Однако разве не правда, что самое скверное положение - обязательно является начальной точкой улучшения? Если хуже некуда, значит, в дальнейшем может быть только лучше...
      Он почувствовал, что начинает хорошо злиться. Совсем как в далекой уже молодости. И предчувствие возникло какое-то веселое.
      Хотя объективных поводов для него вроде бы и не было.
      Ладно. Хорошо смеется тот, кто начинает первым и кончает последним. Быть посему.
      С такими мыслями он хотел уже войти в барак. Но остановился: внимание его отвлеклось каким-то мельканием в том направлении, где на своей стоянке располагались машины конвоя.
      Он всмотрелся; не понадобилось ноктовизора, чтобы в последних лучах света узнать шоферов. Они покидали поселение, ничуть не скрываясь, наоборот, весело перекликались и пересмеивались.
      "Развлекаться пошли", - безразлично подумал
      Милов. Как проводят свободное время шоферы, его сейчас нимало не интересовало.
      А впрочем...
      И он пошел спать. Ненадолго, правда.
      Глава одиннадцатая
      1
      (50 часов до)
      Милов пробудился в назначенное им самим время - в разгар ночи. Вышел из барака, не скрываясь, в одном белье, шел согнувшись, придерживая руками живот, так что со стороны можно было подумать, что у него схватило живот (явление в Лесном поселении вовсе не редкое) и он спешит в место облегчения. На самом же деле руки его прижимали к животу укрытую под майкой рацию с подсохшими батарейками; Милов надеялся, что хоть ближняя связь у него состоится. Легкой рысцой он проследовал в направлении общественного места, забежал в него - там оказалось пусто, - протрусил до второго входа, в противоположном конце длинного, многоместного храма задумчивости, там осторожно выглянул и выскользнул наружу. Сразу же обогнул сооружение, все еще морщась от тамошней атмосферы. Тут же начинался лес, и он запетлял среди деревьев, пока не нашел в неверном лунном свете местечко, показавшееся ему подходящим. Залег за муравейником - сейчас это было безопасным, шестиногие труженики мирно спали - и включил аппарат.
      Батарейки, конечно, не восстановились так, как ему хотелось бы, однако худо-бедно дышали. С ними и думать было нечего - докричаться до своих, он на это и не рассчитывал. Но Леста, быть может, все-таки откликнется?
      Ему не повезло: хотя было время связи, она его не слышала. Он же ее и не мог услышать: Леста ни в коем случае не должна была вызывать его, а только ждать; но его зов не доходил. Милов пытался докричаться до нее минут десять, потом питание совершенно отказало - аппаратик вырубился. В первое мгновение, когда в телефонах настала тишина, Милов сгоряча чуть не выкинул коробочку, но вовремя опомнился и вернул ее на место, под майку. Снова зашел в дощатое помещение и утопил батарейки в выгребной яме. Связи не было. Но именно сейчас, когда он стал наконец понимать, что ему надо было сделать и чего не нужно, она сделалась совершенно необходимой.
      Медленно возвращаясь в барак, он напряженно думал. И ничего не мог изобрести, кроме одного-единственного варианта. Не очень надежного и достаточно рискованного; однако выбора не оставалось никакого. Если шоферы, уходившие на кобеляж, когда он возвращался вечером в барак, обрели искомое и занялись весельем и любовью с пейзанками - аграрное поселение было, он помнил, километрах в четырех отсюда к западу, - то сейчас в машинах их нет, и появятся водители разве что к общему подъему. Это не означало, конечно, что машины были брошены на произвол судьбы: в Лесном поселении, как и на Базе и даже в Круге, соблюдался порядок и некоторые объекты охранялись: контора, например, продовольственные и вещевые кладовки, а также стоянка конвоя. Однако страх не в кабине коротал время, - машины, скорее всего, были заперты, водители ведь хранили там свое достояние, - но где-то на свежем воздухе. Один охранник, не ожидающий никаких неприятностей, проблемы не составлял. А в первой машине, как Милов прекрасно помнил, был телефон радиотелефон, вернее, аппарат сотовой связи. И у Лесты тоже был телефон, на аппарате был крупно написан белой краской номер, который Милов, однажды увидев, привычно запомнил - так, на всякий случай. Теперь вот случай наступил.
