Илам насторожился. Он бросил мешки и подошел к Тиларму поближе.
– Ядами? – тихо переспросил он, оглянувшись на Сульга. Тот сидел с закрытыми глазами, опершись на ствол дерева.
– Ну да, – негромко отозвался Тиларм. Он убрал пергамент и сосредоточенно уставился в котелок: вода начинала закипать, и на ее поверхности медленно кружились поломанные на мелкие кусочки сухие стебли и метелки вилеи. – Заткнись пока... сейчас нужно досчитать до десяти и снять котелок с огня... Ранение мне кажется странным... Когда я осматривал там, на опушке, это была просто рана, нанесенная мечом. А сейчас, когда прошло не так уж много времени, кожа вокруг нее приобрела оттенок... словно бы синеет, понимаешь? И это синее пятно увеличивается на глазах. Не знаю, почему это. Но когда Нумариит рассказывал о ранах, нанесенных отравленным оружием, он описывал точно так же, понятно? Все, иди отсюда, не мешай.
Илам тихонько присвистнул.
К костру с озабоченным видом приблизился Тирк, за ним шел Кейси, что-то жуя на ходу.
– Твоя очередь готовить, – предупредил Тирк Азаха. – Илам, хватит болтать, проваливай от костра. Иди, глянь, все ли спокойно вокруг. И не забудь: лошади сегодня на твоем попечении.
Кейси закатил глаза:
– Все, можно попрощаться с мечтой о еде! Чем есть его стряпню, лучше голодать до Сторожевой башни!
– Ну так не ешь, – недовольно буркнул Азах, сильно задетый бесцеремонным замечанием. – Тут тебе не дворец дядюшки... с изысканными яствами.
Илам, услышав это, оживился.
– А, Кейси, так ты не ешь? Отлично! Твоя порция отходит ко мне, договорились?
– Какая порция? – кисло поинтересовался тот, наблюдая, как Азах выгружает из мешка скудные припасы. – И при чем тут изысканные яства? Можно подумать, ты их пробовал... У нас остался только черствый хлеб да немного копченого мяса. Все это неплохо бы поджарить на огне, чтоб было не так противно жевать.
– Я как раз собирался это сделать, – отрезал Азах. – Что ж, я, по-твоему, не сумею поджарить хлеб?
– Может, и сумеешь, но рисковать, чтобы узнать, так ли это, я не собираюсь. Отдашь мне мою порцию неприкосновенной. Я сам пожарю.
– Какую – твою? Ты ж только что отдал ее Иламу! Тиларм, на твою долю поджарить?
Но Тиларм был настолько погружен в свои мысли, что не слышал разговора. Он осторожно снял с огня дымящийся котелок и направился к Сульгу.
– Пусть отвар немного остынет и настоится, – сказал он, пристраивая котелок между корней дерева.
Сульг уловил запах перебродивших ягод и прелой листвы и поморщился.
– Буду смачивать в этом настое повязки. Рана не очень глубокая, но... – Тиларм задумался, потом принес свою сумку, уселся рядом и принялся выгружать все, чем обычно снабжал его в дорогу монах-врачеватель: деревянные коробочки с пахучими мазями да сухие травы в маленьких холщовых мешочках.
Сульг, наблюдая за ним, с усмешкой покачал головой.
– Что, утащил из монастыря все аптечные запасы? – поинтересовался он.
– Видел бы ты их запасы! – отозвался Тиларм, аккуратно сняв с маленького сосуда запечатанную воском крышечку и понюхав содержимое. – Сарамиты умеют врачевать! – В голосе его слышалось восхищение, смешанное с легкой завистью. – Не зря за их снадобьями приезжают даже с побережья!
– Слышал, они продают запрещенные зелья? – небрежно поинтересовался Сульг. Он потянулся здоровой рукой за одним из пакетиков и поднес его к лицу. Повеяло сладковатым запахом увядания – так пахли поздние цветы Доршаты в холодный осенний день. Тиларм тут же ревниво отобрал пакет и спрятал в сумку.
