Миллионы лет бродили по Африке человекоподобные существа - гоминиды. В руке или в конечности, как угодно, только палка или камень. Ничего больше они не знали. И вдруг за последние тридцать тысяч лет возникло многое из того, что и поныне составляет основу цивилизации. Кроманьонец пришел в наш мир вместе с богами. И загадку женских изображений, статуэток будем отныне считать разгаданной: это были первые иконы. Кажется, после этого не надо ученым ломать голову, почему эти статуэтки находят часто, слишком часто среди охотничьего инвентаря: на охоте помощь богини неоценима.
      ...Родилось чудо. Колонны храма - за тысячи лет до пирамид. Потом повторение у греков. Между греческими и иерихонскими колоннами - пропасть, тысячелетия. Если говорить о традиции, то нужно признать сначала факт божественного рождения образа, а потом уж проследить этапы, если повезет с находками. Только начало каждого этапа - тоже скорее всего божественное. Нас поражают пирамиды Египта и Америки. Но пирамиды эти тоже разделены пропастью. И если бы она была только пространственной. Если бы только один океан отделял две культуры! Но американские пирамиды запаздывают по сравнению с египетскими на тысячелетия. А эта пропасть глубже. Египтяне не могли бы научить индейцев своему искусству. А была ли общая колыбель цивилизаций, искусства, верований? Предполагаемая Атлантида могла дать истоки многому, чему дивятся люди и сейчас. Но если она существовала, то откуда, в свою очередь, у атлантов на их замкнутом, окруженным водой острове или архипелаге, появились "начала" и "традиции"? Бессилие дикаря в борьбе с природой породило темную цепь миллионов лет прозябания, но не веру в богов. Если человек наподобие животного ищет еду, то ему не до богов. Времена и законы отчасти повторяются: гомо сапиенс сегодняшнего дня думает о бизнесе, а иногда лишь о прокормлении. Ему грозит петля времени, разомкнуть которую поможет новое знание о мире богов. Узнавая богов, человек совершенствовался сам, карабкался после потопа к вершинам, срывался и поднимался вновь. Ну а те, кто не знали богов и не слышал их голоса, скорее всего забыты навсегда, в лучшем случае отошли к миру животных, подчиняясь обычаям "бессильных дикарей".
      Теперь может родится вопрос, почему же меняется облик богов вместе с изменением человека? И почему боги учат сначала, скажем, строить дома из лопаток мамонтов и костей этих животных, а потом только дают знание о портике храма или о его кровле?
      Боги опережают человечество. Они предугадывают будущее. Им оно ведомо. И к будущему ведут они человека, если только он способен их услышать. Диалог всегда ведется с соблюдением соответствия уровней. Боги не отрываются в нем от возможностей человеческого восприятия и представлений о мире.
      В 1917 году Богоматерь явилась детям португальского селения Фатима. И не однажды, а шесть раз в назначенные ей дни дети беседовали с ней на своем языке. Они говорили потом, что богиня излучает удивительный свет. Но вместе с юными португальцами семьдесят тысяч человек наблюдали таинство: солнце быстро-быстро перемещалось по небу, летело наподобие птицы.
      Тогда Богоматерь сообщила, что общее дело спасения связано с Россией, завит от нее. Одна из тех самых португальских девочек по имени Люсия в 1940 году, будучи уже монахиней, обратилась к папе римскому и в письме довела до сведения главы католической церкви, что Богоматерь просит у Господа посвящения России ее сердцу. Эта и последовавшие затем просьбы русских паломников были выполнены лишь частично в 1952 году, когда папа Пий XII обратился с посланием и посвящением к народам России.
      В восьмидесятых годах Богоматерь беседовала с югославскими детьми. А затем с Жанной в Москве. Все ее понимали на родном языке.
