33

«Не знаешь, чего и ждать», – размышлял Орфео, выходя по призыву Аматы из помещения для слуг. Ее невнимание со времени прибытия иначе как «ледяным» и не назовешь. Подходя к кухне, молодой человек напоминал себе, что еще ничего не знает об этой женщине и ее настроениях. Впрочем, Амата встретила его приветливо.

– Прошу прощения, что оставила вас, сиор Бернардоне. Возвращение в родной дом после стольких лет разлуки заставило меня совсем забыть о вежливости. Я подумала, что хорошо бы на час-другой скрыться от домашней суеты. Надеюсь, вы меня извините и примете это как залог мира.

Слуга, стоявший поодаль, держал корзинку для завтрака и свернутое покрывало.

– Принимаю с радостью, – поклонился Орфео, – и надеюсь никогда не вызывать вашего неудовольствия. Неделя такой холодности убьет меня.

Амата рассмеялась.

– Есть здесь полянка, где я играла девочкой, – сказала она. – Недалеко от стен, но скрыта за деревьями.

Она поражалась, как ровно звучит ее голос. Орфео разыгрывает галантного шута, ничего не подозревает. Тем глупее – позволить увлечению так ослепить себя.

У ворот она поймала взгляд Орфео и указала глазами на корзинку в руках слуги. Торговец понимающе кивнул.

– Grazie mille, – сказал он, забирая корзинку, – дальше я сам понесу вещи хозяйки.

Он ухмыльнулся во весь рот, воспрянув духом, как только снова уверился в ее добром расположении.

Девушка почти не говорила с Орфео по дороге к лесу, а на его болтовню отвечала короткими улыбками. Она долго готовилась к этому дню и ничему не позволит подточить ее твердость. Пусть не надеется растрогать ее своими шуточками.

Полянка, которую она вспомнила, за восемь лет съежилась, заросла по краям кустами. Но, судя по притоптанной траве и по тропинке, которая все так же вела к ней от замка, люди здесь бывали. Амата молила Бога, чтобы сегодня никто сюда не зашел; бросала взгляды по сторонам и напрягала слух, боясь поймать звуки чужих голосов или шорох травы под ногами. Птичьи крики, гудение пчел, шепот молодых листьев на ветру – больше ничто не нарушало тишину.

Бернардоне, развеселившись, упорно пытался завязать разговор – будто мало ему было плодов, хлеба, сыра и кувшина вина – первого из двух, запасенных Аматой. Пожалуй, надо держаться приветливей – девушка вовсе не собиралась выдавать себя раньше времени. А может, торговец, оказавшись с ней наедине, почувствовал необычное для него стеснение. Несколько раз лицо его вдруг становилось серьезным, словно облачко набегало на солнце. Но, что бы ни тяготило его мысли, он не позволял мрачности прорваться и тут же снова принимался безудержно любезничать. Святая Мария, уж не собрался ли он, воспользовавшись уединением, сделать ей предложение? Амата вздрогнула от отвращения. Сейчас она видела в нем только ненавистного врага своей семьи.

Может, он хочет сперва допить второй кувшин, рассчитывая найти в вине отвагу? Она бы предпочла, чтобы врага сморило прежде, чем он вздумает поверять ей душу. Слушая веселый рассказ о том, как он проезжал здесь мальчишкой, Амата не забыла долить вина в его кубок. Поставив кувшин, обезоруживающе улыбнулась и нащупала привязанные к предплечью ножны. Хотелось бы знать, какими заклинаниями сопровождали свои жертвоприношения иудейские жрецы. Она бы сейчас повторила их про себя. «Пей же, сын Люцифера, – мысленно торопила Амата, – пей, и уравняем чаши весов».

