ГЛАВА 1

В один прекрасный июньский день, ровно в полдень системный администратор газеты «Вечерний проспект» и с ним рекламный менеджер, по совместительству журналистка, отправились грабить художественный музей.

Они вышли на залитый солнцем бульвар и тоскливо переглянулись. Грабить храм искусства не хотелось, но отступать было уже поздно.

– Ну что… – Сисадмин задумчиво почесал в затылке. – Сати, сколько нам дадут, если засыплемся?

– Года три, не меньше, – мрачно ответила будущая подельница. – Если отягчающих обстоятельств не будет. Если мы никого из музейных работников не пришьем по ходу дела.

– Ого! Это ж у меня дочка во второй класс ходить будет, когда я…

– Ладно, Никита! Выхода у нас все равно нет. Или грабеж, или два красивых трупа. – Она поглядела на сисадмина оценивающе и уточнила: – Один красивый труп. Мой. А второй – так себе. Все! Поздняк метаться! Выходим на Красную линию – и вперед.

И они пошли.

Ограблению предшествовали, между прочим, еще кое-какие события, и случились они несколькими днями раньше.

В замечательном городе, где все это происходило. Красной линией окрестили главную улицу. Была она недлинной и тянулась от одной площади до другой. На первой, той, что возле реки и парка, серой громадой возвышался Дворец профсоюзов, а рядом с ним сверкал свежепокрашенными куполами огромный новенький собор, построенный точно на месте старого храма, который был уничтожен в годы революции. На другом конце Красной линии располагалась вторая городская площадь, с фонтанами, клумбами и высокими коваными фонарями. Здесь стоял местный «Белый дом», на пятом этаже которого, как всем было известно, находился просторный кабинет губернатора. Говорят, губернатор любил иной раз с задумчивым видом смотреть на площадь, особенно по вечерам, когда зажигались неяркие матовые фонари и включалась разноцветные огни подсветки фонтанов. Неспешно прогуливавшиеся горожане были настроены мирно и благодушно поглядывали наверх, где теплым желтым светом сияли окна губернаторского кабинета.

К зиме благодушие горожан исчезало, и они становились раздражительны. Причина этого объяснялась до безобразия просто.

Пару лет назад, когда на Красной линии затеяли реконструкцию, отцы города не поскупились и сделали широкий жест, вымостив любимую горожанами площадь неимоверно дорогим мрамором, отполированным до глубокого зеркального блеска. Главная площадь, покрытая благородным камнем, должна была поставить наконец жирную точку в затяжной негласной борьбе между двумя близлежащими городами, каждый из которых желал называться столицей края. Жители соседнего города не имели, конечно, такой замечательной Красной линии, тщательно отреставрированного исторического центра и памятников культуры, зато у них было море, и они этим неимоверно кичились.

Наличие же площади, вымощенной мрамором, должно было разбить наглых претендентов в пух и прах. «Да, – небрежно говорили горожане, наблюдая за тем, как одевается в камень центральная площадь. – Моря у нас нет. К чему нам оно? Зато у нас есть площадь. Серый мрамор. Знаете, сколько он стоит?»

Это было летом.

Другие свои качества серый мрамор явил зимой, когда продуваемая ветрами площадь внезапно уподобилась катку. Стоило прохожему ступить на скользкий промерзший сверкающий мрамор, стоило ударить в спину сильному ветру, как несчастный пешеход, размахивая руками, летел вперед, словно на коньках. Самым ловким удавалось ухватиться по пути за чугунную решетку фонтанов, остановиться и продолжить путь на четвереньках. Остальные выписывали пируэты по ледяному полю до тех пор, пока порывом ветра их не швыряло на заснеженный газон. Достигнув наконец тротуара, горожане долго приходили в себя, свирепо грозя кулаками окнам пятого этажа и изобретательно матерясь.

Поэтому зимой губернатор в окно не смотрел.

К лету кошмар заканчивался и площадь снова становилась любимым местом горожан.