      * * *
      Не могло не поражать стремление передать образ птицы-женщины в этой эпохе палеолита. Об этом красноречиво рассказывают языком пластики находки на Мезинской палеолитической стоянке (на Украине). Мне приходилось читать об этом в статьях, написанных специалистами. Мезинские "птички" материализованно передают сложный и причудливо слитный образ "птицы-женщины" - таково заключение автора одной из работ. То же замечено и на других древнейших стоянках человека. Вот почему давно отмечена неразрывная связь образа женщины и птицы, в том числе и среди знаменитых сокровищ Альтамиры.
      Вот выписка из моего конспекта, дословно передающего обобщения археологов: "Образ птицы и птицы-женщины на протяжении всей первобытной, древней да и средневековой истории нес важную идеологическую нагрузку, он характеризует мощный пласт истории сознания".
      Объяснение? Нет ничего проще. Ученые не задумываясь делают заключение: "Важные элементы эволюции первобытного мышления выразили в этом образе в чувственно-предметной форме неизбежно возникающие примитивно-фантастические представления".
      На этом тарабарском наречии с помощью джентльменского набора из трехсот слов можно объяснить все что угодно.
      Для нас же образ птицы-женщины становится отныне важнейшим достижением "первобытного" человека (превосходившего современного во многих отношениях). Так, кроманьонец, заложивший основы всей цивилизации, отразил факт общения с великой богиней, память о которой жила и жива доныне не только в модернизированных церковью текстах и представлениях, но и в народной передаче, в народной молве - и это прежде всего русская Царевна Лебедь.
      Образ небесной женщины с рогом в руке (или с рогами) сливается с образом крылатой девы.
      (Позднее мы находим глухие упоминания об Афродите, изображавшейся с рогами. Они согласуются с древнеегипетскими представлениями об Исиде.)
      Вергилий, древнеримский поэт, в своей "Энеиде" рассказывает о помощи беглецам из разрушенной Трои. Этруски посылают троянцу Энею корабли. Среди воинов, спешащих на помощь, венеты, народ, пришедший в Италию с востока. Их предводитель Купавон - сын Кикна-Лебедя, и над его шлемом развеваются лебединые перья. Отец Кикна был превращен согласно мифу в лебедя. У венедов-венетов-славян хорошо известен головной убор с рогами, которые назывались "кика". Лебедь - рога. Такова связь, пришедшая к нам из древности. Многие ее аспекты утрачены. Но и в таком виде она дополняет образы женщин с рогом в руке и с крыльями за плечами и помогает понять их глубже.
      Вплоть до конца прошлого века известен был головной убор барышень в земле вятичей-ванов-венедов, последней по времени существования, той, что согласно летописи располагалась на Оке. Убор назывался турица. Название дали тряпичные рога. Они хорошо запомнились священникам Калужской земли, которые не пускали девушек в этом уборе в церкви. Язычество? Да, его остатки. Но кто бы подумал, что это форма почитания той же великой прекрасной богини, которая известна русской церкви под именами Богородицы и Богоматери!
      Это не было отнюдь культом быка, как замечает, например, академик Б.А.Рыбаков ("Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М.,1982, с.273), принимающих к сведению записи о вятичах арабских авторов.
      Источники (там же, с. 270, 271) помогают познакомится с архаичной, древнейшей культурой вятичей. Именно здесь, два тысячелетия спустя после эпохи Ванского царства (Урарту), где поклонялись Богине Лебеди, и столетия спустя после Донской Лебедии, исследователи находят и описывают обрядовые танцы русалий. Девушка с распущенными волосами в широком платье танцует под музыку. Свирели музыкантов, согласно тем же арабским источникам, длиной в два локтя, лютня же их восьмиструнная. Добавим к этому русские названия: гусли, дудка, гудок. Главная особенность девичьего наряда - длинные, спущенные намного ниже запястий рукава. Они напоминают крылья. Русалка - это птица, божество. Пушкин со слов няни писал: "Русалка на ветвях сидит". Он не мог уже знать историю этого удивительного божества, менявшего лишь наряды, но остававшегося во все человеческие эпохи образом женской красоты и грации.
