Всё о Санкт-Петербурге - Петербургские окрестности. Быт и нравы начала ХХ века

Архив на гранитной скале

В 1933 году на высокой скале мыса Терваниеми, напротив средневекового Выборгского замка, началось сооружение здания Губернского архива. Оно является и ныне одним из украшений города, а свое функциональное назначение не меняет и по сей день: здесь находится Ленинградский областной государственный архив в городе Выборге (ЛОГАВ).

Необычная летопись этого архива порой напоминает захватывающий детектив – точно так же, как и история самого здания. В июне 1910 года, в день празднования 200-летнего юбилея вхождения Выборга в состав Российской империи, на этом месте заложили полковую православную церковь. Проект разработал известный петербургский архитектор Василий Косяков, одна из его самых известных построек – Морской собор в Кронштадте…

Здание Архива

В судьбу здания на мысе Терваниеми всякий раз роковым образом вмешивались войны. Сначала – Первая мировая: именно из-за нее остановилось возведение храма в Выборге, сооружение которого началось весной 1914 года. Возвести успели лишь мощный гранитный фундамент и стены. Когда началась война, строительство остановилось, как потом оказалось, навсегда. Недостроенные стены церкви простояли почти два десятилетия. В ноябре 1930 года Выборгская городская дума приняла решение использовать их для сооружения здания Губернского архива.

Работы начались в 1933 году, стены недостроенного храма разобрали, а кирпич использовали для возведения нового здания. Деньги на строительство здания Архива выделили правительство Финляндии и губернские общины.

Автором проекта стал замечательный финский архитектор Уно Вернер Ульберг, построивший в Выборге немало общественных зданий, в том числе Школу искусств (ныне Центр «Эрмитаж-Выборг»). Как раз в ту пору, с 1932 по 1936 год, Ульберг занимал пост главного архитектора Выборга. Постройки Ульберга сохранились в Хельсинки, Оулу, Иматре, а также в ныне российских Приозерске (бывш. Кексгольм) и Сортавале.

В архивохранилище все остались почти так, как было при Ульберге

Торжественное открытие Выборгского архива состоялось 29 сентября 1934 года. В нем участвовали почетные гости, в том числе министр образования Финляндии Оскари Мантере, директор Государственного архива Карло Бломштедт, губернатор Арво Манер, представители городских и сельских приходов, общин.

На первом этаже здания разместился архив Выборгского магистрата, на втором – дела Губернского правления, коронных фохтов (коронный фохт – в шведской системе управления чиновник во главе уезда, в руках которого сосредотачивалась полицейская власть и функции по сбору налогов – С.Г.), административных учреждений, на третьем – документы надворного и уездного судов. Четвертый этаж выделили для архивов общин губернии. На верхнем этаже предполагалось размещать вновь поступающие документы. Директором архива в 1936-1939 годах являлся кандидат философских наук Рагнар Николаус Розен. В ЛОГАВ ныне хранится его личный фонд, в котором есть переписка Розена с исследователями, дневники, рукописи и черновые наброски научных статей.

Значительная часть фондов Выборгского губернского архива и сегодня находится здесь, в том числе документы Выборгской, Куопиоской и Миккельской губерний за три века, с 1635 года.

Казалось бы, что могло угрожать такому мирному учреждению, как Архив? Однако ему пришлось пережить тяжелые времена, и в этом снова были виноваты войны. Как известно, во время военных действий архивы рассматривались в числе важнейших стратегических объектов.

В начале 1940 года, во время «зимней войны», половину документов Выборгского архива финны эвакуировали в Миккели, часть осталась на месте. После того как Выборг отошел к СССР, в мае 1940 года временное управление города приняло решение передать здание архивному отделу НКВД. Затем, в июле, Совнарком Карело-Финской ССР постановил организовать в Выборге филиал Центрального государственного архива республики. С этого времени отсчитывает свою историю нынешний архив. К концу 1940 года в штате архива состояло 18 человек – в основном, это были работники, откомандированные из архива Карело-Финской ССР и студентки Петрозаводского университета.

