку пришел Стасов; несмотря ни на что, в нем еще осталось немного доброжелательности.
      — В несколько измененном виде «барабан» содержится и в плазме Сохранения.Присутствующие здесь в двойной степени подвержены опасности.
      — Я полагаю, этот вопрос вторичен, — донеслось с верхних рядов. — Процент Мудрых слишком мал относительно населения планеты, любого пробитого мы изолируем сами. Но остановить воспроизводство невозможно, демографическая ситуация и без того критическая!
      Они опять «задумались», но на сей раз я опередил всех:
      — Знаете, когда я… попал сюда в первый раз, я взахлеб смотрел новости, рылся в истории и никак не мог понять, что же мне так не нравится. А теперь понял. Мир застыл, остановился в развитии. Изабель, вы мне сами говорили, сейчас людей на Земле должно быть на десять миллиардов больше, но прироста нет! Ваши инкубаторы способны штамповать миллионы копий в сутки, но почти не остается людей с генотипом, который вы называете чистым. А те, кто остались, сами не желают иметь детей. Вы хоть понимаете, зачем люди раньше заводили ребенка и какой смысл заложен в семейном воспитании? Это надежды, это гордость, в конце концов… Пусть мой сын, когда родится, не станет красавцем, возможно, по вашим понятиям, он станет мутиком, будет страдать кариесом или язвой желудка, но он вырастет мужиком, он не будет рефлексировать, зачем вообще нужна жизнь. Ему просто будет интересно что-то сделать самому, что-то совершить… Черт подери, в вашем мире столько удобств, что забота о собственном продолжении окончательно атрофировалась, вы… вы катитесь по инерции.
      Как же так? Вам не приходило в голову, что сама природа против планирования человека? Это как цунами, знаете? Сначала тишина, вода отступает, туземцы рады, на песке остается куча рыбы и прочей морской жратвы, зато потом всем капец! Оглянитесь вокруг: черт возьми, вам же доступны любые ресурсы! Люди сыты и одеты, это правда, не просто сыты, а зажрались, половина поет, половина рисует, а в промежутках лепят — и не знают, куда это все девать. Наверное, это правильно и хорошо, наверное, так и должно быть, мы и мечтать не могли о том времени, когда каждый второй начнет слагать стихи, медитировать, торчать годами в играх и все такое… Вместе с мужской агрессивностью вы выхолостили… как бы сказать… не стало движения вперед. Экономика работает за счет достижений прошлых лет, не начинается ни одной крупной стройки, заброшены проекты дальнего космоса, я ни разу не встретил сообщения, которое бы начиналось словами «произведено нечто новое» или «открытие в такой-то области воплотилось в таких-то технических решениях»…
      Я сперва не понимал… Чего греха таить, вы правы, я чувствовал себя дикарем. Я и есть дикарь, если считать дикостью нормальные мужские устремления моего времени…
      — Стасов, он проповедует тендерный шовинизм!..
      — Апологетика тестостерона…
      — …Приправленный детской схоластикой!..
      — Подобный радикализм проходит в Психо на левеле «А»…
      — Перед нами живой продукт фазы регресса…
      Нарастающий свист в ушах, Мудрые почти позабыли про меня и ругались между собой. Откуда-то издалека донесся слабый мелодичный сигнал, Ракушка информировала, что осталось пять минут погружения. Пять минут бессмысленного спора, и Снейка отбуксируют туда, где новыми оппонентами станут исключительно психиатры. Ракушка! Единственныйфункционирующий канал связи…
      Не я один услышал сигнал. Мы переглянулись со Стасовым и, ручаюсь, подумали об одном. Аудитория затихла. Слово взял «грузинский князь»:
      — Следует взглянуть на ситуацию трезво. Разработка и тестирование нового состава плазмы, в масштабах планеты, займет несколько лет, даже если начинать прямо сейчас.
      — Если ООН примет резолюцию…
      — …И сегодняшние эмбрионы войдут в пробой через четыре столетия, — добавила Марта. — Если до того хаос не поглотит общество.
      — Но это уже не так страшно, коллега, — возразили сверху. — В дальнейшем замещенными окажутся лояльные граждане периода развитой демократии, а не порченые варвары…
      — Неубедительно, — отрезал Изабель. — Пока Психо внедрит полноценные модели адаптации, надвинется волна периода Корейского конфликта, а затем Первой Восточной войны. Вы отдаете себе отчет, коллеги? Личности оттуданемногим адекватнее слабоумных наркоманов двадцатого столетия…
      — Раз уж невозможно ничего изменить сегодня, — сказал я, — дайте мне шанс поправить будущее.
      — О чем он говорит?
      — Ты уже «поправил», малыш!
      — Я догадываюсь, коллеги, о чем он говорит! — Голос Марты Грей. — Он призывает вернуть естественное деторождение.
      — Не вернуть насильно, а разрешить! — уточнил я. — Дать оставшимся порченым альтернативу и снять с женщин-натуралок блокировку инстинкта материнства.
      Мудрые спорили на пределе вежливости. Казалось, еще чуть-чуть, и кинутся в драку. Ракушка пискнула вторично.
      Две минуты.
      — Вонг, ты сам грешил гетеро, потому и способствуешь ему!..