      Что же означает само слово "русалка"? И почему еще русалок связывают с водой? Этимология не выяснена, она так приблизительна и неконкретна, что я отчаялся было найти решение. Но обращение к древностям ванов помогло. С первой родины ванов-вятичей, из Урарту, пришли царственные слова. Имя владыки Руса означает, вероятнее всего, не что иное, как "царь" (известно и написание Урсу). Древнейшая хаттская надпись в Малой Азии (еще задолго до нашествия хеттов) такова: капраш (капрас - с учетом хорошо известного звукового перехода). Эта надпись сделана под изображением леопарда, царственного зверя. Ее переводят просто: "леопард". Но переводить следует, пожалуй, иначе: "священный леопард" или даже "царственный зверь". Потому что рех, рекс, рас, рус, рос - это общее древнее слово для многих наречий и языков, и означает оно одно и тоже: "царь", "король", "владыка". Да и зачем древним хеттам надпись "леопард" под культовым изображением животного? Нет, его имя не просто звериное, а другое, царственное и священное.
      Так я пришел к этимологии имени древней героини культовых танцев у вятичей-ванов-венедов. Русалка - это царевна, царица. Образовано это слово из уже известного нам корня и типичного суффикса вятичей, совсем как "светелка" образовано от слова "свет".
      Царевна, конечно, небесная. Ее полное имя мы уже знаем: Царевна Лебедь. Именно она дала название, как мы помним, земле Урарту и Лебедии.
      Это ее крылья распростерты над божественными ванами, основавшими и Урарту, и Лебедию, и княжество вятичей, вошедшее потом в Русь.
      Но почему в русской летописи говорится, что вятичи "от ляхов"? Кое-кто может понять это буквально: пришли ляхи и основали на Оке княжество. Нет, это не так. Летописцы многое уже не помнили, а то, что помнили источники, было приспособлено церковью к нуждам централизованного государства.
      Венеды рассеялись на огромных территориях. В "Асгарде" я писал об этом в последней, научной части книги. Южное лукоморье Балтики связано у древних авторов с таким названием: Венедский залив. Но это и берег ранней Польши. Те же венеды-ваны жили тут некогда. "Венеты... исходили все леса и горы между певкинами и феннами", - пишет Тацит (Германия, 46). Он же отмечает, что венеты (и в его записи мы видим, как подвижны звуки, здесь "т-д"), строят прочные дома, имеют щиты в отличие от феннов-финнов (прибалтов), отличающихся, по его словам, "удивительной дикостью".
      Земля певкинов - это примерно нижний Дунай. О феннах уже сказано.
      Чтобы понять русскую летопись, нужно принять свидетельство Тацита. Да, венеды занимали южный берег Балтики, побережье Венедского залива. Часть же их осела после Лебедии на Оке. Две эти ветви не просто родственны, это один народ, разделившийся на части, как это нередко бывало в истории (вспомним болгар на Волге и болгар, пришедших не так уж давно на южный берег Дуная, уже гораздо позднее времени, о котором говорит Тацит).
      Венеды, венеты, ваны, вятичи... Один корень, один народ. Потому и осталось в летописи неразборчивое: вятичи от ляхов. А понимается просто: от венедов, живших и на территории Польши.
      Судьба народов сложна. Метаистория не похожа на то, что пишут в учебниках и диссертациях. Ваны, попав на север, сохранили многое из своего древнейшего языка, но утратили знаки их письма, общие с ассирийскими. Их черты и резы лишь отдаленно и очень фрагментарно напоминают письменность первой родины.
      На территории Германии в школах венедов в VI веке нашей эры использовалась азбука, отдельными знаками сходная с этрусской. Исток этрусской же азбуки трояно-финикийский. Точнее сказать пока нельзя. Мне известны работы профессора Р.Пешича из Белграда, который изучал "звездную письменность" на территории древней Иллирии. Ей около пяти тысяч лет, если не больше. Буквы похожи на этрусские, значит и на трояно-финикийские. Это пока древнейшая буквенная азбука из найденных.
