Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

      Йоо передёрнуло. В глазёнках девичьих сверкнули молнии. Что ни осталось не замеченным Марусей. И Маруся Климова, она же Мурка, хохотнув, вскинула голову и сладко затянулась.
      Высокий был представлен как Испанский Лётчик.
      Вообще-то, его Антоньо Как-То-Там-Мигелес-Фигелес зовут. Но он всех просит называть себя Испанским Лётчиком. Он в действительности и испанец, и лётчик. Пилотирует и водит все виды транспорта. Включая космические корабли. Проходил подготовку в Центре имени Гагарина по программе Европейского Космического Агентства. Но влюбился там на свою беду в одну русскую. Всем известную Веру Надеждину. Разведёнку из космического городка. Она в то время как раз подавалкой в лётной столовой работала. Загулял с ней паря. Сорвал график подготовки. Был отчислен. Потом подвязался в Иностранный Легион. Воевал. Много раз награждался. Но однажды отказался атаковать колону беженцев. Был отдан под трибунал. Бежал. Сейчас в Армии Света. Неплохо изъясняется по-русски. В связи с этим обстоятельствам сюда и вызван.
      -- А что, над Испанией чистое небо? - спросил Виктор у Лётчика, крепко пожав его длиннопалую пятерню.
      -- Семья-то большая, да два человека всего мужиков-то, - ответил тот, легко приняв предложенную игру.
      -- Гренада? - захотел уточнить Виктор.
      -- Кордова, - покачал головой Лётчик.
      -- Сработаемся, - кивнул ему Виктор.
      -- Сработаемся, - согласился Лётчик.
      Тут подошла очередь и до представителя Восточного филиала. Азиат оказался Японским Городовым.
      -- Почему это японский, я же вижу, что он китаец, - первым делом поинтересовался Виктор у Бодрийара.
      -- Потому что служил в японской полиции, - таков был ответ. - Японское общество, конечно, весьма закрытое общество, но не до такой же степени, чтобы в японской полиции не мог служить этнический китаец. Так что прошу любить и жаловать, - китаец Ли, Японский Городовой. Боевые искусства, шифрография, связь. Русским владеет сносно, - прабабка у него русская, из харбинских эмигрантов.
      -- Почему из полиции ушли? - спросил Виктор у Ли.
      -- Я не ушёл, я убежал, - скорректировал вопрос китаец и ответил коротко, но ясно: - Якудза. Подстава.
      -- Ага, так значит, - удовлетворился Виктор столь размытым - и, пожалуй, в каких-нибудь иных инстанциях совсем не проходным - ответом. И не стал вдаваться в подробности.
      Оглядел ещё раз всех прибывших. Весёлое войско. Маруся Климова - прости любимого, Испанский Лётчик и Японский Городовой. Архетипы что ли?
      Так прямо у Жана напрямую и спросил, ничуть не смущаясь тем, что остальные услышат. Старик же на это ответил, что, мол, нет, никакие они не архетипы, а вполне себе такие индивидуальные личности. И в своём роде даже, можно сказать, уникальные.
      -- Впрочем, - заметил, продолжая Жан, - других читателей у меня для тебя нет.
      -- Так стало бы таки и нету? - улыбнувшись чему-то своему, уточнил Виктор.
      Бодрийар покачал головой. Нет.
      Ну нет, так нет. И тогда Виктор выдал принятым под команду бойцам первое своё указание:
      - Итак, господа партизаны, с этого момента вы поступаете в моё распоряжение. Жан, я правильно это понял? - Бодрийар, выслушав перевод, авторитетным кивком гиганта мысли подтвердил такое положение вещей и обстоятельств, после чего Виктор продолжил: - Поэтому жду всех вас сегодня в боевой экипировке и с полной выкладкой в двадцать три пятнадцать у чёрного входа в Театр. Приказ на Путешествие отдам на месте. Вопросы есть?
      -- Есть, - кивнул головой Лётчик, - прошу уточнить, - у чёрного входа в какой именно театр.
      -- У чёрного входа в Театр Теней, - ответил Виктор.
