Но, с другой стороны, я рада, что не должна проводить время в одиночестве, за чтением книг, хотя, впрочем, и это было бы не так уж плохо. У меня тут есть большая компания девушек, но ребят этим летом, очевидно, не будет. Правда, здесь есть немало парней-христиан, но нас разделяет столько непреодолимых преград, что какое бы то ни было сближение между неевреем и еврейской девушкой кажется невероятным. Часто удивляешься этому явлению и оно даже кажется комичным, тогда как на самом деле в нем отражается печальная и тревожная действительность.
      22.7.1937
      Пишу на пустой желудок, так как под предлогом расстройства пищеварения я целый день ничего не ела. Я пишу: "под предлогом", так как в действительности я совершенно здорова и притворяюсь лишь потому, что меня все время усиленно кормят, чтобы я пополнела. На мысль прибегнуть к этой уловке меня навела болезнь Эвики, которая и в самом деле испортила себе желудок; и не одна она - бабушка Фини тоже. Это послужило толчком к моей небольшой хитрости, но решиться на нее мне было нелегко: как-никак, это ложь. Но, в конце концов, я успокоила себя тем, что никому не приношу вреда, а непродолжительное голодание даже полезно для желудка.
      Сегодня утром мама нашла, что язык у меня {53} обложен, и настояла, чтобы я выпила минеральной воды. Я чуть не прыснула при этом. Мне повезло, что тетя Элиз и Фали тоже жалуются на желудок. Теперь они полагают, что нам повредила одна и та же пища, которой мы все поели. Должна признаться, что лгать мне удается очень убедительно, но делаю я это с большой неохотой слишком уж неприятное это вызывает чувство.
      Вчера я кончила читать интересную книгу Эрнста Лотара "Романс фа мажор". Мне было жаль с нею расстаться. Это дневник пятнадцатилетней девушки, и книга была очень близка мне как по содержанию, так и по стилю. Теперь я читаю книгу Ниро "Под игом Господним". Она мне нравится, но сама я наверняка не стала бы так писать, даже если бы могла. Мне одинаково чужды и манера, и весь изображаемый в книге мир.
      26.7.1937
      Ну и дела! Я дала интервью! Адвокат Сабо сказал мне вчера, что господин А., корреспондент газеты "Т. X.", хочет встретиться со мной, чтобы написать в своей газете статью "о поэтессе, которая проводит теперь отпуск в нашем городе". Я считала всю эту затею излишней, но корреспондент неожиданно явился, и я должна была дать ему подробное интервью. Он задал мне, между прочим, и ряд банальных вопросов: кто мой любимый писатель, любимый поэт и т. д. Он попросил также дать ему мое {54} стихотворение. Теперь я жду с нетерпением появления его статьи.
      28.7.1937
      Вышла газета со статьей (Статья называется "Анико Сенеш - большая надежда венгерской поэзии".). Вначале он пишет о папе, а потом обо мне. Статья довольно приличная, и все было бы хорошо, если бы не одна фраза, в которой он упоминает директора моей школы. Он утверждает, что директор восхищен мною, или что-то в этом роде. Это очень беспокоит меня, хотя маловероятно, что газета попадает в руки моего директора.
      Бабушка Фини слегла: она сильно простужена и очень слаба.
      30.7.1937
      Вчера умерла бабушка Фини. Двое суток она мучилась. Когда доктор сказал нам прошлой ночью, что надежды, нет, всех нас охватило жуткое сознание того, что смерть рядом, - и мы молча плакали, не в силах вымолвить слово. Мама совершенно разбита, и я ничем не могу утешить ее. Я только обещала, что сделаю все возможное, чтобы оставаться рядом с ней: я знала, какой одинокой она будет чувствовать себя без бабушки Фини. Не перестаю думать о смерти отца. Мне кажется, я все еще не осознала, что означает для меня смерть бабушки.