Когда началась Великая Отечественная война, и Выборг оказался под угрозой захвата финскими войсками, были предприняты меры для эвакуации архивных документов. Из Выборга в Кострому отправили 11 вагонов с документами. Последние два вагона ушли 22 августа 1941 года. Спустя неделю Красная Армия оставила город…

Покидая Выборг в июне 1944 года, финны пытались вывезти в Финляндию те документы, которые советские власти не успели эвакуировать в Кострому. Однако поезд попал под бомбежку, часть документов погибла при пожаре, но большая часть сохранилась и вернулась на прежнее место. В сентябре 1945 года в Выборг вернулись и документы из Костромы. Общий их вес составлял 350 тонн.

К тому времени статус архива изменился: в конце 1944 года территория Выборгского района была выведена из состава Карело-Финской ССР и включена в Ленинградскую область, а архив стал Выборгским государственным историческим архивом НКВД, подчиненным Архивному отделу Управления НКВД Ленинградской области. Прошло еще семь лет, и в декабре 1951 года учреждение преобразовали в Государственный архив Ленинградской области.

Удивительно, но, несмотря на то, что война три раза прокатилась через Выборг – в 1940-м, 1941-м и 1944-м, – город был сильно разрушен, а здание Архива практически не пострадало. Как будто бы оберегал его неведомый нам ангел-хранитель. Более того, за прошедшие почти семьдесят лет после войны здание почти не изменилось внутри.

В свое время все служебные и жилые помещения оборудовали мебелью, выполненной по индивидуальным чертежам Ульберга и других выборгских архитекторов. Внутреннее пространство продумывали до мелочей, с присущей финнам пунктуальностью и аккуратностью.

Благодаря директору Архива Светлане Красноцветовой и ведущему архивисту Дмитрию Маланухе автору удалось заглянуть в те места, куда не пускают обычных посетителей.

«Здесь очень многое осталось таким, как было задумано и исполнено при Ульберге, – рассказал Дмитрий Малануха. – Во время войны часть стекол была выбита, в крышу два раза попадали авиабомбы, но никаких внутренних разрушений не было».

Две трети всего объема здания занимают архивохранилища – по одному на каждом из пяти этажей. По сравнению с другими помещениями, здесь сразу ощущается прохлада.

«В архивохранилище поддерживается специальный температурный режим, – объясняет Дмитрий Малануха. – Кстати, система отопления в архивохранилищах очень необычная: плоские батареи, расположенные на потолке по периметру всего помещения. Подобное практиковалось во многих финских учреждениях, да и в жилых домах тоже. Отопление у нас паровое, от собственной кочегарки. К городским сетям у нас подключены водопровод и электричество, отопление свое, на угле. В остальных помещениях архива батареи, как и положено, вдоль стен. Причем сами батареи – тоже старые, финские.

«Черная» лестница

Тут все продумано до мелочей: в боковых нишах каждая лампочка имеет ручное включение – в целях экономии электричества. Вот эти крючочки к лампам тоже придуманы во времена Ульберга. Стеллажи также остались с тех времен, они изготовлены из специальным образом пропитанной сосны. А эти ящики для хранения планов и чертежей мы называем саркофагами. Они тоже сделаны по чертежам Ульберга».

Еще одна особенность архивохранилища: оно расположено в бывшей «алтарной» части здания, обращенной на восток. «Не в упрек Ульбергу будет сказано – он был прекрасным архитектором, – но в архивном деле все-таки мало что смыслил, – говорит Дмитрий Малануха. – Наверное, он не знал, что бумага боится солнечных лучей, иначе зачем бы сделал столько окон в этом помещении, через каждые полметра? В результате пришлось ставить защитные армированные стекла, а, кроме того, еще и занавешивать окна портьерами».

Самое удивительное, в здании уцелели мелочи: в основном, благодаря тому, что все было сделано предельно аккуратно и надежно, а еще работники Архива просто старались ничего не трогать и не менять.

Циферблат лифта

«Двери, окна, ручки, электрические выключатели, потолок со световыми стеклянными призмами на лестничной площадке пятого этажа, специальные армированные стекла и даже вешалки для верхней одежды в гардеробе – все это подлинное, – показывает Дмитрий Малануха, проводя меня по архиву. – Лифт Копе – тоже финских времен. Тут тоже все родное: указатель этажей со стрелочкой, кнопки этажей возле двери».