      -- Прости, милый, а что, в двадцать три пятнадцать тени ещё будут? облизнув кончиком языка свои тёмно-вишнёвые губы, поинтересовалась у него Мурка на певуче-акающем диалекте славного племени, населяющего навсегда пропахшие разливным пивом приблатнённые окрестности Марьиной Рощи.
      -- Вы об этом не беспокойтесь, - повернулся к ней Виктор, - Ваше дело на место прибыть вовремя, а наличие теней я обеспечу. Ещё вопросы есть?
      Вопросов больше не было. Только опять Мурка протянула в сторону певуче:
      - J'ai vu l'ombre d'un cocher, qui avec l'ombre d'une brosse frottait l'ombre d'une carrosse.
      И глубоко затянулась.
      - Что? - не понял Виктор.
      -- Я видел тень кучера, которая тенью щетки чистила тень кареты, услужливо перевёл парнишка из эскорт-агентства.
      -- Похвально, - кивнул Виктор и скомандовал. - Сверим часы, господа.
      Было московского одиннадцать пятьдесят две по полудни.
      - Итак, господа, с двенадцати ноль-ноль мною объявляется готовность "Взведённый курок", - дал отмашку Виктор.
      -- И если вопросов больше нет, все до означенного времени свободны, добавил Бодрийар. - Ну, а вас, Виктор, я попрошу остаться.
      Виктор и сам знал, что ему предстоит ещё обговорить со стариком, куда с Пулей прибыть, в случае успешного выхода в плей-офф.
      9.
      Йоо сидела на заднем сиденье вся такая надутая. Молчаливая. В окно пялилась. Короче, обиженную судьбой из себя строила. Типа ревность её, дурилку картонную, мучила. В кино, наверное, подобное видела и канонам следовала... Детский сад!
      Эх, знала бы, мартышка, как оно это на самом-то деле бывает. Как людей на куски этой шрапнелью разносит. Знала бы... Ну, ничего, время придёт, и ей достанется. Хлебнёт из червлёной чаши. Свою порцию сладостной горечи.
      Виктор этот её спектакль в зеркальце водительское - ну-ну наблюдал-видел, мимо него не прошло, да только не до смешных и малоталантливых выкрутасов ему в данный момент было. Не до девчоночьих выпендрёжов. Надвигалась конкретная боевая работа, и совсем не было у него сейчас времени на утешение, на воспитание и на сеансы психотерапевтические. К тому же, нужно было ещё целую кучу всяких организационных вопросов перед отбытием порешать.
      И он, на ребячий шантаж не реагируя, начал свои дела делать.
      Прозвонил сначала Нате - с мобилы на дом.
      -- Да, - отозвалась его нежная муза-хранительница.
      -- Ната, это я. Привет.
      -- Привет, Кот.
      -- Ната, такое дело...
      -- Опять уходишь?
      -- Опять. Ты как догадалась?
      -- А когда ты просто так звонил?
      -- Извини.
      -- Да ладно... Идёшь-то надолго?
      -- Не знаю.
      -- Я так понимаю, что ты, как обычно, на резервную связь меня посадить мечтаешь?
      -- Угу. Если тебе не в лом, конечно.
      -- Да чего уж там... Присмотрю. Лишь бы небо не затянуло окончательно.
      -- Не должно. Прогнозы шепчут.
      -- Дай бог. Что-нибудь ещё?
      -- Нет. Может только... Ну пожелай чего-нибудь что ли на дорожку.
      -- А, - это можно. Это... В общем, Кот, желаю, тебе, значит, если смерти, то вот такой, а если раны, - соответственно.
      -- Спасибо на слове добром.
      -- Не за что. Когда наблюдения начинать?
      -- Сегодня в полночь.
      -- Хорошо. Это всё?
      -- Всё.
      -- Тогда, пока-пока. Благоверный в дверь ломиться. Пойду открывать.
      -- Спасибо, Ната. И до встречи.
      Так, этот пункт отработали. С экстренной связью всё в порядке будет. Можно не волноваться. Ната - парень надёжный. Не подведёт. Теперь... Теперь надо с оружием решить.
      И Виктор дозвонился до Художника:
      -- Лёха, хайль Казимир!
      -- Казимир хайль, Витя.
      -- Лёха, дело есть.
      -- На сколько?
      -- Тысяч этак на пять. Зеленью.
