Глава восьмая

ТИЛАРМ

Потом никаких вестей о норлоках до Магистра очень долго не доходило. В конце концов он пришел к выводу: либо они покинули Ашуру, либо все же сложили свои головы на ее холодных равнинах. Смерть много лет ходила за ними по пятам, стоит ли удивляться, что в конце концов они встретились? Магистр почти перестал вспоминать об изгнанниках: было много хлопот и без этого.

Расовая вражда, тлеющая, словно угли под пеплом, разгоралась вновь. Агрхи, проникая на окраины Доршаты, не торопились уходить обратно, и жители сами спешили покинуть родные деревни, где хозяйничали кочевники. На юге страны поднимался мятеж гоблинов, опасных и непредсказуемых существ, уладить отношения с ними было крайне нелегко. Белый Дворец намеревался простереть власть на Ашуру: северную провинцию получал в свое пользование сын Наместника. Он собирался устроить в Руноне собственный двор и вести тот образ жизни, к которому привык в Доршате. В своей речи на Совете Шести он лениво сообщил, что прекрасно представляет себе трудности, с которыми придется столкнуться в Ашуре, но готов сделать многое ради укрепления престижа Доршаты. Министр финансов, поглядывая на будущего правителя Ашуры, торопливо добавил, что Белый Дворец постарается сделать все, чтобы трудности были сведены к минимуму: в Рунон уже ушли первые два каравана, груженные всем необходимым для обустройства резиденции: припасами, дорогой посудой, коврами и мебелью. Обученная прислуга, конюхи и повара тоже отправились вместе с караваном.

Магистр совершенно иначе представлял себе трудности, с которыми придется столкнуться в Ашуре единственному сыну Наместника, отчаявшемуся дождаться, когда наконец отец отойдет в лучший из миров и уступит ему трон Доршаты, но предпочел, как всегда, оставить свои сомнения при себе.

Все эти события не оставляли времени думать еще о чем-то, и Магистр совершенно забыл о норлоках.

Но когда воспоминания о них почти изгладились из его памяти, норлоки сами напомнили о себе.

Солнце уже начинало клониться к синим горам, когда показалась наконец вдалеке Сторожевая башня – монастырь сарамитов на невысоком холме, возле пологой и длинной горы. За последние годы монахам приходилось неоднократно перестраивать монастырь изнутри, но снаружи он по-прежнему выглядел точно так же, как много лет назад: несколько невысоких построек из грубо обтесанных каменных плит, обнесенных высокой стеной. Только теперь с одной стороны к серым крепостным стенам прилепилась маленькая деревушка: ее жители, тоже сарамиты, приверженцы Сторожевой башни, решили поселиться поблизости. Они помогали монахам обрабатывать большой огород с лекарственными травами, который находился вне крепости. Земля Сарамитской равнины была скудной и неплодородной, и лишь благодаря неустанной заботе здесь все-таки произрастали травы, которые использовались впоследствии для приготовления снадобий. В благодарность за помощь монахи позволяли жителям деревни укрываться за крепостными стенами при набегах агрхов. В последнее время кочевников нечасто можно было увидеть в этой части Ашуры, но караульные на трех башнях монастыря по-прежнему круглосуточно несли дежурства.

Прищурив глаза, Сульг пытался разглядеть цвет повязки на голове монаха-караульного. Скорее всего – синий: караульную службу обычно несли монахи второго года пребывания в Сторожевой башне. На третий год им полагались зеленые повязки – сарамиты носили этот цвет на протяжении двух лет. Те, кто находился в монастыре более пяти лет, надевали желтые – и только Настоятель имел право надевать одежды и повязку черного цвета.

Хотя Сторожевая башня была еще довольно далеко, Сульг не сомневался, что караульный уже разглядел приближающихся всадников и сообщил об этом настоятелю. За то время, что норлоки навещали сарамитов, почти все монахи, хорошо знакомые им по первым годам, давно покинули этот мир, переселившись в долины Священных Камней. Но настоятель Амалиин и монах-травник Нумариит были, казалось, неподвластны времени. Конечно, они старели, но гораздо медленней, чем все остальные сарамиты. Сульг подозревал, что дело здесь не обошлось без зелий, изготовленных Нумариитом: внутри монастыря был еще один огород, о существовании которого знали только сами монахи, а они умели хорошо держать язык за зубами. Большая часть грядок отводилась под особые растения, которые Нумариит использовал впоследствии для приготовления редких снадобий: почти все они относились к разряду запрещенных. Травы с тайного огорода сарамитов скорее всего и продляли им жизнь: по крайней мере и настоятель, и Нумариит, хоть и выглядели стариками, были бодрыми и сохраняли необыкновенную ясность ума и прекрасную работоспособность.

