* * *
      Базар легко было угадать по шуму и запахам. О стороны торжища тянуло дымом и дразнящими аппетит духом жареного мяса. Из киоска с надписью "Аудио-видео", что стоял у входа на рынок, неслись гортанные звуки песни. Надрывный женский голос, наполненный слезой тоски, выводил слова, скорее всего турецкие.
      В тени большого тутового дерева на большом камне, вытертом до блеска, сидел бородатый старик в барашковой папахе с ниткой четок в руке. Быстрыми до автоматизма отработанными движениями пальцев, он перебирал костяшки и спокойно взирал на проходивших мимо людей. В его глазах не угадывалось любопытства. Это был взгляд человека, стоявшего в стороне от бурных потоков жизни, но ещё окончательно не потерявшего интереса к их бурлению. Он созерцал происходившее как философ, на собственном опыте познавший, что все вокруг лишь суета сует, в которую люди попадают без их желания и уходят из неё вопреки желанию задержаться в ней.
      - Здравствуйте, отец, - сказал Полуян и приложил два пальца к козырьку кепки.
      Старик, не переставая перебирать пальцами четки, поднял голову.
      Посмотрел Полуяну в глаза.
      - Здравствуйте, господин.
      - Какой я господин? - спросил Полуян обиженно. - Неужели похож?
      - Э, уважаемый! Как можно узнать кто на кого похож?
      - Все же у нас демократия. Верно?
      - Э, уважаемый, я старый человек и давно ни во что не верю. Демократия, партократия, бюрократия - для народа разницы нет.
      - Все же демократия, наверное, для всех нас лучше. Люди сами выбирают власть. Разве это плохо?
      - Сынок, ты молод. Это и хорошо и плохо. Молодость не принимает чужого опыта. Она считает, что надо учиться на собственных ошибках. И наступает на грабли, след которых уже отпечатался на лбу их отцов и дедов.
      - Я всегда старался учиться на чужих ошибках.
      Старик огладил бороду ласкающими движениями правой руки.
      - Это хорошая уверенность, но от повторения чужих ошибок избавляют только сомнения.
      - В чем сомневаетесь вы, отец?
      - В том, что народ от выбора власти получает пользу. Какая нам разница, кто его будет погонять? Раз Путин, два Путин. Раз Рушайло, два Рушайло. Тебе есть разница? Нам здесь нет.
      Полуян сразу заметил, что два раза слова прозвучали весьма символично: Распутин и Разушайло. Фамилии премьера и министра внутренних дел неожиданно обрели новый смысл и тревожащую законченность.
      - Неужели выборы ничего не дают? Меняются люди...
      - Меняются всадники, - поправил его старик. - Шпоры у них остаются прежние. Так тебе будет понятней. И всегда слишком много преимуществ над конем у всадника, который держит в руках поводья и плеть. Оттого сколько бы ни старались лошади выбрать голосованием хорошего седока, любой кто окажется в седле, будет натягивать поводья и размахивать плетью. И смахнуть его со спины до новых выборов может только своенравный конь. Разве не так?
      - Что же тогда делать?
      - Просто жить и никогда не забывать, что гибель государства происходит из-за возвышения низких людей. Где низкий берет власть над войском, там все области страны идут войной друг на друга. Потому, сынок, избегай низких людей, как избегаешь фальшивых денег.
      - Отец, - Полуян был искренен в своих словах, - вы удивительно мудрый человек. Я бы с вами с удовольствием побеседовал и дольше, но зовут дела... Мне надо купить ишака.
      - Один из владык сказал: "Если бы все люди знали, какое удовольствие испытывает моя душа, вкушая лакомство чужих похвал, они бы не прекращали ублажать меня своим угождением". Мне, сынок, как и любому человеку, приятно слышать восхваления, но я за них заплачу, чтобы твоя лесть не стала казаться подарком. Если ты хочешь купить хорошего ишака, обратись от моего имени к Аббасу Багирову. Он всегда здесь, на базаре. Найди его и скажи: "Меня к тебе направил старый Фатих" и получишь то, что не смогут найти другие.
