Керим оставил своего напарника на Зеленом рынке торговать редиской, а сам поехал в магазин «Тулпар». Он еще в Андижане слышал, будто в Алма-Ате новое правило — можешь продать свою машину кому захочешь, как коня на базаре. А тулпар по-казахски — это и есть конь, крылатый конь, сказочный.
      Раньше было плохо, не продашь свою машину, кому захочешь, другу своему или соседу. Сдавай машину в магазин, и получит ее чужой дядя в порядке очереди. Теперь стало хорошо, продам кому сам захочу.
      Кериму пока продавать нечего, кроме редиски. Зато здесь, в автомагазине, Керим — покупатель.
      Большой магазин «Тулпар», в Андижане такого нет. И во Фрунзе такого нет, и в Ташкенте, Керим знает. Стекло от земли до неба, сверкает, а зайдешь внутрь — как на заводе. Полки кругом рядами, детали на них, запчасти, идешь, и в глазах рябит. Но Кериму не детали нужны и не запчасти, Кериму человек нужен.
      В отделах под вывесками «Запорожец» и «Москвич» толпились мужчины. Что-то спрашивали, о чем-то советовались, и продавец был занят. А в отделе «Волга» никого не было. Керим подошел к продавцу, молодому казаху в синем халате, и спросил, мешая слова казахские и узбекские:
      — Мне машина нужна, «Волга». Может быть, у вас есть знакомый, кто продает? Я торговаться не буду, плачу сразу, сколько он хочет.
      — Магазин этим не занимается, — ответил продавец казенным голосом. — Ищите сами.
      Керим сделал кислое лицо. «Ай-яй, дорогой товарищ, разве Керим не знает, чем магазин занимается, а чем не занимается!»
      — Тут приходят иногда владельцы, — мягче сказал продавец, — договариваются.
      «Молодой еще, пустой, — решил Керим и отошел. — Зря хорошее место занимает. Жить са-авсем не умеет».
      Большой магазин, длинный, на целый квартал, как базар. Керим шел не спеша, прогуливался и чутко ловил ухом разговор о продаже. Может, кто-то кому-то предложит, кто-то уже рядится, о цене идет разговор, о тысячах. Возле кассы, за которой сидела полная женщина и скучала, Керим увидел на стене большой лист с черными строчками, совсем новый лист, видно, вчера его повесили или позавчера. Керим начал было читать, но до конца не дошел, и так понял: новое правило, разрешение — кому хочешь. А значит, и за сколько хочешь. А значит, быстро. Бери деньги, давай машину.
      Керим отошел, отступил от бумаги шагов на десять, к самому стеклу, и стал следить за теми, кто подходил читать. Пенсионер подошел, надел очки и поднял голову, показывая Кериму желтую лысину. Двое парней подошли, в руках белые шлемы, на мотоцикле приехали. Машина им нужна, денег у них нет, а все равно читают и радуются. Старушка подошла, сгорбленная, вытащила очки из сумки, бумагу достала и карандаш и стала правила переписывать. У нее «Москвич», старый, 401-й не больше, Керим знает, Керим может определить, чем располагает гражданин или гражданка, глаз у него наметан, Керим пять лет торгует на рынке. Керим чует, есть у человека деньги или нет, умеет он их держать или нет, к нему они плывут или наоборот — от него.
      Со шлемами отошли, и пенсионер ушел, а старушка продолжала писать. А вот появился еще один, стал за спиной старушки и начал читать издали. Хорошо подошел, степенно, цену себе знает. Сделал руки назад. Керим оценил его сразу, в один миг. Кольцо на пальце широкое, золотое, рублей четыреста, не меньше, браслет для часов тоже золотой, тонкая работа, Керим металл знает. И на пальце ключ от «Волги». Молодой, лет тридцать, одет чисто, русский. Пробежал глазами черные строчки не очень внимательно, знает уже, как и Керим, о чем там написано. Отвернулся и пошел дальше, так же держа руки назад. Светлый, подбородка нет, а нос и верхняя губа сильно вперед. «Как курица сбоку», — определил Керим и не спеша, без суеты догнал его.
      — Мой извиняюсь, — сказал Керим. — Здрасьте.
      — Здравствуйте, — ответил молодой человек. Глаза светлые, слегка сонные. «Прямо смотришь — как человек, сбоку смотришь — как курица. Два лица. Это хорошо», — решил Керим.
      — Адын мамэнт. Сюда, пжалста, делаем шаг-два.
      Там, где надо прикинуться простаком, а Керим знал, где это надо, он нарочно говорил с акцентом, коверкал слова. Он мог бы и не отводить в сторону молодого человека на «шаг-два», но Керим понимает — когда он с тобой отойдет, он уже тебе, пусть чуть-чуть, но подчинится, ты уже проверишь его характер.
      — Понымайш, «Волга» нужна, вот так! — Керим провел рукой по шее. — Таньга есть, время нэт, ошэреть-мошэреть стоять долго. Десять тыщ даю, сразу. Памаги, дарагой, теперь можна. — Керим кивнул на новые правила. — Десять тыщ. Нэ глядя.
      — Деньги есть, времени нет, — повторил его слова молодой человек. — А у меня — ни денег, ни времени. — Но отойти не спешил, стоял, поигрывая ключом.
      — В долгу нэ останусь, — продолжал Керим, — коньяк будет, процент будет. Панимайш?
      Тот кивнул, вроде бы на все соглашаясь, — и на коньяк, и на проценты. Посмотрел в сторону сонно, спокойно: — Значит, деньги есть, времени нету. А тут как раз время нужно. Оценочная комиссия раз в месяц, да пока с учета снимешь в ГАИ.
      «Все знает! — усек Керим. — Значит, собирается продавать!»
      — Зашем месяц, зашем комиссия, слушай! — жарко заговорил Керим. — Алмата — балшой город, сердитый город, везде дакымент, дакымент, мой Андижан — маленький город. Пригоняй машину, дакымент оформу. На мэсте. Получай десять тыщ — и прощай навэк!
      Молодой человек посмотрел на него долго, пристально, но сонные его глаза никак не изменились,
      — Есть у меня один знакомый, — равнодушно сказал он. — «Волгу» продает.
      — Атлична, дарагой, ат-тлична! — Керим схватил его за руку, ударил ладонь в ладонь.
      — Но с магазином он связываться не хочет, — продолжал молодой человек.
      — Зашем?! — воскликнул Керим. — Оформу. На мэсте.
      — Ладно, что ж. — Молодой человек высвободил свою руку из жаркой руки Керима. — Я ему передам. А где вас искать?
      — Запиши: Андижан. Бумага есть?
      — Так запомню.
      — Андижан, Арычная семь, Керим. Хватаит?
      — Хватаит.
      — А теперь пайдом автовокзал, посидим. За знакомство! — Керим почесал себя возле уха.
      — Нет. За рулем. — Молодой человек показал Кериму ключ.
      — Десять тыщ! — подчеркнул Керим. — Из рук в руки. Памаги, дарагой, очень прашу! — взмолился Керим. — Арычная семь номыр. Машина твой, таньга мой, менять будем. Редиску хочешь?
      Молодой человек не понял, вяло на него посмотрел.
      — Редиска надо тебе? Подбрось на базар. Родственник продает.
      — Почем?
      — Два рубля.
      — Дорого.
      — Полтора. По знакомству.
      — Дорого.
      — Бесплатно дам! —рассердился Керим. — За дружбу. Сколько тебе? Кило, два кило, три?
      — Давай три. По полтиннику. Поехали.
      «Сволочь», — подумал Керим с уважением.
      Они доехали до Зеленого рынка, поставили машину возле дальнего углового входа.
      — А ты где живешь? — спросил Керим.
      — В Алма-Ате.
      — Улиса, дом номыр есть?
      — Есть.
      — Какой?
      — Что какой?
      — Дом какой, номыр какой?
      — Дом белый, номер черный. — Даже не усмехнулся, глаза такие же сонные. А Керим расхохотался, продолжая роль простака.
      «Скрывает, сволочь, — подумал он. — Значит, дело будет. Без дела скрывать не стал бы», — растил в себе надежду Керим. Он посмотрел на спидометр.
      — Всего сорок тыщ, новая. — Тот никак не отозвался. — Выиграл? Вещевой лотерея — карош! Купил за тридцать копейка, продал за десять тыщ.
      — На Сахалине работал.
      — А-а, маладес, Сахалин-махалин, длинная таньга.
      Когда вышли из машины, Керим посмотрел на номер и запомнил: 09-76 АТЖ. Пригодится. Вместо адреса.
      — Оставлять не страшно? — поинтересовался Керим. — Воруют.
      — Секретка есть. Ни один черт не разгадает.
      — А-а, — уважительно протянул Керим. — Мала-де-ес.
 

 
      Т е л е ф о н о г р а м м а
 
       Всем постам ГАИ, контрольно-пропускным пунктам и патрульным машинам.
 
       23 апреля, между девятнадцатью и двадцатью часами, от центральной бани по улице Октябрьской угол Дзержинского неизвестными преступниками угнана автомашина «Волга» номер 86-34 АТЖ, принадлежащая гражданину Севидову М. П.
       Прошу ориентировать на розыск автомашины и преступников весь личный состав и о результатах сообщить.
       Начальник Советского РОВД полковник...
 

 
       В Советский райотдел милиции от гр-на Севидова М. П., работающего зам. директора трикотажной фабрики.
 
      З а я в л е н и е
 
       Сегодня, 23 апреля, около семи часов вечера мы с женой приехали в баню, которая расположена на ул. Октябрьской, чтобы помыться, как всегда в конце рабочей недели. Мы пробыли в бане 40-45 минут, вышли примерно без 15 восемь. Нашей машины на стоянке не оказалось. Автомобиль личный, принадлежит мне, куплен на сбережения, номер 86-34 АТЖ, цвет светлый, почти белый, резина новая с пробегом около 10 тысяч километров, выглядит совсем не изношенной. В багажнике находится канистра красного цвета на 20 литров, сумка с инструментом и запасное колесо, почти новое. На машине стоит также новый аккумулятор.
       Перед уходом в баню я закрыл все двери на кнопки, а левую переднюю закрыл снаружи на ключ. Противоугонного устройства, к сожалению, в моей машине нет. Данные из техпаспорта прилагаю (номер шасси и номер двигателя).
 

 
      Жаркий полдень 24 апреля. Где-то еще не сошел снег полностью, журчат холодные ручьи, едва показались первые листочки на деревьях, а здесь, в Андижане, уже давно отцвел урюк и сегодня знойно по-летнему, жара под тридцать.
      Узкая улочка, дома без окон, высокие дувалы, и все одного цвета, цвета глины, — и дома, и дорога, и дувалы.
      Возле дома под номером семь остановилась светлая «Волга», запыленная, со следами дальней дороги и с алма-атинским номером. Из машины вышел водитель в мокрой, мятой на спине рубашке, усталый, потный, и постучал в калитку. Низкая калитка прикрыта плотно, будто впаяна в косяки, доски пригнаны без единой щелочки. Дувал идет поверху, и калитка будто вмазана в глиняную стену.
      Стучал он долго, наконец калитка приоткрылась, и черноглазая женщина в платке до бровей и в пестром платье, увидев незнакомого русского, испуганно спросила:
      — Кого надо?
      — Керима надо.
      — На работе.
      Женщина хотела прикрыть дверь, но водитель придержал ее рукой.
      — Минутку. У меня к нему важное дело. Я из Алма-Аты, мы с ним договаривались. Где он работает, как мне его найти?
      — Дочку пошлю, — сказала женщина, — сам придет.
      Женщина закрыла дверь так же плотно, как она и была закрыта. Водитель постоял немного и вернулся в машину.
      Город как город, асфальт, этажи домов, заводские трубы, а здесь тихая улица, глухая, стены вдоль нее будто крепостные, вся жизнь внутри.
      Из толстого портфеля водитель достал бритву «Спутник», завел ее, повернул к себе зеркало заднего вида и начал бриться. Из калитки вышмыгнула девочка лет десяти с множеством тонких черных косичек и побежала по улице. Водитель толкнул дверцу, крикнул.
      — Эй, стой!
      Девочка обернулась.
      — Садись, я тебя подвезу.
      — Не-ет! — звонко ответила девочка. — Я сама! — И побежала дальше.
      Водитель побрился, достал маленькую кисточку, снял с бритвы сетку с ножами, прочистил ее кисточкой, продул и положил бритву в портфель.
      Вышел из машины, поднял капот. Пыль дальней дороги мелкой пудрой покрывала здесь все — провода, катушку, крышку аккумулятора, крышку фильтра. Пригнувшись, он попытался разглядеть номер двигателя, но из-за слоя грязи — вперемешку с маслом, ничего не смог рассмотреть, однако протирать не стал. Достал из багажника отвертку и сковырнул жестяную бирку с номером шасси. Сунул ее в карман. Руки дрожали от усталости, четырнадцать часов за баранкой.
      Мимо проехал старик на ишаке, в халате, в желтой чалме, поздоровался по-узбекски.
      — Здравствуйте, — вежливо ответил водитель, — Алейкум-салям.
      Вскоре прибежала девочка с косичками.
      — Сейчас он придет! — и юркнула в калитку.
      Водитель опустил капот, сел за руль, выровнял зеркало и стал следить через него за улицей сзади. Глаза слипались, он хотел спать. Достал платок, с нажимом протер веки и снова уперся взглядом в зеркало.
      Появился Керим, шел он не спеша, вразвалку, будто знал, что за ним следят. Смотрел под ноги, но водитель заметил его быстрый взгляд на номер машины. Под ноги — и снова на номер, незаметно так, рассеянно.
      Водитель тоже решил не спешить, спокойно дождался, пока Керим не подошел к дверце и только тогда вышел, протянул руку.
      — Здрасьте, здрасьте, — сказал Керим. — С приездом. Как семья, как дети?
      — Нормально.
      — Пойдем домой.
      Водитель отказался. Сели в машину.
      — Как договорились, — сказал водитель. — Моя машина, твои деньги. Сделаем наоборот.
      Керим особой радости не выразил.
      — Твоя машина был темный, гнедой, — сказал он, — а этот белый.
      — Ну и что?
      — А номыр один: 09-76 АТЖ.
      — Не имеет значения. У тебя будет свой номер, местный.
      — Машина темный, номыр белый, хе-хе-хе, — притворно развеселился Керим. — Чей машина?
      — Я уже тебе говорил в прошлый раз, моего товарища машина, он не может вести, болеет, меня попросил.
      — Ай-бай, чем болеет? — Керим сделал жалостное лицо.
      — Хватит, Керим, ломаться. Нужна тебе машина или не нужна?
      Керим пригнулся к спидометру.
      — Девяносто тыщ пробег.
      — Для «Волги» это пустяк. Кузов целый, двигатель как зверь. Восемьсот километров отмахал — и разу не чихнула.
      — Десять тыщ не дам, — решил Керим.
      — Зачем болтал тогда? Что я тебе, мальчик? «Даю нэ глядя», — передразнил водитель.
      — Машина старый. Десять тыщ не дам, — монотонно повторил Керим.
      — А сколько?
      — Машина старый, ста-арый, — протянул Керим кисло.
      — Да ты бы хоть разбирался, строишь из себя дурачка, — рассердился водитель, — Это тебе не редиска, а «Волга».
      — Вижу, дорогой, вижу. И редиску понимаю, и «Волгу» понимаю, и тебя тоже понимаю. Машина темная, хотя цвет у нее белый, — чисто по-русски и другим тоном заговорил Керим. Водитель заметно побледнел, будто перед ним появился совсем другой человек. — Я на автобазе работаю, слесарь, седьмой разряд. — Керим сунул к лицу водителя свою растопыренную пятерню, повертел перед его носом, показывая жесткую ладонь и черную кайму солярки под ногтями. — Таких телег, как эта, — Керим небрежно похлопал по панели приборов, — прошло через мои руки слава богу. Ей капремонт нужен, а ты — десять тысяч.
      — Сколько дашь? — спросил водитель сипло.
      — Техпаспорт где? Техталон?
      — Хозяин болеет, ему не до этого. Потом пришлю.
      — Хе-хе-хе, — закудахтал Керим. — Я тебе тоже не мальчик. Хе-хе-хе!
      У водителя заиграли желваки.
      — Сколько?! — грубо оборвал он наигранный смех Керима. — Кончай придуриваться.
      Керим зевнул сладко, протяжно и сказал:
      — Три.
      Водитель вставил ключ в замок зажигания.
      — Вылезай, — сказал он Кериму. — Тебе на ишаке ездить.
      — Ну-у, дорогой, зачем на ишаке, — деланно обиделся Керим. — Сначала даю три, потом даю пять, а ты мне даешь техпаспорт.
      — Я уже сказал: нет у меня техпаспорта при себе. Приеду домой, вышлю. Ценным письмом.
      — Не пойдет, дорогой. Пять тысяч на дороге не валяются. Без документа твоя «Волга» не дороже ишака.
      — Дело твое, — равнодушно сказал водитель.
      — Давай вместе поедем в Алма-Ату, все оформим, — предложил Керим, — и сразу расчет.
      — Мне нужны деньги сегодня. Давай пять и забирай машину. «Волги» тоже на дороге не валяются.
      — Через неделю приеду в Алма-Ату и привезу деньги. А ты приготовишь техпаспорт. Где там тебя искать?
      — Деньги мне нужны сегодня, я не могу ждать.
      — Семь дней не семь лет, ждать можно. Где тебя искать? — Керим заговорил серьезно. — Дай адрес, почему скрываешь? Я тебе свой адрес дал, не соврал, а ты скрываешь. Кто так делает?
      Водитель помедлил, поколебался и назвал номер телефона.
      — Записать можно? — попросил Керим.
      Водитель поставил свой портфель на колени, достал шариковую ручку, записал номер на клочке бумаги.
      — Звони ровно в восемь утра, ни раньше, ни позже. В любой день, кроме субботы и воскресенья.
      — Понял. Как спрашивать, кто ты — Иванов, Петров?
      — Спроси Льва.
      — Ты еврей?
      — Лев Толстой, по-твоему, тоже еврей?
      — Не знаю. А фамилия?
      — Много будешь знать, плохо будешь спать.
      — Хи-итрый! — Керим покачал головой — Там, где я прошел, другим делать нечего, это знаешь?
      — Знаю.
      — Молодец. Я думал, ты курица, а ты лев. Мал-мал ошибка давал, — опять заблажил Керим. — Арыстан, значит.
      — Арестанты за решеткой, а я пока за рулем.
      — Хе-хе-хе. Арыстан по-мусульмански лев, тигр, арыстан!
      Водитель поморщился.
      — Ладно, договорились, — сказал Керим. — Через неделю приеду. А сейчас пойдем в дом, плов есть, вино есть, кушать будем.
      — Нет, я поеду.
      — Завтра выходной, куда торопишься? Отдыхать надо. У тебя глаза, как у рыбы, красные, пойдем!
      Водитель помотал головой.
      — Боишься, значит, — решил Керим. — У меня семь детей...
      — Давай кончать, — сказал водитель и завел двигатель.
      — Через семь дней пять тысяч. — Керим подал руку.
      «Волга» дошла задом до перекрестка, там развернулась и скрылась. Керим потер руки, провел ладонями по лицу и постучал в калитку.
      «Волга» выехала за город. Свернула с дороги в тень карагача. Водитель устало вышел, прогнулся, держась за поясницу, запер снаружи левую дверцу и скрылся в машине. Там он откинул сиденье, лег на спину и тяжело захрапел.
 

