 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: БСЭ :: Дансени Лорд :: Родари Джанни :: Лондон Джек :: Уилсон Жаклин :: Власова Елена :: Шилин Георгий Иванович :: Азимов Айзек :: Ликок Стивен Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Камо :: Самый яркий свет :: Притчи :: Господство женщин :: Влюбленный опекун :: Справочник по реестру Windows XP :: Рыцарь Золотого Сокола :: Муму |
Страна РутамятаModernLib.Net / Сказки / Сэндберг Карл Август / Страна Рутамята - Чтение (стр. 5)
Конечно, теперь вы уже поняли, что кукурузные феечки делают по вечерам и ночью при луне. Теперь посмотрим, что они делают днем. Днем феи носят спецодежду из желтой кукурузной ткани. Они прохаживаются меж рядов кукурузы, карабкаются на стебли и укрепляют листья, стебли и початки. Они помогают кукурузе расти. У каждой на левом плече мышиная щетка – вычищать мышей. На правом плече у каждой кузнечиковая метелка – выметать кузнечиков. Щетка служит для очистки поля от мышей, которые все портят. Метелка служит для выметания кузнечиков, которые все портят. Каждая фея подпоясана желтым ремешком. За пояс заткнут молоточек, багроволунный молоточек. Когда дует сильный ветер, пытаясь сбить кукурузу, феи выбегают, вытаскивают из-за пояса багроволунные молоточки и вбивают гвозди, чтобы удержать кукурузу. Когда бушует ужасная буря, стараясь посильнее разорить кукурузное поле, в одном можете быть уверены – меж кукурузными рядами с быстротой ветра носятся феи, выхватывая из-за пояса багроволунные молоточки и вбивая гвозди, чтобы кукуруза стояла прямо, чтобы она росла, зрела и становилась все лучше и лучше, пока не придет осень – время урожайной луны. Чик-Чирик и Цвики-Вик спросили, откуда феи берут гвозди. Вот что им ответили: «О том, откуда кукурузные феи берут гвозди, вы узнаете на следующей неделе, если всю неделю будете ходить с чистыми личиками и чистыми ушами». В будущем году погляди в конце лета или в начале осени на кукурузное поле, где по зелени и серебру несется ветер, насторожи уши и повнимательней прислушайся. Может быть ты услышишь кукурузных феечек, их плю-скрю, плю-скрю-скрю, что тише взмаха ресниц и нежнее мизинчика младенца из Небраски.  На севере Северной Америки у реки Саска-чеван, в Виннипеге – пшеничном крае, неподалеку от городка Лосиная Челюсть, названного так в честь челюсти лося, убитого одним охотником, там, откуда дуют снежные ураганы и ветер «чинук», там, где никто не работает, пока не нужно, а нужно почти всегда, есть место, которое зовется Шапка Шамана. Там на высокой башне, что на высоком холме, стоит высокий стул, где, сидит Главный Погодосмотритель и Тучегонитель. В том, что звери потеряли хвосты, виноват был он, Главный Погодосмотритель и Тучегонитель с Шапки Шамана. Долго стояла ужасно сухая погода, звериные хвосты совершенно высохли и стали совсем жесткими. Наконец, пошел дождь. Он вымочил и размягчил звериные хвосты. Налетел, засвистел холод-холодрыга, заморозил хвосты так, что они снова стали жесткими. Задул страшный ветер и дул, и дул, пока вовсе не сдул звериные хвосты. Толстым, плотным кабанам с коротенькими хвостиками это было нипочем, но для голубых песцов, которые хвостами помогают себе бежать, есть, гулять и болтать, писать картины и письма на снегу, прятать про запас кусочки добытого мяса с полосками жира под большим камнем у реки, настала трудная пора. Кроликам с длинными ушами и короткими, словно крошечные ватные шарики хвостами, это было нипочем, но для желтых пылайнов, которые ночью освещают свои жилища в дуплистых деревьях с помощью огненно-желтых хвостов-факелов, настала трудная пора. Желтым пылайнам никак нельзя было терять хвосты, потому что ими они