      Найти Аббаса оказалось нетрудно. Это был тощий мужчина неопределенного возраста с козлиной бородкой, большим кадыком и жилистой шеей. Когда Полуян передал ему просьбу старика, Аббас почтительно приложил руку к животу.
      - Пройдем, уважаемый, к месту, где животные ждут новых хозяев, а их старые владельцы шевелят пальцами, чтобы пересчитать деньги.
      Они прошли к месту, где продавали баранов, овец, ишаков и лошадей.
      - Товарищ, - обратился к Полуяну первый же продавец ослов, едва они оказались рядом. - Вот хороший ишак. Очень лучший, - продавец потрепал животное по щетинистой гриве. - Работать любит.
      - Не, сказал Аббас, - нам глупый ишак не нужен.
      - Он умный, уважаемый Аббас-оглы, - сразу же заступился за животное хозяин. - Очень умный.
      - Тогда почему любит работу? Любят её дураки. Умные любят власть.
      - Вах! - сказал хозяин сокрушенно. - Где ты видел у власти умных? Ишаков там хватает, но где умные? Назовите кого-то, и я уступлю скотину бесплатно. И потом, уважаемый, я вам предлагаю не депутата, а осла. Есть разница, верно?
      Аббас засмеялся. Посмотрел на Полуяна.
      - Может возьмем? Ишак так себе, посредственный. Но мне понравился продавец.
      - Хозяин, - сказал Полуян, - какой язык понимает ваш умный ишак? Русский или аварский?
      - Э-э, дорогой, умный ишак понимает все языки, если они похожи на плетку.
      Животное, будто поняв хозяина, открыло желтозубую пасть и разразилось диком воплем:
      - И-а, и-а!
      - Меня такой ишак увезет? - Полуян пытался на глаз прикинуть, сколько в таком осле лошадиных сил.
      Продавец оглядел покупателя. Почмокал губами.
      - Два, - сказал он. - Два таких увезет. - Подумал и добавил. - Можно с бабой ехать.
      Бритвин, ведавший казной, расплатился наличными и взял ишака за повод.
      Когда Полуян отошел от продавца, к нему приблизился молодой крепкий парень. Глаза быстрые, бегающие. Руки в карманах. Что там - оружие? Граната, пистолет или нож?
      - Слушай, - спросил он Полуяна, глядя в сторону, - патроны есть?
      Полуян сделал вид, будто не уловил вопросительной интонации. Сказал, понизив голос:
      - Если есть автоматные, возьму целый цинк.
      - Э, - парень был явно разочарован, - думал у тебя купить...
      Полуян понимающе кивнул.
      - Сам вот ищу.
      Они разошлись. Парень, вихляя задом, обтянутым потертыми джинсами, не вынимая рук из карманов, отошел в сторону.
      Некоторое время спустя он снова очутился возле Полуяна. Подтолкнул его локтем в бок.
      - Я тебе патроны нашел. Возьму немного - пять процентов.
      - Спасибо, друг, - Полуян в свою очередь подтолкнул парня локтем. Уже купил.
      Парень отошел, потолкался в толпе и снова возник возле Полуяна.
      - Может пистолет нужен? Макаров, Стечкин, ТТ?
      В это время к ним подошли Бритвин и Таран. Каждый вел в поводу по ишаку. Пока Полуян вел беседу с торговцем оружием, Аббас подобрал ещё одну животину.
      Парень поспешил отойти. Лишние свидетели его пугали.
      Они ещё потолкались на торжище и к паре ишаков прибавили двух новых. Прощаясь с Аббасом, Полуян протянул ему бумажку в пятьдесят рублей. Тот взял её, поднес к губам, и, не касаясь самих денег, сделал вид, будто поцеловал банкноту
      - Спасибо вам, уважаемый, - сказал он Тарану. - Не потрудившись, нельзя обладать сокровищем желания. Ибо сказано, что нет богатства без мужей, и нет истинных мужей без доброты.
