Уничтожить Израиль

Беспокоили финансовые и технические проблемы, внезапные отключения электроснабжения на закрытых объектах, на предприятиях, добывающих расщепляющиеся материалы, обогащающие их и готовящие к промышленному использованию. Такого рода события порождали нервотрепку, привлекали внимание правительства и прессы, провоцировали запросы международных организаций и требовали от министра быстрых и точных решений.

И вдруг случайный гость с улицы, человек, которого в иные времена не пустили бы даже на высокие ступени здания Минатома, ведет себя с ним, членом правительства России, с недопустимым хамством, пытаясь навязать ему свои условия. Так и хотелось сказать: «Распустила вас демократия, уважаемый!», но что-то в тоне посетителя подсказывало, что им движет крайняя озабоченность и понять, в чем именно она заключается, просто необходимо.

— Хорошо, я вас слушаю.

— Не буду тянуть время. Начну с вопроса. Вам о чем-нибудь говорит название Ульген-Сай?

Министр бросил на Андрея пристальный взгляд, молча взял со стола пачку сигарет, сунул одну в рот, щелкнул зажигалкой, выпустил клуб дыма.

Андрей спокойно ждал ответа. Но дождался вопроса:

— У вас есть какие-то сведения из этого района?

— Есть. И не очень приятные.

— Садитесь. — Министр жестом показал на кресло. Сам нажал на клавишу интерфона. — Виктор Альбертович, отмените сбор начальников управлений. У меня срочное дело.

Слово Ульген-Сай, произнесенное Назаровым, заставило Аркатова на мгновение замереть в стойке охотника, услыхавшего шум приближения дичи.

— Откуда вам известно это название?

— Какая разница? — устало ответил Андрей. Его раздражало, что министр задает вопросы не по существу. Вместо того чтобы попытаться выяснить суть дела, он старается понять, каким образом человек приобрел свои географические познания.

— Вы из нашей системы?

— Что, похож на дурака? — Андрей сказал это нагло, не скрывая намерения задеть министра, обидеть его или хотя бы разозлить. И тот это понял. Но не вспыхнул раздражением, не завелся, а весело рассмеялся:

— Кажется, я вас допек. Ладно, садитесь. Будем говорить.

Министр родился за четыре года до первого ядерного взрыва, произведенного на Семипалатинском полигоне. Он пришел в атомную промышленность со студенческой скамьи, спустя более чем десять лет после смерти шефа НКВД Лаврентия Берии. Однако порядки и жесткие нормы секретности, заведенные прежним шефом, здесь продолжали жить в полной мере. Даже старые приятели, работавшие с Аркатовым в одном институте, но в разных лабораториях, боялись обмениваться своими впечатлениями. Здесь продукцию именовали «изделиями», промышленные и научные предприятия «объектами», сферы исследований — «тематическими направлениями», испытания «изделий» — «сессиями», крупным ученым придумывали псевдонимы или называли по инициалам: знающим было понятно, остальным знать было незачем.

Произнеси в этом кабинете слова Ульген-Сай кто-нибудь из своих, министр не проявил бы беспокойства. Но они прозвучали из уст человека с улицы, который по положению не должен был ничего знать ни об этом месте, ни о его расположении и назначении. А у Назарова это название прозвучало буднично, как нечто само собой разумеющееся, вроде Йошкар-Олы или Урюпинска, без флера таинственности и уважительного придыхания. И вся воспитанная суровыми временами приверженность министра к строгому соблюдению тайны приняла боевую стойку.

В системе атомной индустрии существовали десятки табу, которые соблюдались с поистине языческой строгостью. Только в узком кругу посвященные могли вслух называть места своих объектов, открыто обозначенные на географических картах: Желтые Воды, Хош-Тегерме, Приаргунск… Но даже среди своих никто не упоминал подлинные названия мест, вроде Кыштыма, помеченных радиационной проказой аварий. К числу запрещенных к упоминанию относился и Ульген-Сай, объект, где предполагалось провести необычную «сессию», настолько важную и чрезвычайно секретную, что даже в процессе подготовки ее именовали словом «портфель».