Правда, этим летом все было как-то не так.

То ли кто-то свыше решил, что город окончательно погряз в грехах, то ли по какой другой причине, но в начале июня на улицы высадился настоящий десант проповедников невнятной религиозной конфессии. Молодые люди бродили по учреждениям, бубнили в телефонные трубки, останавливали прохожих на улице и, проникновенно глядя в глаза, тихим голосом интересовались, не желают ли горожане посвятить свою жизнь искуплению собственных грехов.

Ответы получали самые разнообразные.

Больше всего жителей раздражало то, что «десантники» покусились на святая святых – главную городскую площадь и с самого раннего утра бродили возле фонтанов, зажав под мышками пачки красочных буклетов.

Вот и нынешним ясным утром на площади появились несколько похожих друг на друга молодых людей. Они остановились возле решетки фонтана и деловито огляделись. Один из них сразу наметил жертву – молодого парня в стандартной городской униформе – джинсах и черной майке – и направился прямиком к скамейке, где он сидел.

– Добрый день!

– Здравствуйте! – доверчиво откликнулся тот, положил на колени пластиковую папку и уставился на миссионера снизу вверх голубыми глазами.

– Мы с вами не знакомы, но мне бы хотелось поговорить с вами. Не хотите ли вы посвятить свою жизнь… словом, читаете ли вы Библию?

Тут он разглядел картинку на футболке парня – там был изображен зверского вида мужик с бензопилой в руках, а внизу тянулась надпись «Добрый патологоанатом ищет работу» – и поперхнулся.

– Конечно! – с готовностью отозвался парень. – И очень часто. Почти каждый день читаю. Да вы присаживайтесь, побеседуем!

Представитель конфессии тут же воспользовался приглашением.

– А вы думаете о Боге? – мягко спросил он, перебирая пестрые брошюрки.

– Постоянно!

– Это очень хорошо. Это очень важно! Тогда, может быть, вам интересно будет посетить наше молитвенное…

Тут он осекся: в глазах собеседника блеснул огонек.

– С удовольствием! – вкрадчиво отозвался тот, не сводя горящего взгляда с проповедника и зловеще понижая голос. – Пойду с вами куда угодно! На молитвенное собрание? Прекрасно! Я давно мечтал там побывать. Но вначале – о делах. Не хотите ли подписать вот это?

В руках у парня словно сам по себе появился пожелтевший лист бумаги. «Десантник» прищурил глаза, вчитался и обомлел. Острым готическим шрифтом на листе было крупно написано: «Контракт о продаже души». Свет померк у него перед глазами. На мгновение показалось, будто во взоре его собеседника полыхнул багровый огонь, по влажной земле клумбы прошуршал хвост, и острое раздвоенное копыто выбило искру из мраморной плиты.

– Ну как? – настойчиво спросил парень и придвинулся ближе. – По рукам?

«Десантник» сорвался с места и бросился прочь.

– Я великий Ахуромадза, покровитель дэвов и повелитель духов! – крикнул вслед ему дьявол и зловеще захохотал.

С соседней скамейки поднялась темноволосая девушка, приблизилась к сатане и протянула гамбургер в бумажной салфетке.

– Слушай, Ахуромадза… или как там тебя, ты чего людей пугаешь? Я нарочно подходить не стала, хотела поглядеть, чем дело закончится.

– А что, правда здорово? – довольным голосом отозвался парень, впиваясь зубами в гамбургер.

– Не то слово. Видел, как он убежал? Кстати, Ахуромадза – это кто?

– Хрен его знает! Слово просто страшное. Но как я в роль вошел, а? Сати, тебе оставить половину? Нет? Ну и хорошо. Есть хочу, прям как тот самый Ахуромадза.

– Талант у тебя людей пугать, Никита. А это что за бумажка?

Никита довольно заржал.

– A-a, это самое главное, – проговорил он с набитым ртом. – Вот гляди. – Он вытащил из папки потрепанный листок.

