Дед продолжал сжимать в руках баранку, глядя через лобовое стекло, как с грохотом уносится вперед его двигатель и передняя пара колес. Удалившись от автомобиля метров на тридцать, агрегат взорвался в воздухе, после чего колеса пролетели метров двадцать и скрылись в посадках, оставив позади себя в воздухе дымовой шлейф от паленой резины.
      Дед Федот с открытым ртом от увиденного и мокрыми штанами от страха испытывал в глубине души противоречивые чувства: с одной стороны, как и всякий мужик до конца дней своих остающийся где-то пацаном, он был «приколот» тем, что случилось с его машиной. Рвануло здорово, да и колеса весело улетели! Никогда не знаешь, какой конец тебя ждет. Он с тоской провел рукой по приборной панели и глядел вдаль, туда, где на обочине дороги лежал раскуроченный двигатель.
      Первым опомнился Валетов, услышав тихое журчание:
      – Из бака течет, мать вашу! – воскликнул он.
      Народ предпринял срочную эвакуацию. Как только здорового Простакова смогли выцарапать с заднего сиденья и свалить его на обочину, раздался взрыв. Осколки взвизгнули в воздухе и разлетелись в стороны, к счастью, никого не задев.
      Фрол поднял голову. Раскуроченный остов – вся память от четыреста восьмого «Москвича».
      Дед Федот, потрясенный тем, что случилось с его машиной, после второго взрыва сидел и тихонько плакал, а заботливый Валетов, вытащив постиранный кусок простынки, используемый им как платочек, промокал деду слезы. Но он не успевал за ручьем чувств, и очень многие капельки скрывались в паленой густой и седой бородище.

* * *

      Доложив Стойлохрякову о результатах проведенного эксперимента один к одному, точно так, как это и случилось, Мудрецкий не забыл упомянуть о моральной травме владельца автомобиля, но комбата никак не проняло данное замечание.
      – Он в течение десяти лет нашу Родину-мать обворовывал, – сообщил собственные мысли начальник, – и нечего старичка жалеть. Другое дело, что вы все живы остались, вот здесь вы молодцы! Никаких к вам замечаний. Лейтенант, отправляйтесь обратно на объект, будем засыпать озеро на хрен. Не дай бог, еще какой-нибудь умник вроде вас найдется и перегонит там из говна в золото продукты. Как вы там говорили... углеводороды? Нет, Мудрецкий, никаких родов нам не надо! Все убрать к чертовой матери, чтоб чисто было! А старику, пусть не переживает, отвезите машину песка. Главное, чтоб все тихо было и никаких жалоб.
      – Да, товарищ подполковник, – согласился Юра, – главное, чтоб он не жаловался. Ведь это ж я гнал-то. Он только смотрел.
      – Талант у тебя, лейтенант. Пора тебе еще одну звездочку на погон пристраивать.
      – Неужели! – встрепенулся Мудрецкий.
      – Иди-иди, вот как озеро засыпешь, так и о звездочке поплотнее покумекаем.
      Счастливый Мудрецкий вылетел от подполковника, и чувства переполняли его. Он знал, что на второй год службы многие лейтенанты становятся старлеями, но как-то не думал, что это может коснуться и его. Здорово! Пришел лейтенантом, уйдешь старшим лейтенантом. А может, удастся и до капитана дослужиться за два года-то. Но тут Мудрецкий был не прав, он и сам знал о том, что получить еще одну звездочку за два года просто невозможно!

* * *

      С ликвидацией нефтяного болота было покончено за три недели, и причем малой кровью – стелили деревянные настилы, спасибо за идею деду Федоту, по которым машины подходили к «воде» и сбрасывали туда песок. Оставалось лишь перекладывать доски и помогать водителям точно въезжать на настил.