Она никогда еще не убивала обдуманно и хладнокровно. Воспоминание о сражении с монахами под Губбио не помогало. Тот удар был нанесен без мысли, в борьбе за жизнь. Если бы она не ударила первой, он бы вышиб ей мозги своей дубиной. А сейчас она собиралась перерезать беззащитное человеческое горло во сне, как кухарка отрубает голову петуху. Или как Юдифь обезглавила Олоферна, губителя ее народа, пока он спал, утомленный ее объятиями. Амата уже решила, что, сделав свое дело, искренне помолится над телом Орфео. Он ведь не злодей, как Симоне делла Рок-ка, просто ему не повезло с родней. А потом затащит труп в лес, где от него помогут избавиться дикие звери, а дяде скажет, что негодяй обокрал ее и сбежал... проклятье, этого она не предусмотрела. Надо было захватить украшение или дорогую безделушку – сначала, конечно, показавшись с ней в замке, чтобы свидетели запомнили.

Пока Орфео пил, солнце миновало зенит, и с западного края поляны потянулись короткие тени. Торговец зевнул и раскинулся на покрывале. Веки у него наконец отяжелели, теплый ветерок навевал сон.

На шее блеснула золотая цепь – должно быть, с распятием, но и крест его теперь не защитит. Амата напряглась, подобралась. Надо кончать! Всего один миг – и все: она осуществит свою вендетту и будет свободна жить дальше. Девушка осторожно вздохнула, чтобы унять дрожь, и выдвинула клинок из ножен.

Взрыв смеха на тропе застал ее врасплох. Она поспешно спрятала нож в складках юбки. Стайка детей с Терезой во главе вприпрыжку выбежали на поляну.

– Вот она где! Я тебя нашла! – воскликнула Терезина, шлепнувшись в траву у ног Аматы.

Орфео сел, протирая глаза и мотая спросонья головой. Дети прислуги вслед за маленькой предводительницей расселись вокруг.

– Кузина Амата, расскажи сказку, – попросила девочка.

– Сказку с принцами и принцессами, – подхватила другая.

Амата все еще не могла отдышаться от испуга. Она прижала ладонь к груди, сдерживая трепещущее сердце.

– Я расскажу сказку, – сонно сказал Орфео.

Он вытянул из рукава платок и завязал его на своем мизинце.

– Это принц, – пояснил он детям и обратился к девушке: – Нам понадобится и ваш платок, мадонна.

Амата вспомнила о пустых ножнах, привязанных к руке.

– Я... забыла платок, – неловко отговорилась она.

– У меня есть, – с важностью заявила Терезина. Тряпица оказалась грязновата, однако Орфео принял ее с изящным поклоном. Он заставил Амату поднять вверх мизинец и завязал платок юбочкой.

– А вот и принцесса. Распрямив ей мизинец, он начал:

– Однажды юный принц отправился с отцом и братьями в далекую страну. – Его рука с растопыренными пальцами качалась перед детьми. – В один прекрасный день они проезжали мимо замка, и принц увидел на башне прекрасную маленькую принцессу, его ровесницу. Принц сделал для нее куколку – точь-в-точь такую, как эта.

Орфео приподнял руку Аматы над своей и, глядя в глаза девушке, наклонил палец с платком.

Амата отвела глаза. Что же это он делает? И давно ли понял, кто она? Не это ли собирался ей сказать?

Тем временем Орфео продолжал грустным голосом, постукивая указательным пальцем о палец Аматы.

– Однако их отцы поссорились, и принц с семьей уехал прочь, так и не заговорив с принцессой.

– Ох! – дружно вздохнули дети.

– Отец принца был очень сердит на отца принцессы. Вернувшись домой, он нанял злого рыцаря, чтобы тот напал на замок. Рыцарь убил папу и маму принцессы, а ее саму увез в свою темную крепость. – Орфео свободной рукой обхватил «принцессу» и медленно притянул к себе. – Злой рыцарь держал ее в рабстве много лет, пока она не выросла настоящей красавицей. Принц между тем так опечалился и так рассердился на своего отца, что убежал из дома и уплыл в Страну Обетованную. Однажды, много лет спустя, уже взрослым мужчиной, он повстречался с самим папой, и папа сказал ему: «Ты должен вернуться домой, юный принц, и исправить то, что сотворил твой отец».

