При других обстоятельствах Пэн совершенно точно «заботился» бы о своей жене при каждой возможности. Его нижняя часть тела сгорала от жуткого интереса, стоило ему лишь приблизиться к Эвелин. И похоже, больше не было никакого толку от того, что он избегал ее по ночам, уходя спать к слугам. Но уж лучше так, чем ложиться в палатке рядом с обнаженной женой, до которой даже дотронуться нельзя. И все из-за ожогов.
Если бы он мог, то давно пересадил бы Эвелин на отдельную лошадь, но его долгом было подучить ее. Несмотря на очевидное присутствие навыков, она заявляла, что боится пока ездить одна. Тогда Пэн решил, что обязан посадить ее вместе с собой и пусть учится, пока не обретет должную уверенность в себе. Зная по собственному скорбному опыту, насколько не приспособлена к жизни в глуши его жена, он решил больше не рисковать и идти на уступки.
– О чем я должна говорить? – спросила Эвелин, выведя Пэна из глубоких раздумий.
– Не важно, я просто должен тебя слышать, – ответил он. – Ну… расскажи, как ты росла в Стротоне.
Задав этот вопрос, Пэн надеялся узнать, чему же все-таки она успела обучиться. Тогда он будет знать, чего недостает, и поможет ей сориентироваться.
– А, ну тогда… – заговорила Эвелин и пустилась в долгий бессвязный рассказ.
Пэн вскоре понял, что стоило, наверное, задать конкретный вопрос о ее навыках, ибо Эвелин, похоже, была просто в восторге от собственного голоса. Несмотря на очевидную усталость, она трещала без умолку вчера, в последний день перед Харгроувом, и сейчас. Хотя он вовсе не возражал, так как с помощью этих монологов смог ближе узнать свою жену, составить весьма четкое представление о ее семье и детстве.
Эвелин даже не подозревала, насколько хорошо он разобрался в ее характере. Пэн заметил, что Эвелин ни одним дурным словом не обмолвилась о своих кузенах, которые всячески изводили ее, заставляли чувствовать себя ничтожеством и нанесли тяжкий удар по ее счастливой жизни с любящими родителями и братом в уютном доме. Она ему ничего про них не рассказывала, и все же Пэн сам быстро раскусил эту жестокую задиристую троицу и с огромным трудом переносил их существование. Он понимал, они были обижены, что у них отобрали отца, дом и все наследство, но зачем же свою злость срывать на Эвелин?
Пэн полагал, что причиной всему – зависть и инстинкт нападения на самого слабого. Естественно, они не могли бы таким же образом атаковать дядю с тетей или тем более Уэрина, который, не церемонясь, расправился бы с ними. Также он повел бы себя, увидев, что они досаждают Эвелин, но Пэн был уверен – кузены нападали на нее без свидетелей и знали, что она не станет ябедничать.
К тому времени, как она закончила мыться и целая-невредимая вышла на берег одеваться, Пэн пришел к выводу, что надо срочно заняться повышением ее самооценки. Кроме того, он понял, что скорее всего заблуждался, считая ее неумелой. Такие любящие родители, как лорд и леди Стротон, не могли отправить свою дочь во взрослую жизнь, не дав необходимых знаний.
Пэн заподозрил, что неуклюжесть и постоянные ошибки Эвелин – последствия травли ее кузенами… Точно так же и Дэвид мог споткнуться о собственную ногу, потому что нервничал и слишком страстно желал угодить.
Ничего, необходимо лишь время и терпение – и у него будет идеальная жена. – Супруг, я готова.
Посмотрев на нее, Пэн не смог сдержать улыбки. Она была одета в очередное безразмерное темное непривлекательное платье, влажные волосы прядями спадали на лицо. Но ничто не могло скрыть ее красоты: огромных глаз, сияющих добротой и искренностью, легкой улыбки на губах.
Что ж, его родители неплохо постарались, подумал Пэн. Он был очень доволен их выбором. В один прекрасный день он, возможно, даже влюбится в нее… Пока же она ему просто нравилась, но Пэн считал, что этого вполне достаточно. Хорошо, когда жена тебе нравится – так гораздо проще жить с ней.