      Он бесшумно подобрался к поляне. Неподвижные трейлеры казались даже громаднее, чем днем.
      Вокруг было тихо и спокойно. Милов ожидал, что охранник будет дремать безмятежно; человек, возможно, так и сделал бы, но технет себе такого нарушения порядка не позволил; он бодрствовал. Милов мысленно выругался. Применить к охраннику силу было несложно, однако это привело бы к возникновению с самого утра каких-то подозрений, беспокойства, которые еще усилятся, когда окажется, что один из водителей исчез - и в такой обстановке занять его место будет очень не просто. Значит, надо было либо проникнуть в машину и разговаривать оттуда при живом и здоровом охраннике и, разумеется, так, чтобы он не заметил и ничего не заподозрил; в стоявшей вокруг тишине это представлялось нереальным. Либо же - последний вариант выключить долдона так, чтобы он этого вообще не почувствовал, а позже, придя в себя, даже не сообразил, что с ним приключалось что-то подобное.
      Как это сделать, Милов знал, но в успехе не был уверен: не в той форме он себя чувствовал, да и не тренировался уже давно. Однако ничего другого не оставалось.
      И все же не менее четверти часа ушло у него на то, чтобы, улегшись под одним из окружавших поляну деревьев, укрывшись в его тени, привести себя в нужное состояние - вобрать в себя максимум энергии извне, из космоса, мобилизовать сознание, сконцентрироваться на том, что предстояло сделать. Работа эта требовала громадного напряжения, и Милов знал, что после нее он завтра весь день будет чувствовать себя, как в тяжком похмелье. Ладно - все равно, другого выхода нет.
      Почувствовав себя готовым, он встал и быстро отыскал глазами часового; тот, устав ходить вокруг машин, стоял теперь, прислонившись к последней из них, то есть ближайшей к Милову. Прикрываясь ею, Милов, скользя бесшумно (он сейчас, пусть и на краткое время, чувствовал себя способным даже в воздух подняться и лететь, лететь), подобрался к охраннику и остановился в шаге от него. Стоило парню обернуться - и он мог бы схватить Милова за горло - для эволюции с оружием ухе не оставалось между ними места, - но он не обернулся, потому что Милов начал уже свое дело, замкнув взгляд на Часовом, внедряясь в его сознание, принося в него расслабленность, покой, желание спать, спать, спать... Мужик оказался крепким; однако слабой стороной технетов, как еще раньше понял Милов, была внушаемость - а иначе они и не были бы технетами. И все же прошло не менее десяти минут, прежде чем застывший в неподвижности часовой стал протяжно зевать, тереть глаза, хотел было двинуться, но уже не в состоянии был, только пошатнулся. Милов шагнул и, поддерживая, позволил технету мягко опуститься на травку.
      Теперь нельзя было терять времени. Милов подбежал к первой машине. Дверца, понятно, была заперта. Однако такие замки отпираются и куском проволоки - если уметь. Милов умел; проволоки у него не было, универсальная отмычка, помогавшая раньше, осталась в сумке в бараке, но была телескопическая антенка рации; пришлось пожертвовать ею - верхним, самым тонким звеном. Замок быстро сдался. Милов скользнул на сиденье. Телефон был там, где ему и полагалось. Чувствуя, как обрывается от волнения сердце, Милов взял трубку. И облегченно перевел дыхание: сигнал был. Он набрал код и номер. Леста должна быть дома. Она должна подойти... Милов как бы вогнал в телефонный сигнал весь остаток своей энергии: подойди, сними трубку!..
