I

В переговорах с русскими дипломатами англичане и французы заявили, что они гарантировали туркам неприкосновенность их берегов, то есть взяли на себя охрану всей турецкой береговой линии от нападений русских морских и сухопутных сил во время объявленной турками же войны. В случае, если такое нападение совершится, они, англичане и французы, введут свой флот в Черное море и этим начнут войну против России.

Никакой случайности не было в том, что эскадра парусных судов под командой Османа-паши и эскадра паровых под командой англичанина на турецкой службе Следа сгруппировались именно в Синопе, под прикрытием мощных береговых батарей. По замыслу англо-французов, Синоп и был ловушкой, в которую неминуемо должен был войти русский флот, неминуемо завязать там сражение с турецким флотом и неминуемо при этом нанести большой вред городу, в сторону которого должны были лететь русские снаряды.

Таким образом создавался прямой и уже бесспорный повод для вмешательства в войну. Но замысел лондонских политиков шел и дальше.

Желая непременно воспрепятствовать России выйти в Средиземное море и закупорить ее в Черном, английское правительство не жалело денег на то, чтобы усилить турецкий флот. Англия издавна строила суда туркам и вооружала их; она снабжала их опытными офицерами и матросами; она строила доки для ремонта судов в Константинополе и других портах, она же заботилась и об укреплениях на берегах Дарданелл и Босфора.

Англичане так привыкли считать турецкий флот своим детищем, что даже не сомневались в том, что он и без их помощи вполне справится с Черноморским флотом, и, устроив «ловушку» для Нахимова, заранее готовились торжествовать и праздновать победу над ним.

Синопский бой принес им жесточайшее разочарование, и ненависть к России еще сильней запылала в агрессивных кругах Англии.

Подполковник Сколков вез царю Николаю такое донесение Меншикова: «Повеление вашего императорского величества исполнено Черноморским флотом самым блистательным образом. Первая турецкая эскадра, которая решилась выйти на бой, 18 ноября истреблена вице-адмиралом Нахимовым. Командовавший оною турецкий адмирал Осман-паша, раненный, взят в плен и привезен в Севастополь…»

Николай поручил Меншикову передать черноморцам, что он благодарит их за подвиги, «совершенные для славы и для чести русского флота», а Нахимову послал отдельный рескрипт: "Истреблением турецкой эскадры при Синопе вы украсили летопись русского флота новою победой, которая навсегда останется памятною в морской истории.

Статут военного ордена св. великомученика и победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг. Исполняя с истинной радостью постановление статута, жалуем вас кавалером св. Георгия второй степени большого креста, пребывая к Вам императорскою милостию нашей благосклонным".

На другой же день после известия о Синопской победе пришла в Петербург и разнеслась потом оттуда по всей России другая радостная весть: на Кавказе, при Башкадык-ларе небольшим, всего только семитысячным, отрядом русских войск под начальством Бебутова была одержана блестящая победа над турецкой армией в тридцать тысяч человек, причем были взяты знамена и двадцать четыре орудия. Но к победам на суше Россия привыкла, а победа на море, да еще такая, когда полностью уничтожен был флот противника, явилась совершенно исключительной. Недаром Корнилов, очевидец поражения турок, писал тогда своей жене в Николаев из Севастополя: «Битва славная! Выше Чесмы и Наварина! Ура, Нахимов! Михаил Петрович Лазарев радуется своему ученику!»

Это «ура, Нахимов!» гремело тогда и по всей России от столиц и до глухих деревень. Имя Нахимова сразу вошло в список блистательнейших русских имен, наряду с Румянцевым, Суворовым, Кутузовым… Поздравительные письма летели к нему отовсюду. Они писались и прозой и стихами. Буквально тысячи стихотворений написаны были на тему о Синопском бое, и бурный поток этих стихов затопил редакции всех издававшихся тогда газет и журналов. Впрочем, сам Нахимов, по свойственной ему скромности, говоря с моряками, утверждал, что он по существу мало сделал для победы, что она — плод трудов покойного Лазарева.

