Дальше скоренько пошло. И уходя - уходи. И - девушка созрела. И - в лобик ей поцелуй напутствия. И - береги её, Витя! И - верну в сохранности. И - ну мы, Володь, пошли, что ли.
      Не успели Виктор вместе с Йоо и доберманом спуститься по закапанной нитразелёнкой лестнице на улицу, как покинутую ими квартиру... Да что там греха таить, и весь подъезд в целом... Н-да... Чего уж тут в самом-то деле врать, что только подъезд, берите выше, - сами основы мирозданья стали сотрясать мощные ритмы антикварных "Цеппелинов". И ритмы. И басы. И многоэтажное соло ударника. Да на таких высоких децибелах весь этот драйв попёр, что соседи тут же принялись колотить по батареям, а ко всему привычные дворовые коты от такого рок-понимаешь-ролла слегка напряглись, - к земле прижались и стали странно озираться. Долго, видать, Владимир Георгиевич терпел. Терпел-терпел, и как с цепи... Не сдержался. Один, один, совсем один!
      "Тишина ему, видите ли, нужна для творчества", - покачал головой Виктор и, не удержавшись, понимающе хохотнул.
      Йоо покосилась на него насторожено, зато Дюк поддержал радостным лаем.
      5.
      Когда Виктор, расписавшись своим "Мон-Бланком" на купюре в миллион, протянул её в окошко валютной кассы, до конца рабочего дня оставался лишь час, и он не без основания переживал, успеют ли разменять ему такую крупную сумму.
      Кассирша спокойная как танк, нет, пожалуй, как целых три танка, внимательно изучив банкноту, вызвала управляющего. Тот, вникнув в суть, куда-то смылся, и появился только через десять томительных минут. Объявил, что до Председателя Правления, слава богу, дозвонился. И, значит, дело сложилось таким вот образом: Председатель подтвердил, что в его коллекции автографов автографов Сорокина и Пелевина нет. Представляете, в таком богатейшем собрании и нет. А иметь он их хотел бы. Поэтому такая команда: миллион разменять.
      Кассирша, мило - во всё своё пуленепробиваемое окошко - улыбнувшись, попросила поставить на купюре дату, если можно той же самой ручкой, и спросила каким номиналом выдать. Виктор к этому вопросу по дороге уже подготовился. Значит так: пять тысяч - линкольнами, десять - джексонами, двадцать - грантами, ещё двадцать - дорожными чеками, а остальное, конечно, - франклинами.
      И пошёл заказ в хранилище.
      Заказ пошёл, а Виктор глянул озабочено на часы. До закрытия всего полчаса осталось. Время поджимало. Успеют ли? Но двадцать минут - и уже несут. Один кассир. Два охранника. Втроём. Четыре мешка.
      Виктор пересчитывать не стал. Пустое.
      Тару попросили вернуть, - у них, видите ли, эта дерюга на учёте. На шелухе экономят. Да ради бога! Выпросил у появившихся под закрытие уборщиц два чёрных пластиковых пакета - и туда всё. До кучи.
      Когда из операционного зала поволок по полу полученный нал, вокруг-кругом уже зажужжали-поползли защитные жалюзи. Успел!
      Йоо и Дюк дожидались его на входе. И времени зря не тратили. Делом ребята занимались: Йоо пинала пустую пластиковую бутыль, - пёс деловито гонялся за ней, кидаясь под ноги вяло возмущающихся прохожих. Виктор ругнулся. Вы бы ещё, мол, в сифу наладить додумались.
      Мотор поймали быстро. Ехали молча, - Виктор по дороге о многом много думал.
      Остановил такси за квартал. Нужно было отовариться в знакомом супермаркете, - дома не было ни крошки. Дал шефу двадцать, и ещё сверх оговорённого десять - Дюк успел обслюнявить стекло окошка.
      После шопинга двинулись пешком, - тут до Башни было уже совсем рядом. Рукой подать. А наши люди, как известно, в булочную... Правда со всеми этими мешками и пакетами - у Йоо ещё, помимо заплечного сидра, тяжеленная сумка с каким-то тренировочным железом - идти было не очень ловко, и даже как-то стрёмно. Цыганы шумную толпою... В общем, как евреи с торбочками... На исходе.