      — Это катастрофа, шквал мутаций…
      — На самом деле вы опасаетесь совсем не этого, — сказал я. — Вы боитесь, что порченые быстро расплодятся. Так и будет, ничего не поделаешь. Но не обманывайте себя в другом: порченых детей начнут рожать и натуралки. Вы же намного умнее меня и уже поняли, что «барабан» вызвал не только пробой… Ваши прабабушки веками бились за равноправие и победили. Поздравляю! У вас меньше минуты, чтобы меня заразитьи использовать последний канал связи с нэтом…
      Им хватило четырех секунд.
      — Совет проголосовал, — сказал Стасов. — Но на сей раз ты засунешь свою самостоятельность очень глубоко… Сколько человек тебя охраняют?

      Встревоженное лицо Севажа, паника в глазах Смотрительницы. Теперь я увидел: Ракушкой управляла рослая сухопарая женщина. На шевроне комбинезона четыре полоски на фоне кровяной капли, четвертый дан биотехника, высшая ступень для практической профессии. Получившие пятый дан уходили в фундаментальную науку, науку, давно ведущую в никуда.
      — Как вы себя чувствуете?
      Съемная панель Ракушки поползла в сторону. Я скосил глаза. В изголовье датчики отражали параметры моего организма, люк в коридор был открыт, на молочной переборке колыхались тени охранников.
      — Прекрасно чувствую. Мне ничего дурного не сделали, они растеряны.
      Смотрительница переглянулась с банкиром. Я не знал, какую кнопку ей достаточно нажать, чтобы ребята из «Мангусты» ворвались со своей паутиной в комнату. Импровизировать приходилось на ходу:
      — Но я разведал нечто крайне важное. Прежде чем меня заберут, я должен вам сказать. Хорошо, что мы не одни, месье…
      — Я не уполномочена… — раздраженно начала Смотрительница.
      Секунды ее раздумий мне хватило. Фиксаторы на конечностях уже отстегивались, борт Ракушки скользнул вниз. Не спуская ног на пол, я спружинил спиной, винтом вылетел наружу. Сдавив Севажу двумя пальцами горло, я дотянулся до виска Смотрительницы ступней. Свободной рукой обвил шею задыхающегося банкира, и пока он, качаясь и выпучивая глаза, держал мой вес, я зажал падающую даму лодыжками. Ноль звуков. Опустил ее на коврик. Заломив Севажу пальчик, подтянул его к дверному проему. Вместе мы выглянули в коридор. Ближайший боец стоял метрах в пяти, лицом к нам, еще двое — у него за спиной.
      — Позови его, только спокойно, иначе выдавлю тебе глаза! Скажи, что я без сознания, чтобы помогли меня вытащить.
      Напомаженную гору мяса трясло. Севаж был чертовски тяжел, весил, наверное, в полтора раза больше меня. Всю свою жизнь банкир провел в роскоши, не представлял, что такое боль. Он прохрипел пару слов по-французски. Не дожидаясь гостей, я перекрыл бедняге кислород и с натугой забросил его тушу на освободившееся место в Ракушке.
      Парни в коридоре успели сделать два шага. Чтобы запутать нападавших, я вырвал из Ракушки колпак вместе со шлангами, накрыл Севажу лицо.
      Нога агента показалась в дверном проеме. Я привел Смотрительницу в вертикальное положение, заслонился ею. Она что-то слабо мяукнула, изо рта капала кровь. Наверное, прикусила язык. Первый «мангуст» шагнул через порог, пушка в опущенной правой руке, левая свободна, взгляд в сторону Севажа; за ним вошел второй, оружие в кобурах… Я наклонил Смотрительницу горизонтально и бросил — головой агенту в живот. В груди поднималось знакомое веселое предвкушение схватки.
      Боец среагировал чрезвычайно быстро, впервые со мной дрались профи, прошедшие школу на Сатурне. Увидев приближающийся объект женского пола, он сдвинулся в сторону, одновременно сдергивая предохранитель, и вскинул разрядник. Его напарник произнес «А-а, черт!» и вылетел за дверь в обнимку с дамой, перегораживая дорогу третьему. Первый осознал свою ошибку слишком поздно, ствол снова пошел вниз, но я уже оттолкнулся ладонью от пола и сломал ему коленную чашечку, а второй пяткой заехал в пах. После чего он сложился на полу и отдал оружие. Я ушел за косяк, Севаж завозился в Ракушке, отпихивая руками маску. Второй «мангуст» истерически звал подкрепление, третий выстрелил наугад дважды, Смотрительница визжала, я высунул руку за дверь, пустил длинную очередь, вернулся к Севажу, подхватил его под мышки и тараном двинул на выход. Несчастный банкир принял в живот целый залп. Пока он падал, я подобрал оружие третьего агента, также покинувшего поле боя, вновь поднял орущую женщину и вернулся в бокс. Тетка мне еще должна была пригодиться.
      Парнишка со сломанной ногой успел вколоть себе обезболивающее и теперь стоял согнувшись, сжимая в руке какую-то металлическую штуковину. Очень мне эта вещица не понравилась, напоминала старый добрый резак. Вдали в тишине зашелестел лифт. Так, за дверью остался один, четвертый убежал за подмогой.
      — Брось оружие! — попросил я, накручивая волосы Смотрительницы на руку. — Или хочешь, чтобы я оторвал ей голову?
      Он чуток посомневался, затем послушался, хотя позже оказалось, что парень плохо понимал по-английски. Женщина продолжала брыкаться, приходилось держать ее за шиворот, на вытянутых руках, чтобы не задела ногой. Черт, мне начало казаться, что с ней договориться будет сложнее всего, вечно с бабами проблемы!