Ульген-Сай — «Мертвый Лог» — урочище в пустынных степях Казахстана — поражал воображение своими размерами и дикостью. Если Великий каньон в Америке стал результатом многовековых трудов реки Колорадо, то появление на ровных, как стол, просторах казахстанской степи рваной раны протяженностью в двадцать пять километров и глубиной в сотню метров даже среди ученых вызывало споры. Одни считали, что это след, оставленный космическим телом, которое ворвалось в атмосферу несколько миллионов лет назад. Другие доказывали, что провал образовался в результате тектонического разлома, безжалостно распоровшего тело земли.

Местные жители, кочевники-степняки, имели свое объяснение. Поскольку каньон создавал препятствие на пути перегона отар при кочевке, зловредное его значение относили к проделкам черта, который, на зло людям, разорвал землю когтями. Старики так и называли разлом — «Шайтан тырнак», что означало «Коготь черта».

Ульген-Сай был выбран для проведения подземных испытаний портативных ядерных зарядов, которые значительно позже с легкой руки болтливого российского генерала получили название «ядерные чемоданчики».

Объект для проведения «сессии» готовили капитально. Выбрали удаленное от троп цивилизации место. Ограничили до предела круг лиц, допущенных в зону. Затем проходчики специального горнопроходческого отряда пробили в скальной стенке каньона штольню, от которой в глубинах массива под прямыми углами проложили два штрека. В одном из них в специальной камере поместили устройство портативного ядерного заряда. Во втором штреке расположили контрольно-измерительные приборы. Им предстояло зафиксировать поведение боевого заряда от момента взрыва до разрушения всех устройств, фиксировавших физические процессы в ядерном заряде. Потом штольню забутили и заделали прочной железобетонной пробкой. К испытаниям все было готово, оставалось только получить команду из Москвы. Но ее не последовало.

Президент Советского Союза Горбачев, находясь в зарубежной поездке, в болезненном приступе горячки «нового мышления» пообещал миру навсегда покончить с ядерными испытаниями. Мгновенно из Москвы во все точки, где готовились эксперименты, полетели грозные команды — проведение взрывов прекратить.

Испытания свернули, финансирование их прекратилось, и заряд остался в глубине скал Ульген-Сая.

Все это Аркатов прекрасно знал: в те времена он был простым начальником отдела министерства, за испытания не отвечал и то, что произошло, его не касалось. И вот теперь проблема грозила упасть на него всей своей тяжестью, и еще неизвестно, чем могла кончиться министерская карьера, если не принять срочных и действенных мер. Но каких? Казахстан — суверенное государство и подступаться к проблеме без совета с министром иностранных дел значило опасно себя подставлять.

К счастью, чиновничий аппарат выработал немало уловок, позволявших смягчать степень своей вины, а порой вообще перекладывать тяжесть решений на других. Надо только доложить президенту о том, что может случиться…

Однако и такое решение принять не просто. Начальство всегда запоминает тех, кто приносит ему плохие вести. Раньше за них гонцам рубили головы, теперь кара бывает другой, но избежать ее порой все равно нельзя.

Аркатов стоял перед трудным выбором. Не сдержался и позволил себе сорваться: хотелось, чтобы хоть кто-то прочувствовал его тяжелое положение.

— Вы понимаете, с чем пришли ко мне? — спросил он Андрея.

— Понимаю.

— Ни хера ты не понимаешь, Назаров! Ровным счетом ни хера. — Министр неожиданно перешел на «ты». Голос его стал нервным, занудливым. — Вот скажи, что мне теперь делать? Ты с себя груз сбросил, патриот херов. Видите ли, он честен и чист, а вы теперь расхлебывайте сами. Так?

