— Тоня, у нас небольшая махинация. Надо помочь Льву. Я думаю, ты не откажешься помочь Льву?
— Нет, конечно. — Тоня немного успокоилась. Лев дурное затевать не станет.
— Он собрал машину. А ездить, как ты сама слышала, не желает. Мы условились эту машину продать. Но Льва ты знаешь, он рохля, непрактичный, попросил меня. Я продал его машину одному узбеку. Фамилия его Насыров. Знатный хлопкороб и все такое. Из Андижанской области сюда приехал. Мы договорились с ним встретиться в ГАИ, чтобы снять машину с учета. Только и всего.
— А Лев где?
— Он меня попросил, — с легким раздражением пояснил Решетов. — Хозяин машины — это я.
— Артисты, — сказала Тоня и хотела было направиться к машине, но муж ее придержал.
— Подожди, тут еще одно обстоятельство... — Решетов слегка замялся. — Для Насырова я — Лев Иванович Москвитин, а ты его, то есть моя, жена.
— Ребячество какое-то! — Тоня хотела сказать «жульничество», мелкое, унизительное, но ради Льва не сказала, сдержалась. Не так уж часто Решетов выручает друзей, а Льва в особенности. Пусть уж хотя бы в такой форме да поможет кому-то.
— Ты должна это засвидетельствовать перед Насыровым, только и всего.
— Ясно, — сказала Тоня с досадой. — Вы со Львом просто гении. Гиганты мысли. — И тут же подумала, что муж наверняка договорился со Львом на какую-то часть выручки, наверняка. Скорее всего Лев сам ему предложил, а он-то уж отказаться не смог. «Лишними не будут». Тоня вздохнула.
— Все? Инструктаж окончен?
Так называемые мужские дела.
— Ты должна называть меня Львом.
Тоня промолчала. Достаточно того, что она его никак не будет называть. Прав Лев насчет автопсихоза. Пускаются во все тяжкие.
В двенадцать они подъехали в ГАИ. Встретились с Насыровым, смуглым сухопарым мужчиной лет сорока. В черном костюме, при галстуке, в тюбетейке и в сапогах. С небольшим чемоданом. Решетов их познакомил, был суетлив, любезен, кого-то, непонятно кого, играл.
— Номера захватили? — спросил он.
— Захватил, захватил, обязательно. — Насыров поставил свой чемоданчик прямо на землю, раскрыл его и подал номера Решетову, сначала длинный 09-76 АТЖ, потом квадратный и тоже 09-76 АТЖ. Тоне стало не по себе. Это же номер их машины, в чем дело?
— Завернули хотя бы в газету, что ли, — недовольно сказал Решетов.
— Зачем? Я их помыл, протер, они чистые, — оправдался Насыров.
Решетов сложил номера цифрами внутрь, сунул их в свой портфель.
— Вы пока здесь побудьте, — сказал он. — Я скоро вернусь. У меня начальник учета знакомый. А вы не скучайте без меня, поговорите пока. Моя жена — врач. — Решетов взял ее за локоть, и Тоня вздрогнула — такие у него были холодные, ледяные пальцы.
— Я с ним уже созвонился, — сказал Решетов и быстро пошел к длинному барачного типа зданию с вывеской.
— Как ваши дела? — с вежливой улыбкой спросил Насыров. — Как ваше здоровье?
— Спасибо, все хорошо...
«Почему наши номера, почему?»
— Красивый город Алма-Ата, — продолжал Насыров. — Зеленый, чистый. — Он был доволен покупкой, рад, что уже оформляется документ и через несколько минут он станет законным владельцем почти новой «Волги», которая прошла всего-навсего двадцать тысяч.
— Да, — согласилась Тоня, — зеленый город, чистый.
«Он снял номера с нашей машины и потому приехал на такси. Но для чего снял? Чтобы сдать их в ГАИ? А как же его... Наша машина? Осталась без номера?»
— У вас тут го-оры, — говорил Насыров с вежливой белозубой улыбкой. — У нас таких не-ету.