      Изредка появлялся дед Федот, смотрел на то, как закапывается любимое в его жизни озеро, потом шел к Мудрецкому и, несмотря на то что тот практически похоронил его «Москвич», здоровался. Курили в стороне от работ сигаретки, и всякий раз Федот пытался начать разговор о как бы причитающейся ему денежной компенсации со стороны лейтенанта за утраченный автомобиль. Но Юра был не промах и, философски рассуждая о жизни, уводил течение разговора в сторону. Так на протяжении всех работ деду и не удалось выжать из лейтенанта ни гроша. А вот наливать Мудрецкий деду наливал, благо тот теперь безлошадный. Так что если в пути до хаты и собьет кого, то большого ЧП не выйдет. Тело у деда мягче, чем его «Москвич», хоть и не намного.
      К концу третьей недели Федот уже приходил не для того, чтобы поклянчить денег, а просто ради выпивки, и лейтенанта это вполне устраивало. Он поил старичка и порою слушал его разговоры о том, как тот строил Куйбышев, бывшую и нынешнюю Самару, так как много-много лет назад был прорабом.
      Дед подстриг паленую бороду, и теперь она аккуратно окаймляла его широкое лицо – выглядеть он стал лет на десять моложе. А после того уж, как напивался, душа его уносилась обратно лет на шестьдесят, и лейтенанту казалось, что рядом с ним его ровесник.
      Закончив с экологической катастрофой, весь взвод вернулся обратно в казарму и был рад-радешенек принять телом и душой баньку. Смыть с себя запах бензина, солярки, масел и мазута.

* * *

      Следующим утром злой Стойлохряков вызвал к себе дембеля Петрушевского и Резину. Оба механика-водителя не догадывались, что же им предстоит, и поэтому влегкую нервничали. Езда в дальние края после трехнедельного пребывания на вонючем воздухе в кайф не катила.
      В кабинете у Стойлохрякова уже сидели майор Холодец и взводник Мудрецкий. Стойлохряков выслушал доклад о прибытии и позволил обоим водителям сесть за стол. Поглядев на своих подчиненных, он сообщил следующее:
      – Как вы знаете, к нам едут из НАТО.
      О визите иноземцев солдаты были наслышаны и не удивлялись тому, что в части ведется интенсивная подготовка, то бишь территория приводится в состояние музея. Все французские Людовики с ихними фонтанами и луврами отдыхают. По сравнению с территорией отдельного мотострелкового батальона ихние сады – загаженный свалкой пустырь.
      – Наши генералы-затейники, мать их, – произнес первую фразу комбат и поглядел на грустного Холодца.
      – Да они вообще без матерей, – согласился майор.
      – Так вот, – Стойлохряков глядел то на одного водителя, то на другого, – у меня к вам вопрос. Может быть, вы мне сразу на него и ответите. Кто из вас лучший?
      Петрушевский сделал шаг вперед, приложил руку к кепке и звонко и четко доложил, что таковым является только он и он один.
      Для Резинкина служба не прошла даром, и чего-чего, а борзеть он тут уже научился прилично. Поэтому, не дожидаясь, пока Петрусь закончит восхвалять себя во всех красках, также шагнул и сказал, мол, сомневаюсь в правоте младшего сержанта Петрушевского.
      Столь наглый поступок был отчасти продуман, так как за Петрусем не было никакой силы. Хоть он и был дембелем, уважаемым человеком, тем не менее поспорить с ним было вполне возможно.
      Комбат залоснился от удовольствия. Профессиональная гордость – это хорошо.
      – Ну что ж, товарищи бойцы, придется вам доказывать собственную правоту на глазах у всего взвода. Лейтенант, после завтрака сажаете людей в грузовик и все дружною толпою отправляемся в парк.
      Резинкин, лопая в столовой овсянку, уже представлял, что им с Петрусем предстоит выдержать какой-то экзамен на профпригодность, но что конкретно придумал комбат, никто не мог заранее сказать.
      Прибыв на место и рассевшись в тени караулки, химики лениво позевывали, переваривая кашку с чайком. В то время как основная масса балдела, рядом с машинными боксами происходили следующие события. Подполковник показал на рядок стоящих БТРов.