Дети круглыми глазами уставились на папу, которого изображал большой палец Орфео.

– И вот принц поплыл на родину, – продолжал тот. – Он проследил принцессу до замка рыцаря, однако, добравшись туда, узнал, что она бежала! – Ладонь Орфео разжалась, выпустив палец Аматы. – «Она в монастыре», – угрюмо проворчал рыцарь и в тот же вечер подослал своих людей убить принца, чтобы он не нашел принцессы. Но волей судьбы убийцы вместо принца убили его лучшего друга.

Голос Орфео прервался и рука задрожала. Дети переглянулись и снова уставились на рассказчика.

Увидев, что он с трудом сдерживает чувства, Амата подхватила нить рассказа.

– Принц отправился к знакомой даме рассказать о своей потере. Она же попросила его охранять ее в пути к родному дому, который стоял далеко от города, и принц согласился. И знаете что? – Амата помолчала, оглядывая детские лица. – Когда они приехали, ее домом оказался тот самый замок, где он впервые увидел принцессу.

Орфео успел овладеть собой и своим голосом.

– Принц тогда понял, что дама – не кто иная, как принцесса, которую он искал столько лет.

И он поставил обвязанный платком мизинец рядом с пальчиком Аматы.

– И он просил ее руки, и они жили счастливо? – с надеждой подсказала Терезина.

Орфео обвел глазами круг замерших в ожидании лиц, потом вопросительно оглянулся на Амату. Она покачала головой:

– Это ваша сказка.

– Не сразу, – ответил наконец торговец. – Сперва он хотел искупить преступление своего отца. Он молил принцессу сделать его своим рыцарем, желая совершить для нее подвиг. Но это уже другая история, и я расскажу ее в другой раз.

– Расскажи сейчас, – заныла Терезина.

– Сейчас мне надо поговорить с твоей кузиной, – строго сказал Орфео. – Наедине.

Дети неохотно поднялись.

– Идите, посмотрите, что найдется в лесу. Только далеко не заходите.

– Не бойся, мы не потеряемся. Мы здесь всегда играем. Когда дети скрылись, Амата откинулась на покрывало, закрыв глаза. Никогда еще она не была в таком смятении. Одеяло под ней натянулось – Орфео подвинулся, склонился к ней. Когда его губы коснулись щеки Аматы, в уголках ее глаз собрались слезы. Но открывать их и смотреть на него она не желала. Обхватила его правой рукой за шею и притянула к себе, нашаривая левой рукоять кинжала. Бернардоне, Бернардоне! Имя адскими барабанами грохотало у нее в ушах. Она стиснула рукоять и подняла кинжал, но рука дрожала так, что оружие выскользнуло из пальцев, ударило Орфео по плечу и, не причинив вреда, упало на покрывало.

Орфео взглянул на нож и на слезы, струившиеся по щекам Аматы. Прижал ладонь к ее щеке:

– Я не враг вам, мадонна. Вашим врагом был мой отец. И Симоне делла Рокка. Его сын Калисто рад будет увидеть мертвыми нас обоих. Но я здесь, чтобы помочь вам, если сумею.

Он взглянул ей в глаза, и на лице его отразилась глубокая грусть.

– Я люблю тебя, Аматина.

Его взгляд растопил остатки ненависти, точившей сердце Аматы. Девушка обхватила его обеими руками и прижала к себе.

– Чего же ты хочешь от меня? – шепнула она.

Его губы скользнули к самой щеке, так что теплое дыхание согрело мочку уха.

– Стоит ли говорить, когда дети так близко?

Орфео поднял голову и чуть отстранился, уголки губ дрогнули в улыбке, но тут же он снова стал серьезным.