– Зелья сарамиты готовят всякие. И запрещенные тоже. Понятное дело, уходят они по особой цене. Монахи и обычные-то снадобья продают не дешево... Что делать, ведь надо же им на что-то жить! – философски заключил он.
Сульг хмыкнул. Тиларм наконец отыскал то, что было нужно, убрал все остальное и потрогал котелок.
– Скоро остынет. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Только почему-то холодно...
– Иди к огню. Сейчас будем делать перевязку. До Сторожевой башни дотянешь, а уж там сарамиты быстро поставят тебя на ноги.
Костер потрескивал, выстреливая в темное небо яркими оранжевыми искрами. Илам притащил целый ворох сучьев и свалил рядом, чтобы хватило на всю ночь.
Сульг сидел у огня злой: рука немела, невыносимая боль простреливала ее от плеча до кончиков пальцев. При мысли о том, что завтра придется весь день трястись в седле, начинало подташнивать. Снадобья сарамитов – коричневая мазь, крепко пахнущая водорослями, которой Тиларм густо залепил рану, и тугая повязка, пропитанная отваром трав, – почти не принесли облегчения. О том, чтобы в ближайшее время работать в бою левой рукой, нечего было и думать.
Сульг уселся поудобнее и велел Кейси принести меч агрха, тот самый, которым его ранили: хотелось утвердиться в своих подозрениях. Кольчуга, тонкая и необыкновенно прочная, снятая в одном из набегов с мертвого гоблина, валялась рядом безнадежно испорченная. Защищенная заклятиями своего прежнего хозяина, она несколько раз спасала норлоку жизнь, ее почти невозможно было разрубить, однако агрху удалось это сделать довольно легко.
Неслышно появился из темноты Кейси, протянул меч в ножнах. Сульг взял их здоровой рукой, нахмурившись, внимательно рассматривая в пляшущем свете огня. Ножны были изготовлены из темного дерева и перехвачены двумя медными кольцами с насечками. Ниже колец он разглядел выжженное клеймо – две молнии, бьющие в вершину холма. Сульг задумался на мгновение, припоминая, потом тряхнул головой: знак мастера был ему совершенно незнаком. Он положил ножны на землю рядом с собой, вытащил клинок. Быстрые блики огня скользнули по длинному лезвию, сталь ожила. Определенно, этот меч был не так прост... Сульг несколько минут пристально разглядывал его, потом вытянул руку с зажатым в ней клинком, закрыл глаза и прислушался к внутренним ощущениям.
Сначала не было слышно ничего. Тупо ныла рука – боль понемногу утихала, однако при каждом неосторожном движении оживала и вгрызалась в тело. Он постарался не обращать внимания ни на боль, ни на едкий дым костра, ни на запахи крови, мокрой земли и горящих сучьев. Постепенно ушли посторонние звуки и наступила тишина. И тогда появилось еще что-то.
Живое существо – непонятное и опасное, словно змея, затаившаяся перед броском, – ощущалось совсем рядом. Норлок почувствовал меч: его силу, его могущество, его суть. Это было необычно и немного страшно.
Сульг открыл глаза и опустил клинок. Да, это был непростой меч. Как мог заполучить его агрх? Убив прежнего хозяина? Но такое оружие вряд ли позволит вот так запросто забрать себя чужому. Сульг вздохнул, разглядывая клинок – с восхищением и опаской, словно пытаясь разгадать, что у того на уме. Он провел пальцем по лезвию: сталь казалась теплой. Как ни велик был соблазн оставить меч себе, Сульг, поколебавшись, отказался от этой мысли: в чужих руках тот мог повести себя совершенно непредсказуемо. Бывало, такие клинки, насильно забранные у хозяев, дожидались первого боя и уничтожали того, кто осмелился взять их в руки. Сульг повернул меч, любуясь в свете костра блеском стали, отполированной так искусно, что видна была глубинная структура металла, и убрал его в ножны.