      – Ну что, ребята, – обратился он к водителям, – новенькие я вам не дам, а вот из «шестидесятых» можете себе выбрать по коню.
      Резинкин был не дурак, но и Петрушевский от него не отставал – оба знали состояние бронеобъектов и одновременно показали пальцами на «двадцать шестую».
      – Но, – зачесал за ухом комбат, который тоже прекрасно знал состояние вверенной ему техники. – Не жирно будет? Эта хорошая еще. Вот ты, – он ткнул Резинкина, – возьмешь вот этот, а ты вон тот.
      У обоих опустились руки.
      – Что, мы их починить должны? – не понял Резинкин. – Так они на ходу, товарищ подполковник.
      – Нет, ребята, мне нужен водитель классный, чтобы с натовцами биться за главный приз. Поэтому даю вам три дня на подготовку техники, для того чтобы ровно в это же время мы смогли с вами выяснить, кто же лучший. И не где-нибудь, а на танковом полигоне. Я уже обо всем договорился. Бейте взвод на две половины и выгоняйте технику, и пусть все помогают вам в отладке и подгонке. Найдете прапорщика Евздрихина, скажете ему, что я не велел скупиться на ЗИП, все должно быть подготовлено в лучшем виде. Тот, кто выиграет, тот и будет отстаивать честь Российской армии. Это не шутка.
      Оставив Мудрецкого лупать глазами, а водителей стоять с подогнутыми коленками от такого финта, комбат широкими шагами стал удаляться к воротам парка, где оставил собственную «Ауди».
      Узнав о намечающемся соревновании, Простаков от предвкушения интереснейшего в его жизни события – гонок БТРов на танковом полигоне, встряхнул в сердцах Валетова так, что из того едва не выпала душонка. Успокоившись, гигант подошел и вдарил кулаком в грудь Резинкину, вызвав временную остановку дыхания.
      – Ну, Витек, мужайся! – Он трепал его, словно щенка. – Мы тебе поможем, ежели надо чего куда раскидать. Да, Фрол?
      Фрол приводил свое здоровье в порядок после оказанного его персоне внимания и согласно кивал головой хватающему воздух Резинкину.
      – Ничего, пацаны, нам ли с вами какаться и писаться! Все сделаем. Петруся надо уделать в обязательном порядке!
      Тем временем, пока в стане Резинкина проходил митинг, Петрусь, собрав вокруг себя практически всех духов взвода, развернул настоящую подготовительную работу. Около отданного ему комбатом БТРа кружилась уже его команда и разбирала машину на части. За Евздрихиным был послан шустрый солдатик, который обнаружил прапорщика через двадцать минут спящим в одной из кабин в соседних боксах и наконец привел усатого «таракана» на место событий.
      Глядя на то, как химики – у них что-то, видимо, с башкой приключилось – начали раскидывать на запчасти два старых БТРа, Евздрихин хотел было бежать и докладывать начальству о происходящей в парке вакханалии, но ему быстренько объяснили суть дела, и, поняв идею своего командира, прапорщик с готовностью предложил будущим гонщикам не только ЗИП, но еще и собственные запасы: тот же ЗИП, только отложенный в сторонку до лучших времен. Похоже, сейчас они и наступили. Что бы с ним сделал подполковник, если бы у него не было запасных колечек или клапанов? Он бы с него за все спросил. А так мудрый прапорщик в хорошие времена полуспер необходимый материал и, ожидая вот именно такого приказа, держал его на протяжении полутора десятков лет в строго отведенном для этого им же самим месте.
      После обеда уставший от собственного энтузиазма Фрол заявил Резинкину о своей невозможности продолжать физически помогать его команде, так как он уморился и должен некоторое время побыть в горизонтальном положении или на крайний случай остаться наедине с самим собой под сенью какого-нибудь деревца для медитации. Простаков, не скрывая эмоций, пару раз взмахнул безуспешно руками, так и не прибив мелкую сошку, а затем высказал ему нехорошие, матерные слова. Но Валетов пропустил недовольство мимо ушей и нагло сообщил, что отправляется на поиски лейтенанта Мудрецкого.