Илам на минуту отвлекся от разговора с Тилармом и тоже попытался разглядеть, кто именно из монахов дежурит на вышке.

– Кто-то незнакомый... Наверное, совсем недавно перешел из послушников в монахи. А деревня-то вокруг монастыря становится все больше! Ха... надеюсь, эти крестьяне не увяжутся в паломничество вслед за остальными?!

– Ты прекрасно знаешь, что нет, – отрезал Тиларм. – Настоятель запрещает это.

– Да уж. Мы не нанимались охранять целый обоз, речь шла о десяти монахах, не больше, – проворчал Илам. – Интересно, чья очередь в этот раз отправляться к камням? Что они в них находят, хотел бы я знать?! Камни и камни...

– Не вздумай это в монастыре ляпнуть, – добродушно предупредил его Тирк. – Монахи тебя в стену замуруют, за оскорбление святынь.

– Что, живьем? Глупости... как это они замуруют? И потом, они будут меня заживо замуровывать в стену, а вы будете на это смотреть, что ли? Пусть Тиларм их отговорит, его-то они послушают... Погодите, а ведь после сарамитов мы идем в Лутаку, а? А почему бы нам не остановиться на денек-другой в Шамшуре? На том постоялом дворе, что возле ручья, а?

– Нет уж, – отозвался Сульг, умехнувшись. – Вот на том постоялом дворе мы больше никогда останавливаться не будем. Хватит с нас приключений.

Илам погрустнел.

– А что так? – кисло поинтересовался он. – Чем там плохо было?

– Что за дурацкая привычка ко всем задираться! – сердито напустился на него Тиларм.

– Что за дурацкая привычка лезть не в свое дело? – пробурчал раздосадованный Илам. – Не хотели драться – сидели б спокойно. Делали бы вид, что вас это не касается. Кстати, не я первый начал, а эти проклятые джалалы.

Кейси хмыкнул.

– Как это – не ты?! Прекрасно помню, ты сам нарывался. А в результате я, по твоей милости, в этой драке вывихнул два пальца. И пришлось лечиться у Тиларма... нет, в следующий раз я предпочту сдохнуть, чем терпеть его в качестве лекаря.

Тиларм наградил его испепеляющим взглядом.

– Я запомню, – многозначительно пообещал он. – Имей в виду!

– Запомни, запомни! Я тебе не бессловесный раб, чтобы испытывать на мне новые способы лечения!

– Слушай, я не нарывался! Это джалалы! Они сами, первые!

– Что ж они сделали? – поинтересовался Азах, из последних сил стараясь говорить серьезно. – Не помню!

Илам покрутил головой, припоминая недавние события, и поерзал в седле.

– Они на нас смотрели! – выпалил он. – Очень нагло смотрели! Их надо было проучить!

– Кто кого проучил-то? – невинным тоном спросил Кейси. – Или у тебя память отшибло? Так я могу рассказать, чем дело кончилось!

Илам хотел добавить еще что-то, но голос его потонул в общем хохоте, и он с досадой махнул рукой.

– Да ну вас...

Когда до монастыря оставалось уже недалеко, тяжелые ворота отворились и показались два всадника. Они направлялись навстречу норлокам. В одном из них Сульг узнал Нумариита; в соответствии со своим рангом тот был облачен в длинную темно-серую рубаху, поверх которой накидывался серый же плащ, подпоясанный кушаком. Серой была и повязка на редких седых волосах. Несмотря на возраст, монах-травник прекрасно держался в седле. Второй всадник был, судя по зеленой повязке, монахом более низкого ранга – ему был не положен плащ, и одеяние его состояло из длинной серой рубахи и просторных штанов для верховой езды.