Горы хорошо были видны отсюда, темнели ели на склонах, сверкал снег на вершинах. Тоня тоже обернулась в сторону гор, посмотрела, сощурилась. Голова у нее кружилась. «Надо держаться... еще упаду, не хватало!»
— Краси-ивые, — негромко, удовлетворенно тянул Насыров. Как будто они для того и встретились, чтобы поговорить о природе. Он не считал возможным говорить с женщиной о деле, женщина есть женщина. И Тоню это устраивало, она боялась — а вдруг он спросит что-нибудь такое, и в ответ ей придется лгать. Но и молчать неудобно.
— А вы... в Узбекистане живете? — спросила она жалким голосом, решив спрашивать его и спрашивать, о чем попало, лишь бы он сам не спросил ее ни о чем.
— Да-а, в Андижанской области.
— Говорят, у вас... жарко очень?
— Жа-арко, — согласился Насыров, — сорок, сорок два.
«Нет, муж не станет помогать Льву, он не такой, и Лев тут ни при чем, тут грязь, грязь».
— Это ужасно! — сказала Тоня.
— Ничего, привычка. Кок-чай пьем, — объяснил Насыров.
«Почему он лжет мне? Почему ничего не сказал про номера? Если действительно машина Льва, то у него должны быть свои номера...»
— Это ужасно, ужасно, — повторила Тоня в замешательстве и обернулась к зданию с вывеской.
Неторопливо и спокойно оттуда уже шел Решетов. Тоня раскрыла сумочку, достала мятную таблетку, положила ее в рот.
Решетов подошел, вытащил из кармана плоскую серую книжицу.
— Вручаю торжественно, — сказал он. — И желаю ездить до ста тысяч без единой аварии.
Насыров расплылся в улыбке, приложил руку к сердцу.
— Спасибо, Лев Иванович, дорогой, спасибо!
Решетов обернулся к Тоне.
— Тебе пора на работу? Такси возьмешь или на троллейбусе?
— А ты?.. А вы?
— Нам еще надо в «Тулпар» махнуть, копию чека взять, — беспечно сказал Решетов. — А ты поезжай. Вон, кстати, и такси.
Решетов замахал рукой водителю, хотел побежать, но Тоня остановила его. '
— Не надо, я на троллейбусе. — И сказала Насырову. — До свидания.
— До свидания, до свидания. — Насыров закивал, раскланялся, снова приложил руку к сердцу. — Очень рад, очень приятно.
Он ничего не знал и мог радоваться, как ребенок. Тоня тоже толком ничего не знала, но радоваться не могла. Она отошла от них с ощущением, будто выплыла из омута на поверхность. Во рту пощипывало от таблетки, ей стало легче дышать. И чем дальше она отходила от них, тем легче дышалось. Но когда села в троллейбус, заломило в висках, разболелась голова. Она не поехала на работу, а сразу домой. Позвонила главному врачу и сказала, что сегодня не приедет, а завтра на пятиминутку — обязательно. Так болела голова, что казалось — она не доживет до завтра. Он должен ей все объяснить, все. И чем скорее, тем лучше.
Ей казалось, что уже много прошло времени, как они расстались, должно быть, они успели побывать в этом самом «Тулпаре». Тоня позвонила в управление.
— Игорь Геннадиевич на объекте, — ответила секретарша.
Тихо в квартире. Тикают часы на стене, Иринка в садике. И заняться нечем. Да и не сможет она заняться, ничем и никогда. Пока он не объяснит ей все! Тоня подняла трубку.
— Пожалуйста, Решетова.
— Девушка, я вам только что сказала: Игорь Геннадиевич на объекте.
«Надо успокоиться, у меня сейчас повышенная возбудимость. Я преувеличиваю, — внушала себе Тоня. — Не надо нервничать, я не одна, у него уже сформировался мозг, нервная система, уже шестой месяц, все мои тревоги отразятся на нем, спокойно... И без таблеток».
Тоня еще раз взяла трубку — и положила. Взяла сумочку, машинально глянула на себя в зеркало, машинально поправила волосы и пошла на работу. Там люди, там легче.
