I

      — Хороший сегодня будет день! — сказал вслух Вадим.
      Он стоял перед распахнутой стеной, похлопывая себя по голым плечам, и глядел в сад. Ночью шел дождь, трава была мокрая, кусты были мокрые и крыша соседнего коттеджа тоже была мокрая. Небо было серое, а на тропинке блестели лужи. Вадим подтянул трусы, спрыгнул в траву и побежал по тропинке. Глубоко, с шумом вдыхая сырой утренний воздух, он бежал мимо отсыревших шезлонгов, мимо мокрых ящиков и тюков, мимо соседского палисадника, где, выставив напоказ внутренности, красовался полуразобранный “колибри”, через мокрые, пышно разросшиеся кусты., между стволами мокрых сосен; не останавливаясь, прыгнул в озерцо, выбрался на противоположный берег, поросший осокой, а оттуда, разгоряченный, очень довольный собой, все наращивая темп, помчался обратно, перепрыгивая через огромные спокойные лужи, распугивая маленьких серых лягушек, прямо к лужайке перед антоновым коттеджем, где стоял “Корабль”.
      “Корабль” был совсем молодой, ему не исполнилось и двух лет. Черные матовые его бока были абсолютно сухи и едва заметно колыхались, а острая вершина была сильно наклонена и направлена в ту точку серого неба, где за тучами находилось солнце: “Корабль” по привычке набирал энергию. Высокая трава вокруг “Корабля” была покрыта инеем, поникла и пожелтела. Впрочем, это был приличный, тихого нрава звездолет типа “турист”. Рейсовый рабочий звездолет за ночь выморозил бы весь лес на десять километров вокруг.
      Вадим, оскальзываясь на поворотах, обежал “Корабль” и направился домой. Пока он, стеная от наслаждения, растирался мохнатым полотенцем, из дачи напротив вышел сосед дядя Саша со скальпелем в руке. Вадим помахал ему полотенцем. Соседу было полтораста лет, и он день-деньской возился со своим вертолетом, но все было втуне — “колибри” летал неохотно. Сосед задумчиво поглядел на Вадима.
      — У тебя нет запасных биоэлементов? — спросил он.
      — Что — сгорели?
      — Не знаю. У них ненормальная характеристика.
      — Можно связаться с Антоном, дядя Саша, — предложил Вадим. — Он сейчас в городе. Пусть привезет вам парочку.
      Сосед подошел к вертолету и стукнул его скальпелем по носу.
      — Что же ты не летаешь, дурачок? — сказал он сердито.
      Вадим принялся одеваться.
      — Биоэлементы… — ворчал дядя Саша, запуская скальпель во внутренности “колибри”. — Кому это надо? Живые механизмы… Полуживые механизмы… Почти неживые механизмы… Ни монтажа, ни электроники… Одни нервы! Простите, но я не хирург. — Вертолет дернулся. — Тихо ты, животное! Стой смирно! — Он извлек скальпель и повернулся к Вадиму. — Это негуманно наконец! — объявил он. — Бедная испорченная машина превращается в сплошной больной зуб! Может быть, я слишком старомоден? Мне ее жалко, ты понимаешь?
      — Мне тоже, — пробормотал Вадим, натягивая рубашку.
      — Что?
      — Я говорю: может быть, вам помочь?
      Дядя Саша некоторое время переводил взгляд с вертолета на скальпель и обратно.
      — Нет, — сказал он решительно, — Я не желаю применяться к обстоятельствам. Он у меня будет летать..
      Вадим сел завтракать. Он включил стереовизор и положил перед собой “Новейшие приёмы выслеживания тахоргов”. Книга была старинная, бумажная, читанная-перечитанная еще дедом Вадима. На обложке был изображен пейзаж планеты-заповедника Пандоры с двумя чудовищами на первом плане.
      Вадим ел, листая книжку, и с удовольствием поглядывал на хорошенькую дикторшу, рассказывавшую что-то о боях критиков по поводу эмоциолизма.
      Дикторша была новая, и она нравилась Вадиму уже целую неделю.
      — Эмоциолизм! — со вздохом сказал Вадим и откусил от бутерброда с козьим сыром. — Милая девочка, ведь это слово отвратительно даже фонетически. Поедем лучше с нами! А оно пусть остается на Земле. Оно наверняка умрет к нашему возвращению — можешь быть уверена.
      — Эмоциолизм как направление обещает многое, — невозмутимо говорила дикторша. — Потому что только он сейчас дает по-настоящему глубокую перспективу существенного уменьшения энтропии эмоциональной информации в искусстве. Потому что только он сейчас…
      Вадим встал и с бутербродом в руке подошел к распахнутой стене.
      — Дядя Саша, — позвал он. — Вам ничего не слышится в слове “эмоциолизм”?
