Розамунда снова посмотрела на отца, удивляясь тревоге, сквозившей в каждом его жесте, пока он вел ее к кельям. Он почти не замечал ее присутствия, хотя крепко держал за руку.

Ей даже казалось, что он старается успокоить скорее себя, нежели ее.

– Мне всегда нравился Берхарт. За эти годы я перебрал сотни мужчин, и он всегда оставался самым лучшим выбором для тебя. Он силен, богат. Он сможет защитить тебя и будет относиться к тебе с должным вниманием, благороден. Я уверен в этом. Все будет хорошо.

– Ну конечно, – повторила Розамунда, пытаясь успокоить его очевидную тревогу. Один Господь знал, сколько забот у ее отца, помимо тревоги о ее благополучии.

Словно удивившись звуку ее голоса, он вдруг остановился и озабоченно взглянул на нее:

– Ты ведь не очень сердишься на меня, что я помешал тебе стать монахиней? Ты…

– О нет, отец, – быстро перебила его Розамунда. Его неуверенность болью отозвалась в ее сердце. Он всегда был сильным и властным. – Я никогда не смогла бы сердиться на тебя.

– Конечно, нет, – сказал он, сумев улыбнуться ей. – Я сожалею, доченька.

– Сожалеешь? – нахмурилась Розамунда. – О чем?

– Жаль, что у нас так мало времени. Ты заслуживаешь большего. Ты заслуживаешь самой большой заботы и внимания, и я бы отдал все свое состояние, если бы это дало тебе время, но… – Покачав головой при виде ее растерянного взгляда, он быстро поцеловал ее в лоб, открыл дверь, возле которой они стояли, и подтолкнул Розамунду внутрь. – Я обещаю, что он будет настолько мягок, насколько позволит время… Или же я прикажу его четвертовать. – Он произнес это громче, очевидно, чтобы слова долетели до ее мужа.

Все это было ужасно непонятно, но более всего ее озадачило то, что она вновь оказалась в своей маленькой келье, служившей ей спальней с самого детства. На ее лице явно читалось непонимание, когда она повернулась к отцу:

– Что мы здесь делаем?

К ее изумлению, отец, его величество король Англии покраснел! Он пробормотал что-то невразумительное, за исключением одного слова, которое выскочило, словно змея из-за камня.

– В постель! – потрясение вскрикнула она. – Сейчас?

Ее отец покраснел еще больше. Его смущение по силе могло сравниться только с ее потрясением.

– Да.

– Но сейчас еще светло? Сестра Юстасия сказала, что грешно… – Она замялась, потом решительно прошептала слово «совокупляться» и снова продолжила нормальным голосом: – …пока светло.

Ее отец резко выпрямился, и смущение мгновенно сменилось раздражением:

– Да? Да к черту эту сестру Юстасию! Я добьюсь подтверждения этого брака, прежде чем уеду. Я не допущу расторжения брака. Я хочу, чтобы ты была защищена, если меня не станет, и я добьюсь этого.

– Да, но не могли бы мы подождать хотя бы до темноты?

– Нет, у меня нет времени для этого. Я должен вернуться в Шенон как можно скорее. Так что… – Он сделал неопределенный жест в сторону постели, вновь слегка смутившись. – Приготовься. А я переговорю с твоим мужем. – С этими словами он закрыл дверь, оставив ее одну.

Эрик наблюдал, как король закрыл дверь перед самым носом дочери. Он решительно расправил плечи в ожидании, когда монарх обратит на него свое внимание. Он, Шамбли, епископ, священник, аббатиса и все монахини стояли, молча слушая, как король произносил извинения и угрозы. Эрик был явно расстроен. Он подумал, что, наверное, любому отцу трудно смириться с мыслью о том, что его милой и невинной дочерью овладеет какой-то чужой мужчина. Но ведь это, в конце концов, была идея самого короля. Эрику, безусловно, не нравилось, что король постоянно грозил четвертовать его.

Вздохнув про себя, Эрик с досадой подумал, что он вечно умудряется попадать в какие-то переделки. Переживет ли он брачную ночь и, если да, как долго продержится, пока опрометчивость не приведет его к неминуемому наказанию? Сейчас выбор Делии казался привлекательнее четвертования. Даже когда ее ноги обвивали старого Гленвилла. Нет, ему следовало бы избавить себя от тревог и забот, покончив с собой. Жаль только, что он совсем не склонен к самоубийству.