Правда, сам лифт сейчас не работает. Последний раз им пользовались в прошлом году: сама кабина лифта в приличном состоянии, но подъемные механизмы требуют ремонта…

«Конечно, даже то, что было сделано при финнах, не вечно, – признается Дмитрий Васильевич. – Износился от времени резиновый паркет производства знаменитой фирмы Nokia, которым покрыты лестницы и полы в читальном зале. Со стороны может показаться, что это гранит или мрамор, но нет – это специальная резина. Такой паркет нужен был, чтобы заглушались шаги посетителей и сотрудников. Он скрадывает шум, обеспечивает тишину».

Особенность Архива – смотровая площадка на плоской крыше. С нее открывается завораживающий вид на старый Выборг и окрестности. На верхнем этаже, где ныне кабинеты сотрудников, была квартира директора Архива. По специальной лестнице директор мог из своего служебного кабинета попасть в архивохранилище или просто спуститься вниз, минуя читальный зал. Вообще, в Архиве целая система дополнительных лестниц, скрытых от глаз посетителей…

Читальный зал, отгороженный двумя стеклянными перегородками от кабинетов директора и архивиста, тоже сохранился практически в первозданном виде. Рядом с помещением архивиста – двухъярусная «черная комната» с железной лесенкой наверх, как на корабле. Тут хранятся книги, которые наиболее востребованы читателями – в основном, справочники, адресные указатели, а также выборгские газеты, начиная с 1940 года. При финнах здесь тоже была библиотека, и стеллажи остались с тех времен.

Ключи ульберговских времен используются и сегодня

«Здесь все подлинное, со времен Ульберга, даже ключи и замки в двери, ведущей в читальный зал, – подчеркивает Дмитрий Малануха. – И все действует исправно. Можно, конечно, их заменить и поставить современный новодел. А смысл? Мне они, например, нравятся. И я думаю, тем, кто их сохранил, они тоже, наверное, нравились. Это как память о прошлом времени.

Стекла в окнах читального зала современные, но подъемный механизм используется прежний. Рамы стареют, их придется менять, но, наверное, надо будет подумать о том, чтобы при этом сохранить старую систему открывания окон. А вот во внутренней стеклянной стене в читальном зале до сих пор – армированные стекла ульберговских времен. Некоторые из них – даже со шрамами войны. Вполне вероятно, что это следы от осколков… Конечно, можно эти стекла заменить. Но ведь за семьдесят лет этого никто не сделал. Тут все хранит историческую память…»

На той стороне Наровы

Может ли считаться город Нарва достопримечательностью Ленинградской области? Конечно! Ибо, даже если Нарва территориально и находится за пределами России, то все ее красоты, как на ладони, видны из Ивангорода, особенно со стен и башен Ивангородской крепости. Любой человек, побывавший на них, может без преувеличения сказать: он видел Нарву практически на расстоянии вытянутой руки. Стоит напомнить, что до революции Нарва входила в состав Петербургской губернии, будучи причисленной к ее Ямбургскому уезду (ныне – Кингисеппский район).

Воскресенский собор в Нарве. Фото автора, май 2013 года

Если смотреть со стены Ивангородской крепости, то прямо перед нами – Нарвский замок. Как известно, это единственное в Европе место, где две крепости находятся друг против друга, разделенные расстоянием менее двухсот метров.

С левой стороны над Нарвой прекрасно видна маковка православного храма в византийском стиле – Воскресенский собор, первый камень в основание которого положил Александр III. Это произошло 5 августа 1890 года, когда царь прибыл в Нарву для официальной встречи с германским императором Вильгельмом П. Храм, построенный для православных рабочих Кренгольмской мануфактуры, мало пострадал во время Великой Отечественной войны, и даже его иконостас дошел до нас в первозданном виде.

Кстати, Воскресенский собор – не единственная реликвия в Нарве, связанная с Домом Романовых. Еще одна – сохранившееся здание больницы для рабочих Кренгольмской мануфактуры, построенное по проекту архитектора А.И. Владовского в честь 300-летия Дома Романовых. Закладка состоялась в июне 1911 года, а спустя два года, в юбилейном 1913 году, больница уже была открыта. На то время она была одной из самых передовых и хорошо оснащенных в России. Во время войны сооружение серьезно не пострадало. Сегодня здание продолжает использоваться по своему первоначальному назначению.