Ночь прошла ужасно. Ворочаясь на подстилке из еловых лап, Сульг старался устроиться таким образом, чтобы как можно меньше тревожить раненое плечо. Как назло, это оказалось почти невозможным: то в бок впивался острый сучок, то попадала под спину маленькая еловая шишка, и приходилось осторожно, затаив дыхание, менять положение, каждый раз опасаясь ненароком задеть рану. Под утро усталость взяла свое. Он закрыл глаза, заснул и тут же начал проваливаться в какую-то черную, бездонную яму. Вздрогнув, проснулся в этом падении, и боль проснулась вместе с ним и начала терзать, не утихая ни на миг: зачарованный меч мстил своему новому владельцу. В середине ночи Тиларм еще раз поменял повязку, смоченную лечебным отваром, боль ненадолго отступила, и Сульг предпринял еще одну попытку заснуть, такую же безуспешную, как и остальные.
Под утро он не выдержал и поднялся. Неподалеку, с головой закутавшись в плащ, спал Азах, безмятежно похрапывал Илам, пристроив под голову мешок. Тирк, всегда спавший чутко, как кошка, услышав шорох, приподнял голову – Сульг с досадой махнул ему рукой. Возле костра Кейси вполголоса переговаривался с Тилармом, чутко прислушиваясь к звукам леса. Тот, увидев Сульга, тут же объявил, что самое время сделать еще одну перевязку. Кейси сочувственно поморщился и, собрав фляжки и насвистывая, отправился к ручью за водой.
Тиларм бережно вынул из сумки полоски желтоватой ткани, скатанной в тугие рулоны. Сульг, сидя на поваленном стволе сухого дерева и чуть прищурившись, наблюдал за его действиями.
– Снимай рубаху, – скомандовал Тиларм. – Садись ближе к огню. Теплая вода еще осталась.
Сульг молча подчинился.
– Ну как? – поинтересовался он, в то время как Тиларм ловко затягивал последний узелок на повязке.
– Нормально, – уклончиво ответил тот, не поднимая глаз. – Сегодня уже лучше, чем вчера.
– Нормально?
– Ты что, слышать плохо стал? Говорю же, все в порядке!
Он выпрямился и придирчиво оглядел свою работу.
– Хорошо. Даже сарамиты не перевязали бы тебя лучше. Ладно, если мы хотим добраться до монастыря к вечеру, пора будить остальных.
Сульг крепко ухватил его здоровой рукой за край суконной куртки:
– Погоди-ка... не торопись, успеешь их поднять. Ты говоришь – «нормально»? – Он глядел на Тиларма, сузив серые глаза. – Тогда почему ты сжигаешь тряпки, которыми перевязывал меня? Помнится, когда ранили Кейси, ты стирал повязки в ручье, сушил и приберегал для следующего случая, потому что сарамит-врачеватель наложил на ткань какие-то заклятия? Якобы они помогают быстрейшему заживлению ран? Ты сам об этом рассказывал как-то. А теперь что?
Тиларм замялся и отвел глаза.
– Говори, в чем дело, – тихо приказал Сульг. – Врать ты никогда не умел, так что даже не пытайся. Ну?
Тиларм вздохнул, собираясь с духом, чтобы сообщить плохие новости.
– Рана воспаляется... Мне кажется, что ты ранен отравленным оружием, – выдавил он. – Нумариит описывал действие яда именно так. Он говорил, что нужно уничтожать повязки, потому что неизвестно, как действует отрава. Есть такие яды, которые могут убить, даже если на руку попадет лишь капля. Поэтому приходится сжигать тряпки. – Он набрал воздуха в грудь и произнес, словно бросаясь в омут с ледяной водой. – На них – отравленная кровь.
Сульг помолчал немного, обдумывая услышанное.
– Клинок агрха... Понятно. Как быстро действует яд? – спросил он ровным голосом.
– Не знаю. – Тиларм покусал губы. – По-разному. Нужно как можно быстрее добраться до монастыря... Может быть, там...
Сульг разжал пальцы.
– Хорошо. Иди, буди остальных. Пора выезжать.
Сборы длились недолго. Серый рассвет только-только начинал брезжить, когда норлоки были уже готовы продолжить свой путь.
– Продержишься до Строжевой башни? – сочувственно спросил Тирк, помогая приятелю забраться в седло.