      -- Что и куда?
      -- Нарисуй и подгони к подмосткам штук пять классических, один пунктирный, перфораторов штук шесть-восемь, ну и петард с хлопушками там, да прочей мелочи - сотню-другую жменей. Нарисуешь?
      -- Баш на месте?
      -- И по прейскуранту.
      -- Когда и во сколько?
      -- Сегодня, в двадцать три тридцать. Успеешь?
      -- Жди. Буду.
      -- Спасибо, Лёха.
      -- Спасибо скажешь, когда живым вернёшься.
      -- А куда я денусь, вернусь. До встречи.
      -- Ауф.
      Так, ну что. Осталось, пожалуй, только насчёт фишки решить. И если по уму, нужно бы, чтобы она тоже золотой была. Так, пожалуй, круче будет. И грамотней. Если подобное подобным, то и - подобным к подобному.
      У кого, спрашивается, такую фишку можно выпросить? А? А у того, у кого есть она. Логично. А у кого есть? Если у кого и есть, так только у Жени Гришковца. И в этом не стоит сомневаться, - барахольщик ещё тот. Мистер Коробочка.
      Виктор с Гришковцом был знаком шапочно, и где он в Москве обитает, конечно же, представления не имел. Но зато он того знал, кто такими сведениями наверняка располагает. И тут же этому, приятному во всех отношениях, человеку прозвонил внаглую.
      Трубку сначала взял какой-то малыш, мальчик лет четырёх-пяти, и Виктор не сюсюкаясь, но вежливо, попросил отнести трубу Михаилу Михайловичу. Мальчик сказал: "Хорошо", и положил трубку на рычажки. Ну, мальчик! Виктор набрал номер ещё раз. Не подходили долго, но потом, наконец, раздался хорошо знакомый голос:
      -- Аллё, слушаю вас
      -- Михайл Михайлович, это Пелевин. Извините, за ради бога, что отвлёк вас...
      -- А-а, Витенька, здравствуй дорогой. А мне, представляешь, сынок трубу свою игрушечную приносит в кабинет и говорит, что, дескать, сейчас дяденька какой-то звонил и сказал, чтоб я тебе, папа, трубу принёс. На, папа, говорит, дуди. Я пока сообразил... Ладно. Так чем обязан, Витенька?
      -- Мне, Михайл Михайлович, ваша помощь необходима.
      -- Всем, чем могу.
      -- Михайл Михайлович, я тут... Я знаю, что вы недавно наносили Жене Гришковцу визит с целью набить ему лицо ...
      -- Витенька, я тебя умоляю, да что ты такое говоришь! Что бы я, старый и больной еврей, да на такое да сподобился! Да даже в мыслях... А потом, - с чего бы?
      -- Да ладно, Михайл Михайлович, все уже об этом знают.
      -- Господи, откуда такая осведомлённость. Уф-ф... Не Москва таки, а просто деревня какая-то!
      -- Деревня и есть. А потом, Михайл Михайлович, земля же слухами...
      -- И чего ж ты от меня, Витенька, хочешь? Уж не сатисфакции он затребовать решил? Уж не секундантом ли ты, Витенька, выбран?
      -- Ни в коем разе! Мне бы, Михайл Михайлович, просто адресок его узнать. И только. И не более. Не откажите в любезности.
      И Михаил Михайлович, к стенке припёртый, не отказал.
      Нужный адрес выклянчив, Виктор, тут же попросил шефа маршрут поправить.
      Йоо, обнаружив, что машина разворачивается, вдруг из оцепенения своего вышла и заныла. Стала стонать-причитать, что, мол, Пелевин, я так устала, я отдохнуть хочу. Давай, мол, скорей меня домой к себе вези.
      Но Виктор разговорчики в строю моментом пресёк - тут вам не здесь! - и на место её поставил, предложив уё... уматывать к чёртям собачим. На все шестьдесят четыре стороны. Если такая цаца. Если краля такая.
      Рявкнул, и девонька заткнулась.
      И Дюк, перестав елозить, спрятал морду за спинку сиденья, будто бы тоже окрика испугался, - а на самом деле, как потом выяснилось, для того единственно, чтобы зажевать под шумок втихоря жареный арахис из пакетика, который кто-то засунул в задний кармашек чехла на водительском кресле. Ворюга.