      А в тени родной подворотни их - опаньки! - тормознули. Четверка вспотевших гопников. От магазина, видимо, вели придурки.
      Ну-ну.
      Случилось всё быстро. Быстро и жестоко. Правосудие было скорым и правым. По техасски.
      Когда претензии на деньги были предъявлены и ножи сверкнули, Виктор не стал выяснять ни их прописку, ни то, знают ли они Эдика Хо, а сразу, не вынимая "беретту" из кармана, отстрелил одному из них яйца. Тому, кто был у них вроде как за главаря. Второму их разбила Йоо, - ударом ноги, обутой в тяжеленный гриндес. Одной ногой нож выбила, а второй, значит, вот так. Третьего обнулил Дюк, прокомпостировав его причиндалы одним щёлком своих неисправимо волчьих челюстей. Четвёртому... А четвёртый, увидев, как, попадав на асфальт, заверещали утончёнными голосами подельники, поспешил оставить поле боя... Получается, что даже в такой крутой заварухе сумел остаться человек мужчиной.
      Пассаж.
      Нет, ну вот есть же люди, которым по жизни везёт! Причём, всегда. При всяких обстоятельствах.
      Впрочем, секрет их прост. Они умеют держаться в любом деле чуть-чуть в сторонке. Вроде и вместе со всеми. Вроде вот тут же, рядом. Но в сторонке. Чуть-чуть. Самую малость.
      И да, - тот, кто никогда не рискует, тот, конечно, и никогда не пьёт шампанского. Зато яйца у него на месте.
      И давайте не будем хмыкать-хихикать, - вдруг человек скорую помощь помчался вызвать.
      Конец пассажа.
      Дома Виктор первым делом проинструктировал пришлый народ: ну, там - к компьютеру не подходить, на звонки не отвечать, дверь никому не открывать, курить - на балкон.
      И, раскидав пакеты, прямиком в душ отправился. Надо было срочно смыть с себя дневные заморочки.
      Включил воду на полную, разделся и с наслаждением подставился под тугие струи. Ванную сразу заволокло горячим паром. Закрыл глаза... Блаженство.
      ... Вот что забавно, - когда закроешь глаза, сначала ведь вовсе ничего не видишь. Это так всегда. И только лишь потом, на дальнем плане, на чёрном заднике, осторожно: сквозь клубящееся марево, сквозь пар, туман, и что-то там ещё, сквозь тени облаков, сквозь предрассветное молчанье флейты, сквозь шум замершего на вздохе водопада, сквозь время в пять, семь, одиннадцать секунд, сквозь тысячу семнадцать оттенков синевы и нечаянный розовый мазок вон там в углу, сквозь... Проступают тонкие-тонкие слабые-слабые контуры каких-то неизвестных гор. Эскизно проступают. Словно просматривается сквозь кальку иероглиф уку (написанный) иссохшей кистью. И ты при этом честно пытаешься всмотреться. Пытаешься, аж прям... Будто нужно тебе обязательно что-то там, в этой бледной синеве, увидеть. Будто нужно, - хотя и знаешь точно, что нет, - что-то рассмотреть... Там. Где? Где-где. Да вон где, - на том возможно каменистом склоне... Но куда там, - рассмотреть! Всё зыбко. Настолько зыбко, что и не ясно, - покоятся ли эти бледные вершины на тверди и достают ли до небес. А есть ли здесь, вообще, земля и небо? А если есть, то - где они? Где они? И всё вокруг плывёт. И расплывается. Ниточка гор дрожит, как пульс затухающего осциллографа ... дрожит... ещё дрожит... и вдруг совсем исчезает. Гор больше нет. Нету. Не стало их. А, может, и не было никогда...
      И вот именно тогда, когда так предательски исчезают горы, те самые горы, которых, возможно, отродясь и не было, именно тогда - так всегда - ты сначала предчувствуешь, а потом и слышишь. Этот...
      -- Ни фига себе! - неожиданно раздался рядом возглас Йоо, - возглас, от которого Виктор вздрогнул и резко повернулся.
      Бесстыжая девчонка стояла прямо у ванной. И бесцеремонно рассматривала его в упор.