Сообразив, что он стоит и улыбается как идиот, Пэн сделал над собой усилие, посерьезнел и жестом показал Эвелин идти впереди него. Итак, если бы она была его лошадью, он кормил бы ее яблоками и похлопывал по крупу; будь она его оруженосцем, наградил бы рукопожатием, похлопал бы по спине, хваля: «Молодец!» Тут Пэн в ужасе понял, что совершенно не знает, как поступить в этой ситуации с женой.
– О нет! Что…
Крик Эвелин отвлек его. Пэн хотел спросить, что ее так расстроило, но она в этот момент уже бежала к лагерю. Бросившись следом, он увидел, что из их палатки идет дым и вокруг собралась целая толпа.
Эвелин начала расталкивать людей.
– Жена! – Он схватил ее за руку, не давая войти в палатку, но из-за повязки не смог удержать, и Эвелин ворвалась внутрь.
Ругаясь, он последовал за ней.
– Все в порядке, – сказала его мать, закончив осматривать повреждения. – Никто не пострадал – это самое главное.
– Это точно, – согласился лорд Джервилл, подходя к Пэну.
Судя по жалобному стону, который издала Эвелин, взглянув на обуглившуюся постель, она не была с этим согласна.
– Что здесь произошло? – угрюмо спросил Пэн.
– Похоже, огонь от свечи перекинулся на овчину, – нехотя констатировал отец.
– Я же говорил тебе, слишком близко стоит! И велел, между прочим, задуть ее, прежде чем идти со мной.
– Я задула! – крикнула Эвелин. – Честно!
– Очевидно, нет, – прорычал Пэн. – Лично я не сомневаюсь, что ты так спешила, что просто дунула и вышла, не посмотрев, исчезло ли пламя.
Эвелин поджала плечи, чувствуя, что он прав.
– Да, супруг, должно быть, все именно так и было. Это я во всем виновата.
От такой реакции Пэн нахмурился. В ее голосе слышалась нечеловеческая подавленность, по щекам катились крупные слезы, и было невероятно тяжело наказывать ее за оплошность, когда она и так выглядела совершенно уничтоженной.
Вздохнув, он сказал:
– Что ж, в конце концов, это всего лишь стопка шкур. Никто не пострадал, и ничего сверхважного не сгорело.
– Ничего сверхважного… – эхом пролепетала Эвелин, упала на колени и, к его изумлению, разразилась громкими рыданиями.
Для Пэна было настоящим облегчением, когда мать выставила его вместе с отцом из палатки, сказав, что сама позаботится об Эвелин. Он-то и понятия не имел, как помочь ей. Единственной возможной причиной ее расстройств, как он понял, могла быть только постель, к которой она успела привыкнуть за это время. Сундук стоял в противоположном углу палатки, огонь до него не добрался. Пострадали только овечьи шкуры – очевидно, кто-то заметил пожар, когда он только начался, ведь даже сам навес не был тронут.
Точно, она заплакала из-за разрушенной постели. По приезде в замок Джервиллов Пэн раздобудет для нее целую стопку таких же овечьих шкур, лишь бы не расстраивалась. Он распорядится, чтобы их разложили у камина, и Эвелин сможет лежать на них, когда ей захочется.
Хотя… он с удовольствием присоединится к ней. Мысль была довольно заманчива – холодными зимними вечерами греться у огня вместе и пить сидр…
Нет, никакого сидра, подумал он. Эвелин наверняка прольет его на платье и снова будет думать, что неуклюжести ее нет предела. Но есть и другой способ: сначала раздеть ее, а потом уже дать сидр в руки. Да, это определенно выход из ситуации, решил Пэн, улыбаясь воображаемой картине. Эвелин голая, у камина, с сидром… даже если прольет – ничего страшного, тогда он просто слижет его с нее. Шикарная идея! Слизывать капельки с ее полной груди, ласкать языком затвердевшие соски, затем…
– Какого черта ты улыбаешься? Твоя жена только что спалила вашу постель! – заорал на него отец.
– Ага, спалила. – Улыбка Пэна стала еще шире. Опомнившись, он заставил себя выглядеть серьезным.