      — Вколи ему что-нибудь, у тебя же наверняка есть лекарство! — Я показал на корчащегося Севажа.
      Боец, не спуская с меня глаз, заковылял на руках и здоровом колене к лежащему президенту, завозился с его браслетом. И тут я увидел у него за ухом розовый валик.
      Затем я поискал, чем бы дальше обороняться, выкорчевал из стены шкафчик с одеждой, прикрылся им и пополз за президентом «Национала». Я слишком хорошо помнил, как меня колбасило в карантине после местных «успокаивающих» средств, и совершенно ему не завидовал. Кое-как привязал Смотрительницу к креслу, сунул раненому «мангусту» жало разрядника в ухо. За порогом постепенно очухивался его товарищ. Лифт шел вниз. Уцелевший из четверки прятался где-то за поворотом, в темноте, один нападать не решался. В углах бокса, под потолком, поблескивали три окошка наблюдения, я разбил их тремя выстрелами: дайте нам побыть в одиночестве.
      — Полезай внутрь, — приказал я зеленому от боли агенту. — Мне жутко не хочется тебя убивать, но если выпущу заряд в башку, сам знаешь, никакой антидот не поможет.
      — Он вас не понимает! — отозвалась из кресла Смотрительница. Она уже вполне владела собой, чем меня несказанно порадовала. Выглядела, правда, неважно, губа кровоточила в двух местах, на виске раздувался синяк, комбинезон разорван в клочья. Кроме того, похоже, я ей вывернул запястье, но тетка крепилась и почти не плакала.
      — Хотите жить? — Я отпустил бойца и поиграл с его ножичком. Занятная вещица, из узкого цилиндрика торчал кончик иглы, торчал и чуть заметно вибрировал. Севаж застонал. Лифт вернулся на атаж.
      — Вы больны! — Она смотрела с ужасом на нож в моей руке. — Сдайтесь полиции, вам не причинят вреда…
      Я ухватил ее за волосы и приставил цилиндр к ноздре.
      — Нет, не надо!
      — Тогда переведи ему, чтоб лез в Ракушку. Живо! Если на счет три не ляжет, я поджарю тебе мозги. Раз…
      Она залепетала на французском. Парень оставил свой пах в покое. Оглядываясь, кое-как он подтянулся на руках, разогнулся на мягком ложе.
      — Теперь надо закрыть дверь! — Я не отнимал нож от носа Смотрительницы. Вторая моя рука, которой я держал женщину за волосы, вспотела настолько, что она могла бы легко вырваться. Но не вырвалась. Смотрительница произнесла пароль, створки сомкнулись.
      — Сейчас слушай внимательно. Я подвину тебя под колпак, ты его погрузишь.Покажешь мне, как это делать. Подожди, дай мне руку, я вправлю палец.
      Она вскрикнула, когда я дернул, но осталась в сознании. Задать режим погружения оказалось не так уж сложно. К моменту, когда «мангусты» начали колотить в бронированную пластину двери, с первым «обращенным» уже было закончено. Очнувшийся Севаж и Смотрительница пялились на бойца, ожидая буйного припадка, но он вел себя крайне тихо, сел в уголке и не шевелился. Стасов обещал сеанс временной подпороговой стимуляции, минут на сорок.
      Собственно, агент нас интересовал меньше всего, гораздо большую ценность теперь представлял его хард. Следующим был Севаж. Он смотрел на меня долго, потирая посиневшую шею; его безжизненное лицо подергивалось. Я чувствовал себя перед ним несколько неловко, честно в этом признался, а потом попросил утихомирить бушующих за дверью «мангуст». На какое-то время они угомонились, но, судя по звукам, там собрался целый батальон.
      Перед Стасовым и компанией стояла чертовски сложная задача — убедить президента без помощи гипноза. И комп он выкинул, моя заслуга. Но Мудрые потратили на Севажа не более трех минут. Все это время я стоял, пригнувшись, за консолью управления и ожидал прицельного бомбометания. Президент вылез и уселся на краю лежанки, разглядываяноски атласных туфель. Смотрительница всхлипнула, она уже не сомневалась, что перед ней очередной зомби. Честно говоря, я тоже малость струхнул. Крыть больше нечем, или снаружи отключат подачу энергии, или пустят в вентиляцию снотворное. Лично я на месте охраны так бы и поступил.
      Севаж поднял голову, потер дрожащие ладони. Его толстые пальцы до сих пор сводило судорогой.
      — Дайте мне связь с офисом, Сюзанна.
      Он провел несколько быстрых манипуляций, теперь мы видели коридор, забитый людьми, и одновременно, в свободном сегменте, светлый просторный кабинет, в котором находилось тоже немало народу, но совсем иного плана, преимущественно старички в официальных костюмах. Десантники волокли снаружи к боксу нечто громоздкое — стенобитное орудие или, того хуже, экструдер. В случае его применения ребятишкам не понадобится взламывать дверь, все трое, находящиеся внутри, до конца дней будут какать в памперсы и пускать слюни.
      Президентский совет «Националя» уставился на Севажа как на живого мертвеца. Он покосился на меня и пошевелил веком в сторону Смотрительницы. Я потащил вяло упирающуюся даму в Ракушку, по пути она дважды порывалась меня укусить. Когда на панели зажглись зеленые огни погружения, Севаж заговорил по-французски, затем демонстративно вынул из кармана хард и прицепил за ухом. Бойцы за дверью ждали команды. Я перевел регулятор разрядника на залповый огонь.