 
       Из протокола опознания
 
       ...25 апреля с. г. на привокзальной площади станции Алма-Ата 1-я, в 8 часов была обнаружена автомашина «Волга» М-21 без номерных знаков спереди и сзади. После связи с Советским РОВД на место обнаружения указанной машины прибыл потерпевший М. П. Севидов, который опознал свою машину. Бирка с номерами шасси и двигателя сорвана неизвестным угонщиком. Номер двигателя, указанный на блоке цилиндров, и номер шасси, указанный на поперечине пола кузова под передним сиденьем, совпадают с номерами двигателя и шасси в техническом паспорте гр-на Севидова.
       Машина возвращена владельцу...
 

 
      Решетов вернулся с объекта к двенадцати часам и велел секретарше никого к нему не впускать ни под каким предлогом. Каждый день ровно в двенадцать часов вот уже вторую неделю начальник строительного управления «Главстроя» Решетов Игорь Геннадиевич запирался в кабинете, чтобы заняться своим делом, сугубо личным, но вместе с тем и государственным. Он размышлял над новым способом прокладки подземных переходов без вскрытия дорожного асфальта. Способ сулил немалые экономические выгоды. И хотя сегодня управляющий трестом дал Решетову хорошую, как он говорил, «прочуханку» за текучесть кадров, настроение Решетова не особенно ухудшилось. Он верил, недалек тот день, когда ему удастся с лихвой себя реабилитировать в глазах управляющего. А текучесть кадров, что ж?.. Действительно, высокая, и начальник СУ Решетов знает о ней не хуже управляющего. Будем бороться с текучестью. Проведем собрание, подключим местком, партком, комсомольцев, сделаем рейды по объектам, по столовой, по общежитиям.
      Решетов не только размышлял вторую неделю, но успел и кое-что сделать. Вчерне приготовил пояснительную записку, набросал вчерне чертежи, придумал название: «Новый способ строительства подземных переходов методом продавливания».
      Пожалуй, пора уже и поделиться с кем-нибудь для оценки, для пробы. С кем-то одним, разумеется. Чтобы не возник нежелательный резонанс. Чтобы не разнесли идею по всему городу. Как-никак, подземные переходы сейчас — насущная необходимость в городской жизни, лицо, можно сказать, культура, движение, забота о пешеходе, о снижении уличного травматизма на фоне резкого увеличения автотранспорта. И можно надеяться, соответствующие инстанции без проволочек дадут зеленую улицу новому способу.
      Для начала лучше всего поделиться с Москвитиным. Инженер, главный механик, разбирается. Мозговитый, хотя и пьет. Молчать умеет. И к тому же давний друг Решетова. Пусть он и станет первым критиком.
      Решетов нажал кнопку и попросил секретаршу пригласить к нему Москвитина.
      — А Лев Иванович уже заходил, — сказала секретарша. — Просил акт передачи подписать.
      — Тем более найдите его.
      В соавторы Лев не полезет, он не из таких. Да и Решетов не вислоух, находку с кем-то он делить не станет.
      Вошел Москвитин с тощей папкой в руках. Заспанный, глаза подпухшие, вяло прошел к столу.
      — Привет, Игорь.
      — Привет, Лев. Садись.
      Москвитин вяло опустился в кресло, положил папку на стол Решетова. Тот раскрыл ее, взял верхние листки, схваченные на уголке скрепкой.
      — Видок у тебя, — сказал он. — Пора бы на самом деле бросать.
      — Пора бы, — согласился Лев. — Да настроения нет. Хуже всего на старое место возвращаться.
      Год назад Лев Иванович Москвитин, главный механик СУ, ни с того ни с сего взял вдруг расчет и уехал на Сахалин. Незадолго до этого события Решетова как раз и назначили начальником управления. Получилось, что Москвитин уехал от своего друга как бы в порядке протеста. Он так и сказал на вопрос Решетова: «Что с тобой?» Но Решетов-то знает, что Лев шутник, а другие поверили. Одним словом, не стал Москвитин объяснять причину, уехал — и все. Что ж, вольному воля. Холостой, одинокий, собрал чемодан и прощай Алма-Ата. А через год вернулся.
      На его месте работал другой механик, пенсионер, вел дело спустя рукава, и Решетов, по договоренности с трестом, решил принять Льва на прежнее место.
      — Мы, нижеподписавшиеся, — начал вслух читать Решетов, — главный механик СУ, та-ак, и бухгалтер материальной группы, та-ак, сего числа произвели сдачу и прием, та-ак. Вагон-общежитие типа ВО-10, башенный кран С-419, начос марки «Андижанец». — Тут Решетов споткнулся. — Что еще за «начос» марки «Андижанец»?
      — Опечатка, — пояснил Лев. — Насос. Дизельный.
      Прежний Лев не преминул бы отпустить шпильку в адрес машинистки, но Лев нынешний даже не улыбнулся, сидел как в воду опущенный.
      «Сегодня делиться с ним нет смысла, — подумал Решетов. — Не разберется. Только охоту у меня отобьет». Он молча дочитал акт до конца, подписал, положил листки в папку.
      — Изменился ты после Сахалина, — сказал Решетов.
      — Тоска, — пояснил Лев. — Уезжал — на что-то надеялся. Забыть хотел — не получилось.
      — Что забыть?
      — Не «что», а «кого».
      — Вот уж не замечал, что у тебя здесь кто-то был.
      Москвитин ничего на это не сказал.
      — Но кубышку ты, надеюсь, привез? — продолжал Решетов.
      — С верхом, — усмехнулся Лев. — Куры не клюют.
      — А как машина? Собрал? Ты же у нас золотые руки.
      — Собрал, бегает. А теперь разбирать надо и в Каскелен на барахолку везти. По частям. ГАИ на учет не ставит, техпаспорт не выдает.
      — Странно. А сколько самоделок по городу тарахтит, Они что, без документов ездят?
      — Там другое дело. Покупают старую лайбу, «Запорожец» какой-нибудь, с техпаспортом, конечно, через магазин. И на его основе лепят свою марку. Новый двигатель, новый кузов и все такое. Проходят техосмотр и ездят. А у меня она вся сборная.
      — Чепуха, Лев. Была бы машина, а бумага найдется. У тебя столько знакомых, поговори, попроси, достанут.
      Заглянула секретарша.
      — Игорь Геннадиевич, уже час, я в столовую, можно?
      — Можно, Люда, иди. Зайди там к заву, возьми для меня банку кофе растворимого.
      — Хорошо, возьму. Я оставлю вашу дверь открытой? А то тут бродят.
      — Оставь.
      Секретарша ушла. Лев взял свою папку со стола.
      — Бумага — пустяк, — сказал он. — Если не считать, что за нее просят восемьсот целковых.
      — Мир не без добрых людей, как видишь. Открой кубышку.
      — Нет у меня такой суммы, — признался Лев.
      — Послушай-ка, Лев, послушай-ка, — Решетова, похоже, осенило, — Прикрой-ка дверь.
      Лев не спеша прошагал в двери, прикрыл ее, вернулся в кресло.
      — Я, пожалуй, тебя выручу, — сказал Решетов и невольно покосился на телефон. — На авторемонтном у меня приятель есть, Левицкий. Я иногда обращаюсь к нему со своей машиной. Мастер и безотказный, всегда сделает. Так вот, они там собрали левую «Волгу», и он меня спрашивал насчет техпаспорта. Учитывая мое положение, так сказать, служебное. Я отказался. А мужик он денежный. Частники у него, частники без конца, он им все делает, и расценки, конечно, не государственные. Собрал он «Волгу», а документов нет. Он понимает, что и за техпаспорт надо платить, сколько запросят, а не сколько , дашь, Так вот, возьмем с него тысячу шестьсот и ты купишь сразу два техпаспорта. Один для себя, другой для Левицкого. Мы его слегка накажем, но он не умрет.
      — Сразу два, — усмехнулся Лев. — Мне пока обещали один и то — намеком.
      — Кто обещал?
      — Да есть тут один, из автоколонны.
      — Если он способен найти один паспорт, то найдет и второй.
      — У него, по-твоему, типография, он их тиражирует?
      Решетов пожал плечами с легкой досадой.
      — В общем, смотри, Лев, сам. Я тебе предложил вариант не совсем чистый, но ведь положение у тебя безвыходное.
      — Но и это не выход, Игорь. Сначала плати сумму, а потом тебе неприятности от ГАИ бесплатно.
      — Вполне может быть, — согласился Решетов. — Ладно, смотри сам. Обедать едешь?
      — Да я здесь перекушу, в столовой.
      — А может, ко мне домой съездим?
      — Спасибо... В другой раз. Как твоя Иринка?
      — Да ничего, растет.
      — А как... Антонина Петровна?
      — Все так же, все там же, в детской больнице. Спрашивает, почему не заходишь.
      — Зайду как-нибудь.
      — Я ей сказал, что ты вернулся, она, по-моему, даже обрадовалась. Так что поедем пообедаем.
      — Спасибо, Игорь, спасибо, я сейчас, понимаешь, не совсем в форме, но как-нибудь забегу, обязательно, привет ей передавай. — Лев заметно оживился. — Может быть, в субботу забегу, в ближайшую, а насчет твоего Левицкого постараюсь, сделаю.
      «Все-таки надо ему сказать, зачем откладывать?» — подумал Решетов.
      — Минутку, Лев, посиди еще минут пять-десять. — Решетов придвинул к себе тетрадь с жирными буквами на обложке: «Метод «продавливания». — Я тут кое-что придумал, Лев, принципиально новый способ, ты послушай, наберись терпения.
      — Ты всегда что-нибудь придумаешь, — с искренним одобрением сказал Лев. — Давай-давай, интересно.
      — Подземные переходы, как тебе известно, прокладываются сейчас с разрушением дорожного покрытия. На определенный срок перекрывается все движение по главным магистралям города. Я же хочу предложить способ, исключающий оба эти, весьма нежелательные и дорогостоящие факторы.
      — Уже интересно, — отозвался Лев.
      — Технически это будет выглядеть так: на месте схода, в пределах его контуров сооружается котлован. В котловане монтируется батарея гидравлических домкратов. Обычных, горизонтальных, но большой грузоподъемности. Сверху в котлован опускается тюбинг, то есть, бетонное звено, имеющее диаметр самого перехода И домкраты его вдавливают в грунт. Выемка грунта внутри тюбинга производится ручным механизированным инструментом. Направляющие домкрата делают возвратное движение, сверху опускается следующий тюбинг — и снова вперед, снова давление и выемка грунта. И так до противоположного схода. И все — под землей, ясно?
      — В принципе — да. Ты уже все рассчитал? Экономический эффект?
      — Огромный. Скажу — не поверишь. Но пока не скажу.
      — Делай, Игорь, делай, это интересно. — Лев говорил искренне. — Нужна будет моя помощь — всегда готов. А насчет Левицкого... ты мне напомни. если уж ему так надо.
      — Напомню.
      — А Тоне привет, зайду обязательно.
 

 
      — Алё, кто говорит?
      — А кто нужен?
      — Это Арыстан?
      — Допустим.
      — Лев, спрашиваю, или не Лев?
      — Да. Это Керим, что ли?
      — Керим, Керим, здрасьти!
      — Ну?
      — Нос загну, на вешалку повешу, хе-хе. Я приехал.
      — Что ж, с приездом.
      — Как здоровье, как семья, как дети, Арыстан?
      — Нормально, чего тебе?
      — Ты с луны свалился, что ли? Не знаешь, зачем я приехал? Товар нужен.
      — Болтаешь много, а толку мало. Нет у меня товара.
      — Нужно, очень нужно, не подведу, Арыстан. Сейчас другая погода, понял? Бумагу не надо... Чего молчишь? Бумагу не надо, говорю.
      — Где гарантия?
      — Задаток даю сразу... Чего молчишь, алё? Из рук в руки даю, ну?
      — Пятую часть.
      — Пятую нет, десятую есть. Приходи в «Колос». Дальний угол. Где гвозди продают.
      — В полвторого буду. Но учти, товар у себя получишь, дома.
      — Хорошо, дорогой, хорошо.
      — Как доехал, благополучно?
      — Самолет хорошо, «Волга» лучше. Я тебе мал-мал проверку устроил. Теперь парадык. Товар быром, хе-хе-хе.
 

 
       В Калининский райотдел милиции города Алма-Аты от гр-на Зуба И. И. 1925 года рождения, кандидата педагогических наук, доцента.
 
      З а я в л е н и е
 
       Прошу Вас принять меры для розыска принадлежащей мне машины «Волга» за № 14-73 АТЖ, которая была у меня похищена при следующих обстоятельствах.
       Сегодня, 14 мая, я подъехал на вышеуказанной машине к кинотеатру «Алатау», чтобы пойти в кино на 9 часов вечера. Так как возле кинотеатра нет охраняемой стоянки, то я вынужден был оставить свою машину прямо на проезжей части, отведя ее от автобусной остановки на положенные 20 метров и прижав к бордюру.
       Сеанс начался в 21 час, окончился примерно в 22.30. Когда я вышел из кинотеатра, то сразу увидел, что моей машины на прежнем месте нет. Я быстро подошел туда, огляделся, но ее, как говорится, и след простыл. На протяжении всего квартала не было ни одной машины. Рядом располагалась автобусная остановка, и там собралась целая толпа ожидающих. Я побежал туда с вопросом: не видел ли кто из присутствующих, как угнали мою машину, которая стояла вот здесь, рядом. В ответ я услышал поистине гомерический хохот. По иронии судьбы, все они и я вместе со всеми только что просмотрели фильм «Берегись автомобиля», в котором Смоктуновский угонял чужие машины. Общий смех не облегчил моего состояния, я растерялся еще больше и потому забыл о существовании телефона-автомата для связи с милицией. Я вернулся на прежнее место и стал ждать, так как мне не верилось, что ее всерьез похитили. У меня возникло три версии: а) кто-то меня разыгрывает, б) мальчишеские шалости, в) вмешательство ГАИ за то, что я допустил какое-то нарушение. Я добежал до перекрестка, думая, что там висит знак «остановка запрещена», но знака не было. Я опять вернулся к тому месту, где от моей машины осталось небольшое темное пятно, оттого что у меня подтекает фильтр грубой очистки масла.
       Перед тем как выйти из машины, я поставил замок зажигания на «секретку», расположенную с левой стороны под приборной доской. Тумблер «секретки» имеет три фиксирующих положения: левое крайнее, когда при включении зажигания раздается звуковой сигнал, среднее, когда зажигание отключено, и правое — рабочее положение. Следовательно, угнать мою машину было не так-то просто.
       Прождав минут 30-40 и ничего не дождавшись, я остановил такси и приехал в ГАИ, где и составил настоящее заявление...
 

 
      Самолет рейса «Ташкент — Алма-Ата» набрал высоту. Едва погасло табло «Не курить, застегнуть ремни», как с одного из крайних мест в переднем салоне, никого не тревожа, никому не мешая, поднялся молодой человек в сером костюме и прошел в туалет. Никого особенно не удивило, что молодой человек прошел туда с большим портфелем подмышкой. Возможно, там у него важные документы, деловые бумаги с визой, чертежи, да мало ли есть поводов для того, чтобы не расставаться с портфелем, не выпускать из рук.
      Зайдя в туалет, молодой человек аккуратно заперся, подпер задом продольное ребро двери, по которому она складывалась при входе, поставил ногу на унитаз, на ногу водрузил портфель и вытащил из него пачку денег в банковской, хотя уже и надорванной упаковке. Тщательно пересчитал — сто штук двадцатипятирублевых. Аккуратно засунул пачку во внутренний карман пиджака и застегнул пуговицу. Достал вторую, точно такую же пачку, пересчитал — еще две тысячи пятьсот, и положил в другой внутренний карман пиджака. Достал третью пачку с розовыми десятками, пересчитал — сто штук, и положил в задний карман брюк. Спустил воду в унитазе и причесался перед зеркалом.
      Вернувшись на свое место, он пристроил портфель, внешне ничем не изменившийся, на косую полку над головой, сел, откинул сиденье и через полминуты тяжело, как больной, захрапел.
      При посадке в Алма-Ате соседка едва разбудила молодого человека в сером костюме. Он пропустил ее к выходу и снова сел, зевая и потирая опухшие щеки ладонями. Дождался, пока все вышли, и спустился с трапа последним. Внизу он прошел по полю несколько шагов, затем присел, поставил рядом портфель и не спеша, аккуратно зашнуровал ботинок, сначала один, затем другой. Все пассажиры отошли уже достаточно далеко, шли они кучно, спешили, а он отстал ото всех, побрел одиноко, неторопливо. Пассажиры уже подошли к тамбуру рядом с багажным отделением, замелькали цветы, улыбки, послышались поцелуи и восклицания, как при всякой встрече. Он прошел позже всех, никем не встреченный, никем не узнанный, будто прилетел в незнакомый город.
      В здании аэропорта он вошел в туалет, заперся в кабине и на ощупь проверил все три пачки. Вода шипела, плескалась, и под ее шум он прошептал одними губами:
      — Шесть тысяч... — Затем повторил смакуя: — шесть тысяч! Оказывается, способен.
      Достал из кармана мятый билет со своей фамилией, мелко его порвал, пригнувшись к унитазу, ссыпал туда мелкие лепестки и спустил воду.
 