– Я ведь не шутя говорил о подвиге, – сказал он. – Мне хочется хоть в малой мере возместить зло, которое моя семья причинила твоей. И кажется, я знаю, как это сделать.

– Да?

– «Принц» ведь в самом деле встретился с папой и провел с ним много недель. И папа обещал наградить его за службу, исполнив любое желание, какое будет в его силах.

Разговор принимал интересный оборот. Амата склонила голову, ожидая, куда он приведет.

– Ты однажды рассказывала про отшельника, с которым подружилась, – продолжал Орфео. – Генерал ордена держит его в тюрьме, да? Если граф Гвидо сможет выделить несколько человек, чтоб охранять тебя на обратном пути, я сейчас же помчусь в Рим и попрошу папу помиловать твоего монаха. Беда в том, что ехать надо не откладывая. Григорий скоро отбывает в Лион на свой Вселенский собор.

И снова его взгляд проник ей в самую душу.

– В ответ я прошу лишь об одном, Аматина. Обещай, что не станешь принимать женихов, пока я не вернусь с помилованием.

Теплое спокойствие разлилось у нее в груди, во всем теле – не только от его слов, но и оттого, что мстить больше не надо. Она взяла его сильные, мозолистые руки, припомнив, что он и гребцом успел побыть. Интересный мужчина, во многих отношениях.

– Это честное предложение, – отозвалась она, – и законное требование.

Она поднесла его руку к губам.

– Не уподобляйся древнему поэту, чье имя носишь. Тебе не нужно оглядываться, проверяя, иду ли я за тобой. Даю слово: твоя Эвридика последует за тобой всегда, по самой темной дороге, в самом шумном переулке, пока ты не вернешься домой. И, обещаю, вернувшись с папским помилованием, ты получишь справедливую награду за свои труды.

Она приподнялась на локтях, склонилась к нему и поцеловала в губы.

– А вот залог моей верности и терпения.

Они вышли из-под сени деревьев, направляясь через расчищенное пространство к замку. Амата думала, как гордился бы фра Конрад ее самообладанием. Наедине с удивительно романтичным мужчиной, пробудившим в ней пылкие чувства и влюбленным в нее, она вела себя с величайшей скромностью и ни на минуту не забыла о приличиях. Она сама себе дивилась, хотя Орфео тоже проявил рыцарскую скромность. Кажется, в доме донны Джакомы она, сама того не заметив, стала взрослой.

Сердце ее пело в гармонии с песней весны. Скоро фра Конрад будет свободен; и Орфео скоро вернется от папского двора. Наконец-то она будет счастлива. Сама земля, кажется, радостно вздрагивала у нее под ногами.

Девушка резко остановилась, прислушиваясь. Она уже ощущала однажды такую дрожь земли – когда дом Витторио со своими воинственными монахами скакал к обители Святого Убальдо. Орфео заметил тучу пыли на краю прогалины одновременно с ней. Корзинка с завтраком выпала у него из рук.

– Быстро в замок, – приказал он, сгребая ее за плечо.

– Дети, – вскрикнула Амата. – Они в лесу!

– Я за ними вернусь. А ты к калитке для вылазок!

Он подтолкнул девушку, и она со всех ног бросилась бежать. С бастиона послышались крики, калитка распахнулась. Оглянувшись, она увидела, как Орфео скрылся за деревьями, но от наступающего отряда оторвался один всадник и галопом поскакал за ним.

– Орфео! – закричала Амата. – Сзади!

Ее крик затерялся в грохоте подков, среди боевых кличей всадников.

34

С внутренней стороны стен по приставленным повсюду лестницам карабкались рыцари и арбалетчики. Амата нашла глазами Гвидо, уже стоявшего на бастионе. «Провались моя скромность!» – выругалась она и, подобрав юбки, полезла вслед за воинами по деревянному трапу.