      Сегодня я уже не могу плакать. Правда, какое-то гнетущее чувство продолжает тревожить {55} меня. Но это все. Даже смеяться я уже способна. Дорогая бабушка! Я рада каждой минуте, когда я была добра к тебе и оказывала тебе внимание. Я уверена, что если иногда вела себя не совсем хорошо, то она все же не сердилась, так как очень любила меня.
      31.7.1937
      Вчера я не могла писать. Весь день мы с Эвикой бегали, хлопотали и старались всем помочь по мере возможности. Тетя Элиз и мама не в состоянии что-либо делать. Мама весь день лежит в кровати, и я очень озабочена; что будет с нею по возвращении домой? Вчера вечером приехала тетя Манци. Мне казалось, что она хорошо владеет собой, но потом я узнала от мамы, что она всю ночь не могла уснуть и ходила взад и вперед по комнате. Очевидно, смерть бабушки была тяжелым ударом и для нее.
      Я очень устала, так как уже второй день встаю в шесть часов утра; не потому, что это необходимо, - не спится. Очень боюсь за маму. Теперь я понимаю, как глупо и самонадеянно было думать, что я смогу хотя бы частично заменить маме бабушку Фини. Вместе с тем мы с Джори могли бы сообща значительно облегчить ее положение. Я собираюсь написать ему в Париж, но о смерти бабушки, по настоянию мамы, я умолчу. Ведь он все равно сможет возвратиться только со всей группой.
      1.8.1937
      В два часа пополудни состоялись похороны {56} бабушки. Прибыло много родственников, друзей и знакомых из разных мест, и нам с Эвикой пришлось много хлопотать вокруг них. Похороны начались с некоторым опозданием. Вся эта церемония была ужасающей. Гроб с телом вынесли во двор, и раввин произнес надгробную молитву. Потом мы пешком пошли за гробом на кладбище. Лео, который задержался тут дольше других, громко смеялся своим собственным шуткам, и мы, не удержавшись, тоже разразились смехом. Такова жизнь - она продолжает идти своим чередом, и только бабушка Фини навсегда ушла от нас. Бедная мама, что будет с тобой, когда ты вернешься домой?
      Обсуждали, где хоронить бабушку, - не рядом ли с дедушкой в Яношгазе? В конце концов, решили, что будут хоронить здесь, в Домбоваре. Я была с этим согласна: ведь в конечном счете все эти обряды предназначены для живых, которые будут посещать могилу. Душе, если у нее есть загробная жизнь, ничто не помешает общаться с душой любимого в потустороннем мире. Телу же, которое через неделю будет полусгнившим, безразлично, покоится ли оно рядом с близкими или чужими.
      Будапешт, 22.8.1937
      Утром двадцатого августа возвратился домой Джори, а вечером к нам приехал в гости мой двоюродный брат Фери со своим приятелем из Бельгии. Джори мы ждали уже давно. Он выглядит хорошо и много рассказывал о себе, {57} пока не прибыли остальные гости. Когда все собрались, нам стало некогда разговаривать. У нас много дел, и хотя парни каждый день выезжают в город осматривать достопримечательности, они тем не менее доставляют нам много хлопот.
      25.8.1937
      Ребята уехали. В последний день я была их гидом, когда они осматривали парламент и другие достопримечательности. После их отъезда работы по дому стало куда меньше и не приходится столько суетиться, но из-за моей неуклюжести я разбила гравированный стакан и две очень красивые тарелки. Кроме того, я пересолила шпинат. В связи с этой последней оплошностью мне пришлось, конечно, выслушать немало язвительных замечаний. Мама, кажется, и в самом деле думает, что я влюблена в Петера; а я, между тем, совершенно уверена, что это не так. По правде сказать, он красивый парень и я к нему не совсем равнодушна; однако мы с ним знакомы вот уже около полугода, а все еще очень далеки друг от друга. Мы совершенно чужды друг другу и трудно даже вообразить, что когда-нибудь сблизимся и станем хорошими друзьями. У меня бывают с ним беседы о книгах и на другие отдаленные темы.
