Спускаясь по лестнице, Теймур чуть не столкнулся с Ляман. Она, казалось, нисколько не удивилась, откинула со лба каштановую прядь и, не скрывая иронии, улыбнулась.
      - А, лейтенант! Какими судьбами? Что, надумали стать художником?
      Теймур постарался ответить ей в тон:
      - Что же тут особенного?
      - И давно вам это пришло в голову?
      - Во время вчерашней встречи.
      Насмешливость девушки вдруг потеряла оттенок дружелюбия.
      - Мне очень хотелось бы, чтоб наше свидание так и осталось последним.
      Теймур решил произвести психологический опыт. Глядя на нее в упор, он медленно произнес:
      - Нам давно известно твое имя.
      - Давно? Вам? - слегка смутилась Ляман. - Ну и как меня зовут?
      - Турач!
      Девушка звонко рассмеялась.
      - Над вами пошутили...
      Теймур не сдавался.
      - Значит, у вас одно имя - Ляман?
      - Да. - Взбежав по лестнице, она обернулась, - и, пожалуйста, забудьте его!
      Собственное поведение вдруг представилось Теймуру сплошной цепью ошибок. Во-первых, неуместное любопытство к этюднику. Вряд ли там могло быть что-нибудь предосудительное. А к чему понадобилось учинять допрос? "Откуда идете, как вас зовут?" Грамотный оперативник вел бы себя иначе. Но если бы он не стал провожать девушку, а следил за нею издали, разве она не заметила бы этого? Пожалуй, желание проводить выглядело гораздо естественнее. Пристал, мол, простачок. Девушка вполне могла предположить, что просто понравилась ему.
      Теймур почесал в затылке, - кажется, так и есть! И отсюда все ошибки.
      Теймуру теперь казалось, что он все время подсознательно понимал, эта девушка - не преступница. Его действительно интересовало, где была Ляман с девяти до двенадцати, и почему она сказала, что задержалась на экзамене. Но кого это интересовало? Теймура или младшего лейтенанта Джангирова? Да, здесь было от чего почесать в затылке.
      Разумеется, у себя в отделе Теймур ни словом не обмолвился об этом случае. И все-таки, где же находилась Ляман с девяти до двенадцати?
      Однако, работа в милиции-дело хлопотное, требующее большой самоотдачи. Теймур снова вел проверки, наводил справки, писал протоколы, снимал показания, дежурил. Но даже и после дежурства он делал крюк, чтобы пройти мимо художественного училища.
      * * *
      Был конец октября. Норд со свистом мел бакинские улицы, прижимая прохожих к стенам, срывая с них шляпы и косынки. Теймур возвращался с очередного задания, нахлобучив кепку и плотнее запахнув дождевик. Даже его, - крупного и плотного, - ветер чуть не валил с ног. А каково другим? Вон у стены полусогнутая фигурка девушки, к груди она прижимает холст, натянутый на подрамник - чуть ли не вдвое выше ее самой. Вот-вот холст улетит и унесет с собой девушку. Теймур поспешил на помощь, обеими руками обхватил подрамник и наклонился к девушке, по лицу ее метались волосы, концы платка.
      Девушка, придерживая рукой платок, подняла голову.
      - Ляман!
      - Вы? Опять! - она задохнулась то ли от негодования, то ли от ветра. Потянула подрамник к себе, но ветер, словно сговорившись с младшим лейтенантом, вырвал у нее из рук холст. Теймур подхватил его.
      - В какую вам сторону?
      - На Верхнюю Нагорную, - неохотно ответила Ляман, уступая не столько упорству Теймура, сколько натиску ветра.
      - Куда, куда?
      Теймур чуть не подпрыгнул от радости. Он не верил своим ушам: девушка отчетливо произнесла "р".
      - На Верхнюю Нагорную, - повторила Ляман, недоуменно глядя на просиявшего Теймура, - а что?
      - Ничего, просто нам по дороге.
      С плеч Теймура будто бы гора свалилась. Он вспомнил первую встречу тогда Ляман шла впереди, а он за нею. Сегодня они поменялись местами. Ляман шла сзади, поневоле прячась за его широкой спиной. Так они прошли почти половину Верхней Нагорной. Ляман тронула Теймура за локоть:
      - Мне сюда.