      Как же это он так подзабыл, что теперь не один, что теперь нужно запираться. Вот чёрт! Но решил не дёргаться. Не выставлять себя перед младым поколением ржавым ханжой. Лишь срам свой быстро прикрыл рукой и спросил у нахалки:
      - Чего тебе?
      -- Там у тебя...
      -- Что там? Гематома на талии что ли большая?
      -- Да нет, Жених, гематалии у тебя так себе, а вот синячище над задницей огромный.
      -- Слушай, а чего ты, вообще-то, припёрлась?
      -- А чего такого?
      -- Не видишь, голый я? Не видишь, душ принимаю? - слегка возмутился Виктор.
      -- Да ладно, что я голых мужиков что ли не видала... А кто это тебе так заехал?
      -- Да было сегодня... - уже более спокойно, понемногу адаптируясь к непривычной ситуации, ответил Виктор. - Это антидоты зацепили. Хорошо, в бронике был.
      -- Антидоты?! Никогда их не видела. Слышать слышала. От дядь Володи. А вот видеть... А скажи, кто это их насылает?
      -- Боюсь, что никто.
      -- Как это?
      -- А вот так это. Никто до сих пор толком не знает, откуда они появляются, где их штаб-квартира, и, вообще, что это за боевая организация такая. Приходят к кому надо в наглую, дело своё чёрное делают и уходят. Пришли, вылечили, ушли. А откуда? кто? что? - никто не знает, и я не знаю... - Виктор, окончательно освоившись с присутствием Йоо, плюнул на все приличия, повернулся к ней спиной и стал намыливать голову шампунем, - надо же было в конце концов-то домыться.
      -- Странно как-то.
      -- Мне, если честно, вообще, иногда кажется, что они - порождение моего собственного - будь оно трижды проклято! - сознания. Как вот бывает, что чёртики к горьким пьяницам заявляются. Или зелёненькие человечки к психам. Так и эти ко мне. Сегодня уже в восьмой раз, кажется. Стреляют по чём зря... Я кручусь-уворачиваюсь, а это, может быть, всего лишь - ну вдруг - плод моего больного воображения. Так сказать, игра переутомившегося ума.
      -- Судя по этому синяку, так это вряд ли, - справедливо заметила Йоо.
      -- Да, судя... Это да. Да и больно. Знаешь, боль - это, наверное, действительно единственная возможность по-настоящему ощутить собственную реальность.
      -- А тот шрам у левого соска, и вот тут ещё, под лопаткой, и здесь, под ребром, - это тоже антидоты?
      -- Здесь? Нет, это уже так... типа свои. Критики.
      -- Критики?
      -- Ну, да. Есть такая профессия, знаешь ли. Литературный критик. Вот некоторые из них и шпыняются. Чудики неликвидные.
      -- За что?
      -- Да за разное... За то, например, что пишу, как могу, а не так, как, по их мнению, должен.
      -- Кому должен?
      -- Не знаю
      -- Им что ли должен?
      -- Может быть, и им.
      -- А они, значит, знают, как писать нужно?
      -- Видимо знают.
      -- Слушай, а почему тогда они критики, а не писатели?
      -- Детский вопрос.
      -- Слушай, а как же тогда "Не стреляйте в тапёра, он играет, как умеет"?
      -- У этих ребят есть зуд, но им не знакомы положения дворового кодекса чести.
      -- Послушай, Жених, а ты их того, гасишь гадов?
      -- Нет.
      -- Почему?
      -- Да ну их! Одна вонь.
      -- Одна вонь?
      -- Да, одна вонь... - Виктор закончив мылиться, стал активно смывать с себя пену. - Знаешь, детка, что это за единица измерения такая - одна вонь? А? Вот есть в системе СИ один ом, один джоуль, одна тесла...
      -- Тесла - знаю.
      -- Да ну!?
      -- А то!
      -- Ну и?
      -- Сейчас... Значит так... Одна тесла это эманация такого инфернального поля, в котором на каждый метр артерии при жажде крови в один вампир действует максимальная сила главного Вампира, - отчеканила Йоо, прикрыв зачем-то глаза. - Всё. Так, Жених? Правильно?
      -- Смотри-ка, а ты что-то там соображаешь.