      Что касается других вопросов (не обязательно романтических), как, например, планы на будущее, мечты, надежды, сомнения, - то их мы даже не затрагиваем.
      {58}
      30.8.1937
      Через несколько дней возобновятся занятия в школе. Не могу сказать что я использовала последние дни каникул наилучшим образом. Во всяком случае, для спорта у меня оставалось слишком мало времени. Те немногие свободные часы, которыми я располагала, я посвятила чтению ("Будденброки" Томаса Манна) и приведению в порядок фотокарточек и репродукций (я уже заполнила ими пять альбомов).
      Вчера я была в кинотеатре - впервые после смерти бабушки Фини. Смотрела "Даму с камелиями" - замечательный фильм с Гретой Гарбо. Это печальный и в то же время благородный фильм, и Грета Гарбо играет в нем блестяще. Ее партнер, Роберт Тэйлор, тоже играет отлично.
      Сегодня ко мне приходили три подруги. Я рассказывала им о моей поездке по Италии и показывала фотографии.
      5.9.1937
      Еврейский Новый год. Я сначала сомневалась, следует ли мне сегодня писать. Но я считаю, что нет надобности соблюдать подобного рода запреты: не в этом содержание и смысл подлинной веры.
      Занятия в школе начались, и не произошло никаких изменений, если не считать того, что я перестала посещать уроки латыни. Это решение начало созревать в моей голове еще в прошлом году. Уже тогда я пришла к заключению, что латынь отнимает у меня много времени, тогда как надобность в этом языке у меня не предвидится, поскольку я не собираюсь поступать в университет.
      16.9.1937
      Случилась неприятность. На собрании литературного кружка меня избрали в правление. Обычно кружок без возражений одобрял выбор класса; но на этот раз члены кружка выдвинули кандидатуры двух других девушек и потребовали новых выборов. Это было сделано с явным намерением отстранить меня, еврейку. Разумеется, вместо меня избрали другую. Если бы я до этого не была избрана, я не сказала бы ни слова. Но в данном случае мне было нанесено открытое оскорбление. Я решила не участвовать больше в работе кружка и не интересоваться его делами.
      К счастью, есть и более отрадные новости: сегодня я начала давать уроки Ирме. Я буду заниматься с нею два раза в неделю, за что мне будут платить 20 пенге. Это очень хорошо. На будущую субботу она пригласила меня к себе. У нее будет приятное общество.
      Звонил Петер и спросил, можно ли ко мне зайти. Мы договорились с ним на воскресенье утром.
      1.10.1937
      Только что кончила читать папину книгу "Одиннадцатая заповедь, и я вся захвачена ею. Благодаря этой книге отец стал еще ближе моему сердцу. Я знаю, что этот роман очень мало {60} связан с реальной жизнью; тем не менее, в нем нашли отражение - пусть с некоторыми преувеличениями юношеские годы отца и любовь моих родителей.
      Это очень дорого мне.
      Пришло время прочитать и остальные книги моего папы.
      6.10.1937
      Вчера после полудня я гуляла с Петером в мы беседовали на разные темы. После пространного вступления он заявил, что любит меня. Для меня это не было большой неожиданностью, и я выслушала его спокойно. Вчера, когда я была с ним и кино, вместе с Ирмой и еще одним парнем, он в темноте не сводил с меня глаз. Поэтому-то меня и не удивило его сегодняшнее признание. Это можно было предугадать и по его просьбе встретиться со мной сегодня, хотя мы только вчера виделись с ним. Я была с ним приветлива, но не сказала, что люблю его, так как это могло оказаться неправдой. Так или иначе, я довольна: впервые мне было приятно услышать такие слова (не скажу, что я была бы недовольна, если бы это случилось раньше; но прежде не было взаимного интереса). Потом мы перешли на другие темы и это еще больше сблизило нас.
      Не знаю, расскажу ли я об этом маме. Наверно, все же расскажу.