      Много утрачивается. Народы забывают свою историю и письменность, достояние лишь посвященных (так было в древности). Они оказываются в совершенно другом месте обитания, в ином окружении, начинает меняться их язык, воспринимая слова из языков соседей. Это ключ и к истории ванов.
      Метаистория связана с богами. Кроманьонцы знали великую богиню и учились искусству. Их барельефы в Ла Магдален настолько совершенны, что считались подделкой. И только знаменитый французский ученый А.Брейль доказал подлинность этих шедевров (изображающих отдыхающую женщину). Римляне во время походов на этрусков пленили их богиню, установив захваченную статую в своем городе, - и это было началом конца Этрурии.
      Древний Ван тоже потерял своих богов. Это случилось во время опустошительного похода ассирийского царя Саргона. Его войско вошло в Мусасир, покинутый на милость победителя его владыкой Урзаной мусасирским (союзником и вассалом Русы I). Этот город Ванского царства имел особое значение. Именно в нем был главный храм бога Халда (Уалдиа - так писалось его имя ассирийцами) и его супруги Багбарту (Богини Лебеди). Со ссылкой на "Асгард" могу напомнить, что Уалдиа - Халд - это и древнейший бог славян Аладо: верования Вана - это верования венедов!
      После этого рокового похода, когда статуи Халда и Багбарту покинули Мусасир волей завоевателя, могущество Урарту пошло на убыль. Священный для ванов город был сожжен Саргоном. Царь Урарту Руса I, узнав о судьбе богов и города, ударом собственного меча оборвал свою жизнь. Он-то хорошо разбирался в законах неба и земли. Мы отдаем дань глубине его чувств.
      Урарту вскоре попало в вассальную зависимость от Ассирии, затем прекратило свое существование. Простые люди древнего Вана, точно лебеди потревоженные, нашли новую родину на севере. Но они не забыли ни Аладо, своего бога, ни великую Богиню Лебедь. Тем более, что связи ванов с Лебедией северной очень давние.
      Предоставим слово археологу Ю.А.Шилову, который опирается на работы грузинских коллег:
      "Среди яйцевидных конструкций наиболее интересен курган у селения Циори, исследованный грузинским археологом Ш.Ш.Дедабришвили... Яйцевидная насыпь была обложена камнями ("скорлупой") и ориентирована острым концом строго на юг. На черноземной вершине четко выделялось песчаное пятно ("желток"). Оно представляло собой верхнюю часть заполнения воронки, оставленной при сооружении насыпи и начинавшейся у юго-восточного края могилы. Последней, таким образом, отводилась роль зародыша в кургане-яйце. Но не только!
      Второе значение могилы, а вместе с ней и воронки желтка, раскрывается при анализе каменной конструкции под курганом, северо-западнее погребения. Автор раскопок охарактеризовал ее как сочетание "крыльевидной насыпи" с "круглым сооружением".
      Сведя воедино фрагменты раскопов и вычертив общий план памятника, мы видим, что каменная конструкция образовала яйцо, хвост и крылья мифической птицы, чрево ее - могила, а голова - поднимающаяся на вершину кургана воронка. К этой картине следует добавить еще отмеченную выше яйцеобразную форму кургана, в которой и заключена была птица... Подобные композиции не вызывают сомнения. А идея обряда достаточна очевидна: мифическая птица вылупится из кургана-яйца и, снеся новое, возродит погребенных" (Шилов Ю.А. Космические тайны курганов. М., 1990, с. 48).
      В той же книге описаны и другие яйцевидные сооружения, уже к северу и запад от Кавказского хребта. Интересна и куроараксская керамика. Кура и Аракс - это закавказские реки. Отсюда движение древнейших племен, создавших эту культуру, направлено на север и на запад. Описание сооружения свидетельствуют об одной из волн переселений, сформировавших общность обрядов. Налицо и обратные переселения - на юг, в Закавказье. Можно вспомнить и южные походы скифов и еще ранее киммерийцев.