      -- Я, вообще-то в школе круглой отличницей была, чтоб ты знал. Была... До тех пор, пока... Ну, пока в шоу-бизнес не подалась. Понятно тебе?
      -- Понятно.
      -- А вот что такое одна вонь, я не знаю. Это, наверное, в одиннадцатом проходят...
      - В сто одиннадцатом... Дай-ка полотенце. Я сейчас тебе всё объясню, Виктор вылез из ванной, взял протянутое полотенце и стал, яростно растираясь, транслировать расширенное определение вони: - Одна вонь, детка, - это совокупное количество напраслины, которое выделяется в холодную пустоту космоса за то время, пока критик на подхвате Немслепоглухер и обозреватель за всё Чарлиангельский, зайдя одновременно на один и тот же актуальный культурологический сайт, и ревностно вчитываясь в выложенные на нём свежие статьи друг друга, с сожалением находят, что месседжи их посланий по взрывной мощи практически равновесны, так как количество использования первым автором к месту и не к месту термина "симулякр", многократное применение которого должно было бы, по его мнению, ненавязчиво отсылать к некоторым пессимистическим выкладкам неомарксиста Жижека, хотя на самом деле лишь вызывает ненужные коннотации, после которых у всякого, кто в теме, на поверхность сознания выталкивается придуманная братьями Вачовски метафорическая сцена, где Избранный производит выемку диска с программой взлома Электронного Автомобильного Блокиратора из тайника, вырезанном в томике Бодрияйара, полностью компенсируется упрямым игнорированием вторым автором перспективы рассмотрения необязательного чтения с позиций самого художественного текста, возникающей в процессе дискурса, когда, к примеру, фамилии известных персон можно было бы рассматривать в конкретном тексте безотносительно к их реальным носителям и отношению читателя к данным публичных персонажам, а просто как некие структурные сущности, находящиеся в некоторых отношениях с другими элементами текста, но эта ничья в интеллектуальном поединке двух модных публицистов становится показателем пустоты базара, когда на этот же вебсайт совершенно случайно, не истины взалкать ради, а токмо неверным движением руки, соскальзывает незадачливый пятнадцатилетний юзер Гоша Тюкин, который, впрочем, быстро разобравшись, по концептуальному убожеству местного дизайна, - что к чему, тут же, не пугая прыщи на лбу зачатками морщин, жмёт с ходу флэш-баннер, уносящий его в пределы онлайновой игры, где он обязательно станет победителем, - а как иначе, - сумев таки попасть теннисным мячом в одно забавное местечко мечущейся вдоль кирпичной стенки сеяной ракетке Курвиковой, что, соответственно, и позволит ему в последствии получить бонус - халяву на трёхчасовое посещенье порносайта "Из архивов Лубянки", употребление коего за раз всенепременно вызовет у него некоторое неясное томление на предмет зыбкости собственного бытия и иллюзорности видимых горизонтов, и что, в свой черёд, подвинет его сдать последний грош, дабы запустить по всё же прилипшему к подкорке смурному словечку "симулякр" машинный поиск, результаты которого утешения ему, как водится, не принесут, зато обязательно заставят взыскать подлинности, а, следовательно, применить простой приём практического дзэна - сунуть свою зачумлённую голову в открытую фортку и вдохнуть полной грудью светлую печаль, занесённую нездешними ветрами в пахнущий мхами и морошкой воздух подмороженного октябрьского утра... Вот и всё, собственно. Вот что такое одна вонь. Поняла?
      -- Слова по отдельности - нет, а в целом - да.
      -- А так и надо - всё всегда в целом понимать... Так и надо. Значит, говоришь, в целом поняла? Или всё же повторить?
      -- Не надо! - отчаянно вскрикнула Йоо и насупилась. - Ты меня, Жених, наверное, за инфантильную идиотку держишь? Да? И своим интеллектом с ходу задавить пытаешься?
      -- Вот что, девушка, слушай-ка сюда. Во-первых, за инфантильную идиотку я тебя не держу, - и не потому, что держу тебя за кого-то другого, а просто пока плохо тебя знаю и, вообще, ни за кого по этой причине не держу, распространяется на тебя пока презумпция, если ты знаешь, что это такое, а вот когда узнаю тебя поближе, тогда и буду тебя за кого-нибудь держать, возможно, как раз за инфантильную идиотку. Это, во-первых. А во-вторых, почему ты всё время называешь меня женихом?