      Она подошла, и он, убедившись в том, что это действительно она, и позволив ей, в свою очередь, увериться в том, что именно он вызвал ее, сразу же сказал все, что ей надо было знать и сделать: и насчет пятой машины, что находилась еще в Круге и которую надо было задержать на сутки; и насчет того, чтобы с ней не отправили никакого резервного водителя, в случае если отсюда будут его требовать; и относительно команды, с которой с тренером - ей следовало связаться незамедлительно. Она все поняла и обещала выполнить. Для этого ей надо было немедленно уходить из дому, чтобы на рассвете оказаться снова в Круге. Времени у них совсем не оставалось, и все же они позволили себе еще с минуту поговорить на темы, к делу не относившиеся. Потом он попрощался и осторожно положил трубку на место. Вылез. Захлопнул дверцу, предварительно заблокировав, чтобы кабина вновь оказалась запертой. Тут без некоторого шума, конечно, не обошлось, но часовой еще спал; он должен был проспать еще десять минут, потом встать и нести службу дальше, даже не подозревая о том, что в бодрствовании его возникал перерыв. Самому же Милову сейчас, как никогда, требовалось именно поспать, как можно лучше выспаться - у него оставалось на это целых три часа: чтобы отдохнуть и окончательно продумать действия на предстоящий день.
      2
      (47 часов до)
      К завтрашнему дню вариант у Милова уже созрел. И, чтобы не упустить возможности реализовать его, он с самого утра, до выезда на работу, старался держаться поближе к самому начальнику поселения. Тот казался обеспокоенным, и все знали, почему: все утро по участку искали исчезнувшего шофера, но найти не могли. Непонятно было, что с ним приключилось, однако разобраться помог водитель первой машины, он же старший каравана. У него из кабины, как оказалось, исчезли деньги и еще кое-какие мелочи. Хочешь не хочешь, приходилось предполагать, что исчезнувший водитель просто-напросто обокрал своего коллегу и заблаговременно скрылся. Почему, зачем - никто, понятно, не знал, однако, надо полагать, были у того причины.
      - Ну погоди, встречу я его... - и старший каравана стиснул увесистые кулаки. - А кого же я теперь за руль посажу? - озабоченно подумал он вслух тут же.
      - Да, - посочувствовал начальник поселения, всем обликом своим показывая, что на самом деле проблема эта его ну просто ни на грамм не волнует. - Три машины остались, а нужны-то четыре. Тебя, что ли, он за баранку посадит, тупая твоя морда?
      Говоря это, он смотрел на Милова, и по лицу начальника было совершенно ясно видно, что именно таким он этого технета и считает, а может быть, оценивает и еще ниже, чем позволяет себе сказать вслух. Милов внутренне одобрил начальника: тот показывал недюжинные актерские способности - если учесть, что всего лишь полчаса назад Милов навестил его - перехватил в лесу по дороге от жилья к площадке, где собирались для отправки на работу; перехватил и, представившись, назвав как пароль имя Орланза, предупредил, что в конвое открылась вакансия и что он как раз является кандидатом на ее замещение; делом начальника было - технично вложить эту кандидатуру в сознание старшины конвоя, чтобы тот был уверен, что сам лично пришел к такому решению. Этим единомышленник Орланза сейчас и занимался.
      - Да ладно, - продолжал начальник, утешая конвойщика. - Пришлют же тебе водилу - ну, перекантуешься тут еще денек, а может, два, чем тебе тут не кайф? Лес валить вас не заставляют... - И он засмеялся, как будто удачно сострил. - Товар протухнет, что ли?
      Главный водитель глянул на него весьма недружелюбно.
      - Не дай Бог ему протухнуть... - пробормотал он сквозь зубы.
      - Оштрафуют, однако? - не отставал верховный лесоруб. - На много ли? Не на тысячу же технов! Да и тебе ведь - помнится, ты сам говорил - не сегодня выезжать надо было, ты еще собирался туг постоять до команды...
      - Оштрафуют, - сказал старшина конвоя тяжело, словно язык его устал ворочаться во рту.