Несколько минут стояла тишина, прежде чем король наконец отвернулся от закрытой двери и сурово взглянул на него. Выражение его лица вряд ли свидетельствовало о высказанных ранее симпатиях к Эрику.

– Итак, – наконец произнес король и несколько смягчил выражение лица. Он положил руки на плечи Эрика и сильно сжал их. – Розамунда – самое дорогое мое сокровище. Плод моей любви. Я вверяю ее тебе и рассчитываю, что ты будешь мягок и очень осторожен с ней.

– Конечно, ваше величество, – покорно пробормотал Эрик.

Кивнув, король повернулся к епископу Шрусбери и протянул руку. Тот мгновенно передал ему две свечи. Взяв их, Генрих зажег обе от факела, прикрепленного к стене, потом повернулся к Эрику и показал ему:

– Ты видишь отметины, которые я сделал на свечах?

Эрик кивнул. Обе они были на ширине большого пальца от основания.

– Вот столько у тебя времени, чтобы сделать дело, – заявил король и передал ему одну из свечей.

Рука Эрика невольно сомкнулась вокруг свечи, но глаза расширились от ужаса. Он снова посмотрел на отметину. До нее было не больше четверти дюйма от горевшего фитиля.

На его взгляд, это было…

– Но ведь это меньше десяти минут!

Король расстроенно кивнул:

– По правде говоря, ближе, к пяти минутам. И свеча горит, сжитая твое время. Так что лучше приступай.

Эрик в ужасе посмотрел на короля, уже видя свою голову на колу:

– Но…

– Не перечь мне, Берхарт. Ты думаешь, я бы не дал тебе больше времени, если бы оно было у меня? Она же моя дочь и заслуживает пиршеств и торжеств по случаю своей свадьбы. Возможно, когда-нибудь мы сможем устроить это для нее. Но не сегодня. – Повернувшись, он отдал вторую свечу Шрусбери, потом взял Эрика за руку. Другой рукой он распахнул дверь кельи. – Сегодня мы должны сделать все, что в наших силах. И это означает, что ты будешь нежен, заботлив и… – Генрих втолкнул Эрика, державшего свечу, в комнату. – Быстр. Мы будем ждать здесь.

Дверь захлопнулась, и Эрик поспешил защитить пламя от порыва сквозняка. Когда эта угроза миновала, шуршащий звук привлек его внимание к девушке, стоявшей у небольшой кровати.

Его невеста. Она стояла лицом к нему, все еще в своем белом платье, и вовсе не казалась испуганной или встревоженной. Нет, она выглядела странно отрешенной, даже мрачной. Эрик было задумался над этим, но в это время на руку ему упала капля расплавленного воска, напомнив, что время на исходе.

Вздохнув про себя, он обвел взглядом комнату в поисках места для свечи. Выбора особенного не было. В комнате стояли лишь кровать и комод, и они располагались вдоль одной стены, оставляя узкий проход не шире фуга. Эрик осторожно поставил свечу на комод, отметив, что уже использовал значительную часть отведенного ему времени, потом выпрямился и решительно повернулся к девушке:

– Ты еще не разделась.

Ее глаза слегка расширились.

– В этом ведь нет необходимости, да?

Эрик поморщился. Она же воспитывалась в монастыре и, конечно, знала, что церковь считает грехом, когда супружеские обязанности выполняются в обнаженном виде. Да уж, церковь умела лишить человека радости! Сейчас у него не было времени, но он пообещал себе, что позднее постарается смягчить ее взгляды, иначе задача зачать ребенка станет тяжким испытанием. Он очень хотел сына. А пока ему нужно раздеться, хотя бы частично – вряд ли ей понравится соприкосновение холодных доспехов.

Он снял плащ, положил его на комод и выпрямился, чтобы расстегнуть кольчугу, когда она, явно приняв его действия как сигнал, вдруг вскарабкалась на постель. Эрик снял тяжелую кольчугу и замер с ней в руке при виде Розамунды. Она расположилась посередине постели, стоя на четвереньках; ее обтянутая белой тканью аппетитная попка была задрана кверху. Что это она такое делает? Эрик мгновение смотрел на нее, но, когда она не шевельнулась, он, растерянно переминаясь с ноги на ногу, спросил:

– Э… что-нибудь не так, миледи?

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него.

– Не так, милорд?

– Ну… – Он нервно засмеялся и указал на нее. – Ваша поза. Что вы делаете?

– Жду, чтобы доставить вам удовольствие, милорд, – спокойно ответила она.

Эрик слегка прищурился, услышав это.

– Удовольствие? – осторожно переспросил он.

– Да. Сестра Юстасия все объяснила мне, – заверила она его, потом отвернулась и снова стала ждать, продолжая стоять на четвереньках.

«Сестра Юстасия все объяснила мне». Эрик нахмурился при этих словах, потом положил кольчугу на комод и выпрямился. Некоторое время он стоял, рассматривая девушку, потом откашлялся, что снова заставило Розамунду обернуться.

– А что именно объяснила сестра Юстасия, миледи?

Ее брови слегка приподнялись:

– Она объяснила мне все о постели. О том, что это похоже на Ангуса и Мод.

– Ангуса и Мод? – Его слух уцепился за мужское имя. – Что это еще за Ангус, черт возьми?

– Наш бык.

– Ваш бык, – тупо повторил он. – А Мод – это…

– Наша корова.

– Ну конечно, – тихо произнес он, постепенно начиная понимать и приходя в ужас. – И сестра Юстасия сказала вам, что это…

– То же самое, – спокойно продолжила она и добавила: – Вы залезете на меня, вставите ваш «огурец»…

– «Огурец»? – Голос Эрика дрогнул на этом слове, и она смущенно вспыхнула.

– Ну тогда… эту «штуку», как у быка, – мгновенно Поправила она себя и закусила губу, когда он внезапно опустился на край узкой кровати, беспомощно обхватив голову руками.

– Я погиб, – услышала она его бормотание. – Моя голова непременно украсит Вестминстер.

Нахмурившись при виде его переживаний, Розамунда села на пятки и растерянно посмотрела на него:

– Милорд?

– Мне следовало жениться на Делии, – продолжил он. – Пусть мне и наставили рога, но лучше быть рогоносцем, чем без головы.

– Кто такая Делия? – спросила Розамунда с раздражением.

– Моя нареченная и причина моей несомненной смерти, – спокойно ответил он и почти непринужденно добавил: – Если бы она не изменила мне, я бы не попал в такую переделку. Черт, если бы она была умнее и хотя бы скрыла свою измену, я бы сейчас не оказался перед угрозой остаться без головы.

– Вы помолвлены? – растерянно спросила Розамунда.

– Да, то есть был, но потом застал ее в конюшне с Гленвиллом, разорвал помолвку и послал гонца сообщить об этом отцу, а сам поехал в Шамбли, чтобы напиться. Шамбли, конечно, ближе к Берхарту, чем дом Ростена. Понимаете, если бы отец Шамбли построил свой чертов замок чуть дальше, то в этой переделке вместо меня оказался бы Ростен.

– Понимаю, – осторожно ответила Розамунда, гадая, не выдал ли ее отец замуж за безумца.

– Слишком много разговоров! – Розамунда и Эрик вздрогнули, услышав этот крик из-за двери и продолжение тирады короля: – Я хочу действий! Я получу доказательство того, что этот брак невозможно опротестовать!

– Они ждут за дверью? – в изумлении прошептала Розамунда.

Эрик ничего не мог с собой поделать и захохотал. В его смехе ясно были слышны истерические нотки. Разве можно было бы придумать более сложную ситуацию?

– Берхарт!

Суровое предупреждение в голосе короля пробилось через истерику Эрика. Он резко встал, снял тунику и бросил ее на кольчугу, размышляя, как лучше действовать дальше. Он был так занят своими мыслями, что не заметил одобрения на лице невесты, когда она рассматривала его широкую мускулистую грудь и плоский живот. Но он увидел, как на ее лице внезапно появилось разочарование, когда он наконец разделся.

– Что такое? – растерянно спросил он.

– Ну… – заколебалась Розамунда, потом шепотом призналась: – Я просто удивлена. Ваш «огурец» совсем не такой большой, как у Ангуса.

Эрик напрягся при этих словах, чувствуя, как в нем поднимается раздражение, хотя он прекрасно понимал, что никакой мужской «огурец» не может быть таким же большим, как у быка. Он резко выпрямился и прорычал:

– Он достаточно большой для того; чтобы сделать то, что положено!

– Да, конечно, – поспешила успокоить его Розамунда.

– И его не называют «огурцом», – раздраженно добавил он. Его гордость была задета настолько, что ему было все равно, слышат его за дверью или нет. – Или «штукой».