освещали себе дорогу, когда крались ночью по прерии, хватая вкусненьких пламчиков, тпруков и эйков, что так и просятся, чтобы их съели. Звери выбрали комитет представителей, чтобы представлять их на переговорах, чтобы они решили, какие шаги можно предпринять, чтобы договориться, что делать. В комитете оказалось шестьдесят шесть представителей, и они решили назваться Комитетом Шестидесяти Шести. Это был выдающийся комитет, и когда они уселись все разом, рты на месте, носы на месте (как и положено выдающемуся комитету), глазки моргают и тоже на месте, когда они уселись, прочищая уши и глубокомысленно почесывая подбородки (как и положено выдающемуся комитету), кто бы ни посмотрел, сказал бы: «Это совершенно выдающийся комитет». Конечно, они бы выглядели еще более выдающимися, если бы у них были хвосты. Если у голубого песца ветер сдул большой пушистый голубой хвост, он не выглядит и наполовину таким выдающимся, каким может выглядеть. Если у желтого пылайна ветер сдул длинный желтый хвост-факел, он не выглядит таким выдающимся, каким был до того, как задул ветер. Комитет Шестидесяти Шести встретился и начал переговоры, чтобы решить, какие шаги можно предпринять, чтобы договориться, что делать. Председателем выбрали старого пылайна, который много раз выступал третейским судьей во всяких запутанных делах. Среди пылайнов он был иззестен как «судья судей», «король судей», «принц судей» и «пэр судей». Когда между семьями ближайших соседей возникали ссоры, споры и пререкания, старого пылайна звали в третейские судьи, чтобы сказать, кто прав, а кто виноват, кто начал, и кто должен кончить. Обычно он говорил: «Лучший третейский судья – тот, кто знает, как далеко стоит заходить, а как далеко – не стоит». Он был родом из Массачусетса, родился неподалеку от Чап-паквидика и жил в конском каштане шести футов толщиной на полпути между Южным Хедли и Северным Хемптоном. По ночам, пока хвост еще был на месте, он освещал большое дупло в конском каштане своим желтым хвостом-факелом. После того, как предложили его кандидатуру, проголосовали и выбрали его председателем, он поднялся на трибуну, стукнул председательским молотком и объявил, что Комитет Шестидесяти Шести приступает к работе. «Потерять хвосты – это вам не шутка, и мы все собрались тут для дела», – сказал он, снова стукнув молотком. Песец с Уейко, штат Техас, с ушами, полными сухих васильковых лепестков из норы, где он жил у реки Бразос, встал и сказал: «Господин Председатель, можно мне слово?» «Вы имеете на это полное право, даю вам слово», – ответил председатель. «У меня есть предложение, – сказал песец с Уейко. – Я предлагаю, сэр, чтобы наш комитет сел в Филадельфии на поезд и ехал на нем до конца, а потом пересел на другой поезд, и на третий, и так, пока мы не доберемся до Шапки Шамана у реки Саскачеван в Виннепеге – пшеничном крае, где Главный Погодосмотритель и Тучегонитель сидит на высоком стуле на высокой башне на высоком холме и наблюдает за погодой. Там мы должны спросить его, не будет ли он так добр, что позволит нам умолять его вернуть ту погоду, что унесла наши хвосты. Она их забрала, может она их и вернет». «Кто за это предложение, – сказал председатель, – почешите правое ухо правой лапой». Все песцы и все пылайны почесали правое ухо правой лапой. «Кто против этого предложения, почешите левое ухо левой лапой». Все песцы и все пылайны почесали левое ухо левой лапой. «Предложение принято, и оно же отвергнуто – это абракадабра, – сказал председатель. – Давайте снова. Все, кто за это предложение, встаньте на задние лапы и вытяните вверх носы». Все песцы и все пылайны встали на задние лапы и вытянули вверх носы. «Теперь, – предложил