      И меня, и тебя, и всех - на сто миль в округе. Сегодня надо бы уехать - понял? - И добавил с таким выражением лица, словно сказанным объяснялась вся сложность положения: - Тут ветер меняется, понял? Раньше, чем думали. Так что мы сразу должны, как только пятая машина подойдет - в путь-дорогу. Ветер - усек?
      - А я и не знал, что ты под парусами ходишь, - сказал начальник поселения и снова захохотал.
      - Не щерись - для зубов вредно, - сказал водила так, что начальник поверил и сразу посерьезнел. - Лучше подумай: у тебя же здесь народу до хрена, не может быть, чтобы среди них ни одного шофера не нашлось. Я сейчас нашим позвоню, если пятая еще не вышла - с нею подошлют замену, а если нет - ты мне приготовь человека.
      - И почему это вы по двое не ездите? Водила, посопев, ответил:
      - А нам лишние ни к чему. Глаза, уши, языки...
      - Ну извини, - сказал начальник, явно стремясь к примирению. - Я вижу, тут и правда дело серьезное. Поискать тебе шофера?.. Ты, тупарь, снова перевел он взгляд на Милова, - может, ты знаешь - из вашей команды кого-нибудь можно за баранку посадить?
      Вот таким образом разговор был подведен к той самой точке, когда Милову не оставалось ничего другого, как ответить:
      - Можно и меня.
      - Тебя? Ты что - водишь? - встрепенулся старшина конвоя.
      - С малых лет.
      - Пойдем, покажешь, - произнес начальствующий шофер, и в его голосе послышалось немалое облегчение, что для технета было не очень-то привычно. - Начальник, этого я забираю. Пока. Дальше видно будет. Отметь номер. Пошли.
      - Постой, постой, - запротестовал начальник лесовиков, как бы оскорбившись за свое поруганное величие. - Как это так - "Этого я забираю"? Ты, что ли, тут главный? Если так, то мне об этом сообщить забыли, ты ух не обессудь. Ты станешь забирать, а лес валить кто будет?
      - Это твои проблемы, - сказал старшина конвоя. - А чтобы тебе не страдать, ты позвони своему начальству на Базу, - может, они тебе на этот счет мозги продуют. Мне же разговаривать некогда.
      И зашагал не оглядываясь, а Милов - за ним, на два шага отставая, соблюдая вежливость. Значит, назначение его можно было считать состоявшимся. Если, конечно, он в ближайшие несколько минут не осрамится, заняв водительское сиденье. Ну и, разумеется, если с пятой колесницей не пришлют шофера из резерва, который там, по соседству с Кругом, наверняка был, хотя и явно небогатый: взяли же они там с ходу этого урку...
      Вспоминать об убитом не хотелось, и Милов призакрыл глаза, стараясь сосредоточиться на предстоящем испытании по водительскому мастерству и умению. Конечно, высокого класса он здесь никак не покажет, однако и конкурс сейчас тут пристойный: всего один человек на место. Шанс имеется. У технетов все делается просто. Это преимущество перед людьми у них, несомненно, есть. Преимущество, если вдуматься, весьма и весьма немалое.
      Старшина конвоя собственноручно распахнул перед ним дверцу машины, чье дно Милов накануне разглядывал снизу, лежа между колесами.
      - Ну-ка, покажи права для порядка... К этому требованию Милов был готов; полученный в ракетной шахте водительский документ был у него наготове.
      Старшина осмотрел карточку весьма внимательно.
      - Ну, - сказал он и, похоже, даже повеселел немного, - у тебя, я вижу, все в порядке. Сколько времени не ездил?
      Милов прикинул:
      - Да с неделю, пожалуй.
      Оно и на самом деле так было. Улетая из Москвы, он в Шереметьево приехал еще на своем драндулете, который сейчас дремал бы там на стоянке, одновременно грабя Милова - удовольствие это теперь стоило недешево, - если бы провожавшие его дружки не пообещали отогнать машину домой.
      - Всего-то? Ну, тогда я тебя и проверять не стану. Влезай, осматривайся. Времени у тебя не так много: сегодня стартуем. Должны сегодня, - уточнил он, словно самого себя убеждая в скором отъезде. Только не обижайся: если пришлют запасного... - Тут он задумался, почесал в затылке: - Хотя, конечно, не сказано еще, какого пришлют... Вот мне в Круге подсунули одного, - у меня водитель заболел...
      - Чего-нибудь такого съел?
      - Ну, съесть не съел... Пришлось оставить, в общем. Так вот, подсунули мне парня - на язык крутой, а водила средненький, ему только на такси баранку крутить. Зато воровать оказался мастак. Оно и лучше, может быть, что исчез, но вот денег жалко - они на дороге не валяются. Ну, разыщу - посмотрим, кто в проигрыше... Ты мне еще одно скажи: а с этой техникой обращаться умеешь?
      Он кивнул на пристроенный в кабине автомат, затем - на лежавший позади, на спальной полке, ручной пулемет.
      - Имею опыт.
      - Ценно. Тогда у меня все. Спроси, если что неясно.
      - Ну что ж, - сказал Милов безразлично. Вставил ключ, повернул. - Бак полный, это хорошо. Так... Вроде бы все нормально, вопросов нет. А что тут - его барахло?
      - Чье же еще. Пользуйся, если что-нибудь нужно.
      То, что было Милову нужно, он уже заметил: рацию. И уж тут с питанием никаких сложностей не должно было возникнуть.
      - Ладно. Если надо будет.
      Старшина мог бы уже уйти, но помедлил, словно бы о чем-то задумавшись.
      - Слушай: а я тебя не встречал раньше? Словно бы не впервые вижу. А ты меня не вспоминаешь? Ты где ездил раньше?
      - Я помню, что ли? - ответил Милов легко: ему, исправному технету, ничего такого помнить и не полагалось, тут он был в своем праве.
      - Ну да, конечно...
      А старшина, выходит, помнил. Но не объяснять же было ему, что Милова он мог заметить - ночью на дороге, когда конвой выезжал из Круга и водители обстреляли кого-то, кто вроде бы пытался то ли остановить их, то ли напасть... Однако зрительная память у него острая. А водители конвоя, выходит, могут позволить себе и обладать нормальной памятью; и в самом деле, привилегии у них немалые.
      Жаль, что пользоваться ими вряд ли удастся долго.
      - Ладно, - сказал старшина перед тем, как удалиться по своим делам. Ночью, вернее всего, спать не придется. Так что используйте время для того, чтобы отдохнуть как следует.
      Он обратился вдруг почему-то на "вы", что было вовсе не обычно для водителя тяжелой машины при общении с подчиненным. Но может быть, это должно было означать лишь, что отныне Милов - свой, а уважение к своим надо было специально подчеркивать. Тоже привилегия.
      - Я ночью выспался, - сказал Милов. - Не ждал, что дела так повернутся.
      - Ну, вам виднее. Тогда посидите в кабине, осмотритесь; машины у нас специальные, что-то, может быть, и не сразу поймете. Тоща до вечера успеете спросить - у меня или у кого-нибудь из коллег, все равно. Обживайтесь, в общем. И свое имущество сразу же перенесите в машину. У нас случается так, что времени на сборы не остается: скомандовали - и через пять минут мы уже на трассе.
      - Так и сделаю, - кивнул Милов с готовностью. Он задумчиво глядел вслед удалявшемуся старшине.
      Ветер, значит, меняется. Меняется ветер...
      3
      (46 часов до)
      Он открыл дверцу, соскочил на землю. А сейчас что за ветер? Откуда и куда?
      Воздух сейчас тек на восток. Минуя посты и таможни.
      Ветер меняется. Надо понимать - завтра ожидается восточный. И он уж установится на достаточно долгое время. Повадки здешних воздушных потоков Милов помнил хорошо.
      "Постой, - сказал он себе. - Все это ты предполагаешь, исходя из того, что переход границы состоится. То есть при хорошем западном ветре. Но ведь ветер-то уже рыскает, он уже явно заходит к северу, и к рассвету может установиться прочный ост. Или норд-ост к осту, на худой конец".
      А это означает отмену операции. Во всяком случае, в таком ее варианте. Или если не отмену, то на худой конец притормаживание ее - впредь до попутного ветра. Выжидание.
      Чтобы успеть до перемены ветра, конвой должен двинуться в путь сегодня. Но, кажется, сделано уже все, что было в миловских силах и возможностях, чтобы колонна сегодня не отправилась. Границу, как правило, переходят ночью. Что до самого Милова - ему именно эта ночь и нужна тихая, спокойная, неподвижная. Ракеты здесь; те четыре ракеты, которых мир недосчитывался все последние годы. Четыре ракеты - и (он глянул на часы) сорок шесть часов времени. Более чем достаточно для того, чтобы он смог выполнить свое домашнее задание. А когда отсчет прекратится - можно будет спокойно поразмыслить и о дальнейших действиях. Тогда времени будет - без пяти минут вечность.
      Размышляя так, Милов неторопливо шагал; конечной целью его был барак, в котором он собирался забрать свою сумку и переселиться на жительство в машину, не дожидаясь конкурента; если даже таковой возникнет (хотя Милов почти уверен был, что не появится никого), то труднее вытеснить человека с уже занятой позиции, чем просто помешать ему овладеть ею. Отойдя от машин, Милов, пользуясь свободой, пошел не по кратчайшему пути, а, наоборот, самым дальним, делая большой крюк. С таким расчетом, чтобы путь его пролег через место вчерашнего поединка. Не потому, чтобы его тянуло туда, как преступника - к месту преступления; подумав так, Милов только усмехнулся. Но затем, чтобы убедиться в том, что тело укрыто от случайного взгляда, а также и выгрести из своей лесной кладовки все, что там еще оставалось, поскольку эти места, как говорила все та же интуиция, он в обозримом будущем покинет уже, скорее всего, навсегда.
      Кроме того, была и другая надобность удлинить путь: Милову лучше всего думалось, когда он мог вот так - неторопливо, безмятежно - шагать, протяжно и глубоко вдыхая сосновый воздух.
      В остающееся время неплохо бы познакомиться с грузом хотя бы той машины, которая отдана в твое распоряжение. Сделать это, не привлекая ничьего внимания. Но до тех пор, пока это не сделано, стоит просчитать какие-то варианты хотя бы теоретически.
      Итак, ты предполагаешь, что цель Базы - продав ракеты, взорвать их на территории России. Правдоподобно? Да. А механизм?
      Тут возможны два варианта: установка с таймером или же управляемая по радио. О радиосигнале говорил и Орланз как о наиболее вероятном способе.
      Искать устройства надо в машинах. И не в кабине, естественно, а на самом грузе.
      "Черт, - подумал Милов, осторожно, хотя и чисто автоматически, посматривая по сторонам, словно кто-то мог, притаившись, заглянуть в его мысли. - Попасть внутрь прицепов не так-то уж просто: шоферам это вряд ли разрешается, и во всяком случае, ключей от прицела я не получил. Ну хорошо, предположим, я туда проник. Если там стоят какие-то простенькие устройства - я, может быть, с грехом пополам еще разберусь. А если хитрые? С подстраховкой, установленные на неизвлекаемость? Да, тут бы пригодился подрывник-специалист. Но здесь мне такого не найти. Значит, нужно, чтобы он ожидал конвой по ту сторону границы - если мы там окажемся. И что-то необходимо придумать, чтобы лишить команду конвоя возможности в приступе отчаяния привести всю кухню в действие, - если им вдруг померещится (или так и получится), что их вместе с грузом берут. И вот уж это придется делать тебе самому, только как именно - пока совершенно непонятно...
      Что нужно? - думал он уже в привычном, лихорадочном темпе, невольно и шаги убыстряя соответственно.
      Связь! Прежде всего - связь. Чтобы граница была наготове. И с подрывниками, и со всеми, кто может понадобиться. Но это - всего лишь на всякий случай: если ветер не переменится или же если База, невзирая на риск, решит все-таки сделать по-своему.