      Дальше караулки в парке Юра не уходил, так как его подчиненные пока еще вовсю курочили машины, соблюдая, впрочем, строгий армейский порядок при раскладывании деталей на тряпочки.
      Выслушав сообщение Фрола о том, что у того заболел живот, Юра с пониманием отпустил бойца, заранее зная основную причину нежелания рядового Валетова продолжать возиться в парке. Собственная лень была тому виной. Но кто же упрекнет маленького, немощного мальчика, какими-то невероятными путями попавшего в армию и до конца дней его службы старающегося уклониться от какой-либо работы?
      Оплеванный и проклятый всеми, Валетов топал не обратно в казарму, а напрямую, в поселок. Рискуя нарваться на патруля и попасть на губу, где с ним разбирались бы в дальнейшем Мудрецкий, Холодец, а может быть, и сам Стойлохряков, Фрол нарезал по Чернодырью в строго определенном направлении.
      Дед Федот, увидев перед собой мелкого бойца, того самого, который первым прочухал, что из баков льется бензин и сейчас вот-вот рванет, с превеликим удовольствием впустил нежданного гостя внутрь.
      Вся беда Валетова, а может быть, и его неосознанное счастье заключались в великой способности улавливать суть происходящего. Он тоже шурупил и по-своему хотел помочь Резинкину. Но что он мог сделать? Сидеть и перебирать двигатель, регулировать всякие там зазоры – это не для него. Он пойдет куда более радикальными путями. Он очень даже надеется принести победу своему товарищу. И пусть пока его персона в опале и его не понимают, но идеи, зародившиеся в голове, имеют право на существование и на то, чтобы их опробовать.

* * *

      За отведенное комбатом время старенькие БТРы были приведены в идеальное состояние: обе машины заводились с полоборота, а обновленные и отрегулированные мотористами двигатели показывали чудеса выдаваемой мощности. Сделав пару кругов вокруг боксов, Петрушевский вылез из броника и уничижительным взглядом смерил стоящего в тенечке Резинкина, ждущего возможности прокатиться на своем «коне».
      В ночь, накануне перед соревнованиями, машины были поставлены в боксы, замки опечатаны, и в караул пошли безразличные к происходящему солдаты из второй роты. Ночью Валетов растолкал здорового Леху и вытащил того в туалет. Все важные разговоры в армии происходят в сортире, на единственной территории, где возможно неформальное общение. Не всегда это общение заканчивается лишь моральными травмами, но сейчас был не тот случай.
      Выслушав мелкого, Простаков осознал степень изворотливости крохотного, но дальновидного мозга, но в то же время понятия чести и честности не давали Лехе двинуться с места. Наконец красноречие Валетова взяло верх над сомнениями «гулливера», и парочка под покровом темноты удалилась в парк.
      Резину трогать не стали, пусть парень отдохнет перед гонкой, подготовится, накопит сил и сделает этого козла Петрушевского, несмотря на то что тот дольше прослужил. Дембель дембелем, а дедушка Резинкин должен доказать собственное превосходство. Ведь друзья знали, что он на самом деле классный водила, и грех ему не помочь взойти на Олимп.
      Утром следующего дня был совершен небольшой переезд в маршевом порядке на танковый полигон, где двадцатая машина Петрушевского и двадцать вторая Резинкина заняли исходные позиции. На обе машины было приятно смотреть, и Стойлохряков уже подумывал о том, чтобы отменить соревнования и поставить обе отделанные и заново покрашенные тачки обратно на свое место – теперь-то можно быть уверенным на сто процентов, что машины находятся в прекрасном рабочем состоянии. Но, с другой стороны, он не мог не отобрать одного-единственного классного водителя. Ведь если он обосрется перед натовцами, то никакие оправдания ему не помогут в дальнейшем при разборе полетов с многозвездными генералами.