      Курганы, о которых идет речь, возникли раньше становления Урарту как государства. Но и при царях урартийцев и раньше на огромных территориях люди помнили об удивительной птице и о бессмертии души.
      Знаменитый римский поэт Овидий писал:
      "Рассказывают, что на Гиперборейской Паллене есть мужи, у которых тела покрываются легкими перьями, стоит им десять раз погрузиться в Тритонийское озеро. Говорят также, хотя я этому не верю, что и скифянки, окропляя свои тела зельями, упражняются в таком же искусстве".
      Отголоски преданий севера нашли у поэта отклик. Гипербореи жили в северо-восточной Европе, за мифическими Рипейскими горами. Судя по всему, там и располагалась Гиперборейская Паллена. Иногда, комментируя это не вполне понятное место у Овидия, исследователи помещают Паллену чуть ли не во Фракии, которая могла восприниматься греками как северная, гиперборейская земля. Именно там, вне основной территории Греции, располагался полуостров Паллена в Халкидике. Что можно противопоставить такому ходу мысли? Упоминание о женщинах скифянках дает иной адрес происходящему. Да и была ли необходимость называть Паллену Гиперборейской, если бы речь шла о близком к собственно Греции месте?
      Как бы там ни было, скифские женщины были волшебницами, свидетельствует римский поэт, попавший в немилость и ссылку почти в самую Скифию (в город Томы южнее Дуная). Зелья помогают северянкам. Что касается мужчин, то им нужно девять раз погрузиться в воду. Как тут не вспомнить пушкинскую сказку еще раз: ведь именно вода, стоит ей обрызгать героя уже нам известного, помогает ему превращаться даже в комара. По сюжету сказки подходят именно такие превращения - в летающих насекомых, но не в птиц - чтобы остаться незамеченным на корабле и во дворце.
      Думается, в истоках, в рассказах Арины Родионовны, пришедших, в свою очередь, из Гиперборейской Паллены народной мудрости, могли быть различные превращения в птиц. Одно такое превращение - самой Царевны Лебеди - уже засвидетельствовано. Оно, правда обратное, то есть птица оборачивается прекрасной женщиной. Нам хорошо известно, однако и прямое волшебство, когда девушки вятичей наряжались лебедицами. Не исключено и применение зелий. Недаром в "Эдде" говорится о том, что ваны искуснее асов в колдовстве. Скифия, Гиперборея - собирательные названия земель. Теперь, кажется, ясно, к какому именно племени принадлежали женщины, окропляющие зельями свое тело и превращающиеся в волшебных птиц (не так ли и злой волшебник стал коршуном?).
      Овидий упоминает одно из удивительных зелий. Это яд. Его название аконит. Оно сейчас хорошо известно. Настойка аконита лучшее средство против раковых заболеваний. Тогда же, во времена Овидия, многие знали, что это ядовитое зелье Медея привезла со скифского побережья. (Не найдется ли, право, в будущем следов другого зелья, того самого, которое помогает превратиться в птицу? Стало ясно, что волшебная сияющая птица - не только миф.)
      * * *
      В 1828 году Пушкин записал стихотворное начало своей сказки почти в том самом виде, в каком она была напечатана. После строк, рассказывающих о желаниях трех девиц, добавлено прозой:
      "Только успела она выговорить сии слова, как дверь (светлицы) отворилась - и царь вошел без доклада - царь имел привычку гулять поздно по городу и подслушивать речи своих подданных. Он с приятной улыбкой подошел к меньшой сестре, взял ее за руку и сказал: "будь же царицею и роди мне царевича"; потом, обратясь к старшей и средней, сказал он: "ты будь у меня при дворе ткачихой, а ты кухаркою". С этими словами, не дав образумиться, царь два раза свистнул; двор наполнился воинами и царедворцами, серебряная карета подъехала к самому крыльцу, царь сел в нее с новою царицею, а своячениц велел везти во дворец - их посадили в телеги и все поскакали".