Граф, занятый наблюдением за отрядом конников, сперва не заметил племянницу. Амата видела, что рыцари летят к воротам, как полчища пыльных демонов из преисподней. У самой стены они сдержали лошадей и остановились по знаку главаря, взмахнувшего в воздухе мечом. Атака разбилась о замок, как волна, рассыпающаяся пеной на прибрежных камнях. Они явно не ожидали найти здесь укрепления и воинов. Только дурак станет штурмовать укрепленную цитадель – такие берут осадой или изменой.

Нападающие в замешательстве смотрели на ряд арбалетчиков, ожидавших только сигнала, чтобы спустить тетиву. Предводитель завертелся в седле, оглядывая своих рыцарей и в бешенстве размахивая мечом.

– Где этот чертов Бруно? – заорал он, и Амата догадалась, что именно Бруно преследует Орфео.

Она с беспокойством обвела глазами безмятежную зелень леса. Ей послышался звон металла о металл, но за ржанием лошадей на таком расстоянии девушка не была уверена, что слух не обманывает ее.

– Назовите себя, – крикнул вниз Гвидо. – Почему вы явились сюда вооруженными?

Главарь выехал перед рядом своих воинов и открыл лицо. На нем был новомодный шлем с откидывающимся забралом и небольшим деревянным гребнем. Тело и конечности защищали квадраты разукрашенной дубленой кожи, скрепленные на боках, – легкие доспехи, заимствованные у сарацин и недавно вошедшие в моду среди умбрийской знати.

Амата громко ахнула, узнав мерзавца. Калисто делла Рокка! Ее вскрик привлек внимание Гвидо к головному платку, мелькнувшему рядом с блестящими шлемами его воинов. Он послал племяннице суровый взгляд. Амата дернула плечом и направилась вдоль парапета поближе к дяде.

– Я синьор Калисто ди Симоне, владетель Рокка Пайда Ассизский, – длинный клинок описал широкий полукруг в сторону всадников. – Я сожалею, что напугал ваших домочадцев, синьор. Мы ищем вора, некого Орфео ди Анжело Бернардоне, бежавшего из города в эту сторону.

Неуклюжая попытка прикрыть свои намерения. От Аматы не ускользнула краска, залившая лицо Калисто, и ропот среди его людей при этой попытке оправдаться. Гвидо бормотал себе под нос имя Орфео, вспоминая, где слышал его.

– Мой охранник, – Амата. – тебя, дядя, он не вор.

Она склонилась наружу сквозь прорезь каменного зубца.

– Я узнала тебя, трус! – выкрикнула она. – Твой отец убил Буонконте ди Капитанио, хозяина этого замка, безоружного, во время молитвы, а ты, могучий воин среди беззащитных женщин, пронзил мечом его жену Кристиану, прикрывшую собой тело павшего мужа! И ты же изнасиловал их дочь, когда она была еще беспомощным ребенком.

Показное миролюбие рыцаря сменилось яростью.

– И я узнал твой голос, гарпия! Это тебя искал тот вор, прежде чем сбежать из Ассизи. Не пытайся укрыть его, бессердечная тварь, или плохо придется тебе и всем в этом доме!

– Frocio! Трус! Ты лишен мужества, ты, чудо с гладким передком, – издевалась она. – Ты, так называемый мужчина, с воробьиными яичками.

Лицо всадника побагровело до синевы, потому что среди его собственных воинов послышались смешки. Гвидо, приоткрыв рот, слушал их перебранку, переводя взгляд с одного на другую. Наконец он решил, что услышал достаточно.

– Что вы ответите на ее обвинение, синьор? – крикнул он.

– Я воин и не прошу извинения за жертвы войны. Лицо Гвидо окаменело. Он склонился со стены, показав свои могучие плечи.

– Я тоже воин, синьор, и родич благородной дамы, которую вы убили. По праву крови я требую поединка с вами, сейчас же и на этом самом месте.