      Я плохо поступаю, поддерживая связь также с другими ребятами. Ведь это факт, что недавно ко мне приходил Шандор, и мы неплохо {61} провели с ним время. На следующий день тут был Янош, красивый и интеллигентный парень. Его родители хорошие знакомые моей мамы; они-то и привели его к нам.
      23.10.1937
      Как давно я не делала записей в дневнике! Правда, особых новостей не было, но всегда можно написать кое-что о мелочах. С "того" дня Петер был у меня только один раз, но сегодня вечером мы встретились с ним у моей подруги.
      В школе жизнь течет довольно монотонно. Занимаюсь я не много. Теперь я больше всего интересуюсь английским языком. Недавно прочла книгу Перл Бак "Восточный ветер, западный ветер", а теперь читаю "Землю". Оба романа посвящены жизни китайцев. Получила письмо от моей "подруги" по переписке из Англии и немедленно ответила ей.
      С Джори я теперь в хороших отношениях. У него большие устремления. После усердного изучения французского языка он "набросился" теперь на английский. Один раз в неделю он в течение часа учит меня французскому языку, а я, со своей стороны, даю ему уроки английского языка. Я посещаю также курсы английского языка при "Обществе международных связей", так как там я могу основательно изучать грамматику.
      1.1.1938
      Я хочу написать теперь о рождестве, которое было вчера, а также о Новом годе. {62} Поскольку мама никуда не идет, мы с Джори тоже решили остаться дома. Но неожиданно я получила приглашение на премьеру в Театре комедии. От такого соблазнительного предложения я не могла отказаться: премьера комедии и рождественская ночь одновременно! Пьеса "Сладкий дом" оказалась довольно бледной.
      Мне вспомнилось то, что мне рассказывали о премьерах папиных пьес: они всегда вызывали у зрителей взрывы аплодисментов и неудержимого смеха. И в мою душу закралась мечта, чтобы когда-нибудь и мои пьесы ставились в театрах под громы аплодисментов. Наверно, глупо с моей стороны мечтать об этом. Но мне такая перспектива не представляется нереальной, и я все больше и больше думаю об этом.
      Несколькими словами хочу подытожить прошедший год. Я чувствую, что повзрослела. У меня были яркие и волнующие переживания - путевые впечатления; мысли и чувства, навеянные прочитанными книгами. Не обошлось и без горестей: умерла бабушка Фини. Одним словом - год, наполненный событиями. Мне кажется, я продвинулась вперед в области литературного творчества, но не в своих душевных качествах. В прошлогодней записи в дневнике я пожелала себе личного совершенствования, а этого не произошло. Не хочу этим оказать, что мои недостатки умножились, но у меня их, несомненно, достаточно, и я должна от них избавиться. Может быть, мне удастся сделать это в новом году.
      {63} За окном, сквозь белую пелену занавеса, открывается чудесный вид. Все окутано в белое; стоят одетые в белое деревья. А снег продолжает идти. Белизна в сочетании с множеством других цветов и оттенков; синие и сероватые огоньки - ослепительно-яркие и тусклые. Неописуемая красота!
      Этим я торжественно начинаю дневник 1938 года.
      14.1.1938
      Перелистывая свой дневник, я прихожу к выводу, что не осветила в достаточной степени факты, касающиеся моих отношений с Петером. Коротко говоря, мне все это немного надоело, а он ждал от меня более сильных ответных чувств. Я была с ним не достаточно ласкова - и он почувствовал это. Все кончено! Но я ничуть не огорчена.
      31.1.1938
      Получила письмо от Мэри, моей "подруги" по переписке. Она пишет о поездке в Англию, которую я предполагала совершить этим летом. Боюсь, однако, что смогу поехать не раньше будущего года, хотя предпочла бы не откладывать поездку - очень уж ненадежное теперь время. В субботу днем снова приходил Надаи. Я охотно беседую с ним; он такой умный и приятный. В ходе нашего разговора мы даже коснулись дифференциального и интегрального исчисления, но обычно мы беседуем с ним, конечно, не на такие темы.
