Из боя в бой

      - Пожалуйста.
      Теймур подошел к портрету мальчика.
      - Этому сорванцу три-четыре года. Балкон их квартиры выходит на улицу и мать так любит посудачить, что иногда разговоры с соседкой на противоположном балконе длятся часами. Мальчонка остается один и делает все, что ему заблагорассудится. Озорник и выдумщик очень переимчив. Он хочет все знать, вечно что-то изобретает. Мне кажется, когда он попадает в гости к соседям, те не чают как избавиться от непоседливого мальчишки.
      Ляман улыбнулась ему признательно, это придало смелости Теймуру, когда они перешли к следующему портрету.
      - А здесь, мне сдается, изображен ваш завуч. Здесь вы стремились не столько к портретному сходству, сколько к раскрытию характера, внутреннего мира, и, по-моему, вам это удалось.
      - Знаете, - тихо произнесла Ляман, - он так и не смог добиться своего. Умер. Этот рисунок... Таким он остался в моей памяти.
      Они минуту помолчали, как бы отдавая долг памяти художника. Теймуру хотелось развеять набежавшую грусть. Взяв Ляман за локоть, он подвел ее к картине. - А эта девушка мне очень нравится. Может, потому, что она очень похожа на вас. Правда, она гораздо младше... Это - вы, когда были подростком. Конечно, я не специалист, но мне кажется, что в ваших портретах почти нет вымысла. Вы пишите так, как видите и чувствуете.
      Ляман вдруг примолкла, как-то замкнулась. Она почему-то не могла сейчас улыбаться и шутить с Теймуром. Словно не о ее рисунках рассказывал он, а о том, что продумано и пережито за эти годы. Почему ей так неловко? Почему? Разве ей неприятны слова Теймура, то, что угадывалось за ними? И почему вдруг так сблизил их этот час, будто бы ни к чему не обязывающий разговор. Ведь он может просто сейчас сказать "до свидания" и уйти. Но он не хочет уходить. И ей, Ляман, почему-то не хочется этого.
      Девушка мельком глянула на себя в одно из огромных старинных зеркал и встретилась с таким зовущим взглядом Теймура, что почти бегом кинулась из зала.
      Они медленно спускались к набережной. Ляман с любопытством, искоса поглядывала на Теймура. Он был намного выше ее. Чтобы увидеть его глаза, надо было запрокинуть голову. Лицо усталое. А форма ладно сидит. О чем он думает сейчас? И вообще он совсем не такой, каким показался ей тогда. Так интересно говорил о картинах. Вернее, о людях. А сейчас молчит. Сколько можно молчать?
      Вышли к морю, присели на скамью.
      - Как идут ваши дела? - Ляман первой нарушила молчание. И тут же сердито подумала о банальности своего вопроса.
      - Неплохо. А у вас? Помните, брат...
      Ляман охотно заговорила о Наримане, - он уже кончает школу, мечтает о Политехническом институте. Пожаловалась, что очень постарел отец, а мать в последнее время стала страшной ворчуньей. Из разговора Теймур понял, что она еще не замужем.
      - А вы, Ляман? Чего ждете вы? - неожиданно спросил он, обернувшись к девушке. - Закончили училище, стали зрелым художником и такая... Вы очень красивая, Ляман. Вот видите, мне даже не страшно говорить вам об этом.
      Ляман откинулась на спинку скамьи, задумалась.
      - Мне тоже легко говорить с вами о многом. Не знаю - почему. Хотите правду? Я ведь не очень счастлива. Иногда подруги говорят, - глупая. Любит тебя человек, ну, и выходи за него. А я... А если он мне только нравится? Если нет у нас с ним и не может быть ничего... Не могу торговаться с собственным сердцем. И это, наверное, чувствуют мужчины. Как будто даже сторонятся.
      Мимо них, прихрамывая, прошел худой, светловолосый парень.
      - Лютфн! - Теймур поспешно поднялся и сделал несколько шагов к нему.
      Парень остановился. Его глаза, удивленные, неожиданно громадные на узком, бледном лице презрительно прищурились, дрогнули губы.
      - Ты не узнал меня, Лютфи? - стараясь скрыть смущение, Теймур почти вцепился в худого и хрупкого парнишку.