Сульг хотел было огрызнуться, но как только гнедой тронулся с места, боль в руке вспыхнула с такой силой, что стало ясно: путь до монастыря покажется ему очень долгим.
К полудню серое небо пролилось дождем. Он мигом пропитал одежду, пробираясь к телу. Но Сульг, пожалуй, впервые за свою жизнь был рад ненастью: холодная вода приятно остужала горячее тело, холодила лоб, принося временное успокоение. Вокруг колыхались и плыли мокрые холмы, словно земля медленно вращалась то в одну, то в другую сторону.
– Жарко... – пробормотал он, расстегивая застежку на вороте. – Жарко...
День показался ему длинным, как сама жизнь Дважды норлоки останавливались, и Тиларм менял повязки, залепляя рану пахучей коричневой мазью. Тирк, переглядываясь с ним, озабоченно кусал губы.
– Придется остановиться на пару часов, ему надо отдохнуть, – озабоченно произнес он. – И хорошо бы где-нибудь под крышей.
Илам кивнул, вытирая круглое мокрое лицо.
– Я так думаю, дождь этот на всю ночь зарядил. Невдалеке, в распадке, деревушка – три двора, – махнул он рукой. – Помнишь, заглядывали туда позапрошлой весной?
Густая сосновая хвоя была почти сухой: переплетавшиеся густые ветви укрывали от непогоды. Тирк глянул на Сульга, который, привалившись к стволу, с отвращением тянул из фляжки остывшее питье. Тиларм стоял рядом, неусыпно наблюдая, чтобы лекарство было выпито до капли.
– Гадость, – проговорил Сульг и протянул ему пустую фляжку.
– Много ты понимаешь. – Тиларм закупорил фляжку деревянной пробкой и на мгновение прикусил губу, что-то соображая. – У меня кончились бинты. А перевязывать тебя надо бы почаще... – Он задумался. – Кейси! Где твоя сумка?
Кейси, который вместе с Азахом собирался снова нырнуть под дождь, чтобы привести лошадей, насторожился:
– Зачем тебе моя сумка?
Но Тиларм уже отыскал ее среди прочих, сваленных возле ствола, расстегнул замки и, без лишних слов, вывалил содержимое прямо на порыжевшую скользкую хвою.
– Затем, что из твоих батистовых рубашек получатся отличные бинты. Куда тебе их так много?
Тирк переглянулся с Сульгом. Азах покосился на лицо Кейси, не выдержал и бессердечно захохотал.
– Вот эта подойдет, – бормотал Тиларм, не обращая никакого внимания на остальных. Он пощупал тонкую темно-зеленую материю, встряхнул ее, вынул нож и несколькими взмахами мгновенно превратил щегольскую рубашку в полосы ткани. Илам крякнул и сочувственно поглядел на Кейси.
– Хорошая рубаха, – проговорил Тиларм, озабоченно сдвинув пушистые брови.
– Рад, что тебе понравилась, – кисло ответил Кейси. – Можешь взять еще, если нужно. Не стесняйся.
– Уж он не постесняется! – горячо заверил его Илам. – Уж будь уверен!
Азах толкнул приятеля плечом, указал взглядом в сторону лошадей, и тот заторопился.
– Любую, кроме синей, – предупредил он. – Понял?
Тиларм с досадой отмахнулся, Азах с Кейси исчезли.
– Как ни крути, придется делать остановку в деревне, – проговорил Тирк, провожая их взглядом.
– Посмотрим, – сказал Сульг, закрывая глаза. – Не очень хочется туда заезжать. Небезопасно.
– Да, я знаю...
– В прошлый раз мы еле ноги оттуда унесли, – напомнил Тиларм, с треском разрывая очередную рубашку Кейси. Остальные его вещи он небрежно затолкал обратно в сумку.
– Кто знал, что там будут агрхи? – пробурчал Илам.
Сульг помолчал, собираясь с силами, потом поднялся на ноги. Он сильно сомневался, сможет ли забраться в седло без посторонней помощи. Ему пришлось ухватиться за руку Илама, чтобы переждать, пока черные круги не перестанут плавать перед глазами.