      {64} Субботний вечер мы провели за приятным занятием, а именно, за чтением писем, которые папа в свое время писал маме. Письма эти полны своеобразной прелести и юмора - читать их большое наслаждение. Воображаю, как много они значили для мамы ! Пока мы прочли еще не все письма; возможно, продолжим чтение сегодня.
      13.3.1938
      Сегодня я должна описать две вещи: политические события и вчерашнюю вечеринку. Поскольку политика важнее - начинаю с нее.
      Совсем недавно, незадолго до того, как Гитлер сделал свой доклад рейхстагу (20 февраля), австрийский канцлер, доктор Курт фон Шушниг, отправился по приглашению Гитлера в Германию. По официальным сообщениям, переговоры между ними носили самый дружественный характер, и об "аншлюсе" мы слышали очень мало. Артур Зейс-Инкварт, юрист и нацистский политик, был введен в качестве министра безопасности в состав реорганизованного австрийского кабинета. Однако никаких других видимых признаков вмешательства Гитлера в то время не наблюдалось.
      Поэтому вполне понятны охватившие всех чувства тревоги и недоверия, когда Шушниг - если на ошибаюсь, в среду - неожиданно назначил на воскресенье, 13 марта, плебисцит по вопросу об аншлюсе. Это внезапное решение застигло, конечно, врасплох всех, притом не только в Австрии. Однако результатов плебесцита все мы ожидали спокойно, в полной {65} уверенности, что они будут в пользу независимости. Таково было положение в пятницу.
      В этот вечер, включив радио, мы были ошеломлены, услышав следующее сообщение: "Плебисцит отложен. Германия предъявила Австрии ультиматум, требуя отставки Шушнига. Вынужденный подчиниться превосходящей силе, Шушниг в своем выступлении по радио заявил о своем уходе, и власть в стране перешла в руки Зейс-Инкварта, который срочно призвал в Австрию немецкие войска".
      В субботу утром (12 марта) началась оккупация Австрии немецкими войсками, и сегодня Австрия всецело находится под контролем нацистов.
      Эти события вызвали неописуемое смятение и напряженность также и в Венгрии. В школах, на улицах, даже во время увеселений аншлюс является главной темой разговоров. Многих эти события задели непосредственно. Но даже те, кто прямо не был затронут, с тревожным вниманием следят за происходящим, пытаясь угадать, как поведет себя Чехословакия: проведет ли она мобилизацию и примет ли меры для защиты Судетской области? Строятся также различные догадки относительно дальнейших шагов Англии и Франции (в последней разразился политический кризис), а также по вопросу о том, на чью сторону встанет Италия. И далеко не последнее место занимает вопрос, какова судьба Венгрии, на которую тоже легла тень рвущейся на Восток семидесятимиллионной нации.
      {66} Сегодня ожидается прибытие Гитлера в Вену. Если отвлечься от питаемой к нему антипатии, то нужно признать, что действовал он чрезвычайно хитро, расчетливо и дерзко.
      В настоящее время царит затишье, и все охвачены беспокойным ожиданием, с опасением глядя в будущее.
      А теперь о более веселом и приятном. Вчера мы были приглашены на вечер к Люси. Собралось около сорока человек. После обычного от. крытая последовали танцы, ужин в буфете, пение - и настроение у всех стало приподнятым. Я много танцевала и чувствовала себя прекрасно.
      4.4.1938
      Мне стыдно, что я ничего не написала о мире угнетения, напряжения и нервозности, в котором мы теперь живем. Вот и теперь я взялась за перо только для того, чтобы описать субботний вечер. А события в Австрии и положение внутри страны вызывают столько разговоров и волнений, что когда дело доходит до описания, то все это становится невыносимым.
      Джори, конечно, поедет в будущем году не в Австрию, как это предполагалось раньше, а во Францию - и навсегда. Итак, мы будем разъединены и рассеяны по всему миру!