      - Узнал... - дрожа от возмущения, воскликнул Лютфи - Как не узнать... Ты убил Гюльдасту! Негодяй! Ты карьерист и убийца!
      Теймур огляделся. К счастью, аллея была пустынной, только вдалеке сидели над детскими колясками две старушки. Что сказать этому парню? Никогда так тяжко не оскорбляли Теймура. Если бы это был не Лютфи, а другой, Теймур не стерпел бы. Но перед Лютфи он стоял, опустив голову. Многое вспомнилось сейчас и многое стало понятней. Теперь-то он знал, почему так загорались глаза Лютфи при имени Гюльдасты в первые встречи. Что он мог сказать сейчас Лютфи, потерявшему самое дорогое? Что Гюльдаста жива? Он не поверит. Он знает о записке.
      Кто-то потянул Теймура за рукав. Ляман смотрела на него испуганно, тянула назад к скамье.
      - Как он смел?... Почему он так? Кого вы убили? Не верю. Вы не можете! Почему же позволили этому калеке... Почему?! Ничего не понимаю но... если нельзя, не говорите, я не настаиваю.
      Ляман высвободила свою руку из ладони Теймура. Теймур решился.
      - Помните, я обещал когда-нибудь объяснить, почему я следил за вами в первую встречу? Мне почему-то кажется, что вам можно верить, Ляман.
      ...Он рассказал ей обо всем, что произошло с ним в первый день возвращения из госпиталя. Ляман слушала его внимательно, не пропуская ни одного слова. В душе она была благодарна Теймуру за доверие, когда не просят обещания сохранить чужую тайну. Чем дальше рассказывал Теймур, тем больше узнавала она его. Удивлялась, каким простоватым и неинтересным показался он ей сначала. И какой многогранный характер раскрывался в поединке с Гюльдастой.
      Поздно расстались они в этот вечер; посмотрев на часы, Ляман ахнула. Вот уже шесть часов они вместе, - время пролетело как мгновение. "Не пущу", - сказал Теймур и задержал ее еще на час.
      Светлой полосой вошли эти встречи в однообразную, невеселую жизнь Теймура.
      Однажды они встретились вечером. Звезды переливались, как промытые самоцветы. Ляман, откинувшись на спинку скамьи, покусывала стебелек левкоя.
      - Одна, две, три, четыре, пять, шесть... - вдруг начал шепотом считать Теймур.
      - Ты звезды считаешь?
      - Нет, твои родинки. Если бы еще одна, Большая Медведица получилась бы... Не хватает седьмой, самой крупной...
      Ляман вцепилась рукой в ворот кофточки. Почувствовав прикосновение сухих горячих губ Теймура, отвела руку.
      Через месяц они поженились. Хотя все было сделано не так, как мечтала Джаваир, все равно, мать была бесконечно рада.
      Ляман перешла в новую квартиру мужа... Она так преобразила холостяцкую комнату, что гости неохотно покидали их дом. В этой единственной комнате одинаково приятно было и заниматься, и отдыхать, и принимать гостей. Обедали молодожены на кухне.
      Теймур и Ляман были счастливы.
      Впрочем, жизнь Ляман была интереснее, чем Теймура. Она чувствовала, что Теймур недоволен работой, хоть он и не жаловался никогда. Ляман, как могла, старалась рассеять изредка набегавшую хмурь. Показывала свои работы, делилась с мужем замыслами и, невольно увлекаясь, он принимал участие в ее поисках, иногда спорил, и надо отдать ему должное, спорил с хорошим чувством времени, предъявляя свой особый счет к искусству.
      Нет, она никогда не могла заговорить с ним о его работе, только молча переживала, сознавая его неудовлетворенность. Теймур был очень самолюбив, хоть и сдержан. Да и кому это придется по душе, изо дня в день одно и то же - оформление паспортов, прописка. А все в человеке рвется к живому делу. К поиску. К движению. К бою. Сам Теймур старался не говорить об этом. Но болело это в нем, болело.