Андрей такого тона в разговорах с начальниками, даже со своими непосредственными, не терпел никогда. Ко всему министр не кутакбаши туркменских песков, и он ему присяги верности не приносил. Права говорить так с посторонним человеком у министра не было, а позволять ему продолжать разговор в том же духе означало такое право дать. Андрей встал. Свирепо воткнул окурок сигареты в хрустальную пепельницу и оттолкнул ее от себя. Оперся руками о стол.

— Ни хера ты сам не понял, начальник. Расхлебывать все это вы должны по положению. И не потому, что об этом стало известно от меня. Кашу заваривали здесь, в этом доме, в этом кабинете. Разве не так? И хером погонять будут не меня. И потом даже министр к незнакомому человеку должен обращаться на «вы».

Аркатов не скрыл раздражения:

— Ты что такой чувствительный? Я к тебе на ты как к коллеге…

— Хорошо, тогда взаимно. Не знаю, как тебе это понравится.

— Переживу, — усмехнулся Аркатов, хотя к разговору в таком тоне не был готов. Он давно привык обращаться к своим сотрудникам на «ты», а тем перейти на ту же ступень общения не позволяло ни воспитание, ни служебное положение.

— А теперь ответь, почему тебя принесло сюда, почему не пошел в ФСБ?

— А ты подумай сам, Аркатов. Подумай. На кого покатят бочку, если Ульген-Сай растрясут, достанут оттуда портфельчик и рванут его где-нибудь в Европе или, скорее, в Израиле. Может такое случиться? — Андрей не стал ждать ответа. — Может, и еще как. Тогда с кого будет спрос? С тебя, господин коллега. И спрашивать будут именно дяди из ФСБ и прокуратуры. «Доложите нам, гражданин бывший министр, как такое могло случиться?» — Ладно, заткнись. Я все это и без тебя знаю. А теперь скажу, чего не знаешь ты. Гражданин Назаров пришел ко мне в уверенности, что министр — пуп земли. Махнет рукой, и все вокруг забегают, проблемы начнут решаться сами собой. Так?

— Ну, не совсем так, но решаться будут.

Аркатов раздраженно шагнул к окну. Остановился, глядя в него и заложив руки за спину.

— Как ты думаешь, почему у моей шляпы такие широкие поля? Мода?

— Должно быть, и так.

— А вот хрен тебе! Большие поля, чтобы я поменьше глядел вверх, а если подниму глаза, то видел бы не больше, чем мне дозволено. Вот, — Аркатов показал на два телефонных аппарата, стоявших на отдельной тумбочке возле его письменного стола. — Это трубка премьера, а это — президента. Услышу звонок, знаю сразу, кто говорит. Но если мне припечет задницу и я сниму трубку, то ответит не сам, а помощник. Сам трубку не берет. Не царское это дело.

— Но секретарь, если надо, сразу передаст трубку шефу. Разве не так?

— Передаст. Только я ему должен буду изложить вкратце суть дела. Иначе начальство тревожить не позволено.

— Круто, — согласился Андрей.

— Теперь попробуй, позвони премьеру. Думаешь, он на себя мой крест взвалит? На хрен ему эта собачья радость! Много ты знаешь дураков, которые готовы расхлебывать чужие проблемы?

— Имеешь в виду меня? — Андрей сразу понял недоговоренное.

— А почему нет? Тебя тоже. Правда, ты в этом деле шестерка, ко всему удобно подстраховался. Короче, расхлебывать должен Аркатов.

— Поставь в известность ФСБ сам.

— Все-то ты знаешь, Назаров. — Аркатов усмехнулся. — Тебе в телевизионные игры идти играть. Вопрос — ответ, и деньги в сумку.

— Почему ФСБ не подходит?

— По положению. О таких случаях я в первую очередь обязан информировать президента. А уж он потом сам решит, кому и в каком объеме нужно знать подробности. Ладно, кончили, я звоню.