      Но вернемся к рассказу о субботе. Мы были у Виры, и я хорошо провела время. Настроение у всех было великолепное - благодаря танцам, небольшому импровизированному бару и, {67} разумеется, благодаря компании. Я почти все время была в обществе Риваи.
      Кажется, я ни разу о нем не упоминала в дневнике, хотя встречалась с ним не раз. И танцевать нам уже приходилось с ним раньше. Но на этот раз мы танцевали особенно много. Он отличный танцор и неплохой парень. Он сказал, между прочим, что ему очень нравится моя манера держаться, говорить и т. д. и т. п. Он хотел бы, чтобы его сестра была такой, как я. Меня он "утешал" тем, что хотя мои поклонники будут малочисленнее, чем у девушек "другого типа", но зато мне обеспечен успех у более достойных ребят. Любопытно, что то же самое мне сказала недавно Марианна.
      Я танцевала, конечно, и со многими другими ребятами, кроме Риваи, и когда мы начали расходиться уже совсем рассвело.
      24.4.1938
      Давно не писала. Во вторник, во время поездки в Домбовар, у меня было в поезде приключение (говоря точнее - знакомство). Когда я зашла в вагон, один парень помог мне управиться с багажом, а потом уселся рядом со мной. Я сразу заметила, что он ищет знакомства со мной. Поэтому я поспешила достать из чемодана книгу - великолепную повесть Сомерсета Моэма "Луна и грош" - и стала читать.
      "Я не помешаю вам, если закурю?" - обратился он ко мне и тут же спросил: "Вы едете в Домбовар? (он слышал об этом от {68} кондуктора). Последовало еще несколько вопросов. Вначале я отвечала довольно лаконично и сухо, но потом, когда он на моей стороне вмешался в спор о том, следует ли отворить окно, - мне не осталось ничего другого, как вступить с ним в разговор. Оказалось, что он изучает теологию в протестантской школе. Он начал убеждать меня, чтобы и я последовала его примеру, однако я дала ему понять, что это исключается, поскольку...
      Однако это не помешало ему продолжать беседу и задавать все новые вопросы. Ему очень хотелось узнать, как меня зовут, но я не сказала ему. Тогда он заметил, что евреи, по-видимому и в самом деле очень замкнуты и остерегаются общения с посторонними. Я сказала, что не разделяю его мнения, но своего имени все же не сказала ему. Он, казалось, был этим очень огорчен и заявил, что в какой-нибудь день будет ждать меня у школы. Я уговорила его не делать этого. Так вся история и кончилась.
      Идет обсуждение проекта "Закона о евреях". В связи с этим царит сильное возбуждение и тревожное ожидание (После оккупации Австрии германскими войсками в Венгрии резко усилился антисемитизм, и 11 марта 1938 года в венгерском парламенте началось обсуждение "еврейского вопроса". Результатом этого было принятие "Закона о евреях", который ограничивал права венгерских евреев, особенно в сфере экономики.): утвердят законопроект или нет? Все только об этом и говорят.
      {69} Торговля, промышленность, театр, кафе - все замерло в ожидании результата парламентских прений. Чем все это кончится...
      28.4.1938
      Снова начались занятия в школе. Особых новостей нет. Атмосфера, в общем, напряженная и тревожная. Нас очень беспокоит Джори - что будет с ним после выпускных экзаменов, которые уже не за горами.
      В последнее время я мало пишу, и мой "роман" продвигается медленно.
      Написала историческую поэму по материалу, который мы проходили в школе. Я осталась довольна ею; понравилась она и тем, кому я ее прочла.
      7.5.1938
      Мой брат Джори и его товарищи окончили школу. После полудня по этому поводу состоялась прощальная церемония в синагоге. Так повелось уже давно, но на этой неделе прощание приобрело необычайный смысл и было проникнуто чувством грусти и беспокойства. Ребята этого выпуска рассеются по разным местам, и кто знает, что им готовит будущее. Иван выступил с речью. Он пытался подбодрить собравшихся, но в каждом его слове сквозило уныние и беспросветность. Да можно ли было говорить иначе в такое время. Во всяком случае, все это было грустно, очень грустно. Особенно для меня, так как все это касается и Джори. Только теперь я ясно поняла значение того, что ему {70} предстояло. Он отправится за границу, в неизвестность, и мы даже не будем знать, увидимся ли еще когда-нибудь. Как ужасно это должно быть для матери !