      Они распрощались, пожав друг другу руки.
      * * *
      Пресс-конференцию для иностранных и российских журналистов, аккредитованных при штабе направления, генерал Шалманов решил провести в палатке, которую по размерам скорее всего стоило именовать шатром. Здесь размещалась полевая столовая армейского штаба. Палатка, судя по всему за срок своей службы видала виды: её парусина, при рождении имевшая цвет хаки, выцвела от дождей и солнца, стала серой.
      Внутри шатра в несколько рядов солдаты расставили легкие стулья для гостей. Те себя ждать не заставили. За десять минут до времени, назначенного Шалмановым, стол, который был приготовлен для генерала, заняли микрофоны разных форм и марок, плотно притиснутые друг к другу.
      Генерал вошел в шатер быстрым шагом. Проходя через проем полога, он слегка нагнулся, потом выпрямился и внимательно оглядел собравшихся. Сказал, громко обращаясь ко всем сразу:
      - Здравствуйте.
      Не ожидая ответа - журналисты не солдаты - направился к столу и сел. Легкий алюминиевый стульчик, приняв его вес, скрипнул.
      Шум в шатре сразу стих, и все устремили взгляды на генерала. Участники пресс-конференции знали, что на встречу отпущено всего сорок минут и терять понапрасну время журналисты не хотели.
      Шалманов оглядел собравшихся.
      - Судя по всему, ни господин Пидоренко, ни господин Секилев на нашу встречу не пожаловали.
      Фамилии двух московских телекомментаторов, считавших себя известными и влиятельными политиками, были у всех на слуху и собравшиеся понимающе засмеялись. Но тут же кто-то с сильным гыркающим английским акцентом спросил:
      - Вы предполагали увидеть их среди нас?
      - Втайне, - сказал Шалманов. - Было нескромное желание выяснить у них свой рейтинг.
      - А без них? - спросил тот же голос. - Как вы его оцениваете?
      Вопрос задал худой блондин с шевелюрой, стриженной под ежик.
      - В чем? - спросил Шалманов. - В тротиловом эквиваленте?
      - Можно и в нем.
      - Это вы, господин Хофман? - спросил Шалманов. - Судя по тому, что вы здесь, интерес ваших читателей в Германии ко мне не меньше, чем к великому немцу Горбачеву. - И сразу, пресекая дальнейшие шутки, сказал. - Все. Повеселились и хватит. Перейдем к делу.
      Он достал из кармана стеклянную баночку из под майонеза, закрытую крышкой и поставил перед собой. Все сразу направили внимание на этот странный предмет. В банке шевелились крупные черные тараканы. Засверкали блицы фотоаппаратов, зашипели видеокамеры. Все понимали, что просто так генерал с собой тараканов не носит, и их появлению он отводил какой-то особый смысл.
      - Уважаемые и неуважаемые представители прессы...
      Под шатром прошел шумок: к подобному обращению к себе на публике журналисты не привыкли и кого-то слова генерала шокировали. Шалманов успокаивающе поднял руку.
      - Если вы хотите полной откровенности, господа, иначе я обратиться к вам не могу. Если вас моя честность не устраивает, я всех тут же назову уважаемыми, и мы прекратим разговор. Так как?
      - Говорите, - раздалось несколько ободряющих голосов.
      - Вы с удивлением смотрите на эту баночку, - Шалманов приподнял её и снова поставил на стол. - Попытаюсь объяснить, почему я её захватил с собой. Мне хотелось чтобы вы видели тех, кто вместо людей заселит землю, если человечество ввергнет мир в ядерную катастрофу... А это может случиться, если в России верх возьмут террористы...
      Журналисты заволновались. И опять генерал успокоил их.