 
       Начальнику Калининского РОВД г. Алма-Аты.
 
       Сообщаем, что принятыми мерами розыска автомашины «Волга» 14-73 АТЖ, принадлежащей гр-ну Зубу И. И., угнанной из г. Алма-Аты 14 мая с. г., данная машина на территории г. Фрунзе не обнаружена.
       В случае обнаружения сообщим дополнительно.
       Нач-к ОУР УВД г. Фрунзе, капитан милиции В-ев.
 

 
       Начальнику Калининского райотдела внутренних дел г. Алма-Аты.
 
       Сообщаем, что все горрайорганы УВД Чимкентского облисполкома были ориентированы об угоне из г. Алма-Аты 14 мая с. г. автомашины «Волга» 14-73 АТЖ.
       Нами на территории Чимкентской области разыскиваемая машина и преступник не обнаружены.
       В положительном случае сообщим дополнительно.
       Нач-к ОУР УВД Чимкентской подполковник милиции Б-ов.
      

 
       Сообщаем, что на розыски угнанной из Алма-Аты автомашины «Волга» 14-73 АТЖ, принадлежащей Зубу И. И., были ориентированы, все городские отделы РОВД ОРУД г. Талды-Кургана, однако до сего времени автомашина на территории города и области не обнаружена.
 

 
       Из Джамбула: «...на территории города и области не обнаружена».
 

 
      П о с т а н о в л е н и е
 
       о приостановлении производства по делу
 
       Следователь Калининского РОВД г. Алма-Аты л-нт О-ов, рассмотрев материалы уголовного дела № 4466, принимая во внимание, что со дня возбуждения уголовного дела прошло 2 месяца, и поэтому, руководствуясь пунктом 3 ст. 175 УПК Каз ССР,
 
      п о с т а н о в и л:
 
       1. Приостановить производство по уголовному делу в связи с неустановлением лица, подлежащего уголовной ответственности.
       2. Копию настоящего постановления направить прокурору Калининского района.
       Следователь л-нт О-ов
 

 
      — Алё, Арыстан?
      — Нет, вы ошиблись.
      — Стоп, стоп, айн момент! Я тебя узнал, Лев, а ты меня знать не хочешь, ай-я-яй. Бурчишь, как медведь, понимаешь, в пустую бочку. Как здоровье, как семья, как дети?
      — Болею...
      — Ай плохо, ай плохо, лечиться надо, приезжай ко мне, мумие дам, здоров будешь, как лошадь. Ко мне на машине, к себе на самолете.
      — Подумать надо. Не ждал тебя.
      — Семь раз подумай, один раз скажи, дорогой. В гости приглашаю, довольный будешь. Скоро зима, снег пойдет, перевал закроет, ни туды, ни сюды, дома будем сидеть, на печке. Последний раз приезжай, будь другом.
      — Я тебе сказал — подумаю.
      — Плов будем кушать, дыни будем кушать, восемь штук тебе приготовил, чистый, сладкий, бумаги не надо. Алё?.. В «Колос» приходи на пять минут, обниму тебя, к сердцу прижму, дорогой, пустой не уйдешь, а то зима будет, жалеть будешь, болеть будешь, привет семье, дорогой...
 

 
      Амантаев Бисен Амантаевич, директор проектного института, в числе четырех тысяч алма-атинцев ждал очереди на «Жигули», а пока ездил на «Волге» своего института. Ездил чаще с шофером, но иногда и сам садился за руль, поскольку имел удостоверение шофера-любителя. Путевой лист в таких случаях заполнялся на две фамилии.
      В четверг 7 октября Бисен Амантаевич встретил на вокзале родителей своей жены, проще говоря, тестя и тещу. Старики приехали из аула, погостить с недельку, отдохнуть, посмотреть на внуков. Сначала Амантаев намеревался встретить их на машине сам, без шофера, но жена его Асия отговорила: «Мало ли что может случиться, а ты еще в моторе не разбираешься. Застрянем в дороге и опозоримся перед родителями. Лучше возьми шофера».
      Встретили, привезли домой, пообедали, затем Бисен Амантаевич пошел в институт пешком, а шофер повез стариков вместе с Асией смотреть город — новые дома-небоскребы на проспекте Ленина, новый цирк на проспекте Абая, большой, похожий на праздничную белую юрту. Побывали они и на Кок-Тюбе, отведали городского бесбармака в ресторане «Аул». К вечеру усталые, но, как говорится, довольные вернулись домой.
      На другой день, в пятницу, Асия взяла билеты в оперный театр на оперу «Кыз-Жибек», и на этот раз Бисен Амантаевич решил обойтись без помощи своего шофера. Неловко ему было задерживать работника до полуночи, но даже не в этом дело. Бисену Амантаевичу хотелось показать и жене и старикам свое водительское умение, свою готовность иметь собственную машину. Тем более, что во дворе большого дома, где жил Амантаев, уже стоял свежепокрашенный металлический гараж на бетонном фундаменте, с хорошей смотровой ямой и двумя замками на двери. Туда можно поставить институтскую «Волгу» на ночь, а завтра, в субботу, можно еще съездить и за город, в Медео, например, на всемирно известный каток.
      Весь день в пятницу моросил дождь, а к вечеру еще и усилился. Бисен Амантаевич подогнал машину к самому подъезду. Приятно было старикам прямо из дверей шагнуть в теплый и сухой салон, где не дует, не каплет и все свои, одна семья.
      Старикам в театре понравилось — красивые люди, красивые декорации и родные казахские одежды, в которых пели на сцене артисты. Старики волновались, они вспомнили свою молодость и слегка посетовали на то, что молодежь нынешняя забыла свои национальные наряды. Волновался и сам Бисен Амантаевич, но по другой причине — он боялся, как бы там что-нибудь не случилось с машиной. Опера его не могла увлечь, он слышал ее много раз и почти всю знал наизусть.
      В антракте, не одеваясь, он выглянул на улицу. Все так же моросил дождь. Сиротливо стояли на площадке пустые машины, поблескивая мокрыми стеклами и мокрым никелем на ободках и бамперах. К началу спектакля машин было больше, а сейчас осталось штук пять-шесть, остальные разъехались. Стояли машины вразброс, с краю два «Москвича», через промежуток чья-то «Победа», а еще метров через пятнадцать стояла институтская «Волга». Слабо светили фонари, а струи дождя густо этот свет штриховали, рассеивали. Против театра возвышалась громада гостиницы «Алма-Ата», и все ее восемь этажей светились прерывистыми полосами — в одних номерах еще горел свет, а в других уже спали. Приятно в такую погоду сидеть дома, поэтому на улице не было ни души, и только в подъезде гостиницы мелькали какие-то фигуры и светились красные стоп-сигналы подходящих туда такси.
      Бисен Амантаевич вернулся в зал, еще посидел, послушал оперу, а перед последним действием извинился перед стариками и сказал, что вынужден их покинуть, — надо посмотреть за машиной. Запираться-то она запирается, но без всяких секретов, противоугонного устройства нет, поскольку институтский шофер без присмотра машину не оставляет. Старики согласились, «да, да, конечно, надо смотреть», и еще похвалили зятя, напомнив, что «береженое бережет всевышний».
      Бисен Амантаевич взял в гардеробной плащ, оделся, поднял воротник и легкой рысцой побежал к своей машине. Потрогал, слегка подергал все четыре ручки — заперто, посмотрел по сторонам — стоят пустые «Москвичи», стоит пустая «Победа», будто спят машины, а дождь их поливает и поливает, жалко на них смотреть. Бисен Амантаевич побежал обратно.
      К концу спектакля в фойе стали проходить с улицы поодиночке мужчины и парни. Входили, отряхивались, мокрые и слегка смущенные. С зонтиками, с дамскими ботами и плащами. Пришли встречать. Кто жену, а кто дочь или родственницу.
      Бисен Амантаевич снова вышел на улицу минут через десять — машины стояли на месте, ничто в мире не изменилось. На боковых ступеньках возле цементной тумбы с цветами он увидел знакомого мужчину в темной болонье и в таком же берете. Мужчина сутулился, прятал лицо от дождя и тоже, наверное, ждал жену. В руках у него был портфель. Бисен Амантаевич кивнул ему на ходу, здороваясь, но тот не заметил, то ли от дождя, то ли погруженный в раздумья. «С женой, наверное, поссорился, стоит расстроенный», — подумал Бисен Амантаевич, не обижаясь на его рассеянность. Впрочем, знакомство у них шапочное, раз-другой виделись на совещании у министра.
      Перед самым концом спектакля Амантаев решил, что надо бы занять очередь в гардероб, а то набежит толпа и старикам придется ждать у стенки, переминаясь с ноги на ногу. Но прежде он еще раз выглянул — машин стало больше, приехали встречать. Подошел газик, военный, по всей вероятности, и остановился возле институтской «Волги». Амантаев вернулся и спустился вниз, в гардероб, нащупывая в кармане пластмассовые бирки с вешалки. Получил все три пальто, шляпку жены, платок и пушистую шапку тестя, отороченную рыжей лисой. Старики знали, что в Алма-Ате капризная погода, и оделись почти по-зимнему. Сложил одежду в уголке на перегородку и минут через пять услышал аплодисменты. Быстро набежали зрители, сначала те, кто помоложе, порасторопнее, быстро выстроились хвосты. Бисен Амантаевич помахал старикам, помог им одеться. Вышли они из театра в числе первых.
      «Волги» на стоянке не было. Стоял газик, а слева от него — пустое место.
      Забыв про родственников, Бисен Амантаевич побежал туда, на то самое пустое место, добежал, остановился, глядя под ноги, будто ища остатки своей машины, следы, будто она растворилась под дождем, как сахар. Нет «Волги», нет, увели — и побежал обратно.
      — Асия, звони в милицию, машину угнали!
      Асия и старики застыли на месте, ничего не могли сказать в первое мгновение.
      — Как звонить, куда, по какому номеру? — наконец пришла в себя Асия.
      — Ноль два звони, скажи, угнали машину, цвет серый, номер восемьдесят четыре ноль семь АТВ. Восемьдесят четыре ноль семь! — прокричал Амантаев и побежал снова к стоянке, где каких-то пятнадцать минут назад стояла его машина.
      В газике сидел водитель в военной фуражке, светился кончик сигареты. От растерянности Бисен Амантаевич постучал в дверцу газика, как в кабинет, потом догадался дернуть за ручку.
      — Вы не видели, вот здесь «Волга» стояла рядом, серая.
      — Стояла, — согласился водитель.
      — Давно ушла?
      — Минут так... пять.
      — Это моя «Волга», наша, институтская, понимаете! — жалуясь, проговорил Бисен Амантаевич, будто этот военный виноват в чем-то, в недосмотре по крайней мере.
      Солдат легко выпрыгнул из машины.
      — Точно, стояла «Волга», серая, — сказал он раздумчиво. — Я еще задом сдавал, смотрел, чтобы не задеть.
      — Да, да, я видел, как вы подъехали, — продолжал жаловаться Бисен Амантаевич. — А потом, потом?
      — Подошел мужчина, сел, завел и поехал.
      — Куда, куда?!
      Солдат показал — выехал на Калинина, доехал до перекрестка и свернул налево, вниз по Фурманова.
      Подошел солидный полковник с дамой под зонтиком. Бисен Амантаевич торопливо объяснил ему: угнали машину проектного института, он — директор, просит полковника подвезти его в городскую автоинспекцию.
      — Пожалуйста, подвезем, — сразу согласился полковник.
      Бисен Амантаевич полез было в машину, но тут подбежала Асия, запыхавшись сообщила:
      — Звонила, все сказала, и номер и цвет, принадлежит проектному институту, спрашивают, когда, а я не знаю, полчаса, час?
      Понуро подошли старики, держась друг за дружку.
      — Товарищ полковник, подвезите моих родственников, — взмолился Амантаев, — а я и так доеду, проголосую, такси остановлю.
      — Все поместимся, — решительно сказал полковник. — Козлов, помоги товарищам.
      Солдат проворно подскочил к старикам, держа их под руки, помог сесть в машину. Уселись все семеро. Полковник взял на себя командование.
      — Сначала подвезем вас домой, — назовите адрес, а потом в ГАИ. Действуй, Козлов!
      ...Вернулся Бисен Амантаевич домой в пять утра. Ни с чем.
      А в это время, уже в трехстах километрах от Алма-Аты по дороге Фрунзе — Ош, в направлении перевала Ала-Бель неслась «Волга» с алма-атинским номером 09-76 АТЖ. Серая сверху, до черноты забрызганная снизу грязью по всей длине, как серая гончая с черными подпалинами.
      Утром директора Амантаева отвезли в больницу. Врачи поставили предынфарктное состояние.
 

 
       Всем начальникам райотделов внутренних дел, всем постам ГАИ и контрольно-пропускным пунктам
 
      т е л е ф о н о г р а м м а
 
       8 октября в 23 часа 20 минут со стоянки возле Театра оперы и балета по ул. Калинина была угнана «Волга» 84-07 АТВ, принадлежащая проектному институту «Казгипрострой».
       Приметы машины: цвет серый, без чехлов, на полу желтые синтетические коврики, сиденья серые с черным рисунком крестиком.
       Просим ориентировать весь личный состав на розыски похищенной автомашины и задержание преступников.
 

 
      Деньги можно было сосчитать в любом укромном месте, в кустах на дальней скамейке, возле закрытого киоска в закутке. Было прохладно, и пассажиры сидели в зале аэропорта. Да и просто можно было сунуть руку в карман и перебирать жесткие листки по одному, не спеша, наслаждаясь. Тем более, что он знает, в каком кармане какие пачки. Но его непременно тянуло в туалет. Инстинктивно тянуло. Сначала он мелко изорвал билет, тщательно ведя первый разрыв через фамилию, имя, отчество, опустил листки в унитаз, потом начал считать. Двести розовых, двести фиолетовых и двадцать зеленых, то есть, по десять, по двадцать пять и по пятьдесят рублей. Восемь тысяч. Рассовал пачки по карманам, пригладил пиджак сверху, проверил, не слишком ли оттопыривается. И сказал себе: «Все! Переключаюсь! То был не ты. Тебя там не было!»
 

 
       В редакцию газеты «Комсомольская правда».
 
      У в а ж а е м ы е т о в а р и щ и!
 
       Я с большим интересом слежу за материалами Вашей газеты под рубрикой «Суд да дело». Весьма вовремя газета заговорила о борьбе с преступностью, о необходимости правовых знаний, о причинах тех или иных нарушений закона. Мне бы хотелось поделиться с Вами некоторыми своими наблюдениями и соображениями, которые могут, на первый взгляд, показаться Вам неожиданными. Дело в том, что, говоря о причинах преступности, мы, как правило, обращаем внимание только на самого правонарушителя, на его личность, его окружение и прочее. И забываем о жертве, о потерпевшем, а ведь и эта, в общем пассивная, сторона нередко является причиной, невольной, неосознанной, того или иного преступления.
       Не так давно мне довелось узнать о новом направлении в юридической психологии — я имею в виду виктимологию, задачей которой является подробное исследование личности и поведения потерпевшего. В общих чертах, виктимность — это некая предрасположенность человека провоцировать преступление, какие-то особенности его поведения, которые дают повод для преступного посягательства. Почему волевые, эмоциональные и другие психологические свойства позволяют одному человеку выйти, как говорится, сухим из воды, а другому — стать жертвой?
       Краткие сведения о виктимологии сильно меня взволновали. У меня постоянно что-то, мягко говоря, пропадает. Шарфы, перчатки, иногда деньги из кармана. Пропала надувная лодка на пляже, японский транзистор на турбазе. Даже диссертацию у меня, извините, сперли в кафе вместе с портфелем, причем первый экземпляр и буквально перед самой защитой. У других же, у большинства, насколько мне известно, почти ничего не пропадает. Во всяком случае, редко.
       Педагог по образованию, я решил заняться самовоспитанием, специальным аутотренингом, продуманным самовнушением. Я достиг определенного успеха и уже радовался, когда в ночь с 14 на 15 мая прошлого года у меня угнали собственную «Волгу». С тех пор о ней ни слуху ни духу.
       В нашем секторе (я работаю в Академии наук) есть младший сотрудник С., которого частенько бьют, в буквальном смысле, физически. Ничем он как будто не отличается от других, среднего возраста, средних способностей, но то он в гостях получит по физиономии, то в трамвае, то даже во дворе своего же дома. Однако у С. никогда ничего не пропадало. Меня же за всю жизнь никто и пальцем не тронул. Дифференцированный, так сказать, подход.
       В наших с С. печальных закономерностях нет ничего фатального, как я теперь понимаю, есть виктимность — диалектическая взаимосвязь объекта и субъекта правонарушения. Если редакцию заинтересует эта тема, я мое бы выступить в Вашей уважаемой газете.
       И. И. Зуб, кандидат педагогических наук.
 

 
      Из постановления по делу об угоне автомашины «Волга», принадлежащей институту «Казгипрострой»:
       «Приостановить производство по уголовному делу в связи с неустановлением лица, подлежащего уголовной ответственности».
 

 
      Прозвенела капель, отшумели ручьи, отцвел урюк, зазеленела листва на тополях. Кончался апрель, приближались майские праздники.
      Прозвенел телефонный звонок в восемь часов утра.
      — Алё, Арыстан, здравствуй, дорогой. Как здоровье, как семья, как дети?.. Редиску хочешь? Витамин-митамин, приятно, бесплатно. Приходи в «Колос», дорогой, жду тебя, как прошлый раз... Ну-ну, зачем так, зачем так! Обещал ценное письмо прислать, я ждал, ждал, ни ценного, ни бесплатного, ничего не дождался, ай-яй, Арыстан. Так и быть, прощаю, приходи, поговорим. Не придешь, в милицию позвоню, твой дом найду, сам в гости приду, скучаю по тебе, дорогой... Не черт меня принес, дорогой, нет, меня бог принес, твой личный бог, Арыстан, приходи, жду!...
 