Амата представляла, что творится в мыслях у Калисто: «Седой старик, вдвое старше него – но какой великан!» Она не сомневалась, что меньше всего он думает о чести. Девушка улыбнулась, заметив, как рыцарь растирает пальцы, сжимавшие меч.

Конь Калисто словно прочел мысли хозяина, или, быть может, рыцарь невольно натянул поводья, заставив животное попятиться. К изумлению Аматы, всадники, один за другим, поднимали копья, уставив наконечники в сторону своего предводителя, отказываясь пропустить его к себе за спину. Она разобрала слова одного из рыцарей:

– Не позорьте нас, синьор.

Амата торопливо зашептала на ухо дяде. Гвидо расхохотался:

– Женщина, ты учишь меня сражаться?

– Ты меня послушай, – настаивала она. – У него полной силы в правой руке нет.

Гвидо выпрямился и снова закричал вниз:

– Скажите своим людям, чтоб отступили и оставили вас одного перед воротами, как только я вооружусь. Пешим, с мечом и щитом.

Калисто поклонился, сошел с коня и отстегнул притороченный позади седла щит. Его конюший вышел вперед, чтобы взять коня под уздцы. В это время из леса выбежала лошадь с пустым седлом. Один из рыцарей покинул ряд и поскакал за ней. Поймав коня, он остановился на минуту, вглядываясь в лес, затем повел лошадь обратно к своим. Амата до боли прикусила кулак. За деревьями ей ничего не было видно.

– А теперь уходи со стены, – велел ей Гвидо. – Тебе ни к чему это видеть.

– Я высматриваю Орфео, – возразила она. – Он побежал за детьми, а один из людей Калисто поскакал за ним. Его конь сейчас и выбежал.

В сумрачном взгляде графа мелькнул огонек понимания.

– Надо мне ближе познакомиться с этим Орфео, – пробормотал он, – если он останется жив. Если мы оба останемся живы, – поправился он и, перекрестившись, стал спускаться по лестнице.

Солнце спускалось все ниже, но Амата видела, что лицо Калисто блестит от пота. Ее взгляд метался от леса к оружейной, где скрылся Гвидо. Люди на стене и люди в ряду всадников расслабились и начали тихонько переговариваться между собой, но из леса не доносилось ни звука. Не выдержав, Амата шепнула ближайшему арбалетчику:

– Если он убьет графа Гвидо, проткни его стрелой. Рыцарские законы не для таких подонков. Я тебя щедро награжу.

Арбалетчик ухмыльнулся и натянул стремя своего арбалета. Амата прошла по стене на угол, смотревший прямо на лесную полосу, останавливаясь рядом с каждым арбалетчиком и повторяя свой приказ.

Наконец граф, под приветственные крики своих людей, выступил из оружейной. «Он похож на стальную гору», – подумала Амата. Поверх кольчуги дополнительная кольчужная накидка, да еще «железный плащ» – полосы железа, подшитые к основе из жесткой кожи. Под мышкой он нес шлем, сделанный на манер англов: гладкий и островерхий. Клинок с такого соскальзывает. «Калисто в штаны навалит от одного его вида». Блестящий щит был вдвое шире щита ассизца, а багряные ножны, висевшие на боку, скрывали клинок, на локоть длиннее всех, какие приходилось видеть девушке. Маленькая Амата знала, что женщины в замке прозвали дядю Spadalunga – Длинный Меч. Вспомнив об этом, взрослая женщина хихикнула, сообразив, что дядя Гвидо мог проявлять и другие героические качества, недоступные детскому разумению. Если так, он должен был оценить ее высказывание о «воробьиных яичках» Гвидо.