      В свободное время они часами бродили по улицам вечернего города, особенно в Нагорной части, откуда так широко распахивалась золотая подкова бакинской бухты. В синих сумерках особенно четко вырисовывался знакомый силуэт бронзового Мироныча. А там, дальше - проткнул бродячее облако шпиль телевизонной вышки.
      Хорошо стоять плечом к плечу над городом-амфитеатром и по пунктирам электрических огней угадывать улицы. Ту, по которой впервые пошли вместе. И ту, где было сказано самое главное слово...
      А какие дома росли здесь, рядом! Высокие, светлые, с красивой резьбой по камню. Целый город новоселов, город молодых строителей. Не зря назвали бакинцы основную магистраль обновленного района - проспектом Строителей.
      XV
      Ляман была внимательной и заботливой невесткой, она часто наведывалась в Нагорную часть к старой Джаваир. Женщины быстро нашли общий язык и могли подолгу разговаривать, не ощущая недостатка в темах, отлично понимая друг друга. Теперь Джаваир сетовала на то, что Сеймур почему-то не хочет обзаводиться семьей.
      Среди работ Ляман появились любовно написанные портреты Джаваир. Сблизилась с Джаваир и мать Ляман. Так как Джаваир была гораздо старше Сиддиги, болела и редко выходила из дому, новые родственницы чаще бывали у нее. Однако, Сеймур стеснялся жены брата, даже краснел, когда с ним заговаривала Ляман. И сколько ни старалась Ляман написать портрет младшего сына, так похожего на свою мать, Сеймур каждый раз находил повод увильнуть. В то же время она на каждом шагу чувствовала заботливое внимание Сеймура, который нередко баловал жену старшего брата дорогими подарками. Смотришь, смущенно вручит ей отрез на пальто или на платье. Либо незаметно оставит на туалете уникальную безделушку. Смущало Ляман и то, что Сеймур всегда спешил уйти, стоило появиться Теймуру. И всегда настороженно, уклончиво отвечал на вопросы старшего брата.
      Каждый раз, раскрывая сверток или пакет, Ляман ощущала беспокойство при виде дорогих подарков. Однажды, поколебавшись, она сказала Теймуру:
      - Что это такое? Сеймур, должно быть, окончательно разорился. Он просто на порог не может ступить без подарка. И все такие ценные вещи. Я не могу ему сказать, боюсь обидится... Поговори хоть ты с ним.
      Теймур покачал головой:
      - Ты недавно знаешь его, а я всю жизнь, как говорят военные, "иду на сближение" с ним. И тоже ни черта не получается. Он, как говорилось в старину, "держит занавес" и не хочет хотя бы немного приподнять его. Может, поэтому все так уважают его. Я бы сказал, даже почитают. И старики, и молодежь.
      - Но ведь, старина потому и старина, что давно прошла. Люди иначе стали относиться друг к другу. Сейчас совсем другое время. Ближе стали мы друг другу что ли, теплее. Ведь он твой брат. Может, совет нужен, помощь? Хотя Сеймур - не мальчик. У его сверстников уже дети растут.
      Теймур повернул к себе картон с новым этюдом Ляман, сказал, сосредоточенно разглядывая:
      - Что ж... Я знаю людей и постарше Сеймура, а у них все еще нет детей. Таких к ответственности привлекать надо.
      Ляман вспыхнула. Теймур бережно обнял жену.
      - Эх ты, конспиратор! Когда? Мать ходит такая счастливая и важная... Только я один ничего не знаю. Кого же ты мне подаришь?
      Ляман рассмеялась, уткнулась в плечо мужа.
      Ожидание отцовства заметно изменило Теймура, в его глазах обрело особый, значительный смысл все, что бы он ни делал. Кажется, даже желание вернуться к оперативной работе, отдаться розыску постепенно охладевало в нем. Он и внешне стал степеннее, над чем частенько подсмеивалась Ляман: "Может, ты всерьез подумываешь о спокойной, солидной работе. Как и подобает отцу большого семейства?" - она очень похоже передразнила Теймура, медленно прохаживаясь вокруг стола с заложенными за спину руками.
      - А что? - задумчиво отвечал Теймур.
      В воскресенье Джаваир пригласила сына и невестку на пельмени. Теймур хотел было остановить такси, но Ляман решительно отказалась.