 
      30 апреля вечером автоинспектор ГАИ лейтенант Жанибеков стоял с мотоциклом на перекрестке улиц Ауэзова и Джандосова. Завтра Первое мая, и потому сегодня, как всегда накануне большого праздника, инструктаж при разводе был особенно строгим.
      Вместе с лейтенантом Жанибековым дежурили на перекрестке два общественных инспектора из молодых шоферов.
      Уже в сумерках, около 22 часов, по Джандосова на желтый свет, не сбавляя скорости, пронеслась «Волга». Лейтенант дунул в свисток, раздалась резкая трель, но «Волга» не остановилась.
      На комиссии у глазного врача Жанибеков прочитывал всю таблицу до самой мелкой последней строчки, поэтому сейчас он без особого напряжения успел заметить номер машины — 09-76 АТЖ. «Частник, возможно, пьяный!» Пять секунд — и мотоцикл ГАИ с ревом помчался в погоню за «Волгой».
      Не сбавляя скорости, не меньше чем на восьмидесяти, как определил Жанибеков по своему спидометру, «Волга» пронеслась через перекресток на улицу Гагарина. И хотя шла она по главной улице, но все равно — водитель допустил превышение скорости. Не притормозил он и возле знака «круговое движение» перед перекрестком с улицей Розыбакиева. «Волга» срезала угол, плавно прошла полукруг, шины повизгивали, мигали поворотки, сначала левая, потом правая. «Не пьян, но лихач, — отметил Жанибеков. — А машину ведет хорошо». Да и по номеру 09-76 можно судить, что машина принадлежит владельцу не меньше десяти лет, так что было время научиться ее водить.
      Лейтенант догнал «Волгу» перед светофором на стыке с улицей Тимирязева. Сердито взмахнув жезлом, он указал водителю — к бровке! Проехав перекресток, Жанибеков остановил мотоцикл. «Волга» остановилась в двух шагах позади него. Из нее торопливо выскочил молодой человек в пухлой куртке, вытаскивая на ходу документы. Лейтенант их принял и, не раскрывая, сунул в свой планшет.
      — На одном километре вы допустили три нарушения, а что будет дальше?
      Лейтенант был сильно возмущен, когда бросился в погоню, но несколько остыл, когда догнал и увидел перед собой водителя, — лет тридцати, на вид служащий, может быть, врач или инженер.
      — Извините, товарищ лейтенант, я спешу, честное слово, жена с маленьким ребенком на даче в Каменке, темно там, света нет, все может случиться! — торопливо, жарко заговорил молодой человек.
      — Надо спешить, соблюдая правила!
      — Извините, но что делать — жена, ребенок! Это в первый и в последний раз. У меня ни одного прокола в талоне, взгляните, товарищ лейтенант.
      Он не был пьян, но видно, что действительно торопится, даже руки трясутся.
      Жанибеков извлек обратно его удостоверение, раскрыл — действительно, талон предупреждения цел, ни одного прокола. Жанибеков не любил трогать такие талоны и сердито сказал:
      — Вы проехали на желтый свет — раз, вы превысили скорость — два! — И все-таки вынул из кармана компостер.
      — Ну пожалуйста, пожалуйста, виноват, — покаянно согласился водитель и добавил упавшим голосом: — А жена беременна, там света нет, пьяные могут быть, я разволновался,заторопился.
      — «Жена-а», — передразнил лейтенант, — «бере-еменна». А сделаете аварию или наезд на пешехода, в тюрьму сядете, ей легче будет?! — Он спрятал компостер, решив не нарушать своего правила. — Платите штраф, три рубля!
      Жанибеков записал номер машины в свою книжицу, принял штраф, еще раз сверил номер машины с номером в техталоне, оторвал квитанцию и подал ее водителю вместе с удостоверением.
      — Через два дня получите повестку, — сказал он. — И явитесь в ГАИ для пересдачи правил уличного движения. Можете ехать.
      — Спасибо, извините, больше не повторится, — забормотал водитель.
      Лейтенант еще постоял, посмотрел, как он поведет себя дальше. Водитель сдал немного назад, чтобы объехать мотоцикл, включил левую поворотку — знак трогания с места. И поехал медленно.
      Он не знал, что его спасли от мер более строгих дети лейтенанта Жанибекова. Их у него четверо. А будет семеро, так они договорились с женой. Четверо детей, из-за которых лейтенант нередко теряет голову, — расстраивается из-за них, торопится, забывается. Он представил на миг: вот если бы его жена сидела сейчас с детьми неизвестно где, в темноте, без света, без его защиты, — и покрутил головой. Жалко! «Ладно, пусть едет, надо. А на правилах мы его погоняем».
 

 
      Водитель «Волги» 09-76 АТЖ ехал медленно не только для того, чтобы успокоить лейтенанта-автоинспектора. Водитель следил за ним в зеркало заднего вида. Мотоцикл прошел следом за «Волгой» до ближайшего разворота и пошел обратно. И тогда «Волга» снова понеслась с еще большей скоростью.
      Путь на Каменку лежал прямо, но «Волга» прямо не пошла, а, не доезжая дома отдыха «Каргалинка», свернула направо и понеслась мимо крайних микрорайонов к выезду на автомагистраль Алма-Ата — Фрунзе.
      Мимо поста ГАИ «Волга» прошла медленно, согласно знаку «тихий ход», а затем стрелка спидометра от цифры 30 быстро доползла к цифре 100.
      Через три с небольшим часа, уже глухой ночью, «Волга» ехала по улицам Фрунзе. Погода резко изменилась, шел дождь с мокрым снегом. Водитель включил отопление, теплый воздух подул в ноги. Не было уже ни автобусов, ни троллейбусов, только изредка попадались такси навстречу. На их стеклах махали дворники, будто делая знаки алма-атинской машине.
      «А если на перевале снег?» — подумал водитель. Он спокойно проехал безлюдный город, строго соблюдая правила. Медленно провел машину мимо поста ГАИ на выезде из города. Автоинспектор в дождевике с капюшоном внимательно на него посмотрел, но знака остановиться не сделал. «Служба, — посочувствовал ему водитель. — Днем и ночью и в любую погоду».
      Не доезжая села Калининского, машина свернула влево на Сосновку. Дальше дорога пошла в гору, в ущелье, и снег уже лежал на дороге белыми пятнами, не успевая стаивать.
      Водитель хорошо знал дорогу, ехал он по ней не первый раз. Маршрут он выбрал в Алма-Ате и менять его не хотел, даже если на перевале снег. Можно было не сворачивать на Сосновку, а ехать прямо, через Джамбул и Чимкент на Ташкент. Но в столицу Узбекистана он попадет уже днем, а завтра Первое мая, толпы на улицах, большой город проедешь не сразу. К тому же, завтра в Ташкенте наверняка будут задерживать все алма-атинские машины и проверять не только номера спереди и сзади, но и поднимут капот, чтобы сверить номера шасси и двигателя по техталону.
      Он выбрал маршрут через перевал, не предполагая, что 30 апреля, в самый разгар весны, уже после того как в Алма-Ате и во Фрунзе была жара до двадцати восьми градусов, вдруг перед самым маем пойдет снег...
      Щетки дворника мелькали перед глазами, щелкали по стеклу. У нижнего обода снег уже сбился в ледяную кромку. А впереди, в свете фар, желтыми от света струями падал и падал снег.
      Подъем становился все круче, двигатель уже не тянул на прямой передаче, водитель переключил на вторую и всем телом подался вперед, насколько позволяла рулевая колонка, жадно вглядываясь в дорогу. Еще минуту назад рядом чернела река, а теперь и она пропала, и только белая сплошная пелена лежала впереди машины. Подъем становился все круче, двигатель гудел натужно, но водитель все-таки держал скорость не меньше сорока, сорока пяти километров. Лишь бы подняться к туннелю, а там уже пойдет Сусамырская долина, где дорога спокойнее. Газу, газу! И вдруг — разворот, тупой и глухой удар. Водителя отбросило вправо, он ударился головой о дверь, руки сорвались с баранки. Двигатель заглох, и машина, какое-то мгновение постояв, медленно пошла назад. Водитель ухватился за баранку, не понимая, что случилось, выпрямился и нажал на тормозную педаль, но не резко, а плавно, стараясь не допустить юза. Светила только одна фара, левая, а правая, как он понял, разбита. Ему удалось развернуть машину поперек дороги, и скольжение прекратилось. Поставив на передачу, водитель вышел из кабины, Прошел к месту столкновения и увидел черный след шины на мерцающем льду. Машину занесло на подмерзшей лужице и ударило о высокий бордюр. Не будь бордюра, машина рухнула бы с обрыва. Бампер справа был сорван с кронштейна и задран, капот вздыбило, фару смяло. Наверняка что-то и с двигателем, однако капот он поднимать не стал, чтобы не пугать себя прежде времени. Торопливо сел в машину, повернул ключ зажигания — двигатель заработал. И снова он повел машину на подъем, твердя себе: «Не спеши, медленно, медленно!.. Лишь бы дотянуть до тоннеля...» Двигатель гудел тяжело, глуше и глуше. Педаль газа почти касалась пола. Сцепив зубы, не замечая холода, он всем нутром чувствовал, что с двигателем что-то неладное, но все еще надеялся, что сможет подняться на перевал, а там будь, что будет. Но вот из-под капота взметнулся пар, двигатель заглох. Он глянул на щиток приборов — стрелка температуры воды ушла вправо, за сто. Пришлось снова разворачивать машину поперек спуска.
      Других машин не было. Никто ему не поможет. Да и какой дурак рискнет ехать через перевал в снег? Замерзать ему здесь, пропадать в одиночестве...
      Поднял капот, заглянул — и все понял. Удар был так силен, что крыльчаткой водяного насоса разворотило трубки радиатора. Вода вытекла, двигатель перегрелся. Он оставил капот открытым — быстрее остынет. На капоте нелепо торчал кустарный олень.
      Через полчаса ему удалось завести двигатель. Развернул машину и поехал обратно.
      То включая, то выключая двигатель, давая ему остыть, к рассвету он добрался до окраины Фрунзе. Здесь, возле длинного забора, за которым виднелись недостроенные здания, он оставил машину. Снял номера спереди и сзади, взял портфель и быстро пошел, свернул за ближайший угол.
      Снега в городе не было, шел дождь, здесь было теплее, но у пешехода стучали зубы. Увидев троллейбусные провода, он пошел по ним, высматривая остановку. Скоро должны пойти первые троллейбусы. Он доедет до автовокзала, сядет в рейсовое такси и еще успеет на демонстрацию.
 

 
       Начальнику милиции Советского р-на г. Алма-Аты от гр-на Загоруйко, работающего механизатором в колхозе «Горный гигант»
 
      З а я в л е н и е
 
       30 апреля я вместе с друзьями приехал на своей машине «Волга» М-21 в город на хоккей с шайбой. Я живу в «Горном гиганте» рядом с Алма-Атой и всегда приезжаю на футбол, на хоккей и на ипподром, смотреть скачки и бега. Я болельщик. Машина у меня с двумя хитрыми секретами, и я ее оставляю смело.
       30 апреля я вышел с друзьями из Дворца спорта, приблизительно, в 10.30 вечера и увидел, что мою машину увели.
       Приметы: синего цвета, на капоте самодельный олень, выточенный на станке, пробег 52 тысячи, вместо чехлов постелен на сиденья ковер, старый, разрезанный пополам, цвет ковра пестрый, красноватый и желтоватый. Госномер 21-12 АТД. В багажнике находится зап. колесо, инструмент, буксирный трос капроновый, 8 бутылок пива «Жигулевское», 500 гр. колбасы в газете, для друзей, сам я в рот не беру.
       Один секрет у меня под капотом, спрятан за аккумулятором, размыкает массовый провод. Второй секрет я придумал сам, приделал задвижку в конце выхлопной трубы, по принципу, как для трубы в печке. При закрытой задвижке машина пройдет метров 15-20 и заглохнет, что я сам пробовал.
       Номер шасси и двигателя прилагаю.
 