Воскресенский собор

Кстати, еще одна больница в честь 300-летия Романовых – для работников суконной фабрики – в те же годы была возведена на противоположном берегу реки Наровы, на Ивангородской, нынешней российской, стороне. Здание сохранилось, но его судьба менее счастливая, чем у нарвской больницы. До 1931 года там размещался лазарет, затем в течение десяти лет находилась казарма артиллерийского полка Эстонской армии. Во время войны был госпиталь немецких войск, после войны – школа фабрично-заводского обучения, просуществовавшая до 1963 года. Затем, до начала 1990-х годов, профтехучилище, готовившее поваров и кондитеров. Сейчас там учебное заведение и коммерческие структуры…

Хорошо заметный остроконечный шпиль в той же стороне, что и Воскресенский храм, – лютеранский Александровский собор. Его тоже можно считать «романовской» реликвией. По совместному решению, принятому в октябре 1883 года городом Нарва и консисторией, приход и собор получили имя императора Александра II, погибшего 1 марта 1881 года в Петербурге от рук террористов.

Автором проекта собора являлся Отто Пиуз фон Гиппиус, а деньги на постройку пожертвовал владелец Кренгольмской мануфактуры барон Людвиг фон Кнооп. Кладкой стен занимался мастер Лука Тузов из Кронштадта, а внутренней отделкой – мастер Емельян Волков. Собор был освящен 28 мая 1884 года. Во время Великой Отечественной войны храм сильно пострадал, после нее здание частично восстановили. В 1962 году его отдали под склад, а в декабре 1990 года вернули приходу. Несколько лет назад была заново возведена его высокая колокольня…

По правую руку от Петровской площади прежде находился удивительно красивый старый город. Недаром в путеводителях столетней давности резонно утверждалось, что петербуржцу, желающему почувствовать себя в Европе, достаточно приехать в Нарву. Этот город называли «жемчужиной Прибалтики», одним из красивейших мест Северной Европы: его строили мастера из Швеции, Голландии и Германии. Нарвский старый город представлял синтез различных архитектурных школ, так называемое «нарвское барокко».

Старый город просуществовал в целости до 1944 года, когда Нарва на несколько месяцев оказалась на немецком оборонительном рубеже, сдерживавшем наступление Красной армии. Чтобы сломить сопротивление врага, советская авиация наносила массированные удары по Нарве. Самый крупный налет был произведен 6 марта 1944 года. Именно этот день, когда старый город был фактически превращен в руины, считается теперь днем памяти Старой Нарвы. С 1994 года, по решению Городской управы, 6 марта вывешиваются траурные флаги, происходит возложение цветов и зажжение свечей около траурного камня, символизирующего память об утраченной Старой Нарве.

Старая Нарва довоенных лет. Теперь ее можно увидеть только на фотографиях.

В советское время официальная версия утверждала, что советские войска нанесли мощный удар только по укреплениям фашистских войск, а Нарву взорвали сами немцы. Однако, по данным историков, советские бомбардировщики разрушили более 40% построек Нарвы…

Лютеранский Александровский собор в Нарве. Фото начала XX века

Виды Старой Нарвы

Еще большую трагедию Нарва пережила после войны. Послевоенные фотографии старого города показывают, что его здания хотя и были разрушены, но могли быть восстановлены. Причем сразу же по окончании войны планировалось восстановление части Старой Нарвы. В 1947 году она даже была целиком взята под охрану государства. Однако в 1950 году нарвские городские власти решили снести развалины. В итоге от всего старого города остались и были восстановлены только три здания – ратуша и два жилых дома XVII века. Все остальное пространство «зачистили» бульдозерами и застроили в 1960-х годах типовыми «коробками» жилых зданий, превратив в заурядный «спальный район»…

Историки отмечают, что формально поводом для отказа от восстановления Старой Нарвы стали большие расходы. Но ведь нашлись средства на то, чтобы возродить из еще более жутких руин дворцово-парковые комплексы в Петергофе и Царском Селе!