В приемной президента раздался чуть приглушенный переливчатый сигнал спецтелефона. Впрочем, среди множества аппаратов правительственной связи нельзя было назвать ни одного, который не был бы спецтелефоном. Но этот со своим особым голосом и, как заверяли специалисты, с абсолютной защищенностью от любого подслушивания, предназначался для связи с президентом только строго ограниченного круга лиц, да и те пользовались им только в особых случаях.

Отработанным, почти благословляющим движением руки, каким патриарх подает ее для целования, дежурный секретарь президента снял трубку мягкого салатного цвета.

— Приемная. У аппарата полковник Краснов.

Для тех, кто пользуется особо закрытой аппаратурой связи, достаточно было одной фамилии — секретарей президента знали все члены правительства, — но инструкция требовала именно такого ответа, и нарвись секретарь на начальственный контроль, он мог бы заработать нелестное и ненужное ему внушение.

— Роман Андреевич, здравствуйте. Это Аркатов. Мне нужно срочно поговорить с президентом.

— Здравствуйте, Алексей Адамович, — секретарь прекрасно знал министра. Тот, как руководитель одного из стратегических государственных ведомств, был включен в список абонентов спецтелефона под десятым номером и за долгое время почти не пользовался своей привилегией. — К сожалению, в данный момент это вряд ли возможно. Президент беседует с представителем Международного валютного фонда. Там же премьер и министр финансов. После беседы у него встреча с председателем Центробанка.

— Роман Андреевич, Центробанк со всеми его валютными резервами может подождать. Дело чрезвычайное, и президент должен меня принять. Надеюсь, вы понимаете.

— Алексей Адамович, прошу прощения, — чувствовалось, что секретарь искренне опасается ломать расписание президента, всеми силами стараясь этого избежать. — Может быть, я могу доложить президенту ваш вопрос? Это займет несколько минут. Потом он сам назначит вам встречу.

— Роман Андреевич, я выезжаю. Чтобы не подставить Владимира Васильевича, сделайте все, чтобы он меня принял. И предупредите службу охраны, что я к президенту.

Аркатов положил трубку и молча посмотрел на Андрея, словно хотел сказать: «Теперь видишь, как такое бывает?» Но сказал другое:

— Ты тут у нас побудь. Я вернусь, договорим. И не обижайся.

Выйдя в приемную, Аркатов подозвал Катенина.

— Виктор, — министр заметно нервничал, — Назарова накормите обедом. За мой счет. Дайте возможность отдохнуть. Надеюсь, меня надолго не задержат.

Аркатов еще не выбрался из потока машин на улицах Замоскворечья, как зазвонил радиотелефон. Говорил президент.

— Алексей Адамович? Я слушаю, — по нескольким словам было непросто определить настроение звонившего, но Аркатову показалось, что президент слегка раздражен, хотя понимает, что по пустякам такой вышколенный государственный деятель, как Аркатов, беспокоить его не станет. — Что у вас?

Президент хотел сказать «у тебя», чтобы подчеркнуть расположение, но Аркатов академик и лучше всего выказать ему свое отношение в форме особой вежливости.

Аркатов заранее продумал форму и стиль сообщения президенту о происшествии. Сделать это следовало так, чтобы не показаться паникером, но, с другой стороны, не позволить отложить встречу и разговор ни на один час и уж тем более на день. Обстоятельства не позволяли делать затяжку.

— Возникла ситуация… нечто вроде Чернобыля.

Вообще-то в разных странах для чрезвычайных ситуаций приняты к употреблению условные слова и фразы, описывающие суть происшествия. Американские летчики, попадая в аварийную ситуацию, бросают в эфир фразу «Мэй дэй!», которая означает беду в воздухе. Наши военные авиаторы в подобных обстоятельствах говорили «Прибой!». Неприятности, возникшие с ядерным оружием на борту самолетов и кораблей, американцы обозначают словами «Броукн эрроу» — «Сломанная стрела». Специальной договоренности на такой случай у Аркатова с президентом не было, поэтому он, чтобы подчеркнуть важность сообщения, сказал «Чернобыль».