– Извини, сынок, что я вот так говорю, но… да, Эвелин очень милая девушка, но несчастья будто сами идут к ней. Если бы я знал…
– С ней все хорошо, пап, не нужно извиняться. Я вполне доволен ею.
– Что? – Уимарк ошарашенно уставился на него. – Она что, толкнула тебя, когда вы были на реке, и ты ударился головой?!
– Нет, конечно! – сердито ответил Пэн.
– Но что-то ведь случилось? – настаивал отец. – Сначала ты несколько дней подряд с первой же вашей встречи ругался и жаловался на ее слабость и отсутствие опыта, а теперь, когда она дотла спалила вашу постель, заявляешь вдруг: «Я вполне доволен ею»!
Пэн раздраженно взглянул на отца, но спорить дальше не стал. Вместо этого он позвал оруженосца и отправился вместе с ним на реку помыться и заодно обдумать дальнейшую жизнь Эвелин.
– Эвелин, милая. Ну, не надо, прошу тебя, – говорила леди Джервилл, опустившись на колени и обнимая девушку.
Эвелин изо всех сил пыталась остановиться, но не могла и, прижавшись к матери Пэна, продолжала рыдать. Она безумно устала, ей уже ничего не хотелось – только спать. С самого дня свадьбы одни беды, сплошные неудачи, одна за другой! А то, что произошло сейчас с постелью, было уже последней каплей, переполнившей чашу ее унижений.
Она рассчитывала, что туника и шоссы помогут изменить ошибочное мнение мужа о ней. Она не могла признаться ему, что умеет ездить верхом и что на самом деле никогда не была неуклюжа, что этим подарком надеялась продемонстрировать свое умение шить. Также появилась бы возможность доказать свою выдержку. Она объяснила бы, что засыпала днем, потому что ночами трудилась над его нарядом… Она приложила столько стараний, которые пропали в один миг из-за ее же собственной невнимательности. Эвелин думала, что затушила свечу, даже смутно припоминала легкий дымок, но, как видно, ошиблась.
– Дорогая!.. – чуть сама не застонала леди Джервилл, крепче прижимая к себе Эвелин. – Что случилось? Я уверена, это не из-за шкур. Ведь их легко заменить.
Эвелин покачала головой, уткнувшись в плечо женщины. Слезы почти остановились, но она все равно пока не могла говорить.
– Тогда в чем же дело? Ты боишься, что Пэн сочтет случившееся новым признаком твоей неловкости?
Помолчав секунду, Эвелин вновь разразилась рыданиями.
Леди Джервилл оставила пока попытки успокоить ее и просто начала укачивать, как ребенка, терпеливо ожидая, пока Эвелин сама успокоится. Постепенно рыдания перешли в стоны, затем во всхлипы и икоту. Наконец Эвелин села прямо. Леди Джервилл начала гладить ее по руке.
– Теперь ты можешь поделиться со мной? – тихо спросила она.
Эвелин слабо кивнула, но, так и не начав говорить, в унынии перевела взгляд на обуглившиеся остатки постели.
– Может, тебе дать попить? – предложила леди Джервилл. – Я могу попросить Рунильду принести что-нибудь.
Эвелин покачала головой.
Они обе молчали еще пару минут, и леди Джервилл открыла рот, чтобы снова заговорить, но тут Эвелин выпалила:
– Я шила Пэну тунику и шоссы.
Заметно успокоившись, леди Джервилл сказала:
– Ах да, я знаю, милая. Дело в том, что я очень волновалась из-за того, что ты так устаешь, и Сэли сказала об этом твоей служанке. Тогда Рунильда просила ее передать мне, что не нужно беспокоиться, и поведала о твоих ночных трудах. – Леди Джервилл снова похлопала Эвелин по руке. – Сегодня вечером Рунильда сказала, что ты почти закончила.
– Да, но теперь… – произнесла Эвелин и с ужасом осознала, что по ее щекам потекли новые слезы.
– Что? – испуганно спросила леди Джервилл.