      Среди одноклассников Джори есть несколько парней из партии "скрещенных стрел" (венгерской фашистской партии), и Джори просил их позаботиться о матери и обо мне, если случится беда. Какая наивность - ждать помощи именно от них.
      После церемонии в синагоге я пошла играть в теннис - в четвертый раз в этом сезоне.
      30.5.1938
      Пишу после еще одной приятно проведенной субботы.
      К Мари я пошла с Петером. На мне было мое голубое тафтяное платье и шарф из шелкового муслина. К поясу я приколола розовый цветок. Все ею было очень красиво. Я сама сделала себе прическу и беспокоилась, что она не удастся. Но получилось хорошо.
      Должна заметить, что я долго колебалась и обдумывала, идти ли к Мари. Дело в том, что эта семья недавно перешла в христианство, а я это решительно осуждала. В конце концов, мое желание развлечься и приятно провести вечер взяло верх. Я много танцевала с ребятами и чувствовала себя отлично.
      Еще одна важная новость: семейство Вираг пригласило меня на свою дачу в Лелле. Мне придется немного помогать им по хозяйству, и {71} это мне по душе. Охотно приму это приглашение, тем более, что моя поездка в Англию отпала.
      Написала стихотворение "Голубое" и очень довольна им.
      15.6.1938
      Сегодня окончились занятия в школе. Оценки у меня по всем предметам отличные. К тому же я получила второй приз в конкурсе по фотографии. Ни в каких других соревнованиях я не принимала участия. В литературном кружке я тоже не участвовала - после того случая прошлой осенью. В этом году, я можно сказать, была не слишком усердной. В следующем году буду прилежнее.
      Закончу я, пожалуй, записью о том, что прочла "Преступление и наказание" Достоевского. На меня произвело очень сильное впечатление описание внутреннего мира и душевных состояний героев.
      Подсознательно я чувствовала, что между семьей, изображенной в романе, и нашей семьей существует определенное сходство.
      Но я имею в виду, конечно, лишь частности.
      Итак, я окончила и эту тетрадь дневника. Я думаю, что она будет одной из моих самых любимых памятных вещей.
      23.6.1938
      Начинаю еще одну - третью - тетрадь дневника. Я делаю в ней первую запись с некоторым волнением. Мне приходит на память Тот, {72} мой учитель венгерского языка в Домбоваре, который еще четыре года тому назад поощрял меня вести дневник. По словам Тота, дневник станет самым дорогим для меня предметом и если вспыхнет пожар, я брошусь спасать в первую очередь его. Не исключено, что он был прав.
      В настоящий момент я больше не могу писать: после обеда я уезжаю к Вирагам в Лелле, и дома идет лихорадочная укладка вещей и царит невероятная сутолока. Мне будет очень трудно расстаться с братом.
      28.6.1938
      Вернусь домой. Стыдно признаться - не могу приспособиться к манере поведения тети Эстер. Единственное здесь удовольствие - купание в озере. И к великому моему сожалению, тетя Эстер следит за каждым моим шагом и запретила мне удаляться от берега. Я, понятно, не могла удержаться. Когда она увидела, что я немного отплыла от берега - страшно перепугалась, у нее появилось сердцебиение и она "ужасно" рассердилась. Когда я хотела попросить у нее прощения, она сказала, что не намерена из-за меня разрушать свою нервную систему. Итак, я решила вернуться домой. Я при этом не подумала о важности такого решения, но почувствовала, что не смогу здесь долго выдержать.