...Вечером он объяснил, что с номерами — пустая формальность. Для отдела учета. Он их уже прикрепил на свою машину, пусть она не волнуется. Наша промышленность не успевает удовлетворить спрос населения и потому приходится заниматься самодеятельностью, выкручиваться и ловчить. Он готов ответить на любой ее вопрос.
Но почему с каждым днем у нее все больше и больше возникало вопросов к мужу — безрадостных, однообразных и тревожных?
32
Сообщение из Андижана в Алма-Ату.
16 мая с. г. в автоинспекцию г. Андижана обратился гр-н Насыров Азиз с просьбой поставить на учет приобретенную им автомашину «Волга» М-21.
При оформлении сотрудник группы учета обнаружил, что предъявленный гр. Насыровым техпаспорт является поддельным.
Как показал гр. Насыров в своей объяснительной записке, машину он приобрел в Алма-Ате у некоего Льва Ивановича Москвитина, о котором Насыров никаких других сведений не имеет, кроме номера телефона 44-12-30 (звонить в 8 ч. утра). Машина была пригнана в Андижан под номером 09-76 АТЖ бывшим владельцем.
Есть основания предполагать, что машина была похищена и продана гр. Насырову с поддельным паспортом.
Техпаспорт и автомашина нами у гр. Насырова изъяты до выяснения.
Сообщаем приметы машины, номера шасси и двигателя и просим провести соответствующее расследование и о результатах сообщить нам.
33
Через несколько дней утром в квартире Решетовых снова зазвонил телефон. «Не надо нервничать, — сказала себе Тоня, — не надо...» И нарочно ушла на кухню — мало ли кто звонит, дела какие-нибудь. Не хотела слушать, но слышала.
Каждое слово. Сама того не желая.
— Не может быть... Недоразумение... Это исключено, — монотонно говорил муж. — За кого вы меня принимаете... Мы можем обратиться вместе... Сначала посоветоваться... Но у меня работа. Хорошо, хорошо, в десять... Нет, не в номере, выйдете из гостиницы.
Она еще не видела его таким испуганным. Бледный, губы опущены, растерянно крутит пуговицу на рубашке.
— Что случилось? — спросила Тоня и тут же подумала: «Зачем? Все равно солжет».
— Неприятности.
— Я так и знала! — воскликнула она. — С этой машиной?
— Да нет, — раздраженно ответил Решетов. — Комиссия из главка.
— Ну и что? Не в первый же раз тебе встречать комиссию, — попыталась Тоня его успокоить. — Садись завтракать.
Он сел за стол, опустил голову, закрыл уши ладонями. Тоня взяла его за пальцы, отвела руку,
— Что с тобой, Игорь?
— А-а, — он махнул рукой, отодвинул от себя тарелку, отодвинул чашку с кофе и встал.
— Но позавтракать-то ты должен.
— Потом. Мне надо ехать. Ты в больницу идешь?
— Как всегда. А почему ты спрашиваешь? Опять нужно отпроситься?
— Да просто спрашиваю! — зло сказал он. — Заведи Иринку в садик, я сегодня не смогу.
— Хорошо, хорошо, — торопливо согласилась Тоня.
Он прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Тоня собрала дочь, выпустила ее на улицу с наказом:
— Подожди меня во дворе, я сейчас.
Открыла дверь в кабинет.
— Ты мне сказал, из главка, а при чем здесь гостиница?
— Гостиница? — переспросил он рассеянно. — Комиссия из Москвы. Остановилась в гостинице.
Тоня отвернулась. «Не надо. Я не одна, спокойно. Надо позвать Льва и поговорить втроем. Начистоту. Или пойти в трест. В партбюро. Но что я им скажу? Какие факты? Только свои сомнения, подозрения? Разлюбил? Смятение беременной жены. Не из-за чего, без причины. Тебе бы самой надо к психиатру...»
