- Хорошо. Пусть! Пусть! - и хлопнула дверью. Володя и опомниться не успел, как ее шаги простучали и стихли в конце коридора.
      Нет, тысячу раз - нет! Маруся пришла не по наущению Гюльдасты, а по зову сердца. Маруся, Маруся! Неужели?...
      Володя Скворцов возвращался домой, не замечая холода, и прохожие удивленно оглядывались на беспричинно улыбающегося юношу.
      Под утро ветер утих.
      Солнце пробилось сквозь облака. Но было все еще морозно. Первое, что заметил Володя утром - отсутствие Маруси. Почувствовал, что-то случилось, и Гюльдесты не было. Девушки тоже забеспокоились о подругах, решили обязательно навестить их после работы.
      Володя еле дождался перерыва, забежал в магазин неподалеку, и, по телефону связавшись с уголовным розыском, попросил во что бы то ни стало разузнать, где находятся Гюльдаста и Маруся. И в случае чего - немедленно позвонить в детский садик Шойле-хакум, вызвать его к телефону.
      Часа через три Шойля-ханум послала уборщицу с просьбой помочь переставить большую пальму. Войдя в кабинет заведующей детсадом, Володя плотно прикрыл за собой дверь, схватил телефонную трубку. Алеша Филиппов сообщал, что Маруся сильно заболела. Ночью температура подскочила до сорока. Пришлось отправить в больницу. Говорят - двустороннее воспаление легких. Гюльдаста же вышла сегодня из дому позже, чем обычно, и так неожиданно наняла такси, что Абдуррахман успел запомнить только две последние цифры номера и цвет машины. "Победой" молочного цвета Теймур занялся лично. Он установил, что таких "Побед" в таксомоторном парке Баку семьдесят восемь и только у четырнадцати номерной знак кончается числом 19. Но три машины стояли на ремонте, остальные одиннадцать работали в городе и апшеронских предместьях. Теймур обратился в автоинспекцию, попросил как можно скорее разыскать нужную машину.
      - Где Гюльдаста? - этот вопрос не давал ему покоя. - Что она еще выкинула, заметая следы?...
      А Гюльдаста в это время сидела в больничной палате, ласково поглаживая горячую ладонь подруги.
      - Не волнуйся, Маша, - подсела она к самому изголовью больной. - Мне сказали, что дней за десять-пятнадцать ты вылечишься. Это не опасно.
      Маруся, неузнаваемо осунувшись за ночь, облизнула сухие, в трещинах губы.
      - Где мама?
      - Твоя мама сегодня всю ночь не сомкнула глаз. Хочешь, я заменю ее?
      Маруся прикрыла глаза, ответила чуть слышно:
      - Не знаю... Как хочешь. Зачем тебе?
      - Скажи... Я все для тебя сделаю, - произнесла Гюльдаста голосом человека, готового на самопожертвование.
      - Не мучай его.
      - Кого?
      - Володю, - Маруся высвободила руку, вцепилась в край одеяла.
      - О чем ты, Маша? Что я должна сделать для него?
      - Скажи ему правду. Лучше правду. Он не нужен тебе. Ты же с другим... Прошу тебя. Я же своими глазами... - она замолчала, на скулах выступили капельки пота.
      - Что ты видела? С кем? Ну, гово'ги же! - Гюльдаста, оглянувшись на дверь, низко склонилась к пылавшему жаром лицу.
      - Не знаю. Кто такой не знаю. Потому и не верит он мне.
      Гюльдаста, удивленно глянув на Марусю, произнесла, растягивая слова:
      - Бедная девочка, да ты влюбилась в него.
      - Не знаю...
      - Послушай, Маша, я не стану обманывать. Ты что-то путаешь. У меня никого нет. Слышишь? Ни-ко-го.
      - Ты красивая. Очень красивая, - глаза Маруси влажно заблестели. - А сердце у тебя... Холодная ты.
      - Нет, Маша, - мельком глянув на часы, Гюльдаста решительно поднялась. - Ты совсем не знаешь меня. Слушай меня внимательно, Маша. Может, мы больше не увидимся. Не нужен он мне, твой Володя. Если сумеешь... Будь счастлива, Маша.