      — Я просил Совет немедленно вызвать в капсулы хотя бы десяток криэйторов и открыть Мудрым выход в локальный нэт концерна.
      — И что?
      — Они совещаются. Было бы странно ожидать согласия. Они уверены, что вы меня принудили.
      — А сами вы? Также считаете, что я вас принудил?!
      Севаж сглотнул, потрогал свое настрадавшееся горло, попытался сделать несколько вращательных движений головой.
      — Простите, месье, у меня не было выбора.
      — Я никогда не удостаивался чести быть приглашенным на Совет Мудрых, — сказал он задумчиво. — И никогда Мудрые не просили меня о помощи. Я всего лишь наемный менеджер, возможно, опытный в своей области, но не социолог и уж тем более не антрополог. Какое я имею право брать на себя подобную ответственность?
      — О какой помощи идет речь? — осторожно спросил я.
      Севаж скосил глаза на Ракушку. Зеленые огни продолжали гореть.
      — Месье Антонио, Совет напуган вашими заявлениями, я постарался, как мог, убедить руководство, что Мудрые не опасны. Лично я вынужден вам доверять, что бы я о вас ни думал как о человеке. Месье Стасов и мадам Грей, которую я безмерно уважаю, подтвердили мне, что вы нашли причину пробоя. Это превосходно, но уже не может оживить умерших… Если карантин не будет снят, а это решает не Совет концерна, а правительство, то, по крайней мере, нам позволят беспрепятственно выйти, под мою ответственность.
      — Ерунда!
      — Нам достаточно добраться до поста Смотрителя, он этажом выше. Там дежурит помощник Сюзанны, он нас не видит, поскольку вы разбили следящие визоры. Если вы сумеете… его заставить,то на короткое время шлейф общего доступа будет восстановлен.
      Я не верил своим ушам.
      — Месье президент, вы пойдете со мной на преступление?
      Он встал на пол, сделал пару шагов, держась за стенку, затем в сердцах сорвал с груди кружевное жабо.
      — Слушайте, Антонио! Если Марта Грей говорит, что у цивилизации нет другого выбора, то мои должностные просчеты теряют всякую важность. Я стал преступником давно, в тот момент, когда пошел с вами на сделку…
      Ракушка пискнула, колпак поднялся, обнажая белое заплаканное лицо Сюзанны.
      — Тихо! — перебил сам себя Севаж.
      — Она что, ничего не помнит?
      — Как и красавчик, которому вы сломали ногу. Надеюсь, остальное у него в порядке…
      Сюзанна раскачивалась из стороны в сторону и бубнила: «Что? Что? Что?..» Я потянулся ей помочь, пересадил в кресло, и она почти не сопротивлялась; как и юный «мангуст», зависла в ступоре. Коммандос по-прежнему топтались под дверью, вторая половина экрана пустовала.
      — Нас четверо зараженных, слишком мало, чтобы быстро инфицировать население, — почти шепотом произнес Севаж. Он снял с солдата хард и протянул мне: — Наденьте. Месье Стасов просил передать вам, что на подготовку полноценного вируса, способного разблокировать материнский инстинкт, уйдет несколько часов. Они всезаняты этой задачей. Намнеобходимо продержаться. Если вы сумеете разобрать колпак, я попытаюсь подключить разъем Ракушки прямо к вашей голове.
      — И вы, натурал, спокойно говорите об этом?
      — Надеюсь, я не доживу до того времени, когда кошмар станет явью…
      Шлем мы кое-как отвинтили, но провод оказался слишком коротким, мне пришлось сидеть вплотную к лежаку. Я поглядывал на Смотрительницу, она практически пришла в себя и даже пыталась здоровой рукой уложить прическу.
      Прошло еще две минуты. Президентский совет молчал, зато с нами пожелали пообщаться военные. Как же тут быстро становится известно, где меня искать! Я уже подумывал выступить с очередным обращением к нации, но Изи-старший словно прочел мои мысли.
      — Ты обещал слушаться! — пропищало стерео у меня в голове. Затем Стасов скороговоркой выдал новые инструкции. Вероятность победы упала до минимума.
      Зато Севаж потолковал с комиссаром полиции и подтвердил, что я выпускаю двоих заложников. Мы их вытолкнули и остались вдвоем. По-моему, Севаж не заметил, что я вернул бойцу оружие и хард. Спустя минуту погас свет. Еще через минуту потухли огни на панели управления Ракушкой. Работал лишь стационар, снабженный автономной батареей. Я вспомнил, что до сих пор брожу раздетый, отыскал свои штаны и камзольчик. Гранитный абрис Севажа отсвечивал травяным цветом в проекционном конусе.
      — Может, опять обратиться к репортерам? — не выдержал я.
      — Ни в коем случае, — отрубил банкир. — Я смотрю шестой канал, все уверены, что вы удерживаете меня силой. Если парни снаружи догадаются, что мы союзники, они выжгут броню за три секунды.
      — А мы союзники? — Я устал ходить из угла в угол, опустился на коврик, снял браслет и включил фонарик. Все-таки человеку нужно иметь хоть маленькое пятнышко света.
      — Ненадолго. Когда меня освободят, я надеюсь вернуться к исполнению своих обязанностей. Также надеюсь вас больше не встретить.
      — Гийом звал меня на завтрашний банкет…
      — Считайте, я оценил шутку. — Внезапно он встрепенулся. — Не хотите взглянуть, Антонио? Там, снаружи, весь Город собрался…
      — Не хочу.