      Валетов с Простаковым забрались на небольшой пригорок, с которого прекрасно был виден весь танковый полигон, испещренный многочисленными раскрашенными черно-желтыми вешками, пригорками, ямами с никогда не высыхающими лужами, а также трассами зигзагом с весьма сложными поворотами.
      До старта оставалось не больше пяти минут. Витек подошел к друзьям, получил от каждого из них по легкому удару в челюсть, для того чтобы в мозгах не было тумана, и, выслушав пожелания об удаче, направился к машине.
      – Смотри не перепутай БТРы-то! – забеспокоился Валетов.
      Резинкин в ответ лишь рассмеялся. Простаков пробурчал себе под нос:
      – Ничего веселого я не вижу.
      – Итак, – встрепенулся Валетов. – Доброе утро, дорогие друзья, мы находимся с вами на танковом полигоне в Самарской области, где через несколько минут начнутся захватывающие соревнования на военной технике.
      Простаков отвесил затрещину мелкому, но тот ткнул ему в бок небольшим отрезком трубы, которую начал носить с собой с недавних пор, чтобы пронимать здорового за его расхлябанные повадки, и после того как Леха болезненно ойкнул, мелкий заявил ему, чтобы тот не мешал, а лучше бы наслаждался репортажем.
      Отодвинувшись на пару шагов от Лехи, для того чтобы исключить мгновенное попадание здоровенной руки по собственному затылку, Фрол продолжил:
      – Итак, летний месяц на дворе, солнце светит в левый глаз, с правой стороны от нас стоит командование части. Мы видим самого комбата Стойлохрякова, его помощника Холодца, а также некоторое количество более мелких офицеров, чьи фамилии никакого интереса для нас не представляют. Также по правую руку от меня, но несколько ниже, стоят два БТРа с номерами двадцать и двадцать два. Первым управляет младший сержант Петрушевский, вторым – ефрейтор Резинкин. Сейчас им предстоит выяснить, кто же из них... – Фрол хлопнул себя по шее, – извините, комар... Так кто же из них лучший в Российской армии? Победителю предстоит отстаивать честь нашего государства примерно в точно таком же заезде с вероятными, простите, бывшими вероятными противниками...
      Резинкин, четко ощущая дрожь в коленках, заставил себя залезть на место водителя и устроиться как можно удобнее в железном «гробу». Коварный Стойлохряков первым этапом соревнований сделал тест на вождение.
      Необходимо было, управляя многотонной машиной, проехать точно между двумя вешками, зазор между которыми был всего на двадцать сантиметров больше, чем габариты БТРа. Причем оценивалась не только точность въезда в эти виртуальные ворота, но также и скорость прохождения. Всего таких препятствий было четыре. Кто первый, тот получает пять секунд времени преимущества перед своим противником во время основной гонки.
      Следующим испытанием был въезд на горку с дальнейшим спуском. Машиной надо было управлять так, чтобы она не просто скатывалась вниз, а одновременно объезжала расставленные коварным образом вешки. Витек уже видел, как там его товарищи бойцы понавтыкали колышков под четким руководством самого подполковника, и понимал, что не сбить хотя бы одну из них невозможно.
      Третьим испытанием на технику вождения был заезд на эстакаду. Сложность данного мероприятия и вполне реальный риск свалиться заключались в отсутствии какой-либо помощи извне – никто не мог подсказать, левее держать или правее, хоть ставь машину на тормоз, сам вылазь и смотри, как ты начал движение. Именно таким образом Витек и планировал поступить по ходу соревнований.
      Кое-как сжав колени вместе, Резинкин пытался успокоиться. Чего он дергается? Какая фигня. Ну проиграет он Петрусю, ну и ради бога. Пусть тот потом еще с гостями тут трахается. Неужели он должен из-за такой мелочи покрываться сединой?