      Виктор, после того как собственный его голос отзвенел, услышал запоздало, - в помещении как-то этого не замечал, - насколько непривычно и незнакомо Йоо, оказывается, произносит его фамилию. Вроде так же, как все, но всё же как-то по-другому. В её устах фамилия Пелевин звучала натурально как Пелевин, тепло и по человечески, а не так, как в последнее время везде и всюду - торговым брэндом "Пелевин".. И помимо того, казалось, что вкладывает она в его фамилию, какие-то иные, ей только одной известные, смыслы. А какие иные смыслы могут быть в его фамилии?
      И он, усмехнувшись, вспомнил к слову один давнишний случай.
      Дело было в Лондоне. Проходила встреча с тамошними его, Виктора, читателями. Публика случилась разношёрстая - слависты, журналисты, эмигранты интересующиеся, ну, короче всякие люди зашли на огонёк. Во многом, случайные, конечно. Как водится, вопросы задавались разные, порой забавные, но чаще глупые: "А что вы, Виктор, тут вот имели в виду?", "А что вы под этим вот подразумевали?", "А какие у вас творческие планы?". Будто бы он это знает. Будто он что-то помнит. Будто бы он что-то планирует. Короче, те ещё вопросики... Но старался, тем не менее, работать в соответствии с имиджем, и не выходя из образа. И, в общем-то, всё было достаточно мило. Только вдруг, ни с того ни с сего, - а встреча уже, наверное, где-то с час к тому моменту длилась, - какой-то молодой человек, у которого поверх свитера натянута была футболка с символикой киевского "Динамо", шумно встаёт со своего кресла, и энергично начинает выбираться из своего ряда. Пришедший с ним товарищ-сородич пытается удержать его, шикает, цыкает, только тот ни в какую. Ещё и возмущается громко: "Який же вин Пеле? Зовсим вин не Пеле! Бачишь, який белесенький!" И на выход. А на спине у него патриотично фамилия великого Кобзаря выведена на транслите. И номер - 11.
      Было-было.
      В зале, помнится, тишина неловкая повисла. Но Виктор произнёс через микрофон уходящему вслед: "Чёрненькими нас всякий полюбит, а вы нас беленькими полюбите!" - и отпустило. И даже аплодисменты сорвал он этой фразой, - слависты оценили шутку.
      Кстати, в тот лондонский его приезд Березовский (П.Еленин), говорят, пытался с ним встретиться. Но что-то там, видать, у него не сложилось. Не состоялась встреча.
      У него с опальным олигархом к тому времени странные взаимоотношения сложились. В форме заочной пикировки. Началось с того, что Виктор в одной своей известной книге вывел Березовского - ну, не самого, конечно, Березовского, а некую проекцию его мифологизированного образа на полотне массового сознания - в образе одного второстепенного героя. Правда, хотя и второстепенный то был герой, но зато явлен был в ключевом (не для развития сюжета, а для подтверждения ярким примером основной мысли романа) эпизоде. Борис Абрамович, судя по всему, удосужился тот роман, название которого в те времена у всех наслуху было, прочитать, и, видимо, затаил обиду. И не на то, похоже, что в романе он был прорисован персонажем отрицательным и даже омерзительным, вовсе нет. Плевать он на это хотел. Ему, быть может, даже это польстило. А на то он обиделся, что кто-то его, величайшего комбинатора всех времён и народов, посмел в придуманный не им мир поместить. Разве мог он такое потерпеть! Нет, никак не мог Борис Абрамович Березовский, по своей ментальности и темпераменту, быть объектом чужой реальности, мог он быть только субъектом (причём единственным) своей собственной. И подсуетился он, - нашёл вскоре, как и чем Виктору ответить. В ту карнавальную пору, когда отнимали у него первую телекнопку, затеял он, кто помнит, шумную пиар-кампанию с передачей контрольного пакета акций ОРТ группе "интеллигентов". Им лично отобранных. По не очень ясным критериям. В этот список включил он и его, Виктора. Мало, кто сообразил, зачем. Но сам-то Виктор этот посыл расшифровал. Мол, вот тебе, Пелевин, получай, - ты меня в свои придумки поместил без спросу, а я тебя - в свои. И мои схемы покруче твоих будут. По любому.