      -- А как же мне тебя называть, если я буду твоя Невеста? Суженым что ли?
      -- Ты меня ещё Избранным назови!
      -- Ну как-то ведь мне нужно тебя называть? Не дядей же Витей. В самом деле
      -- Ну, называй меня так, как моя мама называла моего отца, кадрового офицера РККА.
      -- Это как?
      -- Наверное, Пелевиным. Просто Пелевиным.
      -- Пелевиным? Ладно, Жених. Буду теперь называть тебя Пелевиным.
      Йоо задрала платье, приспустила трусики, присела на унитаз и с задумчивым выражением лица зажурчала.
      Такого коммунизма Виктор вынести уже не смог и срочно из ванной-рум ретировался.
      6.
      Пройдя в гостиную, Виктор - блин, вот оно, началось! - застигнул собаку в момент совершения циничного по своей природе преступления: Дюк, вероятно, не выдержав долгого, по его звериному разумению, одиночества, стащил со стола первую попавшуюся книгу и, примостившись на диване, приготовился плотным образом ею заняться.
      Виктор сразу, с первого взгляда, узнал это - дорогое его сердцу издание. И с отчаянным криком: "А ну-ка верни, мерзкий пёс!" подбежал к бандиту, шмякнул его по морде мокрым полотенцем и попытался вытащить из клыкастой пасти украденный том. Дюк только глаза удивлённо скосил, - ты что, мол, дурак? - но челюсти не разжал. Он, наверное, тоже питал нездоровую любовь к редким фолиантам. И кердык бы книжице пришёл, когда бы не строгая команда вбежавшей на крики Йоо. Её "фу" заставило зверя отказаться от потрошительных намерений и всё же раскрыть свои кусачки. Раскрыл. Куда ж деваться. Раскрыл. Правда, не без некоторого сожаления и не слишком спеша. За что и получил от хозяйки шлепок по загривку.
      Виктор сразу стал протирать краем полотенца обложку спасённой книги. От покрывшей её тягучей собачачьей слюны. Затем внимательно осмотрел раритетную вещь. Глубоко вздохнул-выдохнул, увидев вмятины от зубов. Но, впрочем, ничего вслух не сказал, - что толку теперь-то психовать? И безо всяких дежурных упрёков положил книгу на место.
      Тут только сообразил, что стоит совершенно голый. Совершенный, но голый. Накинул быстро, - благо тут же на диване лежал - домашний свой халат. Выспавшиеся за день драконы приняли свои привычно-угрожающие позы.
      А Йоо, не обращая никакого внимания на его запоздалое смущение, взяла ещё слегка влажную книгу со стола и принялась её туда-сюда листать, интересно ей, видимо, стало, из-за чего весь этот сыр-бор приключился.
      Книга её, похоже, чем-то зацепила, раз спросила она удивлённо:
      -- Послушай, Пелевин, а что это за книга такая странная?
      -- Почему странная? Просто очень древняя книга. Трактат о сущности Дао. Как Дао дэ Цзин. Только более продвинутый
      -- Но тут же вообще ничего не написано? - здесь же все листы чистые. Пожёванные, но чистые. - Йоо ещё раз пролистнула книгу. - Пусто, как в новой записной книжке. Старой, но новой. Что это за фигня такая? А? Что за недотыкомка? Молоком что ли написано? Да?
      -- Не тараторь. Я же говорю, что эта книга о Дао. Если и возможно написать книгу об истинном Дао, то она должна быть именно такой. Ведь Дао, которое можно выразить словами, не есть истинное Дао.
      -- Вот как! Честно? Итц кул... Пожалуй, тогда и Йоо смогла бы написать такую книгу. Запросто! За один вечер, и не напрягаясь.
      -- Вот это вряд ли, - Виктор покачал мокрой головой. - По молодости лет, ты вряд ли бы нашла нужные слова.
      -- Какие слова? О чём ты, Пелевин? Смотри, тут же ни одного слова вообще нет. Ни словечка!