      - Спокойно, господа. Я не угрожаю. Просто напоминаю тем из вас, кто в свои газеты и на телевидение передает репортажи, поддерживающие бандитов Басаева и Хаттаба, что Россия великая ядерная держава. Термоядерный джинн у нас до сих пор заперт в надежной бутылке. Но к этому сосуду во всем мире давно тянутся руки разного рода фанатиков. Я редко смотрю кинобоевики. Вы их видели больше меня. Тогда постарайтесь вспомнить, сколько в США вышло фильмов о том, как террористы пытаются завладеть ракетно-ядерным оружием. К чему может привести один только атомный взрыв вы хорошо представляете сами. А сегодня атомное оружие есть не только у России и США. Им обладают Англия и Франция, Китай, Индия, Пакистан. Судьба мира сегодня решается здесь, у подножия Кавказских гор. Нравится это вам или нет, посмотрите на тех, кто может заселить землю вместо нас с вами. Поэтому, господа, чтобы вы ни писали и не говорили, мы доведем свое дело до конца и никому не позволим помочь террористам спастись.
      С места поднялся и задал вопрос Джек Батлер корреспондент Би-би-си, который в своих сообщениях обязательно находил возможность подковырнуть Шалманова в надежде, что когда-то все же выведет генерала из равновесия. Но тот или не знал о предназначенных ему уколах, либо просто не замечал их. Подобное безразличие к их стараниям кого-то задеть заставляет журналистов с ещё большей силой исходить желчью.
      - Скажите, генерал, вы были участником чеченской войны номер один?
      - Так точно.
      - Видите ли вы разницу между прошлой войной и настоящей?
      - Да, вижу. Первая была начата по преступному умыслу российских властей. В её ходе была выкована вооруженная сила сепаратистов, с которой нам пришлось столкнуться сейчас. Вторая война вынужденная мера, поскольку речь идет об утверждении мира на Северном Кавказе.
      - Насколько я понял, вы назвали войну 95-96 годов в Чечне преступной. Я так вас понял?
      - Да, вы поняли так.
      - Но за преступления в нормальном демократическом обществе виновные должны нести наказание...
      - Согласен с вами.
      - Значит ли это, что кто-то может быть привлечен к ответственности?
      - Думаю, да. Если произойдет демократическая смена власти в стране, суд над организаторами и вдохновителями первой войны возможен. Наше общество само его потребует.
      - Вы имеете в виду наказание бывшего министра обороны Павла Грачева?
      - И его тоже.
      - Разве история России знает такие прецеденты?
      - Да, знает. За поражение в русско-японской войне судили генерала Куропаткина.
      В беседу снова вмешался стриженный под ежик господин Хофман.
      - Хасавютовскую капитуляцию России подготовил и подписал генерал Лебедь. Как вы решите с ним?
      - Господин Хофман, я вообще таких вопросов не решаю. Прерогатива привлекать к ответственности и судить принадлежит прокуратуре и суду. Инициатива должна исходить от общества.
      - Скажите, господин генерал, - Джек Батлер старался не дать немцу себя обойти, - все что сказано вами сейчас, было согласовано с министром обороны, премьер-министром и президентом?
      - Мистер Батлер, приглашая меня не беседу, вы и ваши коллеги просили откровенно изложить взгляды на происходящее. Я их вам коротко изложил. А поскольку это взгляды личные, согласовывать их ни с кем не намеревался. Если вам интересно узнать, что думает министр обороны, то обратитесь по адресу Арбатская площадь дом два. Взгляды премьер министра можно выяснить на Краснопресненской набережной.
      - Вы не рискуете, делая такие заявления?
      - Чем, службой? Может быть. Но здесь я каждый день рискую жизнью, разве не так?
      - Как вы оцениваете действия правительства в данной ситуации?
      - Оно нам не мешает.
      - Значит ли это, что армия заставила Кремль считаться с собой?
      - В какой-то мере. Правда, куда большее значение имеет изменение общественного мнения. Террористические акты в Центральной России заставили население понять, что пришло время ликвидации бандитизма.
      В Шалманове с удивительной органичностью сочетались замашки паренька, выросшего во дворе рабочего поселка, где авторитет и влияние устанавливались только на основе кулачного права и грубоватая военная интеллигентность, заложенная воспитателями военного училища, затем отшлифованная за годы учебы в военной академии. Генерал никогда не стеснялся открыто выражать свое мнение, причем умел делать это с тонкой желчностью, которая нередко доводила до белого каления его начальников.
      Сейчас он сидел выпрямившись и внимательно слушал журналистов.
      - Генерал, насколько я понял, вы против переговоров?
      - С террористами, да. С другими я веду их каждый день. Сегодня перед вами встречался с муллой, с местными предпринимателями и старейшинами одного аула.
      - Это не то. Имеется в виду легитимное правительство Чечни.
      - Пожалуйста. Только пусть представители такого правительства докажут, что владеют ситуацией в Чечне. Для этого от них потребуется сдать мне главных террористов...
      - Главные - это Басаев и Хаттаб?
      - В том числе и они. Для начала переговоров будет достаточно одного из них.
      - Они вам нужны живыми или мертвыми?
      - Живыми.
      - Почему так?
      - Вероятность, что кто-то из них будет убит в бою велика. Поэтому мне нужно быть уверенным, что их арестовали и выдают те лица, которые претендуют на право вести переговоры.
      Шалманов потянулся к стакану, налил его до половины из термоса и выпил.
      - Что вы пьете? - сразу же поинтересовался Батлер. .
      - Не волнуйтесь, это не кока-кола. И не пепси. Я человек другого поколения и выбрал русский квас.
      * * *
      Распрощавшись с прессой, Шалманов вернулся в палатку, где располагались операторы, круглосуточно работавшие. Здесь его уже ожидал полковник Бойко.
      - Георгий Петрович, - сказал он, перехватив генерала у входа, группа, которой поручена разведка глубинного объекта, готова к выходу. Вы знаете, о чем я. Нужна только ваша команда на предоставление вертолета.
      - Максаков, - Шалманов повернулся к одному из офицеров. - Полковник тебе даст координаты, а ты обеспечь доставку туда его людей. Вертолетом.
      Попрощавшись с Шалмановым, Бойко вышел. А через минуту в штабную палатку вошел генерал-майор Мохнач, сразу создав впечатление, что внутрь полога невесть с какой целью втиснулся шкаф. Широколицый, скуластый, с узким разрезом глаз, он дышал свежестью, здоровьем и уверенностью.
      На него сразу обратились все взоры.
      Армия - большая российская деревня. Здесь многие знают друг друга в лицо, а ещё больше понаслышке. У генерала Мохнача была своя, особая слава, делавшая в офицерских кругах его фигуру одиозной.
      Тарас Григорьевич Мохнач начинал службу как любой профессиональный военный. Воевал в Афганистане. Отличился в боях под Хостом. Неплохо проявил себя в командовании подразделениями и был быстро выдвинут на новую должность. Из Афганистана по замене попал в Западную группу войск, принял под командование мотострелковый батальон. Этот период службы Мохнача по времени совпал с началом развала Советской армии и выводом войск из Восточной Германии. Пользуясь моментом, Мохнач провернул аферу, незаконно продав две новых транспортных автомашины. Афера раскрылась. Ему грозило увольнение из армии с позором, но все для подполковника закончилось благополучно. Когда решался о привлечении Мохнача к уголовной ответственности, он оказался в Москве. Здесь срочно потребовались офицеры, которые должны были принять участие в расстреле Белого Дома. Мохнач без колебаний дал согласие и оказался на Арбатском мосту в составе команды карателей. Это обеспечило Мохначу прощение прошлых проступков и быстрый карьерный рост, но уважения в офицерском кругу не прибавило. Жандармов в армии не жалуют.
      Сомнительные заслуги Мохнача отметили назначением на должность командира полка морской пехоты. Позже его наградили медалью, затем орденом мужества.
      Обо всем этом в армейской деревне, население которой заметно уменьшилось после сокращения войск прекрасно знали и полковника, ставшего генералом, принимали настороженно.
      Шалманов до сих пор не встречал Мохнача, но знал о нем многое. В генерале, выходце с Арбатского моста, Шалманова не устраивало многое. Будучи командиром полка морской пехоты в первую чеченскую войну он послал в бой батальон новобранцев, отдав его под командование офицеров, от которых хотел избавиться в силу их профессиональной малопригодности. В бригаде нашелся лишь один офицер - подполковник Полуян, который отказался вести в бой юнцов, прослуживших в армии всего несколько месяцев. Он просил дать ему небольшой срок, чтобы привить солдатам элементарные навыки поведения под огнем. Подполковника обвинили в трусости, в нежелании исполнить приказ и отдали под суд. Суд состава преступления в действиях Полуяна не обнаружил, его оправдали, однако из армии вышибли.
      Необученный батальон под командованием офицера, который не имел боевого опыта, попал в горной Чечне в засаду и понес ужасающие потери. На судьбе Мохнача это не отразилось. Более того, некоторое время спустя он был повышен в должности и стал генералом.
      На море с давних пор существует благородное правило, по которому капитан, потерявший корабль в силу собственных ошибок или недостаточного профессионализма, предстает перед судом. Спасая остатки своей чести, морские офицеры предпочитают уйти в пучину с тонущим кораблем, чем предстать живыми перед судьями на земле.
      На сухопутье иные понятия о морали.
      Бездарный российский военачальник генерал Грачев, вошедший в историю боем на Арбатском мосту, а потом запустивший чеченскую мясорубку, похвалялся тем, что под его водительством "восемнадцатилетние юноши умирают под Грозным с улыбкой на губах". Это циничное заявление заставило содрогнуться тысячи матерей и отцов, чьих сыновей обрек на смерть преступник, которого президент назвал "лучшим министром обороны России".
      Морской закон не коснулся Грачева.
      Позже, когда выручая своего министра другой генерал из грачевского птичника подписал в Хасавюрте капитуляцию и остановил войну, Грачева не отдали под суд, а пустить себе пулю в лоб у него не хватило смелости.
      Шалманову, вояке, который тащил на плечах груз двух кровавых авантюр афганской и первой чеченской - было неприятно видеть Мохнача, но не принять явившегося к нему командира дивизии он не мог.
      - Генерал, - голос Шалманова прозвучал совсем по другому, чем на встрече с журналистами. Там в нем не угадывался металл командирской воли. Здесь он звенел в каждом слове. - Чем обязан вашему появлению?
      Мохнач ел глазами начальство, и весь его вид выражал скрытую неприязнь и в то же время подчеркнутую готовность по первому приказу броситься его исполнять.
      - Прибыл лично доложить о том, что вверенные мне части заняли назначенный район.
      Шалманов приподнял на уровень груди левую руку и взглянул на часы.
      - Где же им быть еще? Вас встретили мои офицеры в Моздоке?
      - Так точно, - Мохнач все ещё изучал уверенность.
      - Вы получили карты с указанием маршрутов выхода на позиции, зоны ответственности и разгранлинии?
      - Так точно, - в ответе чувствовалось недоумение. Зачем спрашивать о том, что указания получены, если он докладывает об их исполнении.
      - Вы лично проехали по всему участку? Побывали на позициях?
      - В основном.
      - Район Годобери на левом фланге тоже посетили?
      - Нет. Принял решение сперва доложить вам, потом поеду на левый фланг.
      - О чем собирались мне доложить? - Шалманов сдерживал раздражение, но оно так и прорывалось из него наружу. - О том, что у вас там пропало пятеро солдат?
      Мохнач ошеломленно посмотрел на командующего. В глазах его туманилась отрешенность, с какой смотрит на мир боксер, схлопотавший нокаутирующий удар.
      - Докладывайте, я слушаю. Что там у вас произошло?
      - Товарищ командующий, когда я уезжал из штаба к вам, все было в порядке... Поеду сейчас же и во всем разберусь. Лично.
