Он, против обыкновения, даже выругался вслух. Угораздило же. В последний момент...
      2
      (70 часов до)
      "Интересно, - ухитрился Милов еще подумать, хотя времени на размышления совершенно уже не оставалось, - как у них там сейчас насчет помолиться за меня? Помнится, мистер Хоксуорт обещал эту форму помощи совершенно серьезно. Кажется, только на нее и можно надеяться... Помолиться, чтобы мне удалось невредимым преодолеть эти вот несколько метров. При моем невезении..."
      Дальше как-то не думалось. Милов опустился на землю и, кряхтя, принялся ощупывать левую лодыжку. "Да, воистину, везет так везет. Если здесь есть хоть одна яма, она обязательно будет моей. Надо надеяться, не перелом. Иначе будет очень плохо. Иначе можно останавливать часы и пристойно улыбаться, поздравляя довольного победителя. Детский мат в три хода... Нет, не перелом, к счастью. Не вывих даже. Просто ушиб, надо полагать. Но больно. Я бы сказал даже - очень больно. С такой ногой далеко не ускачешь. Это - одна беда. А вторая, и, может быть, даже горшая, в том, что хорошо, на совесть прилаженный контейнер - накладная икра со всякой полезной всячиной - от удара деформировался и теперь отставал от ноги, грозя тут же рассеять все свое содержимое. Этого только не хватало, черти бы тебя любили..."
      Теряя последние секунды, пришлось совсем оторвать накладку и вместе с начинкой засунуть в сумку. Проверять, что там уцелело, а что пострадало, сейчас не приходилось, не до того было. Как и возиться со вторым контейнером, уцелевшим; надо было убираться с поверхности земли быстрее, чем делает это потревоженный крот. Если это даже не тот бугорок, на который ты рассчитывал, каким он тебе показался, если поиски еще впереди - все равно, надо уползать. Но, кстати...
      Он внимательно посмотрел на роковое для него место и понял. Он не заметил помехи потому, что сверху эта неглубокая вроде бы ямка рядом с бугром, на который он в тот миг только и глядел, была прикрыта нижней широкой лапой елочки, что росла вплотную. Вот сама собой и получилась пакостная ловушка. Непроизвольная, природная ловушка. А вовсе не устроенная, чтобы доставить ему неприятности.
      Он подтянул колкую лапу поближе к себе, тем самым открывая ямку. Бросил на углубление беглый взгляд. Оно имело форму достаточно широкого полумесяца, вогнутая часть которого ограничивалась кромкой круглого холмика. В углублении угадывался лаз, уводивший куда-то под пригорок, в темноту. Кажется, это и было то самое, что он искал.
      - Прелестно, - пробормотал Милов. - Как писали в старину, судьба была благосклонна к нему. В данном случае - ко мне. Вожделенная спасительная берлога - или не берлога, а просто старая, добрая стартовая позиция - quod erat demonstrandum, что и требовалось доказать. Она, бывшая стартовая позиция. Сейчас она может носить другое имя - дыра, берлога или разрытая могила - но это укрытие. Могила? Надеюсь, не моя; во всяком случае, таблички с моим именем никто не позаботился установить. Может, отложили на вечер? Ладно, увидим. Сейчас давай-ка в темпе. Залезай. Заползать надо ногами вперед; о'кей, так и полезем. Это вовсе, я горячо надеюсь, еще не тот случай, когда ногами вперед выносят..
      Но сперва он пропихнул в найденный лаз сумку, и только после этого двинулся, подталкивая ее ногой и держа длинный плечевой ремень в руке. Он протиснулся примерно на метр, когда ремень напрягся и
      Милов понял, что сумка повисла. Как видно, под бугром ход круто уходил вниз, может быть даже - по вертикали. Значит, не нора. Значит, нашел все-таки то, что искал. Норы или лесные могилы обычно не бетонируют, а тут, похоже... Но в таком случае следовало быть еще более осторожным. Потому что тут ведь и сюрпризик могли оставить - специально для таких вот, как он, незваных гостей, непрошеных посетителей.
      Отталкиваясь от земли локтями, свободной рукой он придержал ветку, надломленную им при падении, а когда оказался внутри - надвинул лапу на углубление, в котором начинался лаз, таким образом скрывая его от взгляда извне. Ноги его уже висели над пустотой. Лаз был тесным, повернуться, чтобы увидеть, что находится там, позади, не удавалось, однако он и так уже представлял себе это, кажется, достаточно ясно. Теперь он продвигался совсем медленно, колени его, а затем и бедра опирались уже не на мягкую землю, но на твердую, упрямую поверхность, это и вправду был бетон. Когда колени ощутили пустоту, Милов остановился, с немалыми усилиями перевернулся на спину и, позволив ногам согнуться в коленях, попытался нащупать ими опору. Нашарил нечто. Несколько секунд ушло на то, чтобы сообразить - что же там такое. Поняв, он удовлетворенно усмехнулся. Прежде чем двинуться дальше, прислушался. Собственное дыхание мешало ему. Милов перестал дышать. Наверху все нарастал шум, означавший, что цепь, прочесывавшая лес, была почти рядом. Хорошо, если никто из тех не обратит внимания на пригорок, на его слишком правильную для природной форму, не догадается приподнять еловый сук... Конечно, здесь куда сподручнее держать оборону, чем наверху, но все равно результат схватки можно будет предсказать заранее со стопроцентной вероятностью. Так что нужно торопиться, отползти подальше от входа.
      Подальше - означало вниз. Милов не без труда подтянул к себе сумку: теперь ее следовало использовать в качестве якоря, чтобы не соскользнуть вниз по бетону, потому что держаться тут было вроде бы не за что. "Нет, подумал он, - неверно: тут должно быть, за что держаться, ведь люди, строившие эту позицию, должны были спускаться вниз, хотя бы время от времени. Ну-ка, пошарим, как следует... Да, работы тут не завершились, их прервали даже не на половине, а раньше - хотя может быть и другой вариант: позиция была готовой и даже обжитой, но, когда она опустела, туземцы понемногу растаскали все, что только можно было унести; повсеместная туземная привычка - тащить все, что плохо лежит и не очень надежно охраняется, независимо от того, нужно это тебе сейчас или, быть может, никогда в жизни не пригодится ни на что - все равно, если даже будет просто валяться, пусть лучше валяется у меня во дворе, чем где-нибудь еще. В хозяйстве же, как известно из классики, и веревочка пригодится. Вот и растащили, оставив только то, что уж никак не унести было: бетонную облицовку (металл и керамику, конечно же, ободрали) да вбетонированный скобтрап, а табельный, хромированный, надо искать по окрестным населенным пунктам - если кому-нибудь придет в голову его искать... Приходилось тебе видывать такие сооружения и в готовом вице, и даже с полной начинкой, так что можем без затруднений определить: нет тут больше специальной облицовки, выносящей высочайшие температуры, смотровой кольцевидной площадки, с которой открывается доступ к различным устройствам этой самой начинки, ни ведущего к этой площадке того самого стального трапа... Но ведь спускались сюда люди! И скобтрап наверняка сохранился. Только не раскисать раньше времени!"
      И действительно, ему удалось нащупать нечто вроде поручня - за него следовало держаться правой рукой, смещаясь вниз. Он снова перевернулся на живот и медленно пополз. Теперь ноги висели в воздухе целиком; он согнул их в коленях и ступнями нащупал потолок или как еще было его назвать. Еще несколько движений - и стало наконец возможным выгнуться в поясе, а следующим усилием - нащупать здоровой ногой верхнюю ступеньку - начало скобтрапа, уводившего вниз по отвесной вогнутой стене. Значит, где-то по соседству должны быть и направляющие...
      Милов отыскал и направляющие. Все было на своих местах, за исключением украденного. Но уж что с воза упало... И главным из украденного была вовсе не облицовка и не трап. Основная Начинка исчезла. К счастью. Потому что, будь она здесь, в лес и вовсе войти было бы нельзя, тут одних минных полей хватило бы на небольшую войну...
      "Что же - поползем вниз? Не надо торопиться, - остановил он сам себя. - Подумаем: если они все-таки обнаружат лаз, что помещает им проверить - не скрывается ли кто-нибудь под этим самым бугорком? Они наверняка захотят убедиться... И, безусловно, найдут трап не менее успешно, чем это удалось мне. И кто-нибудь полезет вниз. Или просто швырнет сверху связку гранат - и прощай, Макар, ноги озябли. Надо, чтобы этого не произошло. С трапом ничего не поделать, он так и останется на своем месте: скобы намертво вцементированы в стенку Колодца. Однако хозяйство это - не из тех, на которых красуется вывеска с приятной надписью: "Добро пожаловать!" Наоборот. И оно обязательно должно иметь какую-то крышку, заслонку, что ли, - иначе шахта и то, чему полагалось в ней быть, оказалась бы открытой для всех стихий, да и не только для них. Нет, не крышка всей позиции - та самая, что выгладит снаружи безобидным бугорком с такой трогательной елочкой; нет, эта крышка могла сдвигаться только мотором. А легкая заслонка, с которой справлялся один человек..."
      Стоя на скобе, опираясь, по сути, на одну работоспособную ногу (вторая давала о себе знать все более ощутимо, но пока что он старался к ней не прислушиваться) и придерживаясь левой рукой за верхнюю скобу, Милов правой принялся шарить вокруг.
      Тщетно. Потом хмыкнул, вспомнив, что в сумке у него благополучно лежит фонарь. "Совсем растерялся, мальчик, - стыдно, стыдно!" Достал. Зажег, и сразу все стало ясным. Заслонка, восстанавливавшая герметичность колодца, находилась сбоку, и именно к ней был приварен поручень, за который Милов держался, начиная спуск. Поручнем этим и следовало орудовать, чтобы повернуть толстую заслонку на шарнирах и перекрыть вход.
      Поднявшись на две скобы, он ухватился за выгнутую металлическую трубу, горячо надеясь, что шарниры не приржавели. Но, видимо, тут не тот металл был, чтобы ржавчина могла хоть когда-нибудь за него зацепиться.
      Да, в принципе это было очень надежное место, такое, в каком можно просидеть, пока наверху все не успокоится совершенно, и власти приграничного района почтут все мыслимые меры принятыми, а положение благополучным и не вызывающим ровно никаких опасений. Плохо только, что успокаиваться все будет, надо полагать, достаточно долго, а дело, из-за которого он тут оказался, должно делаться в темпе.
      Милов медленно спускался. Луч фонаря, направленный теперь вниз, вытаскивал из тьмы одну скобу за другой, и начинало уже казаться, что пути этому не будет конца, что бетонный цилиндр ведет в самую преисподнюю, к центру Земли, никак не ближе. Ми-лову стало серьезно представляться, что спуск наверняка продолжается целые часы, если не сутки, что от поверхности земли с ее небесами, деревьями, птичьим гамом и чистым воздухом его отделяют очень многие километры. Об этом, похоже, свидетельствовал и воздух - он становился все более тяжелым, и в нем возник и все усиливался тяжелый смрад, о котором пока было понятно лишь, что он был отвратительным. Мертвым. "Жаль, - подумал Милов, - если бы не вонь и запустение, если бы то хозяйство оставалось здесь, насколько все оказалось бы легче, проще, результативнее... Но думать об этом означало - мечтать о несбыточном".
      Еще скоба открылась внизу и еще одна... Руки успели основательно устать, но еще хуже приходилось ногам - и той, которая в основном принимала на себя тяжесть его тела и сумки, и второй, болевшей все более бесстыдно. Но все же когда-то дорога эта должна была кончиться; надежда на ее благополучное завершение оставалась сейчас единственным, что еще позволяло Милову владеть собой.
      И наконец в каком-то из будущих столетий он увидел внизу вместо очередной железной загогулины серое в свете фонарика дно. Не удержавшись на последней скобе нога проскользнула, - он не то неудачно спрыгнул, не то просто упал, но, к счастью, падать было уже, по сути дела, некуда.
      3
      (69 часов до)
      Серые стены окружали его, под ногами был серый пол - все было серым, потому что единственным, что попадало сюда во все последние годы, была пыль; веселая жизнь пошла, устало подумал он, медленно обводя световым конусом помещение, во владение которым вступил. Вступил, потому что не было никого, кто захотел бы оспаривать у него это право.
      Или все-таки был некто?
      Милов резко повернулся, потому что в помещении явственно прозвучал пусть и негромкий, но несомненно посторонний звук. И донесся он не сверху (что было бы неприятно, но естественно), а раздался здесь, внизу, почти рядом, за спиной.
      Забыв на мгновение о вышедшей из-под контроля ноге, Милов привычно метнулся в сторону, рука скользнула под куртку - туда, где сейчас ничего не было. Нога тут же отомстила, но он только зашипел от боли - сейчас думать приходилось не о ноге. Звук повторился, а луч света выявил наконец и его источник.
      На дне шахты, чуть в стороне от трапа, на полу валялось какое-то тряпье - похоже, обтирочные концы, сохранившиеся с давних времен. А на этом тряпье лежал кто-то, отвернувший лицо от яркого света. Он простонал еще раз, приглушенно и коротко.
      Милов стоял неподвижно, наблюдая, не начнет ли лежащий медленно менять позу, готовясь к прыжку: из такого положения, как сейчас, не то что прыгнуть, но и быстро встать было просто невозможно. "Впрочем, - подумал Милов тут же, - если бы лежащий тут человек замышлял что-то подобное, ему хватило бы с лихвой времени, чтобы приготовиться - того времени, пока я, скоба за скобой, одолевал спуск, любезно освещая себя собственным фонариком. Человек этого не сделал - значит... Хотя скорее не человек технет. Откуда здесь взяться человеку? Только из команды. Однако этот одет по-технетски, ничего похожего на пестрые масккомбинезоны спутников Милова по авиарейсу".
      Медленно, осторожно Милов шагнул поближе к убогой постели, продолжая держать лежащего в свете фонарика.
      - Кто вы? - спросил он, стараясь, чтобы голос звучал не просто естественно, но и уверенно. Лежавший забормотал невразумительно.
      - Вы можете говорить громче? На этот раз слова удалось разобрать.
      - Дайте пить...
      - Сейчас посмотрю.
      Смотреть, собственно, было нечего: у Милова в сумке пряталась пластиковая фляжка с раствором, утолявшим жажду и снимавшим усталость. Среди разных полезных вещей, какими снабдил его Орланз, была и такая. Он колебался лишь мгновение: кем бы ни был лежавший перед ним, но ему сейчас это питье было нужнее, а воды в шахте, естественно, не было - ее здесь в свое время боялись больше, чем огня. Милов достал фляжку, содержавшую литр питья, налил стограммовый колпачок, прикрывавший пробку.
      - Пейте медленно, сперва прополощите рот, потом проглотите.
      Лежавший с усилием приподнялся на локте, медленно повернулся к Милову; волна сильного запаха ударила по ноздрям. "Вот оно что!.." Рука лежавшего тряслась от слабости; он принял колпачок в длинные пальцы и тихо-тихо, чтобы не расплескать, поднес ко рту. Губы его были воспалены. Он медленно выцедил жидкость, рука сникла, колпачок вывалился из пальцев, сухо щелкнул, упав на бетон. Милов ногой отодвинул его подальше, отошел сам, сильно хромая, поднял, привинтил на место. Лежавший хрипло дышал, глядя вверх, в черноту шахты.
      - Кто вы? - повторил Милов. - Почему вы здесь? Зачем?
      - Кто вы сами? - Лежавший произносил слова с перерывами, каждый раз заново собираясь с силами.
      Милов предпочел не отвечать. В конце концов, все же хозяином положения был он: у него не в порядке была только нога, а у этого, похоже, все подряд.
      - Что вы здесь делаете? - спросил он голосом, каким обычно пользуются имеющие право спрашивать.
      Лежавший попытался усмехнуться:
      - Дорабатываю ресурс. Превращаюсь в сырье. Утешаюсь тем, что мои детали им не достанутся: пока меня найдут, они успеют сгнить.
      Это было похоже на правду - если говорила машина, а не человек.
      - Вы больны?
      - Поврежден.
      - В чем повреждение? Куда вас... повредили? Медленным движением руки лежавший показал, куда: в живот, в нижнюю его часть. Запах. Да, запах...
      - Могу я посмотреть?
      - Вы... понимаете в этом? Вы реме?
      - Разбираюсь - более или менее....
      Милов начал осторожно снимать тряпки, прикрывавшие рану; даже и тут, у них, рана остается раной, подумал он, изо всех сил стараясь сдержать тошноту, одолевавшую его от невыносимого и все усиливающегося смрада. Технет смотрел на него, чуть усмехаясь; впрочем, усмешка сменилась гримасой боли, когда нижний слой тряпок пришлось отрывать, а смочить их было нечем. Тело технета вокруг раны почернело, и, даже не будучи медиком, можно было без всякого риска утверждать, что для любой помощи было уже слишком поздно.
      - Вы давно здесь?
      - Какое сегодня число?
      - Двадцать третье июля.
      - А началось двадцатого... Выходит, три дня.
      - Вы... участвовали в столкновении? Вместо ответа технет спросил:
      - Что сейчас наверху? Милов пожал плечами:
      - День. Хорошая погода.
      - Я не об этом. Все тихо?
      Давать информацию никогда не следует без нужды.
      - Умеренный ветер, скорее ветерок. Теплый.
      - Откуда вы взялись такой - ничего не понимающий? Комик.
      - Не все ли равно?
      - Вы не здешний. Хотя говорите свободно. Как перешли границу? Где? Вам известно, где окно?
      Интересно. Уже интересно. Похоже, это кто-то из людей, замешанных в одну из предстоящих, взаимно противоположных операций.
      - Это ваши предположения. Почему я должен быть обязательно из-за границы? Здесь я вообще очутился нечаянно: несчастный случай.
      - Перестаньте валять дурака. У вас, может быть, есть на болтовню время, у меня - нет. У меня остался - хорошо, если час. Слушайте... Осветите-ка себе лицо как следует. Да не стесняйтесь: вы же понимаете, что я уже безопасен для кого бы то ни было.
      Секунду помедлив, Милов направил луч фонарика на себя, жмуря глаза от света, но не закрывая их совсем: нельзя было выпускать лежавшего из-под наблюдения. Вскочить, даже из последних сил, - секундное дело, а под ним может находиться оружие. Да и вскакивать не обязательно - выпростать руку с пистолетом...
      - Да, точно, это вы. Я...
      Лежащий остро, надрывно закашлялся, тонкая струйка (крови?) поползла изо рта. Милов воспользовался паузой, чтобы сказать:
      - Это все - ваши догадки, не более. Насчет меня, я имею в виду.
      Раненый перевел дыхание.
      - Помолчите, - пробормотал он едва различимо. - Нет смысла ломать комедию. Я вас видел раньше...
      - Сомневаюсь. Вы нигде не могли меня видеть.
      - Внизу. У старика. Я знаю о вас то, что мне следует знать. Следовало... Я тоже работаю у старика. Работал - теперь уже...
      - Почему же вы здесь? - Милов сам понимал, что вопрос глуп, но он и задал его только, чтобы выиграть время.
      - Вы прекрасно понимаете. Мне не повезло, хотел сократить путь и угодил в самую схватку. Получил пулю в живот. Похоже, знаете, такую придурковатую, из тех, что кувыркаются и делают из кишок стружку. Но хватило сил заползти сюда...
      Технет умолк, слышалось только хриплое, частое-частое - словно наперегонки - дыхание. Хотя у них это называлось как-то иначе.
      "Кажется, это гангрена, - думал Милов, - во всяком случае, так определили бы у людей. Вырубился. Или, по-человечески, - лишился сознания. Забылся. Надо надеяться, еще придет в себя. Но, пожалуй, это его состояние можно использовать, чтобы порыться в его имуществе; ничто не говорит о человеке так много, как те немногие вещи, что он держит при себе даже в самые нелегкие минуты".
      Думая так, Милов имел в виду сумку, что лежала у раненого под головой. Обычная сумка, весьма похожая на ту, с какой сам он прибыл на этот своеобразный курорт. Но багаж в ней был не обязательно таким же самым. Так что ознакомиться с багажом невольного сокамерника был прямой расчет.
      Но прежде следовало заняться самим собой, восстановить некоторое соответствие и симметрию. Это он и сделал в первую очередь: не без труда и даже испытывая боль, Милов отодрал от левой ноги второй контейнер, содержимое переместил в свою сумку, оболочку же, с заметно проступавшим рисунком вен, волосами, какими у него с годами ноги изрядно обросли, хотел было поджечь, но тут и так дышать было нечем, и он сунул ее туда же, в сумку - чтобы потом избавиться на воле, если приведется, конечно, выбраться отсюда. Только закончив эту операцию, он занялся соседом.
      Милов подошел к раненому вплотную. Задерживая дыхание - гнилостный запах бил в ноздри, буквально валил с ног, - осторожно, поддерживая голову лежавшего, вынул сумку и поспешно отступил. Она оказалась неожиданно увесистой.
      Милов вздохнул; поискал, посвечивая фонариком, на полу местечко почище, не нашел и усмехнулся: после преодоления узкого лаза он мог бы и не привередничать по части чистоты... Он выбрал пятачок подальше от умиравшего, чтобы не так донимала вонь - совершенно уже непереносимая, если подходить с общепринятыми представлениями. Однако на такие предрассудки Милов сейчас права не имел: нарушая законы страны, он не мог рассчитывать на нормальное отношение к нему чего бы то ни было здесь - даже и самой природы. Так что приходилось мириться со всем тем, что было, - и с запахом в том числе.
      Он кое-как устроился на грязном полу. И принялся исследовать содержимое сумки.
      Прежде всего он вытащил оружие. Маленький автомат, какой можно спрятать под курткой или пиджаком. Повертел его в свете установленного на полу фонарика. И покрутил головой, подняв в изумлении брови, - хотя и давно отвык удивляться чему-либо: это была последняя модель, секретная, какая только должна была поступить на вооружение российских десантников и рейнджеров. Российская модель. Каким-то непостижимым образом оказавшаяся здесь, в Технеции, бывшей Каспарии.
      "Очень интересно... - подумал он. - Как это попало сюда? У старика такие связи? Там, у нас? И подобные вещички попадают в эти края через то самое окошко в границе? Вообще, для дела - пусть и не именно для этого было бы весьма полезно окошко это найти и обозначить; пусть этот груз через него и не пройдет, но мы на этой чертовой контрабанде теряем страшно подумать сколько. Ах, Орланз ты, Орланз! А может быть, он получил это, так сказать, официально? Не исключено, что Орланз - тот самый ласковый теленок, что двух маток сосет. И российскую. Придется поломать над этой проблемкой голову - когда найдется время... Так или иначе, вещица из сумки сейчас весьма полезна. Все-таки совершенно иначе чувствует себя человек, когда он вооружен".
      Он бережно положил автомат рядом и вернулся к сумке. Что тут? Немного съестного: пара засохших бутербродов с салом. Ладно, иметь их полезно, однако о владельце они ничего не скажут. А вот это, в пленке, перетянутое резинкой? Ага: документы. Вот это уже приятно...
      Милов развернул пакетик и стал не спеша просматривать. Собственно, документов было мало. Технетский знак; эта штука заменяла тут паспорт. А это что за карточка? О, водительская? Для всех видов автомобиля и на мотоцикл к тому же. Международные права, вот что это. Конечно, каждый технет уже по определению умеет водить машину, но высокого класса достигают лишь отдельные; этот - один из них. Весьма интересно... Ну, а еще чем сумка его порадует?
      Преодолев некую неловкость, Милов стал поочередно вынимать один предмет за другим; бегло оглядывая, клал на пол. Там было белье, две пары, не новое, но чистое, стираное; тяжелые башмаки - видимо, запасные; несколько каких-то бумажек (подробно разглядеть их сейчас не было времени, Милов успел увидеть только, что среди них было письмо в изрядно уже потершемся конверте); тяжелый пластиковый футляр - Милов с надеждой раскрыл его, но тут же разочаровался: вместо ожидаемого пистолета (даже при наличии автомата он не был бы лишним) или хотя бы хорошего запаса патронов, он увидел всего-навсего несколько слесарных инструментов. Была там пара книжек, судя по обложкам - детективов; нашлись в сумке небогатые туалетные принадлежности, еще какие-то мелочи, не привлекшие к себе внимания. Одним словом, кроме оружия - совершенно ничего такого, что помогло бы Милову сейчас выпутаться из неприятностей, нависавших над ним все ниже.
      Он аккуратно переложил все к себе, стопроцентно уверенный, что владельцу содержание сумки вряд ли уже когда-либо понадобится, а вот ему, Милову, - как знать. "Хотя, - прикинул он, - тащить такого бегемота, да еще при нынешней хромоте, вовсе не будет развлечением на лоне природы. Любишь кататься (за границу), - внутренне усмехаясь, подумал Милов, - люби и сумочки таскать, отнюдь не дамские..."
      Закончив с инвентаризацией и присвоением чужого имущества, он позволил себе немного поразмыслить о житье-бытье.
      Давай-ка сопоставим те немногие факты, что теперь известны. Как сказал сам раненый, он работает у старика. Он - классный водитель. И оказывается в этой яме. По его словам - хотел срезать уголок... Куда он направлялся? Если предположить, что туда же, куда держит путь и сам Милов? В таком случае очень возможно, что именно он и есть тот водитель, с чьей помощью Милову предстояло попасть в конвой и в паре с которым работать там.
      "Надо надеяться, что он еще очнется. Все равно - придется ждать, пока не возникнет уверенности, что облава ушла достаточно далеко, а лучше погрузилась на машины и убыла к месту постоянного расположения. Что же переведем дыхание и подумаем, как действовать дальше... Если этот раненый действительно тот самый водитель, который должен был проникнуть в конвой, то, похоже, вся операция идет насмарку. И ежу ясно: если он не возьмет меня в машину, когда конвой пойдет к границе, то мне окна не найти и за неделю, и за месяц - если бы я даже располагал этой самой неделей, не говоря уже о месяце, а у меня осталось... осталось уже меньше трех суток всего. А если я не отыщу окна, мне нечего будет сообщить людям. Но если даже граница закроется (хотя и не верится в такую возможность), без своего человека в конвое не удастся получить контроль над машинами и грузом... Да, ничего нельзя было придумать хуже, чем выход из строя этого человека - или технета, работающего на Орланза, черт его разберет, кто он на самом деле... И возникла целая куча поводов для размышлений. Возможно, у старика в операции заняты и еще какие-то люди - там, на переднем, так сказать, крае, - но я их не знаю, и выходит, что рассчитывать можно только на самого себя. Черт, даже совета спросить не у кого - не у себя же самого, в самом деле... И тем не менее придется советоваться с собственной персоной - и обязательно что-нибудь придумать, иначе..."
      4
      (68 часов до)
      Однако вместо составления плана на ближайшее время (что было бы вполне естественно) он почему-то углубился в воспоминания; хотя, может быть, это и являлось сейчас самым полезным. Постарался сосредоточиться, невзирая на боль в ноге - или, может быть, благодаря ей.