34
Решетов последил в окно, как дочь и жена, взявшись за руки, скрылись за углом дома напротив. Маленьким ключом он отпер ящик письменного стола и достал пухлый и короткий, величиной с кулак, кожаный мешок, набитый связками ключей. Позвонил на работу и сказал, что задержится в тресте до двенадцати. Запер квартиру, спустился в подвал под домом, где располагались кладовки по числу квартир. Снаружи дверь кладовки Решетовых ничем не отличалась от других. Покрашена бурой краской, висит дешевенький замок. Но за этой дверью была другая, на железной решетке, как в сберкассе, с двумя замками и сигнализацией в квартиру хозяина. Про решетку, про сигнализацию и про кое-что другое никто в доме не знал. В кладовку не заходила даже Тоня, все ее причиндалы, банки для варений и солений, к примеру, хранились в гараже. Туда Тоня имела доступ, а сюда и не заглядывала. В гараже был огромный бетонированный погреб с полками, с корзинами, с отдушиной, с термометром и гигрометром. У других в погребах прорастала картошка, пропадала капуста, гнили яблоки, у Решетова же ничего не пропадало, не гнило. Яблоки он хранил свежими почти до мая. И ничего, разумеется, в этом плохого не было. Сюда же, в кладовку под домом, никто не заходил, кроме самого Решетова. Да и не смог бы зайти при самом большом желании.
Он отключил сигнализацию, тумблер был надежно потаен, отпер наружный замок, отпер два замка на решетке, один английский, а второй висячий, особенный, такими запираются железнодорожные вагоны с ценным грузом. Толкнул дверь с решеткой, вошел, включил свет и запер за собой дверь. Чисто побеленные стены, крашенный желтой охрой пол, обшитый фанерой, тоже крашеной, потолок. Справа на стене широкие полки на кронштейнах, на полках запчасти для «Волги» — бензонасосы, карбюраторы, коробки передач, рессоры, карданный вал. В большой коробке — особо дефицитные манжеты для тормозных цилиндров, сальники, ремкомплекты.
У стены слева в самом углу стояла широкая тумбочка, похожая на комод. Приложив усилие, Решетов попытался ее сдвинуть, проверил — стоит прочно. Открыл дверцу ключом. Вытащил оттуда два тяжеленных аккумулятора, двухпудовую гирю, диск от колеса, до краев наполненный деталями. Облегчив таким образом тумбочку, он легко подвинул ее вдоль стены и открыл тайник в полу. Взяв с полки длинные штыри, загнутые на концах крючком, он с их помощью поднял из тайника небольшой сейф и поставил его посреди комнаты под ярким светом лампочки. Свалив на пол новую шину, стоящую возле стены, он придвинул ее к сейфу, подтянул брюки на коленях и уселся на эту шину, поерзав на ней слегка для удобства. Он не спешил. Он мог спешить там, в том мире, в делах второстепенных, но только не здесь, не в главном своем деле. Выпрямив ногу, достал платок из кармана. Тщательно протер руки. Нашел особый ключ в тяжелой связке, самый главный свой ключ из шестидесяти трех ключей. С благоговением отпер сейф, без единого звука, без шороха. Тщательно сгреб пятерней ворох бумажек сверху и ссыпал их на откинутую крышку сейфа. Открылись пачки денег, толстые, плотные, перехваченные резинками от тонко нарезанной велосипедной камеры. Сотни и полусотни, двадцатипятирублевые и десятки. Меньшей стоимости пачек не было. Протерев крашеный пол платком, он начал складывать эти пачки на пол, как кладут каменщики кирпич на кирпич. Насчитав ровно двадцать пять тысяч и сказав себе: «Двести пятьдесят тысяч старыми, четверть миллиона», — он поднялся, взял с полки плоский цинковый ящик и сложил туда пачки денег. Сегодня он спрячет ящик в другой тайник. И никто никогда, кроме Решетова, не найдет эти двадцать пять тысяч...
Снова сел на шину. Пересчитал оставшиеся деньги — тысяча восемьсот. Подумал, помедлил — и сложил эту сумму обратно в сейф. Сгреб пятерней бумажки и ссыпал их туда же.