Тирк вздохнул. Через поляну, негромко переговариваясь, возвращались Азах и Кейси, они вели лошадей. Тиларм, завидя их, легко вскочил с земли, отряхиваясь от налипшей на одежду хвои и ниток. Полосы ткани он свернул в тугие рулоны и рассовал по карманам своей сумки.
– Дождик перестал, – сообщил Азах, подводя Сульгу коня. – Надо трогаться.
Кейси подобрал с земли клочок ткани и повертел в руках.
– Я же просил тебя не трогать синюю! – Он глянул на Тиларма, но тот его не слышал. – Вот ведь придурок... Моя любимая рубашка! Проклятье, она была такая дорогая...
Азах сочувственно похлопал его по плечу.
– Ну что? – поинтересовался Тиларм, совершенно не замечая расстроенного лица Кейси. – Значит, мы все-таки заезжаем в деревню?
– Придется, – с неохотой ответил Тирк. – Но ненадолго.
Илам покачал головой, но возражать не стал.
Бездомные бродяги, шайка разбойников, немногим лучше проклятых агрхов.
Гийя шлепал по лужам, не разбирая дороги: из-за ненастья темнело рано, да и дождь все усиливался. Как ни торопись, все равно промокнешь до нитки. Он запер ворота за незваными гостями и поспешил к дому, на ходу распахнув двери пустой конюшни: когда-то давно была у него лошадь, а теперь все хозяйство – две козы да куры. Смех, да и только...
Один из них сразу же нырнул под навес конюшни, размещая лошадей, Гийя увидел, что расседлывать коней он не собирается, и у него отлегло от сердца: можно надеяться, что чужаки скоро уберутся отсюда.
– Агрхи давно были? – спросил один из них, вслед за хозяином поднимаясь на крыльцо.
– Позавчера… господин… господа... – замялся Гийя, не зная, как обращаться к незнакомцам. Тут же быстро сообразил, что это, скорее всего, те самые норлоки, о которых много болтали на прошлой ярмарке – по крайней мере, описывали их именно так. – Агрхи проходили краем деревни... это уже второй раз за последние четыре дня.
– Куда они шли?
– К Сарамитской пустоши, – торопливо ответил Гийя. Он боялся нежданных гостей, но страх боролся в нем с отчаянным любопытством. В доме Гийя поспешно зажег еще одну лампу – света прибавилось ненамного, зато копоти и чаду – в избытке, и постарался незаметно разглядеть норлоков. В дом вошли только трое; одежда на них была мокрой и заляпанной грязью, лица – усталыми. Они принесли в дом запах дождя, ветра и мокрой степи, и в небольшой комнате с низким потолком сразу стало тесно.
Один из них сразу же опустился на лавку, пытаясь расстегнуть насквозь промокший плащ, но застежка не поддавалась.
– К Сарамитской пустоши... – повторил он, с усилием выговаривая слова. – Много их?
– Много, господин...
Норлок поднял на него сумрачный взгляд.
– Сколько?
– Дюжина, господин, и еще трое. Вели с собой запасных лошадей...
Двое других обменялись друг с другом быстрыми взглядами.
– Запасных лошадей?
Гийя с готовностью кивнул.
Второй норлок, высокий и тонкий, словно девушка, тоже мокрый до нитки, по-хозяйски сбросил плащ на лавку и принялся рыться в своей сумке. Через мгновение он выпрямился, держа в руке сверток.
– Эй, – окликнул он. – Разожги огонь. Горячая вода есть?
Голос у него был мягкий и негромкий, и сам он выглядел удивительно юным, но серые глаза смотрели твердо, и Гийя слегка поежился: определенно гости были не из приятных.
– Воды есть немного, огонь разведу сию же минуту...
Пока он возился с отсыревшим торфом, который никак не желал загораться, норлок шагнул к тому, что сидел на лавке, помог расстегнуть непослушную застежку и осторожно стянул с него плащ. Гийя глянул в их сторону – вот почему норлоков занесло в его дом! Один из них ранен! Будет о чем рассказать завтра у колодца! Разговоров в деревне хватит на целую неделю, если не больше!