председатель, – все, кто против этого предложения, встаньте на голову, задерите задние лапы вверх и скажите: «Уф-уф». Никто из песцов и никто из пылайнов не встал на голову, не задрал задние лапы вверх и не сказал: «Уф-уф». «Предложение принято, и это вам не шутка», – подвел итог председатель. Потом комитет отправился в Филадельфию, чтобы сесть там на поезд. «Будьте так добры показать нам дорогу на вокзал», – обратился председатель к полицейскому. Впервые на улицах Филадельфии пылайн обращался к полицейскому. «А нельзя ли повежливей?» – сказал полицейский. «Могу ли я еще раз спросить, будете ли вы так добры показать нам дорогу на вокзал?» – продолжал председатель. «Вежливым и грубиянам – разный ответ», – отозвался полицейский. У пылайна загорелись глаза, а сзади, там, где должен был быть хвост, вспыхнул слабый огонек. Отвечая полицейскому, он сказал: «Сэр, я должен публично и уважительно проинформировать вас, что мы – Комитет Шестидесяти Шести. Мы почетные и выдающиеся представители тех мест, о которых вы по своему полному невежеству в географии и представления не имеете. Наш комитет собрался ехать на поезде на Шапку Шамана у реки Саскачеван в Виннипеге – пшеничном крае, откуда дуют снежные ураганы и ветер «чинук». У нас есть специальное послание и секретное поручение к Главному Погодосмотрителю и Тучегонителю». «Я вежливый друг респектабельных людей – вот почему у меня есть звезда, и я вправе арестовать любого, кто недостаточно респектабелен», – сказал полицейский, указывая пальцем на серебристую никелированную звезду, прикрепленную к голубой униформе английской булавкой. «Впервые в истории Соединенных Штатов комитет Шестидесяти Шести песцов и пылайнов собрался посетить город в Соединенных Штатах», – продолжал свои уговоры пылайн. «Похоже, я ошибся, – признался полицейский. – Вокзал прямо под часами». Он указал на часы поблизости. «Благодарю вас от своего имени. Благодарю вас от имени Комитета Шестидесяти Шести. Благодарю вас от имени всех зверей в Соединенных Штатах, потерявших хвосты», – завершил беседу пылайн. Они отправились на Филадельфийскую узловую станцию, все шестьдесят шесть, половина песцы, половина пылайны. Они молча протопали, топ-топ, на Филадельфийский вокзал, все с лапами и когтями, ушами и шерстью, но без хвостов. Хотя они ничего не говорили, пассажирам на вокзале казалось, что им есть, что сказать, и что они что-нибудь скажут. Поэтому пассажиры на вокзале ждали поезда и прислушивались. Но сколько они ни прислушивались, они никак не могли расслышать, говорят ли что-нибудь песцы и пылайны. «Они говорят на незнакомом нам языке, на языке тех мест, откуда они пришли», – сказал один пассажир, ожидавший поезда. «У них есть какие-то свои тайны, и они нам их никогда не расскажут», – сказал другой. «Все будет завтра утром в газетах, только там все поставят с ног на голову», – сказал третий. Голубые песцы и желтые пылайны направились, топ-топ, топ-топ, все с лапами и когтями, ушами и шерстью, со всем, кроме хвостов, направились, скок-скок, по каменному полу на крытый перрон к поезду. Они забрались в специальный вагон для курящих, прицепленный впереди паровоза. «Наш вагон специально прицеплен впереди паровоза, чтобы мы всегда были впереди и попали к месту назначения раньше всего поезда», – сказал председатель комитета. Поезд выбежал из-под перекрытия. Он шел в нужном направлении и ни разу не сходил с рельс. Наконец, он добрался до места под названием Лошадиная Подкова у горы Альтуна, где рельсы изгибались как лошадиная подкова. Вместо того, чтобы идти длинным изогнутым, как лошадиная подкова, путем вокруг горы, поезд поступил совершенно иначе. Он спрыгнул с