      Я вошла к себе в комнату, заперла дверь на ключ и горько заплакала. Села на пол, чтобы от купальника не промокла моя постель. В таком {73} состоянии были написаны эти строки. Тетя пыталась войти ко мне, она толкала дверь, но я ей не открыла. Я была очень сердита, что мне все же придется уехать домой. В конце концов, после того, как Эржи и тетушка меня долго упрашивали, я открыла дверь. Тетушка была очень приветлива. Я верю ей, что это она так вела себя, опасаясь за мое здоровье. Она потребовала от меня, чтобы я не повторяла ошибки, целовала меня и просила перестать плакать. Понятно, что мне не легко было ей повиноваться, но, в конце концов, я успокоилась. Теперь я уже должна выйти. Я надеюсь, что глаза у меня не очень красные.
      Продолжаю писать после полудня. Буря уже утихла, как будто бы установилась тишина, но следы бури оставили на мне свой отпечаток. Возможно, что я здесь останусь, т. к. я пытаюсь объяснить случившееся, как проявление доброй воли и как заботу о моем благополучии. Но это представление я не скоро забуду. Если бы я не удерживалась, я бы еще долго плакала. Трудно мне представить себе, что я пробуду здесь дольше, чем до середины июля, разве только будет больше работы и возможности наблюдать н учиться. Короче говоря, - надо подумать, что же дальше.
      2.7.1938
      Последнее происшествие почти забыто. Все изменилось к лучшему, и здесь очень хорошо. В течение двух дней я училась грести на {74} лодке, и это доставило мне большое удовольствие.
      Мы ставим лодку недалеко от берега и купаемся в горячих лучах солнца, читаем и следим за парусным судном "Д22", которое кружит вокруг нас, а на нем 2 или 3 парня. Вообще-то, здесь нет ничего серьезного, связанного с парнями. В пансионе находится тип, которого я не выношу.
      Джори получил разрешение перевести за границу сумму денег, которая ему там нужна. Я рада, что это ему удалось, но сердце болит, что он нас оставит. Мое сердце с мамой, как она несчастна! Но что делать? Простой расчет говорит, что это - единственный путь.
      10.7.1938
      Мое настроение улучшилось. Я уверена, что могла бы приспособиться к жизни здесь, но я уже сообщила маме, что остаюсь лишь до 15-го. Долго я колебалась, писать ли ей об этом, чтобы не напугать ее. Но я это сделала, т. к. не вижу смысла в моем пребывании здесь.
      Вижу, что не упомянула о встрече с братом. Мы вышли на железнодорожную станцию, вошли в его вагон и обменялись несколькими словами. Действительно, трудно сказать, когда мы увидимся, и все же наше расставание не было со стороны очень трогательным. Мы говорили только о второстепенных вещах - о новых маленьких ракетках, об уроках итальянского, о том, что я загорела, об общих друзьях и т. д. Когда поезд тронулся, я еще успела сообщить ему о длине миланского бассейна, но за всем {75} этим было тайное ощущение, что Джори уезжает сейчас, может быть, на год, а может быть, и на много лет. Вот он ушел навстречу жизни!
      Маме трудно сейчас дома. Она пишет, что, к счастью, у нее много дел, и они занимают все ее время. Мне бы хотелось, чтобы она тоже поехала на дачу. Ей ведь нужен покой больше, чем всем нам.
      13.7.1938
      Уже два дня я лежу в постели больная. Возможно, что сегодня встану. Надеюсь, что больше не буду болеть. В понедельник я почувствовала себя очень плохо. Еще накануне, ночью у меня было ощущение, что не все в порядке. Утром меня охватил сильный озноб, но по легкомыслию я все же встала. Мне не хотелось, чтобы об этом узнали, и потому я даже помогала немного на кухне. Спустя некоторое время я вынуждена была пойти к себе в комнату; измерила температуру - 38,8. Вскоре температура поднялась до 39,2. Я позаботилась, чтобы тетке осторожно сообщили об этом. И все же я вздремнула, а вечером проглотила несколько таблеток. Вчера я могла уже целый день читать.