– Тирк, – негромко позвал норлок, – сними с него рубаху. Запасная есть? Сухая?
– Найдем, – так же негромко отозвался тот, кого назвали Тирком, осторожно помогая раненому снять с себя одежду.
Гийя поставил на огонь закопченный котелок, продолжая искоса поглядывать на своих гостей, они же, казалось, совсем забыли о его присутствии. Юный норлок открыл маленький горшочек, плотно запечатанный восковой крышкой – резкий терпкий аромат водорослей распространился по маленькой комнате, смешавшись с запахом горящего торфа и мокрой одежды.
– Так, – произнес он, сосредоточенно нахмурив брови. – Повязка присохла. Я немного смочу ее теплой водой, чтобы легче было снять бинт, но...
Он сделал знак Гийе, тот снял с очага котелок и поставил на лавку, жадно разглядывая все происходящее.
– Согрей еще немного воды, – велел ему другой и придвинул котелок поближе. – Давай, Тиларм... мы не можем здесь долго торчать, так что торопись...
Тот погрузил в теплую воду тряпку, намочил ее и положил на повязку, бурую от засохшей крови. Дождавшись, пока влага пропитает бинты, он попробовал осторожно размотать первый слой ткани. Раненый норлок резко выдохнул и пробормотал сквозь зубы длинное ругательство.
– Да не дергайся ты... Погоди, я намочу снова.
Гийя облизал пересохшие губы, уставившись на них во все глаза. А говорят еще, что норлоки не чувствуют боли, потому что не люди! Если б не чувствовали, этот, что на лавке, не шипел бы сейчас как дикая кошка!
– Некогда, – сказал раненый. Он сидел, глядя в пол, крепко сжимая здоровой рукой край лавки. – Снимай так.
Гийя затаил дыхание.
В это время тот, которого назвали Тирком, вспомнил о хозяине. Он отыскал его взглядом и поманил к себе.
– Как тебя зовут?
– Гийя, господин, – торопливо ответил тот, опасливо поглядывая на норлока – этот, спокойный и невозмутимый, казался постарше остальных.
– Послушай, Гийя, – проговорил Тирк. Глаза у него были светлые и холодные, словно кусочки льда. – Мы задержимся у тебя ненадолго. Нам нужно только высушить одежду и покормить лошадей.
Гийя закивал головой, против воли прикидывая, сколько сена сожрут чужие кони, но Тирк, казалось, обладал способностью читать чужие мысли, потому что тут же продолжил:
– Мы заплатим тебе за корм для лошадей.
Гийя немного повеселел: деньги! Рассказ соседям о норлоках!
– И мы рассчитываем, что никто не узнает о том что мы были здесь. Лучше, если ты не будешь об этом никому говорить. Твой дом стоит на отшибе от остальных, вряд ли твои соседи видели, что к тебе кто-то приезжал.
Гийя отчего-то вдруг понял, что болтать с соседями ему уже не хочется: под внимательным взглядом норлока становилось не по себе.
– Нет... да! Никогда! – путаясь в словах, сказал он. – Не скажу!
– Хорошо, – чуть помедлив, сказал Тирк.
Гийя поспешно присел к очагу, подкинул еще один брикет торфа.
К счастью, норлоки и впрямь задержались недолго. Высушили возле очага мокрую одежду, хотя один из них, здоровенный и широкоплечий, который появился позже, ходил по дому, едва не задевая головой потолок, и ворчал, что смысла в том, чтоб сушить одежду, он не видит никакого: все равно сейчас снова под дождь. Так и получилось: вскоре он натянул на себя едва высохший плащ и отправился во двор, а с улицы тотчас же появился еще один, с ног до головы заляпанный дорожной грязью. Двигался он быстро и бесшумно, оглядел скромное жилище Гийи, не прикасаясь ни к чему, ни дать ни взять – кошка, изучающая новое место, и глаза у него были такие же, кошачьи, прищуренные, недобрые; потом осторожно снял с огня котелок – вода вскипела белым ключом – и поставил на лавку. Норлок-лекарь растер в ладонях сухие листья и бросил в котелок.