Это были не простые бумажки. Это были счета. Из ресторанов Москвы, Ленинграда, Свердловска, из магазинов тех же городов, где он побывал в командировках, из ГУМа, ЦУМа, комиссионных и ювелирных. Особенные счета — неоплаченные. Скромно пообедав в ресторане, он просил официантку: «Будьте любезны, прикиньте, во что обойдется для меня стол, если завтра мы у вас пообедаем». На шесть персон, на десять, на двадцать пять. День рождения, встреча старых друзей, свадьба или защита диссертации. Он смотрел в меню и, загораясь от вожделения, громко перечислял: «Икра паюсная, севрюга заливная, отварная, цыплята-табака, филе по-суворовски. Коньяк «Двин», «Арарат», «КВВК» и прочее, и прочее. Официантка считала тоже не без интереса (магия больших чисел), подавала чек, он благодарил, тщательно сворачивал чек и совал в записную книжку. В мебельном он выписывал чек на арабский гостиный гарнитур — три тысячи двести — и ехал домой «за деньгами». В комиссионном выписывал каракулевую шубу за тысячу восемьсот и опять — домой, ибо кто же такую сумму носит с собой. В ЦУМе — телевизор с цветным изображением за тысячу двести. А чеки складывал, складывал...
Для чего? Во имя чего? Сначала — просто так. От необъяснимой потребности, жажды самоутверждения — вот что я могу, вот в чем моя сила. Но постепенно это ощущение как бы раздвоилось. Если раньше пустые чеки он держал для себя одного, то теперь... Он не мог сказать себе, для кого теперь, не осмелился бы сказать. Для них, одним словом, для тех, которые там, в предрассудках. Он все делает, чтобы они не пришли сюда никогда, но они могут прийти, придут. Возьмут счета, пересчитают. И успокоятся.
Он посмотрел на часы — без четверти десять. Ровно час он просидел здесь, а показалось, будто совсем немного, минут пять. Подцепил сейф крючьями, опустил в тайник, прикрыл бетонной плитой. Тщательно вдвинул поднятые доски пола. Поставил на место тумбочку и заполнил ее прежним грузом — гирей, аккумуляторами, диском с мелочью. Запер тумбочку на ключ.
Ровно в десять он подъехал к гостинице «Туркестан» возле Зеленого рынка.
35
Как и условились, Насыров встретил Решетова возле гостиницы. Пожали руки, внешне оба спокойные, хотя Решетов ждал, что Насыров сразу же набросится на него с упреками и обвинениями. Чтобы не торчать в подъезде, сели в машину Решетова.
— Люди бывают разные, —заговорил Насыров. — Большие, маленькие, рыжие, черные, а имя бывает одно.
Решетов вопросительно на него посмотрел — дальше что?
— «Волги» бывают все одинаковые, — продолжал Насыров, — а номер разный, правильно?
Только сейчас Решетов понял свою ошибку, грубую и непростительную — зачем приехал на своей машине? Ведь он же «сдал в ГАИ» номера 09-76 АТЖ в прошлую встречу с Насыровым. А сейчас прикатил к нему под теми же номерами. «Началось... Теперь они посыплются одна за одной, ошибка за ошибкой, и никакая предусмотрительность не поможет».
— Что вам сказали там, в вашей автоинспекции? — сухо спросил Решетов.
— Мне сказали, что техпаспорт поддельный. Где вы его взяли?
— А вы?
— Я честный человек, деньги я заработал, у меня три брата, все мы на хлопке, зачем нас обманывать?
— Что вы сказали в ГАИ? — перебил его признания Решетов.
— Ничего не сказал. Забрал техпаспорт и ушел. Теперь прошу деньги обратно, десять тысяч.
— А где техпаспорт?
— Не могу вам давать, верните деньги,
— А машина где?
— Дома стоит.
Решетов насмешливо фыркнул.
— Значит, машина дома, а деньги верните?
— Сами пригнали, сами забирайте. Я не умею водить, курсы еще не окончил.
«С Керимом было проще, — подумал Решетов. — Хотя он и сволочь, перепродавал, наживался, но скандала не поднимал, и машины принимал без документов».
— Я честный человек, — повторил Насыров. — Вы тоже честный, жена у вас, дети, зачем обманывать? Верните десять тысяч.