      Как только он переключился на собственное здоровье, незаметно-незаметно Витьку удалось успокоиться за пятнадцать секунд перед тем, как лейтенант Мудрецкий, стоя между машинами, взмахнул вверх рукой – команда запуска двигателей.
      Обе машины одновременно завелись. Первым по жребию предстояло аккуратненько въехать в четыре пары вешек именно Резинкину.
      – ...и вот наши монстры на старте! Моя комментаторская позиция находится недалеко от машин, и явно слышен рокот работающих двигателей. Двадцать вторая плавно взяла с места и подъехала к изначальному рубежу. Лейтенант нажал на секундомер и дал отмашку. БТР рванул с места и прошел первую пару стремительно, не задев корпусом ни одну из вешек, далее поворот – и очередная пара пройдена. Затем необходимо развернуться на сто восемьдесят градусов и пройти еще через одну пару вешек.
      Резинкин чувствовал, что у него должно все получиться, и ощущения не подвели его – механик-водитель уложился в тридцать четыре секунды.
      «Комментатор», от возбуждения взобравшись на плечи Простакова, размахивал руками и орал от восторга:
      – Да вы посмотрите на этого парня! Он же красавец! Настоящий джигит!
      Петрусь видел, как резво его соперник разделался с первым препятствием, и почувствовал в себе толику неуверенности. Но, как только сорвался с места, уловил, что его машина прет недуром и разгоняется очень быстро.
      «Вот это я с движком поковырялся!» – похвалил сам себя младший сержант, влетая в первые ворота, – вешки остались девственно нетронутыми. Пролетев и вторые, он развернул машину и закончил упражнение за тридцать две секунды.
      Лейтенант подошел и доложил о результатах испытаний комбату. «Комментатор» скинул кепку и рвал на голове миллиметровые волосы:
      – Да как же это могло быть?! Судья явно сегодня на стороне водителя двадцатой машины. Мы оставляем за собой право сомневаться в непредвзятом судействе! Далее нас ждет второе испытание: спуск с горы, причем не простой, а фигурный, эдакий фристайл на БТРах.
      Петрушевский уехал вперед, а Резина остался сидеть в своей машине под горой, на которую еще нужно было въехать для начала выполнения упражнения. Он не видел, как сейчас спускается по противоположному склону на своей машине младший сержант, но, так как первый конкурс он уже проиграл, в душонку потихоньку начали закрадываться сомнения по поводу положительного для него исхода всех испытаний.
      Увидев двадцатый БТР, который поехал на исходную, Резинкин поглядел на показавшегося на горушке лейтенанта, который разрешил ему приступить к выполнению упражнения. Машина должна была спускаться таким образом, что и комбат, и «комментатор», сидящий на Простакове, могли видеть весь процесс движения по очень крутому склону. Заехав на вершину, Витек поглядел в щели и увидел, что ни одна из вешек не помята.
      «Неужели он через все прошел?!» – Витя собрался и начал потихонечку спускаться вниз.
      Время было пущено, и приходилось выбирать между штрафными десятью секундами за каждую задетую вешку и скоростью спуска. Можно просто скатиться за десять секунд, получить еще сорок штрафных – итого всего в пятьдесят уложишься. А это наверняка проигрыш. Больно уж у Петруся все ловко получилось.
      Витек старался изо всех сил, засунув между зубами язык и время от времени прикусывая его. Но он не замечал от великого энтузиазма, что причиняет своему собственному телу какие-либо болезненные ощущения.
      Как ни старался Резина, а одну вешку он все-таки задел. Как и предполагал, черт!
      «Комментатор» уже рвал волосы не на собственной голове, а на голове Простакова:
      – Вы поглядите, уважаемые зрители, насколько сегодня не везет водителю ефрейтору Резинкину! Несмотря на большое количество болельщиков, собравшихся поддержать его, он не в состоянии в этот прекрасный, солнечный, летний день одарить всех нас победой в престижном ралли. Можно сказать, здесь проходит финал чемпионата России среди военных водителей. Дальше только международные соревнования.