      - Мне надо побольше ходить, Теймур, - объяснила она, словно оправдываясь.
      Они шли не спеша, любуясь вечно живой, полной солнца и ветра панорамой города. Задержав шаг, Ляман оперлась на руку Теймура.
      - Не знаю, кто как, - а я верю, - через несколько лет здесь будет самый красивый район Баку. Сюда переместится научный центр. А ведь есть еще такие, - не хотят переезжать из тесных, темных квартир сюда: "далеко"... Чудаки. А мне... Мне, знаешь, иногда кажется, крыльев не хватает. Смешно?
      Теймур сжал локоть жены, незаметно коснулся губами пряди волос на виске.
      Они постояли еще и двинулись дальше. До старого дома Теймура оставалось пройти еще два не снесенных переулка, когда Теймур издали узнал Шамси.
      Меченый пил пиво у водяного киоска, громко перебрасываясь с ребятами солеными шутками. Заметив Теймура с женой, Шамси отставил в сторону недопитую кружку пива. Что он выкинет? Разинув рты, замерли у прилавка праздные собутыльники Шамси.
      Ничего не подозревая, Ляман оживленно говорила о чем-то своем. Поровнявшись с киоском, Теймур пропустил Ляман вперед, сам чуть помедлил. Видел, как комкает, мнет край куртки тяжелая рука Меченого. Ни один звук не нарушил напряженной тишины в переулке, пока не скрылся Теймур с женой за углом тупика. Видимо, Шамси счел недостойным задеть Теймура в присутствии его жены.
      - Странно, - удивился Теймур. Он слышал, что Шамси устроился поваром на одном из танкеров. Несколько дней бывает в море, а затем - в отгуле, на берегу. В такие дни, или когда танкер стоит на ремонте, Шамси пьянствует, скандалит дома. В последнее время снесли много старых домов вокруг; дружки Меченого рассыпались по отдаленным районам города, встречались теперь они редко, от случая к случаю.
      - Кто это был? - почувствовав что-то неладное, спросила Ляман.
      - Так... соседские ребята, - отозвался Теймур, как ни в чем не бывало.
      Джаваир приготовила отменные пельмени. Радовалась, хоть на короткое время собрав под крылом своих взрослых питомцев.
      После обеда братья уселись за нарды, женщины занялись на кухне посудой.
      Заговорившись с Ляман, Джаваир вдруг спохватилась:
      - Ты смотри, какая память у меня стала! Чайник поставила, а плиту зажечь забыла. Мальчики ждут чай... Дочка, дай мне спички.
      Ляман взяла коробок, подошла к плите.
      - Осторожней, прошу тебя. Там, кажется, всего две спички!
      Джаваир, обняв невестку, продолжала:
      - Ну, посмотрим, спалишь ты нас или нет. Это очень опасные спички. Хочешь зажечь, а сера так и прыгает на тебя...
      Ляман чиркнула спичкой. Искорка, отскочив от серной головки, пролетела прямо над ухом Джаваир. Ляман рассердилась:
      - Теймур, зажги нам газ, со спичками прямо беда, - позвала она мужа.
      Теймур взял коробок из рук Ляман.
      - Да тут всего одна осталась!
      Ляман усмехнулась:
      - Ну, значит, мы на необитаемом острове. Кругом - холод и тьма. У нас единственная спичка... вся наша жизнь зависит от нее.
      - Тьфу, тьфу, упаси аллах, - отмахнулась Джаваир.
      Теймур и Ляман расхохотались. Теймур с великими предосторожностями чиркнул спичкой по коробку. Рассыпавшись искрами, пламя тотчас погасло.
      - Ну вот... Остались мы без чая, - Джаваир, накинув платок, собралась к соседям.
      Ляман выглянула из кухни:
      - Сеймур, у тебя есть спички?
      Сеймур достал из кармана зажигалку, поджег бумагу, а затем поднес ее к плите. Газ вспыхнул голубоватым огнем.
      Братья снова уселись за нарды.
      - Кто кидает? - спросил Теймур.
      - Кажется, твоя очередь.
      Теймур взял зары и, потряхивая ими в ладони, неожиданно попросил:
      - Любопытная у тебя зажигалка, а ну-ка дай.