путей, идущих по долине, срезал угол, и снова прыгнув на рельсы, покатил дальше в Огайо. Кондуктор заметил: «Надо заранее предупреждать, когда заставляете поезд спрыгивать с рельс». «Когда мы потеряли хвосты, нас никто заранее не предупреждал», – возразил старый пылайн – третейский судья. Два молоденьких песца, самые младшие в комитете, сидели на передней площадке вагона. Миля за милей мимо них проплывали трубы. Четыре сотни дымовых труб стояли в ряд и заливали все вокруг ушатами черной сажи. «Это то самое место, куда приходят купаться черные кошки», – сказал один из молоденьких песцов. «Я тебе верю, как будто ты говоришь под присягой», – ответил второй. Пересекая ночью Огайо и Индиану, пылайны сняли с вагона крышу. Кондуктор сказал: «Я требую объяснений». «Она отделяет нас от звезд», – ответили они. Поезд подошел к Чикаго. Во всех вечерних газетах появились фотографии, все перевернутые с ног на голову. Там были голубые песцы и желтые пылайны, которые, вскарабкавшись на телефонные столбы, стояли на головах и ели розовое мороженое железными топориками. Все песцы и пылайны купили себе по газете и любовались тем, как они выглядят, поставленные на фотографии с ног на головы, на телефонных столбах, стоя на головах и поедая розовое мороженое железными топориками. Когда они пересекали Миннесоту, небо наполнилось снежными духами миннесотской снежной погоды. Песцы и пылайны снова сдернули крышу с вагона, объясняя кондуктору, что лучше уж они погубят поезд, чем пропустят большой снегопад снежных духов первой миннесотской снежной погоды за зиму. Почти все отправились спать, только два молоденьких песца стояли всю ночь, следя за снежными духами и рассказывая друг другу истории о них. В начале ночи один мододенький песец спросил другого: «Из каких духов эти снежные духи?» Второй молоденький песец ответил: «Снежные духи есть у всех, кто когда-нибудь играл в снежки, делал из снега снеговиков, снежные крепости или лепил из снега пирожки». Это было только начало их разговора. Если рассказать все, что два молоденьких песца говорили той ночью друг другу о миннесотских снежных духах, получилась бы большая книга, потому что они сидели всю ночь, вспоминая старые сказки, что рассказывали им папы и мамы, бабушки и дедушки, выдумывая новые, раньше никем не слышанные, сказки о том, как снежные духи приходят утром на Рождество и о том, как снежные духи следят за тем, чтобы вовремя наступил Новый Год. Где-то между Виннипегом и Лосиной Челюстью, где-то там они остановили поезд и высыпали на снег. Белая луна освещали долину с буковыми деревьями. Это была долина Снегирей, все снегири Канады собирались там в начале зимы и мастерили себе лыжи. Наконец они добрались до Шапки Шамана близ реки Саскачеван, откуда дуют снежные ураганы и ветер «чинук», где никто не работает, пока не нужно, а нужно почти всегда. Там они побежали по снегу туда, где Главный Погодосмотритель и Тучегонитель сидел на высоком стуле на высокой башне на высоком холме и наблюдал за погодой. «Разреши еще одному сильному ветру принести назад наши хвосты, позволь сильному морозу приморозить наши хвосты обратно, чтобы нам вернуть потерянные хвосты», – сказали они Главному Погодосмотрителю и Тучегонителю. Так он и сделал, дав им все, о чем они просили, так что они вернулись домой страшно довольные, голубые песцы с большими пушистыми хвостами, которые помогали им, когда они бежали, ели, гуляли и болтали, когда они рисовали картины и писали письма на снегу или когда прятали про запас кусочки добытого мяса с полосками жира под большим камнем у реки, и желтые пылайны с длинными желтыми хвостами-факелами, которыми они освещали свои дома в дуплистых