– Так, – произнес Сульг, глядя на приближающихся монахов. – Нумариит едет нас встречать. Хотел бы я знать, за какие заслуги нам оказана такая честь.

– Да пора уж, – немедленно загудел Илам. – Давно пора бы уж оказывать нам честь. А, вообще-то, с чего ты взял, что это нас всех встречают? Это Тиларма, небось, встречают, он же у монахов в любимчиках ходит!

– Ну, ты, придурок, – рассеянно отозвался Тиларм, вглядываясь в подъезжающих. – Когда уже тебе надоест?

– А что я такого сказал? Кстати, мне тут пришла в голову хорошая мысль...

– Не может быть! – искренне поразился Кейси. – Кто бы мог подумать, что в твою голову приходят мысли!

– Давайте вечерком прошвырнёмся по деревне? А? Как вам такая мысль?

– Ты бы лучше заткнулся, – предупредил Тирк. – Знаем мы, чем твои прогулки заканчиваются.

– Точно, – поддержал его Азах. – Опять подерешься с кем-нибудь.

– Да с кем тут драться? – пробурчал недовольный Илам. – Просто хотел пройтись... глянуть, что к чему. О, глядите, как Нумариит припустил! Неплохо в седле сидит, старый пень... Небось, свои зелья хлещет каждый день... омолаживается!

– Знаешь что?! – сердито начал Тиларм, сверкая глазами. – Если за твои тупые шутки монахи все-таки решат тебя замуровать в стену, имей в виду – я против не буду! Наоборот, я им буду помогать!

– Думаешь, удивил? – засопел Илам. – Вовсе нет. Чего-то такого я от тебя давненько уже ожидаю...

Настоятель Сторожевой башни с утра находился не в самом лучшем расположении духа и тщетно пытался побороть раздражение в течение всего дня. Он понимал, что негодится показывать свое плохое настроение остальным обитателям монастыря, поэтому постарался как можно скорее решить все дела, требовавшие его личного присутствия, и удалиться в свои покои. Жилища монахов в Сторожевой башне даже с большой натяжкой невозможно было назвать уютными, и комнаты Амалиина в этом смысле совершенно не отличались от каменных келий остальных братьев. Разве что размером покои настоятеля были гораздо больше, но и это было продиктовано не соображениями комфорта, а лишь тем, что в своих комнатах он вместе с Нумариитом и несколькими другими братьями частенько был занят составлением лекарств и зелий особого свойства. Все остальные снадобья готовили специально обученные монахи в особо отведенных для этого помещениях в одной из башен монастыря.

Настоятель сел в деревянное жесткое кресло и окинул рассеянным взглядом свой неуютный кабинет. Вдоль стен тянулись длинные полки, заставленные стеклянными и глиняными сосудами – там хранились компоненты зелий и выстаивали положенный срок уже готовые настойки. В дальнем углу на каменной подставке стояла небольшая печь особой конструкции, над ней висел медный котел. Рядом с печью лежали куча хорошо высушенных поленьев и большой тяжелый нож, которым щепали лучину. Круглый стол на массивной ножке был заставлен самыми различными предметами: бумаги соседствовали с вазой, наполненной сушеными плодами, лампа с основанием в виде змеи стояла рядом с неочиненными гусиными перьями. Деревянные кресла возле стола были завалены деревянными коробками и сундучками.

Амалиин подавил вздох. Настоятель монастыря должен подавать пример братьям и быть всегда в ровном расположении духа. К тому же, если разобраться, что привело его в плохое настроение? Если ответить честно – «процветание монастыря», но можно ли поверить в это? Кто может сокрушаться, что Сторожевая башня становилась все богаче?