И президент понял:

— Поторопись, я жду.

Президент ревностно следил за состоянием ракетно-ядерного потенциала страны. Он знал и понимал силу этого вида оружия в обеспечении мирового равновесия сил и в то же время постоянно ощущал беспокойство из-за возможности возникновения техногенных катастроф, связанных с недостатками обращения и порядком хранения ядерных зарядов.

Всего несколько дней назад президенту показали выжимку из публикации влиятельного американского еженедельника. Автор эмоционально, но не всегда доказательно, утверждал, что существует возможность утраты Россией части своих ядерных боеголовок, находящихся в специальных хранилищах. Уже на следующий день президент потребовал от главнокомандующего ракетными войсками подробного доклада, а специальные группы Федеральной службы безопасности проверили режим охраны и соблюдение технологии хранения ядерных боеприпасов на некоторых базах. Панические писания американца не подтвердились. И вот звонок министра…

Аркатов вошел в приемную. Удобно расположившись в кресле, держа на коленях папку, сидел председатель Центробанка Ащенко, человек, умевший сохранять собственное достоинство, легко разгадывавший хитрые интриги завистников и не проигрывавший аппаратных игр. Президент не всегда бывал доволен поведением банкира, но верил, что тот блюдет государственные интересы как свои собственные, а потому прислушивался к его советам.

Увидев Аркатова, уверенно прошагавшего через приемную к президентской двери, Ащенко привстал:

— Алексей Адамович…

— Прошу прощения, Георгий Кузьмич, — с места поднялся Краснов, — Алексея Адамовича срочно вызвал Владимир Васильевич. У него спешное дело. Что-то международное.

Банкир тяжело опустился в кресло, бросил взгляд на часы, сокрушенно вздохнул:

— У меня тоже нечто международное. Кажется, даже связано с долларами.

Краснов вежливо улыбнулся, принимая шутку Ащенко. Он хорошо понимал, что чувствует банкир, график которого не менее плотен, чем у президента.

Президент, заведенный непростым разговором о кредитах с представителями Международного валютного фонда, заметно нервничал. Быстрые движения, скользящее рукопожатие и первый вопрос:

— Это серьезно?

Сжато министр изложил ситуацию с «изделием», оставшимся на чужой территории, которым сейчас пытаются завладеть добытчики ядерного оружия.

— Каково состояние изделия? — спросил президент озабоченно. — У вас есть телеметрический контроль?

— Владимир Васильевич… Это Казахстан…

— Все ясно. Там могут проходить неконтролируемые физические процессы. Так?

— В принципе — да. Надежда на то, что климатические условия и температура в каверне остаются стабильными. Пещера герметически изолирована от атмосферы. Первое время мы следили за гидрологическим режимом. Теперь такой возможности нет.

— Возможна коррозия конструкции?

Аркатов отвел взгляд.

— Мы можем только предполагать.

— Вот и предполагайте. Например, к чему может привести вторжение посторонних лиц в камеру? Какие варианты?

— Самые разные. Свести к нескольким основным трудно. Может произойти несанкционированный взрыв ядерного устройства. Это самое неприятное из возможного. Затем может произойти разрушение устройства из-за неосторожного обращения. Произойдет радиационное заражение территории…

Президент нервно прошелся по кабинету, размышляя. Принял решение. Протянул Аркатову руку:

— Спасибо, Алексей Адамович. Мы создадим комиссию, продумаем меры. Если у вас возникнут предложения, немедленно сообщайте. А сейчас до свидания.

Проводив министра, президент тут же пригласил помощника.

— Роман Андреевич, с этого момента вы подключаетесь к операции, которая замыкается на меня. Вызовите срочно себе замену в приемную, переселяйтесь в мой оперативный кабинет и отключите мой аппарат от приемной.

— Есть, — полковник Краснов уже понял, что произошли события, сбившие налаженный ритм работы президента.

— Дальше. Вы не имеете права вести с кем-либо разговоры по вопросам, которыми нам придется заниматься. Вы будете знать всех, кто подключен к операции. Поскольку исполнители замкнуты на конкретные вопросы, вы не должны в какой-либо форме информировать их о задачах, которые решают другие члены команды. Учтите, в силу обстоятельств у вас не будет смены до конца операции. Обустраивайтесь в комнате отдыха оперативной группы.

— Есть. Я понял, Владимир Васильевич.

— Теперь извинитесь перед Ащенко. Скажите, что я знаю важность проблем, которые он хотел обсудить, и все же вынужден перенести разговор, чтобы его не комкать. На всякий случай предупредите тех, с кем назначены встречи на завтра о возможности их переноса и даже отмены. Да, еще. Дайте указания пресс-службам, моей и правительства, службам по связям с общественностью Минатома немедленно информировать вас о тех, кто проявит интерес к получению сведений о разработке и существовании портативных взрывных ядерных устройств. В качестве обоснования такого интереса могут быть использованы известные высказывания хасавюртовского генерала о ядерных чемоданчиках. Есть вопросы?

— Да. В какой мере можно информировать руководство вашей администрации? Конечно, если у них возникнут вопросы.

— Ни в какой. Это их не касается. У вас все?

— Так точно.

— Тогда сразу и приступайте. Пригласите ко мне Петрова. Срочно. Пусть бросит все другие дела.

Виктор Катенин вернулся в кабинет. Сел за стол. Ослабил узел галстука. Посидел, подумал. Надавил кнопку переговорника:

— Рита, будьте добры, стаканчик чаю.

Когда через пять минут миниатюрная дамочка строгого преподавательского вида со скромной прической и в узких прямоугольных очках пришла и поставила чай, Катенин ловким, хорошо отработанным движением обхватил ее за ягодицы, туго обтянутые черной юбкой, и привлек к себе.

Бледные щеки секретарши мгновенно порозовели, за стеклами очков вспыхнули голубыми искрами округлившиеся глаза.

— Вик, ну не сейчас же, — шепнула она томно, хотя на всякий случай тут же прижалась животом к его бедру.

Катенин ласково шлепнул ее ниже спины.

— Хорошо, иди!

Когда Рита вышла, он взял с блюдца стакан, отпил глоток горячего чаю. Отставил стакан. Подумал, поглаживая лоб. Снял трубку.

— Вячеслав Маркович? Ты занят?

Он звонил офицеру Федеральной службы безопасности Карцеву, с которым сотрудничал в качестве добровольного помощника, то есть был, как говорят в среде неблагодарного народа, его тайным осведомителем.

Сведения, которые сообщил Карцеву помощник министра, тот сразу же доложил начальнику управления генерал-лейтенанту Травину.

Секретарь Совета безопасности Сергей Ильич Петров вошел в кабинет президента с видом встревоженным и озабоченным. Президент кивнул ему, показывая глазами, чтобы тот сел, а сам продолжал ходить по кабинету.

— Сергей, отложи на время абсолютно все. В первоочередном порядке займись новым делом. Вот на столе мой диктофон. Прослушай запись. Это беседа с Аркатовым. Сразу дай задания службам. Внешней разведке подготовить справку по боевой исламской организации «Пламя Джихада», раз. ФСБ собрать сведения о Назарове, который сообщил Аркатову о планах исламистов. Самого Назарова возьмите под наблюдение. Придется его поберечь. Не раскрывая существа вопроса, дай задание в Генштаб Кашлеву прикинуть план армейской диверсионной операции в районе Мертвого Лога. Вчерне изложи ситуацию. Места операции не называй. Дай вводную, что действия будут проходить в пустынно-степной местности. Нужно как можно меньше шансов оставить для утечек. Попроси министра иностранных дел Орлова, чтобы лично просчитал, какие международные осложнения возможны в случае неудачи военной операции. И еще, прослушав пленку, реши, что я упустил.

— Когда это нужно?

— Еще вчера, но придется подождать, когда ты прослушаешь пленку.

— Понял.

Приехав в Москву, Кашкарбай с вокзала отправился на Ленинградский рынок. Походил по рядам крытого павильона, полюбовался развалами разноцветных фруктов, искусно выложенных в икебаны продавцами, осмотрелся и подошел к молодому азербайджанцу, который, похоже, ничем не торговал, но то и дело давал указания другим торговцам.

— Здравствуйте, уважаемый! Мне нужен Максуд.

Азербайджанец напрягся, лицо словно окаменело.

— Какое у вас дело? — спросил он, подозрительно оглядывая узбека.

— Аллах расписал все наши дела наперед, — ответил Кашкарбай. — Должно быть, одно из них.

Максуд — молчаливый, хорошо сложенный и по-горски красивый чеченец, подошел к Кашкарбаю с видом недовольным и хмурым.

— Салам, — сказал Кашкарбай. — Если вы Максуд, вам большой привет от Багаутдина. Очень большой привет.

Напряженность исчезла с лица чеченца. Он почтительно склонил голову:

— Рахмат, уважаемый. Спасибо.

Багаутдин — полковник пакистанской армии — был начальником учебного центра под Хостом в Афганистане, где Максуд постигал искусство войны в горах.

— У меня к вам дело, Максуд.

Они вышли с рынка и медленно двинулись по Часовой улице: старые знакомые, решившие поболтать.

Кашкарбай достал из кармана три сотенные бумажки американского резервного банка и передал Максуду.

— Нужны два быстрых парня.

Перехватил напряженный взгляд собеседника. Покачал отрицательно головой:

— Нет, ни ножей, ни пистолетов. Надо просто двое суток походить за человеком. Это доверенное лицо Багаутдина. Русский. Важно уловить, не ведется ли за ним в Москве слежка. Если ее ведут, то кто. Если это ФСБ — отвалить. Если кто-то из наших, азиатских, объяснить, чтобы отстали. Пусть скажут: так приказал Джумабой Намангани.

С рынка Кашкарбай проехал на Старый Арбат. Прошелся, остановился возле художников, рисовавших моментальные портреты с натуры. Лохматый парень быстрыми движениями карандаша воспроизводил на листе ватмана черты немолодой женщины. Судя по тому, что видел Кашкарбай, портрет получится намного лучше и красивее оригинала. Лицо у женщины выглядело усталым, бесцветным, в уголках глаз лежали предательские морщинки, а на портрете под карандашом мастера все это исчезало, годы, наложившие печать на живого человека, теряли свое влияние, и утраченная красота возвращалась из прошлого.

Должно быть, люди так любят свои фотографии и рисованные портреты именно потому, что они позволяют остановить мгновение, которое другими способами задержать нельзя.

Делая вид, что увлечен работой художника, Кашкарбай краем глаза все же внимательно оглядывал редких прохожих, мысленно выделяя в их облике, в одежде, в манере движения черты, с помощью которых при следующей встрече мог бы узнать тех, с кем уже встречался.

Постояв некоторое время, он медленно двинулся дальше. Прошел мимо ресторана «Прага», по подземному переходу перешел на противоположную сторону транспортного туннеля и направился к ротонде станции метро «Арбатская». Он неторопливо вошел внутрь и, делая вид, что собирается говорить по телефону, несколько минут простоял у стеклянных дверей, наблюдая за входившими и выходившими наружу людьми. Ни один из них не был похож на тех, кого он успел запомнить, прохаживаясь по Арбату.

Во всем чувствовалось, что Кашкарбай до этого не раз бывал в Москве и ориентируется в ней не хуже старожила.

Он спустился в метро, доехал до «Александровского сада» — конечной голубой линии, с видом человека, приехавшего не туда куда надо, перешел на другую платформу и поехал в обратную сторону, к Киевскому вокзалу.

По системе подземных переходов Кашкарбай перебрался на Кольцевую линию и остановился на платформе поездов, шедших в сторону «Краснопресненской».

На привокзальных станциях пассажиры собираются быстро. В толпе, ожидавшей поезда, к Кашкарбаю протиснулся невысокий черноволосый мужчина. Неосторожно толкнув узбека плечом, он сказал «Извините». — «Все нормально», — успокоил его Кашкарбай.

Когда они втискивались плечом к плечу в вагон, черноволосый положил в руку Кашкарбая алюминиевый цилиндрик. Тот сжал его в кулаке.

В вагоне они разошлись в разные концы.

Кашкарбай опустил посылку в карман и поехал в гостиницу.

Получив сигнал о появлении в Минатоме странного посетителя, приняв которого министр сразу попытался связаться с президентом, а потом уехал к нему, начальник одного из управлений ФСБ генерал-лейтенант Травин выяснил все, что узнал Карцев, и немедленно отправился к своему шефу — директору Федеральной службы безопасности генерал-полковнику Барышеву. На то имелось несколько причин. Прежде всего, стоило предупредить, что президенту может стать известно нечто такое, чем придется заниматься их службе. Но было и желание показать: вот, мол, какие мы, не утратили хватки и узнаем кое о чем наперед.

Барышев выслушал доклад со вниманием, попутно, делал какие-то заметки в рабочей тетради. Травин еще не закончил, когда Барышев вдруг его прервал:

— Спасибо, Иван Артемьевич, как я полагаю, вы имеете в виду гражданина Назарова Андрея Ивановича? Очень оперативно.

Травин, скрывая смущение, проговорил удрученно:

— Что, опоздали?

— Все нормально, — успокоил Барышев. — Но раз вы на него вышли сами, то доводите дело до конца. Требуется справка о Назарове. Для президента.

— Как скоро?

— У тебя уйма времени. Два дня. Послезавтра к вечеру кладешь сюда, — Барышев показал на стол.

— Алексей Федорович, это нереально.

— А у нас когда-то было реальное время на наши задачи?

Вернувшись к себе, Травин вызвал полковника Федорчука.

— Есть две новости. Обе хорошие. Надо взять в разработку некоего гражданина Назарова. Он сейчас в Минатоме. Это ты сумеешь. Несколько труднее другое. Потребуется справка о нем. И тут хорошая новость. Можешь не торопиться. Бумажка потребуется мне не сегодня, а послезавтра к утру.

— Иван Артемьевич! — Федорчук взмолился. — Это же нереально.

— Яков Алексеевич, дорогой, если бы мне ставили реальные задачи, их бы я поручал молодым и ранним, а тебя отпустил на заслуженный отдых.

Намек оказался настолько крутым и понятным, что Федорчук лишь обиженно засопел, поднялся с места, сказал: «Есть!» — и, подволакивая левую ногу, схлопотавшую осколок в Чечне, вышел из кабинета.

Через минуту перед Федорчуком уже стоял один из лучших его оперативников капитан Грызлов. Получив задание, он растерянно посмотрел на шефа:

— Это же нереально, Яков Алексеевич. У нас только фамилия человека и фото. Даже откуда он, мы не знаем.

— Вот и надо узнать.

— Может, я его задержу? Будь он у меня в руках, я из него через полчаса вытряс бы все, начиная с количества его любовниц и кончая излеченной гонореей.

— Это я знаю, но трогать мужика нам не позволили. Глядеть со стороны можно. Судя по некоторым сведениям, он приезжий из Узбекистана. Вот и начни с аэропортов. Куда прилетают из Ташкента? Проверь списки. Не найдешь там, давай вокзалы. На южном направлении в поездах всегда работают опера. Они знают в лицо даже вагонных тараканов. Бери и тряси всех.