По всей видимости, противником восстановления Нарвы оказалась прежде всего… коммунистическая идеология. Старый город явно представлял собой чуждую западную культуру. Убрав в Нарве развалины, можно было начать историю с нуля, возведя на пустом месте обычный советский город. Что и было сделано. В этом отношении Нарва повторила судьбу Кенигсберга-Калининграда…

Здание нарвской ратуши с башенкой и шпилем, хорошо видное из Ивангорода, дает возможность представить, как же выглядела Старая Нарва. После реставрационных работ, проведенных в ратуше в начале 1960-х годов, здесь находился Дворец пионеров, однако в последние годы здание пустует. В перспективе его планируется превратить в представительское здание Городской управы.

По соседству с ратушей совсем недавно появилось здание Нарвского колледжа Тартуского университета – его крыша тоже хорошо видна с российской стороны. Открытие колледжа 14 ноября 2012 года стало важным событием для всей Эстонии: на церемонии выступали Президент страны, министр образования и науки и ректор Тартуского университета.

Здание Нарвского колледжа Тартуского университета по соседству с ратушей (слева). Фото автора, май 2013 года

В суперсовременном здании с крышей в стиле хай-тек воспроизведен фасад биржи, стоявшей здесь ранее, чем был фактически сделан первый шаг к возрождению Старой Нарвы. Здание получило признание профессионалов и было отмечено высокими наградами. Его архитекторы Сийри Валнер, Катрин Коов, Индрек Пейль и архитектор по интерьеру Ханнек Пракс получили премию года за заслуги в области культуры.

Последние годы звучат предложения о восстановлении Старой Нарвы или хотя бы ее части. Чисто теоретически это осуществимо, так как остались фундаменты старых зданий и их планы. Однако главная проблема – экономическая: на реализацию столь масштабного проекта сегодня нет денег ни у города Нарвы, ни у эстонского государства.

В сельской глубине

«Бесхлебное место»

Крестьянский мир Петербургской губернии во многом хранил традиционные черты русской провинции, однако близость столичного Петербурга, несомненно, влияла на образ жизни селян. Попробую дать несколько штрихов к портрету петербургского крестьянина – каким он был на рубеже XIX-XX веков.

Город особенно влиял на тех, кто жил вблизи столицы и непосредственно общался с господами-дачниками. Журналист Михневич, описывая в конце XIX века колоритную фигуру парголовского крестьянина, замечал: «В бытовом, культурном и хозяйственном отношении парголовский россиянин действительно очень мало походит на нашего крестьянина-землепашца патриархального склада… Он уже не крестьянин, строго говоря, не мужик и стыдится этой клички, употребляя ее в смысле брани, так как самого себя он считает человеком "городским", "образованным", а отнюдь не "деревенщиной"… избави Бог!»

«Отличительной особенностью здешних мужиков была полная непривычка к полевым работам, – замечал о крестьянах Гдовского уезда Петербургской губернии в своих воспоминаниях полковник Александр Гершельман (ему довелось пройти по этим местам в 1919 году в рядах белогвардейской Северо-Западной армии генерала Юденича), – вся тяжесть полевых и домашних работ лежит на бабах. Это объясняется тем, что все мужское население сплошь было на заработках в Петербурге».

«У многих, очень зажиточных, дома – каменные, встречаются и двухэтажные, – продолжал Гершельман. – Зато поля у них чрезвычайно запущены, они невелики, а площадь их еще уменьшается широчайшими межами, чересполосица невероятная».

Кстати, в этих же воспоминаниях есть любопытное упоминание: жители всех губерний Российской империи имели свои клички, и если крестьянин переезжал из одной губернии в другую, то кличка нередко сохранялась за ним. Так, уроженцев Владимирской губернии звали «богомазами», харьковцев – «чемоданниками» (они будто бы во время знаменитого путешествия в Крым срезали с кареты Екатерины II ее дорожные чемоданы), тверичан – «козлами», уроженцев Петербургской губернии – «жуликами».

А вот другое свидетельство о Петербургской губернии, из масштабного обозрения «Живописная Россия», изданного в 1881 году. «Не будь Петербурга – не жить бы громадным петербургским окрестным селам, так как природа-мать не расщедрилась здесь на удобства, – говорилось в этой книге. – Вся Озерная область (под этим термином подразумевалась не только Петербургская губерния, но и весь Северо-Запад России. – С.Г.) заросла лесом, так что пахотные и покосные земли составляют такую малую часть общей площади озерных губерний, что о них и говорить нечего».