      Так неожиданно завершились посиделки за пряжей трех сестриц. Стихи примерно соответствуют записи. "В кухне злится повариха, Плачет у станка ткачиха - И завидуют оне Государевой жене". Это уже следствия выполнения их собственных желаний. (Сказка цитируется по изданию: Спб., 1832.)
      Затем - напомним читателю - царь отправился на войну, а две старшие сестрицы подменяют письмо о рождении сына и точно также подменяют ответ царя, напоив гонца. Молодую царицу с сыном посадили в бочку, засмолили и пустили в океан якобы по приказу царя Салтана.
      Волна по просьбе юного царевича Гвидона выносит бочку на берег.
      Остров. Поле. Холм с деревом. Это дуб, к нему подходит царевич и делает первый в своей жизни лук, сломав подходящий сук, согнув его и натянув на него шелковый шнурок от креста. "Тонку тросточку сломил, Стрелкой вострой завострил, И пошел на край долины У моря искать дичины". Что же он видит у моря? На морской зыби бьется лебедь, лебедка, над ней носится коршун - "Тот уж когти распустил, Клюв кровавый навострил... Но как раз стрела запела, В шею коршуна задела..."
      Интересна подробность. Едва царевич подошел к берегу, он услышал будто стон. А потом снова стон - теперь уже злого коршуна, и опять стон этот не птичий. Лебедь молвит, обращаясь к спасителю:
      Ты не лебедь ведь избавил;
      Девицу в живых оставил;
      Ты не коршуна убил,
      Чародея подстрелил.
      Ввек тебя я не забуду...
      Мы лучше представим себе благородный порыв царевича, если узнаем, что такое нападение хищной птицы на лебедя.
      В заметках о путешествии в Россию известный французский писатель Александр Дюма-старший оставил описание соколиной охоты как раз на лебедей.
      "Великолепная стая из дюжины лебедей поднялась лишь в двадцати шагах от нас. В тот же момент сокольничие сняли колпачки и подбросили птиц с подстрекательским криком, как делают доезжачие, спуская собак на белую дичь. В две секунды птицы обратясь в черные атомы относительно их тяжелых и массивных врагов, оказались среди стаи, которая с криками ужаса разлетелась. Соколы, казалось, мгновение колебались; затем каждый из них избрал свою жертву и ожесточился против нее. Два лебедя сразу восприняли опасность и попытались уйти от соколов в высоту, но те, с их длинными остроконечными крыльями, хвостом веером и упругим корпусом, тотчас оказались выше стаи на десять-двенадцать метров и отвесно упали на добычу. Лебеди тогда, похоже, попробовали найти спасение в собственной массе, то есть сложили крылья и стали падать всею тяжестью своего тела. Но инертное падение уступало в скорости падению, усиленному порывом; на середине спуска они были настигнуты соколами, которые прилипли к их шеям. С этой минуты бедные лебеди почувствовали себя обреченными и не пытались больше ни увернуться, ни защититься: один летел, чтобы упасть в степь, другой - в реку. Тот, что упал в реку, использовал это, чтобы отстоять хоть минуту своей жизни; он окунулся, освобождаясь от врага, но сокол, почти брея воду крылом, ждал и всякий раз, когда лебедь показывался на поверхности, когда несчастный перепончатолапый поднимал голову над водой, бил его сильным ударом клюва. Наконец, оглушенный и окровавленный, лебедь вошел в агонию и пытался ударить сокола своим костистым крылом, но тот осмотрительно держался вне досягаемости, пока жертва погибала. Потом он опустился на неподвижное тело, которое плыло по течению, издал триумфальный крик, позволяя течению нести себя на плавучем островке, где он оставался до тех пор, пока два калмыка и сокольничий с лодкой не подобрали мертвого побежденного и полного жизни и гордости победителя. Охотники сразу же в награду за прекрасное поведение дали своим соколам по куску кровоточащего мяса, извлеченного из поясных кожаных мешочков".