Когда она вернулась на прежнее место на стене, Гвидо, еще раз перекрестившись, уже велел слуге открыть калитку. Лица Калисто Амата видеть не могла, потому что тот поспешно опустил забрало. Длинные шаги Гвидо мгновенно покрыли разделяющее противников пространство, и Амата не успела оглянуться, как длинный меч графа зазвенел о щит врага. У ассизца подогнулись колени, но он устоял и ответил мощным ударом. Счет сравнялся, и Калисто снова размахнулся, вынудив Гвидо отступить на шаг.

– Он не послушался моего совета, – огорченно шепнула Амата стоявшему рядом арбалетчику.

Под крики всадников Калисто продолжал теснить более медленного в движениях старого противника. Граф, видимо, не мог опомниться. Он было занес меч высоко над шлемом Калисто, но тот, в своем легком снаряжении, без труда уклонился от длинного клинка и снова ответил противнику градом ударов, загнав его в тень крепостной стены. Гвидо едва успевал принимать клинок на щит.

– Вспомни своих родичей! Вспомни мою мать! – крикнула ему Амата, но за воплями множества мужских голосов граф вряд ли уловил ее крик.

Девушка снова и снова крестилась. Когда ее дядя упал на колено, подняв над головой щит, она молитвенно сложила руки.

К ее удивлению, Калисто не бросился на упавшего, заподозрив, вероятно, ловушку, да и в самом деле, Гвидо сделал выпад, целя ему по лодыжкам, и тут же вскочил на ноги, колотя по щиту противника и принимая новые его удары. Но теперь он сражался с меньшей свирепостью и вдруг сделал полшага влево от Гвидо.

– Вот оно! – возликовала Амата. – Вот оно! Хитро, очень хитро, – шептала она про себя, начиная понимать замысел графа.

Он заставил молодого рыцаря вкладывать в удары всю силу, а сам берег до времени свои старые руки. Теперь он отодвинулся от правой, слабейшей руки противника, вынуждая его широко размахиваться на каждом выпаде. Следующий удар Калисто бессильно скользнул по щиту, потому что меч вывернулся у него из руки. Граф ответил могучим ударом, сокрушившим верхний левый квадрант щита Калисто, и снова переступил на шаг влево, пока ассизец отступал назад, изготавливаясь к следующему удару. Следующий его выпад был сделан с большей осторожностью – скорее колющий, чем рубящий удар, но тут показал себя более длинный клинок графа – выпад не достиг цели. Рыцари, следившие за поединком с седел, смолкли, уловив перелом в ходе схватки. Гвидо снова шагнул влево, воспользовавшись отступлением противника, пытавшегося на ходу перестроить свою тактику. Этот маневр вывел их из тени, и Амата с тревогой заметила, что еще один шаг влево поставит ее дядю лицом к низкому солнцу.

Люди на стене тоже замолчали. Сражавшиеся делали ложные выпады, но ни один не продвигался вперед. Каждый мускул в теле Аматы напрягался в такт движениям бойцов. Она больше не могла терпеть и пронзительно выкрикнула:

– Воробьиные яйца!

По обе стороны поля загремел хохот. Калисто неразборчиво заорал что-то и с поднятым мечом бросился на Гвидо.

Старый воин чуть развернул щит, и косой луч солнца, отразившись от металла, ударил прямо в прорезь забрала ассизца. При этом Гвидо снова отступил в сторону, и Калисто промахнулся. Меч вылетел у него из руки, он покачнулся, и граф вонзил острие своего меча между креплениям пластин, защищавших ребра молодого человека, и дальше, между самими ребрами. Синьор Рокка упал на колени, завопив от боли. Гвидо налег сильней – и выдернул меч. Калисто откинул голову, подняв лицо к стоявшим на стене.

– Вышлите капеллана, – он, – мной кончено!

Красное пятно у него на боку расползлось на бедро и стало собираться лужей под коленом. Раненый срывал с себя шлем. Граф шагнул к нему за спину, поднял шлем у него с головы, и Амата поняла, что Калисто смотрит прямо на нее.