Но, процветая, монастырь становился все известнее. Вот уже за стенами крепости выросла деревня – пока небольшая, но с каждым годом она будет разрастаться. Во время набегов агрхов монахи вынуждены были впускать жителей в монастырь. Это никуда не годится, но не оставлять же несчастных за воротами на растерзание полудиким кочевникам? Настоятеля немного успокаивало то обстоятельство, что все жители деревни были сарамитами, но тем не менее похоже, жизни в уединении приходит конец. Слух о монахах, искусных в приготовлении лекарств и снадобий, расходился все дальше, и все чаще в монастырь прилетали специально обученные птицы, доставляя в серебряных футлярчиках, привязанных к лапкам, список лекарств, которые следовало изготовить. В положенное время появлялись нарочные, которые расплачивались за заказ весьма щедро. Еще более щедрой была оплата, когда речь шла о приготовлении запрещенных зелий: конечно, такие заказы принимались лишь от самых надежных клиентов. Амалиин понимал, что отказаться от изготовления снадобий монахи не могли: монастырь содержался на те деньги, которые выручали от продажи лекарств, но в то же время его беспокоило, что растущая популярность и известность Сторожевой башни, несомненно, будет мешать традиционному укладу жизни сарамитов-отшельников.

Монахи-северяне действительно хорошо разбирались в лекарственных травах. Большинство снадобий они умели изготовлять из обычных растений, что можно было найти на Сарамитской равнине или в предгорьях: из тимьяна и горчицы, ивы и горной пихты, полыни и череды. Часть трав собирали на каменном плато, где находилось капище древних богов; растения, собранные там, обладали огромной силой. Иной раз, приготовляя зелье, приходилось применять истолченный панцирь черепахи или сушеную водяную змею, растворенную в крепком вине, в особых случаях можно было прибегнуть и к помощи заклинаний, но ими Амалиин старался пользоваться как можно реже.

Несмотря на то, что монастырь стоял далеко в стороне от проезжих дорог, настоятель получал кое-какие новости от гонцов, которые приезжали за снадобьями из Рунона, Лутаки и других городов. В крупных городах медициной занимались врачи-практики, совсем недавно объединившиеся в свой профессиональный Орден, и лекари, знатоки лекарственных трав. Помимо них существовал еще один Орден, в который вошли заклинатели: они лечили людей с помощью колдовства. Врачи тоже не исключали магические заговоры, но пользовались ими крайне неохотно.

Между двумя Орденами, врачей и заклинателей, сразу же началась ожесточенная борьба. Народ побогаче предпочитал пользоваться услугами заклинателей, те, у кого в кошельке было негусто, обращались к лекарям и врачам. Не одобряя действий заклинателей, которые частенько брались за исцеление, не уяснив для себя суть болезни, настоятель с большим скепсисом относился и к практической медицине: не один раз в юности ему приходилось наблюдать, как тяжело больного человека выносили на базары Лутаки, чтобы узнать у прохожих, как, по их мнению, следует лечить этого несчастного. Чего же удивляться, если те, кто имел деньги и хотел гарантированно добиться успеха, снаряжали гонца на Сарамитскую равнину?

Настоятель вздохнул, покачал головой и поднялся из кресла. «В конце концов, невозможно сидеть весь день в своих покоях и сокрушаться», – решил он и покинул комнату.

Монастырь состоял из нескольких невысоких строений, располагавшихся возле главного храма. Храм мало чем отличался от других построек: это было здание вытянутой прямоугольной формы, обе торцевые стороны которого имели дверные проемы, а стены были украшены нишами, в которых стояли малые священные камни. Центральный вход был отделан чуть более нарядно: две каменные колонны поддерживали небольшой навес, а пол перед дверью был выложен разноцветной речной галькой. Основным строительным материалом для храма, как и для всех остальных построек, служили грубо обтесанные каменные плиты.

Настоятель миновал внутренний дворик, в середине которого помещался небольшой алтарь для жертвоприношения богам, мельком глянул в сторону храма: дверь была распахнута, и два сарамита, приехавшие в монастырь из предгорий всего год назад и носившие еще белые повязки послушников, мели каменный пол метелками, связанными из душистой полыни. На вышке неторопливо прохаживался один караульный, второй же спустился по приставной лесенке и поспешил навстречу Амалиину.

Настоятель остановился.

– Кто? – коротко спросил он, дождавшись, пока сарамит подойдет на положенные его рангу пять шагов.

– Всадники, – доложил тот. – Шесть человек. Направляются к нам.

Амалиин немного повеселел, но тут же уточнил, желая окончательно удостовериться:

– Норлоки? Или люди? Хотя, вряд ли гонцы из Лутаки станут ездить к нам сразу по шесть человек.

– Норлоки.

– Хорошо. Они вовремя. Скажи Нумарииту о приезде, а потом распорядись, чтоб открыли их комнату.