      Я ждал. Сколько времени нужно Сюзанне, чтобы отделаться от полиции и вернуться на пост? Сколько времени понадобится бойцу, чтобы?..
      — Боже… — простонал банкир.
      Я вскочил на ноги. Так и есть, камера показывала лежащие вповалку тела.
      — Дверь! — Я поволок Севажа к выходу. — Живей, отпирай эту долбаную дверь!
      Я буквально тащил грузного президента на себе. Парализовало не всех, со стороны кольцевого коридора доносились крики и топот. Мы галопом одолели два пролета, перепрыгивая через отключившихся бойцов. Если на пути окажется подразделение, к которому «наш» боец не принадлежит, оснащенное связью с другой длиной волны, мы пропали. Но при входе на пост Смотрителя нас встретил все тот же парень, уже с шиной на ноге и двумя пушками наизготовку. Он успел пальнуть, обжег мне локоть, прежде чем я назвал нужное слово. На лесенке перед ним валялись трое в форме внутренней охраны концерна. Еще трое отдыхали в разных позах непосредственно в пультовой.
      — Охраняй вход! — скомандовал я «мангусту». — Никого не подпускай!
      — Слушаюсь!
      Хвала Господу, на примитивный английский бойца хватало…
      Севаж пыхтел, налившись кровью, как старый астматик. Наверное, ему не терпелось выговорить все, что он обо мне думает, но я ему быстренько заткнул рот, напомнив про уважаемую Марту Грей. С нас спрос маленький, велели слушаться, мы и рады взять под козырек. Я легонько привязал банкира к спинке крутящегося табурета и занялся Смотрителями. Сюзанна ожидала распоряжений, стоя в углу, с опущенными вдоль тела руками и остекленевшим взором. Видимо, как пришла сюда, так и стояла, потеряв нить управления. Ее помощник мелко вздрагивал на решетчатом полу, голова висела, удерживаемая проводами стационарного визора, по забралу стекала тонкая черная струйка. Тяжелый разводной ключ, которым его шмякнули по затылку, я обнаружил зажатым в правой руке Сюзанны.
      Я отобрал железо, усадил ее в освободившееся кресло и мягко взял за здоровую кисть. Еще два рабочих места оставались пустыми, я очень надеялся, что специалистка обойдется в одиночку. Три набора экранов и аппаратура над постами «один» и «два» не подавали признаков жизни, горела только подсветка панелей на «третьем», где раньше управлялся парень с пробитой головой.
      Позади, за прозрачной дверцей, нарастал топот многочисленных ног.
      — Пожалуйста, — говорил я, массируя ей точки расслабления, — пожалуйста, ты можешь, ты сейчас включишь питание, правда? Ну, давай же, ты молодчина…
      Ее искусанные губы шевелились, когда я опустил ей на лоб шлем.
      — Антонио, прекратите!
      Смотрительница вздрогнула, ладони ее бесцельно шарили по приборной доске.
      Я не выдержал, схватил опять Севажа за горло, нажал кнопочку на ноже. Игла вырвалась на добрых пятнадцать сантиметров и еле слышно зажужжала, распространяя вокруг ощутимый жар. Я поднес раскаленное лезвие к его потной щеке. Наш боец в «предбаннике» завозился, укладываясь поудобнее для стрельбы. Если его транс окажется недостаточно глубок…
      — Запомни, ты, жирный педерастический мешок с деньгами! Один звук, и для тебя кошмар закончится. Из твоей вонючей задницы получится неплохая баррикада…Словно протестуя против подобных фортификационных затей, президент отчетливо пукнул. Для закрепления условного рефлекса я провел самым кончиком иглы ему по воротнику. Ткань распалась на части, обнажив багровый рубец свежего ожога. Севаж всхрапнул, но голоса больше не подавал. «Мустанг» за дверцей тамбура сделал первый выстрел, ему ответили шквальным огнем. Я вернулся к Смотрительнице.
      Питание… основной контур… запасной… Теперь восстановим соединение.
      Заиграли экраны первого поста. Биохард запросил пассворды.
      — Скажи ему, ты ведь знаешь, скажи… Щелк! Активировался второй пост и вместе с ним передовая линия защиты. Сквозь тусклое окошко в стене я вдруг заметил, как осветился смежный с нами зал. Капсулы криэйторов стояли пустыми, это значит… это значит, что…
      С кашляющим звуком разлетелась промежуточная загородка тамбура. К счастью, наш единственный защитник пока не пострадал, ему вообще досталась довольно выгодная позиция. Вход на пост Смотрителя находился на пересечении трех разбегающихся коридоров, на полукруглой эстакаде, вроде будки заводского мастера над цехом. Таким образом, из своей кабинки Смотритель мог визуально наблюдать, что делается в обоих цехах криэйторов, в пультовой биотехников и силовой подстанции. Сейчас «мангуст» лежал, подстелив под больную ногу чью-то куртку, и довольно непринужденно укрывался за туловищем одного из охранников.
      «Первичная форматизация».
      — Не отвлекайся, — сказал я ей, — это просто смех, это просто шумят в столовой.
      «Задайте параметры обмена».
      — Выбери побыстрее, Сюзи, ты же умная…
      «Оптимизация интерфейса».
      — Ах, наверное, все возможные варианты, да? Но в первую очередь голосом!
      Черт! Боец палил не переставая. Подготовка у парня прекрасная, но не вечно же он сможет держать под прицелом оба выхода из тоннелей…
      «Канал нестабилен. Предупреждение: отсутствует вахта Главного энергетика».