      То ли от нервного напряжения, то ли от высокой температуры Маруся впала в беспамятство.
      В полдень Алеша, наконец, заметил Гюльдасту на улице, невдалеке от ее дома. Гюльдаста почему-то не зашла домой, хотя даже губы у нее посинели от холода, а стала кружить по городу. Потом она купила билеты и вошла в кинозал.
      Алеша последовал за нею. Весь сеанс он не спускал глаз с пушистого платка Гюльдасты.
      В больницу к Марусе Володя попал только к вечеру. Опасливо присел на табурет, со страхом вглядываясь в неподвижное лицо девушки.
      - Маруся, Маруся! Это я...
      Рядом в полумраке шевельнулась незамеченная им фигура. Догадался мать. Такие же прямые, как стрелки, брови, широко расставленные глаза.
      - Вы Володя? Она всю ночь бредила... Звала вас.
      Володя долго не решался посмотреть в глаза усталой, видимо, о многом догадывавшейся женщине.
      - Больше она никого не называла по имени?
      - Звала. Меня звала... И отца, и сестру. Но больше всего вас... Еще о Гюльдасте много говорила.
      - О Гюльдасте?
      - Да, - ответила женщина и смахнула набежавшую слезу. - Приходила утром. Все о чем-то шептала, все выпытывала что-то. А потом Марусе совсем плохо стало. Я в коридоре была, слышу - стонет. Вошла я, а та уже встает. Спать меня отсылает. Не надо, говорю. Справлюсь как-нибудь... Да и полегчало ей.
      В палату заглянула дежурная медсестра. Володя поднялся, тяжело вздохнул. Но все же, шагая к трамвайной остановке, он думал не столько о Марусе, сколько о странном посещении Гюльдасты.
      Не зря приходила. Раньше всех успела. Что ее беспокоит? Конечно, записка. Видела, как Маруся передала мне записку и что-то заподозрила. Интересно получается; я ее подстерегаю, а она - меня. Выведать приходила, что знает Маруся. Значит, Маруся не зря предупреждала, значит, видела ее с кем-то. С кем? Вот это и тревожит Гюльдасту. Ну и хитра! Что могла ей сказать Маруся? Видеть видела. - это точно. А имени не знает, кто такой - не знает. Уж в этом Гюльдаста убедилась. Успокоилась, небось. Очень важно ей это было, если не постеснялась у больной выспрашивать. Теперь все отрицать будет.
      XIII
      После сеанса у выхода из кинозала образовалась пробка. Алеша энергично заработал локтями - не потерять бы! И, увидев впереди пуховый платок, облегченно вздохнул. Гюльдаста не спешила домой. Вот она вынырнула из магазина и поплотнее укуталась платком - одни глаза сверкают. Вот она подошла к своему дому, помедлила. Раздумав, резко повернула назад. Алеша не отставал от нее. Гюльдаста вела себя более чем странно. "Уж не заметила ли?" - с тревогой думал Алеша, едва успев отскочить в подворотню.
      Теймур, наконец, нашел водителя "Победы" и, обстоятельно расспросив его, узнал, что утром, около девяти часов он подвез на морской вокзал женщину. Портрет Гюльдасты шофер нарисовал довольно точно, причмокивая при этом губами от восторга. И все не мог забыть, как долго держался в машине аромат ее духов. Пассажирка там же рассчиталась с шофером и отпустила такси. Шофер признался, что отъехал не сразу, все смотрел вслед этой необыкновенно красивой женщине. Она вошла в зал, где помещались билетные кассы...
      Эту женщину вспомнила и кассирша, которая продала ей билет на Красноводск.
      Теймур поспешил на свидание с Алешей Филипповым, но того не оказалось на условленном месте. В окнах Гюльдасты не было света. "Гюльдаста купила билет на Красноводск. Сейчас теплоход в море... Если Гюльдаста на борту, значит, она перехитрила нас. Раньше она сама сообщала нам о каждом своем шаге, теперь, ослабив нашу бдительность, ускользнула. Допустим, я настигаю ее на теплоходе... Она, как ни в чем не бывало, сообщает, что едет в Узбекистан, к матери. Так... Значит, Гюльдаста на борту теплохода. Но где же ее тень, где Алеша?