 
      Семейные торжества Решетовы проводили скромно, без гостей. На день рождения Игоря приходили его родители, Геннадий Иванович и Мария Рудольфовна, оба инженеры-строители, исколесившие всю страну с новостройки на новостройку. Приходили они и на день рождения внучки Ирочки. А вот дня рождения Тони свекор и свекровь не помнили, и к Решетовым являлся один только Лев Москвитин.
      Он и сегодня пришел, 3 мая, в день, когда Антонине Петровне исполнилось двадцать восемь лет. Явился без приглашения, как и два года назад и три. Когда Тоня открыла дверь после звонка, она увидела сначала некое сооружение из неструганых реек, а внутри желтый картон упаковки. В таких клетках продают обычно стиральные машины.
      — Па-асторонись! —пропел Лев голосом носильщика на вокзале. Тоня отступила, а Лев торжественно пронес свой подарок прямо в гостиную, не забыв на ходу вытереть ноги. Поставил на пол рядом с ковром, довольно быстро распаковал и осторожно извлек огромную, больше метра высотой японскую вазу — темно-синюю, мерцающую, с золотистым рисунком.
      — Поздравляю, желаю и прошу принять, — сказал Лев.
      — Да ты в своем уме! — воскликнула Тоня.
      — Скромно, недорого, — попытался оправдаться Лев. — А вид, как у сторублевой. — Он уже был навеселе, галстук съехал набок, на новом костюме виднелись следы упаковочной стружки и бумажной пыли.
      — Она стоит сто двадцать рублей, — сказала Тоня с упреком. — Я видела эту вазу в ювелирном, — продолжала она без всякой радости. — Ты просто пьян, Лев.
      — Когда я пьян, а пьян всегда я-а-а, — пропел он. — Можно хотя бы ручку поцеловать? В честь дня рождения.
      — Ох ты, Лев, непутевый, — вздохнула Тоня. — Бить тебя некому. — И поцеловала его в щеку.
      Решетов стоял в двух шагах, засунув руки в карманы, и, покачиваясь с носков на пятки, любовался вазой. Он рассеянно улыбался, будто тоже опьянел от вида Льва, давнего своего приятеля, а еще больше — от вазы: Решетов любил дорогие вещи.
      — Не зря, значит, на Сахалин съездил, — сказал он. — Соришь деньгами?
      — Ха, привет! — воскликнул Лев. — Тех денег уже давно тю-тю. После Сахалина целый год прошел.
      Подбежала Иринка с большим розовым, как заячьи уши, бантом в волосах, ухватилась за вазу, привстала на цыпочки, пытаясь заглянуть внутрь, но не смогла заглянуть, ваза была выше ее головы.
      — А там больше ничего нет? — спросила Иринка.
      Лев рассмеялся от ее маленькой хитрости, незаметно для девочки достал из кармана шоколадку, сунул руку в вазу и — как будто оттуда извлек.
      — На сегодня последняя, — сказал он. — Остальные потом. — И прикоснулся ладонью к торчащему банту девочки.
      Сели за стол, раскупорили шампанское. Лев сказал тост — общие слова насчет здоровья, счастья, хотя ему наверняка хотелось сказать и не общие, а особенные слова. Он знал Тоню давно, еще когда она была студенткой медицинского института и Решетова в глаза не видела. Тоня ему нравилась, если сказать приблизительно. Если же говорить точнее, что ж — не судьба...
      Решетов отпил глоток, и Тоня отпила глоток, а Лев выпил до дна. Решетов вообще не пил, все знакомые знали об этом и давно перестали его уговаривать. Он и не курил, кстати, совсем, никогда. Игорь Решетов был полной противоположностью Льву Москвитину.
      — Что мне у вас нравится, — проговорил Лев, — можно локти на стол. И не залезешь в салат или в соус. — Он заметил, что Тоне его слова не по душе, и быстро уточнил:— Терпеть не могу, когда стол ломится от закусок. Когда все для обжорства. А у вас все в меру, идеально. Культура стола.
      — Спасибо, — пробормотала Тоня. Какая-то обида, связанная со столом, все-таки в ней сидела. Лев понял, что всколыхнул ее обиду нечаянно, но что теперь делать — он хотел похвалить хозяйку.
      — А как вы насчет коньяка? — спросил Лев.
      — Мы как всегда, — Решетов сидел откинувшись на спинку стула и медленно что-то жевал. — А ты будь как дома.
      — Дома у меня сухой закон, — с показным унынием сказал Лев. — Трезвое одиночество.
      Тоня откупорила коньяк, налила Льву. Чем-то она все-таки опечалена. Но не подарком же.
      — А что тебе муж подарил? — поинтересовался Лев.
      — Сердце, — ответила она. — Как всегда.
      — Самый дорогой подарок, — заключил Лев.
      — Дарит и дарит, — сказала Тоня с улыбкой. — Сердце и сердце. Не меняет ассортимент.
      — Через год подарю тебе сердце в томате. — Решетов скупо улыбнулся. — Есть такие консервы. Семипалатинского мясокомбината.
      Лев выпил коньяк. Супруги прикоснулись к своим бокалам с шампанским. За них старалась Иринка, все подливала себе и подливала лимонаду и громко чокалась со Львом.
      — Да вы не так! — восклицала она. — Надо, чтобы звенело! Двумя пальчиками надо держать. — Она тоже успела выдуть целую бутылку.
      — А кто пьет на ночь? — строго сказал Решетов. — На горшке будем спать?
      — На горшке, — согласилась Иринка, не обижаясь.
      Тоня подала на стол небольшой лист прямо из духовки, на листе — бурый цельный кусок мяса и вокруг россыпь пропеченных румяных картофелин.
      — Предупреждаю, — сказала Тоня, — это не телятина, а...
      — Нетелятина это прелесть! — воскликнул Лев, хватаясь за нож. — Обожаю нетелятину, сто лет не ел! Где вы ее раздобыли?
      — Простая говядина, — продолжала Тоня, — и, наверное, жестковата.
      — Да что ты, Тоня, она просто тает во рту, — отозвался Лев, не отведав еще и ломтика, а лишь начав пилить ножом кусок мяса с краю.
      — Говядина — не сайга, — заметил Решетов.
      — И очень хорошо, что не сайга, — сказала Тоня.
      Решетов не спеша отрезал себе мяса, перенес на тарелку, сказал:
      — Она у нас сайгу не любит. А французы закупают ее десятками тон. Как деликатес.
      — Очень люблю, — возразила Тоня. — Она в два раза дешевле баранины.
      Лев уже догадался, что попал либо на продолжение супружеской размолвки, либо на ее начало. Лев знал — Решетов скуповат, а Тоня с этим, видимо, не всегда мирилась.
      — Давай, Лев, к мясу. — Решетов налил ему коньяку.
      — Тоня, а почему ты не пьешь? — возмутился Лев. — У меня, что ли, день рождения? Раньше-то мы с тобой — на равных.
      — То было раньше... — Тоня чуть сконфуженно улыбнулась. — А теперь... я бы сейчас грибов соленых, груздей! — Глаза ее заблестели от детского вожделения. — Ведро бы съела!
      Лев не мальчик, Лев понял сразу, как вошел, что она ждет ребенка. Пополнела, губы припухли, лицо стало совсем детским и еще более миловидным.
      — Груздей бы и я сейчас, — сказал Лев с неожиданной грустью. — С удовольствием бы... Ну, а как у тебя, Игорь? Как твои тюбинги, способ продавливания?
      — Готовлю.
      — Пора бы, пора, принцип новый. А то другие дорогу перебегут.
      Решетов не ответил, не поддержал тему.
      — Ну, а как машина? — продолжал Лев. — Бегает?
      — Моя-то бегает, — отозвался Решетов, не замечая перемены настроения у Льва. — А вот как твоя? Сколько лет ты ее собираешь?
      —Да собрал давно, будь она проклята! Но-я-на-ней-и ша-гу-не-сде-ла-ю! — воскликнул Лев. — В гробу я ее видал! Тебе этого не понять.
      Решетов следил за ним с едва уловимой усмешкой. У него всегда было такое лицо, не поймешь, что он думает, что чувствует, непроницаемое лицо. А Лев продолжал яриться:
      — Чокнулся народ, осатанел! В «Неделе» писали, что у нас в стране каждый пятнадцатый житель стоит в очереди на машину.
      — Закономерно, — отозвался Решетов. — Век техники, больших скоростей. Растет благосостояние.
      — Левачат, халтурят, рвачеством занимаются! — не унимался Лев. — Машину, машину, скоро уже по улице не пройдешь. Но это еще полбеды, люди меняются, вот в чем беда. Механизированное мещанство! Уже не фикусы в полхаты и не перины до потолка, а мотор, мотор! Рубли, рубли, тысячи, десятки тысяч.
      — И отлично, — сказал Решетов. — Время больших скоростей, время больших чисел. Миллионы пудов, миллионы киловатт-часов, миллионный посетитель выставки. И мы этим гордимся. Большие числа сами по себе имеют притягательную силу. И тебе, как механику...
      — Да при чем здесь механика! — перебил Лев. — Здесь психика, а не механика. Будь моя воля, я бы везде понавешал «Берегись автомобиля!» В ЦУМе, в ГУМе, в гастрономе. И в спальне у каждого, чтобы человек засыпал и просыпался с мыслью: берегись психоза. Таблетки пей. И в морг почаще заглядывай.
      — Смешно, — Решетов фыркнул. — По всей земле идет научно-техническая революция, процесс необратимый, новой техникой оснащается не только промышленность, но и весь быт людей, их досуг, а человек с высшим техническим образованием рассуждает, как обыватель. Ты плохой марксист, Лев.
      — Согласен, пусть. Но Маркс что говорил? «Каждая вещь как бы чревата своей противоположностью». Почему люди не хотят замечать вот эту самую чреватость? Не автомобиль для человека, а человек для автомобиля, с потрохами — со своей зарплатой, со своими днями отдыха, со своей возможностью почитать книгу, пойти в театр, в кино, просто прогуляться пешком.
      — Действительно, какое-то сумасшествие, — согласилась Тоня.
      — Да! — подхватил Лев. — Шествие с ума. — Он поперхнулся, глотнул коньяку. — Ты, кстати, почему на демонстрации не был? Заварзина тебя разыскивала. Ну эта, из партбюро треста. Я говорю: болен, простудился, ангина у него. Она тебе домой позвонила, а Иринка ей говорит: дома никого нет, мама ушла на демонстрацию, папа уехал на рыбалку. — Лев спохватился, погладил девочку по голове и, чтобы не получилось, что он ее обвиняет, — ведь отца выдала, проговорилась, — добавил для Иринки: — Ты правильно сказала тете, все правильно, молодец. — И замолчал.
      — Я тебя предупреждала, Игорь, — озабоченно сказала Тоня. — Все-таки демонстрация, праздник, не просто выходной день.
      Решетов спокойно отрезал еще ломоть мяса, перенес на тарелку.
      — Ну, а что дальше? — спросил он.
      — Я, похоже, не туда заехал, — пробормотал Лев. — Автобум меня ошарашил.
      — Кушай, Лев, — сказала Тоня, — ты совсем не закусываешь.
      — Ну, а что она еще говорила, Заварзина? — монотонно продолжал Решетов, неторопливо прожевывая.
      — Как водится... Начальник СУ, а ответственности настоящей нет. И текучесть у него большая, и зарплата опережает выработку на одного рабочего.
      — Все знает, — ровно сказал Решетов и налил себе минеральной воды.
      — Нет, Игорь, это возмутительно! — проговорила Тоня с досадой. — Ты как будто сам не знал, что именно так получится. Пойди к ней и сам с ней поговори. Извинись, объясни или как-нибудь еще, не знаю... Но — возмутительно. Едешь на рыбалку в канун такого праздника. Сам же ставишь себя в дурацкое положение.
      — Не спорю, — согласился Решетов. — Пойду поговорю.
      — С ним вообще что-то творится неладное в последнее время, — заговорила Тоня, обращаясь ко Льву. — Смотри, как поседел, просто сивый стал.
      — Лучше быть седым, чем лысым. — Лев легонько почесал свои поредевшие на темени волосы.
      Решетову было тридцать лет, как и Льву, но выглядел он гораздо старше.
      — Есть от чего поседеть — текучка, — Решетов слабо усмехнулся. — Выработка, понимаешь, отстает. Оставим.
      — Нет, не оставим, — возразила Тоня. — Если Лев тебе друг, а я тебе жена, то мы и должны поговорить втроем.
      — Нет, оставим, — тверже проговорил Решетов. Запахло скандалом.
      — Я с ним сам поговорю! — угрожающе сказал Лев, но — слишком угрожающе, несерьезно. Не мог он, не умел он «поговорить» ни с кем, а с Решетовым тем более.
      Тоня замкнулась. Молча собрала косточки со стола, тщательно завернула их в газету.
      — Опять санитарке? — спросил Решетов.
      — Опять санитарке, — с вызовом ответила она.
      — Сме-ешно, — решил Решетов.
      Лицо Тони потемнело.
      — Понимаешь, Лев, у нас нянечка работает, Семеновна, пожилая, одна живет, с двумя детьми. Частный домик, собака там у нее. Семеновна просит: не выбрасывайте косточки, приносите мне. Вот я и приношу. Что здесь плохого?
      — Ничего, — ответил за Льва Решетов. — Просто несолидно врачу таскать кости для санитаркиного барбоса.
      Лев не слушал Решетова и смотрел на Тоню с нежностью. Налил себе коньяка, оставив в бутылке чуть-чуть, на донышке.
      — Да уж выливай весь, — подсказал Решетов.
      — Не-ет, — запротестовал Лев. — Так меня еще дед учил — оставляй на донышке. Для близиру. А косточки — это хорошо, Тоня, ты — человек.
      Тоня выпроводила Иринку спать, молча подала чай.
      — Кушай, Лев, кушай, — рассеянно сказала она. — Вот варенье, вот сахар...
      Решетов вышел проводить гостя. Свернул в сторону гаража, но Лев стал отказываться:
      — Пешком пойду, хочу проветриться. Тепло, хорошо.
      — Не лишай меня удовольствия посидеть за баранкой, — сказал Решетов. — Я только этого и ждал весь вечер.
      Он вывел машину, открыл дверцу Льву, тот сел, поехали.
      — Сколько лет она у тебя, а все новая, — подивился Лев.
      — Технику надо любить, Лев. Как женщину. — Теперь, в машине, Решетов стал другим. Странная улыбка блуждала по его лицу. Слабый свет со щитка приборов шел чуть снизу и делал лицо Решетова неузнаваемым. — Как женщину, ее надо любить и даже больше. Она и похожа на женщину, Лев. Посмотри на капот, как живот у женщины, а боковые утолщения для фар — как бедра, особенно ночью, посмотри внимательней. — Глаза его похотливо светились, и Льву стало неприятно.
      — Я пил коньяк, — сказал он, — а тебя развезло.
      — А на сиденья глянь, — продолжал Решетов не слушая, — какие они округлые, какие упругие, так и тянут к себе — наваливайся, слушай, как вздыхают пружины, особенно ночью, когда тихо, интимно...
      Лев старался на него не смотреть. «Волга» шла плавно, перед перекрестками тормозила мягко. Льва даже не качнуло ни разу. И руки Решетова не дергались, не метались к рычагам, а делали едва заметные плавающие движения.
      — Когда будут приличные скорости, километров триста, — продолжал Решетов, — произойдет отбор, шваль в сторону, за баранкой останутся боги техники, избранники, крылатые ангелы...
      — Черти, — продолжил перечисление Лев, не желая сдавать позиций, — рвачи, маньяки.
      — Ха и еще раз ха! — отозвался Решетов и неожиданно сменил тон. — А техпаспорт ты мне так и не достал. Год прошел. Или обещанного три года ждут?
      — Ты же не просил больше! — возмутился Лев. — Не напоминал, а я подумал, значит, отпала нужда.
      — Левицкий опять звонил, перед маем.
      — Какой Левицкий?
      — Да тот, с авторемонтного, нужный человек, просил помочь. Они там опять левую машину собрали, документ нужен. Ты для себя-то хоть достал техпаспорт?
      Лев помедлил с ответом.
      — Ты только не ори на меня, Игорь, не надрывай голосовые связки, если можешь.
      — Ну?
      — Я променял свою машину без документов на старый «Москвич» с техпаспортом. От греха подальше.
      — Кузов от «Победы», волговский мотор, всё в ажуре, променять на старый «Москвич»! — возмутился Решетов. — Ну и олух ты, Лев, прости меня, олень рогатый, кто так делает?!
      — Вот брошу пить, — осторожно пообещал Лев, — и начну ездить, стану богом техники.
      — Ладно, променял так променял, — примирительно сказал Решетов. — Но если ты пока не ездишь, может быть, сможешь дать мне свой техпаспорт? Через неделю-другую верну.
      — Да пожалуйста. Только не понимаю, зачем тебе чужой паспорт на чужую машину?
      Решетов поморщился.
      — Не мне, а Левицкому этому самому. Имеешь свою машину, имей связи с технарями, помогай им, отзывайся на просьбы, унижайся.
      — Избранники, — пробурчал Лев. — Крылатые ангелы!..
 

 
      Лев угадал, ссора все-таки состоялась, хотя супруги к этому и не стремились. Тоне просто хотелось отвести душу и прийти к мирному соглашению. За пять лет совместной жизни, наверное, в пятый раз ей захотелось выслушать доводы Игоря, высказать также свои и на том успокоиться.
      — Ты меня прости, Игорь, но нам надо поговорить, — сказала Тоня, как только муж, проводив Льва, вернулся из гаража.
      — Надеюсь, не о трех рублях снова, — спокойно отозвался Решетов.
      Они жили на лимите — три рубля в день на троих. Игорь все рассчитал сам, составил калькуляцию, что и почем брать на каждый день, учел наличие витаминов и число калорий и даже оставил копейки на «прочие расходы». Ему нравилась такая работа, своего рода хобби, делал он ее с увлечением и говорил, что знакомство со справочником по витаминам и калорийности помимо всего прочего расширяет кругозор.
      — Можно и о трех рублях тоже, — сказала Тоня. — Эта частность выражает кое-что общее. Только ты не сердись сразу, я, возможно, заостряю, у меня сейчас такое состояние неустойчивое, то одного хочется, то другого, то от всего тошнит. А тут еще мама опять прислала посылку...
      — Понимаю тебя. Давай пересмотрим свои планы, вместе сядем, возьмем бумагу, карандаш, пофантазируем, — охотно предложил Решетов.
      — Бумагу, карандаш, — неприязненно повторила она, — пофантазируем в пределах трех рублей.
      — А что, это интересно. Ты беременна, надо разнообразить наш стол.
      — А мне не это интересно, — сумрачно отозвалась Тоня. — А другое.
      — Что же другое?
      — Все то же, Игорь, к сожалению, все то же — для чего мы копим деньги?
      Решетов терпеливо вздохнул, как бы желая сказать: дитя ты неразумное, бестолковое, хотя и жена моя.
      — Я знаю, сейчас ты мне все исчерпывающе и вразумительно объяснишь, — продолжала Тоня. — Но я никогда все-таки не пойму — для чего мы копим деньги? Ты получаешь двести пятьдесят, не считая премиальных, я получаю сто тридцать. Каждый месяц мы откладываем по пятьдесят рублей. Ты мне не показываешь сберкнижку, и я не люблю считать, даже боюсь, но думаю, что у нас уже наверняка больше трех тысяч.
      — Наверняка больше, — согласился Решетов.
      — В этом году у тебя страховка кончилась, значит, еще тысяча.
      — Еще тысяча, — согласился муж. Странно, ему такой разговор нравился — подсчеты.
      — У нас хорошая квартира, гараж, своя «Волга», специальность, как ты сам говоришь, надежная и у меня и у тебя, мы любим свою работу, у нас дочь, семья, вот скоро, может быть, сын будет... — На глазах у Тони навернулись слезы, она торопливо достала платок, но сдержалась, не заплакала. — Все у нас вроде бы хорошо, но зачем мы копим? Зачем? Тысячи, тысячи, у меня от этих нулей просто круги в глазах. Ты вот сказал сегодня: большие числа сами по себе имеют притягательную силу. А я встревожилась. Мне кажется, это мания, причем нездоровая.
      — Ты права, — сдержанно сказал Решетов. — У нас все есть, все хорошо. Вот потому мы и откладываем. А если бы у нас ничего не было и все было бы плохо, то мы бы тратили и тратили, это логично.
      — Все у тебя логично! — с досадой сказала Тоня, не зная, чем его можно пронять, какие убедительные факты привести. — Ты хотя бы вспомнил, как приезжала мама прошлым летом. Ты нас повез на Кок-Тюбе, мы там за один только обед заплатили четыре рубля.
      — Но это же ресторан. Повышенные расценки.
      — Я понимаю, что ресторан. Но ты не заметил, что мама уехала и стала мне высылать посылки. Окорок, домашнюю колбасу, сало, мед и даже крупу гречневую. Как будто я студентка. — На глазах ее снова заблестели слезы. — И все пишет: хороший у тебя муж, такие сейчас редкость, не пьет, не курит и все в дом несет.
      — Но ты же сама говорила, на Алтае всего полно, богатый колхоз и прочее.
      — Говорила, а... все равно. Почему-то, пока мама не побывала у нас, она не думала присылать посылки.
      — В таком случае, давай напишем ей, чтобы не присылала больше, если тебя это так беспокоит.
      — Меня не это беспокоит, вернее, не только это.
      — А что?
      — Для чего мы копим, почему ты не ответишь мне на такой простой вопрос?
      — Я не вижу в этом ничего плохого.
      — А я вижу, я чувствую — это гадко!
      — Но если ты мне докажешь, что транжирить деньги лучше, чем их беречь, то мы так и сделаем, начнем транжирить. Но только, будь добра, докажи.
      — Разве тебе докажешь? Это у вас родовое, семейное. Любимая поговорка отца: деньги не люди, лишними не будут. Из-за этого меня и твои родители не любят. Не могу забыть, как отец в день нашей свадьбы сказал: у нас с матерью «Победа», а у сына «Волга», такой семьи, чтобы сразу две машины, во всей Алма-Ате нет.
      — Но так ведь оно и было, две машины, два гаража. Что тебя возмущает? Или ты не любишь поехать за город, а летом — на Иссык-Куль?
      — Но это же совсем другое!
      — Почему другое? Это взаимосвязано, вытекает одно из другого.
      — С тобой невозможно говорить! — воскликнула Тоня.
      Решетов пожал плечами, посмотрел на часы.
      — А что мне твоя мать говорила? «Он у нас такой, еще когда студентом был, пятьсот рублей имел на своей сберкнижке».
      — Так оно и было, имел. Чертил другим курсовые работы, а за это принято платить. И опять ничего не вижу плохого.
      — А в первый год на восьмое марта ты мне книжицу подарил. Я ее всю жизнь не забуду. Разграфил сам, рейсфедером, тушью, красиво написал: «Дневные траты Решетовой Антонины Петровны». И каждый день проверял. Как дневник у нерадивой школьницы.
      — В результате ты привыкла к системе, у тебя появилась рациональная мера. И ты даже увлеклась. Ты сама как-то показывала мне статью в «Литературной газете», где говорилось о семейном бюджете примерно в нашем плане.
      — Все это гадко, гадко! — вскричала Тоня. Она исчерпала весь несложный запас своих доводов, ничего не добилась и наконец заплакала от бессилья. — Деньги не люди. Вот именно: не люди. А из-за них мы сами — не люди!..
      Она разрыдалась. Решетов принес валерьянки, у них висела аптечка на кухне, и стакан воды.
      — Успокойся, Тоня, успокойся... Тебе нельзя волноваться, подумай о ребенке.
      Она жадно отхлебнула воды, зубы ее клацали о стакан.
      Кое-как успокоилась, сказала тихо:
      — Так бывает... при беременности. Я сама знаю, что нельзя... Но почему-то все волнует. Какие-то дурные предчувствия. А оттого, что нельзя волноваться, опасно для ребенка, я волнуюсь еще больше...
      — Спать тебе надо, Тоня, спать побольше, — посоветовал Решетов. — Ложись спать и ни о чем не думай.
 