      Сеймур протянул зажигалку брату.
      - Ты что, курить начал?
      - Да, нет... Просто нравится.
      Теймур долго вертел в руках зажигалку, любуясь тонкой отделкой - на отшлифованной рукоятке миниатюрного пистолета были выгравированы орлы.
      - Откуда ты выкапываешь такие штуковины?
      - На Кубинке купил. Давно. Возьми себе, возьми. Я все равно потеряю или подарю кому-нибудь.
      - Ты смотри... Чего только нет на Кубинке.
      - Это во время войны было, - пожал плечами Сеймур, - раненые продавали.
      - Верно. Некоторые дураки привозили с собой и настоящее оружие браунинги, револьверы, парабеллумы, продавали кому попало.
      Теймур кинул зары, игра разгорелась снова. Джаваир и Ляман подали чай. После чаепития Теймур надел пиджак, встал. Ляман с Джаваир расцеловались, вышли во двор.
      Уже в переулке Теймур обернулся к брату. (Сеймур всегда провожал их за ворота).
      - Покажи-ка мне еще раз твою зажигалку.
      Сеймур похлопал себя по карманам, протянул на ладони тускло поблескивающий пистолетик.
      - Я же говорю, не нужна мне она. Возьми себе.
      - А мне на что?
      Сеймур улыбнулся:
      - Бери, раз нравится. Бери, чего уж там! Только смотри, курить не начни.
      Теймур подкинул на ладони зажигалку, опустил в карман и весело простился.
      Дома целый вечер он рассеянно слонялся из угла в угол, насвистывал что-то грустное, как всегда, искажая мелодию.
      - Что случилось? - обняла мужа за плечи Ляман и подвела рукой по его жестким, курчавым волосам. - Я ведь знаю тебя, что-то не так...
      - Ничего... О Сеймуре все думаю.
      - Что же тебя тревожит? Парень как парень. Почему он не женится?
      - Наверно, еще не встретил девушку по душе... Стоит ли из-за этого беспокоиться? Не грусти. В один прекрасный день, увидишь, он приведет девушку и скажет: "благослови, мама", - Ляман зевнула. - Ты не хочешь спать?
      - Нет. Ты ложись, а я хочу дочитать главу. Осталосьнесколько страниц.
      Заслонив от Ляман небольшую лампочку на письменном столе, Теймур раскрыл книгу. Но через несколько минут на ее страницы легла зажигалка. Та самая, подаренная Сеймуром.
      Где-то здесь на крышке должна быть небольшая вмятина от пули. Ага, вот она!
      Это было в последнем бою под Ростовом. Разведгруппа возвращалась с задания. На немецкого солдата наткнулись в лесу, тот ничком лежал раненный и снег облепил посиневшие губы. Они тогда отдали ему последние капли из своих фляг. Герберт - так звали немца - дал очень ценные сведения. По его словам, он шел через линию фронта, пробивался навстречу частям Советской Армии. Данные, сообщенные Гербертом, подтвердились. Гитлеровцы перешли в наступление как раз на участке, указанном немецким солдатом. На прощание Герберт подарил Теймуру зажигалку с вмятиной от пули. Теймур все время носил ее в кармане, хранил для брата. Собираясь домой, переложил в чемодан. И странно... Зажигалка действительно попала к Сеймуру.
      Но каким образом?
      Столько лет прошло с той памятной ночи, а он все помнил так, как будто это было вчера. Густая тьма улиц, картавый полушепот: "стукни его еще 'газ"... Тупая боль... Выхваченный чемодан.
      Мог ли он заподозрить брата в чем-либо? Нелепица! Но есть что-то неубедительное в объяснении Сеймура. Не мог, не мог этой вещи купить у ворюг инвалид войны. Да и преступники едва бы рискнули продать ворованное человеку в военной форме. А может, умышленно они поступили так? Сбыли краденое руками раненого, - так менее подозрительно... Как все перепуталось! И какого черта из-за дурацкой зажигалки он ломает голову до полуночи! И при чем здесь брат!
      Теймур в сердцах захлопнул книгу, выключил свет.