      Старый Абдуррахман сообщил Теймуру, что час тому назад женщина, похожая на Гюльдасту, подошла к дому, но почему-то поспешно удалилась. Похоже, чего-то остерегалась. Алеша ушел следом.
      Алеша, следуя за своей подопечной, подошел к темным, кривым переулкам возле базара, который в просторечье давно прозван Кубинкой. Улочки и тупики были безлюдны. Вдруг из темноты мужской голос окликнул:
      - Дилавер, это ты?
      Женщина, за которой следил Алексей, облегченно ответила:
      - Ох, и устала я! Посмотрите, кто там увязался за мной.
      Только тут понял Алеша свою ошибку: эта женщина - не Гюльдаста! Но и пальто, и пушистый платок были совершенно одинаковы, и фигурой она напоминала Гюльдасту. Даже высокие ботики так же отвернуты ворсистой изнанкой... Голос у нее был густой и сильный, и "р" она выговаривала твердо.
      Алеша, попятившись, хотел скрыться за углом. Но и там путь был прегражден. Две тени, сближаясь, подступали к Алеше, и он понял - выхода нет. Схватки не миновать. Что им объяснишь?
      Если бы это была Гюльдаста, он мог бы сказать. Как-никак вместе ездили на Банк... Сказать, что нравится ему девчонка. Думал, свободная. Но теперь... "Гюльдаста провела меня, как слепого щенка. Ох, дурак", - подумал Алексей и прижался к стене, пошире расставил ноги.
      - Эй ты, недоносок ишачий, чего пристаешь к чужим женам? Что, тебе девушек мало? - сиплый голос прогудел совсем рядом.
      Алеша, не успел ответить. Тяжелый, как кувалда, кулак швырнул его головой об стену. Второй удар пришелся по скуле. Алеша выхватил из кармана пистолет, выстрелил в землю.
      Тени метнулись за угол. Удаляющийся топот - и все стихло.
      Алеша пришел в себя, вместе с кровью выплюнул в грязь выбитый зуб и тяжело поднялся. Ныло плечо. Держась за стену, он с трудом выбрался из переулка. Постоял, вцепившись пальцами в штукатурку, и вдруг расплакался навзрыд, по-мальчишески, от досады, от бессильной ярости и стыда за свою ошибку.
      Через полчаса, едва шевеля разбитыми губами, он отрывисто рассказывал Теймуру о происшедшем. Алешу трудно было узнать. Правое веко так распухло, что закрывало весь глаз, из носа все еще сочилась кровь. Володя Скворцов от негодования стучал кулаком о стену и ругался на чем свет стоит.
      На другой день, просматривая суточную сводку происшествий, подготовленную республиканским управлением милиции, Теймур обнаружил сообщение с теплохода "Узбекистан", следующего рейсом Баку-Красноводск: "Около девяти часов вечера гражданка Гюльдаста Мюршуд гызы Шахсуварова бросилась в море и утонула".
      В первые минуты Теймуру показалось, что земля уходит из-под ног. Значит, все. Значит, навсегда. Замела следы. Теперь никогда не прихлопнуть эту змеиную нору.
      Но странно, чем больше анализировал Теймур события последних дней, тем зримее вставал перед ним живой, изменчивый образ Гюльдасты, тем больше овладевали им сомнения. Не могла такая, как Турач, покончить с собой. Чужие жизни для нее - ничто, но своя... Тут что-то не так. Гюльдаста изобретательна, рискованна, а уж тем более там, где дело касается спасения собственной шкуры. Такую голыми руками не возьмешь. Это - ее очередной фокус, чтоб выиграть время, чтоб оборвать следы. Нет, Гюльдаста не из тех, кто сам уходит из жизни.