      -- Почему же нет? Слова как раз есть. Только они не написаны... Понимаешь, тут основная фишка вот в чём, - чтобы вот так вот не написать ни единого слова, надо для начала их познать. И только тогда, познав все слова и ни одного из них не обронив на бумагу, возможно написать великую Книгу. И раскрыть в ней чудесную тайну Дао.
      -- Не поняла. Какая разница-то? Ну познал ты эти слова или не познал, результат-то ведь один и тот же. Пустые жёлтые листы.
      -- Ну не скажи. И то, и то - да, пустота, но это разная пустота. Ты говоришь об Уцзи, о беспредельности...
      -- Я говорю?
      -- Ну имеешь в виду... Подразумеваешь... Беспредельность Уцзи тождественна санскритскому понятию Шуньята - "пустота", но чтобы написать Книгу, надо осуществить переход от Уцзи к другой пустоте, к Пустоте с большой буквы, к Тайцзи, к Великому Пределу. Лишь достигнув Великого Предела, пустота обретает некое содержание - интенцию к действию... Понимаешь?
      -- Смутно.
      -- Как бы тебе... Вот представь, что ты целишься в птицу из незаряженного ружья...
      -- В какую птицу?
      -- Не важно. Ну в чайку, например. Вот ты целишься в чайку из незаряженного ружья, но не стреляешь. И чайка улетает. Представила?
      -- Ну.
      -- А теперь представь, что твоё ружьё заряжено, ты целишься в чайку, но не стреляешь. И она улетает... Чувствуешь разницу? Чувствуешь, что, когда ты не выстрелила в этот второй раз, в основах мирозданья, в отличие от первого раза, произошли какие-то незаметные, может быть, едва уловимые, но всё же изменения?
      Честная Йоо честно задумалась. И почти честно ответила:
      -- Вообще-то, да. Чувствую.
      -- Ну, и прекрасно. Эта вот разница и есть...
      -- Дао?
      -- Нет, что ты, это возможно только холодок от его невидимой тени, которая лишь слегка коснулась своим лёгким краем твоего юного сердца.
      -- Ясно.
      -- Да ничего тебе не ясно. Брось врать-то... - Виктор махнул рукой, о чём-то задумался, а затем спросил: - Ты слышала когда-нибудь такое выражение: "читать между строк"?
      -- Да. Не в Москве же родилась.
      - Я вот сейчас подумал, что, наверное, именно там, в пустоте междустрочия и надо всегда искать истинную бесконечность переходящую в бесконечную истину... Боже мой, какая же там, чёрт возьми, бездна... И не надо никаких слов... Ведь мысль, как известно, в процессе высказывания всегда успевает стать ложью... Именно. Эх, как бы так, в самом деле, взять, да и суметь истребить в себе это наивное представление о языке, как о чём-то, что даёт привилегированный доступ к онтологической сути, в силу того, что оно, мол, - неотъемлемая часть этой самой сути. Ведь всё равно нельзя ничего истинного описать правильными словами... Но впрочем... Но впрочем, высказанная мысль о том, что высказанная мысль есть ложь, тоже ложь... Стало быть высказанная мысль всё же может быть истинной. Наверное, может. Если она конечно изначально не ложь... Здесь надежда. В Парадоксе о Городе Лжецов. На кривых и узких улицах этого города все они и висят, бесконечные зеркала, которые только тем и заняты день и ночь, что беспрестанно и без всякого спросу множат проносящиеся мимо сущности... пожонглировал немного вслух, пугая девицу, такими вот шаловливыми обрывками Виктор, но, неожиданно сменив тему, совершая тем самым резкий поворот от высокого к низкому, спросил вдруг у неё с ноткой отеческой заботы в голосе: - Ты, подруга, есть-то хочешь?
      - Хочешь, - кивнула Йоо.
      -- На кухне пакеты разбери. Я чуть позже подойду.
      -- Ладно, - согласилась наладить быт Йоо, но прежде: - Только знаешь, что?
      -- Что?
      -- Я хотела сказать... Если уж на сцену вынесли ружьё, оно обязательно должно бабахнуть. Даже и незаряженное. Хотя бы раз в год. А если это так, то я бы не хотела быть той чайкой.