Во дворе норлоков встретил молодой белобрысый монах и обрадовался им так искренне, что Сульг не сдержал улыбки. Он помнил этого мальчишку еще с прошлого года: тогда тот только приехал в Сторожевую башню из маленького горного села и был до глубины души поражен и самим монастырем, и укладом жизни в нем, и молчаливыми монахами с разноцветными повязками на головах. Еще большее впечатление произвело на него появление вооруженной охраны сарамитских паломников. Мальчишка помогал тогда убирать конюшню и оружейную, но не столько орудовал метлой, сколько, открыв рот, слушал нескончаемые беседы Азаха с монахом-хранителем мечей, который был большим знатоком северного оружия.

Сульг порылся в памяти, стараясь припомнить имя молодого монаха, но Тиларм его опередил.

– Фелис! У тебя уже повязка ученика? – Он спрыгнул с коня так легко, словно и не провел в седле весь день. – Зеленая? Что, будешь учиться составлять снадобья?

Фелис покраснел от смущения и машинально коснулся рукой узкой тесьмы на волосах.

– Еще не скоро, – сипло сказал он и кашлянул. – Пока только помогаю работать на внешнем огороде. Там, за стенами монастыря, в деревне.

Илам подмигнул ему.

– Ага, в деревне, значит... Это хорошо, – сказал он, неторопливо слезая с лошади. – Ну, где нам разместиться?

– Там же, где и в прошлый раз. Настоятель просил сообщить, что ваша комната в неприкосновенности. Та, что на втором этаже. – Фелис указал на пристройку, которая стояла в глубине двора. – А я заберу ваших лошадей и поставлю под навес, в летнюю конюшню.

– Вот это уж мы как-нибудь сами, – заметил Азах: он терпеть не мог доверять своего коня чужим рукам. – Мой серый тебя еще и цапнуть может, характер у него...

– ...как у хозяина, – пробормотал Кейси, делая вид, что возится с седельными сумками. Азах метнул в его сторону свирепый взгляд, но приятель, беспечно насвистывая, копался в сумке. Сульг засмеялся. Он перебросил поводья Фелису, дождался Тирка и вместе с ним направился в глубь двора.

Первым по лестнице взлетел Тиларм – ему не терпелось продолжить разговор с Нумариитом, начатый по пути в монастырь. Норлок открыл дверь и с размаху бросил свою сумку на тюфяк, валявшийся в углу.

– Фу... – Кейси отмахнулся от пыли, повисшей в воздухе. – Однако...

Он поставил у двери сумку, подошел к окну и подергал раму, пытаясь открыть створку.

– Что, и зола в очаге прошлогодняя? – пробурчал Илам, появляясь в комнате вслед за остальными. – Ждала нас полгода?

– Сказано же, комната была неприкосновенна, – пояснил Тиларм. – Или не слышал? – Последние слова его донеслись уже из-за двери.

– Ну могли бы и прикоснуться. – Илам покосился на паутину, свисавшую с низкого потолка. В монастыре норлокам всегда отводили одну и ту же комнату, довольно просторную, с двумя окнами, выходящими во внутренний двор. Все убранство ее составляли два старых стула, табурет и старый тюфяк в углу.

– Да уж... – Кейси наконец удалось открыть створку, и в комнату ворвался свежий воздух. Он выглянул в окно: внизу, возле навеса, стоял Азах, оживленно разговаривая с монахом-оружейником. – Монахи имеют о комфорте самые странные представления. Гм... На этот прошлогодний тюфяк я, пожалуй, претендовать не буду.

– Да ладно тебе, – лениво сказал Сульг. Он сидел на стуле, вытянув ноги, наблюдая, как Тирк, ругаясь вполголоса, пытается открыть второе окно. – Можно переночевать и на улице.

В дверь коротко стукнули, и на пороге появился Фелис с метелкой из полыни в руках. За ним шли еще два сарамита, они несли тюфяки, набитые свежим сеном. «Сехмет, распорядитель трапезной, приглашает вас перекусить с дороги, – объявил он, покраснев при этом так, что даже уши у него стали рубиновыми. – А мы пока уберем вашу комнату».

Илам оживился.