– Хозяин, – окликнул Тирк. Он склонился над тем, который был ранен, произнес что-то негромко и выпрямился. – Есть у тебя кружка? Азах, принеси мою, она в сумке...
Гийя торопливо отыскал на кухонном столе глиняную пузатую кружку.
Норлок с кошачьими глазами хмуро покосился на него и перевел взгляд на раненого. Тот, уже одетый в сухую рубаху, осторожно взял кружку, из которой валил пар.
– Пей, пока горячее! – велел лекарь. Он так и не успел высушить свою одежду, лишь вытер лицо полой плаща.
– Что это? – Раненый норлок принюхался к запаху питья. – Поможет?
Лекарь переглянулся с Тирком.
– Поможет. Но ненадолго, – неохотно сказал он. Гийе показалось, что он хотел добавить еще что-то, но сдержался. – Потом дозу придется увеличить. Ладно, хватит болтать, пей!
Норлок выпил снадобье и мгновение сидел, словно ждал чего-то. Потом поставил кружку на лавку и поднялся. Он держался очень прямо, и, если б не глаза – измученные и совсем больные – нипочем бы не догадаться, что он ранен.
– Собирайтесь, – приказал он, и Гийя, услышав это, повеселел. – Пора уезжать.
Сумерки в полях стали совсем синими, когда норлоки покинули деревню. Над крышами поднимались редкие дымки, и по ветру летели мирные запахи жилья: горящих в очаге дров и немудрящей еды, наводя на мысли о спокойном сне под крышей под неумолчный шум дождя. Тем не менее норлоки старались как можно скорее убраться из деревни. В мглистых пустынных полях, мокрых перелесках они чувствовали себя спокойнее.
Гийя не смог скрыть облегчения, когда незваные гости наконец покинули его дом. Стоя на крыльце, он глядел, как они проскользнули мимо изгородей деревенского кладбища и растворились в дождливом вечере.
На пустынных холмах в лицо ударил мокрый ветер, не слишком холодный, но сильный и упругий.
Тирк привстал на стременах, определяя кратчайший путь к броду на реке: за ней начиналась Сарамитская равнина, и всего два перехода до Сторожевой башни.
– К лесу, – скомандовал Сульг и поморщился, чувствуя, как всколыхнулась притаившаяся было боль. – Будем ехать всю ночь.
– Не так уж и далеко. – Тирк мельком глянул на Сульга. – Будем там завтра к полудню. А если получится, то и раньше... – сказал он и осекся: по краю леса, вынырнув из слоистого тумана, словно серые призраки, неслись девять всадников.
Илам выругался, громко и с чувством.
– Гляди-ка, – заметил Кейси безмятежным тоном. – Нам везет по-прежнему...
Раздумывать было некогда.
– Уходим! – крикнул Сульг. – К реке, где брод! Быстро!
Одно короткое мгновение в сердце его жила надежда, что агрхи не заметят и не почуют норлоков, но в следующую минуту те, словно по команде, изменили направление и устремились им наперерез.
В другое время норлоки не отказались бы принять бой, но сейчас старались во что бы то ни стало избежать стычки. Агрхи приближались с такой скоростью, что было понятно: их лошади не утомлены многодневным переходом.
Первым к реке понесся Тиларм. Его небольшая серая кобыла полетела как стрела. Казалось, она самостоятельно оценила обстановку, мгновенно выбрала единственно правильное решение и поскакала к броду, унося своего хозяина от опасности. За Тилармом следовал Сульг, в лицо ему летели брызги воды, комья грязи из-под копыт серой. Мелькали по сторонам невысокие кусты, сливаясь в одну сплошную линию. Снадобье монахов, которым напоил его Тиларм, немного притупило боль, но Сульг прекрасно понимал, что это ненадолго. От бешеной скачки растревоженная рана начинала гореть огнем.