– «Контракт о продаже души»… – прочитала вслух Сати. – Понятно… С каких это пор системные администраторы стали души покупать? Денег, что ли, много? Тоже мне, Чичиков!

– Ха, да ты видела, как он напугался?! Ого! А контракт я за десять минут смастерил на компьютере. У меня шрифты есть всякие, вот я и подобрал готический. И программу нашел такую… создает эффект старой бумаги. Слушай, эти проповедники достали уже, по городу не пройдешь! Ну, я и решил…

Сати покачала головой.

– Да, Никита… Где-то не там ты работаешь. Тебе ж в актеры идти надо, по тебе сцена плачет. Даже не плачет, а рыдает!

– Не, – отмахнулся сисадмин, дожевывая булку. – Хватит того, что жена актриса. Если еще и я в искусство подамся, нам есть нечего будет. Ну, куда мы сегодня идем?

Сати достала из кармана блокнотик, полистала.

– Так… в художественный музей. Заказали они небольшую рекламную статейку.

– В музей?! Откуда у них деньги на оплату рекламной статейки?

– Грант получили, – пояснила Сати, убирая блокнот. – Сделаешь три-четыре снимка. Можешь даже больше – про запас. Но три они тебе оплатят гарантированно. Разумеется, как всегда, держи язык за зубами и ни слова Аверченке! Он, конечно, мальчик тихий, но если узнает, сколько денег просвистело мимо его кармана из-за нас с тобой, может и рассердиться.

Никита понятливо покивал. Аверченко был штатным фотокорреспондентом редакции, и именно его Сати полагалось брать на все съемки. Особенно на рекламные, за которые платили в три раза больше, чем за обычный фоторепортаж в номер. Но Сати изворачивалась как могла и под всяческими искусными предлогами от этого сотрудничества увиливала. Во-первых, молодой фотокор еще только постигал азы ремесла и мог легко завалить ответственную съемку. Во-вторых, при своем довольно щуплом телосложении он обладал поистине богатырским аппетитом и этим постоянно конфузил Сати. Горожане, даже рекламодатели, отличались необыкновенным радушием и норовили усадить гостей из популярной газеты за стол, и вот тут-то Аверченко, радостно потирая руки, с готовностью откладывал фотоаппарат и брался за ложку-вилку. Никакие пинки под столом не помогали: фотокор считал визит законченным только тогда, когда ничего съедобного у хозяев больше не оставалось. Легко понять, почему Сати предпочитала на съемки брать своего старого приятеля – системного администратора Никиту. Тот заявлял, что идет в «Компьютерру» за деталями, и с чистой совестью надолго исчезал из редакции. Знакомы они были давно и прочно, помимо основной работы два раза в неделю вместе бегали на халтурку: Никита верстал шестиполосную газетку для Управления железной дороги, а Сати строчила хвалебные заметки о железнодорожниках-передовиках.

– Как ты можешь эту гадость есть? – брезгливо поинтересовалась Сати, глядя, как приятель уписывает гамбургер. – Ведь сплошной холестерин и химия!

– Нажористые химикалии, ага… – невнятно пробубнил тот, прожевывая кусок. – Вкусно зато! Я сегодня не завтракал.

– Пельменей бы лучше купили в «Тропиках», чем химикалиями травиться.

– Одно другому не мешает. Пельмени-шмельмени… Нету у меня денег на пельмени.

– У меня есть. Зайдем? Даже на пиво хватит.

– Мы к клиентам идем, какое пиво? – ненатурально возмутился Никита, однако с готовностью поднялся на ноги. – Разве что жвачкой зажуем? На жвачку у меня хватит.