      Итак, ясно: связь с "Востоком" - прежде всего и любой ценой.
      Но еще до - вплотную познакомиться с грузом. И, если повезет, найти и то неприятное устройство, от которого ожидаются все беды. Пусть бы найти, если уж не вывести из строя. Хотя обезвредить эти их средства если и возможно будет, то лишь в последний момент, но никак не сейчас: все машины, все двери, все прицепы наверняка проверят и снаружи, и изнутри, обнюхают со всех сторон перед тем, как тронуться в путь.
      Спокойно, спокойно. Только не бежать. Представь, что ты выступаешь на соревнованиях по спортивной ходьбе, и переход на бег ведет к немедленной дисквалификации и снятию с дистанции. А тебе надо преодолеть ее до самого конца - каким бы он ни оказался".
      4
      (45 часов до)
      Когда возвращаешься куда-то после отсутствия, пусть и не очень продолжительного, хуже всего, - Милов знал это, - предполагать, что там все в полном порядке и тебя не ожидают никакие неприятные сюрпризы. Лучше заранее быть готовым к осложнениям.
      Он так и настроился, приближаясь к стоянке конвоя. И к собственному неудовольствию, увидел, что без сюрпризов не обошлось.
      Сперва ему вообще показалось, что машины конвоя успели куда-то деваться - уехать, например, по назначенному маршруту, несмотря на некомплект шоферов, - и на их место прикатили какие-то другие. Такой вариант был совершенно немыслимым, тем не менее в первое мгновение Милов именно так и подумал.
      Потому что изменилось все, что в первую очередь воспринимает взгляд, как отличительные черты хотя бы того же автомобиля с прицепом: цвет, надписи, рисунки, эмблемы, номера...
      Теперь все трейлеры, при первом знакомстве Милова с ними своим обликом даже не говорившие, а громко кричавшие о своей европейской принадлежности, сейчас, словно переодевшись с ног до головы, убедительно утверждали свое российское происхождение. Номера, названия фирм, рекламные надписи, - одним словом, все на свете.
      Сейчас, появись этот караван на любой российской дороге, он не задержал бы на себе ни единого подозрительного взгляда, не привлек чрезмерного внимания.
      "Вот как, - подумал Милов. - Не зря поработали маляры-художники. Все очень точно. Конечно, чуть-чуть слишком свеженькими выглядят все прицепы; однако после часа езды по пыльной дороге они приобретут требуемый облик, а возиться, смывать пыль на границе никто не станет. Номера ясно видны больше ничего и не требуется. И документы наверняка сделаны как полагается.
      Итак, полная смена антуража. Ну, а в остальном - что изменилось?"
      Милов приблизился к конвою, не замедляя шага. И тут с радостью убедился, что там по-прежнему царят мир и спокойствие. Благодать.
      Водителей все еще не было видно. Впрочем, проходя мимо машин, Милов услышал мощный храп, доносившийся из одной кабины; значит, самое малое один шоферюга физически присутствовал, однако будить его Милов вовсе не собирался.
      Свою - теперь уже свою - машину он оглядел особенно внимательно. Сейчас она хорошо заслоняла его от других, но все равно следовало остерегаться случайного взгляда из леса. И уж если что-то предпринимать, то быстро и наверняка.
      Например - вскрыть фургон, чтобы утолить свое любопытство и выяснить, что же они в конце концов повезут. Пока что его предположения о грузе все еще оставались только гипотезой.