      Он стал вспоминать о самом приятном из всего, что приходилось ему переживать за все дни - после второго звонка, прозвучавшего тогда в Москве. А именно: о встрече с Евой - встреча эта состоялась после того, как Милов категорически заявил, что в противном случае он ни о чем больше разговаривать не станет, ни за какое дело не возьмется и вообще - возьмет да и созовет пресс-конференцию.
      В ответ на последнее предупреждение Хоксуорт иронически улыбнулся, но всего лишь на миг. А потом сказал:
      - Хорошо. Будь по-вашему. Но только если вы согласитесь на определенные условия.
      - Сначала хотел бы их услышать, - буркнул Милов.
      - Нет ничего проще. Дело в том, что мисс Блумфилд совершенно не в курсе наших с вами планов. Она не имеет представления о том, что сюда вас пригласили мы. И не должна его иметь. Мы все сделаем, и она встретит вас. Однако у вас обоих сейчас плохо со временем. Так что свидание будет достаточно мимолетным.
      - Интересно, как же я объясню ей мое появление?
      - Очень просто. Вы очень хотели ее видеть - и приехали.
      - На какие деньги?
      - Сошлетесь на лекционный вариант.
      - Я вовсе не желаю врать ей.
      - А вы и не будете. Потому что то, чем мы просим вас заняться, и есть тот самый обмен опытом, за который мы готовы платить. Вряд ли она потребует уточнений...
      - Вижу, что вы ее совершенно не знаете.
      - Я хорошо ее знаю, хотя и не знаком лично. Однако ей будет просто некогда спросить. Об этом мы позаботимся.
      - Только без шуток. - Милов постарался, чтобы в голосе прозвучала угроза.
      - Разве мы похожи на шутников?..
      Его отвезли в аэропорт, и он позвонил туда, где - как ему сказали она сейчас должна была находиться.
      Она очень обрадовалась и одновременно огорчилась.
      - О, так прекрасно, что ты приехал... и как жаль, что именно сейчас: у меня все забито, каждая минута на счету. Я даже не бываю дома... Придется тебе какое-то время пожить там в одиночестве.
      - Не получится, - сказал он и объяснил, что ему предстоит прочитать курс лекций на Аляске.
      - Так что потом, - сказал он. - Когда закончу.
      - Ты рад? - спросила она.
      - Ты знаешь.
      - Не имеет значения, что знаю. Это надо повторять регулярно. Как арендную плату вносить. Они были уже на стоянке машин.
      - Хочешь повести? - спросила она,
      - Боже упаси. Пока не привыкну...
      - Иногда ты бываешь крайне осторожен. К счастью, не в критические мгновения.
      - Именно тогда я и бываю осторожен, - возразил Милов. - Хотя со стороны этого можно и не заметить. У тебя все та же машина.
      - В этом году еще можно. В будущем, если все будет благополучно...
      - Поезжай без лихости, пожалуйста, - попросил Милов. - У меня неблагоприятные предчувствия.
      - Все равно я тебя люблю, - сказала Ева, выезжая на дорогу.
      Он пробыл у нее меньше двух часов. Это было все время, какое они могли посвятить друг другу. Но и это было прекрасно. Хотя бы потому, что сейчас можно было об этом вспомнить и хоть немного и ненадолго расслабиться - перед тем, как снова завязать все силы узлом...
      5
      (67 часов до)
      "Черт, - подумал Милов, сам прервав плавно усыплявшее течение своих же собственных мыслей. - Нет, больше я так не могу. Задохнусь. И почему это мудрецы этой страны, изготовляя своих андроидов, не наделяют их способностью противостоять процессу гниения? Недомыслие. Решили, наверное, что незачем выдумывать то, что природой и без того хорошо устроено. Остроумно, конечно, только нормальные машины, ломаясь, обходятся без такого несусветного аромата... Нет, будь что будет, а форточку я все-таки открою!"