      * * *
      Разве забудешь тот день, когда впервые взял в руки теплый живой комочек; со страхом и гордостью нес по улице своего первенца, своего сына, рука которого кажется крошечным слепком твоей руки!
      Первое, что услышал в своем доме маленький сын Теймура, Аббас, были звуки тара. Это играл его дед, отец Ляман. Торжественный день был пышно отпразднован в доме Джаваир, куда пришли родные Ляман, близкие друзья Теймура.
      Как-то раз, выкупав ребенка, Ляман подошла к Теймуру.
      - Меня попросили оформить обложку одной книги. Я сегодня была в издательстве. И подумала... Может, и тебе понравится там? Понимаешь, издательству нужен юрист. Я сказала им о тебе. Они даже обрадовались. Тебе же не очень весело там... в этом паспортном отделе...
      Теймур потер сизую от бритья щеку.
      - Надо подумать.
      Каждый день Ляман возвращалась к этому разговору и Теймуру все убедительнее казались ее доводы. Наконец, он почти решился. Оставалось только сходить в издательство самому, познакомиться с характером работы.
      Этот день был особенно теплым и солнечным. Ляман с Теймуром шли, беспечно разглядывая витрины магазинов и театральные афиши. Ляман заранее радовалась: отныне Теймур входил в мир, близкий и понятный ей. Мир, в котором не будет тревог, казарменных положений, служебных тайн и внезапных отлучек.
      Неожиданно Теймур остановился. Прислонясь к стене, он пристально и настороженно смотрел куда-то, мима Ляман. По лицу его разливалась мертвенная бледность.
      - Что с тобой? Тебе плохо? - испуганно спросила Ляман.
      Теймур, кажется, не слышал. Грубо отстранив жену, напряженно смотрел туда, где стояла женщина в сером шерстяном костюме, с черной вуалеткой на маленькой шляпке. Вот, помешкав у витрины, она скрылась в цветочном магазине.
      Ни слова не сказав Ляман, Теймур ринулся под своды театра "Вэтэн", исчез в потоке прохожих.
      Обиженная, растерянная, Ляман с трудом догнала его на противоположной стороне улицы.
      - Теймур!
      Он не отозвался. Плотно сжатый рот, жесткое выражение глаз испугало Ляман. Она с силой тряхнула era за рукав.
      - Да объясни же в конце концов!
      - Ничего. Извини, Ляман. Не каждый день встречаешь привидение. Постой... Уйди в сторонку.
      Ляман проследила его взгляд.
      Женщина, уже с букетом хризантем, медленно приближалась к ним. Поля ее шляпы с вуалеткой закрывали верхнюю часть лица.
      Но разве мог Теймур не узнать эту статную женщину с гордо вскинутой головой...
      Это была Гюльдаста. Она расцвела, по-женски округлились бедра, плечи, от этого походка ее стала более плавной. Она, видимо, не узнала Теймура, да и не мудрено: время оставило свои приметы и в его облике. Она помнила молодого, скуластого лейтенанта с густыми, черными, как смоль, волосами. А сейчас у обочины тротуара о чем-то препирался с женой плотный и не очень уже молодой мужчина в макинтоше. Густая щеточка усов придавала солидность его смуглому лицу. От висков к затылку убегали седые пряди.
      О чем они спорят? Наверно, жена просит его зайти в "еще один" магазин, а ему уже осточертела толкотня. Может, они хотели купить цветов? Во всяком случае, Гюльдаста ничего не заподозрила.
      Теймур со всей мягкостью, на которую был способен, сейчас попросил Ляман вернуться домой. Ляман пыталась возразить, напомнила об издательстве, но Теймур уже не слышал ничего, кроме удалявшегося стука каблуков по асфальту. Ляман попыталась было догнать мужа, но вскоре потеряла его из виду.
      Домой она пришла совершенно расстроенная. И когда под вечер вернулся Теймур, Ляман даже не вышла из кухни. Теймур устало присел к кухонному столу.
      - Чай есть? - спросил он усталым, хрипловатым голосом.
      Не ответив, Ляман нехотя поднялась, поставила чайник на огонь.
      - Ляман, - Теймур долго откашливался. - Я не смогу бросить свою работу.