      Однако, дело это приняло совершенно неожиданный оборот. Старшина Ширинов, оперуполномоченный с теплохода "Узбекистан" позвонил Теймуру, как только вернулся из Красноводска. Они встретились в морском отделении республиканского управления милиции. Вот что рассказал Ширинов:
      - Вечером, часов в девять я зашел в буфет. Даже стакан чая не допил... Слышу. - страшный шум на палубе. Кинулся туда. Паника, крики. "Женщина в море!" Бросилась сама! Все кричат, суетятся. Я от одного к другому: Кто видел? Как случилось? Как выглядела женщина? Никто толком ничего не знает. Никто не видел. Сначала подумал, может, оступилась нечаянно? Или со злым умыслом столкнули человека... Стемнело, хоть глаз выколи. Включили прожектор, пошарили вокруг по воде. Ничего. Наконец, попросили пассажиров занять места согласно билетам. И только тогда оказалось, что одно место в каюте второго класса пустует. Там мы обнаружили дамскую сумку, белую пуховую шаль и черное пальто... В сумке пятьсот тридцать рублей денег, билет, зеркальце, расческа и паспорт. Вот... И свидетели подписали протокол.
      Старшина для пущей убедительности выложил перед Теймуром содержимое сумки. С волнением раскрыл Теймур паспорт. Да. Сомнений не оставалось - это был паспорт Гюльдасты. Тот самый, что несколько месяцев назад держал он в своих руках.
      - Послушай, старшина... Ты уверен, что Гюльдаста действительно бросилась в море? - спросил Теймур.
      Старшина вместо ответа кивнул головой в угол, где на столе лежало пальто Гюльдасты и шаль.
      - В кармане пальто обнаружен ключ, - все более мрачнея, старшина пододвинул Теймуру ключ от квартиры Гюльдасты.
      - Ну, все-таки... - настаивал Теймур. - Как же, а? Столкнули ее в море или упала нечаянно? Неужели самоубийство?
      Старшина покрутил головой, откашлялся и посмотрел в упор.
      - Вас обвиняет она, товарищ младший лейтенант, - старшина медленно выдвинул ящик письменною сгола. - Вот... Посмотрите сами. В кармане ее пальто нашли.
      Положив перед младшим лейтенантом записку, старшина виновато понурился..
      Не касаясь руками мятого листка, читал Теймур предсмертную записку Гюльдасты:
      "Не знаю, прибьет ли к какому-нибудь берегу мои труп. Обо мне никто не заплачет, ни мать, ни отец. Я очень одинока. И пользуясь этим, сотрудник милиции Теймур Аббас оглу Джангиров преследует меня, склоняет к бесчестью. Я измучена его угрозами. Сил нет терпеть. Лучше умереть, чем быть обесчещенной. Если бы только знать, что негодяй будет наказан... Г. Шахсуварова".
      - Какая подлость! - опершись обеими руками, Теймур поднялся из-за стола. - Теперь-то я абсолютно уверен. - она жива.
      Но дальнейшее расследование не дало никаких результатов. Ключом, который привез старшина, открыли квартиру Гюльдасты. Оказалось, что она и дома оставила "прощальную" записку. Волосы, найденные на шали, ничем не отличались от тех, что хранились в архиве. Отпечатки пальцев на билете, зеркальце и расческе совпадали с отпечатками, которые когда-то получил Теймур. И почерк... Обе записки и то объяснение, что хранилось в деле, были написаны одной рукой. Маруся подтвердила, что от последних слов Гюльдасты у нее на душе остался неприятный, тревожный осадок. Очень странно прощалась Гюльдаста. Будто знала, что последняя это встреча.
      Теймур подал подробный рапорт Тарланову и, ожидая вызова, заранее предчувствовал недоброе. На следующий день его вызвали к майору.
      - Из тебя не выйдет оперативника! - отчеканил Тарланов, едва Теймур переступил порог его кабинета. Майор раздраженно шагал вокруг массивного сгола. - В лучшем случае из тебя получится теоретик. Но для практического дела ты непригоден. Постой, дай сказать. Верно, ты однажды неплохо провел операцию. Но что там было сложного? И пусть твои теоретические обоснования всегда безукоризненны... Этого мало, понимаешь, мало, если нет настоящего чутья, хватки. А у тебя их нет. Ты хотел отличиться, стать героем? А что вышло? Ты проиграл и Гюльдасте, и мне. Что ты сумел доказать? Если это действительно преступница - ты упустил ее. А вдруг... А вдруг, ты затравил совершенно невинного человека? Попробуй теперь, докажи. Пока ты разводил свои теории, Гюльдаста замела следы и исчезла... А как смело брался! Сколько спорил со мной! "Прошу вас, товарищ майор! Разрешите, товарищ майор! Дайте срок, товарищ майор!" Что я тебе говорил? Ты и слушать не хотел. Зря старался выше головы прыгнуть! Только дело испортил. Гюльдаста в своей смерти обвиняет тебя. Ты понимаешь, что это значит? Что молчишь?