деревьях или дорогу ночью, когда они крались по прерии, выслеживая пламчиков, тпруков и эйков. ЧАСТЬ II. РУТАМЯТСКИЕ ГОЛУБИ  1. Две истории, рассказанные слепым Носом-Картошкой  Мать Гулены Глазкинс шинковала овощи на рагу, и тут у нее сломался большой нож. Тогда Гулена взяла пятнадцать центов и отправилась в город покупать новый шинковальный нож для шинкования овощей. Выглянув из-за угла неподалеку от того места, где обычно устраивался со своим аккордеоном слепой Нос-Картошкой, она увидела старика, сидевшего нога на ногу, одна нога на тротуаре, другая болтается в воздухе. На той ноге, что болталась в воздухе, устроилась зеленая крыса, она завязывала старику шнурки ботинка на простые и двойные узлы. Старик вертел и качал ногой, и поэтому зеленая крыса тоже вертелась и качалась. Ее длинный хвост раз пять обернулся вокруг ботинка и под конец завязался красивым бантиком. От кончика носа до кончика хвоста по спине у крысы шла длинная белая полоска. Две других расположились над бровями. Еще пять, коротких и широких, играли в кошки-мышки за ушами и между ребрами. Старик и зеленая крыса беседовали об аллигаторах, о том, почему крокодилы всю зиму держат башмаки своих малюток в сундуках и зачем лунные крысы прячут перчатки в ледниках. «Год назад, прошлым летом, я подхватила ревматизм, – начала свой рассказ зеленая крыса. – У меня был такой страшный ревматизм, что мне пришлось пробежать тысячу миль на юго-запад до самого Куроградья, пока я не остановилась наконец в городе Верхние Куры». «Неужели?» – хмыкнул Нос-Картошкой. «Там, в Верхних Курах меня спросили, не знаю ли я, как остановить луну, и я ответила: «Конечно знаю, мне рассказал об этом крошка-крокодил, но я пообещала ему, что не проболтаюсь». Давным-давно в Верхних Курах затеяли строить небоскреб, такой огромный, чтобы он достал до луны. Жители городка мечтали: «Вот сядем в лифт, поднимемся на крышу и поужинаем на луне». Каменщики с кирпичом и известкой, крепильщики, подносчики и штукатуры все выше и выше возводили небоскреб, пока не прошли полпути до луны. Работая, они радовались: «Вот сядем в лифт, поднимемся на крышу и поужинаем на луне». И вот уже на полпути к луне, они, поглядев как-то ночью в небо, заметили, что луна передвинулась, и забеспокоились: «Надо ее остановить. Но как это сделать? Непонятно!» Каменщики с кирпичом и известкой, крепильщики, подносчики, даже штукатуры посоветовались и решили: «Если достраивать этот небоскреб, то он пройдет мимо луны, и нам никогда не сесть в лифт, не подняться на крышу и не поужинать на луне». Тогда они разобрали небоскреб и стали строить его в другом месте, целясь снова прямо в луну. Как-то ночью они еще раз взглянули в небо и заметили, что она снова передвинулась, и наперебой закричали: «Надо ее остановить. Но как это сделать? Непонятно!» Ночью все они вышли на улицы Верхних Кур, задрали головы к луне и стали друг у друга спрашивать: «Почему луна все время движется, и как ее остановить?» Когда я увидела, как они стоят, задрав головы к луне, у меня в левом боку так и стрельнуло и страсть как захотелось рассказать им то, что мне поведал крошка-крокодил, разболтать секрет остановки луны. Той ночью у меня в левом боку так и стреляло, так и стреляло, пока я не пробежала тысячу миль обратно до дома». Слепой Нос-Картошкой покачал ногой, и зеленая крыса тоже закачалась, а вместе с ней и длинная белая полоска от кончика носа до кончика хвоста. «Как твой ревматизм? Полегчало?» – спросил старик. «Любому полегчает, если пробежать дважды по тысяче миль», – ответила крыса. Гулена Глазкинс, отправившись домой с пятнадцатицентовым шинковальным ножом для матери, чтобы та шинковала овощи на рагу, приговаривала сама себе: «Уж в это утро было о чем поразмыслить».  