– Ну вот! – сказал он. – Вот с этого и надо было начинать! С трапезной! А что, мясо у вас сейчас готовят? Или мы опять угодили на рыбные дни? Опять соленая рыба?! – спросил он, приходя в ужас.

Фелис покрутил головой.

– Овощи и мясо, – выдавил он, умирая от смущения, теребя веник и глядя на норлока снизу вверх. Он был крепышом, но рядом с Иламом казался щуплым подростком. – На вечернюю трапезу.

Сульг хмыкнул и поднялся со стула.

– Хорошо, – сказал он, стоя в дверях. – Идите в трапезную, а я подойду попозже. Надо потолковать с настоятелем. Илам, если сожрешь мою порцию, имей в виду... тут есть такой обычай: живьем замуровывать в стены тех, кто съедает чужой ужин, понятно?

– Прекрасный обычай! – недовольным голосом протянул Илам. – Глупее ничего не слышал! Да ты сам, небось, и выдумал только что.

Но Сульг его уже не слышал.

Он отыскал Амалиина возле небольшого огорода, укрытого за двумя недавно появившимися приземистыми постройками. От длинных грядок пахло влажной землей и пряными травами. Настоятель, высокий и худой, в неизменном темном балахоне, стоял посреди огорода и задумчиво созерцал маленький темно-зеленый кустик.

– Думаю, не пора ли нам выкапывать луковицы золотоносника, – произнес он, заслышав шаги Сульга. – Чуть передержи их в земле – и все, они уже ни на что не годятся. – Настоятель отщипнул с кустика крошечный листочек, засунул в рот и пожевал, сосредоточенно уставившись в землю. – Ну еще дня два-три можно повременить. Но не больше. – Он поднял глаза на норлока и улыбнулся:

– Рад видеть тебя, Сульг.

– Я тоже, – сказал тот совершенно искренне: настоятель был одним из немногих людей, к которым Сульг испытывал что-то вроде симпатии.

– Мне кажется или ваше хозяйство стало побольше? Кажется, этого домика в прошлый раз не было... Что это?

– Ох... ты говоришь о том, что больше всего беспокоит меня в последнее время. – Амалиин покинул огород и аккуратно прикрыл за собой калитку, сплетенную, как и вся легкая ограда, из ивовых прутьев. – Это новый амбар для хранения сухих трав... отличная вентиляция, Нумариит был очень доволен. Постройка хорошая, но в результате – сам видишь – внутри крепостных стен уже не осталось ни единого клочка свободной земли.

Настоятель медленно двинулся в сторону двора, Сульг держался рядом, приноравливая свои торопливые шаги к неспешной поступи Амалиина.

– Дела монастыря идут все лучше, и надо бы радоваться, а я печалюсь – может ли быть что глупее? – сокрушенно продолжал тот. – Монастырь процветает – разве это повод для грусти?

– Так что же? – спросил Сульг, внимательно слушая старика.

– Становится слишком людно и слишком суетно. – Сарамит улыбнулся бледными тонкими губами. – Наши лекарства пользуются все большим спросом. Думаю вот – может, делать их похуже? – Он усмехнулся. – Ну я шучу, конечно...

Возле крепостной стены два деревянных столба поддерживали навес, сплетенный из ивовых прутьев: в тени, на кусках ткани было разложено для просушки множество растений. Часть трав, связанных в пучки, висела под крышей, покачиваясь на легком ветерке. Возле навеса один из травников, сидя на корточках, мыл в глиняном горшке корни, разрезал их вдоль и раскладывал на большие плоские камни.

– Сарамиты – северяне, не странно ли, что именно нам, выросшим на скудных северных землях, дан дар постигать суть растений? – задумчиво говорил Амалиин. – Почти все, что дает природа, может принести пользу человеку. Почки и кора деревьев, цветки и травы, листья и плоды, корневища и клубни. Как воспользоваться этим щедрым даром – целая наука. Одна и та же трава может и вылечить, и убить – все зависит от того, сколько времени ее, скажем, настаивать в бутыли на солнце или сколько капель растворить в воде. Если собрать почки серебристой ивы на растущий месяц, положить в горшок и залить обыкновенным смальцем, чуть-чуть потомить в печи – получится прекрасное лекарство от изнуряющей лихорадки. А стоит использовать эти же почки, но собранные на убывающую луну – и вот тебе снадобье, от которого выпадают волосы. Недавно одна знатная дама из Лутаки просила изготовить такое. Не иначе хотела досадить сопернице. – Настоятель слабо усмехнулся. – Такие снадобья пользуются довольно большой популярностью. Почти как «тихие убийцы».