– Я работала, когда Пэн пришел, чтобы забрать меня на реку… Я отложила шитье на постель, задула свечу и поспешила за ним… – Голос Эвелин становился все печальнее. – Я думала, что огонь погас… не стала ждать, чтобы убедиться, просто решила…
– То есть одежда сгорела вместе с постелью?! – воскликнула леди Джервилл с нескрываемым ужасом.
Эвелин кивнула.
– О, бедная моя! – Женщина снова притянула ее к себе, но Эвелин, похоже, не могла больше плакать. У нее вырвался тихий всхлип – и все. Слезы кончились.
Несколько минут они сидели молча. Леди Джервилл выглядела совершенно растерянной, не зная, что сказать, чтобы как-то облегчить боль Эвелин. Она лишь снова и снова повторяла «бедное дитя», но Эвелин и сама понимала – нет таких слов, которые могли бы сейчас успокоить ее. Она была совершенно вымотана, подавлена и разбита. Ей хотелось только спать.
Тут в палатку заглянула Сэли. В руках она держала пару овечьих шкур.
– Лорд Джервилл велел мне принести их сюда, – сказала она, затем, обернувшись, отошла в сторону, уступая дорогу Рунильде. Горничная Эвелин привела с собой еще четверых слуг.
– Лорд Джервилл прислал их, чтобы убрать отсюда сгоревшие шкуры, – сказала Рунильда.
Эвелин знала, что в то время как Сэли говорила «лорд Джервилл» про Уимарка, Рунильда так же называла самого Пэна. И по какой-то необъяснимой причине тот факт, что «лорд Джервилл» относилось к ним обоим, вызывал в Эвелин чуть ли не истерический смех.
Леди Джервилл с беспокойством посмотрела на нее.
– Давай отойдем, не будем мешать им работать.
С ее помощью Эвелин встала на ноги, и вместе они отошли в угол палатки. Мужчины принялись выносить сгоревшие шкуры. Рунильда принесла ветвь с листьями и вымела наружу остатки пепла. Затем Сэли помогла ей соорудить постель и накрыть ее простынями, взятыми из сундука Эвелин.
– Вот, все готово. – Леди Джервилл подвела Эвелин к вновь созданному гнездышку. – Тебе нужно немного отдохнуть. Я пришлю за тобой Рунильду, как только ужин будет готов.
– Я не хочу есть, – угрюмо ответила Эвелин, позволяя уложить себя в постель.
Она заметила беспокойные взгляды, которыми обменялись женщины, но была слишком слаба, чтобы как-то реагировать на это.
– Ладно, сейчас ты просто поспи, – сказала леди Джервилл. – Вот увидишь, тебе станет гораздо лучше.
Эвелин послушно закрыла глаза и тут же уснула.
Глава 11
Вернувшись после обучения новых слуг, Пэн уселся за столик на козлах и приготовился уже расслабиться и выпить, как вдруг раздались негромкие женские шаги. Он испуганно посмотрел на лестницу, но сразу же успокоился, увидев, что идет его мать. Меньше всего ему сейчас хотелось видеть жену – он был не в том настроении, чтобы созерцать ее печальное лицо.
– А, Пэн! – Заметив его, мать ускорила шаг. – Хорошо, что ты здесь – надо поговорить. Где твой отец?
– Уже идет сюда из конюшен. Будет с минуты на минуту, – ответил Пэн и приподнял бровь. – А где моя жена?
– Наверху, шьет.
– Ну, естественно, – сухо заметил Пэн.
Это, видимо, было ее любимым занятием. Только ему пока не доводилось увидеть результатов. Пэн решил, что сейчас она трудится над платьем, ибо те, что она носила, были темными, тусклыми и слишком велики ей. Поэтому Пэн питал большие надежды, что сейчас в спальне она создает новое, более яркое и по размеру. Но на одно платье невозможно потратить так много времени, а шить она начала еще во время поездки, и он видел это, временами заглядывая к ней в палатку. Приехав в Джервилл, Эвелин продолжила работу, и вот уже три дня занималась только шитьем. Или спала. Или плакала – иногда даже во сне.