      И Йоо, оставив Виктора размышлять над этими своими последним официальным заявлением, шмыгнула на кухню. Дюк, как истинный немец, быстро изжив в себе комплекс исторический вины, как не в чём не бывало, рванул следом. На предмет чем-нибудь тоже поживиться. Тварь ненасытная.
      А Виктор, глядя им вслед, подумал про себя, что девушка не так проста, как на первый погляд кажется. Насчёт ружья вон что-то себе кумекает. И вообще... Хотя с ружьём не всё так просто. Ну да, считается, что выстрелить должно. Общее место. Но так ли всё предопределено? Вот Виктор, например, знавал чувака, который знал чувака, которому один чувак дал телефон Бога. Так вот тот чувак по этому номеру так никогда и не позвонил.
      Подумать обо всём об этом решил как-нибудь попозже и отправился в кабинет. Нужно было почту проверить.
      Но в ящике случился нынче только спам и Виктор, обругав все двадцать два лично ему известных недостатка мировой сети, тоже отправился ужинать.
      Стол был завален раскрытыми коробочками с китайской едой. Под столом хрустел кормом Дюк, умело добывая его прямо из фирменного пакета. А Йоо тихо сидела, положив буйну голову на свои по школярски сложенные руки. И ждала своего Пелевина.
      -- Чего ждёшь? - удивился Виктор. - Давай, приступай.
      -- А ложка у тебя есть? - с надеждой спросила Йоо.
      -- Ложки нет, - почесав затылок, сознался Виктор.
      -- Хм... Ты, Пелевин, как тот маленький китаёза из "Матрицы"... Что, теперь в нашем мире ложек действительно нет?
      -- Вообще-то, есть.
      -- А чего ж тогда он сказал, что нет?
      -- Ну как... Просто в дзэне для того, чтобы постичь, что ложка есть, надо сначала постичь, что её нет, - объяснил Виктор. - Знамо дело.
      -- Значит, всё-таки ложка есть?
      -- Есть, конечно. А чтобы он тогда, этот юный Ури Геллер, сгибал бы, демонстрируя свои сверхъестественные способности?
      -- Ну, если ложка есть, тогда дай мне её.
      -- А вот у меня как раз ложек-то и нет. Видишь ли, с известных пор я всё ем палочками, - пояснил Виктор, открывая один из ящиков. Достал две упаковки с бамбуковыми спицами. Одну протянул Йоо: - На, держи.
      -- Я не умею, - покачала головой Йоо, - Я тогда лучше руками буду.
      И действительно стала быстро с аппетитом поедать фунчозу руками. Ловко вылавливая пальцами кусочки зажаренного мяса. Как молодая обезьяна мякоть из кокоса.
      -- Как знаешь, - пожал плечами Виктор, кинул лишние хаси на стол и выбрал для себя коробочку с рисом.
      -- Пелевин, а что такое дзен? - через время, необходимое на то, чтобы это время прошло, спросила вдруг Йоо. Не переставая при этом жевать.
      Виктор чуть не подавился. Но прокашлялся, посмотрел на неё с упрёком, и ничего не стал объяснять, а только стих прочитал, словно трижды кистью взмахнул, прежде в чёрную тушь её обмакнув:
      пустое ведро
      в него заглянул, а там
      холод колодца
      Йоо вежливо помолчала. Лоб поморщила. Но ничего ей этот стих не открыл. В чём он и призналась честно:
      -- Пелевин, я... Я не поняла.
      -- Это не страшно, что ты Я не поняла, - ответил ей Виктор. - Поняла ты Я или не поняла, - всё это так, ерундец. Тлен это всё. Белый шум. Ветошка... Тебе Я не понять надо, а потерять. Потеряешь, вот тогда, как великомудрые говорят, и случится счастье. В потере Я суть дзэна.
      -- Да-а-а?! Выходит, когда я Я своё потеряю, тогда мне счастье будет, да?
      -- Нет.
      -- Нет?
      -- Да.
      -- Что нет? Что да? Кончай меня запутывать!
      -- Я не запутываю. Если ты свое Я потеряешь, то ты это уже ведь совсем не ты будешь. Не ты, выходит, счастье испытаешь.
      -- А кто тогда?