      На случай, если кто-то невидимый все же контролировал сейчас его действия, Милов, откровенно удивляясь совершившемуся преображению, покачал головой, сплюнул. Потом подошел к кабине, отомкнул дверцу, влез, уселся на свое место, посидел. Зря играл? Пусть, однако в таких случаях всегда лучше пересолить, чем недосолить, этим правилом он руководствовался всегда. Секундная стрелка дважды обежала круг; тогда Милов наконец спустился. Постоял, прислонившись спиной к высокой ступеньке, глазея по сторонам: вполне вероятным могло показаться, что водитель, не успокаиваясь, все еще просто любопытствует; однако Милов вовремя вспомнил, что технеты любопытством как раз не отличаются, что они, в общем, безразлично относятся к окружающей среде - и перестал любоваться, а стал медленно обходить машину, как бы в заботе о вверенном ему механизме. Постучал по каждому из трех задних левых - наружных - колес, потом так же неспешно зашел в тыл машины, чтобы проверить - в порядке ли дверь и хорошо ли различим номер. В руке Милов держал тряпку, безмолвно свидетельствовавшую о благородстве его намерений.
      Дверь - двухстворчатая, металлическая, как и весь трейлер, надежная была, к сожалению, в полном порядке: заперта и даже опломбирована. Так оно и было с самого начала, и немалый интерес представляло - чья же это пломба, кто не убоялся взять на себя ответственность за контрабандный груз. Но до сих пор познакомиться с висячим металлическим кружком не удавалось - хотя бы потому, что остальные шоферы к пломбам не прикасались, а значит, и ему не следовало; Но, быть может, это последняя возможность? Был смысл рискнуть, проявить чрезмерное, может быть, усердие. Ни в коем случае не воровато, украдкой, а напротив - смело, открыто, у всех на глазах, действовать так, как присуще человеку, не сознающему, что он совершает что-то запретное.
      Милов залез на ступеньку задней лесенки. Левую ладонь завел под пломбу, в правой держал тряпку - и начал усердно начищать пломбу, в дороге успевшую изрядно запылиться, - а маляры, преображая машину, пломбу, понятное дело, красить не стали. Пришлось поплевать на тряпку, чтобы добиться успеха. И вот не сразу, но какие-то знаки начали проступать на пломбе. Буквы? Да нет, черт бы взял. Вроде бы что-то другое... Ну-ка, ну-ка... Нет, все-таки, это надпись. Только не латинскими буквами. И уж естественно - не кириллицей. Арабские письмена. Среди великого множества вещей, в которых Милов не разбирался, была и арабская письменность. Так что можно было лишь отметить факт: пломба принадлежала, скорее всего, покупателям. Очень интересно...
      Ну что же, и на том спасибо. Больше нечего торчать тут. Для правдоподобности обойдем машину с другой стороны...
      Ему не пришлось даже делать этого: соскочив со ступеньки, он оказался лицом к лицу со своим начальством. Тот стоял неподвижно, правая рука была за бортом куртки, там внутри, под левой рукой, нечто оттопыривалось нетрудно было угадать что.
      Будь Милов человеком, он улыбнулся бы старшине конвоя - ну просто так, чтобы показать, что настроен вполне мирно и никаких противных замыслов не лелеет. Однако Милов был сейчас технетом и никак этого не забывал. Поэтому он лишь глянул на своего шефа - стеклянно, равнодушно, как на пустое место. Начальник кивнул ему.
      - А, это вы, - сказал он спокойно. - А я подумал: кто это так любопытствует... Все в порядке?
      - В полном. Не прибыл... этот, кого вы хотели вместо меня?
      - Нет, - хмуро ответил старшина водителей. - И машина пятая еще не вышла. Что-то там у них не ладится.
      - А без нее разве нельзя? Так уж она нужна?
      - Вы чем занимаетесь?
      - Да вот... Проверить, вытереть...
      - Сходите, принесите ведро воды - мойки тут нет, а диски у вас посмотрите какие. Не делает чести. У вас своей работы хватает - так что не лезьте в чужую, не то надорветесь.
      Он кивнул и пошел - не в свою машину, а по направлению к конторе. Милов поглядел ему вслед. Да, остерегаться нужно, безусловно. И все же...
      Он отцепил ведро, из ближайшего колодца принес воды, вымыл диски колес было много, и времени на эту работу ушел целый вагон. Закончив, разогнулся, потер спину. Никого не было видно, никто не мог оценить его рвение. Тогда он снова двинулся к задку машины.