– А как тогда это называется?

– По-разному, – пробормотал он, выбирая самое привлекательное для своего уха. – Некоторые называют его «петушком».

– Нет. – Бросив быстрый взгляд на обсуждаемый предмет, она твердо покачала головой.

– Нет? – нахмурился он.

– Петушок – это курица мужского пола. А это совсем не похоже на петуха.

Его губы дернулись, но не издали ни звука, а лицо сначала приобрело приятный оттенок шартреза, потом побагровело, и он рявкнул:

– Ну, тогда мужское достоинство!

Розамунда вновь с сомнением посмотрела на обсуждаемый предмет. Он казался слишком маленьким и сморщенным, чтобы кто-то мог захотеть выражать им свою мужественность, но Эрик явно очень серьезно относился к этой теме, поэтому она сочла благоразумным оставить свое мнение при себе. Но все равно «он» был гораздо меньше, чем говорила Юстасия, и Розамунда испугалась, что Эрик не сможет выполнить свой долг надлежащим образом. С другой стороны, все может оказаться не таким болезненным, как она ожидала. Воспрянув духом, Розамунда улыбнулась Эрику и вновь встала на четвереньки, готовая принять его.

– Ну, хорошо. Я готова. Вы можете вставить ваш «огу…» э… достоинство и покрутить им.

– Покрутить?

– Чем вы там занимаетесь? Обмениваетесь рецептами? – проревел король Генрих, и дверь закачалась под его ударом. – Прекратите все эти разговоры и приступайте к делу!

Нетерпение отца заставило Розамунду поморщиться и посмотреть на новоиспеченного мужа.

– Так объяснила сестра Юстасия, – нетерпеливо прошептала она и добавила: – Хотя я бы сказала, что Ангус просто двигался вперед и назад.

Эрик изумленно посмотрел на нее и растерянно опустился на кровать. Боже милостивый, во что же он втравил себя? Никогда он не мог предположить, что брачная ночь окажется таким тяжелым испытанием. И, видит Бог, сейчас он был уверен, что и не сумеет. Она, конечно, прелестная женщина, но ее голова забита самыми странными вещами. Нет, подумайте только: «вставить и покрутить»!

Посмотрев на его расстроенное лицо, Розамунда вздохнула и спросила:

– Что-нибудь не так, милорд?

– Да, – тяжело сказал он. – У вас, похоже, совершенно неправильное представление обо всем этом.

Изогнув брови, она снова повернулась к нему и решительно покачала головой:

– Нет, милорд. Юстасия говорила совершенно ясно.

– Ну что ж, Юстасия ошибалась. Мужчины делают это не, так, как быки.

– Нет?

– Нет.

– Вы ошибаетесь, милорд. Я видела много животных, когда они этим занимались…

– Занимались этим?

– Ну да. И все они, похоже, делают это одинаково – и кошки, и свиньи, и лошади, и быки. Можете поверить мне, милорд.

Эрик лишь мрачно уставился на нее. Просто невозможно переубедить ее с этими представлениями о животных.

Единственный способ – показать. С этой мыслью Эрик подвинулся к ней, взял за руки и притянул к себе.

Розамунда удивленно ахнула, потом напряглась, когда его губы прикоснулись к ее губам. Она начала сопротивляться, попробовала что-то возмущенно сказать, но обнаружила, что язык Эрика проник в ее рот. Розамунда попыталась его вытолкнуть. Отвернувшись, она наконец сумела вырваться из его рук и воскликнуть:

– Нет! Это грех. И потом, нельзя передать семя подобным образом. Вы знаете, что нужно сделать. – Отвернувшись, она встала на постели на четвереньки прямо перед его носом.

Поморщившись, Эрик открыл рот, чтобы заговорить, но слова вылетели из его головы, когда она наклонилась, взялась за край подола и потянула его на себя, обнажив всему миру свою прелестную попку. Вернее, его удивленному взору.

Боже милостивый! Он на мгновение отвлекся от увлекательного созерцания и, взглянув на свою плоть, поразился причудам мужского тела. Его плоть не проявляла никакого интереса с самого начала этого мучительного испытания, когда его юная жена заговорила об «огурцах», «штуках» и прочей ерунде. Даже поцелуй ничего не изменил. Она оставалась такой холодной, что он не чувствовал ничего, кроме отчаяния. Но сейчас, когда она задвигала розовой круглой попкой перед его глазами, его плоть проснулась. Розамунда подталкивала его к тому, чтобы вонзиться во влажный жар. Нет, так не получится. Не будет никакого влажного жара, если он не позаботится об этом. Но он совершенно не представлял, как это сделать, когда она даже не позволяет поцеловать себя. Эрик пребывал в состоянии полной растерянности.