Агрхи, словно почуяв слабость норлоков, вновь стремительно поменяли направление, отрезая их от реки, без труда сокращая расстояние, приближаясь неотвратимо, как сама смерть. Пронесся над пустынными полями долгий вой, долетевший до тихой деревни. Гийя поднял голову от башмака, который он чинил, и с тревогой глянул в оконце: по слюде, заменяющей беднякам оконное стекло, струились мутные потоки дождя. Он отложил башмак, и вышел на крыльцо, поеживаясь от капель воды, попадающих за шиворот, и холодного ветра. Снова донесся вой, Гийя попятился, споткнулся о порог и только тогда опомнился. Он захлопнул дверь и задвинул тяжелый засов. Сердце его колотилось: где-то далеко, возле реки, агрхи настигли свою добычу.
Серые призраки степей догнали норлоков возле самой реки.
И через минуту сонная тишина дремлющих холмов взорвалась звоном стали, храпом лошадей и громогласными возгласами Илама: в пылу битвы он не стеснялся нечестивых выражений. Агрхи сражались молча и яростно. Сульг чувствовал, как каждый толчок отзывается в раненом плече, хорошо понимая, что долго ему не продержаться. Рядом кружил Тирк, успевая атаковать и отгонять от друга слишком рьяно нападавшего противника. Быстро раскусившие его тактику агрхи насели на них двоих с таким напором, что Тирку пришлось несладко, но он продолжал держать Сульга в поле зрения.
Тот был сейчас легкой добычей. Растревоженная рана горела огнем, от боли мутилось в глазах. В какой-то момент с полной отчетливостью Сульг осознал, что этот бой для него – последний. Он собрал все силы, но в ту же секунду получил такой удар в грудь, что вылетел из седла и покатился по галечному берегу. Падение едва не вышибло дух из норлока. В следующую секунду перед его глазами блеснула сталь, и он чудом успел увернулся от чужого клинка, зарычав от боли, когда острые камни впились в раненое плечо. Меч агрха со свистом пролетел мимо и ударил в землю. Сульг перекатился, подхватил свой клинок и вскочил на ноги. Ему приходилось отбиваться сразу от двоих, почуявших его кровь, и Сульг, глядя на их горящие глаза, твердо решил, что уж если ему предстоит сейчас отправиться в Долину Серой реки, то этих двух агрхов он обязательно прихватит с собой. Один из них нападал, зато другой, который беспокоил Сульга гораздо больше, скорее выжидал, чем атаковал, подстерегая удобный момент. Норлок сделал шаг назад, потом другой, выбирая на каменистом берегу положение поустойчивее, его противники бросились вперед, и Сульг, отбивая удар первого из них, нырнул ему под руку, уходя от удара второго, и тут же почувствовал сильный толчок: второй агрх ударил его, но лезвие прошло вскользь, распоров одежду.
Азах и Тирк одновременно устремились к нему на помощь, но Сульг видел, что им приходится нелегко, и приготовился дорого продать свою жизнь. В этот момент рядом блеснула чужая сталь, и один из нападавших свалился прямо ему под ноги, мгновением позже рухнул второй. Сжимая меч, норлок быстро обернулся: за его спиной стоял Фиренц. Это было настолько невероятно, что в первое мгновение Сульг не поверил своим глазам, а потом почувствовал, что помимо воли губы его расплываются в улыбке:
– Фиренц! Ты вовремя!
– Да, я уже понял, – коротко заметил тот.
С появлением Фиренца схватка завершилась в считанные минуты. Оставшиеся в живых агрхи почуяли дракона и исчезли мгновенно. О стычке напоминали лишь тела кочевников на берегу да пара лошадей, низкорослых и злых, которые бродили по берегу, не желая покинуть своих мертвых хозяев.
Тирк, увидев Фиренца, остолбенел от удивления. Восточный рубеж, традиционное место обитания драконов, находилось так далеко от земель Ашуры, что появление Фиренца казалось чудом. Он тепло улыбнулся норлоку, и Тирк, опомнившись, засмеялся. Он часто слышал от Сульга о магии драконов, но первый раз увидел ее в действии.
Между тем подъем сил, вызванный появлением Фиренца, схлынул и Сульг внезапно почувствовал, что все вновь поплыло перед глазами. Он тяжело оперся на меч, всерьез опасаясь, что впервые в жизни вот-вот лишится чувств.