      — Продолжай, у нас они всю жизнь нестабильны!
      «Не обеспечена должная безопасность. Предупреждение: отсутствует вахта криэйторов. Прошу подтверждения».
      Видимо, в затуманенном мозгу Смотрительницы что-то щелкнуло при этих словах, она замешкалась. Подтверди, прошу тебя! Я еле сдерживался, чтобы не накричать на нее. Севаж сидел на удивление смирно.
      Бамц! Из левого тоннеля шарахнуло так, что прогнулась переборка. Гранатомета нам не хватало! Я перекатился сквозь дверной пролет, следовало навестить парня. У него пока нервных срывов не ожидалось, но два разрядника валялись с пустыми батареями, оставался один, последний, и шокеры охраны. Детские игрушки по сравнению с тяжелой артиллерией. На эстакаде воняло горелым, как в преисподней, половина ламп погасла, несгораемый пластик покрылся черными проплешинами. Я ползком вернулся назад.
      Биохард уныло повторял набор фраз. Те же слова вспыхивали красной бегущей строкой над пультами.
      «Опасность возгорания. Предупреждение: шлейф функционирует в защищенном режиме».
      «Не соблюдена общая безопасность. Предупреждение…»
      Смотрительница сидела, понурив укрытую колпаком голову. На верхних экранах повторялось лицо Стасова.
      — Макс, в защищенном режиме у нас пять минут. Как только начнется вирусная атака, канал закроется автоматически.
      — Черт, я не подумал! Вы можете пострадать?
      — Это уже неважно. Ты был прав — Европа нуждается в новой парадигме, или, возможно, мы подзабыли что-то важное… Ты там не смотришь новости? Мой коллега Хаскин выступает по восьми информационным каналам, они прервали все шоу по нашему запросу. Военным некуда деваться, признан факт использования органики на Марсе, так что оставь комплексы, твои старания не прошли бесцельно.
      — Значит, война?
      Позади меня отскочил кусок стены, обнажилась проводка. В тамбуре, где держал оборону наш подопечный, окончательно погас свет.
      — Возможно, войны не будет. Я общаюсь не только с тобой, одновременно мы говорим с секретарем ООН и Советом Содружества. Они дали принципиальное согласие завтра спуститься к нам, в Диип…
      — Черт, погоди! — Я растянулся на полу у ног привязанного Севажа, а мгновением позже бинарная граната разнесла вдребезги окошко в зал криэйторов, прихватив кусок стены. Я подтянулся и успел схватить оба трофейных разрядника, оставленных мной на соседнем кресле. Следующая граната проделала в спинке дымящуюся дыру. Я прыгнул поперек входа, поливая огнем с обеих рук. Ближайший стрелок запрокинулся назад, он находился там, где раньше лежал «наш» «мангуст». Не дожидаясь, пока он свалится, я на животе юркнул в тамбур и, не отпуская гашетку, опустошил батарею. Попал в двоих, остальные отхлынули в жерло тоннеля. Краем глаза заметил парня в скафандре, с раструбом парализатора. Оставались секунды, чтобы достойно сдаться…
      — Макс, удели мне внимание, — как ни в чем не бывало продолжал Стасов, но тут изображения подернулись рябью, исчезли и вернулись в черно-белой гамме. — Это «Тихая петля», Макс. Шакалы уже поняли, что Город не защищен. Макс, я хотел сказать: прости старого дурака, я обозвал тебя идиотом, я никак не ожидал, что мальчишка может видеть дальше…
      — Плевать, Наташа, никаких обид… Черт! — Я высунул руку за косяк и повел пушкой из стороны в сторону, кто-то завопил от боли. Повалил Севажа вместе с сиденьем на пол, сдернул с Сюзанны шлем и оттащил обоих в угол. — Эй, чуваки, я сдаюсь, не стреляйте! А, дьявол, не слышат…
      — Хэй, Макс, это Марта!
      — Вы успели заслать вирус?!
      Правое окно, выходящее в щитовую, начало продавливаться внутрь, трескаясь от жара и растекаясь, застывая на стенке шипящими белыми сосульками.
      — Успели разослать сто шестнадцать миллионов адресных копий, но это не совсем то, что мы хотим… На людей запрещено воздействовать внушением, нам надо убедить Демо-департамент…
      Экраны погасли. Я подпрыгнул, оттолкнулся от стола и забился в щель между высокими шкафами.
      — Не стреляйте, сдаюсь!
      Святые яйца, вроде бы докричался до них! Воцарилась подозрительная тишина, но Марту я по-прежнему слышал, звук не пропал.
      — …Заседает Конгресс США… Чтобы насолить Европе, они из вредности рассмотрят вопрос о легализации родильных домов…
      В диспетчерскую на полусогнутых входили отчаянные ребята. Их было так много, что мне за них стало прямо-таки стыдно… Я швырнул на пол остатки арсенала.
      «Красная опасность. Стабильность передачи ниже критического…»— Лечь лицом на пол!..
      «Предупреждение: массовые несанкционированные подключения…»
      — Вы ранены, месье президент?
      — Макс, онипожирают Город…
      — Вы слышите?! Кто-нибудь, перекройте канал!
      — Лежи, не шевелись, руки за спину! «Доклад резервного харда. Основной управляющий контур вышел из строя…»
      — Шарль, это Севаж. Где ваши киллеры, срочно направьте всех в нэт! Что значит «боятся»?..