      Теймур устало произнес:
      - Я подавал вам рапорт. Если считаете нужным, прошу отстранить меня от оперативной работы.
      - Это само собой, - Тарланов вздохнул. - Только не думай, что зло во мне играет сейчас... Поверь, обидна твоя неудача. Говорю от души. Давно хотелось выложить все, что думаю о тебе.
      - Большое спасибо, - Теймур кивнул.
      - Ты еще иронизируешь? - поостывший было Тарланов вновь распалился. Может быть, ты хочешь сказать, что с Гюльдастой и я бы не справился? Говори! Все равно уходишь из моего отдела. Давай, говори! Не бойся. За правду не наказывают.
      Теймур молчал.
      Но Тарланова уже занесло. Понимал, как тяжело переживает Теймур свое поражение. И, все-таки, именно сейчас хотел, очень хотел услышать признание в своей правоте. Чувствовал, что-то большее, чем объяснение начальника с провинившимся подчиненным стоит за этим разговором, и настойчиво тянул Теймура к барьеру той откровенности, за которым исчезает субординация, обязательная официальность взаимоотношений. Зачем он это делал? Он и сам не знал, но остановиться не мог.
      - Ну? Молчишь и думаешь, - "он тоже не справился бы с Гюльдастой"? Какая чепуха! Скажешь кому-нибудь, засмеют. Меня все знают. "Уж раз Тарланов взялся" - вот как говорят. Ты и сам не раз говорил мне об этом. Говорил?
      - Да, говорил.
      - Ну, в таком случае... - Тарланов с удовлетворением оперся о стол пухлыми кулаками.
      Теймур поднялся.
      - Верно, говорил. Вы - настоящий оперативник. Но разве это все? Я вот смотрю, как вы работаете, думаю... Порой даже завидую. И все-таки мешает вам безразличие.
      - К кому? К чему я безразличен? К закону, скажешь? Или, может, к преступникам? - Тарланов перегнулся через стол.
      - И к тому, и к другому. Иначе вам не удавалось бы с такой легкостью и быстротой заканчивать дела. Тревожили бы не только факты преступления. живые люди. А вы больше для плана стараетесь. Для благополучных рапортов. Возьмете одного, двух... Оформите для прокуратуры, и дело с концом. Вот, мол, как здорово мы разоблачаем и боремся с преступностью. А за спиной этих двух-трех остаются другие. Те, кто незримо способствовал преступникам. Те, кому удалось уползти в сторону, затаиться. А, может быть, просто запутавшиеся в беде. Люди, живые люди. Что толкнуло их на скользкий путь? Что? В этом важнее всего разобраться, понять. Что говорить, в нашем деле можно обойтись и без этого. Вы отлично обходитесь.
      - Выходит, по-твоему, я бесстрастный чиновник? - совсем тихо спросил майор.
      - Нет, страсть у вас есть. Охотничья страсть... Спортивная, что ли... Выйти на след, настигнуть, взять. Вот и все. Потом чувство еще одной победы.
      Тарланов покачал головой, тяжело опустился в кресло.
      - Я обещал, что не накажу тебя. Счеты сводить не собираюсь. Но все-таки скажу... Ты неблагодарный человек, Джангиров. Сначала казалось - скромный парень, видимо, тут я промахнулся. Подумать только! После такого позорного провала ты еще смеешь поучать!
      Теймур возразил совершенно спокойно и твердо. Только желваки заиграли под скулами.
      - Не проиграл я операцию, товарищ майор! Согласен где-то ошибся. Но не проиграл. Чувствую...
      - Опять чувства? - Тарланов деланно рассмеялся вслед уходящему Теймуру. Когда за младшим лейтенантом закрылась дверь, он хмуро уставился на пустой стол, мысленно спорил, доказывал свое. На телефонные звонки отвечал раздраженно и ни с того, ни с сего накричал на инспектора ГАИ.