      Она остановилась около невзрачного двухэтажного дома. Теймур подал ей подрамник. Ляман кивнула и скрылась в парадном. Теймур повернулся спиной к ветру. Норд бесчинствовал вовсю, словно упиваясь своей безнаказанностью. В довершение всего вдруг хлестнул дождь.
      Крупные капли секли карнизы домов, тротуары и последних прохожих как будто смыло дождем, Вскоре по Верхней Нагорной, гремя мелким булыжником, понесся веселый поток.
      Ляман вышла через полчаса и первое, что она увидела сквозь серую сетку дождя, - высокую мужскую фигуру в плаще. Ляман не знала, сердиться ей или смеяться. Она подняла воротник и решительно зашлепала по лужам. Теймур двинулся за ней.
      На ходу он снял с себя плащ, накинул ей на плечи. Ляман промолчала. Непомерно большой дождевик, шлейфом развивался за ее спиной. Ветер забивал дыхание. Ляман остановилась, тронула рукой намокшие волосы.
      - Что? - участливо улыбнулся Теймур.
      - Возьмите свой плащ.
      - Не беспокойтесь, у меня пиджак плотный.
      По его лицу сбегали дождевые струйки. Ляман по-смотрела на него и улыбнулась.
      - Хотите, я вам скажу, где была тогда с девяти до двенадцати? Хотите?
      Теймур пожал плечами, стараясь не выдать волнения.
      - Я была тогда в том же доме, что и сегодня, у нашего завуча. Скажите, почему вы следите за мной?
      - Придет время, объясню, - Теймур постарался вложить в этот уклончивый ответ, как можно больше доверия, - обязательно объясню.
      Но девушка недовольно повела плечом.
      - Мы больше никогда не встретимся и вы ничего не объясните мне, если даже вам захочется. Да я и не нуждаюсь в ваших объяснениях! А чтобы окончательно рассеять ваши подозрения, я расскажу вам, зачем хожу в этот дом. Ведь вас это интересует? Но имейте в виду, я рассказываю вам... - Она помедлила, подыскивая подходящее слово, - как представителю власти. Надеюсь, вы сохраните эту тайну. На работе вас, наверное, этому учат?
      Теймур кивнул.
      - Наш завуч, - продолжала Ляман, - тяжелый человек, он ни с кем не ладит. Жизнь сложилась неудачно. В молодости несколько работ жестоко раскритиковали, никто не поддержал его. Одним словом, подбили крылья. А ведь у него смелая кисть, отличный вкус. Но он разуверился в себе. Искусства, правда, не бросил, стал преподавателем. - Ляман увлеклась, она уже не замечала ни дождя, ни ветра. - Однажды он заболел, я решила навестить его, ведь он - одинокий. Какой хаос царил у него дома! Все убого, запущено. Он сам, кутаясь в старое одеяло, что-то набрасывал на картоне. Я успела рассмотреть - снежные горы, и на вершине самой высокой девушка, широко раскинув руки, словно желая обнять всю землю, или же взлететь. Правда, в этом было что-то от символистов. - Ляман вдруг прервала рассказ, пытливо и слегка растерянно посмотрела на Теймура.
      - Вам понятно, о чем я говорю?
      Теймур смущенно улыбнулся, кивнул:
      - Ничего, ничего, рассказывайте.
      Но девушке уже расхотелось продолжать разговор, казалось даже, она сожалеет о сказанном.
      - В общем, я решила расшевелить его. Мы часто беседуем с ним, он делится своими замыслами, рассказывает о поисках. Эти беседы обогащают меня больше, чем лекции. Но его нельзя надолго оставлять одного. Он сразу же падает духом, начинает называть себя неудачником. Поэтому я стараюсь бывать у него каждый день. Вот и все.
      Ляман протянула Теймуру плащ.
      - Спасибо. Я уже почти дома. Надеюсь, теперь ваши подозрения рассеялись. - Она привычным движением толкнула свою калитку. - Прощайте. На какую-то минуту задержалась. - И не ищите встреч со мною, поверьте, это бессмысленно.
      Хлопнула калитка.
      IV
      Арестованный сидел, развязно закинув ногу на ногу и положив руку на спинку стула.
      - Значит, все забыл - и фамилию, и даже собственное имя? - с улыбкой спросил следователь Самедов.
      - Имен-то не одно, не два - много! Как же их все запомнить? - нагло усмехнулся подследственный.
      - Кличек бывает много, а имя у каждого человека одно.
      - Тебе виднее, начённик, ты ученый... Только меня, кто как хотел, так и называл.
      Самедов с трудом сдержался.
      - А почему же тебя не называли твоим собственным именем?
      - Потому, что не знали.
      - Но ты-то ведь знаешь свое имя.
      Парень поднял худые, узкие плечи, задумался.
      - Нет, - не знаю, забыл.
      Самедов стукнул по столу кулаком.
      - Хватит кривляться! Фамилия, имя, отчество? Арестованный посмотрел на следователя, укоризненно - покачал головой.
      - У нас разговор не получится, начённик. У меня память слабая, а у тебя нервы...
      Он встал с таким видом, будто его незаслуженно обидел приятель и он уходит, чтобы не связываться.
      Самедов вышел из-за стола, тяжело навис над арестованным.
      - Когда ты шел за солью, я уже возвращался. Понял? Ты Алибала Мамедшир оглу Асадов, бандит и дармоед! Понял? Садись! - Алибала сел, привычно подобрав полы пиджака, словно опустился не на стул, а собирался присесть на корточки, поиграть в "джа"1.
      - Год, место рождения?
      - Не помню.
      - Вот что, Асадов, хватит дураком прикидываться. Последний раз предупреждаю, брось волынку. Мы все знаем.
      Алибала насупился.
      - Нет, начённик, когда я скажу, тогда и узнаете. А я...
      - Короче! - перебил Самедов.
      - Можно и короче. Того сазана я почистил.
      - Один?
      - Да.
      - Откуда ты знал, когда бывает инкассатор в сберкассе?
      - Я давно за ним хожу.
      - И сколько дней ты выслеживал его?
      - Не помню...
      Самедов тяжелым взглядом придавил Алибалу, и тот обмяк.
      - Ну, дней десять-пятнадцать...
      - Хорошо. А где ты взял машину?
      - Угнал.
      - А кто вел машину?
      - Я.
      - Где же ты научился водить?
      - Да на нашей улице кинешь камень в собаку - попадешь в шофера. Там и научился.
      - Кто был в машине кроме тебя?
      - Никто.
      - Врешь, Асадов. Полдюжины таких, как ты, надо чтобы инкассатора свалить. Говори, кто был с тобой?
      Молчание.
      - Смотри, Асадов, себе же хуже делаешь. Мы знаем что ты был не один.
      - Чего мокрому дождя бояться? А что не один был, - докажи. Это тебе не мое имя, фамилия! Пошел, прочитал в домовой книге и готово. Здесь потруднее, начённик. Я говорю, был один. Ты говоришь, не один. Ищи, найдешь и дело с концом. А не найдешь, будет по-моему.
      - По-твоему не будет! - ударил кулаком по столу Самедов и вдруг сорвался на крик, - ты у меня...
      Теймур поморщился, - сейчас на арестованного как раз бы подействовала спокойная, уверенная в тебе сила.
      Следствие по делу об ограблении инкассатора очень интересовало Теймура. Дело это вел старший оперуполномоченный Тарланов, который несколько раз брал его с собой на проведение интересных операций.
      Теймур внимательно присматривался ко всему. Первое время он восхищался Тарлановым. Ему даже казалось, что если описать опыт этого виртуоза, получится отличное руководство для молодых оперативников. Особенно Теймура поразило, с какой легкостью капитан Тарланов находил общий язык, буквально, со всеми, подключая к своей работе самых различных людей. Одни сообщили ему, что слышали крик инкассатора, другие видели, как "эмочка" пронеслась по Буйнакской улице, а кто-то даже успел заметить номер. Так же быстро ориентировался Тарланов и в Бинагадах, где нашли в овраге оглушенного инкассатора. Стрелочница узкоколейки, охранник магазина, шоферы - все превратились в его помощников. Но самая ценная информация поступила от одиннадцатилетнего Павлика Сорокина. Он вел сестру из детского сада, видел машину с погашенными фарами, которая пронеслась мимо, и резко затормозила невдалеке. Из машины, по его словам, кто-то выпрыгнул и бегом бросился к лесопилке. У неизвестного в руках было что-то тяжелое. Этот предмет бил его по ногам, мешал бежать.
      Тарланов вел поиск по горячим следам и двое преступников вскоре были схвачены. Казалось бы, все в порядке - грабители арестованы, сумка инкассатора возвращена государству, а к списку раскрытых дел прибавилось еще одно.
      Но Теймуру казалось сомнительным, чтобы эти двое - Асадов и шофер Атамогланов - оба тощие, малорослые, смогли справиться с инкассатором, который был мужчиной богатырского сложения. Оглушить его, быстро втиснуть в машину, удерживать там, а потом оттащить так далеко от дороги - вряд ли им это было под силу. По заявлению Павлика Сорокина, - из машины выбежал один человек. Но разве остальные не могли в это время выскочить с другой стороны? В таком случае мальчик и не смог бы их заметить.
      Однако, капитан Тарланов, не особенно углубляясь в суть дела, удовлетворился тем, что предъявил обвинение двоим.
      Сам того не замечая, он наглядно показывал своему восприимчивому ученику не только, как надо работать, но и как работать нельзя. Беда заключалась еще и в том, что с Тарлановым невозможно было спорить. Во-первых, потому что благодаря темпераменту и острому уму, он мог с успехом защищать любую, заведомо ошибочную точку зрения. А во-вторых, Тарланов был вполне искренне убежден, что у себя в отделе его критиковать некому. "У кого наибольший процент раскрытых дел? У капитана Тарланова. Чего же еще?"
      Теймур присутствовал при всех допросах. Его особенно интересовало, что принесет очная ставка Асадова с шофером Атамоглановым. Подследственных содержали раздельно, один не знал о поимке другого. Но стоило следователю Самедову свести их вместе, Асадов, подсказывая своему напарнику, как надо держаться, сразу же выпалил:
      - Вспомнил, наченник, твоя взяла, мы вдвоем того "сазана" обтяпали.
      Самедов в сердцах ругнулся сквозь зубы. Но дальше копаться не стал. И вскоре следствие было прекращено. Не мог Теймур в душе примириться с этим. Ведь обвинив только двух, Тарланов и Самедов тем самым избавляли от наказания остальных преступников. Теймур даже пробовал обращаться к университетским преподавателям, но их ответы носили слишком общий, отвлеченный характер.
      А дома его встречали печальные глаза матери.
      - Ты уж прости меня, сынок, но что за работу ты выбрал? Тебе покоя нет и людям горе.
      - Не мы людям приносим горе, - мягко возражал Теймур, но постепенно голос его твердел. В такие минуты он еле удерживался, чтобы не рассказать матери о первой ночи своего возвращения.
      - Да я ведь чего боюсь, сынок? Проклятий боюсь: разве матери арестантов не проклинают тебя? Врагов ты себе наживаешь. Поймал ты одного бандита, а его родня мстить тебе будет. Вдруг с тобой что-нибудь случится? Легко ли мне, матери? Целыми днями пропадаешь, а мне покоя нет. И ночью уснуть не могу. На войне был, пришел, слава богу, с нее, а теперь опять... Я каждый день тебя на эту работу, как в бой, провожаю.
      "Вот в этом ты, пожалуй, права", - подумал Теймур, целуя мать в опухшие глаза. - "У нас каждый день - бой!".
      В последнее время, присматриваясь к родному кварталу, он уже не находил его таким же привлекательным, как в детстве. Кривые переулки, горбатые заборы, глухие двери. Дома, домики, домишки, одноэтажные, настороженные, недружелюбные. Они словно перессорились между собой и поотворачивались в разные стороны. Каждый "украшенный" колючей проволокой забор, каждое зарешеченное оконце, будто кричит: "Это - мое", "Тебя не касается!" "Меня не тронь - и я не трону". Дали бы волю, Теймур переломал бы все ограды и решетки. Но... если б преступления зарождались лишь здесь, в лабиринте узких улочек, это было бы понятно. Так ведь и внизу, в городе прекрасном, светлом, на широких, продуваемых морским ветром улицах, тоже немало тех, чьими делами ему приходится заниматься каждый день.
      Почему?... Почему это так?
      Теймур искал ответа на улицах, в учебниках, читал Горького, Достоевского, Драйзера, сравнивал, сопоставлял. Он с горечью признавался себе, что до сих пор его познания в художественной литературе почти не выходили за рамки школьной программы.
      Почему Ляман тогда с недоверием спросила "Вам понятно?" Из-за внешности что ли?
      Конечно, Теймур выглядел рядом с ней грубоватым. Но что в этом удивительного? Он знал ледяную оконную грязь, голод, нож хирурга. Долгие месяцы он приучал себя к мысли о смерти. Она стала будничной, каждую минуту подстерегала его в боях и только чудом промахнулась в тылу. Как все это не вязалось с образом Ляман! Когда Теймур кидался из боя в бой, Ляман слушала ласковые голоса родных и звуки мелодичного тара. Разумеется, винить ее за это было глупо. Но разница между ними была и большая. Ляман не подчеркивала своего превосходства, только спросила: "Вам понятно?", скользнув по его лицу спокойным взглядом.
      И Теймур восстал - но не против Ляман, нет, против своей ограниченности. Ведь мир состоит не только из преступников и тех, что за ними гоняется. Возможно, если бы он знал, что такое символизм, их знакомство с Ляман не оборвалось бы так быстро. Перед глазами вставало ее лицо с капельками дождя на ресницах. "Не ищите встреч со мною". "Ну, и не надо, хмурился Теймур, - и не буду".
      * * *
      Ватага подростков облепила трамвай. Двое сорванцов весело подпрыгивали на заднем буфере. Кондуктор безуспешно доказывала им что-то через стекло. И вдруг милицейский свисток. Ребята сразу же бросились врассыпную. Грузный, немолодой уже милиционер и не рассчитывал поймать всех, он погнался за одним, спина которого мелькала среди прохожих. Как всегда в таких случаях, посыпались насмешливые реплики, но нашлись и добровольные помощники. Они-то и передали нарушителя в руки запыхавшегося постового. Мальчишка выглядел на редкость опрятно - таких обычно дразнят маменькиными сынками. Только одетая задом наперед кепка выдавала отчаянный нрав ее владельца. Милиционер ухватил его за рукав. "Пойдем в отделение". Мальчишка вырывался, заученно хныкал до самого отделения; "Дядя, отпустите, я больше не буду". Теймур невольно улыбнулся, но вдруг заметил, как мальчишка бросил что-то в кусты у входа.
      - Стой!
      В рыхлую осеннюю землю до половины лезвия вонзилась небольшая финка с рукояткой из цветного плексигласа.
      Парнишку сдали в детскую комнату; Теймур поблагодарил постового и поручил дежурной вызвать родителей.
      Через час раздался телефонный звонок.
      - Вы просили...
      - Да-да, - вспомнил Теймур. - Кто пришел, отец или мать?
      - Сестра, товарищ Джангиров.
      - Зовите.
      В комнату вошла девушка... Теймур чувствовал, что его лицо расплывается в глупой улыбке, но ничего не мог с собой поделать. За спиной Ляман шмыгал носом и размазывал слезы по лицу виновник встречи.
      Теймур первым нарушил молчание.
      - Здравствуйте, Ляман, - он растерянно потер лоб, спохватился. Садитесь, пожалуйста.
      Ляман не ответила на приветствие, не обратила внимания на стул. Забыв о присутствии младшего брата, она сразу же выложила все, что было у нее на душе.
      - За всю жизнь я всего один раз была в милиции, и то когда получала паспорт. Зачем вы меня вызвали сюда? Я же просила вас оставить меня в покое! Если уж на то пошло, могли бы подкараулить меня у дверей училища, или задержать на улице. У вас это великолепно получается! Но чем виноват Нариман? При чем тут ребенок?
      Теймур слушал ее, не перебивая, и только, когда она остановилась перевести дух, жестко произнес:
      - Так называемый "ребенок", виноват меньше, чем ваши родители и вы, гражданка Ашраф-заде.
      Подчеркнутая официальность тона отрезвила Ляман.
      - Я же и виновата?
      - Да, вы. Ведь вы отлично можете воздействовать на людей даже гораздо старше вас...
      - На кого? - не поняла девушка.
      - Ну, хотя бы на вашего завуча. Лучше бы вы так же энергично взялись за собственного брата. Смотрите, что он носит в кармане.
      Теймур положил на стол финку.
      - Это не моя... - шмыгнул носом Нариман.
      - А чья же?
      Мальчишка молчал, опустив голову, грыз ногти. Ляман нервно отвела его руку.
      - Не кусай ногти... Сколько раз говорили - Арестун тебе не компания! Это его нож?
      - Вы знаете того мальчика? - насторожился Теймур,
      - А как же! У них вся порода такая... - Ляман вдруг запнулась.
      - Кто его родители?
      - Откуда мне знать!?
      Теймур повернулся к ее брату.
      - Как фамилия Арестуна?
      - Намазов, - нехотя ответил мальчик.
      - Вы знаете, где работает Намазов? - обратился Теймур к девушке.
      Ляман смутилась.
      - Не знаю. У нас никто не интересуется, чем живут соседи. И вообще... Я сюда пришла не для того, чтобы разводить сплетни.
      Теймур невесело усмехнулся.
      - Насколько я помню, до нашей первой встречи вы были на комсомольском собрании. И вы, комсомолка, хотите остаться в стороне, зная, что ваш сосед Намазов занимается темными делами...
      Ляман вспыхнула.
      - Темные дела - это по вашей части. Меня Намазов не интересует. А что касается моего брата, - по-моему, не стоит делать из мухи слона. Ведь это обычная для всякого мальчишки тяга к оружию. Конечно, дома он за это еще получит. Но неужели вы думаете, что мой брат - убийца? Впрочем, у вас уже вошло в привычку все преувеличивать. Из меня вы тоже чуть не сделали преступницу!...
      И решив, что на этом разговор окончен, взяла брата за руку. Она уже переступила порог, когда Теймур остановил ее.
      - Есть пословица: по капле озеро собирается. Я вижу, вы не хотите помочь нам. Что ж, это дело вашей совести. Но что касается вашего брата, советую уделять ему больше внимания...
      Ляман повела плечом.
      - Вы все сказали?
      - Да.
      В коридоре Ляман на минуту задумалась и, будто вспомнив что-то, усадила брата на скамью.
      - Посиди здесь, я сейчас. - Она постучалась в дверь. - Можно?...
      Теймур удивленно поднялся ей навстречу.
      - Да, конечно. Входите.
      Ляман рассказала все, что знала о Намазове. Сосед занимается подозрительными делами. К нему ходит много людей, видимо, перекупщики и спекулянты. Младший сын его - Арестун - первый хулиган квартала. Теймур делал пометки у себя в блокноте. Иногда задавал вопросы.
      - Как по-вашему, где чаще всего бывает Намазов?
      - Конкретно не скажу. Но несколько раз я видела его на Кубинке.
      - А зачем вы сами ходили на эту толкучку?
      - Как - зачем? Кто же не знает, что самые хорошие вещи в Баку сплавляются из магазинов на Кубинку.
      - Гм... У Намазова есть еще дети, кроме Арестуна?
      - Да. Тоже сын. Примерно, вашего возраста.
      - А сколько мне по-вашему?
      - Двадцать два, двадцать три.
      - Ну, спасибо. Другие щедрее вас - мне дают и тридцать пять.
      Ляман покачала головой.
      - Ведь я художница, портретистка - мне трудно ошибиться...
      - Хорошо. А где работает старший сын, не знаете?
      - Кажется, на железной дороге проводником.
      - Спасибо. Вы можете идти.
      Теймур, склонив голову, записывал что-то в блокнот. Но Ляман не уходила. Ее внимание привлекли волосы Теймура, жесткие и курчавые, как у негра.
      - Разрешите и мне задать вопрос?
      Теймур вскинул голову.
      - Пожалуйста.
      - Помните... в ту ночь, когда мы впервые встретились, вы действительно заподозрили меня в чем-то? И потом только поэтому приходили в училище наводить справки?
      - Да, было такое... - виновато вздохнул Теймур.
      Ляман надменно прищурилась.
      - И в чем же вы меня подозревали?
      Теймур покачал головой.
      - Не могу... К сожалению, пока не могу вам сказать. Может быть, потом...
      - Вы полагаете, что мы еще встретимся?
      - Все зависит от случая.
      - Тогда я постараюсь, чтобы Нариман вел себя примерно и не водился с Арестуном.
      - Очень хорошо... - кивнул Теймур. - Только у меня к вам одна просьба; объясните как-нибудь Нариману, чтобы он ничего не рассказывал своим приятелям.
      - Понятно, - напряженно улыбнулась Ляман. - Не беспокойтесь...
      К концу дня Теймур подошел к Тарланову. Капитан, выслушав его, задумчиво побарабанил пальцами по столу.
      - На Кубинке говоришь?... Намазов... Намазов..., уж не "Зуб" ли это?
      V
      Гаджи Алекпер Намазов, сгорбившись на стуле, слов но не замечал роющихся в его добре милиционеров. Потрепанная одежонка, покрытые седой щетиной ввалившиеся щеки, и особенно один-единственный, желтый и длинный зуб, уныло свисающий с верхней челюсти, - все в этом старике вызывало гадливую жалость. То ли от неожиданного потрясения, то ли притворяясь, старый пройдоха вел себя странно, - он рассеянно улыбался, что-то прикидывая в уме, шевеля губами, и сокрушенно хлопал себя по старому колену. Каверзные вопросы Самедова не действовали на него. Следователь уже начинал нервничать.
      - У тебя, старик, такое богатство, что же ты зубы себе не вставил?
      - Зависти боялся, детка, зависти! Увидели бы люди новые зубы - и подвал, где сейчас твои ребята копаются, давно открыли бы, и не моим ключом.
      Самедов с невольным уважением посмотрел на изворотливого противника, повертел в пальцах карандаш.
      - Как же ты, все-таки, без зубов обходишься? Трудно ведь...
      - У меня желудок привычный, камень проглочу - переварит.
      - Поэтому ты и хапал ворованное, думал - не застрянет?
      Гаджи Алекпер на мгновение растерялся, заморгал красными веками. Но быстро справился и заговорил назидательно, почти ласково:
      - Не пройдет, детка, зря стараешься. Я же сказал, - астарвещник я. (Гаджи Алекпер и не подозревал, что существует слово "старьевщик", и присвоил себе звание, производное от привычного каждому бакинцу выкрика: "А стары вещи!" которым пожилые агенты утильсырья оглашают городские дворы. Сочетание "а стары", наверно, напоминало ему азербайджанское "астар", что значит "изнанка"). - Астарвещник разве у одного покупает? Разные вещи разные люди. Откуда я знаю, кто воровал, кто не воровал?
      Самедов прищурился:
      - Значит, ты астарвещник? И разбираешься в сереб ряной посуде, и в коврах. Золоту цену знаешь, хрусталю, фарфору?
      - А что же здесь такого, детка? Я с детства обучен. Мой отец, покойный Мурадали, маклером был. Торговое дело по наследству у нас.
      - Значит, разбираешься? Так вот, мы прикинули - у тебя в подвале и в сундуках примерно на четыреста - пятьсот тысяч. Правильно?
      Гаджи Алекпер провел сухой дрожащей ладонью по небритому подбородку и, задевая языком свой единственный зуб, словно торгуясь, прогнусавил:
      - Ковры, серебряную посуду и золото скинь.
      - Почему?
      - Это приданое моей жены.
      Теймур почувствовал, что Самедов готовит "Зубу" какой-то подвох.
      - Ты, видно, взял невесту из богатой семьи?
      Намазов кивнул.
      - А почему приданое жены ты прятал в одном подвале с ворованным добром?