...В тот день, имея техпаспорт Льва, Решетов решил, что можно не иметь дела с Керимом, и поехал сразу в автомобильный магазин в Андижане. Там он встретил Насырова. Быстро договорились. Решетов показал техпаспорт, который сам же и подделал, получил семь тысяч и оставил машину Насырову. Остальные три Насыров доплатил ему уже в Алма-Ате, после того, как они побывали в «Тулпаре» и где Решетов вручил ему товарный чек, тоже им же подделанный.
«Надо сегодня же сказать Льву, чтобы написал заявление в ГАИ об утере техпаспорта», — подумал Решетов.
Мимо машины сновали люди, у них были свои заботы, свои дела. Они ничего не знали о сложном разговоре двух пассажиров, мирно сидящих в коричневой «Волге». Из гостиницы выходили, в гостиницу входили, толпились возле киоска с газетами и журналами. Возле будки с телефоном-автоматом стоял мужчина в такой же, как у Насырова, тюбетейке и смотрел на машину Решетова. Не пристально, равнодушно. Видимо, узнал в Насырове земляка.
— Машина краденая, — утвердительно сказал Насыров. — Зачем мне краденая машина? Тюрьма будет, а я честный человек, зачем мне тюрьма, давайте деньги.
— Сейчас не могу.
— А когда?
— Когда заберу машину, естественно.
Насыров медленно провел обеими ладонями по своему лицу, будто помолился, затруднительно помолчал.
— Но машина краденая? — наконец спросил он.
— Машина собрана на авторемонтном заводе. Из сэкономленных запчастей.
— Что я, мальчик? — возмутился Насыров. — Не знаю, что такое экономия? Все краденое: и машина и паспорт.
— Машина собрана! — с напором повторил Решетов. — И меня попросили ее продать. На заводе работает мой друг. Мне пришлось использовать свои номера, а вы получите новые.
— Я честный человек! — жалобно воскликнул Насыров. — Зачем мне тюрьма? Отдавайте деньги, забирайте свою машину. Я не один приехал, вон там мой брат стоит, возле будки, я ему рукой махну, он сразу в милицию будет звонить. Я не могу давать свои деньги кому попало. Покажите свои документы. — Насыров приоткрыл дверцу, готовый выскочить из машины, если Решетов вдруг надумает уехать.
— Что за глупости! — жестко сказал Решетов. — Закройте дверь! Вот вам мои документы. — Он подал Насырову служебное удостоверение. — Я начальник строительного управления треста «Главстрой». Мой приятель с авторемонтного, видимо, допустил небрежность при оформлении техпаспорта. Я все это выясню и с него спрошу. Но в любом случае вы получите свои деньги обратно. И еще пять лет будете стоять в очереди за машиной.
— Я честный человек, — пробормотал Насыров, внимательно читая удостоверение Решетова.
— В субботу, часа в три или в четыре, я приеду к вам в Андижан и привезу деньги, — продолжал Решетов с небрежно-начальственными нотками в голосе. — Сегодня четверг, завтра пятница, следовательно, послезавтра я буду у вас. И не поднимайте паники! Я же не с пустыми руками оставляю, у вас есть залог — машина.
— Хорошо, — в некоторой растерянности согласился Насыров. Он не ожидал, что имеет дело с таким начальником, хотя еще в Андижане, когда они договаривались возле автомагазина, он подумал, что перед ним порядочный человек, не жулик, можно ему поверить.
Насыров вышел из машины, а Решетов последил, как он встретился с тем, вторым, что стоял возле будки. И поехал в управление.
36
В пятницу Решетов приехал домой к шести. Тоня уже привела Иринку из садика и ждала мужа, чтобы вместе обедать.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил жену Решетов.
— Да так... вроде неплохо, — вид, однако, у нее был озабоченный. — А как ты? Уехала твоя комиссия?
— Уехала, — Решетов устало махнул рукой. — Надоели... Давай-ка, Тоня, съездим на рыбалку, на Капчагай! — бодро сказал он. — И тебе надо отдохнуть и мне развеяться.
— С удовольствием, — лицо ее посветлело, очень давно они не ездили на рыбалку вместе, — А Иринку?
— Я ее отвезу к родителям.
— Хорошо. Так что? Прямо сейчас? Собираться?
— Конечно. Возьмем палатку, поживем на берегу до понедельника.