      Виктор, стыдно вспоминать, узнав об этом случайно из газет (кому и когда, спрашивается, чтение газет пользу приносило?), не удержался, и куда-то там даже сдуру позвонил. В какой-то там оргкомитет. Хотел выяснить, на всякий случай, что за акции и кто держатель реестра. Попутал дьявол, случился грех. Хорошо ещё вовремя проинтуичил, какоё это всё фуфло. И не стал вдаваться и ввязываться. Остановился вовремя. Не дал себя окончательно шутом выставить.
      Но от мобильника после того звонка в тот самый оргкомитет настолько пёрло серой, что трубу пришлось сменить. А они тогда вовсе не сто баксов стоили, между прочим.
      Вот так вот, - были дни весёлыя...
      Где, кстати, едем?
      За оконцами таксо витрины кромсали как попало пространство летящих сквозь и прямо улиц на сотни миллиардов скользких брызг, которые, ссыпаясь на поляны земляничных вспышек, вминались тут же резиновым шуршанием и визгом в плёс мокрого от слёз асфальта. И фонари на эстафете света струили вяло жёлтым, подсвечивая коды кривого от порывов ливня. И ливень затухал. И в сон клонило... Но пару резких поворотов. Спуск по щебню. Какие-то "хрущобы". Старушка у подъезда под зонтом. Потусторонний тихий разговор - и сдали задом. Всё, командир, кажись, добрались. Сдаётся мне, шта энта нужный дом.
      Уходишь ты, Варвара.... Волчица подлая... И подлая при том...
      -- Чего, говоришь, командир? - не разобрал водила.
      -- Счётчик не вырубай, говорю, я скоро, - ещё раз попросил Виктор.
      Гришковец не открывал долго. Хотя Виктор кулаков не жалел и тарабанил настойчиво, - соседи по клетке и те дверью скрипнули, - здрасте, бдительные вы наши!
      Звонка в природе не имелось, - вот в чём весь сикось-накось, гром и молния. Но оно и понятно. Квартирка арендованная, - чего ж на модернизацию чужого тратиться. Дураков нету.
      Ну, ещё разок. Тук-тук-тук, - кто-кто в теремочке живёт? Кто-кто в неказистом... Тишина.
      Хотел уже спускаться не солоно, когда за дверью зашуршало. Кто-то в глазок сподобился. Потоптался, решаясь. Ну, а затем ключ в замке трижды провернулся, дверь приоткрылась, и стёкла знакомых очков сверкнули, наконец, в полумраке.
      -- Ну, здравствуй, Женя. Разбудил?
      -- Да нет... Просто... - Гришковец непроизвольно коснулся рукой до буро-жёлтого синяка на скуле, и ещё зачем-то глянул Виктору через плечо с опаской.
      -- Войти-то можно?
      -- Да, конечно. Входи, - пригласил Грищковец.
      -- Я в комнату проходить не буду, я не надолго, - попав в прихожую, объяснил Виктор. - У меня, Женя, к тебе дельце есть небольшое.
      -- Какое дельце?
      -- Сначала ответь, - ты свою знаменитую коллекцию с собой возишь или как?
      -- Коллекцию?.. Да, после того, как квартиру в Кенигсберге грабанули, с собой всегда стараюсь. Как передвижник.
      -- А сейчас?
      -- С собой.
      -- Слушай, а у тебя там фишки есть?
      -- Не понял. Какие ещё фишки?
      -- Обычные. Из детских игр. Помнишь, пешечки такие пластмассовые. Разноцветные. Помнишь? Ну, вспомни, игры такие со стрелочками, с кубиками.... "Знай Правила движения", "Приключения Винни-Пуха", "Морское сражение", "Монополька" позже... Помнишь?
      -- Ну.
      -- Фишки там в комплекте были. Помнишь.
      -- А! Ну да, конечно.
      -- Так есть у тебя такие фишки?
      -- Не знаю.
      -- Жень, ты тормоз, да? Или просто медленный газ?
      -- Чего ты... Просто глянуть надо. Всего не упомнишь.
      -- Ну так давай глянем!