      Через несколько дней Теймура назначили начальником паспортного стола вместо женщины, которая, наконец, после долгих хлопот, переехала в другой город, к мужу.
      Завершение дела "Гюльдаста-Турач" поручили Владимиру Скворцову. Однако обыск, произведенный на Банке, тоже не дал никаких результатов. В чемодане Гюльдасты не оказалось ничего, кроме подарков тетке и ее детям. Ничем не подтвердились также подозрения насчет Фахраддина.
      Прошло еще два месяца. Гюльдаста не подавала никаких признаков жизни.
      Но Теймура не покидало ощущение подвоха. Так бывает после большого пожара, когда вдруг хлынет ливень, прибьет пламя. Кажется, не осталось и искры. Но где-то подспудно тлеют невидимые головешки... Из его предположений складывалась довольно правдоподобная версия.
      Гюльдаста, убедившись, что кольцо стягивается все туже, пошла на рискованное, отлично продуманное дело. С одной стороны, - такая неожиданная смерть раз и навсегда прекращала преследование. С другой стороны, посмертной запиской она обезвреживала самого опасного врага - Теймура.
      Мнимое самоубийство было разыграно безукоризненно, вплоть до мельчайших деталей. Гюльдаста демонстративно купила билет в каюту второго класса. Теймур предполагал, что в это же время какая-то незаметная пассажирка приобрела палубный билет в соседней кассе. Скорее всего, Гюльдаста покинула теплоход еще до отплытия, вместе с провожающими. Ее неизвестная сообщница незаметно юркнула в каюту, номер которой значился в билете, купленном Гюльдастой, оставила там шаль, сумку и пальто Гюльдасты, затем вышла и заняла место в обшем зале. Воспользовавшись темнотой, она вышла на палубу и подняла тревогу. Гюльдасты во время проверки пассажиров в каюте не оказалось. Таким образом, цель была достигнута. Ее записка о причинах мнимого самоубийства вынуждала Теймура отстраниться от этого дела. Правда, никто, казалось, не придавал значения дикому вымыслу Шахсуваровой. Но записка существовала, ее подшили в дело. И Теймур помнил об этом. Гюльдаста показала прекрасное знание юриспруденции.
      Десятки раз перебирая в памяти все случившееся, Теймур взвешивал, вспоминал и предостерегающие слова товарищей. "Не идеализируешь ли ты свою противницу?" В самом деле... Может, он, стараясь оправдаться в собственных глазах, невольно сгустил краски? Придумал этакую роковую женщину, хищную и сильную, поединок с которой не каждому под силу?
      Анализируя, мысль, снова высвечивает каждый поступок Гюльдасты. И Теймура снова удивляет последовательная логичность всех ее действий. Нет, умная баба. Умная, прозорливая. В этом он не сомневался. Настораживало другое: если допустить, что версия его соответствует действительности, почему же тогда бандиты, прекрасно зная, кто идет по следу - не трогают его самого?..
      Почему?
      С кем было поделиться своими сомнениями? С Володей? Но он так откровенно сиял при встречах, что Теймуру не хотелось портить ему настроение. Все вокруг знали, - если Скворцова нет на работе, значит, он в больнице, у постели Маруси.
      В середине лета все сотрудники были приглашены к нему на свадьбу. Теймур вместе со всеми кричал - "Горько!" - и посмеивался, глядя, как тянется Володя к губам Маруси, не дожидаясь "команды"...
      Под шум общего веселья Теймур незаметно вышел в переднюю. Володя поймал его уже в дверях.
      - Останьтесь, Теймур Аббасович. Свои же все. Отвлечься надо вам...
      Теймур упрямо покрутил головой:
      - Не сердись. Не могу я. Все равно - одно в голове. А за тебя я рад, Володя. Ну, иди, иди, - он подтолкнул жениха к двери и, рванув воротник гимнастерки, вышел на улицу.
      Теймур стал еще более замкнутым, необщительным.