Все время, пока они ехали за оруженосцем, Эвелин пребывала в образе этакой счастливой болтушки, но в последний день поездки в Джервилл все изменилось. С тех пор как произошел пожар в их палатке, она ходила как привидение. Пэн даже соскучился по ее жизнерадостным разговорам, и для него невыносимо было видеть, какой слабой и печальной она стала. И что хуже всего – он не имел ни малейшего представления, как ей помочь. Поначалу он надеялся, что это лишь тоска по дому, которая скоро должна пройти, но вместо того чтобы вновь начать радоваться жизни, Эвелин лишь все глубже уходила в себя.
– Зря ты так говоришь. Она шьет тебе новые шоссы и тунику. Заново. – Леди Джервилл раздраженно отчеканила каждое слово. В этот момент вошел лорд Джервилл.
– Шоссы и тунику? Мне? – поразился Пэн. – Но зачем? Это ей нужна новая одежда!
– Да, – подтвердил лорд Джервилл, приблизившись к столику. – У девочки ведь нет ни одного подходящего платья. А те, что имеются, мрачные какие-то, страшные. – Он поцеловал жену в щеку и присел рядом с сыном. – Полагаю, что голубое, порвавшееся на свадьбе, и красное, которое сгорело, были единственными цветными в ее гардеробе.
Леди Джервилл хмуро посмотрела на мужа, затем гневно обратилась к Пэну:
– Твоя жена, позволь сообщить, ночами не спала, шила тебе новую одежду взамен изуродованной при пожаре в Стротоне. Именно по этой причине она по вечерам безвылазно сидела в палатке, а днем валилась с ног. Она шила одежду для тебя.
Пэн даже растерялся, услышав эти новости. Первым заговорил его отец:
– Ну, значит, она чертовски медленно работает, раз до сих пор не закончила.
– Уимарк, – не на шутку разозлившись, сказала леди Кристина, – Эвелин уже тогда почти дошила их, но они сгорели в палатке. Она была чудовищно расстроена, однако, приехав сюда, начала работу заново. Думаю, новый комплект скоро будет готов.
– Хм… – При упоминании о пожаре лорд Джервилл нахмурился. – Так вот почему она так грустила? Из-за каких-то тряпок?
– Да, частично, но мне кажется, она и по дому очень скучает. – Леди Джервилл перевела недовольный взгляд на Пэна. – А ты ей совсем не помогаешь!
– Я? – удивленно переспросил Пэн. – А что я могу сделать? Я-то ей ничем не досаждал!
– Да, но и не сделал ничего, чтобы поддержать ее, – возразила его мать. – Ты нашим собакам уделяешь больше внимания, чем Эвелин. Им ты хотя бы кость кидаешь. Время от времени.
– Я вообще-то и не могу уделять ей внимание, – возмутился Пэн. – Ты забыла, что с моими руками?
– Пэн, я сейчас говорю не про постель! Ты хоть раз говорил с ней дольше одной минуты?
– Говорил с ней? – Пэн взглянул на мать с явным непониманием, что еще больше разозлило леди Джервилл.
– Ты что, был слеп все эти годы? Или долгий поход так повлиял на тебя? Ты, случайно, не замечал, что твой отец постоянно разговаривает со мной?!
– Я не это имел в виду, – огрызнулся Пэн. – Я хотел сказать, что она… в общем, обычно она сама… была такая…
– Он пытается донести до тебя, что ему прежде не удавалось и слова сказать, – встрял отец. – По крайней мере, когда она болтала во время поездки верхом.
– А, ну так это она боролась со сном, – сказала леди Джервилл.
– Да уж, я заметил – эта девочка любит подольше поспать, – сухо ответил лорд Джервилл. – Однажды она заснула прямо в седле, хотя должна была учиться управлять.
– Только один раз, – отпарировала леди Джервилл в защиту Эвелин. – Да и то потому, что до этого всю ночь шила.
Она помолчала секунду, затем, вздохнув, продолжила:
– Я обещала ей хранить тайну, но поскольку вы оба упорно считаете ее никчемной, а она очень расстраивается из-за этого, позвольте вам кое-что рассказать.
Пэн с отцом переглянулись.