      -- Давай.
      Гришковец неторопливо сползал в комнату за стулом, взгромоздился на него и нырнул в антресоли.
      А Виктор подумал, что вот Гришковец хотя и гений, а ведь не погнушался простому человеку помочь. Хороший человек. Отзывчивый. И за что его только Михайл Михайлович так приветил? Хотя, ведь Михайл Михайлович тоже гений. Бесспорно. Ну вот. Это ворон ворону глаз не выклюет, а гений гению... Ещё как! Запросто.
      А евгениальный Гришковец тем временем, погремев какими-то банками, уронив себе на голову вязанку старых книг, пару раз чертыхнувшись, и один раз чихнув, вытащил, наконец, кряхтя, огромный фибровый чемоданище. Без ручки, конечно.
      Во чреве этого бегемота обнаружилось много милой сердцу всякого советского ребёнка трухи: целый выводок щербатых шариков из мутного технического стекла, а также - стальных легированных из раскуроченных подшипников; рота оловянных солдатиков; десяток гуттаперчевых ирокезов; несколько единиц боевой игрушечной техники; моделька синий "копейки" с выломанным капотом; круглая коробочка из-под мятного зубного порошка, хранящая горсть изумрудов из бабушкиной броши; два рулона пистонов; стопка "переводок" с любимыми дембелями гэдээровскими красотками; обёртки от первых советских жвачек "Калевала"; бронзовая медаль "За оборону Сталинграда" и алюминиевая памятная "Пуск Саяно-Шушенской ГЭС"; толстенький кляссер с марками на оригинальную тему "Флора и Фауна"; пионерский значок с картаво-кудрявым мальчиком; театральный номерок "ТЮЗ - г. Челябинск - 1254"; засушенный майский жук в пожелтевшей спичечной коробке производственного объединения "Гомельдрев"; пасик от магнитофонной домовины "Днепр"; офицерский крылатый значок "Специалист 1 класса", открытка с Гойко Митичем в роли Большого Змея; почётная грамота "Победителю второго этапа Всесоюзного пионерского марша "Мой труд вливается в труд моей республики"; и самопальный свинцовый кастет; и пара подклеенных эпоксидной бабин; и девятнадцать пулек для "мелькашки" в распечатанной коробке; и лента от бескозырки с надписью "Отважный"; и зелёная кокарда с отцовской полевой фуражки; и отцовский же жёлтый парадный ремень с золотой овальной пряжкой; и пуговица от фирменных штанов "Ли Купер", и несколько монеток номиналом в пять злотых; - и много чего ещё, - и помимо того: "чижик", с выжженными на его гранях рунами, и теннисная ракетка с выщипанными по незамысловатому узору шипами; и разнокалиберные игральные кубики, и - ура! - искомые фишки.
      Фишек набралось с десяток. Только не было среди них золотой. На что Виктор вслух и посетовал. И тут его Гришковец удивил, - взял и, не мудрствуя лукаво, обернул жёлтую фишку в золотистую конфетную фольгу, которую со дна всё того же чемодана пятернёй-драгой намыл. Получилась в аккурат себе такая вполне золотая фишка. Фикса девятьсот девяносто девятой пробы из тульского самоварного лома подпольной стоматологической выработки.
      Виктор руки свои к ней алчно протянул, но не тут было. Гришковец её быстро за спиной спрятал. Потребовал чего-нибудь в обмен. Виктор предложил денег, но Гришковец отрицательно мотнул головой - не катит. Виктор начал лихорадочно рыться в карманах и - о, радость! - укололся в глубине своих шаровар о заколку нагрудного знака "Почётный железнодорожник".
      -- Где взял, - удивился Грищковец.
      -- Путин вручил, - не стал Виктор лукавить и колесить турусы, самолично.
      -- В Георгиевском зале?
      -- На Киевском вокзале.
      И ченч благополучно состоялся.
      10.
      Всё шло по плану.
      В двадцать три сорок восемь, имея в запасе минут пять ефрейторского зазора, Виктор уже выстукивал спартаковские позывные об гулкую служебную дверь Первого И Последнего Столичного Театра Теней.