 
      5 мая в управление внутренних дел города Алма-Аты поступил документ, присланный из Фрунзе, в котором, в частности, сообщалось:
       «2 мая с. г. в 15 часов, около забора газгородка, при въезде в город обнаружена автомашина «Волга» М-21 без госномера. Кузов окрашен синей краской. Оборван кронштейн переднего бампера справа, значительно поврежден радиатор. Машина разграблена. Снят замок зажигания, приемник, крюк капота обломан, с мотора сняты стартер, бензонасос, карбюратор и другие детали. (Подробный перечень прилагается).
       На ободке левой фары имеется отпечаток ладонной поверхности руки человека. В машине на зеркале заднего вида имеются следы пальцев рук. Обнаруженные следы ладони и пальцев опылены порошком черного цвета и перекопированы на дактилоскопическую пленку.
       В пустом багажнике обнаружена скомканная газета «Вечерняя Алма-Ата» за 30 апреля с. г.
       Просим вас проверить, не было ли угона автомашины на обслуживаемом вами участке. При обнаружении владельца машины направить его к нам».
 

 
       Телеграмма из Алма-Аты во Фрунзе.
 
       «Просим немедленно направить изъятые с места происшествия отпечатки рук на экспертизу в Научно-технический отдел УВД гор. Алма-Аты для определения их пригодности к идентификации».
 

 
      На другой день, после того как отметили день рождения Тони, Лев Москвитин принес Решетову в служебный кабинет техпаспорт на свою машину и три банки соленых груздей.
      — Передашь Тоне, — сказал он.
      — Когда тебе деньги? — спросил Решетов.
      — За грибы?
      — За грибы само собой, а за паспорт?
      — Вернешь через неделю-другую, как обещал.
      Решетов поблагодарил. Спросил, как Лев намерен отмечать день Победы.
      — Достойно, — ответил Лев.
      — Может быть, на рыбалку съездим?
      — Посмотрим. Только ты не забудь: седьмого отмечаем фронтовиков, а то опять укатишь.
 

 
       Начальнику Советского райотдела милиции г. Алма-Аты от сотрудника Министерства геологии Хабибулина Ф. Г.
 
      З а я в л е н и е
 
       7 мая в нашем Министерстве было собрание в честь Дня Победы над фашистской Германией. Я, как бывший фронтовик, принимал участие. В конце был концерт художественной самодеятельности. Вечер закончился в 10 часов, я вышел из здания своего Министерства и обнаружил, что принадлежащая мне автомашина «Волга» № 88-13 АТЖ угнана со стоянки. Машина была оставлена, как всегда, на площадке, справа от входа в здание.
       Машина почти новая, прошла всего 20 тысяч км. Приметы: цвет светло-зеленый, чехлы на сиденьях желтые, шерстяные, на заднем стекле декоративная сетка из синтетики, цвет зеленый с желтым. В багажнике, кроме запасного колеса и инструмента, находится набор запасных частей, бензонасос, ротор прерывателя, индукционная катушка, ремень вентилятора, канистра с маслом на 5 литров и канистра с бензином на 20 литров. Наружный замок левой передней двери специально переделан под нестандартный ключ...
 

 
      Утром в квартире Решетовых зазвонил телефон. Подошла Тоня.
      — Нет, вы ошиблись номером. — Она положила трубку. Из туалета вышел Решетов, поинтересовался, кто звонил.
      — По ошибке, — ответила Тоня, — какой-то Лев нужен.
      — Может быть, кто-то Москвитина разыскивает? — предположил Решетов.
      — У него есть свой телефон... Но, действительно, спрашивали Льва Ивановича, до меня как-то не дошло сразу. Незнакомый голос, говорит с акцентом.
      Минуты через три снова зазвонил телефон.
      — Я сам подойду, — предупредил Решетов. На этот раз звонил, вероятно, кто-то другой. Муж отвечал односложно:
      — Да... Здравствуйте... Номера привезли? Хорошо... Сразу в ГАИ. Вверх по улице Космонавтов... Нет, лучше такси взять... Ровно в двенадцать.
      Положив трубку. Решетов прошел к столу. Съел яичницу с колбасой, выпил чашку кофе.
      — Тоня, ты не можешь сегодня отпроситься с работы?
      — А что случилось?
      — Ничего особенного, я хотел с тобой вместе съездить в ГАИ.
      — Раньше ты меня никогда не приглашал в ГАИ. Что я там буду делать?
      — Пустяки, поприсутствуешь — и все. Я за тобой заеду.
      — Хорошо, во сколько?
      — Без четверти двенадцать.
      — Я постараюсь договориться с главным врачом.
      — В твоем положении я бы каждый день отпрашивался, — пошутил Решетов. — Тошнит, то да се.
      — Жена беременна, мужа тошнит. Раньше ты почему-то меня никогда не приглашал туда.
      — Пустяки, — повторил Решетов. — Полчаса-час, не больше.
      «Что тут особенного? — сказала себе Тоня. — Ничего особенного...»
      И все-таки она с беспокойством ждала двенадцати. Договорилась с главным врачом. Без четверти приехал муж. И почему-то на такси, чего он себе никогда не позволял — лишняя трата.
      — А почему не на своей машине? — спросила она. Решетов приостановился, они только что вышли из вестибюля больницы, взял ее за локоть.
      — Тоня, у нас небольшая махинация. Надо помочь Льву. Я думаю, ты не откажешься помочь Льву?
      — Нет, конечно. — Тоня немного успокоилась. Лев дурное затевать не станет.
      — Он собрал машину. А ездить, как ты сама слышала, не желает. Мы условились эту машину продать. Но Льва ты знаешь, он рохля, непрактичный, попросил меня. Я продал его машину одному узбеку. Фамилия его Насыров. Знатный хлопкороб и все такое. Из Андижанской области сюда приехал. Мы договорились с ним встретиться в ГАИ, чтобы снять машину с учета. Только и всего.
      — А Лев где?
      — Он меня попросил, — с легким раздражением пояснил Решетов. — Хозяин машины — это я.
      — Артисты, — сказала Тоня и хотела было направиться к машине, но муж ее придержал.
      — Подожди, тут еще одно обстоятельство... — Решетов слегка замялся. — Для Насырова я — Лев Иванович Москвитин, а ты его, то есть моя, жена.
      — Ребячество какое-то! — Тоня хотела сказать «жульничество», мелкое, унизительное, но ради Льва не сказала, сдержалась. Не так уж часто Решетов выручает друзей, а Льва в особенности. Пусть уж хотя бы в такой форме да поможет кому-то.
      — Ты должна это засвидетельствовать перед Насыровым, только и всего.
      — Ясно, — сказала Тоня с досадой. — Вы со Львом просто гении. Гиганты мысли. — И тут же подумала, что муж наверняка договорился со Львом на какую-то часть выручки, наверняка. Скорее всего Лев сам ему предложил, а он-то уж отказаться не смог. «Лишними не будут». Тоня вздохнула.
      — Все? Инструктаж окончен?
      Так называемые мужские дела.
      — Ты должна называть меня Львом.
      Тоня промолчала. Достаточно того, что она его никак не будет называть. Прав Лев насчет автопсихоза. Пускаются во все тяжкие.
      В двенадцать они подъехали в ГАИ. Встретились с Насыровым, смуглым сухопарым мужчиной лет сорока. В черном костюме, при галстуке, в тюбетейке и в сапогах. С небольшим чемоданом. Решетов их познакомил, был суетлив, любезен, кого-то, непонятно кого, играл.
      — Номера захватили? — спросил он.
      — Захватил, захватил, обязательно. — Насыров поставил свой чемоданчик прямо на землю, раскрыл его и подал номера Решетову, сначала длинный 09-76 АТЖ, потом квадратный и тоже 09-76 АТЖ. Тоне стало не по себе. Это же номер их машины, в чем дело?
      — Завернули хотя бы в газету, что ли, — недовольно сказал Решетов.
      — Зачем? Я их помыл, протер, они чистые, — оправдался Насыров.
      Решетов сложил номера цифрами внутрь, сунул их в свой портфель.
      — Вы пока здесь побудьте, — сказал он. — Я скоро вернусь. У меня начальник учета знакомый. А вы не скучайте без меня, поговорите пока. Моя жена — врач. — Решетов взял ее за локоть, и Тоня вздрогнула — такие у него были холодные, ледяные пальцы.
      — Я с ним уже созвонился, — сказал Решетов и быстро пошел к длинному барачного типа зданию с вывеской.
      — Как ваши дела? — с вежливой улыбкой спросил Насыров. — Как ваше здоровье?
      — Спасибо, все хорошо...
      «Почему наши номера, почему?»
      — Красивый город Алма-Ата, — продолжал Насыров. — Зеленый, чистый. — Он был доволен покупкой, рад, что уже оформляется документ и через несколько минут он станет законным владельцем почти новой «Волги», которая прошла всего-навсего двадцать тысяч.
      — Да, — согласилась Тоня, — зеленый город, чистый.
      «Он снял номера с нашей машины и потому приехал на такси. Но для чего снял? Чтобы сдать их в ГАИ? А как же его... Наша машина? Осталась без номера?»
      — У вас тут го-оры, — говорил Насыров с вежливой белозубой улыбкой. — У нас таких не-ету.
      Горы хорошо были видны отсюда, темнели ели на склонах, сверкал снег на вершинах. Тоня тоже обернулась в сторону гор, посмотрела, сощурилась. Голова у нее кружилась. «Надо держаться... еще упаду, не хватало!»
      — Краси-ивые, — негромко, удовлетворенно тянул Насыров. Как будто они для того и встретились, чтобы поговорить о природе. Он не считал возможным говорить с женщиной о деле, женщина есть женщина. И Тоню это устраивало, она боялась — а вдруг он спросит что-нибудь такое, и в ответ ей придется лгать. Но и молчать неудобно.
      — А вы... в Узбекистане живете? — спросила она жалким голосом, решив спрашивать его и спрашивать, о чем попало, лишь бы он сам не спросил ее ни о чем.
      — Да-а, в Андижанской области.
      — Говорят, у вас... жарко очень?
      — Жа-арко, — согласился Насыров, — сорок, сорок два.
      «Нет, муж не станет помогать Льву, он не такой, и Лев тут ни при чем, тут грязь, грязь».
      — Это ужасно! — сказала Тоня.
      — Ничего, привычка. Кок-чай пьем, — объяснил Насыров.
      «Почему он лжет мне? Почему ничего не сказал про номера? Если действительно машина Льва, то у него должны быть свои номера...»
      — Это ужасно, ужасно, — повторила Тоня в замешательстве и обернулась к зданию с вывеской.
      Неторопливо и спокойно оттуда уже шел Решетов. Тоня раскрыла сумочку, достала мятную таблетку, положила ее в рот.
      Решетов подошел, вытащил из кармана плоскую серую книжицу.
      — Вручаю торжественно, — сказал он. — И желаю ездить до ста тысяч без единой аварии.
      Насыров расплылся в улыбке, приложил руку к сердцу.
      — Спасибо, Лев Иванович, дорогой, спасибо!
      Решетов обернулся к Тоне.
      — Тебе пора на работу? Такси возьмешь или на троллейбусе?
      — А ты?.. А вы?
      — Нам еще надо в «Тулпар» махнуть, копию чека взять, — беспечно сказал Решетов. — А ты поезжай. Вон, кстати, и такси.
      Решетов замахал рукой водителю, хотел побежать, но Тоня остановила его. '
      — Не надо, я на троллейбусе. — И сказала Насырову. — До свидания.
      — До свидания, до свидания. — Насыров закивал, раскланялся, снова приложил руку к сердцу. — Очень рад, очень приятно.
      Он ничего не знал и мог радоваться, как ребенок. Тоня тоже толком ничего не знала, но радоваться не могла. Она отошла от них с ощущением, будто выплыла из омута на поверхность. Во рту пощипывало от таблетки, ей стало легче дышать. И чем дальше она отходила от них, тем легче дышалось. Но когда села в троллейбус, заломило в висках, разболелась голова. Она не поехала на работу, а сразу домой. Позвонила главному врачу и сказала, что сегодня не приедет, а завтра на пятиминутку — обязательно. Так болела голова, что казалось — она не доживет до завтра. Он должен ей все объяснить, все. И чем скорее, тем лучше.
      Ей казалось, что уже много прошло времени, как они расстались, должно быть, они успели побывать в этом самом «Тулпаре». Тоня позвонила в управление.
      — Игорь Геннадиевич на объекте, — ответила секретарша.
      Тихо в квартире. Тикают часы на стене, Иринка в садике. И заняться нечем. Да и не сможет она заняться, ничем и никогда. Пока он не объяснит ей все! Тоня подняла трубку.
      — Пожалуйста, Решетова.
      — Девушка, я вам только что сказала: Игорь Геннадиевич на объекте.
      «Надо успокоиться, у меня сейчас повышенная возбудимость. Я преувеличиваю, — внушала себе Тоня. — Не надо нервничать, я не одна, у него уже сформировался мозг, нервная система, уже шестой месяц, все мои тревоги отразятся на нем, спокойно... И без таблеток».
      Тоня еще раз взяла трубку — и положила. Взяла сумочку, машинально глянула на себя в зеркало, машинально поправила волосы и пошла на работу. Там люди, там легче.
      ...Вечером он объяснил, что с номерами — пустая формальность. Для отдела учета. Он их уже прикрепил на свою машину, пусть она не волнуется. Наша промышленность не успевает удовлетворить спрос населения и потому приходится заниматься самодеятельностью, выкручиваться и ловчить. Он готов ответить на любой ее вопрос.
      Но почему с каждым днем у нее все больше и больше возникало вопросов к мужу — безрадостных, однообразных и тревожных?
 

 
       Сообщение из Андижана в Алма-Ату.
 
       16 мая с. г. в автоинспекцию г. Андижана обратился гр-н Насыров Азиз с просьбой поставить на учет приобретенную им автомашину «Волга» М-21.
       При оформлении сотрудник группы учета обнаружил, что предъявленный гр. Насыровым техпаспорт является поддельным.
       Как показал гр. Насыров в своей объяснительной записке, машину он приобрел в Алма-Ате у некоего Льва Ивановича Москвитина, о котором Насыров никаких других сведений не имеет, кроме номера телефона 44-12-30 (звонить в 8 ч. утра). Машина была пригнана в Андижан под номером 09-76 АТЖ бывшим владельцем.
       Есть основания предполагать, что машина была похищена и продана гр. Насырову с поддельным паспортом.
       Техпаспорт и автомашина нами у гр. Насырова изъяты до выяснения.
       Сообщаем приметы машины, номера шасси и двигателя и просим провести соответствующее расследование и о результатах сообщить нам.
 

 
      Через несколько дней утром в квартире Решетовых снова зазвонил телефон. «Не надо нервничать, — сказала себе Тоня, — не надо...» И нарочно ушла на кухню — мало ли кто звонит, дела какие-нибудь. Не хотела слушать, но слышала.
      Каждое слово. Сама того не желая.
      — Не может быть... Недоразумение... Это исключено, — монотонно говорил муж. — За кого вы меня принимаете... Мы можем обратиться вместе... Сначала посоветоваться... Но у меня работа. Хорошо, хорошо, в десять... Нет, не в номере, выйдете из гостиницы.
      Она еще не видела его таким испуганным. Бледный, губы опущены, растерянно крутит пуговицу на рубашке.
      — Что случилось? — спросила Тоня и тут же подумала: «Зачем? Все равно солжет».
      — Неприятности.
      — Я так и знала! — воскликнула она. — С этой машиной?
      — Да нет, — раздраженно ответил Решетов. — Комиссия из главка.
      — Ну и что? Не в первый же раз тебе встречать комиссию, — попыталась Тоня его успокоить. — Садись завтракать.
      Он сел за стол, опустил голову, закрыл уши ладонями. Тоня взяла его за пальцы, отвела руку,
      — Что с тобой, Игорь?
      — А-а, — он махнул рукой, отодвинул от себя тарелку, отодвинул чашку с кофе и встал.
      — Но позавтракать-то ты должен.
      — Потом. Мне надо ехать. Ты в больницу идешь?
      — Как всегда. А почему ты спрашиваешь? Опять нужно отпроситься?
      — Да просто спрашиваю! — зло сказал он. — Заведи Иринку в садик, я сегодня не смогу.
      — Хорошо, хорошо, — торопливо согласилась Тоня.
      Он прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Тоня собрала дочь, выпустила ее на улицу с наказом:
      — Подожди меня во дворе, я сейчас.
      Открыла дверь в кабинет.
      — Ты мне сказал, из главка, а при чем здесь гостиница?
      — Гостиница? — переспросил он рассеянно. — Комиссия из Москвы. Остановилась в гостинице.
      Тоня отвернулась. «Не надо. Я не одна, спокойно. Надо позвать Льва и поговорить втроем. Начистоту. Или пойти в трест. В партбюро. Но что я им скажу? Какие факты? Только свои сомнения, подозрения? Разлюбил? Смятение беременной жены. Не из-за чего, без причины. Тебе бы самой надо к психиатру...»
 

 
      Решетов последил в окно, как дочь и жена, взявшись за руки, скрылись за углом дома напротив. Маленьким ключом он отпер ящик письменного стола и достал пухлый и короткий, величиной с кулак, кожаный мешок, набитый связками ключей. Позвонил на работу и сказал, что задержится в тресте до двенадцати. Запер квартиру, спустился в подвал под домом, где располагались кладовки по числу квартир. Снаружи дверь кладовки Решетовых ничем не отличалась от других. Покрашена бурой краской, висит дешевенький замок. Но за этой дверью была другая, на железной решетке, как в сберкассе, с двумя замками и сигнализацией в квартиру хозяина. Про решетку, про сигнализацию и про кое-что другое никто в доме не знал. В кладовку не заходила даже Тоня, все ее причиндалы, банки для варений и солений, к примеру, хранились в гараже. Туда Тоня имела доступ, а сюда и не заглядывала. В гараже был огромный бетонированный погреб с полками, с корзинами, с отдушиной, с термометром и гигрометром. У других в погребах прорастала картошка, пропадала капуста, гнили яблоки, у Решетова же ничего не пропадало, не гнило. Яблоки он хранил свежими почти до мая. И ничего, разумеется, в этом плохого не было. Сюда же, в кладовку под домом, никто не заходил, кроме самого Решетова. Да и не смог бы зайти при самом большом желании.
      Он отключил сигнализацию, тумблер был надежно потаен, отпер наружный замок, отпер два замка на решетке, один английский, а второй висячий, особенный, такими запираются железнодорожные вагоны с ценным грузом. Толкнул дверь с решеткой, вошел, включил свет и запер за собой дверь. Чисто побеленные стены, крашенный желтой охрой пол, обшитый фанерой, тоже крашеной, потолок. Справа на стене широкие полки на кронштейнах, на полках запчасти для «Волги» — бензонасосы, карбюраторы, коробки передач, рессоры, карданный вал. В большой коробке — особо дефицитные манжеты для тормозных цилиндров, сальники, ремкомплекты.
      У стены слева в самом углу стояла широкая тумбочка, похожая на комод. Приложив усилие, Решетов попытался ее сдвинуть, проверил — стоит прочно. Открыл дверцу ключом. Вытащил оттуда два тяжеленных аккумулятора, двухпудовую гирю, диск от колеса, до краев наполненный деталями. Облегчив таким образом тумбочку, он легко подвинул ее вдоль стены и открыл тайник в полу. Взяв с полки длинные штыри, загнутые на концах крючком, он с их помощью поднял из тайника небольшой сейф и поставил его посреди комнаты под ярким светом лампочки. Свалив на пол новую шину, стоящую возле стены, он придвинул ее к сейфу, подтянул брюки на коленях и уселся на эту шину, поерзав на ней слегка для удобства. Он не спешил. Он мог спешить там, в том мире, в делах второстепенных, но только не здесь, не в главном своем деле. Выпрямив ногу, достал платок из кармана. Тщательно протер руки. Нашел особый ключ в тяжелой связке, самый главный свой ключ из шестидесяти трех ключей. С благоговением отпер сейф, без единого звука, без шороха. Тщательно сгреб пятерней ворох бумажек сверху и ссыпал их на откинутую крышку сейфа. Открылись пачки денег, толстые, плотные, перехваченные резинками от тонко нарезанной велосипедной камеры. Сотни и полусотни, двадцатипятирублевые и десятки. Меньшей стоимости пачек не было. Протерев крашеный пол платком, он начал складывать эти пачки на пол, как кладут каменщики кирпич на кирпич. Насчитав ровно двадцать пять тысяч и сказав себе: «Двести пятьдесят тысяч старыми, четверть миллиона», — он поднялся, взял с полки плоский цинковый ящик и сложил туда пачки денег. Сегодня он спрячет ящик в другой тайник. И никто никогда, кроме Решетова, не найдет эти двадцать пять тысяч...
      Снова сел на шину. Пересчитал оставшиеся деньги — тысяча восемьсот. Подумал, помедлил — и сложил эту сумму обратно в сейф. Сгреб пятерней бумажки и ссыпал их туда же.
      Это были не простые бумажки. Это были счета. Из ресторанов Москвы, Ленинграда, Свердловска, из магазинов тех же городов, где он побывал в командировках, из ГУМа, ЦУМа, комиссионных и ювелирных. Особенные счета — неоплаченные. Скромно пообедав в ресторане, он просил официантку: «Будьте любезны, прикиньте, во что обойдется для меня стол, если завтра мы у вас пообедаем». На шесть персон, на десять, на двадцать пять. День рождения, встреча старых друзей, свадьба или защита диссертации. Он смотрел в меню и, загораясь от вожделения, громко перечислял: «Икра паюсная, севрюга заливная, отварная, цыплята-табака, филе по-суворовски. Коньяк «Двин», «Арарат», «КВВК» и прочее, и прочее. Официантка считала тоже не без интереса (магия больших чисел), подавала чек, он благодарил, тщательно сворачивал чек и совал в записную книжку. В мебельном он выписывал чек на арабский гостиный гарнитур — три тысячи двести — и ехал домой «за деньгами». В комиссионном выписывал каракулевую шубу за тысячу восемьсот и опять — домой, ибо кто же такую сумму носит с собой. В ЦУМе — телевизор с цветным изображением за тысячу двести. А чеки складывал, складывал...
      Для чего? Во имя чего? Сначала — просто так. От необъяснимой потребности, жажды самоутверждения — вот что я могу, вот в чем моя сила. Но постепенно это ощущение как бы раздвоилось. Если раньше пустые чеки он держал для себя одного, то теперь... Он не мог сказать себе, для кого теперь, не осмелился бы сказать. Для них, одним словом, для тех, которые там, в предрассудках. Он все делает, чтобы они не пришли сюда никогда, но они могут прийти, придут. Возьмут счета, пересчитают. И успокоятся.
      Он посмотрел на часы — без четверти десять. Ровно час он просидел здесь, а показалось, будто совсем немного, минут пять. Подцепил сейф крючьями, опустил в тайник, прикрыл бетонной плитой. Тщательно вдвинул поднятые доски пола. Поставил на место тумбочку и заполнил ее прежним грузом — гирей, аккумуляторами, диском с мелочью. Запер тумбочку на ключ.
      Ровно в десять он подъехал к гостинице «Туркестан» возле Зеленого рынка.
 

 
      Как и условились, Насыров встретил Решетова возле гостиницы. Пожали руки, внешне оба спокойные, хотя Решетов ждал, что Насыров сразу же набросится на него с упреками и обвинениями. Чтобы не торчать в подъезде, сели в машину Решетова.
      — Люди бывают разные, —заговорил Насыров. — Большие, маленькие, рыжие, черные, а имя бывает одно.
      Решетов вопросительно на него посмотрел — дальше что?
      — «Волги» бывают все одинаковые, — продолжал Насыров, — а номер разный, правильно?
      Только сейчас Решетов понял свою ошибку, грубую и непростительную — зачем приехал на своей машине? Ведь он же «сдал в ГАИ» номера 09-76 АТЖ в прошлую встречу с Насыровым. А сейчас прикатил к нему под теми же номерами. «Началось... Теперь они посыплются одна за одной, ошибка за ошибкой, и никакая предусмотрительность не поможет».
      — Что вам сказали там, в вашей автоинспекции? — сухо спросил Решетов.
      — Мне сказали, что техпаспорт поддельный. Где вы его взяли?
      — А вы?
      — Я честный человек, деньги я заработал, у меня три брата, все мы на хлопке, зачем нас обманывать?
      — Что вы сказали в ГАИ? — перебил его признания Решетов.
      — Ничего не сказал. Забрал техпаспорт и ушел. Теперь прошу деньги обратно, десять тысяч.
      — А где техпаспорт?
      — Не могу вам давать, верните деньги,
      — А машина где?
      — Дома стоит.
      Решетов насмешливо фыркнул.
      — Значит, машина дома, а деньги верните?
      — Сами пригнали, сами забирайте. Я не умею водить, курсы еще не окончил.
      «С Керимом было проще, — подумал Решетов. — Хотя он и сволочь, перепродавал, наживался, но скандала не поднимал, и машины принимал без документов».
      — Я честный человек, — повторил Насыров. — Вы тоже честный, жена у вас, дети, зачем обманывать? Верните десять тысяч.
      ...В тот день, имея техпаспорт Льва, Решетов решил, что можно не иметь дела с Керимом, и поехал сразу в автомобильный магазин в Андижане. Там он встретил Насырова. Быстро договорились. Решетов показал техпаспорт, который сам же и подделал, получил семь тысяч и оставил машину Насырову. Остальные три Насыров доплатил ему уже в Алма-Ате, после того, как они побывали в «Тулпаре» и где Решетов вручил ему товарный чек, тоже им же подделанный.
      «Надо сегодня же сказать Льву, чтобы написал заявление в ГАИ об утере техпаспорта», — подумал Решетов.
      Мимо машины сновали люди, у них были свои заботы, свои дела. Они ничего не знали о сложном разговоре двух пассажиров, мирно сидящих в коричневой «Волге». Из гостиницы выходили, в гостиницу входили, толпились возле киоска с газетами и журналами. Возле будки с телефоном-автоматом стоял мужчина в такой же, как у Насырова, тюбетейке и смотрел на машину Решетова. Не пристально, равнодушно. Видимо, узнал в Насырове земляка.
      — Машина краденая, — утвердительно сказал Насыров. — Зачем мне краденая машина? Тюрьма будет, а я честный человек, зачем мне тюрьма, давайте деньги.
      — Сейчас не могу.
      — А когда?
      — Когда заберу машину, естественно.
      Насыров медленно провел обеими ладонями по своему лицу, будто помолился, затруднительно помолчал.
      — Но машина краденая? — наконец спросил он.
      — Машина собрана на авторемонтном заводе. Из сэкономленных запчастей.
      — Что я, мальчик? — возмутился Насыров. — Не знаю, что такое экономия? Все краденое: и машина и паспорт.
      — Машина собрана! — с напором повторил Решетов. — И меня попросили ее продать. На заводе работает мой друг. Мне пришлось использовать свои номера, а вы получите новые.
      — Я честный человек! — жалобно воскликнул Насыров. — Зачем мне тюрьма? Отдавайте деньги, забирайте свою машину. Я не один приехал, вон там мой брат стоит, возле будки, я ему рукой махну, он сразу в милицию будет звонить. Я не могу давать свои деньги кому попало. Покажите свои документы. — Насыров приоткрыл дверцу, готовый выскочить из машины, если Решетов вдруг надумает уехать.
      — Что за глупости! — жестко сказал Решетов. — Закройте дверь! Вот вам мои документы. — Он подал Насырову служебное удостоверение. — Я начальник строительного управления треста «Главстрой». Мой приятель с авторемонтного, видимо, допустил небрежность при оформлении техпаспорта. Я все это выясню и с него спрошу. Но в любом случае вы получите свои деньги обратно. И еще пять лет будете стоять в очереди за машиной.
      — Я честный человек, — пробормотал Насыров, внимательно читая удостоверение Решетова.
      — В субботу, часа в три или в четыре, я приеду к вам в Андижан и привезу деньги, — продолжал Решетов с небрежно-начальственными нотками в голосе. — Сегодня четверг, завтра пятница, следовательно, послезавтра я буду у вас. И не поднимайте паники! Я же не с пустыми руками оставляю, у вас есть залог — машина.
      — Хорошо, — в некоторой растерянности согласился Насыров. Он не ожидал, что имеет дело с таким начальником, хотя еще в Андижане, когда они договаривались возле автомагазина, он подумал, что перед ним порядочный человек, не жулик, можно ему поверить.
      Насыров вышел из машины, а Решетов последил, как он встретился с тем, вторым, что стоял возле будки. И поехал в управление.
 

 
      В пятницу Решетов приехал домой к шести. Тоня уже привела Иринку из садика и ждала мужа, чтобы вместе обедать.
      — Как ты себя чувствуешь? — спросил жену Решетов.
      — Да так... вроде неплохо, — вид, однако, у нее был озабоченный. — А как ты? Уехала твоя комиссия?
      — Уехала, — Решетов устало махнул рукой. — Надоели... Давай-ка, Тоня, съездим на рыбалку, на Капчагай! — бодро сказал он. — И тебе надо отдохнуть и мне развеяться.
      — С удовольствием, — лицо ее посветлело, очень давно они не ездили на рыбалку вместе, — А Иринку?
      — Я ее отвезу к родителям.
      — Хорошо. Так что? Прямо сейчас? Собираться?
      — Конечно. Возьмем палатку, поживем на берегу до понедельника.
      Тоня засияла.
      — Так я собираюсь.
      — Давай-давай, а я пока позвоню родителям.
      Он ушел в кабинет, там у него был второй телефонный аппарат, а Тоня засуетилась со сборами на кухне. Достала термос, подлила воды в чайник и поставила на газ. Достала кастрюлю для ухи, две пластмассовые тарелки, специально для выездов, перец, лавровый лист, соль. Она была довольна, она любила собираться в дорогу, она даже замурлыкала какую-то мелодию, чего давно с ней не случалось. И не заметила, как подошел муж и остановился в дверях. Он всегда ходил мягко, неслышно, а в домашних шлепанцах тем более.
      — Тоня...
      Вид у него был подавленный.
      — Что случилось? — Тоня прервала сборы.
      — Я позвонил отцу насчет Иринки... У него опять давление поднялось.
      — Тогда возьмем Иринку с собой.
      — Давление поднялось, просит, чтобы мы его взяли с собой. Давно, говорит, свежим воздухом не дышал.
      Тоня отвернулась, еле слышно сказала:
      — Но ты же знаешь...
      Отец Игоря не переносил Тони, а если у него еще и давление поднялось...
      — Я пытался отказаться, — продолжал Решетов, — говорю, мы с Тоней вдвоем едем, а он, дескать, вот и отлично, я ее давно не видел, поедем вместе.
      — Но ты же знаешь... тем более сейчас, — голос у Тони дрогнул.
      Она не оборачивалась к мужу, смотрела в окно и боролась со слезами. Не отдых у них будет в компании со свекром, а мука. Тоня стала такой раздражительной, такой плаксивой. А ведь она не одна, ей нужно беречь ребенка.
      — Ты уж извини нас, — Решетов подошел к жене, положил ей руки на плечи. — Старые люди капризны.
      — Да поезжайте, поезжайте, — Тоня достала платочек из кармана халатика. Муж убрал руки, и ей стало легче. — Я сейчас... соберу тебе все, что надо.
      — Да не старайся, я сам уложу в портфель. Бритву я уже взял. Еще колбасы немного, сыру.
      От нее не укрылось, что он после ее отказа оживился. Впрочем, ясно почему — он ведь знает, что они с отцом не мирятся. И конечно, лучше ей посидеть дома. Уберет в квартире, постирает.
      Через полчаса Решетов вышел из дома с портфелем, который всегда брал с собой на рыбалку. У двери он задержался дольше обычного, сказал бодро:
      — Пока, Тоня, будь спокойна, отдыхай.
      С усилием перешагнул порог.
 

 
      Зайдя в гараж, он взял дубликаты своих номеров и положил их в портфель. Запер гараж и пошел между домами на выход к трамвайной остановке.
      Ждал трамвая и не смотрел на людей, смотрел на тополя, на горы. Природа успокаивала.
      Смеркалось. Последние лучи солнца недолго продержались на вершинах гор и погасли.
      В трамвае он стал на задней площадке, в самом углу, от всех отвернувшись. Если человек не захочет быть замеченным, узнанным, он может этого добиться даже на виду у своих знакомых. Надо отвернуться, сделать отрешенное лицо, погрузиться в себя, ссутулиться. Кому захочется отвлекать его своим приветствием, задерживать на такой фигуре пристальный, бесполезный взгляд?
      Он сошел на углу Пастера и Дзержинского и пошел вверх по улице в сторону центральной бани. Вот чего ему не хватало для последнего раза, для концовки — замкнуть круг. От бани до бани.
      Он постоял в тени аллеи, наблюдая за стоянкой машин. «Волга», два «Москвича», мотоцикл с коляской. Владельцы их моются, парятся, стоят под душем. Кто из них выйдет первым и когда выйдет, Решетов не знает, и потому машины на стоянке его не интересуют.
      Он отошел на квартал, следя издали за стоянкой. Терпеливо дождался, когда подошла еще одна «Волга» с багажником наверху, и не спеша направился туда, не сводя глаз с этой «Волги». Вот зажглись фонари стоп-сигнала, затем погасли. «Волга» сдала назад, уперлась шинами в невысокий бордюр. Вышли двое, на одну сторону — грузный мужчина в летней шляпе, на другую — полная пожилая женщина с кошелкой. Мужчина запер дверцу, подергал ручку. Женщина подергала ручку со своей стороны. Не спеша зашагала ко входу в баню.
      Судя по тому, что водитель не делал лишних движений после остановки, противоугонного устройства в машине не было.
      Вот они поднялись по ступенькам, не спеша, размеренным шагом, о чем-то мирно переговариваясь. Ни разу не оглянулись, спокойны. Решетов поднялся за ними. Очереди в кассу не было, над оконцем висел плакат: «В человеке должно быть все прекрасно — и душа, и тело, и одежда. А. Чехов».
      Решетов прошел мимо кассы к автомату с газированной водой, нашарил в кармане монету, опустил. Долго, по глотку, пил воду, следя за тем, как эта пара прошла в номера. Там они пробудут не меньше часа. Пожилые, медлительные, спешить им некуда, домой ехать легко. В автобусе не толкаться, своя машина.
      Выждав еще минуты две-три, он вышел на улицу. Стало совсем темно, стоянка слабо освещалась длинной лампой дневного света на изогнутом металлическом столбе. Решетов неторопливо прошел туда, доставая на . ходу кожаный мешок с ключами. Тяжелый и теплый комок, как живая птица в руке. Вынул связку с тонким металлическим штырьком, зажал его между двумя пальцами. Он шел, не озираясь, не оглядываясь, но видел все и слышал — и отдаленные одинокие голоса, и слитный гул машин на ближней и дальней улицах. Он подошел спокойно, будто к своей машине, чуть пригнулся и мягко вставил в замок приготовленный стальной штырек. По едва слышному звяку запорных личинок он определял примерную форму ключа...
      Вставил штырек — и тут же мерзкое ощущение охватило его, оно возникало всякий раз, как только он начинал отпирать чужую машину. Будто вот-вот сейчас, в это самое мгновенье, кто-то схватит его сзади за штаны могучей лапой и оторвет от земли.
      В детстве, когда они еще жили на Грушовой, в большом собственном доме, он полез в чей-то сад за малиной. Он собирал ее не в рот, как другие пацаны, а в стеклянную банку, и не заметил, как сзади подошел хозяин, схватил его за штаны, крепкие вельветовые штаны до колен, и ноги маленького Решетова заболтались в воздухе. Штаны врезались в промежность, прищемили мошонку, и он заверещал так пронзительно, что могучая лапа тут же и разжалась. Решетов шмякнулся оземь, но сразу вскочил, как кошка, и бросился наутек...
      Он нащупал нужный ключ, плавно скользнул им в скважину, повернул, ощущая, как все больше ноет в промежности от страха — вот-вот, — ощутил зуд в пятках, потянул дверцу на себя. И услышал стрекот мотоцикла. Ближе, ближе, как на Джандосова, когда он проехал на желтый свет. Он застыл, но уже было поздно, дверца была открыта, и Решетов медленным движением поставил на чужое сиденье свой портфель, надеясь сразу сообразить, что сказать, если спросят. Мотоцикл смолк за его спиной, в трех шагах.
      — Как сегодня, парилка работает? — услышал он : мужской голос.
      — Не знаю, — ответил Решетов, не оборачиваясь. — Я в душ ходил.
      Достал платок из кармана, сел и стал вытирать лицо медленными движениями, прикладывая платок ко лбу, к одной щеке, к другой, прикрывая свое лицо и наблюдая искоса, как мотоциклист в светлом шлеме и в лыжной куртке, соединяет запасное колесо и руль цепью с замком.
      Решетов вставил ключ зажигания, завел, включил фары.
      Через несколько минут, уже на окраине города, он свернул в темный безлюдный проулок, где частные домики утопали в садах и улица из окон не проглядывалась совсем. Быстро вышел с номерами под мышкой и с плоскогубцами в руках. Присел возле переднего номера, отвернул гайки, снял прежний номер и поставил свой — 09-76 АТЖ, тот, что указан в его техталоне. Прошел к багажнику, быстро сменил задний номер. Сложил старые номера, прошел к арыку в двух шагах и бесшумно засунул их в трубу под пешеходной дорожкой.
      ...Еще не поздно на себя оглянуться и увидеть, понять, убедиться — дремала готовность, всегда жила в нем жажда предельного действия, стоило только включить пуск. Керим включил.
      Если бы не Керим... кто-то другой включил бы.
      Спокойно выехал на проспект, ведущий к выезду на автомагистраль Алма-Ата — Фрунзе.
 