      И не только на работе. Дома, случалось, за весь вечер слова не скажет. Мать замечала - сидит над книгой, будто читает, полчаса, час, а все в одну и ту же страницу смотрит. Или как потерянный бродит из угла в угол. Сердце Джаваир разрывалось от тревоги. Но каждый день она встречала Теймура приветливой, спокойной улыбкой. Всей мудростью своей понимала мать, нельзя плакать, нельзя спрашивать. Надо крепиться, ждать, пока вернется к сыну радость. Только ночью тихонько подходила она к постели сына, как много лет назад, когда мужчина еще был мальчишкой.
      Нарушая неписаный закон старшинства, Сеймур все чаще стал подбадривать брата. Делал он это, как ему казалось, осторожно и тонко. Теймура трогало участие брата. Он терпеливо выслушивал его серьезные, рассудительные советы, все стараясь понять - а что он сам, Сеймур, думает о жизни? Во что верит, к чему стремится...
      - Скоро ты положишь себе в карман диплом. Я это говорю к тому, что, может, тебе перейти на другую работу? Сейчас дел везде хватает. Фронтовик, член партии, юрист с высшим образованием. Можно такую жизнь наладить!
      Теймур ерошил тщательно причесанные волосы доморощенного философа, легонько шлепал его по затылку. Что он там знает о жизни, этот юнец. Впрочем, где-то Сеймур, кажется, прав. С дипломом можно запросто устроиться, найти работу почище. И пропади все пропадом... Хватит, отвоевался... Живут же люди по-человечески - цветочки разводят, рыбку удят. Такие мысли приходили чаще всего по вечерам, под тоскливый шорох дождя, или вой ветра.
      Но наступал новый день со множеством забот и тревог. Теймур нашел их даже на спокойном месте начальника паспортного стола. И ночные раздумья о цветоводстве, рыбалке вызывали уже только чувство неловкости, стыда. Настолько нелепой казалась ему любая другая жизнь.
      XIV
      Так прошло два года. Работой Теймура были довольны. Его даже повысили в звании. В положенное время в ящик письменного стола лег диплом юриста, на который Сеймур возлагал столько надежд.
      Да, казалось, и в самом Теймуре поубавилось страсти разведчика. Правда, он не сделался общительнее, но людей не сторонился. Спокойнее стал относиться и к работе товарищей-оперативников, хотя еще иногда завидовал им тайно.
      Как-то вдруг состарилась мать - голова ее совсем побелела, и Теймур все чаще ловил себя на смутном чувстве вины перед этой тихой, до боли родной женщиной. Еще несколько лет назад она настойчиво уговаривала его жениться, будто невзначай заводила разговор о знакомых девушках. А теперь замолчала. И молчание это было укором, безнадежным примирением с несбывшейся мечтой о внуках. Теймур понимал и другое - женитьбы его ждет и младший брат; вечерами Сеймур исчезал. Возвращаясь поздно, старался бесшумно нырнуть в постель.
      Но если бы Теймур и женился. - разве приведешь молодую жену в их тесную общую квартирку из двух небольших комнат? Поразмыслив, он решил подыскать себе другое жилье. Может, это развяжет руки Сеймуру, женится брат, и мать, наконец, увидит невестку, внуков. Теймур подал заявление с просьбой выделить ему комнату в одной из новостроек. И здесь ему неожиданно помог благоприятный случай: Теймуру предложили однокомнатную квартиру, которая освободилась в связи с переездом многосемейного сотрудника.
      Из дому он не взял ничего, кроме тахты и пары стульев. Обедать ездил к матери - это было обязательным условием Джаваир. Она очень дорожила этими короткими часами, когда вся их маленькая семья собиралась под родной крышей.
      Однажды вечером Теймур решительно остановил брата у калитки.
      - Послушай, ты не жди меня. Я о женитьбе говорю. Если кто-нибудь есть на примете... женись. Ждет ведь мать...
      Сеймур отвел глаза.
      - Нет, Теймур. Как ты, так и я. Вперед соваться не буду. Успеется.
      Теймур разозлился:
      - Брось темнить! Какая разница, кто когда женится? Женись и все! Есть у тебя девушка?
      - Нет!
      - Куда же ты вечерами бегаешь?
      - Иногда, бывает, - срочный заказ, один на курорт опаздывает, другой в отпуск спешит, просят поскорее зубы отремонтировать. Вот и приходится по ночам...