      - Спасибо, сделайте одолжение, - Шалманов почтительно склонил голову. - Здесь все вам заранее благодарны.
      Понимая, что визит не состоялся, Мохнач с удрученным видом приложил ладонь к фуражке.
      - Разрешите ехать?
      - Не задерживаю. И в другой раз прошу без приглашения здесь не появляться. Оставайтесь там, где идет война. Когда командующий наберется смелости, он к вам приедет сам. А пока оставьте ему право отсиживаться в тылу...
      Офицеры штаба, согнувшись над картами, со вниманием слушали беседу двух генералов и скрывали усмешки. Они то уж знали, что Шалманов не вылезал оттуда, где идут бои и сюда приехал с целью побывать в бане и встретиться с прессой.
      - И еще, генерал. Установите контакты с местной властью. Познакомьтесь с ополченцами. Найдите проводников, которые могут подсказать горные проходы и тропы. Карты-картами, а овраги изучайте на местности.
      Когда Мохнач вышел из палатки, не глядя ему во след Шалманов негромко сказал:
      - Герой Арбатского моста, прости его господи!
      Офицеры штаба молчали. Некоторые, работавшие с картами, даже не подняли голов, но было ясно: слышали сказанное все. При живом президенте, который удержался у власти лишь расстреляв парламент, подобного рода высказывание звучало неприкрытым вызовом. Но Шалманов не боялся, что кто-то в Москве скосит на него недоброжелательный глаз: не так уж много в полуразложившихся, пронизанных коррупцией и безответственностью войсках, оставалось генералов, которые способны пожертвовать собой во имя так называемых "интересов державы". Тем более, что в Кремле все прекрасно понимали, что мало-мальски заметные успехи во второй чеченской войне работают на правительство, которое по любому счету должно нести ответственность за бардак в государстве.
      * * *
      Вертолет мог лететь только утром и Мохнач решил этим воспользоваться. Он прямо из штаба проехал в районный военкомат. Там, в связи с боевой обстановкой, постоянно находился военком и все его сотрудники.
      У двухэтажного кирпичного здания стоял ополченец с автоматом.
      - Где военком? - спросил Мохнач растерявшегося караульного. Тот никогда так близко не встречался с генералами.
      - Он в зале. Беседует со стариками, - сказал ополченец.
      Мохнач вошел в помещение, выступая солидным животом вперед. Камуфляжная куртка на груди была расстегнута - жарко - и наружу лезли седеющие завитки тонких волос.
      Он решительно прошел через небольшой зал к столу, за которым сидел военком, остановился, оперся рукой о край столешницы, оглядел исподлобья собравшихся. Спросил с бесцеремонностью командира, говорящего с призывниками:
      - Ну что, мужики, будете воевать?
      Военком посмотрел на генерала снизу вверх и не вставая с места зло чеканя слова сказал:
      - Мужики там, у вас в России. Здесь у меня собрались уважаемые аксакалы. Старейшины. Они мои гости. Мы ведем разговор. А вы вошли, ни у кого не спросив разрешения. Вошли и начали говорить...
      Мохнач нервно дернул головой, лицо и шея его побагровели.
      - Подполковник, как вы смеете...
      - Смею, господин генерал. Смею. Это мой дом и в нем я не подполковник, а хозяин. И по закону гор и по конституции ко мне без разрешения не может войти даже милиция...
      Собравшиеся насмешливо смотрели на генерала, которого отчитывал подполковник и одобрительно трясли бородами.
      Мохнач понял, что сделал глупость и постарался её исправить. Первым делом придал голосу кокетливую игривость:
      - Как же законы гостеприимства?
      - Законы гостеприимства требуют от гостя, чтобы входя в дом, он сказал "салам". - Подполковник посмотрел на генерала с насмешкой. - Салам - это означает мир. А вы вошли и сразу произнесли слово "воевать"...
      Мохнач попытался отшутиться.
      - Что поделаешь, мы же люди военные...
      - Но это не значит, что увидев мирных людей, надо сразу командовать им: "Руки вверх!"