      Вернемся к пророческому произведению поэта. Ранним утром царица и царевич увидели город, пожалованный им девицей-лебедем. Белые стены. Церкви. Святые монастыри. Блещут на солнце купола, слышится трезвон. Царевича возглашают князем. Он нарекается: князь Гвидон.
      С этого времени к пристани начинают подходить корабли. Гвидон передает поклоны царю Салтану.
      Гости в путь, а князь Гвидон
      С берега душой печальной
      Провожает бег их дальний;
      Глядь - поверх текучих вод
      Лебедь белая плывет.
      "Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
      Что ты тих, как день ненастный?
      Опечалился чему?"
      Говорит она ему.
      Князь печально отвечает:
      "Грусть-тоска меня съедает,
      Одолела молодца:
      Видеть я б хотел отца".
      Лебедь князю: "Вот в чем горе!
      Ну, послушай, хочешь в море
      Полететь за кораблем?
      Будь же, князь, ты комаром".
      И крылами замахала,
      Воду с шумом расплескала
      И обрызгала его.
      С головы до ног всего.
      Тут же князь превратился в комара, полетел, догнал корабль, попал вскоре во дворец Салтана, увидел своего отца "с грустной думой на лице". Заморские гости передают ему поклон от Гвидона, рассказывают о чуде: внезапном появлении нового города на острове. Царь обещает навестить Гвидона. Начинают свои новые козни ткачиха с поварихой (две старшие сестрицы) и сватья баба Бабариха. Отговаривают царя от плавания, повариха рассказывает о другом чуде: о белке, грызущей золотые орехи с изумрудными ядрами. "Чуду царь Салтан дивится".
      Гвидон мечтает о белке. лебедь помогает ему. Как помогает еще дважды. Чтобы отвлечь внимание от острова, ткачиха рассказывает о тридцати трех богатырях, выходящих из моря. Потом Бабариха говорит о заморской царевне. Слухом земля полнится. Вот что услышали царь и князь:
      За морем царевна есть,
      Что не можно глаз отвесть:
      Днем свет божий затмевает,
      Ночью землю освещает,
      Месяц под косой блестит,
      А во лбу звезда горит.
      А сама-то величава,
      Выплывает будто пава;
      А как речь-то говорит,
      Словно реченька журчит.
      "Это диво, так уж диво", - заканчивает Бабариха свой рассказ.
      События приближаются к кульминации. Опечаленному князю является лебедь. И тот ничего не скрывает, говорит о грусти-тоске, о желании жениться, глядя на добрых людей. Кого же князь имеет на примете? И он отвечает лебеди:
      Говорят царевна есть,
      Что не можно глаз отвесть.
      И почти слово в слово передает ей рассказ многоопытной Бабарихи. (Отметим расхождения. По словам князя царевна выступает, будто пава (вместо "выплывает"). Речь же царевны "сладка". Мечтая о неведомой сказочной деве, Гвидон добавляет это от себя. Так поэт - одним касанием пера - знакомит нас с его состоянием.)
      Выслушаем лебедь. После молчания, подумав, она отвечает:
      Да! Такая есть девица.
      Но жена не рукавица:
      С белой ручки не стряхнешь.
      Да за пояс не заткнешь.
      Услужу тебе советом
      Слушай: обо всем об этом
      Пораздумай ты путем,
      Не раскаяться б потом.
      Ответ лебеди дает князю надежду на исполнение несбыточной, казалось бы мечты. Князь божится, что "готов душой страстной За царевною прекрасной Он пешком идти отсель, Хоть за тридевять земель".
      Лебедь тут, вздохнув глубоко,
      Молвила: "Зачем далеко?
      Знай, близка судьба твоя,
      Ведь царевна эта - я".