      -- Я.
      -- Ты?
      -- Да нет, не я, а Я. То Я, которое ты потеряешь.
      -- А-а-а. А мне, что за это будет?
      -- Буддой станешь.
      -- Буддой? Буддой... А будда - это, вообще-то, кто? А? А то кругом только и слышно про этого будду. Будда то, будда сё. Кто это?
      -- Будда? - Виктор озадачился, но нашёлся: - Будда - это человек, каким он нам явиться через двести лет.
      - Будто Пушкин?
      -- Будда - Пушкин. Только без сорокатысячного долга...
      -- Ясно.
      -- Кстати, по-старокитайски Будда обозначается словом-иероглифом "фу".
      -- Фу? Ну надо же! Это что получается, когда я Дюку...
      -- Вот именно. "Фу" - Будда, "цзяо" - учение, "фуцзяо" - буддизм.
      -- Ясно. Когда я пса поколачиваю и фукаю на него, это я его, значит, в буддизму обращаю. Нормально. Слушай, Пелевин, а буддой быть хорошо?
      -- В том весь и кайф, что Буддой быть никак. Тебе что, твой сенсей совсем ничего рассказывал?
      -- Рассказывал. Только я тогда молодой была и глупой.
      -- А сейчас - старая и умная.
      -- Нет, - взрослая и толковая. Пелевин, скажи, а в какое это мы путешествие отправимся? В свадебное?
      -- Ещё чего! Скажешь... Остынь. Путешествие - это всего лишь боевая операция по заданию Совета Командоров. Это рейд по глубоким тылам. Рейд, в который время от времени отправляют Воинов Света. Для выполнения особых заданий.
      -- Круто! - обрадовалась Йоо.
      -- Не полого, - согласился Виктор.
      -- А ты, стало быть, Воин Света.
      -- Вроде того...
      -- Круто! Это игра такая?
      -- Хм, я как-то... Впрочем, можно и так сказать. В конце концов, - что наша жизнь?
      -- Как круто! Значит и я с тобою в рейд?
      -- Да. Куда ж я тебя теперь дену? Уплочено. Пойдёшь со мной. Так что, не расслабляйся. Готовься морально. Концентрируйся. Ну, и всё такое. Миссия будет сопряжена с опасностями.
      -- Круто! А куда мы?
      -- Куда, пока не знаю. Может быть, на соседнюю улицу, может в Гваделупу, а может на Тибет. Не знаю куда. Знаю за чем. За Золотой Пулей.
      -- За золотой! За пулей!- завизжала Йоо. - Это круто!
      -- Ты кроме "круто" ещё какие-нибудь слова знаешь?
      -- Знаю. Анальный лубрикатор.
      -- Тогда лучше - "круто".
      -- Ка-ра-шо. А эта золотая пуля.... Вот про золотой укол я слышала, а про золотую пулю нет. Она для чего?
      -- Ну... Командоры полагают, что с её помощью можно будет уничтожить Чёрную Жабу, - ответил Виктор так, как оно на самом деле всё и обстояло.
      -- А кто такие командоры? А что это за чёрная жаба такая? - сразу начала пытать его Йоо, -ухватился котёнок за кончик ниточки, решил весь клубок размотать.
      -- Не гони. Много будешь знать, состаришься скоропостижно, посоветовал ей Виктор. - Впрочем... О Чёрной Жабе, пожалуй, расскажу, коль ты о ней действительно ничего...
      -- Ничего-ничегошеньки! - замотала головой Йоо.
      -- Должна же ты знать, наверное, ну, хотя бы в каких-то общих чертах, ради чего мы завтра... в омут...
      -- Да, должна!
      -- Должна-должна... В общем, так детка...
      -- Я не детка!
      -- Ладно, подруга, не злись, не кочевряжься, а записывай давай потихоньку в оперативную свою память информацию прикладного характера. Готова?
      -- Готова.
      -- Ну-ну... пионэрка... Короче, дело к ночи... Поехали. Слухай. Чёрная Жаба - это такая, понимаешь ли, малоизученная, но вполне реальная сущность, которая с самого начала времён, из самых их, что ни наесть, темнейших глубин, занимается исключительно тем, что генерирует поле особого рода.