      Обосравшись во второй раз, Резинкин поник головой. Оставалось только одно-единственное испытание – самое опасное, на котором можно было не только машину угробить, но и самому покалечиться. Въезд на высокую эстакаду – рискованное занятие. Слабонервных просим удалиться.
      Витек решил для себя, что по фигу ему, какое время в результате он затратит, но из машины обязательно высунется и посмотрит, как встали колеса на узкие металлические направляющие. Чуть влево, чуть вправо – и Стойлохряков покроет его могилу не цветами, а отборной матерщиной!
      Снова Витьку начинать. После отмашки Мудрецкого Резинкин потихонечку подъехал к эстакаде и, как и запланировал, вылез и поглядел на то, как встали колеса.
      – Умно, – похвалил Стойлохряков ефрейтора.
      Холодец поспешил согласиться:
      – Осторожность, она, конечно, в жизни вещь нужная. Без нее как-то можно не слишком командовать – башка-то треснет.
      – Вот-вот, – согласился комбат. – Ну ты погляди, а?
      Резинкин, убедившись, что все у него получилось ладно, заехал на эстакаду и, постояв там с секунду, скатился с другой стороны.
      Упражнение оказалось выполненным за минуту. Петрушевский, наблюдая за тем, как Резина вылезал из машины, сидя на своем месте, не смеялся и не плакал, он был настолько перепуган предстоящим ему испытанием, что чувствовал, как задница намокает от пота.
      Мудрецкий дал старт, и двадцатая понеслась вперед. Подъехав к эстакаде, Петрусь так же хотел притормозить и вылезти поглядеть на то, как у него получилось прицелиться, но машину почему-то сегодня несло выше всяких похвал, и, зажмурив глаза, младший сержант влетел на эстакаду и скатился с другой стороны. На все про все у него ушло двадцать секунд.
      «Комментатор» подъехал, сидя на Простакове, к прапорщику Евздрихину и стал драть того за волосы, но был отогнан с матюками, после чего ему оставалось возмущаться сущим невезением, свалившимся сегодня на ефрейтора Резинкина.
      Пятнадцать секунд преимущества по итогам трех упражнений в гонке, казалось, должны были лишить его всякой возможности выиграть в такой светлый и такой черный день для Резинкина и его друзей. По правилам проведения соревнования никакого отдыха водителям не полагалось – они оба заняли начальные позиции на старте. Теперь двум машинам предстояло прошуровать по танковому полигону три круга, причем трасса изобиловала крутыми поворотами, оставляя возможность для обхода и маневра – комбат постарался лично.
      – А не боитесь, Петр Валерьевич, – егозил Холодец, – покалечить технику?
      – А, фигня! Ее через полгода списывать. Я ведь не просто так это все устроил, мне нужен один, самый лучший! Давай смотреть.
      Мудрецкий запустил обе машины, и те, сорвавшись с места, обдали лейтенанта комьями грязи, которые замарали не только его форму, но и физиономию. Отлепив с глаз комки, Мудрецкий поднялся повыше на холмик, к офицерам, желая пронаблюдать всю картину состязаний.
      Броня под управлением Петрушевского с места ушла намного резвее и сразу же захватила лидерство. Резинкин старался вовсю, но он не мог настигнуть своего противника – двигатели явно работали слабее. Он не понимал, в чем дело, а в это время Петрушевский с каждой секундой удалялся от него все дальше и дальше.
      После первого круга расстояние между машинами было уже около двадцати метров в пользу Петрушевского, а Резине надо еще отыграть пятнадцать секунд. Он не сможет, не успеет.
      «Комментатор» слез с Простакова, достал обрезок стальной трубы, зажал его в руке и начал бить по Лехе со всей силы:
      – Ну что же это происходит, дорогие друзья! Наш фаворит в гонке не показывает абсолютно ничего! – Маленькая ручонка молотила отрезком трубы от досады в живот здоровенному сослуживцу. – Ну что же это такое, граждане?! Мы не можем позволить опуститься на свою голову такому позору!