      Долго долбиться не пришлось. Предупреждённый Асмодей, местный страж-хранитель ночной, человек слова, инвалид и в обоих смыслах кавалер, которого Японский Городовой как-то потом назвал "кагемуся" - "тенью воина", уже поджидал их. И открыл без промедленья.
      Поучив в качестве пропуска обещанный билет на Киркойровроева и пакет с бухлом и жоревом в качестве поощрительного бонуса, а также - это обязательно - деньги за ту мебель, которая всенепременно вскоре будет навсегда театром утрачена, чувак обрадовано встрепенулся и, весело прихрамывая на обе ноги, повёл вооружённый до зубов отряд на второй этаж, как и было ранее высокими договаривающимися сторонами запротоколировано, - в общую артистическую гримёрку.
      Когда бойцы - сначала с разведкой пёс, а следом и все остальные - вошли в густо пропахшее трудовым сценическим потом, водочно-табачным перегаром и театральным гримом помещение, хромой бес осторожно закрыл за ними дверь и двинул, шурша гуманитарной помощью, к себе в кандейку. На цыпочках, прикрывать отход. Ну, и за их отъезд, да благополучный дела исход пропустить первую-вторую. И третью. Эту уже, - как заведено меж служивыми людьми, - за тех, кто, как и он, волею судьбы-индейки зябнет на боевом посту. Или, наоборот, - на стрёме.
      Ну, а тем временем в гримёрке полным ходом началось развёртывание навигационного оборудования. Безо всякого промедления. И слажено.
      Японский Городовой и Испанский Лётчик, не произнеся ни слова, дружно подхватили и вынесли на середину ветхую тумбу с заляпанным непонятно чем зеркалом. На поверхности этого трюмо, смахнув на пол какие-то пыльные коробочки, пустые флаконы, а следом и засохший букет свекольно-бордовых роз, торчащий из литровой, наполненной болотной жижей с плавающими в ней бычками, вульгарной банки, Виктор расстелил карту одигония, поставил на исходный кружок золотую фишку, достал из мешочка каменный кубик и негромко, но уверенно скомандовал стоящим полукругом Воинам Света:
      -- Господа партизаны, прошу внимания! Всем слушать сюда! Зачитываю приказ на Путешествие.
      Убедившись, что все ему внимают, за исключением пса, который, не чувствуя всей важности момента, недисциплинированно рылся в театральных костюмах, кучей сваленных на дранном диване, - и бог с ним, - Виктор начал:
      -- Первое. Сведений о противнике не имею. Второе. Во исполнение Директивы Совета Командоров номер такой-то от такого-то числа приказываю: отрядом в составе - семьсот седьмой - отправляюсь лично, сто первый Испанский Лётчик, сто двадцать первый - Климова Мария, шестьдесят девятый Японский Городовой, юнга - Уркина Н. Ч., воин-пёс - доберман Дюк - в кратчайшие сроки совершить рейд по маршруту: Театр Теней - Последняя Пещера с промежуточными остановками в соответствии с местоуказаниями одигония с целью... - Виктор ещё раз оглядел всех присутствующих и продолжил: - С целю: в любых условиях обстановки завладеть сакральным объектом Золотая Пуля. Третье. В период прохождения маршрута при переходе на радиосвязь пользоваться условно-кодовой таблицей. Открытый текст использовать в случае внезапного нападения, а также опасности, угрожающей жизни члена отряда или жизни гражданских лиц. Четвёртое. Огонь на поражение открывать, согласуясь с пунктами четыре, пять, девять статьи тридцать восемь Общего Устава Воинов Света с поправками на голос собственной совести. Пятое. В случае моей гибели командование отрядом принять на себя Испанскому Лётчику. Шестое. Поименованный личный состав поставить на все виды довольствия. Седьмое. Об исполнении миссии немедленно доложить Дежурному Командору. Всё. Где-то во Вселенной. Город Москва. Дата. Подпись. Майор Африка. Это я. Вопросы есть? Вопросов нет. Прошу всех подойти и расписаться за доведение.
      После чего вытащил он свой верный "Мон-Бланк", и все двуногие этой его знатной ручкой по очереди в приложении к приказу расписались. Для Истории. Молча.
      Только Йоо - что взять, ребёнок - спросила у него тихо:
      -- А почему это я вдруг юнгой?