Действительно, в силу исторических обстоятельств и природных факторов сельское хозяйство в Петербургской губернии было менее развито, чем в других регионах России. Петербургская губерния не носила сельскохозяйственного характера. Она являлась крайне небогатой на хлебные посевы – хлеб сюда всегда завозили из других регионов России. Такое положение сохраняется и поныне: Ленинградская область остается в зерновом отношении «не хлебной»: зерно здесь выращивается исключительно фуражное – для укрепления кормовой базы местного животноводства.

Несмотря на эти обстоятельства, Петербург – «бесхлебное место» – стал «цветущей столицей огромной империи», а также главным портом, откуда в Европу вывозился русский хлеб. «Весь хлеб, как и для собственного своего пропитания, так и для заграничной своей отправки, Петербург получает или по Мариинской водной системе, или при посредстве Николаевской железной дороги», – говорилось в «Живописном обозрении». Однако хлеб под Петербургом не выращивали не только потому, что климат к этому не располагал, а потому еще, что это требовало больших затрат сил и труда. Простому мужику гораздо проще было заработать себе на жизнь в столице, занимаясь отхожими промыслами и сезонными работами.

Не раз делались опыты, подтверждавшие возможность выращивания пшеницы под Петербургом – при хорошо удобренной почве, однако это считалось делом по большей части «господским» или «заморским». «Конечно, если потрудиться да не пожалеть навозу, то и подстоличное хозяйство может дать хорошие барыши, – отмечалось в "Живописном обозрении". – Помещики, конечно, ухитряются и берут урожаи хорошие, так что на их урожай и степняк-барин дивится, так как и землю он усовершенствованными орудиями обрабатывает на славу да и назема ввалит на одну десятину столько, сколько мужик и на три не вывезет.

Копен не повелось, так как хлеба родится не помногу, а складывают его в бабки, по 7-9 снопов в каждый, да снопики-то в окружности всего четверти четыре, и, пожалуй, два таких снопа пойдут на один сноп южный… Не повелось в этих местах стараться укрыть хлеб от непогоды, так как сыромолотого здесь хлеба не знают, а чуть уберут хлеб с поля, так и везут его к овинам, где и сушат хлеб не зерном, а целыми снопами».

«Несмотря на неплодородность почв под Петербургом, их болотистость, зарастание лесом, русский человек и здесь умудряется вести хозяйство», – говорилось в «Живописной России». «Подстоличные крестьяне» издавна сеяли рожь и овес, гораздо меньше – ячмень. В юго-западных районах Северо-Запада, в сторону Пскова, располагались значительные посевы льна.

Хорошее подспорье для «подстоличного» крестьянина – картофель. «Громадные пространства засаживаются теперь картофелем в подстоличных местах, – читаем в "Живописной России", – и, пожалуй, нигде в России картофель не играет такой важной роли в качестве подспорья, как здесь».

Петербургские молочницы

В самых близких к Петербургу деревнях и селах практиковался посев «аптекарских трав» – ромашки, мяты, шалфея. Их разведение и продажа становились важной статьей дохода «подстоличных крестьян».

Одним из главных занятий сельских жителей вблизи Петербурга служило молочное хозяйство. Крестьяне или сами продавали молочные продукты, или сдавали их в магазины молочных ферм, или перепродавали их торговцам в Петербург – на Сенной рынок или на Охту.

Реклама Любанской фермы В.И. Котляревского на страницах одной из петербургских газет, начало 1910-х годов

Отлично прижилось на «подстоличной» земле огородничество, им занимались как крестьяне Петербургской губернии, так и настоящие знатоки огородного дела из средней полосы России – в основном из-под Углича, Ярославля, Костромы. Чем ближе к столице, тем больше земель занимали огородные хозяйства, где выращивались капуста, лук, огурцы, клубника и земляника.