– Я покажу тебе духовника, что исповедовал твоего отца, – сказала она и, натянув капюшон поверх головного платка, сложив ладони, забубнила тем же глухим низким голосом, каким говорила у смертного одра Симоне: – «Да получит твоя душа справедливую награду...»

Калисто закатил глаза, медленно осознавая смысл этого представления, и упал ничком, заскреб ногтями траву.

– Сука. Подлая, злобная сука. Он со стоном ткнулся лицом в мокрую землю. Конюший подвел его коня и с помощью Гвидо взвалил мертвое тело своего синьора ему на спину. Затем граф Гвидо, победитель, описал широкий круг концом меча. Всадники один за другим направляли своих коней к дороге на Ассизи.

Пока люди Гвидо славили своего господина, Амата сползла по лестнице вниз, пробежала к калитке и обняла входящего дядю. Тот снял с головы шлем.

– Ты права. Правая рука у него была слабовата.

Но девушка уже пробежала мимо него сквозь воротца и к лесу. Она как раз поравнялась с брошенной корзинкой, когда Орфео показался на опушке, окруженный стайкой детей. Амата упала на колени, стиснула руки. Орфео шел медленно, волоча по траве окровавленный меч и опираясь левой рукой на плечо Терезины. Девушка поняла вдруг, что дети не просто теснятся вокруг него, но поддерживают, как могут.

Она вскочила на ноги и метнулась навстречу. Орфео тяжело упал в ее объятия, почти ткнувшись головой в плечо. Амата пошатнулась, стараясь удержать его, и тут он приподнял голову и на ухо шепнул девушке:

– Говоришь, воробьиные яички?

– Для купца это не жизнь, – рассуждал Орфео. – Я не создан для забав с мечами.

Он отдыхал в просторной постели графа Гвидо, устроившись рядом с Джакопоне на горе подушек.

Маленькая Терезина примостилась между мужчинами поверх одеяла и возилась с котенком, захватившим в свое владение верхнюю подушечку. Амата сидела на краю перины рядом с Орфео и почесывала за ухом рыжую гончую.

Она пожала Орфео руку.

– Я освобождаю тебя от обязанностей своего телохранителя. Дядя Гвидо даст мне эскорт до дома. А тебе ведь еще надо доставить прошение.

– И с каждым часом, пока я здесь лежу, папа уезжает все дальше, и мне все дольше придется его догонять.

Он нащупал висевшую на шее цепь.

– Этот рыцарь Калисто меня узнал. Думаю, он был среди тех, кто убил Нено. Он первым делом крикнул, подъехав: «Кольцо или жизнь, Бернардоне!» Но оказалось, ему нужно было и то и другое. – Орфео через голову стянул цепочку. – Почему человек готов убить ради дешевого исцарапанного камешка?

Гвидо не успел протянуть руку – Амата выхватила кольцо.

– Откуда ты взял? – спрашивала она. – Точно такое Симоне Делла Рокка украл у моего отца.

– А я получил от своего, – сказал Орфео.

Граф Гвидо поднялся с места и прошел к soppedana – сундуку, стоявшему в двух шагах от кровати. Достал оттуда маленькую деревянную шкатулку и протянул племяннице.

– Не знаю, что ты видела у Симоне, но перстень твоего отца здесь, – сказал он.

Амата растерянно откинула крышку шкатулки. Внутри лежало точное подобие перстня, висевшего на цепи у Орфео: тот же голубой камень, та же загадочная резьба.

– Как он оказался у тебя? – спросила девушка.

– Его отдал мне твой брат Фабиано, когда уходил к черным монахам.

В камине громко щелкнуло полено. Амата недоуменно покачала головой.

– Чего-то я не понимаю. Что значит: «Когда Фабиано уходил к черным монахам»?

– О, Господи, – вздохнул Гвидо, взяв в ладони ее кулачки, еще сжимающие перстень. – Ты же и не знала, да, детка? Тебя увезли до того, как монахи нашли его на скалах под часовней.