– «Тихие убийцы»? – переспросил Сульг, нахмурив брови.

– Яды, – спокойно пояснил Амалиин. – Думаю, ты знаешь, что мы изготавливаем не только лекарства.

Норлок пожал плечами:

– Я не интересуюсь чужими секретами.

– Знаю, Сульг. Ты думаешь небось с какой стати этот выживший из ума старик принялся выбалтывать тайны собственного монастыря...

– Не думал ничего подобного, – засмеялся норлок.

– Мы изготовляем не только лекарства, мы создаем яды и противоядия от них и от многих других. Не только от тех, что рождаются в наших стенах. Яды и противоядия, – произнес задумчиво сарамит. – Никогда не знаешь, что пригодится в будущем.

Сульг бросил быстрый взгляд на Амалиита, но по его лицу было трудно что-либо прочесть.

– Я – воин. Я предпочитаю убивать при помощи оружия. К тому же... – Он вспомнил отравленный клинок агрха и Фиренца, который исцелил его от мести зачарованного меча. – Существуют такие яды, против которых бессильно человеческое искусство.

Настоятель проницательно взглянул на него.

– Есть, – подтвердил он. – Но встречаешься с ними не часто, правда? Человеческое искусство тут и правда бессильно, так что надо до конца дней своих благодарить небо за то, что в момент такой встречи приходит помощь от тех, кто облечен гораздо большим могуществом, нежели простой смертный.

Сульг замер. Некоторое время он переваривал слова, услышанные от настоятеля. Амалиин же как ни в чем не бывало неспешно брел по дворику, шаркая башмаками и кивая проходившим мимо монахам. Из маленькой трапезной показался Азах и помчался по лестнице, ведущей на второй этаж, в оружейную. Из открытой двери трапезной пахло свежим хлебом, но Сульг внезапно почувствовал, что от беседы с настоятелем аппетит у него пропал совершенно. Он, пожалуй, впервые задался вопросом, что известно о них этому старому сарамиту? Амалиин никогда не интересовался, откуда в Ашуре появились норлоки, чем они занимаются, покидая стены монастыря, и впервые Сульгу внезапно пришла в голову совершенно неожиданная мысль: возможно, старый сарамит не интересовался этим как раз потому, что и так знал о них все, что считал нужным? Он задумался, пытаясь оформить свои предположения в слова: Сульг предпочитал не задавать вопросы напрямую, но Амалиин счел беседу законченной.

– Наше паломничество начнется завтра с восходом солнца, – произнес он, останавливаясь посреди двора. – Но выехать лучше немного пораньше, чтобы встретить рассвет в пути.

Он поглядел в лицо собеседника и еле заметно улыбнулся.

– До завтра, Сульг, – сказал он и ушел, оставив норлока стоять посреди двора.

Казалось, время на равнинах Ашуры течет по каким-то своим, неведомым законам. Иногда оно летело быстрее весеннего ветра, и времена года мелькали, едва успевая сменять друг друга, а иной раз тянулось медленно и неторопливо, и зима или осень с большой неохотой покидали эту северную землю.

Лето в этом году выдалось в Ашуре странное: теплое, ласковое, почти без дождей. С началом теплых дней норлоки перевели через перевал два каравана, неделю отсыпались в Руноне, потом навестили монахов-сарамитов – подходило время паломничества к их каменным богам, а тут и белл Беренгер снова дал о себе знать: прислал весточку, что хотел бы перетолковать о следующем заказе и что его человек ждет их в Лутаке на четвертый день от полнолуния. Сульг выждал после оговоренного срока еще несколько дней, чтобы не быть особенно пунктуальным: не хотел, чтоб белл Беренгер решил, будто они так уж заинтересованы в его предложении, и норлоки двинулись в Лутаку. На самом деле заказ купца подоспел очень даже кстати: Сульг, погруженный в собственные невеселые мысли, прекрасно это понимал.