– То есть она все-таки что-то может? – недоверчиво спросил лорд Джервилл.
– Да, – твердо ответила леди Кристина.
– Дорогая, я понимаю, что Эвелин тебе нравится, но она даже верхом ездить не умеет, – напомнил ей Уимарк.
– Умеет.
– Нет, она…
– Мама права, – вмешался Пэн, не дав отцу спорить дальше. – Эвелин не умела, когда мы уезжали из Стротона, но у нее есть способности, и она хорошо выучилась к тому времени, как мы прибыли сюда. Уже по дороге из Харгроува я хотел дать ей своего коня, но она сказала, что пока не уверена в своих силах, и я разрешил ей и дальше ехать вместе со мной.
– Вы не понимаете, – сказала леди Джервилл. – Она умела ездить верхом еще до того, как покинула Стротон.
– Не смеши, Кристина, – отмахнулся Уимарк. – Зачем ей понадобилось лгать и заставлять нас думать, что она не обучена?
– Чтобы спасти руки Пэна.
– Что?! – в ужасе воскликнул Пэн.
– Ты настаивал на том, чтобы самому управлять лошадью. Эвелин – собственно, как и я – боялась, что ты поранишься еще больше. Тогда она выдумала этот предлог, чтобы взять поводья в свои руки, чтобы ты думал, будто обучаешь ее.
– Хороша ученица. Весь следующий день проспала, – фыркнув, заметил лорд Джервилл.
– Она шила всю ночь, – напомнила леди Джервилл. – Но заметь, она и потом все время работала и тем не менее ухитрялась оставаться бодрой.
Уимарк призадумался.
– Значит, говоришь, эта девочка знает достаточно?
– Да. Во время праздничного ужина ее мать рассказала мне обо всем, чему она учила дочь. Эвелин подготовлена к замужней жизни, пожалуй, лучше любой своей сверстницы.
– Вести домашнее хозяйство? Распознавать и лечить болезни? Распоряжаться слугами? – начал допытываться лорд Джервилл.
– Да. Все это и многое другое.
– Тогда почему она не следила за повязками Пэна? Я смотрю, им занимаешься только ты.
Леди Джервилл замялась.
– Да, но… я уже извинялась перед Эвелин… просто я объяснила ей, что Пэн – мой сын.
– Угу, а этот дом – твои владения, – мягко сказал лорд Джервилл.
– О чем ты? – поморщившись, спросила Кристина.
– Ты говоришь, что Эвелин грустит, потому что Пэн не считается с ней, а еще она скучает по семье, верно?
– Да, конечно.
– Но возможно, дело не только в этом.
– А в чем еще?
– Кристина, пойми, Эвелин не только попрощалась со своим домом и семьей. Она приехала к нам. Если твои наблюдения верны и ее действительно хорошо обучили – подразумевалось, что, выйдя замуж, она переселится в новый дом и будет сама следить за ним. Но здесь наш дом, твоя личная территория. Хозяйка здесь ты, знаешь, где что лежит, а ей тут просто нечего делать, нет возможности показать себя. Она как гость.
Леди Джервилл утомленно опустилась на скамейку между мужем и сыном.
– Об этом я даже не подумала…
– Понимаю, – мягко ответил лорд Джервилл. Он помолчал секунду, затем сказал:
– Мне по приезде сообщили, что умер старик Леджер.
– Да, я знаю, – в некотором замешательстве ответила леди Джервилл. – Ты мне уже говорил.
– А он был кастеляном в Рамсфелде, – продолжил Уимарк. Он говорил про отчий дом жены. После женитьбы они объединили две земли, но жить остались в Джервилле.
– Да, помню. – Голос леди Джервилл звучал теперь раздраженно.
– А я вот как раз думал, кто же теперь будет вместо него смотреть за замком…
Пэн выпрямился, понимая, к чему клонит отец. Мать, очевидно, тоже сообразила – он видел, как изменилось ее лицо. Но довольной она не выглядела.