      Угасающий голос сквозь треск статики, сквозь топот ног, сквозь бурчание огнетушителей. А может, мне только почудилось, — в тишине, после шума, чего не напридумываешь…
      — …А она пикантная девочка, Макс, эта твоя чернявенькая…
      — …Я бы тоже не отказался иметь сына от такой пташки…
      — …Как темно… Завтра будет светло…

      Пятилетний сын Любы Зинуля несется, высунув язык, на своем размалеванном под мотоцикл велосипеде, в шлеме, наколенниках, рот до ушей… Всякий раз, когда он подлетает в воздух над короткой бетонной горкой, я инстинктивно дергаюсь. Черти, не могли для малышей сделать аттракцион поспокойнее!
      — Дядя Максим, это клево! — хохочет он, скатываясь с последнего препятствия. — Иначе будет не так клево, если знаешь, когда упадешь.
      Я прекрасно понимаю, что малыш прав, но все равно волнуюсь, когда мамаша оставляет его на мое попечение. С другой стороны, я знаю, что с сыном Зинули ничего страшного случиться не может, и моя бестолковая охрана ему ни к чему. Он уже прожил свою жизнь и сделал свои открытия. Я не умею играть с детьми, зато у нас с Антохой общая тайна. Мы вместе сделали Железную тетрадь.
      Антоха, высунув язык, затачивает надфиль. Не так-то просто корябать буквы на железе.
      — Дядя Максим, а кому мы отправим железяку? Мне?
      — Возможно, тебе, а возможно, она не достанется никому конкретно, — честно отвечаю я. — Просто пусть отправится в будущее, в далекое светлое завтра.
      — Дядя Максим, а почему про будущее говорят «светлое завтра»? Никто же там не был, вдруг там нет ничего светлого?
      — Потому что люди не смогли бы жить, если бы знали, что будущее сложится для них плохо.
      Он водит инструментом и размышляет. Мне нравится, что он учится думать.
      — Значит, ты тоже живешь потому, что не знаешь, какое будет завтра?
      Я щурюсь на солнце и ищу свои темные очки.
      — Как раз наоборот. Я знаю, что будет, потому и живу. Наточил? Давай сюда…
      — А что будет, что?
      — Все, иди покатайся, а мы с дядей Владом еще посидим.
      — Что будет, дядя Максим, ну, скажи!
      Он умеет приставать, как банный лист. Хорошее упрямство, познавательное.
      — Пока рановато. — Тетрадь лязгает о стол. — Попозже тебе скажу. Только, если не поймешь, чур, не переспрашивать, идет?
      Он убегает, прихватив свою игрушечную «Ямаху».
      Мы с Вукичем переглядываемся и смотрим ему вслед, заслонясь от солнца кепками.
      Завтра будешь ты… Я встретил Любу в аэропорту, и с тех пор мы периодически общаемся. Я так немного мог для нее сделать, чтобы искупить свою вину. Хотя меня никто не обвинял, ее муж сам подготовил свою смерть. Прошел почти год с его похорон, и Люба продолжает верить, что я был другом Антона. Почти год я разбирался в себе и завершал насущные дела. Таких дел оказалось так много, я и не ожидал, что майор Молин настолько крепко связан с десятками людей. Я редко видел своих стариков, но одно дело — иметь возможность прилететь в любой момент, и совсем другое — убить родителей своим исчезновением. Мать долго смотрела, словно почувствовала что-то, когда сын приехал второй раз за три месяца, привез новый телевизор. Большую часть накоплений я положил на сберкнижку, на ее имя. Не так-то много удалось скопить… Собственного ребенка мне в Штатах не найти, а если бы и нашел, что я ей скажу? Гроши мои дочери ни к чему.
      Деньги от продажи «восьмерки», на которой я так и не успел поездить, российскому банку я не доверил. Антон Зинуля вырастет и получит их на свое восемнадцатилетие. Этот смешной мальчишка, сын Зинули, он меня чем-то притягивает. Наверное, тем, что между нами есть тайна, о которой он ничего не знает. Сейчас я в отпуске, в кармане лежат путевка и билет на поезд. Хотя я никуда не поеду, но все должны думать обратное. Мой любимый одноклассник Любановский легко нашел двух человек, согласившихся за небольшие деньги на недолгий вояж. Один завтра поедет по моим документам на юг необъятной родины и там затеряется. Майор Молин пропадет без вести. Другому подопечному Юрика, за честность которого он поручился, повезло больше. Ему я оплатил путевку в Бельгию. Завтра Железная тетрадь отправится в Брюссель. Я выбрал «Альт-Националь», мне представляется, эта лавочка имеет все шансы устоять в ближайшие столетия. Спервая склонялся махнуть в Швейцарию, но прочел, что «Националю», после ряда слияний, присвоены права чуть ли не Центробанка, и, кроме того, он выиграл тендер на управление активами Евросоюза.
      Люба попросила нас посидеть в парке с сыном, это нормально. Ведь мы же друзья. Нас — это меня и Вукича, Влад так и не поправился окончательно, но наловчился довольно лихо гонять на своей импортной коляске. На работе мы скинулись, чтобы приобрести бывшему Старшему группы это чудо импортной техники. Влад — единственный, кто знает о моем решении, и единственный, чьим мнением я дорожу. Он меня не отговаривает, пьет свое пиво и посмеивается. Он даже не спрашивает, как дела в конторе, но пива проставил, видимо, Светочка Шаулина уже сообщила о моем очередном повышении.