Драматург того времени Нестор Кукольник — однокашник Гоголя, учившийся вместе с ним в Нежинском лицее, где отец его был директором, весьма быстро написал пьесу «Синоп», и, поставленная многими театрами, она имела огромный успех. Балтийские моряки в театрах столицы плакали от волнения.

Им, балтийцам, конечно, яснее, чем штатским людям или армейцам, было то, что Синопский бой, может быть, вообще лебединая песня парусного флота. На смену парусным судам уже пришли тогда паровые, как колесные, так и винтовые. Правда, размеры их пока еще были очень скромны. Это, между прочим, и давало повод Нахимову считать их пригодными только для связи и для разведки, а совсем не для боя. Разумеется, вес залпа 120-орудийного трехпалубного парусного корабля и в сравнение не мог идти с весом залпа таких шестиорудийных пароходов, как «Крым», «Одесса», «Громоносец».

Однако на французских верфях как раз в это время строились уже паровые суда, не только приближавшиеся по тоннажу к линейным парусным кораблям, но имевшие даже и броню, хотя и довольно тонкую. Эти суда появились на Черном море года через два после Синопского боя. Ядра судовых орудий делали в них вмятины, но отлетали от них, как мячи.

Яркой особенностью боя при Синопе явилось то, что, по приказу Нахимова, атакующие суда стали на якорь, притом в близком расстоянии от атакуемых, то есть с самого начала сражения отбросили всякую возможность маневрировать: неподвижный строй судов сражался с таким же неподвижным строем и совершенно без остатка истребил противника.

Нахимов вынужден был так сделать потому, что ветер дул с кормы наших судов и мог бы пригнать их вплотную к судам противника, а он знал, что именно так случилось с одним из наших судов во время Чесменского боя, и это судно, сцепившись с горевшим турецким кораблем, загорелось само, взорвалось, когда пожар проник в крюйт-камеру, и погибло.

Для всех участников Синопского боя Николай I приказал выпустить медаль особой чеканки. Контр-адмирал Новосильский был произведен в вице-адмиралы, а командир «Парижа» Истомин — в контр-адмиралы.

Подполковник Сколков, привезший в Петербург радостную весть о победе, уехал обратно уже полковником.

Совсем иначе отнеслись к бою при Синопе в Англии, во Франции, в Турции. Вестником поражения турок явился в Константинополе След на «Таифе», и Решид-паша в тот же день, когда русская эскадра вошла на Большой Севастопольский рейд, обратился с нотой к посланникам Англии и Франции, как они, представители держав-гарантов, позволили русским истребить эскадру Османа-паши и сжечь Синоп.

С этой ноты и началась свистопляска, главным образом в английской печати и в английском парламенте.

Разумеется, моряков европейских стран и даже Англии не могло не поразить, что с турецкими судами и береговыми батареями сражались и победили их русские матросы и офицеры, выносившие перед этим боем в течение месяца штормовую погоду в открытом море. Моряки знали также, что значило совершить обратный путь израненным в бою судам, снова в шторм, через все Черное море, на свою базу.

Вот что, между прочим, писали английские моряки в одном из своих журналов в начале 1854 года: «Как бы ни смотрели на обстоятельства публицисты, мы, моряки, не можем относиться без уважения к неведомому нам флоту, который смело борется с бурями в течение месяца, дает сражение тотчас же после жестокого шторма, уничтожает противника и с торжеством благополучно возвращается в свой порт, несмотря на повреждения».

Моряки, хотя бы и английские, не могли не признать героизма и искусства русских моряков-черноморцев, однако вопросы политики решали не они, а другие силы, целиком враждебные России, и в Англии, и во Франции, и даже в Австрии.

Статьи газет были переполнены бешеными нападками на Россию и требовали немедленного объявления ей войны. Речи митинговых ораторов и депутатов парламентов сводились к тому, что Черноморский флот должен быть уничтожен, а Севастополь, как его база, разрушен.

Впрочем, иные из ораторов не ограничивались Севастополем: они, как и некоторые журналисты, требовали уничтожения также и Балтийского флота и разрушения Кронштадта, а заодно с этим и оккупации Петербурга.