«Огородный магнат» купец Авраамий Ушаков

Настоящим виртуозом своего дела был петербургский «огородный магнат» Авраамий Ушаков. Он имел обширные плантации под Петербургом – за Нарвской заставой, а также крупные земельные угодья с усадьбами в Петербургском и Шлиссельбургском уездах, дачи в Усть-Нарве, Териоках и Тайцах. В парниках, теплицах и оранжереях ему удавалось выращивать не только цветы, но и овощи, в том числе даже арбузы и дыни. Названий же семян в прейскуранте ушаковских магазинов числилось до тысячи двухсот, и все они годились для посадки именно в Петербургской губернии.

Что же касается арбузов и дынь, то ведь когда-то, во времена просвещенной государыни Екатерины II, петербургские арбузы шли в три раза дешевле привозных астраханских. Дороги в России тогда, как, впрочем, и в последующие времена, по словам классика, были «плохи» – накладно возить арбузы с юга в русскую столицу. А потому свои дыни и арбузы вовсе не являлись в Питере диковинкой – и это несмотря на то, что вырастить их в теплицах, оберегая от местного капризного климата, не так-то просто и стоило немалых затрат…

Кроме сельского хозяйства крестьяне Петербургской губернии занимались другими всевозможными занятиями, способными приносить доходы. К примеру, они ловили птиц.

По старинному русскому обычаю, в первый праздник весны – Благовещение, отмечаемое 7 апреля (25 марта по старому стилю), на петербургских улицах выпускали на волю птиц из клеток. Пригородные птицеловы всегда пользовались желанием благочестивых обывателей даровать свободу «воздушным пленницам» и извлекали из него немалую выгоду.

В этот день они собирались с утра на площадку Щукина двора в Петербурге. На земле, у их ног, расставлялись клетки с певчими птицами – чижиками, малиновками, щеглами, синицами, зябликами и др. Покупатели расхаживали по линиям разложенных на земле клеток и прислушивались к веселому щебетанию птиц. Самой дешевой птицей на рынке была малиновка, она очень бойко шла по пятачку за штуку. «Малиновку на волю Божью – за пятачок!» – выкрикивали торговцы около огромных садков со стаями птиц.

Мальчишки, надеясь обмануть доверчивых покупателей, пытались в этот день сбывать публике окрашенных в разные цвета воробьев, выдавая их за певчих птиц. Полицейские, как могли, ловили маленьких мошенников, выпуская их «товар» на волю безо всякой уплаты. По словам очевидцев, множество птиц оказывалось с перебитыми крыльями и, очевидно, не кормленными, «так как, получив свободу, они не могли даже подняться в воздух и прямо ползали по земле».

Из-за подобных безобразий городские власти запретили в день Благовещения продажу птиц на центральных улицах столицы, и продавцы стали ютиться на окраинах. Соответственно цены на птиц возросли: по данным 1913 года, за синиц и чижей начали брать по два рубля и дороже, и даже крашеных воробьев продавали по двадцать-тридцать копеек за штуку.

Значительную роль в хозяйстве «подстоличных» крестьян играли промыслы. Вот что говорилось, к примеру, в «Обзоре С.-Петербургской губернии за 1912 год»: «Кроме земледелия, как и в предыдущие годы, местные крестьяне занимались следующими промыслами: сбытом молочных продуктов, извозом, отдачей внаем дач, наймом на домашние прислуги, работой на фабриках и заводах, продажей ягод, грибов, лесными, рыбными и т.п. промыслами. Сбытом молочных продуктов занимаются почти все крестьяне С.-Петербургского уезда, а для крестьян северных волостей промысел этот составляет одну из важнейших статей дохода».

«Население в уездах преимущественно крестьянское или, вернее, полукрестьянское, так как главное место в его бюджете занимали всегда промыслы, – сообщалось в архивном документе из Петроградского отдела труда, датированном 1919 годом. – По данным земской переписи 1913 года, 70% населения губернии имело промысловый заработок».

В Лужском уезде среди промыслов пользовались популярностью «трепание льна» и рыбная ловля, а среди кустарных работ и ремесел – изготовление детских игрушек, починка плугов, производство телег, дровней, полозьев, кузнечное дело и т.д. В Ямбургском уезде преобладали лесной промысел, а также рыбная ловля и изготовление предметов крестьянского хозяйства.