      Сосед, заложив руки за спину, стоял перед развороченным вертолетом. “Колибри” трясся, как дерево под ветром.
      — Что? — сказал дядя Саша, не оборачиваясь.
      — Слово “эмоциолизм”, — повторил Вадим. — Я уверен, что в нем видится нарядное здание крематория, чувствуется запах увядших цветов.
      — Ты всегда был тактичным мальчиком, Вадим, — сказал старик со вздохом. — А слово действительно скверное.
      — Совершенно безграмотное, — подтвердил Вадим, жуя. — Я рад, что вы это тоже чувствуете… Послушайте, а где ваш скальпель?
      — Я уронил его внутрь, — сказал дядя Саша.
      Некоторое время. Вадим разглядывал мучительно трепещущий вертолет.
      — Вы знаете, что вы сделали, дядя Саша? — сказал он. — Вы замкнули скальпелем дигестальную систему. Я сейчас свяжусь с Антоном, пусть он привезет вам другой скальпель.
      — А этот?
      Вадим с грустной улыбкой махнул рукой.
      — Смотрите, — сказал он, показывая остаток бутерброда. — Видите? — он положил бутерброд в рот, прожевал и проглотил.
      — Ну? — с интересом спросил дядя Саша.
      — Такова в наглядных образах судьба вашего инструмента.
      Дядя Саша посмотрел на вертолет. Вертолет перестал вибрировать.
      — Все, — сказал Вадим. — Нет больше вашего скальпеля. Зато “колибри” у вас теперь заряжен. Часов на тридцать непрерывного хода.
      Сосед пошел вокруг вертолета, бесцельно трогая его за разные части. Вадим засмеялся и вернулся к столу. Он доедал второй бутерброд и допивал второй стакан простокваши, когда щелкнул замок информатора и тихий спокойный голос сказал:
      — Вызовов и посещений не было. Антон, уходя в город, желает доброго утра и предлагает немедленно после завтрака начать отрешение от всего земного. В институт поступило девять новых задач…
      — Не надо подробностей, — попросил Вадим.
      — …Задача номер девятнадцать пока не решена. Пэл Минчин доказала теорему о существовании полиномиальной операции над Ку-полем структур Симоняна. Адрес: Ричмонд, семнадцать—семнадцать—семь. Все.
      Информатор щелкнул, помолчал и добавил поучающе:
      — Завидовать дурно. Завидовать дурно.
      — Балбес! — сказал Вадим… — Я совершенно не завидую. Я радуюсь! Молодчина, Пэл! — он задумался, глядя в сад. — Нет, — сказал он. — Сейчас все это долой. Надо отрешаться от земного.
      Он швырнул грязную посуду в мусоропровод и вскричал:
      — На тахоргов! Украсим кабинет Пэл Минчин — Ричмонд, семнадцать—семнадцать—семь — черепом тахорга!
      И он спел:
      Пусть тахорги в страхе воют,
      Издавая визг и писк!
      Ведь на них идет войною
      Структуральнейший лингвист!
      — Теперь так, — сказал Вадим. — Где радиофон? — он набрал номер. — Антон? Как дела?
      — Стою в очереди, — ответил Антон.
      — Что ты говоришь? И все на Пандору?
      — Многие. И кто-то распространяет слух, что охота на тахоргов скоро будет запрещена.
      — Но мы-то успеем?
      Антон некоторое время молчал.
      — Успеем, — сказал он.
      — А девушки там рядом есть?
      — Как не быть…
      — А они тоже успеют?
      — Сейчас спрошу… Они говорят, что успеют.
      — Передавай им привет от знакомого структурального лингвиста шести футов росту, с благородной осанкой… Слушай, Антон, что я хотел тебе сказать? Да! Привези, пожалуйста, дяде Саше скальпель. И пару “БЭ-6”. И заодно “БЭ-7”.
      — И заодно новый вертолет, — сказал Антон. — Что этот старец сделал со своим скальпелем?
      — Ну как ты думаешь — что можно сделать со скальпелем?
      — Не знаю, — сказал Антон, подумав. — Скальпель — это вещь на века. Как Баальбекская платформа, — Он уронил его в желудок своему “колибри”.
      В радиофоне захихикало несколько голосов. Очередь развлекалась.
      — Ладно уж, — сказал Антон. — Жди, я скоро буду. Будь моим суперкарго и начинай погрузку.
      Вадим сунул радиофон в карман и прикинул через три комнаты расстояние до выхода.
      — Дух ног слаб, — процитировал он, — рук мощь зла!
      Он встал на руки и живо побежал к выходу. На крыльце он сделал сальто и с криком “У-ух!” упал на четвереньки в траву перед крыльцом. Поднявшись и почистив руки, он произнес с выражением:
      На войне и на дуэли
      Получает первый приз —
      Символ счастья и веселья —
      Структуральнейший лингвист.