Выскакивая утром из кухни, Гулена Глазкинс сначала попрощалась с кухонной сковородкой, потом с кухонной тряпкой, а потом и с кухонным полотенцем для вытирания кухонной посуды. На одну руку она повесила корзинку с только что срезанными пионами, на другую – корзинку с только что срезанными нарциссами. Она выбежала на улицу и поспешила в город. Там она поставила обе корзины, и с пионами, и с нарциссами, рядом со слепым Носом-Картошкой. «Я срезала тебе розовые и пурпурные пионы и желтые нарциссы, чтобы в это чудесное утро ты нюхал их аромат, – сказала она слепому Носу-Картошкой. – Приходил ли уже кто-то, кого приятно увидеть дважды?» «Утром здесь был Скользи-Ног», – ответил старик. «А кто такой Скользи-Ног?» «Я не знаю. Он мне говорит: «Моя нога всегда скользит. Я собирался мыть окно, бац, и поскользнулся. Я собирался разбогатеть на рубашечных пуговицах, заработать миллион долларов – бац, и поскользнулся. Я собирался стать арахисовым королем, снова заработать миллион долларов. Я собирался стать устричным королем, продавать по миллиону банок в день. Я собирался стать упаковочным королем, продавать по миллиону мешков в день. Но стоит мне только этого захотеть, как я бац, и поскользнусь. Каждый раз, как я рвусь высоко и еще выше задираю ногу, я бац, и поскользнусь. Кто-то подсунул мне такую скользкую ногу, что нельзя не поскользнуться». «Поэтому ты и зовешь его Скользи-Ног?» – спросила Гулена. «Да», – ответил старик. «А он бывал здесь раньше?» «Да, год тому назад он пришел и сказал: Я женился, а жена сбежала. Я бросился ее догонять, и – скользкое дело – опять поскользнулся. Я всегда получаю то, чего хочу, а потом – бац, и поскользнусь.» Однажды ночью я забрался по лестнице на луну. Там я накопал большой мешок маленьких золотых монет – не знаю, надули меня или нет, а еще маленькие золотые плитки – не думайте, что слитки, и кучу маленьких золотых жучков – приманку для простачков. Я побежал вниз и на последней ступеньке – бац, и поскользнулся. Золотые монеты, золотые плитки и золотые жучки так и посыпались из мешка – нет монет, вот и весь секрет. Я спустился, заглянул в мешок, а в мешке пусто. Со мной все в порядке, покуда я не поскользнусь. Я крутился на трапеции и раскручивался все сильнее и сильнее, я хотел ухватить радугу, спустить ее на землю и разглядеть получше. Я уцепился за трапецию ногами и так сильно раскрутился, что почти достал до радуги – но опять поскользнулся». «Что же такое происходит со Скользи-Ногом?» – поинтересовалась Гулена. «Он спросил меня то же самое, – ответил Нос-Картошкой. – Он задает этот вопрос, каждый раз как приходит сюда. Я считаю, что ему нужно только одно – укрепить ногу, чтобы не скользила. Тогда все будет в порядке». «Я тебя поняла, – сказала Гулена. – Тебе-то легко. Тебе все всегда легко. Пока я не убежала, обещай мне, что весь день будешь нюхать розовые и пурпурные пионы и желтые нарциссы». «Обещаю, – сказал Нос-Картошкой. – Обещать легко. Люблю пообещать». «Я тоже, – ответила девушка, – а теперь обещанья зовут меня к кухонной сковородке, кухонной тряпке и кухонному полотенцу для вытирания кухонной посуды». «Смотри, не поскользнись», – предостерег девушку старик, когда та перебегала улицу, направляясь к дому. 2. Две истории о жуках и яйцах  На углу стоял дом со множеством уголков, везде, куда ни глянь, были углы, и во всех жили жуки, в маленьких желтых домах с открывающимися дверями и окошками, чтобы выглядывать наружу. Летом в вечернюю прохладу, или зимой, когда вечер выдавался теплый, жуки играли в салки-жучалки, прятки-жучатки, жучью чехарду и прочую ерунду. Так вот в этом самом