      - И все?
      - Да нет, понимаешь, девушки у меня есть, но...
      Сеймур замолчал: непривычно это было. Братья никогда раньше не заводили таких разговоров. Теймур нахмурился:
      - Как знаешь. Я перешел отсюда, чтобы тебе было свободнее.
      Сеймур ничего не ответил.
      Как-то в воскресенье, спускаясь по улице Чкалова, Теймур увидел на фасаде Музея искусств транспарант "Выставка молодых художников". Трудно сказать, почему его вдруг потянуло на выставку, - к изобразительному искусству он всегда был довольно равнодушен. В залах было немноголюдно. Монотонный голос экскурсовода навевал дрему. И Теймур пошел наугад от полотна к полотну. Нет, здесь ничто не привлекало внимания, - уж очень красивыми, как на плакате, выглядели люди. В жизни, наверно, вот этой матери-героине достается немало. А с портрета улыбается, сложив руки на животе, самодовольная, слишком уж молодая женщина.
      Нефтяные камни... Это интересно. Схлестнулись две встречные силы на эстакаде - люди и ветер. Люди идут, будто сдвигая плечами гигантскую тяжесть. Идет смена на вахту... Сумгаит... Мингечаур... Удивительно! Здесь, в выставочных залах, раскрывалась летопись великих перемен в судьбе Азербайджана...
      "Нет, не зря позвал меня транспарант на фасаде", - думал Теймур, пробираясь к выходу.
      Стой! А это что? Почему он раньше не заметил? Карандашный портрет работника милиции. Автор - Л. Ашрафзаде. Давно ли это художники стали интересоваться милицией? Да он скорее похож на философа, чем на... Задумался. Лицо сосредоточенное, угадываются воля, ум.
      Ляман Ашрафзаде. Неужели та самая, что бросила тогда на прощание: "Не ищите меня"! Когда это было? Сколько лет назад? Почему он не разыскал ее тогда? Ведь это была та единственная девушка, именно та, которую ждут, ищут годами.
      Художница искренне, по-своему свежо видит, рассказывает о людях. Вот портрет мальчишки: кто-то окликнул пацана, он на миг оторвался от важного дела, рассеянно вскинул брови. Девочка-подросток в костюме танцовщицы глянула в зеркало и впервые смутилась своей красоты. Молодой нефтяник с выразительными руками, - таким можно все доверить, - новорожденного и стальные трубы, хрупкую ветку и знамя.
      Какой глубокий и богатый мир характеров, настроений, образов открылся Теймуру в этих портретах. И каждое лицо как бы открывало частицу души художницы, рассказывало о том, что ей дорого в людях.
      Как странно они тогда познакомились. И уж совсем нелепо расстались.
      "Не ищите меня..."
      Через неделю, воскресным утром Теймур снова входил в Музей искусств. Странно - сегодня, вновь просматривая работы Ашрафзаде, он открывал в них то, что осталось незамеченным в первую встречу с героями молодой художницы. Как будто она доработала их, обогатила какими-то деталями, тонко подмеченными штрихами.
      Вот, например, женщина, что сидит над старыми письмами. Как молодят ее мерцающие из-под тяжелых век глаза...
      - Товарищ лейтенант?
      Он обернулся на знакомый голос и увидел Ляман в легком летнем платье. Она улыбалась ему, удивленно вскинув брови, словно не веря своим глазам:
      - Вы? На выставке?
      Теймур снял фуражку, растерянно взъерошил свои жесткие, курчавые волосы. От этого его лицо стало озорным.
      - Помните, я вам говорил, что наступит время, когда я приду на вашу выставку.
      - Ну, и как? Вам нравится? - спросила Ляман серьезно.
      - Я пришел сюда во второй раз, чтобы посмотреть на ваши работы.
      - И наверно, знали, что встретите меня здесь.
      - Нет, это мне и в голову не приходило.
      Они помолчали, но вскоре Ляман тоном любезной хозяйки предложила гостю:
      - Хотите, я прокомментирую содержание этих работ?
      - Нет. Разрешите, я расскажу сам. А вы послушайте.
      Брови Ляман снова удивленно вскинулись: