- Я так понимаю, что от денег вы отказываетесь? - Мне начинал надоедать этот спектакль. Чинуша напоминал ломающуюся девочку, которая наперед знала, что согласится, и все же для вящего эффекта набивала цену.
      - Я ведь предлагаю не только деньги, я дружбу предлагаю! От этого ещё никто не отказывался.
      - Да нет же, я не отказываюсь, что вы! Только сложно это! Очень и очень сложно. Людей тасуют, как карты, перебрасывают с места на место, понижают в должности. В тех краях многих успели сменить, так что своих практически не осталось.
      - Значит, предприятие не выгорит?
      - Отчего же… Просто свеженьких знакомых надо заново подмазывать. Знаете, как хлебные сухарики. Пока маслицем не смажешь, в рот нельзя взять. Зато потом - вкусно и приятно.
      - Вот и подмажьте.
      - Легко сказать! Аппетиты сейчас такие, что волосы дыбом становятся!
      Глянув на гладкий его черепок, я хмыкнул. Поймав мой взгляд, чинуша смущенно провел ладонью о макушке.
      - Конечно, не в буквальном смысле, - залепетал он. - Но ведь и впрямь - никакой меры! Это ж понимать надо! Такие времена пошли, прямо жуть берег. Садится в кресло какой-нибудь желторотый сопляк, жизни ещё не нюхавший, пуда соли не съевший - и начинают давать советы нам, ветеранам. И ведь приходится слушать! Потому что - хиленький, но чин. А заходит речь о бакшише, запрашивать начинает, как первый министр. Протеже, мать их так! И главное - грамотные! О таксах с тарифами - все на свете знают!… - Пальцы чиновника как бы невзначай огладили ближайший пакет с деньгами. Все равно как девичье колено. На лице его проступил сладенький румянец.
      - Я, конечно, попробую, но с одним условием.
      - Хоть с двумя!
      - Так вот… Если вдруг станут проводить дознание или начнется внеочередная проверка, подопечных следует вернуть на место. В тот же самый день.
      - Интересно девки пляшут!
      - Ненадолго! Всего недельки на полторы-две. Но обязательно в тот самый день, когда я скажу. Иначе моментом подпалят крылышки. И вам, и нам.
      - Палево - это плохо, - согласно кивнул я. - условия принимаю. По первому свистку гавриков возвращаю.
      - Эта сумма…
      - В точности повторяет уже вами полученное. Будете пересчитывать?
      - Зачем же вас обижать! Уверен, здесь все, как в аптеке.
      - И далее будет так, если не подведете, - с некоторым усилием я поднялся. Вспомнив, что хожу со вчерашнего дня с тростью, ухватился за резной набалдашник.
      - Позвать вашего человека? - Чинуша суетливо выскочил из-за стола, придержал меня за локоток.
      - Не надо. Лучше денежки спрячьте.
      - Да, да, конечно!
      Я приблизился к двери, обернувшись, напомнил:
      - Завтра, максимум - послезавтра они должны сидеть у меня в офисе. Везите на самолете, на ракете - на чем угодно, - расходы я оплачу.
      - Будет сделано! - Спина чинуши чуть прогнулась, он почти что кланялся. Деньги со стола уже исчезли. В принципе, если призадуматься, я обеспечил этого жучка на всю жизнь. То есть, если, конечно, обойтись без яхт, без аэропланов и прочих рокфеллеровских вывихов. Он это, безусловно, понимал. Потому-то я и не ждал отказа.
      Остановив машину возле телефона-автомата, я извлек пригоршню жетонов и с четвертой попытки дозвонился до Сохи Красоватого. Слышимость оказалась никуда не годной, но подстраховаться все же не мешало. Не тот это был треп, чтобы позволить слушать себя посторонним ушам. В сотовую же связь меня отучил верить Гансик - в тот самый месяц, когда принес магнитофонную запись полудюжины телефонных бесед одного из российских министров. Век, черт бы его побрал, действительно принадлежал к разряду просвещенных.
      Позвонил я, как выяснилось, не в самый удачный момент- Красоватый, по голосу чувствовалось, приплывал от травки. Поэтому задание пришлось повторить трижды, чтобы дошло до одурманенного наркотой знания. Этот в отличие от Ганса удивляться не стал, с молчаливым покорством проглотил сказанное. Оно и понятно, после шести ходок и семнадцати лет, проведенных за проволокой, у человека вырабатывается завидное равнодушие ко всему сущему. То есть - завидное или нет, это, вероятно, можно поспорить, но вешая трубку, я твердо знал, заказ Соха исполнит без мук и колебаний.
      После Красоватого Гоша-Кракен отвез меня к Артуру, нашему внештатному лепиле. Выпроводив Кракена за дверь, я устроился в кресле и внимательно взглянул в водянистые глаза доктора. Он своих в сторону не отвел. Сразу было видно - опытный гипнотизер! Набил руку на нашем брате. Верно, мог бы выдержать зрительную дуэль и со зверушкой пострашнее.
      - Ну? Как ваши зубы?
      - Великолепно. Сегодня раскусил два первых гвоздя.
      Артур понятливо усмехнулся.
      - А нога? Сильно беспокоит?
      - Твоими молитвами, Артурчик! Терпимо.
      Он немного помолчал.
      - Жаль Ганса. Малый был проворный.
      - Да уж. Был…
      - Какое-то очередное осложнение? - Артур устроился за столом, выложил перед собой белые ухоженные руки. Именно этими руками он вспарывал моих ребяток, выуживая пули с осколками, по фрагментам собирая и свинчивая раздробленные кости. По отзывам пациентов, получалось у него неплохо. Когда же за лечение платили сверх привычного, он превращался в настоящего кудесника. Оттого и попал в нашу теплую компанию. Жить без здоровья - скучное дело, и потому добрый лепила всегда в цене и бесхозным не будет ни при каком режиме.
      - Почему обязательно осложнение? - цыркнув, фарфоровым зубом, я вытянул ноги, выбирая удобное положение для раненной ступни. - Консультация нужна, Артурчик. Маленькая, но удаленькая.
      - Если по поводу головы, то я уже предупреждал: ходить вам ещё рановато. Нейрончики, знаете ли, - штука нежная. Поэтому не обойдется без головокружений, тошноты и прочих сопутствующих радостей.
      - Да нет, тут совсем другое. Хотя с головой тоже некоторым о образом связано. Видишь ли, меня интересуют галлюцинации.
      - Галлюцинации?
      - Точно. Видишь ли, у одного моего парня проблемы. Наблюдает, понимаешь, разную чепуху. Иногда очень и очень занятную. При этом он все соображает, контроля над собой отнюдь не теряет, но видения все равно приходят. Какие-то картинки из былинного прошлого, людишки, которых вроде как и нет уже.
      - Интересно… А этот парень случаем не ширяется?
      - Гарантирую, что нет. Проверял самолично.
      Артур растопырил пятерню.
      - Если пациент опытный - кого хочешь проведет. Можно ведь не только в вену колоть, полным-полно самых хитрых мест. К примеру, меж пальцами иглу вгоняют, в паховую область, - так что поди проверь подобных умельцев!
      - Пах я у него, разумеется, не разглядывал.
      - Вот-вот! - воодушевился Артур. - А можно ещё и в анальное отверстие закачивать раствор. Если знать, конечно, технологию и пропорции. Всего-то и нужно - небольшую клизмочку. Тогда вовсе никаких следов не найти.
      - Я уже сказал: он не ширяется, - абсолютно резвый мужик! Я ему верю, и он мне нужен. Одна беда - галлюники. Совсем как у генерала Хлудова.
      - Это что же, Булгаковский подопечный? Мда… И что же от меня требуется?
      - Ясно что! Необходимо, чтобы парень вылечился ото всей этой ерунды.
      - Тогда ведите этого парня, ко мне, потолкуем более предметно.
      - В том-то и беда, что надо обойтись без свиданий. В общем, долго объяснять… Ты мне суть растолкуй - что и от чего бывает, какую гадость глотать, и лечится ли это вообще?
      Артур невесело рассмеялся.
      - Легкий вопросик, ничего не скажешь! Психических заболеваний сотни. Практически каждый год сопровождается серией открытий в области психологии.
      - Это все тонкости. Наш случай простой.
      - Простых случаев не бывает.
      - И все-таки, если попробовать обобщить?
      - Это будет несерьезно. Я ведь не дилетант.
      - Не набивай себе цену. То, что ты не дилетант знаю. Потому и пришел к тебе. - Я раздражение вздохнул. - И про сотни заболеваний калякать мы с тобой не будем. Оэрзэ, ангины, сто сорок форм гриппа, а, в сущности, лечите одним я тем же. Скажешь, вру?.. Нет, не вру. Так что давай без длительных предисловий, лады?
      - Лады, - он серьезно кивнул. - И все равно, Павел Игнатьевич, сколько психологов, столько и теорий. Все, что касается подкорки и аномальности человеческого поведения, трактуется весьма неоднозначно. Фрацкл все на фрустрацию сваливал, Фрейд - на детство и комплексы. А Гаррисон с Песцели, например, ратовали за фатализм, - дескать, чему быть, того не миновать. Один гадал по ладоням, другой по глазам. И если суждено, мол, спятить, то девяносто процентов, что спятишь.
      - Почему?
      - Потому что - судьба. Потому что одни рождаются гениями в пьяно-пролетарских семействах, а другие вопреки талантливым и непьющим родителям отчего-то однажды становятся маниакальными садюгами, голубыми или ещё каким чудом похлеще.
      - - Так… Ну, а сам-то ты как считаешь?
      - Я считаю, что прав Гаррисон. Мир - это фарш, что ползет из мясорубки, и всего в нем намешано вровень - и лука, и сала, и мяса. Печально, но факт: в сущности своей - психические болезни неизлечимы. Их сглаживают и заглушают транквилизаторами, из пульсирующего состояния переводят в латентное, но полностью и бесповоротно, увы, уничтожают только с личностью пациента. Разумеется, я обобщаю, но в целом все обстоит именно так. Отказаться от довлеющих обстоятельств, привычного образа жизни, круга знакомых - вещь практически невозможная. Значит, опять все зависит от пациента. Найдет в себе силы измениться, произойдет психологический слом, перестроятся полевые формы, начнется выздоровление. А будет бегать от болячек по курортам, да врачам, в лучшем случае - добьется только небольшой форы. Человек должен хотеть быть здоровым.
      - Есть такие, что не хотят?
      - Еще бы! От одного суицида в России умирает ежегодно в три раза больше, чем погибло в Афгане.
      - А ты знаешь, сколько погибло в Афгане?
      - Ну, согласно официальным цифрам…
      - Забудь о них. Это все туфта для российской статистики. Но речь не об этом, продолжай.
      Артур смутился.
      - Я, конечно, могу ошибаться насчет Афганистана. но о суициде кое-что знаю. Как официальном, так и неофициальном. И если пытаться всерьез анализировать ситуацию с суицидом неявного характера, можно смело утверждать: в той или иной степени подвержены две трети всего населения.
      - Не понял?
      - Тут как раз все понятно. Люди наловчились губить себя самыми изощренными методами. Одни превращают жизнь в газетно-телевизионный суррогат, другие ревностно служат его величеству желудку. Кто-то собачится с ближними, кто-то молчаливо слушает и терпит. И первые, и вторые, и третьи зарабатывают таким образом болезни. А психозы, какими бы они ни были, просто так не проходят. Либо ты их, либо они тебя. Какая, в сущности, разница, залезешь ли ты сегодня в петлю или загнешься чуть позже от рака.
      - Про «чуть позже» я бы с тобой поспорил!
      - Иллюзия, Павел Игнатьевич. Величайшая иллюзия! Лишний год мучений и злопыхательства? Зачем? Это ведь не жизнь, это война. Прежде всего - с самим собой.
      - Война тоже может быть жизнью.
      - Ну… Тогда и обижаться нечего. Потому что на войне, как на войне, - и убивают, и калечат. И галлюцинации в боевой жизни - вещь тоже самая обыденная. Воюющий человек посягает на явь, а значит, вполне самостоятельно делает шаг в мир фантомов.
      - Весело поешь! А чем же тогда занимаются господа психотерапевты? На кой хрен содержат все эти клиники для душевнобольных?
      Артур хмыкнул.
      - Увы, господа психотерапевты - героические люди. Ибо лучше других сознают, насколько они бессильны перекроить человеческую психику. Кто-то яз них балуется гипнозом, заглушая болезненные очаги в подкорке, кто-то занимается проповедями, заменяя собой громоотвод, но что толку, если заряд продолжает накапливаться? Умный психолог пытается найти первопричину, некую скрытую травму, успевшую пустить корни. Бывает, это удается, но сил они тратят столько, что впору говорить об угрозе их собственному здоровью. Самое простое - транквилизаторы, но это не выход, и помогает клиентам лишь временно.
