Первого октября похолодало. Только в Находке, за горами, было еще восемнадцать градусов, там купались. Абашев сказал, что поедет в Находку.
      - Зачем? - спросил я.
      - Отдохнуть, - ответил Абашев с такой интонацией, будто он смертельно устал. Наверное, так оно и было.
      Что ж, в этом была доля моей вины. Меня преследуют случайности. Лучше уехать, кто знает, что может произойти завтра - с ним и со мной. Так я оказался у авиакассы. Моя командировка кончилась. Нужно было выбирать: лететь в город детства, на север, где еще прохладнее, или... Минута замешательства, потом твердым голосом я произнес:
      - Один билет на Сочи найдется?
      Повезло: билет нашелся. Я позвонил Лене, сказал, что лечу отдыхать. Он заявил, что отвезет меня на аэродром.
      - Ни за что! - воскликнул я. - Доберусь автобусом. Билет на экспресс уже на руках.
      Он все же приехал вечером. На нем были походные брюки, шнурованные светлые ботинки, краги, куртка. Выглядел он таким молодцом, что я едва не согласился поехать с ним. Но вовремя одумался. Я не имел права подвергать его риску.
      Он подвез меня к вокзальной площади. Мы ждали экспресс. Но его не было. Пришел обычный рейсовый автобус. Попрощались. Моросил дождь, и сквозь слепое стекло я видел его у машины. Он махал рукой, и движения его были как в замедленном фильме.
      Автобус долго трясся на плохом шоссе, неведомо как проскочил поворот на аэродром, я стал волноваться: не опоздать бы к рейсу! Но вот вдали показалась синяя вывеска аэропорта, знакомое застекленное здание, машина лихо подскочила к самым дверям, я вышел, обогнал попутчиков и забросил чемодан на весы.
      За стеклом на дороге в свете фонарей едва различалась фигура верхового, а рядом с ним шли двое, и один из них держал коня под уздцы. Как на этрусской фреске "Кампана".
      На фреске изображены древние мои знакомые. Впереди мужчина с топором на плече. За ним рослая женщина со вздернутым носом ведет под уздцы коня. Мальчик, сидя на коне, держится рукой за мать. Другой рукой он держит за поводок молодого леопарда, сидящего за его спиной, на крупе лошади. Леопард доверчиво положил лапу на плечо мальчика. За лошадью бежит собака. Мужчина на этой фреске чем-то похож на Леню Абашева. Наверное, у него будет такая же дородная жена. И сын его будет похож на мать. Эта мысль позабавила меня: не лучше ли вместо того, чтобы вызывать из прошлого дух неизвестного этруска, перенести туда Леню с его автомобилем?
      В салоне был приятный полусумрак, и я заснул под рокот всех четырех моторов. Полусонный, я выходил в Хабаровске и в Благовещенске, затем в Иркутске, и везде было холодно и темно. Мы летели на запад, и утро не могло нагнать нас. Это была самая долгая ночь в моей жизни. Над Иркутским аэродромом парил яркий белый огонь, похож он был на звезду, но несравненно ярче. Когда он вырос, превратился в шар и завис над головой, сосед по креслу произнес, нагнувшись к моему уху:
      - Спутник, наверное.
      Я не стал возражать. Шар вскоре исчез, растаял, а мы двинулись к самолету. После Челябинска самолет взял курс на Свердловск, потому что кончилось горючее. Там шел снег. Ветер рвал полы моего плаща, а я думал о море. Неплохо, что я уже почти в Сочи. Почему-то не верилось, что там тепло. Но когда мы приземлились, я убедился, что субтропики не подвели: плюс двадцать один, как всегда в октябре... Такси - и новое шоссе с эстакадой...
      Вечная проблема: где остановиться? Не люблю заранее бронировать номера в гостиницах, слать просительные телеграммы, хлопотать. И потому крепко мне достается в приморских городах, особенно в первые дни. Как ни отнекивался я, но общество книголюбов выручило меня во Владивостоке. Теперь выручать было некому.
      Оставалось вспомнить последний день моего отъезда из Хосты в прошлом году. Тогда, после исчезновения моей знакомой из Новой Этрурии, я провел на море три дня. В последний день я приметил гостиницу, спрятанную в роще.
      Случилось так, что самолет мой не улетел тогда в час дня, рейс отменили, а в справочном бюро аэропорта объяснили любезно, что о регистрации будет объявлено через два часа. Я сдал чемодан в камеру хранения и опять подошел к справочному окошку.
      - Через два часа? - допытывался я на всякий случай. - Это начало посадки? Или регистрации?
      - Ни то ни другое, - ответило окошко. - Через два часа объявят, когда начнется регистрация.
      - Только объявят... - разочарованно протянул я.
      - Почему только, - возразили мне. - Объявят!
      Что можно сделать за два часа? Заглянуть на базар рядом с аэровокзалом. Наведаться в магазин. Занять место в кресле, если повезет, и просидеть в нем эти два часа и еще столько часов потом, сколько прикажет погода в аэропорту назначения.
      Это не для меня. Я вышел на площадь, сел в такси и на вопрос шофера, куда ехать, ответил:
      - К морю. Направо, потом - к самому берегу.
      - Значит, в сторону Кудепсты, - уточнил водитель.
      Мы неслись по новому шоссе, которое напрямую связывает аэропорт с приморским городом. Но тогда это шоссе местами еще не было готово, и мы свернули с полотна вправо, с минуту петляли среди пыльных придорожных кипарисов, крохотных домиков, нашли старый мост через речку и устремились в объезд неготового участка шоссе. Тут я и увидел вывеску: "Привал". И буквы помельче: "Гостиница".
      - Попасть туда можно?
      - Под Новый год, наверное, можно, - ответил шофер.
      Сам по себе этот дом, утонувший в зелени, тогда не заинтересовал меня нисколько! Вот гостиница скрылась, мы миновали поворот - две минуты, и под колесами шуршит галька. Мой замысел прост: шофер ждет в машине, я раздеваюсь, радуюсь октябрьскому солнцу, плаваю, пока счетчик такси глотает минуты и выплевывает их в виде цифр на табло.
      Излишне, наверное, говорить о том, что я опоздал на самолет. Впрочем, не из-за моей забывчивости. Отлет объявили через два часа, как мне удалось узнать в окошке.
      - Через два часа даже посадки еще не должно быть, - растерянно возразил я. - Что же делать?
      - Не советую догонять взлетевший самолет, - ответила женщина, - лучше подождать.
      - У меня ни рубля. Как нарочно, решил покататься напоследок на машине.
      - Придется пешком...
      Вот почему я надолго запомнил и экскурсию к морю, и такси, и гостиницу, и посадку. Сжалившись, пустили меня все же в самолет без доплаты.
      * * *
      Я снова проезжал мимо той самой гостиницы.
      - Останови! - попросил я шофера. - Я ведь дикарь, путевки у меня нет, мама, папа в профсоюзах не работают, отсюда - необходимость быть вполне самостоятельным.
      - Понятно, - сказал шофер. - Подождать?
      - Ну да. Я мигом. - А сам в вестибюль, к администратору.
      - Нет мест, - ответила она.
      - Совсем нет? - пророкотал рядом с окошком брюнет в темной сорочке с белым галстуком и черным пиджаком через плечо.
      Пауза. Молчание. Я отхожу от окошка. Отхожу - и краем глаза успеваю заметить, как белый галстук этот протягивает документ. Но в ту же секунду паспорт его вылетает из окошка назад. Две красные купюры, заложенные в нем, начинают порхать по вестибюлю, как субтропические бабочки. Брюнет ловит их, загривок его багровеет. А я решаю: мест действительно нет.

      После красноречивой этой сцены я повернулся, взял чемодан и пошел прочь из вестибюля. Не успел я сделать и трех шагов по дорожке, усыпанной мелким гравием, как меня дернули за рукав. Оглянулся - мужчина в форменной тужурке с аккуратным пробором седых волос с заискивающей интонацией:
      - Для вас место найдется. Я побеспокоюсь...
      С минуту размышляю. Он повторяет вполголоса, доверительно, что раздобудет место хоть из-под земли. В этой именно гостинице. Готов поддаться на его уговоры, еще раз окидываю его взглядом. На бледном лице выражение угодливости. Никак это не вяжется с только что виденным. Странные у него глаза. Решаю, что он выпил ради субботы, морочит мне голову да еще надеется на магарыч. Настойчивые просьбы поверить ему не рассеивают сомнений. Поверить ему? Ни за что!
      Упрямство - не лучшее из моих качеств. Оно ведет меня к черной "Волге". Это не такси. Все равно. Поднимаю руку, за стеклом - энергичный кивок, дверца открывается сию минуту, как будто там, в машине, ждали моей просьбы подкинуть в Хосту.
      Взлетаем на шоссе, с эстакады видно море, серо-зеленое, беспокойное, но наверняка теплое. Спрашиваю водителя о погоде. Он говорит, что в конце сентября, как это часто здесь бывает, штормило, лили беспрерывные дожди, гуляли над городом ветры.
      - Второй потоп... - вполголоса замечаю я. - Но теперь здесь хорошо...
      - Где остановиться? - Вопрос этот он мог бы и не задавать, потому что машина уже затормозила на вокзальной площади.
      - Здесь, - отвечаю я. - Вы угадали. - И протягиваю ему сложенную зеленую бумажку, но он делает рукой движение, означающее, что денег с меня не причитается.
      Что бы это могло означать? Провожаю машину взглядом и начинаю соображать, что инстинктивно выбрал обычную свою исходную точку. Отсюда две дороги - к вокзалу, где загорелые домовладелицы предлагают комнаты и койки, и к знакомому месту на горе, куда ведут сто двадцать ступенек. Чемодан в этом случае следует оставить в камере хранения. Как когда-то.
      Бреду по улице с фруктовыми магазинчиками, ларьками со столовыми винами в разлив и на вынос, застекленным курортторгом. Останавливаюсь у тира.
      Хочется расхохотаться. Петлял я как заяц и, сделав петлю времени, снова вернулся к старым рубежам моих приключений.
      Покупаю свинцовые пули для духового ружья. Целюсь в яблочко электронной мишени. Рядом со мной - сетования на сбитый прицел. Ну что ж, если в этом тире подают ружья со сбитой мушкой, попытаем все же счастья. Бью в десятку двенадцать раз. Промахов нет, в чем я лишний раз убеждаюсь, когда кладу винтовку на полку и ловлю удивленный взгляд коренастого хозяина тира.
      - У вас есть деньги? - спрашивает крепыш ошарашенно.
      - Разумеется, - говорю я.
      - Не попробовать ли вам сбить вон тот самолет. - И он показывает рукой на дюралевый аэроплан, подвешенный на тросе. - Знаете, сегодня только трое смогли попасть в этот моноплан, это самая трудная цель в нашем тире. И не только в нашем. Даже в Сочи стрелять неинтересно после того, как вы собьете эту мишень... кстати, за попадание полагается премия - еще один выстрел.
      Все это он выговорил одним духом, глядя мне в глаза и одновременно давая жестом понять посетителям, что сетования на плохие ружья обижают его.
      - Что ж, - говорю я ему. - Риск невелик. Но ведь если я попаду, то деньги не пропадут, и я получу право еще на один выстрел, так?
      Он растерянно мигает, соображая, не валяю ли я дурака. Что ж тут прикидывать, папаша, я действительно валяю дурака, у меня отпускное настроение, несмотря на мелкие неприятности.
      Мой выстрел заставляет самолет тревожно выть, он слетает по стальному шнуру вниз, ударяется о пружину, и в тот же момент автоматически включается бравурный марш. Первое попадание.
      Несколько прохожих остановились у тира, румяная от солнца блондинка в шортах заглянула в открытую дверь, тоже остановилась. Хозяин сам заряжает винтовку, подает мне, утвердительно кивает. Ни звука - лицо его становится важным.
      Самолет медленно поднимается на свою позицию. Прикладываюсь к легкому теплому ложу, нажимаю на спуск. Все повторяется. Самолет гудит, гремит музыка в мою честь, на этот раз - первый Бранденбургский концерт Баха. Это подкупает. За спиной собирается народ, публика. Морской воздух всегда действует на меня так, что я не узнаю себя подчас. Еще выстрел. Снова попадание.
      Откладываю ружье с гримасой: неинтересно. Но кто-то за моей спиной требует продолжения:
      - Браво! Еще разок, пожалуйста!
      Ну что ж, нужно продолжить. Времени у меня хоть отбавляй. И проблема вполне конкретная, имеет только одно решение. Спорт.
      Четыре попадания подряд. Блондинка зовет свою подругу:
      - Ты посмотри, Таня, как он стреляет! Ни одного промаха!
      Еще пять попаданий. Нужно бы кончить забаву, как-никак она привлекает к моей персоне внимание. Но не могу. Не могу - и все тут! Снова вой сбитого самолета и музыка, восхищенные возгласы, хмыканье одного из оппонентов, впрочем, вполне понятное: он не попадает даже в тройку электронной мишени.
      Хозяин тира с изумленно-растерянным лицом, чисто выбритым, потным, загорелым, заряжает ружье и подает его мне так, как будто это музыкальный инструмент, флейта, например. Еще несколько выстрелов, после которых я решаю: пора промазать хоть один раз, чтобы уважаемый публикум меня наконец отпустил. И в этот момент я слышу возглас:
      - Ого! Этруски на огневом рубеже!
      Делаю вид, что прицеливаюсь, а сам ищу зеркало. Вот оно, немного влево; и я вижу отражение в нем двух старых знакомых. За ними - третий. На них сиренево-лиловые рубашки и джинсы, на том, что дальше от меня, светлая шляпа. Лицо его в тени, но узнать нетрудно. Кажется, поняли... поворачиваются, отходят. Откладываю ружье, протискиваюсь за троицей следом, но меня кто-то хватает за рукав, кто-то упрашивает повторить, мимо проплывают васильки женских глаз, темные очки следят за мной, но я уже за дверью. Троица поспешает по тротуару в сторону кинотеатра "Луч". Значит, мы скоро будем на вокзальной площади, с той стороны, где в зелени упрятано детское кафе "Веселые картинки".
      Они переходят улицу у самого кафе, бегут к автобусной остановке. Автобуса нет. Можно не спешить. Рядом шуршат шины. Та самая "Волга", которая подбросила меня сюда. Шофер открывает дверцу, почти кричит, настойчиво, тревожно:
      - Садитесь. Да садитесь же!
      Ну нет; на площади показался автобус, подошел к остановке, трое нырнули в его салон. Я в три прыжка пересекаю улицу, направляюсь к остановке. Однако автобус отошел, не дождавшись других пассажиров. И тогда, точно по мановению волшебной палочки, делает широкий разворот еще один автобус, я прыгаю на подножку, успев убедиться в том, что маршрут его тот же. Кроме меня, в салоне десяток пассажиров. Точно два корабля, плывут оба автобуса по сиреневой ленте шоссе сквозь море платанов, ясеней и кипарисов, а минутой позже я различаю среди машин, следующих за нами, "Волгу" и вижу испуганное лицо шофера за ветровым стеклом. Что это означает? Почему я не воспользовался его услугами? Не знаю, не знаю... Будь что будет.
      Справа ленивое море, корпуса белоснежного санатория "Волна". Ниже река, подвесной деревянный мост и еще один мост, железнодорожный, за ним открывается вид на пляжи, где темнокожие, загорелые люди наводят меня на мысль о лежбище котиков. Мыс Видный показал свой серый нос, уткнувшийся в море, зеленые свои склоны и пятиэтажное здание санатория.
      Автобус качало на поворотах, мы объезжали горные щели, по которым струились ручьи, слева высилась зеленая стена гор, и только у Кудепсты открылась долина с рекой. Мы ехали по старой дороге, а новое шоссе висело над самым берегом, и я сообразил, почему не прыгнул в легковую машину: шофер наверняка не понял бы моего замысла следовать за автобусом по сумрачно-зеленым виражам. Иного шофера и не уговоришь теперь свернуть на старую, допотопную дорогу, которая оставлена как местная достопримечательность - вместе с автобусными маршрутами.
      За деревянным мостом через речку, на первой же остановке, троица выпрыгнула и устремилась к гостинице "Перевал". Через минуту я шел следом. Чемодан оттягивал руку, и я всерьез подумывал о том, чтобы спрятать его где-нибудь в кустах, а потом вернуться за ним. Один из троих, в светлой кепочке, оглянулся. Перед ними открылась стеклянная дверь вестибюля. Некоторое время спустя я нырнул в нее. Их шаги раздавались по лестнице, которая вела на второй этаж. Странно, что меня никто не окликнул и не остановил внизу. Словно гостиница поджидала меня. Я поднялся на второй, на третий этаж. Но еще не догнал их. Еще один этаж... Когда я ворвался за ними в номер, то не сразу сообразил, почему комната была пуста. Видно, сдали нервы, я устал, мне надоело вслушиваться и вглядываться в происходящее. Между тем это входило в их расчеты. Я поставил чемодан на пол, огляделся. Здесь, в номере, была только софа, кресло, столик и цветная гравюра. Я знал: дверь за мной была заперта. Но я все же подошел и толкнул ее. Она недружелюбно гуднула, и послышались осторожные шаги за ней, в коридоре. Так я оказался в этой гостинице.
      Уж лучше бы мне остаться во Владивостоке и купаться в пятнадцатиградусной воде весь октябрь, чем оказаться в плачевном положении на лучшем из курортов. Подошел к окну: как и следовало ожидать, под ним была бетонированная дорожка, за ней - низкая кирпичная ограда. Выпрыгнуть из окна я не мог. Но если бы я решился на это, то двое беседующих джентльменов с теннисными ракетками в руках, вон там, правее фонтана, незамедлительно взяли бы меня под руки и водворили на место. Что мне грозило?
      Вряд ли они решились бы покончить со мной сразу. Были серьезные основания предполагать, что этого не произойдет.
      Истина проста. Час назад, когда грозила беда, мне всеми силами старались помочь. Черная легковая машина послана друзьями, но я сбежал от нее. Ясно как день: шофер не мог сказать напрямую, кто его послал. Слово тоже оружие, особенно если становится достоянием врага. Хорош был бы я сам, к примеру, если стал бы рассказывать Лене Абашеву или директрисе музея во Владивостоке, почему меня интересуют пропавшие экспонаты.
      Да узнай я правду о шофере, я замучил бы его расспросами. Вместо дела вышла бы целая повесть - в конечном счете адресована она была бы любознательным атлантам.
      Все сходилось: чтобы убедиться в действенности микрокиборгов, разряжающих клетки памяти, атланты должны слышать меня, следить за мной. Но если я нем или почти нем, меня выдают мои поступки, как это было во Владивостоке и ранее.
      Окончательная проверка произошла в тире. Именно там я откликнулся на имя "этруск", значит, память при мне. И мои посещения запасника музея и интерес к Атлантиде - не простое любопытство. Не выдать себя я не мог.
      Хотелось пить. На столике темного дерева стоял графин с водой. Рядом стакан... Я налил уж было воды, но потом отдернул руку от стакана. Мало ли что могло произойти. Я был пленником. Может быть, вся гостиница была инопланетным кораблем, который отдал здесь невидимые посторонним швартовы, чтобы изучать, наблюдать, ловить нерасторопных этрусков вроде меня. Здесь же, на столике, был телефон. Снял трубку, набрал номер наугад. Молчание. Открыл ящик стола, где обычно лежат рекламные проспекты и телефонные списки. И то и другое было налицо. Полистал лощеные страницы. Набрал номер администратора гостиницы.
      - Алло! - раздалось в трубке; голос женский, спокойный.
      - Добрый день. Звонят из четыреста шестнадцатого номера. Здесь захлопнулась дверь, я не могу выйти!
      - Как вы попали в номер?
      - Так... увидел знакомых и пошел. Дверь была открыта. Думал, это они. Но ошибся. А дверь захлопнулась. Точнее, ее кто-то закрыл снаружи.
      - Ерунда! Такого не может быть! - В трубке тонко, комариными голосами запищали наперебой гудки, как будто я говорил по трем телефонам сразу.
      Кто эта женщина? Она с ними или нет? Ответить на этот вопрос трудно. Главное - не проявить тревоги. Пусть думают, что я действительно не разобрался в происходящем. Что ж, позвоним директору... Не отвечает. Нужно ждать. Шофер "Волги" знает, куда я попал. До самого деревянного моста через Кудепсту я видел машину. Она шла следом. Второй звонок администратору:
      - Не могу ли я заказать в номер ужин.
      - Какой у вас номер?
      - Четыреста шестнадцатый.
      - Этот номер не обслуживается. - И сотня гудков в ответ на мое: "Да послушайте же!"
      Проясняется. Администратор знает, с кем имеет дело. Его предупредили. Похоже, они контролируют всю гостиницу и действительно распоряжаются здесь как у себя на корабле. Но я могу звонить в город. Ну, допустим, в справочное бюро.
      - Справочное бюро? Скажите, как проехать к сочинскому цирку?.. Спасибо, ясно. Как заказать по телефону такси?.. Благодарю вас.
      Я заказал такси. Обещано через час. Весь этот час я на что-то надеялся. Но телефон в город отсюда все же не выходит, вероятно... Нужно набрать несколько номеров и убедиться, что голоса начнут повторяться. Печально, но факт: несколько мужчин и женщин отвечали мне по всему списку, и голоса их действительно иногда повторялись, я узнавал их теперь. Но отрицательный результат тоже результат. По крайней мере, получено окончательное подтверждение, что я узник. Через полтора часа я снова позвонил тем не менее в бюро по вызову такси. Мне ответил тот же голос:
      - Такси ждет вас у гостиницы.
      - Откуда вы об этом знаете?
      - Такси со связью. Задержка машины за ваш счет.
      - Почему же шофер не поднялся в номер?
      - Это не входит в его обязанности. - И снова гудки, те же самые по тембру, что и после других разговоров.
      Все оставалось на своих местах. Почему? Что мешало атлантам покончить со мной? Ответные действия этрусков, как я убедился, чаще всего напоминали мягкую ядерную реакцию. Эти действия так изменяли характер происшествия, что оно почти не вызывало страха. Не всегда это удавалось. Чего стоила одна только история с Селфриджем!
      А может быть, атланты хотели лишь одного: запугать, сломить меня. Как бы там ни было, я и сейчас, в положении пленника, пытался найти скрытые пружины действий обеих сторон.
      Настенная линогравюра, из тех, что можно увидеть в гостиницах, раскрыла мне глаза. За кущами сада, среди листвы увидел я женское лицо. Это была... Женя. Украдкой рассматривал я цветное изображение. Гравюра как гравюра. А лицо ее. Или почти ее. Глаза, губы, подбородок; тающие в зелени линии шеи и плеч... Она очень похожа на Женю! Ко мне пришла уверенность, что именно гравюра мешала атлантам, и они этого не сознавали. Как это происходило - я объяснить не мог, как ни ломал голову. Украдкой оглядывал я знакомое лицо. Оно казалось живым и серьезным...
      Верят ли атланты, что я ни о чем не догадываюсь? Как удается им избежать огласки в непредвиденных ситуациях? Ответ, наверное, прост: здание это существует лишь тогда, когда его нужно показать мне. Потом оно благополучно исчезает из поля зрения окружающих. Я нарушил старинный принцип: не верь глазам своим.

      Вечерело. Двое с теннисными ракетками ушли. Под окном появился мужчина в шортах со шлангом в руке. Он поливал две клумбы поодаль. Я дождался, когда он украдкой бросил взгляд на мое окно. К нему подошел мой знакомый в светлой кепочке, один из троих. Прикурил, постоял, ушел за угол дома.
      Все на своих постах.
      Это было даже не волновое оружие. Самая примитивная ловушка. Отчаявшись перебороть нас с помощью сил, управляющих случайностями, они перешли к прямым действиям. Если на шоссе в Сихотэ-Алине с нами в кости играла как бы сама судьба, готовившая автомобильную катастрофу, если в спортивной гавани моторная лодка воплощала непредвиденную ситуацию, то сегодня противник раскрылся. Но в этом было и много утешительного. Карты открыты, и никто не рискнет меня убрать. По крайней мере, сразу. Что же мне предстоит? Ах да! Они обыщут меня, свяжут, разрядят мою память. В этом можно не сомневаться. Чем они заняты сейчас? Скорее всего меняют вывеску заведения, в которое я попал. Допустим, вместо надписи "Привал" посторонние уже могут прочесть: "Строительство объекта завершает второй строительно-монтажный трест". Ну и конечно, рядом опалубка, мешки с цементом, ящик с раствором, полная имитация завершающегося строительства.
      Через полчаса я каким-то седьмым чувством уловил изменения. То были еле слышные шорохи, приглушенные возгласы, быстрые шаги за дверью. За окном - никого!
      Сел в кресло, стал вслушиваться. Вокруг все стихло. Захотелось спать, но я боролся со сном сколько мог. И вдруг все же провалился в черноту. Мне снилась узкая длинная подземная галерея, сырая и тесная. Я вошел в нее, наклонив голову. Сделал несколько шагов. Знакомый голос подсказывал:
      - Быстрее, впереди будет светло!
      Показалась арка, за ней галерея расширялась, она была уже похожа на подземный зал. Я силился - тоже во сне, конечно, - узнать, чей голос мне помогал. Стало светло как днем. Своды над головой уходили ввысь, я поднял голову, чтобы увидеть потолок этого необыкновенного зала, но это не удалось. Казалось, надо мной было небо. А голос торопил, звал. И я повиновался ему.
      И вот я узнал его. Это был голос Жени. Я удивился, почему не сразу догадался об этом. Пора проснуться, отчетливо звучало в моей голове.
      - Проснись! - услышал я, открыл глаза и на двери комнаты увидел светлый квадрат этрусков. Он был таким большим, что я сразу понял: мне нужно войти в него, шагнуть, как в открытую дверь. Я вскочил, не глядя, нащупал ручку моего чемодана, приблизился к светлому пятну. Шагнул. И тут же меня окружили как бы серые крылья огромных кожанов, под их сенью я пробирался вперед, а рядом шла непонятная мне борьба. Резкие металлические звуки чередовались со змеиным шипением, скрежетом, визгом. И я спрашивал себя: уж не во сне ли продолжается мое путешествие в этом несказанном пространстве?
      - Быстрее! - торопил знакомый голос.
      Но я не видел Жени. Теперь было нетрудно догадаться, что я почти спасен. В этой галерее все было так, как привиделось в недавнем сне. Только шумно. Но это была уже обычная борьба с применением волнового оружия и чудес Джинса. Несколько минут я пробирался этой нереальной галереей, у которой стены, казалось, дышали. Иногда они сближались настолько, что я мог лишь с трудом протиснуть тело. Но я продвигался. И вот засиял свет. Стало просторно, открылась зеленеющая даль.
      На берег набегали волны.
      Я увидел себя у моря, на северном пляже близ Хосты.
      Во рту ощущалась полынная горечь, я устал. Присел на гальку. За моей спиной поднималась спина горы Ахун. Откинувшись, я видел деревья, похожие на зеленые волны, бархатные тени, бордовые и вишневые пятна первых осенних листьев, лучистое солнце.
      Справа на сиренево-дымчатых склонах застыли белые дома. Были они далеки от меня, я узнавал их. Там, за лукоморьем, начинался Сочи. Пляж был пустынен. На железнодорожной насыпи светились цветы на ломких изогнутых стеблях. Ни души. Красноватую гальку у моих ног лизали тихие волны. Все застыло в эту удивительную минуту как на картине, но вот я поймал легкое дуновение ветра. И почти бесшумно прошла надо мной зеленая электричка.
      Рядом цокнул камешек. Обернулся - и не удивился, когда увидел Женю...
      Мы грелись на солнце, не расспрашивая друг друга ни о чем. Переоделись. Пошли купаться. Долго лежали на теплых камнях. Тонкие ее пальцы ворошили гальку, я задремал под тихий шорох. Она растолкала меня:
      - Пойдем!
      - Никуда я не пойду.
      - Пообедаем в шашлычной, помнишь?..
      Я помнил. Столы под открытым небом, нашего знакомого, с которым когда-то стоял в очереди, старого кота... все помнил. Как будто с тех пор ничего не изменилось. А время неумолимо. И я не бессмертен. В эту минуту снова показался зеленый поезд. Он шел над нами на фоне горы. А я стоял у ее подошвы, не в силах сделать ни шага. Сердце мое сжалось, и что-то сдавило горло. Женя положила руку на мое плечо, что-то говорила, а я не слышал ее. Поезд ушел в тоннель, и страх овладел мной. С минуту я боролся с ним и думал об этой странной реке времени, которая вот так способна вдруг вынести нас на знакомый берег, в то же место, но совсем, совсем другими, не теми, что мы были когда-то.
      - Ты... живешь в "Голубой горке"? - спросил я.
      - Нет, - ответила она. - Мне дали один день.
      Один день... Это звучало как приговор мне. Все было по-другому, не так, как когда-то. Я молча шел за ней. На ней были белые туфли, похожие на те. Эта мелочь успокоила меня. Поднялись на насыпь, где синие отполированные рельсы сияли на солнце, где порхали бабочки и разная крылатая мелкота и откуда был виден город. В шашлычной я поставил чемодан под стол. Нам дали мясо с луком и сладким перцем, с острым соусом, коричневый кофе в стаканах с запахом цикория, и, кроме нас, никого здесь не было.