– Уимарк… – начала она, но лорд Джервилл прервал ее:
– Может быть, Пэн вместе с Эвелин отправится туда?.. – Но…
– А что, хорошая возможность узнать друг друга лучше, без посторонних, – сказал он, предупреждая все ее протесты. – Кроме того, у нее появится свой собственный дом, которым она сможет распоряжаться, и не будет больше чувствовать себя гостьей, принятой из милости.
– О… – уступая, вздохнула леди Джервилл.
– Милая, у тебя все хорошо?
– А?.. – Эвелин с отсутствующим взглядом посмотрела на леди Хелен.
Они ужинали за большим столом. Эвелин сидела между леди Джервилл и леди Хелен. Пэна, как обычно, не было. Точнее, сначала он был – беседовал с отцом, но как только Эвелин спустилась, поспешил уйти.
Она считала, что это из-за нее. Пэн, казалось, постоянно избегал ее… до такой степени, что даже ужинать не хотел за одним столом с ней. Где он спал – тоже оставалось загадкой. Эвелин же каждую ночь оставалась одна.
– Ты сейчас печально вздохнула, – сказала леди Хелен. – Ты чем-то огорчена?
Эвелин натянуто улыбнулась. Леди была доброй женщиной, как и мать Пэна. Вообще с тех пор, как она приехала в Джервилл, все обращались с ней ласково, были такими душевными и отзывчивыми, что Эвелин иногда забывала, что ее собственный муж не принимает в этом никакого участия. Эвелин снова вздохнула, но, теперь заметив это, покачала головой, злясь на себя.
– Простите, миледи.
– Не нужно извиняться, Эвелин, – вступила в разговор леди Джервилл, погладив девушку по руке. – Ты ни в чем не виновата.
Эвелин нахмурилась.
– Но ведь это из-за меня Пэн никогда не ужинает вместе с нами. За это стоит попросить прощения.
– Что? – Это заявление удивило леди Джервилл. Сглотнув, Эвелин признала:
– Ваш сын явно не доволен мною как женой. С того времени, как мы здесь, он постоянно избегает меня и даже не ест со всеми, потому что я тут сижу. Стоит ли говорить о том, что он не приходит спать в собственную комнату.
– О, Эвелин! – Леди Джервилл посмотрела на нее в изумлении. – И ты действительно считаешь, что все это из-за тебя?
– Какая же еще может быть причина? – беспомощно спросила Эвелин. – Я говорила с Диамандой – она сказала, что до моего появления Пэн и ужинал в зале, и спал в своей кровати. Она считает, что я тут не виновата, но в то же время других объяснений найти не может.
– Потому что он не знает… – начала леди Джервилл, но прикусила губу.
Эвелин хотела уже спросить, что имеется в виду, но тут женщина скривилась и с отвращением сказала:
– Господи, столько глупых секретов… «не говори ему то, не рассказывай ей это…» Мне стоило предвидеть, что он ничего сам не объяснит. В этом он копия отца. Ладно, давай, чтобы поберечь твои нервы и сердце, скажу тебе одну вещь – сама я додумалась до нее лишь спустя долгие годы совместной жизни с Уимарком: если ты чего-то не понимаешь – спрашивай! И ни в коем случае не бойся показаться глупой – потому что еще глупее строить догадки, не задавая ни одного вопроса.
Сделав глоток из кубка, она продолжила:
– Сейчас ступай наверх и войди в спальню, не постучавшись – имеешь на это право. Молча выслушай реакцию, а затем спроси мужа, почему это он не спит с тобой. Ответ, возможно, очень удивит тебя.
Эвелин уставилась на нее в недоумении. Она мало поняла из того, что сказала леди Джервилл. Так много секретов? Каких? Ей казалось, что она сама доверила этой женщине пару своих. Или здесь еще у кого-то есть тайны?
– Иди, – резко прервала ее мысли леди Джервилл. Эвелин взглянула на леди Хелен, но та, видимо, тоже была сбита с толку.
Неохотно поднявшись, Эвелин перешагнула через скамейку и не спеша направилась к лестнице. С одной стороны, было любопытно, что же за ответ ждет ее там, наверху; с другой – совершенно не хотелось его слышать. Достаточно было предположить, что муж не выносит ее присутствия. Еще хуже убедиться в этом.