Когда-то «Тропики» были замечательным кафе-подвальчиком «Русский квас». Прямо посередине зала тут стояли огромные деревянные бочки, из которых в тяжелые кружки цедили квас, сваренный по старинным рецептам. Еще кафе славилось мороженым, самым вкусным в городе; подавали его в металлических вазочках, щедро полив брусничным вареньем. Но несколько лет назад, к негодованию горожан, «Русский квас» исчез и появилось на его месте новомодное кафе «Тропики». Квас и мороженое пропали вместе с тяжелыми дубовыми столами, резными табуретами и деревянным панно на стене в виде жар-птицы. Подвал разделили на кабинки-купе, поставили белые пластиковые столы, шаткие легкие стульчики, а подавать стали пиво и пельмени. Совсем другая публика зачастила в подвальчик.

Сати и Никита произошедших перемен не одобряли, но все еще любили забегать сюда по старой памяти.

Однажды, правда, они своим предпочтениям чуть было не изменили. Стояли как-то раз на верхних ступенях лестницы возле кафе и пересчитывали наличность, пытаясь определить, хватит ли на пару порций пельменей и пива или придется обойтись только пивом. Внизу, возле тяжелых зеркальных дверей курили посетители «Тропиков», два крепких парня неприметной внешности, и тихо беседовали о чем-то. Один из них увлекся рассказом, махнул рукой – и что-то негромко звякнуло об асфальт. Сати глянула, и рот ее открылся сам собой: на серых плитах лежал пистолет. Парень, не прерывая беседы, поднял пушку и привычным движением засунул куда-то под мышку. Потом они с приятелем докурили, загасили бычки в вазоне с левкоями и вернулись в кафе. Сати с Никитой переглянулись, подумали и решили сегодня в «Тропики» не ходить, а зайти вместо этого в «Чайную», где за сравнительно небольшие деньги можно было выпить чаю с медом и отведать горячих блинов.

Сегодня посетителей с пистолетами у входа в подвальчик не наблюдалось.

Сати и Никита спустились вниз по каменным ступеням, вошли в полутемный зал. Народу было немного. Сати огляделась и предусмотрительно заняла место в самом дальнем углу: не хватало еще, чтобы кто-нибудь из знакомых увидел, что в разгар рабочего дня они с Никитой пьют пиво.

Расторопная официантка принесла пластиковые тарелки с дымящимися пельменями, поставила на стол две кружки пива.

– Что там снимать-то надо, в музее-то? – Никита щедро выдавил на пельмени майонез из пакетика, перемешал и принялся за еду, поглядывая на Сати. Съеденные недавно «нажористые химикалии» совершенно не повлияли на аппетит сисадмина. Сати, набегавшись с утра по рекламодателям, тоже отдавала должное пельменям.

– Ничего особенного, – сказала она, жуя. – Разрушили дом где-то на окраине, нашли сундуки со всякой рухлядью… Что строители не поперли, то отнесли в музей. Черепки там, тряпки и все такое. Небольшая заметочка. Главное – они оплатят.

– И то хорошо. – Никита отхлебнул пива. – Сколько ж можно бесплатно для них писать! Ну, я имею в виду, за одни только гонорары.

– Они же бедные, – пояснила Сати и придвинула поближе кружку с пивом. – Зато люди там хорошие. Ну, вот и пишу иной раз для них за здорово живешь. Ну, там, «открылась выставка», «закрылась выставка». За это они меня в запасники музея пускают.

Никита хмыкнул и тоже отхлебнул пива.

– Что там интересного, в запасниках-то?

– Никита, ты не поверишь. – Сати задумчиво прожевала пельмень. – Ни-че-го…

Сисадмин заржал.

– А завтра ты с работы можешь свалить? После обеда?

– Смотря для чего, – рассудительно ответил Никита.

– Рекламная съемка бытовой техники. Будешь холодильники фотографировать в магазине. Ты представляешь, эти доверчивые люди уже перечислили деньги за рекламу. Еще не читали мой шедевр, а уже заплатили. Ну и ну! Просто хочется рыдать от умиления! Сейчас адрес найду.

Сати принялась шарить по карманам: нужные телефоны она частенько записывала на обрывках бумажек, трамвайных билетах и даже денежных купюрах – когда они у нее, конечно, бывали.