      Я пытаюсь пересказать сказку, а меня охватывает трепет.
      Как величайшее откровение принимаю я портрет-описание вечно юной богини. Вот ее увидел воочию молодой князь:
      Тут она, взмахнув крылами,
      Полетела над волнами
      И на берег с высоты
      Опустилася в кусты,
      Встрепенулась, отряхнулась
      И царевной обернулась:
      Месяц под косой блестит,
      А во лбу звезда горит;
      А сама-то величава,
      Выступает будто пава;
      А как речь-то говорит,
      Словно реченька журчит.
      Здесь, в этом поразительном описании, все точно. Оно для меня так же почти священно, как появление самой богини, юной и статной. Ее речь действительно журчит как речка. Она величава. Солнечный камень справа, у ее виска, ярче месяца. Алый рубиновый пятигранник на ее накидке посередине укрытого наполовину чела светится как звезда. Что можно добавить к этому? Таинственно-волшебное свечение других камней, голубых и желтых, - точно прозрачных светлых звезд над ее золотыми сияющими глазами, пленительный рисунок ее лица, ее губ, бровей, восхитительно тонкий и чарующе выпуклый, как роза в луче - но только еще прекрасней.
      * * *
      От первой записи начала сказки прошло три года, прежде чем она была завершена. Это произошло в 1831 году, летом, в Царском Селе, где когда-то юному поэту стала являться муза. Мне кажется, все это время поэт искал главную линию событий, которая так свободно потом соединила все его мысли. Сохранились планы будущих изданий, составленных самим Пушкиным. И вот что интересно: в них сказка названа иначе. Вот эти названия: "Царевна Лебедь", "Царь-девица". Внутренний голос поэта подсказывал ему название, хотя он был, конечно, в неведении, что за образ он создал на этот раз. Странная и непостижимая интуиция привела его к этому.
      Имена Салтана и Гвидона известны в повести о Бове, которая ходила во множестве списков, начиная еще с XVI века, а также в многочисленных лубочных изданиях (их более двухсот). Поэт сознательно стилизует даже название сказки под лубочное издание. Но затем в планах своих отходит от него.
      Сколько бы ни написано было об источниках пушкинской сказки, никто, кажется, еще не назвал других истоков волшебного образа Лебеди, кроме русских преданий и песен. Эти песни, былины и скоморошины собраны еще в восемнадцатом веке Киршей Даниловым в его знаменитом сборнике. Как свидетельствует П.П.Вяземский, это была одна из любимейших книг поэта.
      В былине о Потоке, вошедший в сборник Кирши Данилова, можно найти:
      И увидел белую лебедушку,
      Она через перо была вся золота,
      А головушка у ней увивана красным золотом
      И скатным жемчугом усажена.
      Это описание примерно соответствует образу Богоматери - Царевны Лебеди, когда она является в белом платье с золотом, в короне, украшенной камнями. Далее в былине находим строки, имеющие отношение к пушкинской сказке. Вполне возможно, они помогли поэту выбрать свой вариант:
      А и чуть спустит калену стрелу,
      Провещится ему лебедь белая,
      Авдотьюшка Лиховидьевна:
      "А и ты, Поток, Михайло Иванович,
      Не стреляй ты меня, лебедь белую,
      Не в кое время пригожуся тебе".
      Выходила она на крутой бережок,
      Обернулася душой красной девицей.
      Сюжет Пушкина драматичен, напряжен. Лебедь и коршун. Царевич, отправившийся на первую в своей жизни охоту, ранит коршуна. Лебедь же помогает этого коршуна утопить. Но именно былина помогает проникнуть в творческую лабораторию Пушкина. Остается, в виду важности темы, рассказать о других источниках.
      Весной 1821 года из имения Раевских в Киевской губернии Пушкин перебирается в Кишенев и устраивается там. Всего за десять лет до этого город был еще под властью турок. Только через два с небольшим года поэт будет переведен в шумную и многолюдную Одессу. А пока...