 
       Сообщение по телетайпу для ГАИ г. Фрунзе и городского управления. внутренних дел.
 
       19 мая, примерно в 22 часа, из Алма-Аты со стоянки возле центральной бани неизвестным преступником угнана автомашина «Волга» 19-35 ШД. Приметы машины: темно-серого цвета, правая задняя дверца после ремонта имеет более светлый цвет, чехлы из обивочного материала, синего, в мелкую клетку, на крыше кузова сварной багажник, покрашенный под общий колер.
       Предположительно машина угнана под ложным номером 09-76 АТЖ. При обнаружении сверить номер двигателя 27698, номер шасси 35772 и принять меры к задержанию преступника.
 

 
      Ночь. Мчится «Волга» по пустынной дороге. Все реже и реже встречные. Мелькают дорожные указатели, ночью их кажется больше, чем днем, только они и видны в свете фар. Взмывают километровые столбики, будто вскакивают на свет и сразу падают в темноте, срезанные скоростью.
      Сейчас ничего не нужно Решетову, только скорость, ветер, движение, вихрь. Гул двигателя, педаль газа под ногой, упругая боковая сила на вираже, скорость и скорость до рези в глазах, до дрожи в спине, до полного изнеможения. Как алкоголику бесконечно нужна последняя рюмка, так и ему нужна и нужна дорога, сотни и сотни километров, подъемы, и спуски, и посвист шин на крутом вираже при бешеной скорости. Он чумеет, блаженствует от запаха бензина, масла, автомобильного жаркого духа, он никогда от этого не откажется — гнать и гнать живое железо, жадно и яростно, вдаль, в ночь, к рассвету, к последнему вздоху удовлетворения от ночной работы, для других непосильной, позорной, а для него радостной. Завтра будет снова Керим, деньги и мертвый сон в самолете.
      Через два часа Решетов уже поднимался на перевал Курдай, в ста семидесяти километрах от Алма-Аты.
      Но до самолета он еще должен встретиться с недотепой Насыровым и вернуть ему деньги. Швырнуть ему деньги. Не хочешь ездить, ходи пешком.
      Горы темной громадиной дыбились по сторонам. Дорога шла по ущелью извилисто, и фары выхватывали, высвечивали то слева склон, то справа, то скалу, то кустарник, дорога виляла и как будто играла с огнем, перебрасывая его со склона на склон. Последний поворот, за ним тяжелый подъем, белый олень в конце — и снова прямо по ровной, как стол, спине перевала, и опять стрелка спидометра полезла за цифру 100. Семьдесят километров до Фрунзе, не больше часа езды.
      Так с чем же этот олух Насыров попался там, в своем Андижане? Заверил: всюду родственники, и в ГАИ и в милиции, помогут, если у Решетова что-нибудь не получится в мелочах. Так к чему они там могли придраться? А не пошел ли Насыров на вымогательство?..
      Георгиевка, здесь пост ГАИ. Решетов сбавил скорость до шестидесяти, проехал поселок и — снова на газ.
      Так к чему они там могли прискрестись? Осмотрели документ под лупой? Но если они заметили подделку, то как же они его отпустили?
      Как же они его отпустили, если заметили?
      А если шантаж? Насыров мог преспокойно поставить машину на учет, сговориться со своими родственниками, и теперь они будут грозить и вымогать деньги?
      Не дрожи, Решетов, не трусь. Переиграй ситуацию еще раз, представь, как было, как могло быть. Насыров на вымогателя не похож. Итак, Насыров идет в ГАИ. Предъявляет техпаспорт в отделе учета. Объясняет, где купил, у кого. А за сколько, написано в копии чека из магазина «Тулпар». Чек подделан, но это мелочь, цена машины не должна интересовать автоинспекцию. Главное — техпаспорт.
      Мост через реку Чу, граница между республиками. До Фрунзе восемнадцать километров, чуть больше десяти минут езды.
      Итак, в отделе учета замечают подделку и говорят... Что они говорят? Машину вашу на учет не ставим, идите отсюда с миром, товарищ.
      Черта с два! Они изъяли у Насырова документ. Составили протокол. Допросили. А скрывать ему нечего, он честный человек, черт бы тебя побрал с твоей честностью.
      Восемь километров до Фрунзе.
      Они уговорили Насырова, они послали его к Решетову довести дело до конца. Вместе с тем, вторым, возле будки. Не брат он ему и не сват!
      Пять километров до Фрунзе.
      Лицо у второго — не покупателя и не свидетеля. Взгляд с прищуром, цепкий, холодный. Такие глаза повидали всяких. По долгу службы. В руках фотоаппарат. На ремешке, без чехла. И виноватая спина подходящего к нему Насырова.
      «Тихий ход. Пост ГАИ 200 м».
      Мост через канал при въезде в город. По бокам стеллы. Мост высок, за ним ничего не видно.
      А в сейфе на работе бирка!
      «Тихий ход. Пост ГАИ 50 м».
      Бирка с номером шасси и двигателя. С машины, брошенной на окраине Фрунзе в ночь на Первое мая.
      «Волга» будто сама, уже без участия водителя вынеслась на мост, как на трамплин. И сразу бездна — пост ГАИ слева, а прямо — желтый мотоцикл на проезжей части. Двое с погонами. И слева у дороги еще один в штатском.
      Полосатый жезл, как шлагбаум — стой!
      Последним усилием на тормоз. Выжать сцепление уже не хватило сил. Двигатель заглох.
      Сразу трое с двух сторон. Спящая улица, слабо освещенный асфальт с белой полосой посредине.
      — Документы!.. Поднимите капот!..
 

 
       Заключение экспертизы Научно-технического отдела Управления внутренних дел г. Алма-Аты.
 
       Два следа участков ладоней рук, изъятые на темные дактилоскопические пленки в ходе осмотра 2 мая с. г. в г. Фрунзе места обнаружения угнанной «Волги» М-21 — оставлены правой и левой ладонями Решетова Игоря Геннадиевича».
 

 
      Д о р о г а я м а м а!
 
       Не знаю, с чего начать, но скрывать от тебя не могу. У нас случилась беда, несчастье. Твоего бывшего зятя, а моего бывшего мужа осудили на десять лет. Если сказать тебе за что — не поверишь, но лучше сказать сразу, чтобы потом, когда ты приедешь, не говорить об этом никогда, не вспоминать ни единым словом.
       И кто бы мог подумать! Инженер, человек с высшим образованием, с хорошим положением, имел семью, работу, — и все это, оказывается, было для него не главным, а второстепенным, главным же было преступление. Судья мне так и сказала: «Когда мы не видим мотива, значит, что-то с психикой».
       Он воровал машины, угонял их одному жулику в Андижан, а тот перепродавал по спекулятивной цене.
       Весь город говорит об этом. Приходит Ирина из садика и спрашивает: «А где наш папа? Он правда машины воровал? Его в тюрьму посадили?» А что я ей могу сказать? Что она может понять своим детским разумом? Ведь для нее папа, родной человек, она вступается за него, бедная девочка, плачет: «Мой папа инженер, мой папа начальник, мой папа не вор».
       Он все скрывал от меня, я не знала, но предчувствие какой-то неминуемой беды у меня было. Мы прожили пять лет, ты знаешь, и все пять лет я с тревогой ждала какого-то именно вот такого ужасного конца. Не сразу, не с первых дней, а постепенно и все больше и больше. Сначала он мне понравился своей серьезностью. Чувствовалась в нем какая-то целеустремленность, собранность. Он что-то изобретал, придумал систему сигнализации, вносил рационализаторские предложения. А потом постепенно я стала понимать, какая у него цель, ради чего он такой серьезный и собранный. Деньги! Как можно больше денег! Все ради них — и рационализаторство, и не пил из-за денег, и калькуляцию мне составлял на каждый день, что покупать, а что не надо. Когда нам удавалось потратить в день два рубля вместо трех, он радовался, как еще одному новому изобретению. А мне было стыдно в этом кому-либо признаться. Вспоминать про мелочи невыносимо тягостно. Как я могла терпеть, сама себе удивляюсь теперь.
       Он на все был готов ради денег, буквально на все. Сейчас мне просто страшно думать о прошлом. Если бы я узнала как-нибудь нечаянно про машины, — он бы меня мог убить. Не в приступе гнева, а спокойно, расчетливо. Изобрел бы, как от меня избавиться, и никто бы не разгадал, умерла — и все. Сердце стынет — не просто чужой человек, а твой враг жил рядом, и у нас с ним дочь. Изо дня в день он исподволь готовил своей семье несчастье, позор, муки, на долгие годы.
       Отец его без конца звонит и требует, чтобы я не продавала машину, что они подарили машину своему сыночку, когда он еще был студентом, и что машина принадлежит им. Человек пропал, семья пропала, а ему — машина, машина! Да пусть он ее забирает, мне совершенно наплевать на все, что связано с прошлым.
       Следователь говорит, что я, как член семьи, должна оплатить стоимость ремонта тому колхознику, у которого он угнал «Волгу», разбил ее и бросил во Фрунзе. Там ее разграбили, и все это на сумму 2400 рублей. А описывать у нас нечего. Был обыск, в подвале нашли тайник с деньгами, 1800 рублей, и ворох каких-то счетов. Следователь говорит, что счета липовые и что деньги, не меньше 20 тысяч, он где-то спрятал. И что самое ужасное — он так и не признался где. Я знаю: не признается никогда, даже если его на расстрел поведут. Он надеется продолжать то же и через десять лет, ничто его не исправит — ни тюрьма, ни горе.
       «Что-то с психикой, — говорит судья. — Вы за ним ничего не замечали?» А что я могла заметить, кроме его скупости, алчности? Но это ведь не клинический диагноз, и потому нет никакого лечения. Все пять лет он для меня двоился, как в плохом телевизоре, но я сама пыталась создать его четкий образ. И вот наконец все стало ясным. Для всех было неожиданностью, но только не для меня. Как только мне сказали, так сразу в моем сознании выстроилась цепочка — и почему он не брал меня с собой на, так называемую, рыбалку, почему возвращался таким помятым, побитым и почему седел и седел день ото дня.
       Я была на суде, но не все помню, теряла сознание.
       Ничего не было для него святого, ни семьи, ни дружбы. Хорошего человека, Льва Москвитина, который ему верил, он так подвел, что чуть не осудили самого Льва. Он взял себе его имя, и во время своих махинаций так себя и называл — Львом. Он инстинктивно прятался под честного, глубоко порядочного человека, прикрывался его именем.
       Наши врачи от меня не отходили, но помочь ничем не смогли. Я родила недоношенного ребенка, восьми месяцев, девочку, и пишу тебе из роддома. Молока нет. Какое-то отупение не проходит. Медсестра возле меня дежурит, успокаивает. А я знаю, недоношенные дети всю жизнь болеют, впереди у нас будут с ней одни страдания. Я не хочу жить. Вот только Иринка держит да твое горе.
       Приезжай скорее!
 

 
      — Здравствуй, Тоня, наконец-то я к тебе дозвонился!
      — Здравствуй, Лев.
      — Звоню, звоню, никак не могу застать. Знаю, что ты выписалась, а какая-то бабка мне отвечает — нет, причем, грубо так, отстань, мол.
      — Это наша санитарка, Семеновна, она почти живет у меня. А я думала, куда ты пропал?
      — Да что ты, Тоня, звоню, звоню!
      — Я не подхожу к телефону, мне свекор надоел. Ему Семеновна отвечает, гонит.
      — Чего ему надо?
      — Все того же, Лев. Не меняй квартиру, где деньги, мой сын не такой, чтобы оставить семью без средств. И так далее.
      — Ох сволочь, ну и сволочь!
      — У меня в ушах звенит. Причем он именно ночью старается. Я трубку сниму, положу рядом, а телефонистка начинает трезвонить — вы неправильно положили трубку.
      — Тоня, если разрешишь мне прийти, я сделаю регулятор. Это очень просто, звонок будет почти не слышен. Или совсем отключу звонковую катушку. Ты сможешь звонить, кому пожелаешь, а к тебе звонки не пойдут, только разреши зайти.
      — Пожалуйста, Лев, приходи, мы с Иринкой будем рады.
      — А как... девочка? Имя уже дали?
      — Маму жду. Вместе придумаем. А девочка ничего...
      — Ты не болеешь, Тоня? Голос у тебя глухой.
      — Да так...
      — А вообще... н-новости какие?
      — Телеграмму от мамы получила, завтра приезжает.
      — Тоня, а если я ее встречу? Ты, наверное, не сможешь?
      — Семеновна обещала.
      — Да что они, две старушки, еще заблудятся. А я лучше встречу. Тоня, возьму такси и встречу. Во сколько она приезжает?
      — В девять вечера.
      — А вагон она сообщила?
      — Пятый.
      — Тоня, я ее обязательно встречу, хорошо? А то ей, знаешь, сиротливо будет...
      — Спасибо, Лев.
      — Ты не унывай, Тоня, у тебя дети, ты вообще такая хорошая, себе цены не знаешь.
      — Не могу я здесь, Лев, уехать хочу.
      — Я понимаю, Тоня, поступай так, чтобы твоей душе легче было.
      — Мама к себе зовет.
      — Это хорошо, родной дом, и все такое.
      — В деревне... с двумя детьми. Слухов будет. А маме переживать.
      — Можно куда-нибудь в другое место, врачи везде нужны.
      — А как ты ее узнаешь?
      — Кого?
      — Маму мою. Ты ее не видел.
      — Ты имеешь в виду, на вокзале? Да моментально узнаю, Тоня, чутьем, честное слово! А для страховки по радио объявлю: гражданка такая-то, подойдите к справочному бюро, вас встречают. Я знаю, она приезжала, когда я на Сахалине был.
      — Приезжала... Она еще тогда что-то почувствовала, мне не сказала.
      — Старые люди больше видят, глубже.
      — А хорошо там?
      — Не понял, Тоня, где хорошо?
      — На Сахалине.
      — Народ замечательный, климат, работа, мне все понравилось.
      — А почему вернулся?
      — Да как сказать... В общем-то... Я тебе потом скажу, Тоня. Я, между прочим, не пью, Тоня, совершенно! И впредь не буду, к черту, только по великим праздникам.
      — Молодец.
      — А вообще, Тоня, почему бы тебе на Сахалин не поехать? Там очень здорово! У меня там знакомых тьма, я тебе адрес дам, примут хорошо. Там все другое: климат, люди, океан рядом. Врачи там позарез нужны, ясли есть, детсады, школы, я тебе помогу, Тоня.
      — Спасибо, Лев.
      — Поезжай, Тоня, на Сахалин, не пожалеешь... Если разрешишь, я буду тебя сопровождать, дорогу знаю и все такое. Помогу тебе там устроиться. А здесь, у нас... перемены всякие, и вообще душа не лежит. Там мне уже квартиру обещали, работы было много интересной, а тут... Я ведь из-за тебя вернулся, Тоня...
      — Поедем, Лев. Я больше не могу здесь.
 
      43
 
       В Главное управление исправительно-трудовых колоний от Решетова Г. И., осужденного по ст. 132, ст. 76, ст. 177 сроком на 10 лет.
 
      З а я в л е н и е
 
       Направляю Вам и прошу рассмотреть разработанный мною принципиально новый способ прокладки подземных переходов методом «продавливания». Предлагаемый способ гарантирует 1000 рублей экономии на каждом погонном метре тоннеля. Если взять в масштабах всей страны, то экономия от моего способа будет исчисляться в миллионах рублей, что позволяет мне просить Вас ходатайствовать перед соответствующими инстанциями о сокращении мне срока наказания и переводе меня в другую ИТК, где я, работая по специальности, смог бы принести больше пользы своей Родине.
 
      П р и л о ж е н и е:
 
       1) Пояснительная записка на 16 стр.
       2) Чертежи на 2-х листах.
 
       Декабрь, 1972.