Никита покачал головой, глядя, как на столе между тарелками появляется приличная кучка всякого мусора.

– Слушай, у тебя же мобильник есть. Забей туда все телефоны – и дело с концом. Вот это что? – Он оживился. – Пропуск в венерологический диспансер? А это? Запись в салон интимной стрижки? Это что – наши рекламодатели?!

– Ну а что, по-твоему? – недовольным голосом осведомилась Сати, продолжая поиски. – Вендиспансеру реклама не нужна, что ли? Забить номера в мобильник – это бы хорошо… да для такой технической идиотки, как я, то, что ты предлагаешь, – непосильная умственная задача.

– Ну давай я сделаю.

– Нет уж. – Сати нашла наконец нужный телефон: он был записан на визитной карточке Центра восточной медицины. – Так еще хуже может получиться. Я тебе рассказывала, какая со мной оказия по весне приключилась?

– С тобой что только не приключается. – Никита вымазал пельменем майонез с тарелки и отправил в рот.

– Я однажды в общественном сортире… ничего, что я это за столом рассказываю?

Он махнул рукой.

– Сортир-шмартир… говори дальше!

– Решила шнурок на ботинке завязать. Поставила ногу на край унитаза, наклонилась – и бац! Полетел туда мой сотовый, а потом, в качестве бонуса – темные очки! И заметь, выловить не смогла. Правда, я и не пыталась. Очки-то можно было достать, но… понимаешь…

– Понимаю, – сказал Никита, шумно отхлебывая пиво. – Значит, завтра после обеда – бытовая техника? Ясно. А теперь слушай новость. – Он понизил голос.

Новости касались работы. Сисадмин, фыркая в кружку, поведал, что шеф сдурел окончательно: мало того что наловчился искусно печатать левые тиражи, так представляешь, до чего дошел! Вчера типография отпечатала тираж какой-то скинхедовской газетенки.

– Тираж крошечный, заплатили копейки, скажи, зачем нам с этим связываться?! Газета запрещенная! Ребята знакомые говорили, будто скины хотели ее в краевой типографии печатать, да только их оттуда поперли, так они к нам пришли. А шеф и не подумал отказаться!

Сисадмин погонял по тарелке последний пельмень, пытаясь подцепить его пластиковой вилкой.

– Чувствую, будут у нашего шефа громадные неприятности из-за этого. А может, и у нас у всех…

– Да, маразм у него, – согласилась Сати, рассовывая по карманам бумажки с телефонами. – Да ладно. Наше дело маленькое. Ну что, идем в музей?

На Красной линии было оживленно: город готовился к визиту высоких гостей, и на центральной улице с утра работали реставраторы.

Городу медленно, но верно возвращали исторический облик: со старых домов снимали штукатурку, обнажая благородную кирпичную кладку, восстанавливали крыши с затейливыми куполами и башенками, возле центрального гастронома скалывали асфальт, заменяя его старинной брусчаткой, обнаруженной недавно при археологических раскопках. Вдоль тротуара, за кованой фигурной решеткой, тянулась неширокая лента цветника. Возле остановки стояла тоже стилизованная под старину тумба, сплошь залепленная театральными афишами – напротив располагалось здание театра драмы.

Сати покосилась на афиши и хмыкнула. Местный театр снискал в городе огромную известность, но не своими постановками, а тем, что за полгода умудрился погореть три раза, причем самым настоящим образом. В первый раз пожар погасили быстро, во второй – огонь сильно попортил зрительный зал, когда же «драма» возгорелась в третий раз, пожарные не успели вовремя подъехать, и здание выгорело изнутри почти полностью. Рассказывая о третьем пожаре, Никита особенно сокрушался из-за того, что в огне погибла сумка с детскими вещами, которую его жена накануне оставила после спектакля в гримерной.