      - Я тебя понял так: выбора нет - и проще сразу шмальнуть себе в висок?
      - Этого я не говорил. Напротив - выход всегда есть, но это дверь, которую в состоянии отворять лишь самые сильные, те, кто действительно желает жить. По-настоящему, понимаете? Вот и вся немудреная правда.
      - Какая-то она у тебя запутанная.
      - Да нет же, как раз наоборот. Однако самое банальное и простое, чем в жизни пренебрегают, за что обычно не берутся, на деле и есть самое сложное. Кто, к примеру, хочет вегетарианствовать? Кто способен удержаться от пельменей с котлетами - хотя бы на протяжении месяца? Да что там месяц! - один-единственный ужин отменить или свести к минимуму - мы зачастую не в силах. Пустячок, за которым колышутся миллионы белых знамен. Капитулировать всегда легче, чем бороться, и борьба, я хочу сказать - настоящая, без дураков, понимается человечеством превратно. Это не драка с внешним, это прежде всего сопротивление собственному естеству. Труднее этого ничего нет, потому-то и мало истинных победителей.
      - А вот по Кьеркегору выходит иначе. У человека можно отнять все, но только не свободу. Если же он сам на неё будет покушаться, что же в итоге останется?
      Доктор улыбнулся.
      - Читывал, читывал!.. Да только понимание свободы Кьеркегором - довольно вычурно. Он мазохист, и этим все сказано. Великий патриарх скорбишийся против масс. Еще один Печорин. Трагика, но не истина. Когда общество страдает паранойей, возможно, только шизофреники более нормальны. Это ведь тоже его идея! Правда подумал о том, что все можно перевернуть любым боком. Если общество повально заразить шизофренией, то нормальными будут выглядеть как раз параноики.
      - Почему обязательно либо те, либо другие? Почему мир не может быть просто нормальным?
      - Потому что слово «норма» - всего-навсего пустой звук. Нормы диктуются людьми и обстоятельствами, но оттого не теряют своей условности. Нормальный мир - утопия, Павел Игнатьевич. Положа рук, на сердце, скажите, сколько нормальных людей вы повидали на своем веку?
      Я фыркнул, ничего не ответив.
      - Вот видите. Их столь мало, что говорить о них всерьез не приходится. Скорее клиническим случаем являются именно они, поскольку жить в этом мир;. не спятив, представляется чем-то противоестественным. - Артур качнул головой. - Мне тут присылала послечеченскую статистику - о психозах среди солдатиков и мирного населения, на днях снова перелистывал. То есть, возможно, эти цифры тоже занижены но и они повергают в ужас. А ведь это не первая волна. И даже не сто первая! Каждая новая междоусобица дает гигантский шлейф последствий. Получается что-то вроде снежного кома, и в генах откладывается роковой заряд, выходящий из нас недомоганиям болезнями. Вывести его в состоянии только мы Никакая медицина нам в данном мероприятии поможет. Разве что самую малость - подтолкнет подсказав.
      - Да ты философ, Артур!
      - Всегда был таким.
      - Вот уж никогда бы не подумал.
      - Все объясняется просто. Раньше мы с вами говорили об иных вещах_
      - Пожалуй, да… - Я неловко поднялся, стиснул в пальцах набалдашник трости. - Значит, парень мой обречен?
      - Почему же? - Артур неспешно вынул из кармана ручку, придвинул к себе лист бумаги. - Разумеется, кое-что я ему выпишу. Только если парень не дурак, а мне почему-то кажется, что так оно и есть, то особо на всю эту химию он уповать не станет. Как я уже объяснял, дело в нас самих, и это следует понимать.
      Он протянул мне покрытый торопливыми строчками лист, на секунду мы встретились глазами. Булавочные зрачки доктора ощутимо кольнули, магнетизм его взора чувствовался совершенно явственно. И я ответил. Совершенно непроизвольно, потому что вовсе не собирался этого делать. Знакомый щелчок в голове породил легкую вспышку. Сотрясенный мозг тяжело реагировал на подобные фокусы. Собственно, я даже понадеялся, что доктор ничего не почувствует, но он почувствовал. На лице Артура промелькнуло удивление, его явственно качнуло.
      - Боже мой! Вы…
      - Да, к сожалению, ухожу. Пора. - Я поспешил повернуться, шагнул к выходу. - О делах как-нибудь поговорим позже.
      - Да, да… - растерянно откликнулся Артур.
 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