      - Хорошо, - сказал Мохнач. - Признаю свою вину и приношу извинения. Я не знал обычаев гор и допустил ошибку, но не умышленно. Нас всех подгоняет время. Мне срочно нужен переводчик с дагестанского...
      - Сколько? - Военком с интересом посмотрел на генерала.
      - Что "сколько"? - переспросил тот с недоумением.
      - Сколько требуется переводчиков?
      - Разве я неясно сказал: требуется один.
      - С какого языка на какой?
      Мохнач нервничал. Он инстинктивно понял, что над ним посмеиваются, но что стало тому причиной угадать не мог. Ответил, с трудом сдерживаясь, чтобы не выругаться:
      - С русского на дагестанский. Неужели не ясно?
      - В Дагестане сорок языков, не меньше. Здесь живут горцы, которые говорят на аварском, ботлихском, андийском, годоберинском, лакском, даргинском, лезгинском, табасаранском и ещё и еще. Я спросил, вам с какого на какой?
      Мохнач выглядел опупело. Старики прятали язвительные улыбки в седые и черные бороды. Хреновый к ним зашел человек, но все же гость...
      - Я, - продолжил военком, - их тоже все не знаю. Мы здесь общаемся на русском.
      - Я вас попрошу, подполковник, выйти со мной во двор. На пару слов. Это можно?
      - Пожалуйста.
      Военком встал из-за стола, что-то сказал аксакалам, прошел к двери, приоткрыл её, показывая рукой, что вежливо пропускает вперед себя гостя:
      - Прошу.
      Они вышли на улицу. Черное небо, перепоясанное блестящим поясом Млечного пути, переливалось сверканием звездной пыли. Ручка ковша Большой Медведицы торчала из-за темных силуэтов гор. В лицо со стороны хребтов тянуло освежающей прохладой. Но остудить злость, от которой кипел внутри, Мохнач не мог. Он, генерал, не привык, чтобы с ним разговаривали тоном, каким говорил подполковник.
      - Слушаю вас, - сказал Кахраманов.
      И опять Мохнача задело, что тот не добавил слов "товарищ генерал". Чего тогда можно ожидать от людей гражданских, которые позволяют себе не уважать власть, если тлен анархических воззрений поразил военных?
      - Хочу сделать вам замечание, подполковник, - голос Мохнача звенел сталью плохо скрываемой ярости. - Вы не уважаете авторитета старших...
      - Авторитет - это не должность. Можно быть президентом государства и не иметь авторитета в своем народе. Правда, для отвода глаз теперь отсутствие авторитета называют низким рейтингом.
      - На кого ты намекаешь?
      Голос человека - инструмент тонкий. Это ишак орет "Иа-иа", одним тоном, в котором слышится одновременно и рычание льва и предсмертный хрип его жертвы. Люди свои голосовые связки используют виртуозно. Одну фразу "Ну, ты и дурак", можно произнести так, что она станет оскорблением или даже высшей похвалой. Голоса политиков и любовников, когда одни очаровывают избирателей, другие - избранниц, сочатся благоуханным нектаром. У рэкетиров и налоговых инспекторов жизнь выработала одинаковый тембр голосов и похожие интонации. Своими словами они стараются внушить собеседникам страх, чтобы облегчить переживания, вызванные необходимостью расстаться со своими деньгами, с другой - доказать неизбежность этого акта.
      - Генерал, - голос военкома звучал спокойно и холодно, - уезжайте отсюда, пожалуйста. Не знаю, что вам было нужно, но помочь вам ничем не могу. У меня сидят уважаемые люди и оставлять их хозяин одних надолго не может. Это тоже закон гор. Езжайте.
      * * *
      Подполковник Кахраманов собрал в военкомате по просьбе Полуяна, которую военкому передали из штаба генерала Шалманова. Вторжение Мохнача оказалось для всех неожиданным и взбудоражило стариков. Поэтому то, как повел себя Полуян понравилось всем.