– Они что, на себе воду таскали, что ли? – проворчал он, снова вспомнив о потере и приходя в раздражение. – Гляди, вот театр. Вон, – он махнул рукой в сторону, – сразу за площадью – пожарка. Пешком бы и то быстрее добрались!

– Ладно, не расстраивайся, – рассеянно сказала Сати; она слушала эту историю уже не в первый раз. – Подзаработаем в этом месяце на рекламе, купишь дочке чего-нибудь…

Повеяло запахом хорошего кофе. Рядом с театром недавно открылась кофейня, самое модное заведение города, где подавали изумительный кофе, горячий шоколад и фирменные йогуртовые пирожные. Цены, впрочем, тоже были вполне фирменные, так что Сати заходила сюда не часто, разве что после большого удачного заказа. Художественный музей к числу богатых заказчиков не относился, тем не менее Сати ходила туда с удовольствием: искусствоведы рассказывали занимательные истории, водили по запасникам, показывали всякие редкости, а однажды даже позволили сфотографироваться за рабочим столом последнего генерал-губернатора.

Собственно говоря, трехэтажный особняк, в котором располагался музей, этому губернатору когда-то и принадлежал.

Возле ажурной чугунной решетки Никита остановился.

– Через какой ход пойдем? – спросил он, шаря по карманам в поисках жвачки. – Через парадный или где свои ходят?

– Все равно, – пожала плечами Сати. – Служебный вон там, в парке. Ну, идем через парадный, мы все же с официальным визитом. Лицо умное сделай!

Они миновали застекленную рекламную тумбу (афиша извещала об открытии выставки западноевропейского искусства), вместе потянули на себя тяжелую дубовую дверь и оказались в просторном и пустом вестибюле: по случаю выходного дня посетителей в музее не было.

Возле входа под витражным окном возвышались два огромных рыцаря, закованные в черные латы. С опущенными забралами, с мечами в руках, они выглядели так внушительно, что Никита не утерпел: воровато озираясь на окошечко кассы, приблизился к одному из них и попытался отобрать меч. Рыцарь оказался сильнее и оружие не отдал.

– Да брось ты, – прошипела Сати, тоже оглянувшись на освещенную изнутри будку кассы. – Ты хуже Аверченки, ей-богу! Он тоже, как придет в музей, так за все хватается. В прошлый раз тарелку какую-то уронил, я думала, с искусствоведами инфаркт случится.

– Тарелка-шмарелка… – Никита с сожалением выпустил меч. – Разбилась?

– Не… крепкая оказалась…

Они поднялись по ступенькам, показали подоспевшей серьезной бабульке удостоверения.

– Сатинет? – по слогам прочитала бабулька. – Это, девушка, имя или фамилия?

Никита фыркнул, а Сати вздохнула.

– Это имя, – пояснила она, в очередной раз помянув нехорошим словом деда-профессора, наградившего внучку редким именем, которое для русского человека звучит более чем странно. Дед когда-то читал лекции по древней культуре Ближнего Востока, он-то и пожелал назвать внучку именем одной из героинь эпоса.

– Между прочим, эта самая Сатинет славилась своей мудростью и красотой, ясно? – сердито сообщила Сати давившемуся смехом сисадмину и забрала удостоверение.

– Ясно, – ответил Никита. – Мудростью, значит? Ну, пошли, Сатинет!

И они отправились на поиски искусствоведов.

В залах музея было тихо и пустынно. Широкая, устланная красной дорожкой лестница вела на второй этаж. Между этажами, подсвеченная двумя затейливыми бронзовыми канделябрами, висела огромная картина в золоченой раме. Последний генерал-губернатор, в честь которого были названы музей и главная улица города, в парадном мундире, с орденами, с лентой через плечо сурово глядел с полотна. Сати знала совершенно точно, что портрет этот некий живописец Алеутский писал, когда звезда удачливого губернатора еще ярко сияла на небосклоне. Правителю далекого края и в голову не могло прийти, что через несколько лет ему придется тайно бежать из города, переправляться через холодную осеннюю реку, подниматься в горы, переходить китайскую границу, потерять семью, скитаться по чужой земле и, осев наконец на чужбине, закончить жизнь в Харбине. Ничего этого он предвидеть не мог, но между бровей уже залегла скорбная складка, губы были сжаты, и глаза, прищурившись, глядели куда-то поверх голов, словно видели тот тяжелый путь, который предстояло проделать генерал-губернатору через неполных пять лет.