Какая же она трусиха! Даже противно стало. Родители растили ее не такой, но все же… столько всего успело произойти за последнюю неделю, что Эвелин начинала чувствовать себя верблюдом, спина которого вот-вот сломается, если на нее положат еще хотя бы одну соломинку.
Не все, конечно, было так плохо. По прибытии в Джервилл многое наладилось: ей даже казалось, что она снова дома. Леди Джервилл очень напоминала ее мать, которая вела хозяйство с видимой легкостью и непринужденностью. Эвелин, правда, ничего, кроме шитья, не оставалось, но она не очень возражала. С ее «достижениями» за прошедшие несколько дней она была только рада, что ей не поручали никакой работы по дому – не хотелось открывать в себе новые черты непригодности, о которых она, быть может, и не подозревала вовсе.
Эвелин чувствовала себя гораздо комфортнее, занимаясь пошивом новой одежды для Пэна. Пока что он носил шоссы и тунику покойного брата Адама – благо у них был один размер. Но она считала, что ему все-таки нужно иметь свою собственную одежду. А шила она по крайней мере хорошо.
Итак, Эвелин трудилась, одновременно наслаждаясь общением с Диамандой, леди Хелен и леди Джервилл. Они все были такие хорошие, добрые, а Диаманда – очень жизнерадостная девочка – похоже, целиком взяла на себя задачу развлекать Эвелин и не давать ей грустить.
Единственной проблемой были очевидное безразличие со стороны мужа. А как же еще это можно назвать? Он постоянно избегал ее, а они даже в постели еще не были. Это не могло не расстраивать после тех надежд, что переполняли ее в первую брачную ночь, когда он с таким рвением прикасался к ней и ласкал.
Мысли Эвелин прервались, как только она дошла до комнаты рядом с той, в которой должна была жить вместе с мужем.
Глубоко вдохнув, Эвелин приложила ухо к двери, чтобы хоть приготовиться к тому, что ее ждет, но ничего не услышала, даже шепота. Распрямив плечи, Эвелин приготовилась постучать, но, вспомнив о настоянии леди Джервилл, опустила руку, постояла еще секунду, затем открыла дверь.
Дэвид отправил ему в рот очередную ложку гуляша, и тут Пэн услышал, как открылась дверь. Он думал, что вошел отец, но, повернувшись, чуть не подавился, увидев на пороге жену.
Удивление в ее глазах подсказывало, что она скорее всего не ожидала его здесь застать или же просто не знала, чем он занимается.
Пэн перевел взгляд на оруженосца. Он был несказанно рад появлению этого мальчика. Первые дни после пожара стали в жизни Пэна, пожалуй, худшими. Травма рук лишила его возможности самому справляться с простейшими повседневными задачами – накормить себя, одеть, помыть… Даже сходить по личным надобностям не получалось без унижения. Он мог своими лапами спустить шоссы с бедер, а вот надеть обратно не получалось. Отец помогал ему, как мог, но для Пэна существование превратилось в кошмарный сон.
Действительно, приезд в Харгроув стал спасением – наконец появился верный помощник. Но, несмотря на это, Пэн был слишком горд, чтобы позволить другим видеть, насколько он беспомощен, – не важно, как часто приходилось это скрывать. Поэтому с тех пор, как появился Дэвид, Пэн с его помощью ел вдали от всех. В первую ночь мальчик кормил его на поляне у реки. Когда они добрались до Джервилла, Пэн велел ему приносить еду наверх, в комнату Адама. Затем мальчик помогал ему раздеться перед ванной, и на этом очерчивалась граница. Дэвид предлагал – конечно, с большой неохотой – помыть его, но Пэн, не желая позорить ни себя, ни его, просто обходился недолгим лежанием в воде.
По такой схеме они и жили. Каждое утро Дэвид одевал Пэна, затем всюду следовал за ним, исполняя свои обязанности. Когда подходило время обеда, Пэн отправлялся наверх и ждал, пока Дэвид принесет из кухни еду. Так же проходил и ужин. Позднее мальчик помогал Пэну лечь, затем отправлялся спать на соломенной подстилке в углу.