      Забыв обиду, Ляман испуганно схватила его за плечи.
      - Ну хоть что-нибудь ты мне можешь объяснить?
      - Не могу... Не обижайся... Сейчас ничего не могу. Даже тебе, - он погладил ее теплую маленькую руку.
      - Последний раз прошу тебя, Теймур... Ради ребенка, ради меня... Тебе не нужна такая работа. Нас ждут в издательстве. Пойдем завтра. Зачем тебе твоя работа. Теймур, она же отнимает все? Все!
      - Дай чаю, горло пересохло.
      Ляман налила чай мужу, села напротив. Медленно прихлебывая, Теймур думал о чем-то своем. Потом поднялся, походил по кухне, сказал тихо, но твердо:
      - Я никогда не оставлю свою работу, Ляман. Ты уж как-нибудь примирись, родная.
      Он ушел в комнату и выключил свет. А Ляман еще долго сидела на кухне, тихонько всхлипывая в распашонку.
      Проснулся Теймур на рассвете. Первым побуждением было пойти к начальнику отделения, попросить, чтобы срочно отозвали его из отпуска, вернули на оперативную работу. Немедленно, сегодня же.
      Но потом он представил себе разговор с начальником, вспомнил его привычку приподнимать грузноватые плечи, опираясь кулаками о стол... Увидел усмешливые, властные губы...
      Нет. Горячку пороть нельзя. Он сам поставит себя в смешное положение. И кто это отдаст приказ о переводе его на должность оперуполномоченного? Во имя чего? Что он скажет начальнику, "Я встретил Г'юльдасту"? Тот вправе осмеять его, - с того света не возвращаются. В свое время факт самоубийства остался неопровергнутым. Мало ли похожих людей? Может, это не Гюльдаста? А если это и Гюльдаста, в чем лично он, Теймур, был уверен - она не могла "воскреснуть" под своим именем. Прежде, чем начать операцию, необходимо решить множество вопросов. Под какой фамилией и где проживает теперь Гюльдаста? Откуда у нее новые документы? Поддерживала ли она связь с бакинскими сообщниками и чем занималась эти несколько лет?
      Нет, с одной интуицией и предположениями к начальнику лучше и не подступать. Слишком много белых пятен в этом воскрешении.
      Но что делать? Нельзя дать ей уйти снова, нельзя - чего бы это ни стоило.
      И Теймур решил. Решил действовать на свой страх и риск. Благо впереди отпуск за два года.
      Несколько дней ушло на то, чтобы повидаться с начальниками паспортных столов всех отделений Баку, просмотреть документы и фотографии всех граждан, переехавших и прописавшихся в городе за последние месяцы. И только в конце недели он наткнулся на фотографию Гюльдасты. Узнать ее можно было с большим трудом; прежде прямые волосы, теперь были искусно завиты, черты лица утратили тонкость.
      Теперь ее звали Сюнбюль. Сюнбюль Мадатова. Удалось установить, что она приехала в Баку из Батуми с мужем, сорокапятилетним полковником.
      Теймур связался с Батуми. Оттуда сообщили, что Сюнбюль Аскерова несколько лет тому назад прибыла из Казани, причем, ввиду потери всех документов, получила новый паспорт. Потом вышла замуж и приняла фамилию мужа - Мадатова. Несколько позже ответили и из Казани: гражданка Сюнбюль Аскерова действительно проживала в Казани, выехала в неизвестном направлении.
      Где была Гюльдаста до появления в Казани? Это оставалось неизвестным. Но согласно дополнительно запрошенным из Казани данным, она прибыла туда из-под Москвы и, заявив, что в дороге утеряла документы, получила паспорт на имя Сюнбюль Аскеровой. Основанием для этого послужила справка, которая была выдана Сюнбюль Аскеровой для представления во врачебную комиссию.
      "Каким образом Гюльдаста заполучила эту справку?" - размышлял Теймур. Впрочем, для Гюльдасты не представляло трудности "заглянуть" в сумку любой женщины. Или еще проще - сфабриковать документ с помощью дружков.
      Но эти сведения не давали никаких достаточно твердых доказательств того, что Сюнбюль Мадатова и Гюльдаста Шахсуварова - одно и то же лицо. Оставалось одно - идти по следу. Выследить, узнать все, чем живет, с кем встречается, где бывает, что замышляет.