Сати всегда робела под этим испытующим взглядом.

Они свернули в зал западноевропейского искусства. Смотрительница зала, седая старушка, мельком глянула на посетителей и снова углубилась в чтение толстой газеты-еженедельника. Сати незаметно толкнула Никиту, указывая глазами на еженедельник. Тот сдавленно фыркнул: старушка с увлечением читала эротический гороскоп.

Меж двух окон на самом почетном месте висела картина, как утверждали горожане, «кисти самого Рубенса». Экспертиза, проведенная в позапрошлом году, доказала всю несостоятельность подобных заявлений, но досадный факт никого не смутил. Теперь, показывая гостям города полотно псевдофламандца, искусствоведы заявляли с небрежной гордостью, что картина принадлежит кисти «школы Рубенса». Этого хватало, чтобы произвести впечатление на доверчивых посетителей и поставить на место жителей приморского города, претендующего на звание «столицы края»: именно мстительные приморцы потребовали в свое время экспертизы на подлинность.

После пустынного зала с лже-Рубенсом Сати свернула в галерею скульптуры и кивнула Никите, чтобы тот не отставал. В длинной галерее были открыты окна, и ласковый ветерок летал среди мраморных изваяний, играя с шелковыми кремовыми шторами, то надувая их парусами, то комкая, то почти полностью закрывая шелком стоявшую возле окна любимую скульптуру Сати «Девочка под вуалью».

В конце галереи виднелась незаметная белая дверь – вход в служебное помещение. Большая светлая комната с высокими потолками, огромным окном и застекленной дверью, ведущей на балкон, была когда-то личным кабинетом генерал-губернатора, а теперь губернаторский кабинет занимали искусствоведы.

Они были людьми радушными и веселыми и гостей принимать любили. Как ни отнекивались Сати и Никита, поясняя, что только что перекусили в «Тропиках», переубедить хозяев не удалось. Весело зашумел сияющий электрический самовар, загудела микроволновка, разогревая булочки с сыром, кто-то сунул в руки Сати кружку с неприличной надписью на английском языке. Научный сотрудник Костя, высокий и светловолосый, похожий на киношного эльфа, принялся готовить бутерброды: открывал банку паштета и тихо ругался из-за тупого консервного ножа.

Сати только вздохнула. Блиц-роман с красавцем-искусствоведом совершенно не удался. Костя был помешан на холодном оружии и мог разговаривать только о нем. Особенно возненавидела Сати мечи и стилеты: о них Костя был способен рассуждать часами. Кто такое мог вынести?

Она приняла бутерброд из рук экс-бойфренда.

– Как дела?

– Делаем выставку «Русский меч», – с готовностью откликнулся экс, усаживаясь на подлокотник кресла. – Вот послушай, тебе будет интересно! Конечно, будут представлены не только мечи, но и другое оружие: боевые топоры, палицы, рогатины, доспехи. Цех реставраторов готовит к показу несколько кольчуг. Помнишь, я тебе говорил, что на одну такую железную рубаху уходило около шестисот метров проволоки!

– Прекрасно помню, – тяжело вздохнула Сати. – Мы как раз в кино сидели, а ты мне это и рассказывал. Зрители с соседнего ряда все два часа предлагали тебе заткнуться. Но про кольчугу – это потрясающе. Дас ист фантастиш! Шестьсот метров колючей проволоки, ага.