Тоня засияла.
— Так я собираюсь.
— Давай-давай, а я пока позвоню родителям.
Он ушел в кабинет, там у него был второй телефонный аппарат, а Тоня засуетилась со сборами на кухне. Достала термос, подлила воды в чайник и поставила на газ. Достала кастрюлю для ухи, две пластмассовые тарелки, специально для выездов, перец, лавровый лист, соль. Она была довольна, она любила собираться в дорогу, она даже замурлыкала какую-то мелодию, чего давно с ней не случалось. И не заметила, как подошел муж и остановился в дверях. Он всегда ходил мягко, неслышно, а в домашних шлепанцах тем более.
— Тоня...
Вид у него был подавленный.
— Что случилось? — Тоня прервала сборы.
— Я позвонил отцу насчет Иринки... У него опять давление поднялось.
— Тогда возьмем Иринку с собой.
— Давление поднялось, просит, чтобы мы его взяли с собой. Давно, говорит, свежим воздухом не дышал.
Тоня отвернулась, еле слышно сказала:
— Но ты же знаешь...
Отец Игоря не переносил Тони, а если у него еще и давление поднялось...
— Я пытался отказаться, — продолжал Решетов, — говорю, мы с Тоней вдвоем едем, а он, дескать, вот и отлично, я ее давно не видел, поедем вместе.
— Но ты же знаешь... тем более сейчас, — голос у Тони дрогнул.
Она не оборачивалась к мужу, смотрела в окно и боролась со слезами. Не отдых у них будет в компании со свекром, а мука. Тоня стала такой раздражительной, такой плаксивой. А ведь она не одна, ей нужно беречь ребенка.
— Ты уж извини нас, — Решетов подошел к жене, положил ей руки на плечи. — Старые люди капризны.
— Да поезжайте, поезжайте, — Тоня достала платочек из кармана халатика. Муж убрал руки, и ей стало легче. — Я сейчас... соберу тебе все, что надо.
— Да не старайся, я сам уложу в портфель. Бритву я уже взял. Еще колбасы немного, сыру.
От нее не укрылось, что он после ее отказа оживился. Впрочем, ясно почему — он ведь знает, что они с отцом не мирятся. И конечно, лучше ей посидеть дома. Уберет в квартире, постирает.
Через полчаса Решетов вышел из дома с портфелем, который всегда брал с собой на рыбалку. У двери он задержался дольше обычного, сказал бодро:
— Пока, Тоня, будь спокойна, отдыхай.
С усилием перешагнул порог.
37
Зайдя в гараж, он взял дубликаты своих номеров и положил их в портфель. Запер гараж и пошел между домами на выход к трамвайной остановке.
Ждал трамвая и не смотрел на людей, смотрел на тополя, на горы. Природа успокаивала.
Смеркалось. Последние лучи солнца недолго продержались на вершинах гор и погасли.
В трамвае он стал на задней площадке, в самом углу, от всех отвернувшись. Если человек не захочет быть замеченным, узнанным, он может этого добиться даже на виду у своих знакомых. Надо отвернуться, сделать отрешенное лицо, погрузиться в себя, ссутулиться. Кому захочется отвлекать его своим приветствием, задерживать на такой фигуре пристальный, бесполезный взгляд?
Он сошел на углу Пастера и Дзержинского и пошел вверх по улице в сторону центральной бани. Вот чего ему не хватало для последнего раза, для концовки — замкнуть круг. От бани до бани.
Он постоял в тени аллеи, наблюдая за стоянкой машин. «Волга», два «Москвича», мотоцикл с коляской. Владельцы их моются, парятся, стоят под душем. Кто из них выйдет первым и когда выйдет, Решетов не знает, и потому машины на стоянке его не интересуют.
Он отошел на квартал, следя издали за стоянкой. Терпеливо дождался, когда подошла еще одна «Волга» с багажником наверху, и не спеша направился туда, не сводя глаз с этой «Волги». Вот зажглись фонари стоп-сигнала, затем погасли. «Волга» сдала назад, уперлась шинами в невысокий бордюр. Вышли двое, на одну сторону — грузный мужчина в летней шляпе, на другую — полная пожилая женщина с кошелкой. Мужчина запер дверцу, подергал ручку. Женщина подергала ручку со своей стороны. Не спеша зашагала ко входу в баню.
Судя по тому, что водитель не делал лишних движений после остановки, противоугонного устройства в машине не было.
Вот они поднялись по ступенькам, не спеша, размеренным шагом, о чем-то мирно переговариваясь. Ни разу не оглянулись, спокойны. Решетов поднялся за ними. Очереди в кассу не было, над оконцем висел плакат: «В человеке должно быть все прекрасно — и душа, и тело, и одежда. А. Чехов».
Решетов прошел мимо кассы к автомату с газированной водой, нашарил в кармане монету, опустил. Долго, по глотку, пил воду, следя за тем, как эта пара прошла в номера. Там они пробудут не меньше часа. Пожилые, медлительные, спешить им некуда, домой ехать легко. В автобусе не толкаться, своя машина.
Выждав еще минуты две-три, он вышел на улицу. Стало совсем темно, стоянка слабо освещалась длинной лампой дневного света на изогнутом металлическом столбе. Решетов неторопливо прошел туда, доставая на . ходу кожаный мешок с ключами. Тяжелый и теплый комок, как живая птица в руке. Вынул связку с тонким металлическим штырьком, зажал его между двумя пальцами. Он шел, не озираясь, не оглядываясь, но видел все и слышал — и отдаленные одинокие голоса, и слитный гул машин на ближней и дальней улицах. Он подошел спокойно, будто к своей машине, чуть пригнулся и мягко вставил в замок приготовленный стальной штырек. По едва слышному звяку запорных личинок он определял примерную форму ключа...
Вставил штырек — и тут же мерзкое ощущение охватило его, оно возникало всякий раз, как только он начинал отпирать чужую машину. Будто вот-вот сейчас, в это самое мгновенье, кто-то схватит его сзади за штаны могучей лапой и оторвет от земли.
В детстве, когда они еще жили на Грушовой, в большом собственном доме, он полез в чей-то сад за малиной. Он собирал ее не в рот, как другие пацаны, а в стеклянную банку, и не заметил, как сзади подошел хозяин, схватил его за штаны, крепкие вельветовые штаны до колен, и ноги маленького Решетова заболтались в воздухе. Штаны врезались в промежность, прищемили мошонку, и он заверещал так пронзительно, что могучая лапа тут же и разжалась. Решетов шмякнулся оземь, но сразу вскочил, как кошка, и бросился наутек...
Он нащупал нужный ключ, плавно скользнул им в скважину, повернул, ощущая, как все больше ноет в промежности от страха — вот-вот, — ощутил зуд в пятках, потянул дверцу на себя. И услышал стрекот мотоцикла. Ближе, ближе, как на Джандосова, когда он проехал на желтый свет. Он застыл, но уже было поздно, дверца была открыта, и Решетов медленным движением поставил на чужое сиденье свой портфель, надеясь сразу сообразить, что сказать, если спросят. Мотоцикл смолк за его спиной, в трех шагах.
— Как сегодня, парилка работает? — услышал он : мужской голос.
— Не знаю, — ответил Решетов, не оборачиваясь. — Я в душ ходил.
Достал платок из кармана, сел и стал вытирать лицо медленными движениями, прикладывая платок ко лбу, к одной щеке, к другой, прикрывая свое лицо и наблюдая искоса, как мотоциклист в светлом шлеме и в лыжной куртке, соединяет запасное колесо и руль цепью с замком.
Решетов вставил ключ зажигания, завел, включил фары.
Через несколько минут, уже на окраине города, он свернул в темный безлюдный проулок, где частные домики утопали в садах и улица из окон не проглядывалась совсем. Быстро вышел с номерами под мышкой и с плоскогубцами в руках. Присел возле переднего номера, отвернул гайки, снял прежний номер и поставил свой — 09-76 АТЖ, тот, что указан в его техталоне. Прошел к багажнику, быстро сменил задний номер. Сложил старые номера, прошел к арыку в двух шагах и бесшумно засунул их в трубу под пешеходной дорожкой.