      -- Не хочешь быть юнгой, будь фрейдой, - предложил ей Виктор на выбор.
      -- Фрейдой? - переспросила Йоо, скосившись на Мурку, и покачала головой: - Не-а, тогда лучше юнгой.
      -- Как знаешь, - пожал плечами Виктор.
      Йоо расписалась. Потом подошла к Викктору вплотную, вытянулась на цыпочках и прошептала ему прямо в ухо:
      - Шесть часов назад я говорила, что пойду с тобой хоть на край света. Знаешь, что с тех пор изменилось?
      - Что?
      -- Ничего.
      -- Точно ничего?
      -- Точно.
      - Что ж, ничего никогда не меняется, только это ничего почему-то не меняется всегда очень быстро, - прокомментировал Виктор, отстранился от неё аккуратно, забрал перо и поставил крестик за Дюка, а потом взглянул на свои отнюдь не золотые, но зато точные, и объявил: - Всё, господа, тютелька в тютельку. Ноль-ноль. Пора.
      Осмотрел ещё раз кубик со всех сторон, трясонул его в неплотно сжатом кулаке и - Бог нам щит! - несильно швырнул на стол.
      Выпала неосновательная "тройка".
      И едва только кубик прекратил катиться и замер, свет в гримёрной сразу начал густеть, - густеть и распадаться на куски. На какие-то совершенные обрывки.
      У Йоо от удивления округлились глаза.
      Но опытные бойцы - им не впервой - были в курсе, что эти его лохмотья ещё не являются конечным продуктом распада. И то: словно подкисшее молоко при нагревании, принялся мгновеньем позже рваный свет сворачиваться в комочки. И каждый этот световой катышек, вращаясь, вытягивался и принимал затем форму миниатюрного веретена, а общее их круговое движение образовывало мощный энергетический вихрь, в центре которого золотился конус фишки.
      Дуалистические веретёна фотоновых сгустков с каждым мигом ускоряли своё вращение. Тонкие световые нити-лучи, которые легко отматывались от них, стали сплетаться между собой в единое, становившееся всё более и более плотным, полотно. Вот как раз эту-то, - накрывшую Воинов растревоженного Света лёгким покрывалом, - мерцающую ткань и предстояло Виктору, сделав ход фишкой, пересечь или прорубить. Это уж в зависимости от силы поля - всегда разной - что-нибудь одно: либо пересечь, либо прорубить. Но именно так, двинув фишку, - надлежало ему прорвать единую ткань времени и пространства, открыв, тем самым, своему отряду трафик в пределы и дали иной реальности.
      Каких-нибудь пару-тройку тысяч лет назад умел это делать всякий неумытый книжник, - делов-то! Сейчас же люди за ненадобностью позабыли это своё умение. И только обиходный язык, потеряв первоначальный сакральный смысл и несколько исказив, сохранил в выражениях "рубить фишку", "прорубать фишку", "сечь фишку" и "просекать фишку" память об этой немудрёном навыке.
      Виктор огляделся, - все ли готовы.
      Мужики те в норме. Йоо рядом, по-прежнему, - с распахнутыми от впечатлений глазами. Мурка, наоборот, глаза закрыла. Для неё это всё, конечно, трудовые будни. Насмотрелась уже тётка на подобные чудеса.
      Но, в общем, все в порядке. И всё в порядке. Можно двигать.
      И Виктор уверено поставил фишку на кружок номер 3 - Буряндай.
      Поставил и вспомнил про пса. Оглянулся, - где он? И с удивлением, щурясь от нестерпимо ярких вспышек, увидел, что настойчивый доберман отрыл таки в куче барахла какого-то человека, - из пёстрого вороха высунулась чья-то небритая и припухшая рожа.
      Виктор блякнул в сердцах, дёрнулся, но уже было поздно, - следующее мгновение окунуло его в кромешную темноту, а когда она, как негатив в ванночке с проявителем, немного посерела, он уже обнаружил себя стоящим на раздолбанном полотне ночного шоссе.
      Мало того, - тёмной бесформенной грудой, с приличной крейсерской скоростью, неслась на него, слепя дальним светом, машина неразличимой марки. Во угораздило-то!