Чтобы как можно сильнее воздействовать на читающую публику, одна из английских газет придумала такой «достоверный факт»: будто какой-то русский морской офицер, подъехав на шлюпке к тонущему турецкому фрегату и высадившись на его палубу, отрезал кортиком у тяжело раненного турецкого офицера кусок мяса и тут же его съел. А другая газета внесла дополнение: другой кусок турецкого мяса этот офицер преподнес самому адмиралу Нахимову, который не замедлил его скушать тоже в сыром виде.

Столь же до смешного глупо заправилы политики в Англии и Франции говорили и писали, что они взывают к крестовому походу культурной парламентарной Западной Европы против восточного деспота, но при этом не добавляли, что этот «крестовый поход» готовятся совершить, защищая другого восточного деспота, турецкого султана, под игом которого стонало более десяти миллионов христиан — славян и греков.

Синопская победа черноморцев обрисовывалась как предумышленное побоище, причем силы Нахимова увеличивались вдвое и втрое. Злонамеренным называлось и сожжение Синопа, хотя, разумеется, если бы даже и не сгорело ни одного дома в Синопе, западные державы начали бы против России войну.

Страсти разгорелись необычайно, и, наконец, сильная английская эскадра, соединенная с французской, вошла в Черное море, чтобы блокировать Севастополь; другая подобная эскадра под командой адмирала Непира появилась в Балтийском море, третья — в Белом, перед Соловецкими островами, четвертая — даже у берегов Камчатки.

Началась длительная и очень кровопролитная Крымская, или Севастопольская, кампания 1854-1855 годов.

Синопский бой показал, что несокрушимы среди черноморцев боевые традиции, создававшиеся еще при адмиралах Ушакове и Сенявине, но вместе с тем он дал понять врагам России, с кем им придется иметь дело, когда они вздумают осуществить свой замысел нападения на Севастополь.

Огромному англо-франко-турецкому флоту, вошедшему в Черное море, не могли, как вполне правильно полагал Меншиков, с надеждой на успех сопротивляться немногочисленные русские суда, поэтому флот остался в бухтах под прикрытием береговых батарей, а матросы вышли на сушу встречать большую по тому времени — почти семидесятитысячную — десантную армию противника, и недавние герои Синопа — Нахимов, Новосильский, Истомин, Корнилов — стали во главе не только моряков, но и сухопутных частей, бывших в Севастопольском гарнизоне.

Севастопольские матросы и офицеры сражались на суше так, как учили их сражаться на море. Они установили и для сухопутных частей, с которыми бок о бок бились, свой стиль обороны, выразившийся в неодолимой стойкости, меткой артиллерийской стрельбе, частых вылазках, выдержке, строгой дисциплине, быстроте и ловкости действий.

В августе 1855 года, когда Южная сторона Севастополя, после почти годовой обороны, была оставлена русскими войсками по приказу главнокомандующего Горчакова, сменившего Меншикова, города уже не было, — были одни развалины.

Сорокатысячный гарнизон Севастополя перешел через Большую бухту на Северную сторону, заранее сильно укрепленную, по мосту, который тут же и развели. Но атаковать Северную сторону Севастополя враги уже не решились. Они понесли слишком большие потери людьми, они затратили непредвиденно много средств для того только, чтобы захватить ничтожный по величине клочок русской земли на берегу Черного моря. Отрываться от своей базы — флота — и идти внутрь Крыма было им совершенно не по силам, и французы первыми предложили новому русскому императору Александру II начать переговоры о мире.

Так блистательно сражавшийся под Синопом Черноморский парусный флот был затоплен руками своих же команд. Но время его все равно прошло, и смена его — флотилия паровых военных судов, снабженных бронею, — не заставила себя долго ждать.

Изменились орудия борьбы и ее приемы, но незабвенными остаются боевые предания.

Память народа крепка, и на вечные времена вошли о нее герои Синопского боя, ставшие всего лишь через год после этого боя героями знаменитой Севастопольской обороны середины девятнадцатого столетия.

Не самодержавный строй Николая I, смерть которого прошла незамеченной в осажденном Севастополе, защищали эти герои, а то, что является непререкаемой святыней для каждого, если он не чужак, если он не отщепенец, если он не предатель, — Родину.

1940-1941 гг.