доме на углу и поселились после свадебки Тряпичная Кукла и Веник. Туда же переехала одна пожилая пара, Молоток и Гвоздья, вместе со всеми своими маленькими Молоточками и Гвоздиками. Вот они поселились там, молодая парочка, Тряпичная Кукла с Веником, и пожилые супруги, Молоток и Гвоздья, а во всех закоулках, за водосточными желобами и за дранкой кровли кишмя кишело маленькими желтыми домами с открывающимися дверями и окошками, чтобы выглядывать наружу. А сколько было там жучиных игр – салок-жучалок, пряток-жучаток, жучьей чехарды и прочей ерунды! По субботам утром в спокойный уголок дома приходил Противень-для-Пирожков, полный горячих пирожков на субботу, воскресенье, понедельник, вторник, среду и все остальные дни недели. Щипцы-для-Льда приносили лед, Угольный Совок приходил с углем, Мешок-Картошки прихватывал картошки, а Корзинка-для-Шитья то входила, то выходила, бормоча себе под нос: «Шью, шью, шью». Однажды жуки в желтых домах раскрыли все Двери, распахнули все окна и стали переговариваться: «Они постирали рубашки и пришили все пуговицы – наверно, скоро свадьба». На следующий день жуки сказали: «Будет свадьба и свадебный обед, Ножик женится на Лучинке. Они пригласили всех, кто живет на кухне, в кладовке и на заднем дворе». Вот настал день свадьбы. Собрались гости, все, кто живет на кухне, в кладовке и на заднем дворе. Там были Тряпичная кукла и Веник, Молоток и Гвоздья, все маленькие Молоточки и Гвоздики, Щипцы-для-Льда, Угольный Совок, Мешок-Картошки. Пришли все, даже Корзинка-для-Шитья входила и выходила, бормоча себе под нос: «Шью, шью, шью». Был, конечно, и Противень, а горячие пирожки так и подскакивали на нем. Ножик с Лучинкой тоже поселились в доме на углу. У них родилась дочка, ее назвали Щепочка. Противень и Щепочка однажды встретились, поцеловались и уселись рядышком в уютном уголке. По всем углам жуки в маленьких желтых домах раскрыли двери, распахнули окна и заявили: «Они постирали рубашки и пришили все пуговицы, скоро снова свадьба – свадьба Противня со Щепочкой». Теперь у Противня и Щепочки много, много детишек. Они разошлись по всему миру, и все их знают. «Если в горячем пирожке тебе попадется щепочка, серебряная монетка или блестящий кусочек стружки, – говорят жуки из желтого жучиного дома, – так вот, если тебе попадется щепочка, серебряная монетка или блестящий кусочек стружки, знай, что это дети Противня и девушки по имени Щепочка, дочери Ножика и Лучинки, которая, когда выросла, вышла замуж за Противня-для-Пирожков». Иногда, когда маленький жучок, издеваясь, измываясь и изгаляясь, пристает с вопросами к взрослому жуку, тот открывает двери, выглядывает из окна и говорит малышу: «Если не веришь мне, пойди спроси у Молотка и Гвоздьи или у всех маленьких Молоточков и Гвоздиков. Они бегали везде и слышали, как Корзина-для-Шитья входила и выходила, бормоча себе под нос: «Шью, шью, шью».  Кыш-Кыш была большой пестрой курочкой-бентамкой и жила в курятнике. Иногда она уходила из курятника куда подальше и несла яйца там, но потом всегда возвращалась домой. Когда она оказывалась у парадной двери дома и сносила яйцо в дверной колокольчик, она звонила в дверь. Один раз, если яйцо было одно, два раза, если их было два, и десять, если несла сразу десяток. Однажды Кыш-Кыш забралась в дом к Хихикерам и снесла там яйцо в пианино. В другой раз она взлетела на стенные часы и снесла яйцо там. Но всякий раз она возвращалась в курятник. Как-то летним утром Кыш-Кыш вышла за ворота и зашагала, квартал за кварталом, пока не добралась до почты. Она вошла в контору и снесла яйцо в фуражку почтальона. Почтальон надел фуражку и отправился в скобяную лавку купить коробку гвоздей. Там