– Но, главное, конечно, мечи! – продолжал Костя, не слушая ее. – Меч – основное оружие русского воина-дружинника, символ княжеской власти, эмблема Древней Руси. В девятьсот сорок четвертом году дружинники князя Игоря клялись мечом, когда заключали договор с греками. «А не крещении Русь да полагають щиты своя и мечи своя нагы», – с воодушевлением процитировал он.

– Что ты говоришь! – пробормотала Сати, откусывая от бутерброда и размышляя, как бы отвлечь экса от любимой темы. Когда Костя садился на своего конька, остановить его было не так-то просто. – Прямо так и написано в договоре? Ну надо же!

– «А некрещеные русские кладут свои щиты и обнаженные мечи…» Русские летописи и другие источники просто пестрят упоминаниями о мечах. Вот, к примеру: «Да не ущитятся щитами своими и будут посечены мечами», или «посекоша мечем нещадно», или… В общем, рассказывать об этом можно долго. Например, если говорить о периоде с девятого до четырнадцатого века, то можно выделить две основные группы – каролингские и романские. Каролингских найдено более ста, они относятся к концу девятого – первой половине одиннадцатого века. И, что интересно, находят их всего в нескольких областях Руси: в юго-восточном Приладожье, районах Смоленска, Ярославля, Новгорода, Киева и Чернигова…

– Невероятно! Кто бы мог подумать? Кстати, знаешь, мы с Никитой решили пожениться. Только что. Ели пельмени сейчас в «Тропиках» и подумали – а собственно, почему бы и нет? Он быстренько разведется со своей…

– Кстати, далеко не каждый воин мог позволить себе приобрести меч. Ты, наверное, об этом не знала? Потому мечи так редко и находили в погребениях. Они были особо почитаемым и ценным оружием в период раннего феодализма; клинки передавали от отца к сыну, и при наличии наследника меч исключался из числа погребальных приношений…

– Или нет, я решила поменять ориентацию. Подамся в лесбиянки. Мне очень нравится ваша Ирка. Она, правда, толстая, как бегемот, но зато добрая.

– Что? – наконец-то опомнился экс.

Сати вздохнула.

– Костя, мне очень интересно все, что касается мечей. Правда-правда. Все, что ты мне рассказывал когда-то, я прекрасно помню, ты же все это раз по двадцать говорил. Но у нас с Никитой времени мало. Он же с работы свалил, и его в любой момент могут спохватиться. Так что переходи к делу!

Она откусила кусок бутерброда и вяло пожевала.

– Ирка говорила, что вам строители клад какой-то передали? Что, прямо вот так и передали? Странные какие-то строители… Давай, показывай сокровища.

– Клады-шмады… – Никита пристроил недоеденную булочку на колено полуобнаженной мраморной девушки и вытащил фотоаппарат. Девушка стояла в углу возле высокого окна и явно готовилась в скором времени выйти в свет из запасников музея и пополнить собой галерею скульптуры, а пока на ее простертых руках болталась чья-то зеленая ветровка.

Дверь с грохотом распахнулась, появилась толстая Ирка, румяная и шумная. В большой комнате сразу стало как будто тесно.

– О! – заорала Ирка, хватая с тарелки бутерброд. – Пресса! Привет, Сати! Здорово, Никита! Видели наши находки?

– Чем вас осчастливили? – поинтересовалась Сати, перематывая в диктофоне кассету.

– Вот, глянь – тарелки, скульптурки. Обломки, короче, – непочтительно сказала Ирка, хмыкая. – Мы еще не все разобрали. Но вообще есть вещи интересные. Слушай, мне надо, чтобы вы сфотографировали зеленое блюдо. Это действительно редкость. И чтоб прошла информация, что у нас в музее…

Сати поспешно нажала кнопку диктофона. Слава богу, говорить искусствоведы умели, рассказывали интересно и ярко, а стало быть, и писать будет легко. Толстая Ирка, размахивая руками над раритетными обломками, заливалась соловьем. Никита щелкал фотоаппаратом. Когда Ирка наконец выдохлась, Сати выключила диктофон.