      Да, меня снова хотят повысить. Влада списали по ранению, а меня поставили на его место, затем предложили полковничью должность. Несколько месяцев я разгребал завалы и потихоньку готовил смену. Уволиться из Конторы невозможно, но я хотел, чтобы после моего ухода механизм тикал, как швейцарские часы. Мне может не нравиться то, что мы делаем, но ребята не должны пострадать. Восемнадцать человек, которые от меня зависят. Еще две недели назад нас было на троих больше. Ребята попали под действие СВЧ-модулятора; не хочется и вспоминать, что с ними стало. Отдел быстренько расформировали, чтоб скандал не затевать, потому как технотронные приемы идут под запретом. Когда я говорю «расформировали», это глупость, ясное дело. В одном месте закрыли для виду, в другом выплыло, почти сразу. Под шумок я отпросился в отпуск, взял два месяца. Подписали сразу, Молин давно не отдыхал. В клинику путевку предлагали, нервы подлечить. Самое смешное, что меня ценят и всерьез беспокоятся за драгоценное здоровье будущего подполковника. Молин продолжает выполнять служебный долг на «отлично»; никто даже не подозревает, какой фокус я им готовлю. И чем ближе намеченный день, тем качественнее я выполняю служебные обязанности. По секрету мне доложили, что генерал представил меня на орден, но из-за трагического случая с модулятором праздник отложился. Они думают, что я переживаю! Даже гадать боюсь, что они без меня сейчас изобретают, светлые головы. Я ведь помню,чем все кончилось.
      Было бы неправдой сказать, что я на все сто спокоен. Но ведь советовал нам кто-то из великих во всем сомневаться! Вукич откопал в интернете большую статью. Англичане решили заниматься омоложением не на клеточном, а на молекулярном уровне. Кто-то у них выдвинул идею создания для каждого человека индивидуального информационного банка. Появляется возможность корректировать накопления возрастных мутаций, сверяясь с шаблоном, снятым с организма в юности. Да, умнее мне никак не выразить… Короче, если у англичан срастется, то это будет бомба! Зачем лечить болячки в старости, если достаточно раз в месяц просветиться, и компьютер, соединенный со всякими там приборами, выправит накопившиеся ошибки?
      Это так просто на словах, я же понимаю, ученым еще до окончательных решений далеко. Гораздо больше меня занимают не англичане, а коллеги убитого Зинули. Их лаборатория не только не закрылась, но получила настоящий, официальный грант на исследования. К ним уже стоит очередь, люди едут отовсюду, в большинстве своем родственники везут заядлых наркоманов и, конченых алкоголиков. Очередь бесконечная, ведь грандиозная разработка Зинули, установка очистки, занимает целый дом, денег жрет — не то слово, а производительность покамест крайне низкая! От Шаулиной я знаю, что в институт уже японцы заглядывали, предлагали совместное что-то.
      Слава богу, буржуи богатые, денег не жалеют.
      В этом и состояло мое единственное переживание: имею я право, или нет, использовать оставшийся препарат. Последнюю бутылочку, которую я утаил от всех. А разрешила мои сомнения статья о Патрике Лессингтоне: парень синтезировал свой, новый, очищенный «барабан». Испытуемые просыпаются без побочных эффектов, кошмарные сновидения стали намного короче и не такие яркие, как при оригинальном составе. Люди просто спят, а затем проходят ряд процедур. Получается, что синий пузырек, который я сохранил на всякий случай — это последний ключик к двери в будущее. Патрик Лессингтон добился того же, что и Зинуля, самостоятельно. Только он наркоманами не занимается принципиально, родители со всей Европы везут детишек с отклонениями, ну, со слабой степенью слабоумия. Вроде как помогает. Так что Великого Цензора не обманешь, ребята, это точно…
      Какое-то время назад я не на шутку испугался, потому что начал забывать. Великий Цензор постарался на славу, чтобы в моей бедной голове все как следует перепуталось. Порой казалось, что ничего этого не было, или, точнее, было, но совсем не со мной, а в старинном фильме, который в моем мозгу наложился на скучную действительность, чтобы хоть как-то раскрасить молодые годы. Порой я не был способен восстановить ничего, вдруг накатывала пелена, и тогда мне делалось по-настоящему страшно. Страшно, потому что я чувствовал — забывать нельзя.
      В такие моменты я торопился к шкафу, отпирал ключиком нижний ящик. У меня есть одна маленькаятайна. Там, в целлофановом пакетике, лежит пожелтевшая журнальная фотография, вырезанная вместе с куском обшивки от чемодана. Эта бесполезная вещица помогла мне принять решение, удержала остатки памяти. Почему-то кажется очень важным удержаться, особенно когда накатывают сомнения, все ли правильно я сделал, не станет ли побег катастрофической ошибкой, наивным поиском убежища, куда я трусливо спрячусь от ответственности, променяв карьеру на комфорт и миллионное состояние Снейка?
      Но дело не в миллионах. Здесь я ничего не в силах изменить, а там я смогу быть полезен. Какая разница, в какое времяслужить своей стране, главное, чтобы страна в тебе нуждалась. И мне кажется, что та Россия нуждается во мне больше, чем нынешняя страна слепых. Там ждет меня та, которой я обещал вернуться.
      Которая родит мне ребенка.
      Которая будет гордиться мной.
      Ради ее любви нестрашно набить еще тысячу шишек.
      В этом и состоит моя маленькая тайна.