он снял фуражку, и яйцо упало на прилавок. Продавец подобрал яйцо, положил в свою фуражку и отправился поболтать с полицейским. Здороваясь с ним, он снял фуражку, и яйцо выпало на тротуар. Полицейский подобрал яйцо и положил в свою полицейскую фуражку. Мимо проходил почтальон, полицейский снял свою полицейскую фуражку, и яйцо снова выпало на тротуар. Почтальон сказал: «Я потерял яйцо, это мое яйцо». Он подобрал его, положил в свою фуражку и забыл о нем. Почтальон, очень высокий человек, вошел на почту через очень низенькую дверь. Почтальон недостаточно склонился, недостаточно согнулся и ударился головой в фуражке о стропила. Яйцо разбилось, и в каком он предстал виде! Задолго до того, как это случилось, Кыш-Кыш уже вернулась в курятник, и встав в дверях, проговорила: «Сегодня у меня большой день, я снесла яйцо, яйцо большой пестрой курицы-бентамки, в фуражку почтальона». Так Кыш-Кыш жила-поживала в курятнике. Иногда она уходила оттуда и несла яйца в пианино, часы и фуражки, но потом всегда возвращалась домой. Когда она оказывалась у парадной двери и сносила яйцо в дверной колокольчик, она всегда звонила – один раз, если яйцо было одно, два раза, если их было два, и десять, если несла сразу десяток. 3. Пять историй о Тощем Томе по прозвищу Коняга, шести голубках, трех диких вавилонских бабуинах, шести зонтиках и Пижоне Потеряй-Пуговицу  Жил-был в Крем-Торт-тауне один человек с лошадиной физиономией. Люди прозвали его Тощий Том Коняга. Худой он был, кожа да кости. Одна девчушка так сказала про него: «Его глаза как два светлячка, они вылезают из двух маленьких дверок и освещают летнюю ночь». Сняв шляпу с головы, он заводил руку за спину и вешал шляпу на острую торчащую лопатку. Собираясь надеть шляпу на голову, он заводил руку за спину и снимал шляпу с острой точащей лопатки. Как-то летом Тощий Том Коняга сказал Крошке Капризуле Хоч: «Я иду на север, я иду на запад страны Рутамяты, чтобы посмотреть, чем отличаются друг от друга разные города. Потом я поверну и пойду обратно, и сколько прошел на запад, пройду на восток, и сколько на север – пройду на юг, пока снова не вернусь туда, где живет в Крем-Торт-тауне мой маленький дружок, Крошка Капризуля Хоч». Он отправился в путь и шел на север и на запад, а потом возвращался на юг и на восток, пока не очутился снова в родном городке. Он уселся на пороге своей выкрашенной в красный цвет хибарки и стал ладить воздушного змея. «Ты рад, что вернулся назад?» – спросила Капризуля. «Конечно рад, здесь мой дом, и только тут я знаю, как поведет себя ветер, когда я скажу ему, что собираюсь запускать воздушного змея». «Расскажи мне, что ты видел и о ком слышал, и надавали ли тебе хорошеньких подарков». «Надавали, надавали, не беспокойся«, – ответил Тощий Том Коняга и продолжал: «Я шел и шел на запад и попал в Держи-Шляпинск. Там производят все шляпные булавки, которыми прикалывают шляпки по всей стране Рутамяте. Тамошние жители стали расспрашивать меня о Крем-Торт-тауне и о том, какие тут ветры, потому что здешние ветры уносят столько шляпок, что Держи-Шляпинск не успевает поставлять сюда булавки. В Держи-Шляпинске живет одна старушка. Она каждое утро и каждый вечер обходит весь город. За спиной у нее тряпичный мешок. Она никогда ничего не вынимает из мешка. Она никогда ничего не кладет в мешок. Вернее сказать, никто никогда не видел, чтобы она что-то клала или вынимала. Она никогда не открывает мешок, чтобы позвать прохожих посмотреть, что там есть. Она даже спит с мешком под подушкой. Он всегда с ней, и никто не может заглянуть в него без ее разрешения, а она никому не разрешает. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 |
|||||||