      - Там ворованного нет. Покупал, продавал - признаюсь. А ворованного там нет.
      - Хорошо, допустим. Но, где же ты взял денег, чтобы купить все это?
      Гаджи Алекпер потер впалые щеки, причмокнул.
      - Да ведь я как покупал, детка? Сперва цену собью, потом куплю. Стоит вещь тысячу, а я беру за сто. У нас на Кубинке закон есть. Один собьет цену - другой никогда не поднимет! Обойдет человек весь базар, никто больше не даст. А деньги нужны позарез, вот и продаст. А мне прибыль. Хотите бейте, хотите ругайте - власть ваша.
      Самедов швырнул на стол карандаш.
      - Хватит! Говори, кто приносит тебе ворованное?
      Намазов посмотрел на него в упор.
      - Докажи - отнекиваться не стану.
      - Пострадавшие среди вещей из твоего подвала признали свои.
      Старик даже причмокнул, замотал головой.
      - Неправда. Не может быть.
      Самедов вдруг резко подался вперед и, не спуская с Гаджи Алекпера глаз, отчеканил:
      - Значит, краденое ты сбываешь не в Баку? Так?
      - Приведи хоть одного человека, пусть скажет. Тогда делай со мной, что хочешь.
      - Такой человек есть.
      - Кто?
      - Твой сын! Зейналабдин.
      Гаджи Алекпер прикрыл глаза, помолчал.
      - Э-э, детка. Сын у меня бестолочь, не в отца пошел. Чести у него нет. Метет пол, чай носит, постели готовит чужим, как лакей в старое время.
      - Слушай, - Самедов поднялся, - твоя кличка - "Зуб", ты сбываешь краденое. Мы давно слыхали о таком, только не знали, кто это. Брось валять дурака. Кто тебе приносил вещи?
      Намазов не смутился.
      - Я видел столько вещей и столько людей, сколько... - он осекся, остановившись взглядом на совершенно голом черепе Самедова, повернулся к Теймуру, - сколько волос на голове вот у этого молодого гражданина. Откуда я знаю, кто украл, кто не украл? Я же не ищу воров.
      Самедов с трудом сдержался.
      - Значит, не хочешь давать показаний?
      Гаджи Алекпер ухмыльнулся.
      - Не мучайся понапрасну, детка...
      Составление протокола, опись имущества затянулись допоздна. Тарланов отозвал Теймура:
      - Иди домой, отдыхай. Зейналабдина Намазова завтра тебе брать.
      Теймур проворочался всю ночь, даже выкурил две папиросы, чего с ним давно уже не бывало. Он напоминал шахматиста, который играет и за себя и за противника. Теймур не самообольщался и не делал себе уступок в этой игре. Наконец, перебрав все возможные варианты операция, он успокоился и уже начал было засыпать, но в голову вдруг пришла еще одна мысль: - "А если кто-нибудь захочет предупредить Зейналабдина? Как это можно сделать?"
      Утром Теймур первым делом отправился на главпочтамт, решив заняться проверкой телеграмм, поданных в направлении Москвы. Можно было не спешить двадцатый поезд прибывал только вечером. Но уже часа через три Теймур понял, какую работу он на себя взвалил. Телеграмм были горы. Дело еще осложнялось тем, что он почти не представлял себе, каким должен Сыть текст интересующего его послания. Если, вообще, оно было.
      Теймур уже не очень внимательно просматривал бланки телеграмм, откладывая их вправо от себя. - "Поздравляем днем рождения зпт желаем...", "Выезжаю девятнадцатым вагон восемь", "Вместе с вами скорбим тяжелой утрате..."
      Внезапно он вновь ощутил удар по голове, прикосновение холодных, хищных пальцев к вискам. - "Ибрагима родилась дочь зпт назвали Турач тчк Арестун".
      У Теймура перехватило дыхание - это было именно то, что он искал. Еще полтора часа - и на столе лежат уже пять таких телеграмм, посланных в Ростов, Армавир, Минводы, Гудермес, Грозный - все пять станций на пути следования московского поезда. Правда, все пять телеграмм были отправлены из разных почтовых отделений, но именно это и настораживало еще больше.