      Теймур забыл о сне и отдыхе. Напрасно Ляман до полуночи простаивала у окна и засыпала на тахте, не раздеваясь. Такая жизнь стала угнетать Ляман. Нет, ее не терзала ревнивая подозрительность, - она верила Теймуру. И все-таки, это было тяжело, казалось, совсем забыл человек о жене, о ребенке. Живет, как холостяк, - когда вздумается, уходит; когда вздумается, приходит, - весь взмыленный, сам не свой от усталости. И хоть бы слово...
      XVI
      На первый взгляд, в поведении Гюльдасты-Сюнбюль не было ничего подозрительного. Как многие молодые домохозяйки, в особенности жены военнослужащих, - она то целыми днями бродила по магазинам, то часами высиживала в косметических кабинетах дамских салонов, то задерживалась у портнихи, то спешила на базар
      На сей раз Теймур следил за нею с большой осторожностью, стараясь не попадаться на глаза. Иногда ему удавалось приблизиться настолько, что слышно было каждое произнесенное ею слово. И каждый раз в таких случаях радостно колотилось сердце: она картавила, по-прежнему не справляясь с буквой "р". "Ты - Гюльдаста, ты - Гюльдаста!" - с торжеством, час от часу увереннее повторял он.
      Однако Гюльдаста как будто почувствовала, что за нею следят. Такое точное и острое чутье вырабатывается годами, переходит в способность чувствовать чужой, враждебный взгляд спиной, в толпе, на расстоянии. Может, поэтому она старательно обходила дома, где жили ее прежние сообщники. Похоже было, что она перестраховывалась, чтоб отвести возможные подозрения. Или действительно хотела отказаться от старых связей? Но навсегда ли порвала Гюльдаста с прошлым? Ответ на этот вопрос пришел неожиданно...
      Седьмого ноября муж Гюльдасты ушел из дома на рассвете. Военный парад начинался рано. Наверно, уверенность, что муж занят, придала ей смелости. Не было и девяти, когда она выскользнула из парадной. Теймур с трудом поспевал за ней, пробиваясь сквозь праздничную толчею.
      На углу своей улицы Гюльдаста купила семечки, и пока старуха высыпала их ей в сумку, внимательно огляделась. Поднявшись к Баксовету, она направилась было к скрещению улиц Коммунистической и Чкалова. Но Коммунистическая была перекрыта, пришлось свернуть на улицу Буниат Сардарова и уже отсюда добираться до Лермонтовской.
      Вокруг было столько народу, что даже, зная наверняка о преследовании, она не увидела бы идущего за ней Теймура.
      Миновала Лермонтовскую, Сарайкина... Оттуда Гюльдаста спустилась к саду Энгельса, который по старинке бакинцы называют "Английским парком". Предварительно покружив по аллеям, Гюльдаста ловко раздвинула кусты и пошла к мужчине, сидевшему на подостланной газете.
      Теймур сделал еще несколько осторожных шагов. И вдруг отпрянул, словно ужаленный. Человек, к которому с нетерпением и радостью бросилась Гюльдаста... был Сеймур.
      * * *
      Вторую ночь не спит Теймур, вышагивая из угла в угол, предусмотрительно обходя скрипучие половицы. Иногда Ляман слышит, как он возится с чайником, как вздыхает, чиркая подаренной братом зажигалкой. К чему бы это? Неужели курить потянуло? И что за пристрастие к старой фронтовой зажигалке?
      А Теймур мял и тискал в ладони кусочек металла, высекая пламя, будто оно, такое небольшое, могло высветить все необъяснимо-тяжкое, что свалилось на его плечи.
      Собственно, почему необъяснимое? А эта зажигалка? А постоянная тревога в глазах матери? А свидание Гюльдасты с Сеймуром? А Фахраддин? Несчастный малыш появился на свет, словно только для того, чтобы доказать их многолетнюю близость: он был похож и на Сеймура, и на Гюльдасту. Конечно, Теймуру, когда он впервые увидел Фахраддина, не могло прийти в голову, кто именно отец малыша.