– Милорд! – Розамунда, раздраженная задержкой, взглянула через плечо и замерла, задержав взгляд на его плоти. К ее изумлению, та выросла. «Невозможно», – сказала она себе, но доказательство было перед ее глазами. Он был больше, чем раньше. Внушительный, впечатляющий, просто поразительный. Хотя, конечно, и сейчас не такой большой «огурец», о котором говорила Юстасия. Отмахнувшись от этих мыслей, она посмотрела в лицо мужу, увидела раздражение и вздохнула: – Что-нибудь не так, милорд? Не могли бы вы просто сделать дело? Мой отец ждет.

– Время почти закончилось, – послышался голос ее отца из-за двери.

Эрик поморщился, когда посмотрел на комод и увидел, что свеча уже сгорела на три четверти. Выругавшись, Эрик вскарабкался на постель позади Розамунды и обхватил ее бедра, но потом остановился. Несмотря на всю нелепость ситуации, несмотря на короля, несмотря даже на ее нелицеприятное сравнение его, Эрика, с тем чертовым быком, он все равно не мог просто вонзиться в нее и причинить боль, которая неминуемо последует за этим действием.

Вздохнув, он мельком взглянул на ее спину и плечи, потом слегка наклонился вперед и заскользил руками вверх, пока его ладони не обхватили ее грудь, обтянутую тонкой тканью платья.

Розамунда растерянно замерла, почувствовав, как его большие грубые руки накрывают ее грудь. Она понятия не имела, что он задумал, но в ее голове звучали слова Юстасии: «Губы для того, чтобы говорить, грудь – для молока, и все». Он что, собирается доить ее, как корову? Боже милостивый, ее новоиспеченный супруг оказался ужасно медлит тельным.

Она почувствовала, как что-то касается ее бедер, потом ощутила, как его губы прижались к ее шее, и решила покончить разом с этой мукой. Упершись руками в твердую постель, Розамунда решительно сделала резкое движение назад и тут же издала такой вопль боли, что король немедленно заколотил кулаками в дверь.

– Что там происходит, черт возьми? Берхарт! Что ты сделал с моей дочерью? Берхарт!

Эрик вздохнул, с трудом расслышав сердитые слова короля за воплями молодой жены. Брак с дочерью короля, как он и опасался, оказался тяжелым испытанием.

– Берхарт!.

– Подождите! – раздраженно прокричал Эрик и схватил Розамунду за бедра, когда она начала отодвигаться. – Ты тоже! Замри на минуту. – Он почувствовал, как она снова напряглась, вздохнул. – Подожди, пока не пройдет боль, иначе тебе будет еще больнее.

Он увидел, как она коротко кивнула, вздохнул, благодарный уже за то, что она перестала выть. Почувствовав, что его плоть сокращается внутри ее, он кашлянул и произнес ей в затылок:

– Я сейчас вытащу его.

Она поколебалась, потом несмело обернулась:

– А вы не будете крутить им?

Сочувствие всколыхнулось в душе Эрика при виде ее заплаканного и раскрасневшегося лица. Как бы тяжело это испытание ни было для него, ей пришлось еще хуже. И тем не менее она готова позволить ему продолжать, если это необходимо.

– Думаю, будет лучше, если мы оставим это до другого раза.

– Спасибо. – Она шмыгнула носом, и он устремил глаза вверх, гадая, будет ли вообще этот следующий раз. Она, может, никогда и не подпустит его к себе. Ведь она прошла самое тяжелое испытание! Господи, и ему это не доставило никакой радости. Бормоча что-то себе под нос, он отстранился от нее, и она тут же рухнула на постель бесформенной кучей, словно он вытащил из нее все кости.

Качая головой, Эрик встал с постели и протянул Розамунде руку, помогая ей подняться. Как только она встала, он сорвал простыню с постели и вытер ею следы крови, свидетельствовавшие об их соитии. Быстро одевшись, он енота протянул ей руку и открыл дверь. Они вышли из комнаты вместе, муж и жена, два чужих человека, сделавшие то, что от них требовалось.