      После второго круга Петрушевский оторвался от Резины уже на сорок метров. Оставался третий километровый отрезок, но уже ни у кого не возникало сомнения, что младший сержант выиграет, первым придет к финишу и, скорее всего, кроме похвалы от комбата, получит очередное воинское звание.
      На третьем круге, лихо преодолев последний поворот, Петрушевский несся к финишу. И, желая показать высокий результат, который в обязательном порядке будет им же запомнен на всю оставшуюся жизнь и о чем он будет рассказывать своим внукам и правнукам, Петрусь заставил двигатель работать до отказа и, финишируя, набрал скорость больше той, что была у него на спидометре обозначена как максимальная.
      «Комментатор» утыкал всю башню железным обрубком и кричал в исступлении:
      – Вот посмотрите на блестящий финиш победителя, мать его за ногу!
      – Да катись он ко всем чертям! – присоединился Простаков.
      Двадцатый несся к финишу на всех парах.
      Неожиданно сзади машины взметнулось пламя, Петрушевского невиданное ускорение вдавило в спинку сиденья, и БТР за считаные секунды набрал скорость больше ста тридцати километров в час. Затем взревели основные двигатели, и машину понесло. Из глушителей вырывалось пламя длиной в пару метров.
      Комбат смотрел на ускорение новой ракеты с колесами, вытаращив глаза. Фрол радостно визжал, как осчастливленный покупкой новой дорогой игрушки ребенок. Двадцатый пронесся мимо финиша и врезался в лесопосадки, продолжая извергать из себя пламя.
      Углубившись в рощицу, машина оставляла за собой просеку. Двигатели работали во всю мощь, и, так как глушители были разворочены, над полигоном стоял настоящий рокот стартующей ракеты-носителя типа «Протон».
      – Получилось, получилось!!! – визжал «комментатор», в то время как раздался взрыв, и над лесом взметнулся небольшой такой грибок, похожий на ядерный.
      – Вот это да!
      Из толщи пыли и дыма вылетело тело механика-водителя. Поднявшись на высоту около ста пятидесяти метров, оно начало стремительно падать вниз прямо на офицеров. Дураков не было. Люди бросились врассыпную, только один комбат стоял и смотрел на то, как к его ногам падает его же солдат.
      В воздухе мелькнула белая материя, и вот купол парашюта раскрылся почти у самой земли. Петрушевский приземлился прямо перед подполковником и моргал глазами, не зная, что ему теперь делать.
      – Машина потеряла управление, товарищ подполковник. Пришлось катапультироваться.
      Резинкин вылез из своей тачки, подошел к комбату и доложил:
      – Товарищ подполковник, упражнение выполнено.
      Стойлохряков глядел на бойцов.
      – Так, поскольку младший сержант Петрушевский не смог отладить работу двигателей, он дисквалифицируется. Автоматически победителем становится ефрейтор, а теперь уже, видимо, также младший сержант Резинкин.
      Фрол закричал «Ура!» и поглядел на согнувшегося пополам Простакова.
      – Леха, Леха, что с тобой? Мы же выиграли! Чего, живот? С животом что-то?
      – Я тебя, мелкий, сегодня вечером тоже потыкаю, только не трубой, а кое-чем другим.
      – Изнасиловать хочешь маленького?! – воскликнул Фрол и отпрыгнул в сторону.
      – Да не боись, – улыбался Простаков, разгибаясь. – Я ж тихонько, – и протянул к мелкому огромные лапы.
      Но тот вырвался и отбежал в сторону:
      – Отойди от меня, здоровая туша!
      – Да чего ты боишься-то? Жик-жик, ничего страшного же.
      – Жик-жик, шик-шик, – огрызался Валетов, продолжая отступать. – Товарищ подполковник! – наконец воскликнул он, когда Простаков схватил его. – Помогите! Меня тут в женщину превратить хотят!