      Затем он неторопливо отправился на аллею, где были свалены тюки и ящики. Груза было довольно много. Надо было везти с собой оружие, боеприпасы, запас пищи, одежду — отдельно для охоты и отдельно, чтобы посетить знаменитое кафе “Охотник” на плоской вершине Эверины, где между столиками вольно гуляет пряный ветер, а под обрывом на трехсотметровой глубине громоздятся подобно грозовым тучам непроходимые черные заросли; где исполосованные колючками охотники с хохотом осушают пузатые фляги “Крови тахорга” и вывихивают себе плечи в тщетных попытках показать, какой череп они могли бы добыть, если бы знали, с какой стороны у карабина приклад; где в темно-зеленых сумерках пары скользят на усталых ногах в “Светлом ритме”, а над хребтом Смелых поднимаются в беззвездное небо зыбкие сплющенные луны.
      Вадим присел на корточки спиной к самому тяжелому ящику, приладился и рывком поднял ящик на плечи. В ящике было оружие — три автоматических карабина с прицелами для стрельбы в тумане и шесть сотен патронов в плоских пластмассовых обоймах. Пружиня при каждом шаге, Вадим понес ящик через сад к “Кораблю”. Он зашел со стороны приемника и пнул ногой в борт. Мембрана, затягивавшая овальный люк, лопнула, и Вадим свалил ящик в темноту, из которой пахнуло холодом… Вадим пошел обратно, обрывая на ходу с кустов громадные ягоды какого-то гибрида. И каждый куст сбрасывал на него заряд холодного крупного дождя.
      Надо взять не меньше пяти тахоргов, думал он.
      Один череп для Пэл Минчин Ричмондской. Пусть знает, что я хороший парень. Один череп маме. Мама череп не возьмет, она человек серьезный, и тогда я подарю этот череп первой девушке, которая пройдет мимо меня на углу Невского и Садовой после десяти утра. Третьим черепом я брошу в Самсона, чтобы умерить его скепсис: он странно вел себя у Нели, когда я рассказывал ей о последнем походе на Пандору. Четвертый череп — Нели, чтобы она верила мне, а не Самсону. А пятый череп я повешу над стереовизором. Он с наслаждением представил себе, как отлично будет выглядеть хорошенькая дикторша под оскаленным черепом чудовища.
      Он перенес на “Корабль” четыре больших ящика с живым мясом, восемь ящиков с овощами и фруктами, два мягких тюка с одеждой и еще один большой ящик с подарками для старожилов и с корявой надписью: “Шкатулка для Пандоры”.
      Где-то за тучами солнце поднималось все выше и выше, становилось жарко. Все вокруг высыхало.
      Лягушки попрятались в траву. В пустых коттеджах с шелестом распахивались стены. Дядя Саша повесил гамак и разлегся возле своего “колибри” с газетой. Вадим кончил перетаскивать груз и пристроился к кусту крыжовника.
      — Итак, вы улетаете, — сказал дядя Саша.
      — Угу.
      — На Пандору улетаете?
      — Ага.
      — Вот тут пишут, что заповедник собираются закрыть. На несколько лет.
      — Ничего, дядя Саша, — сказал Вадим. — Успеем.
      Дядя Саша помолчал и сказал негромко:
      — Мне здесь очень скучно будет одному.
      Вадим перестал жевать.
      — Так мы же вернемся, дядя Саша! Через месяц.
      — Все равно. Я на этот месяц вернусь в город. Что я здесь один буду делать в пяти коттеджах? — он посмотрел на вертолет. — С этим дурачком. Полуживым.
      В небе послышалось негромкое фырканье.
      — Вон еще один летит, — сказал дядя Саша.
      Вадим задрал голову. Невысоко над поселком медленно выписывал восьмерку ярко-красный “рамфоринх”. На тощем брюхе четко выделялся белый номер.
      — Так-то я тоже могу, — сказал дядя Саша. — А вот вы, голубчик, спикируйте винтом, и чтобы не боком и не в пруд, а рядом…
      “Рамфоринх” улетел. На бетонной дорожке за садом послышалось сопение машины.
      — В нашем поселке становится оживленно, — сказал дядя Саша. — Движение, как на Невском.
      — Это Антон! — Вадим вскочил и побежал к “Кораблю”.
      Антон загонял машину в гараж. Выйдя из гаража, он рассеянно сказал:
      — Все в порядке, Димка. Штурманскую книгу я зарегистрировал, “добро” получил…
      — Но? — спросил проницательный Вадим.
      — Что но?
      — Я отчетливо слышу в твоей речи “но”.
      Антон сказал неохотно:
      — Я заезжал к Галке. Она не поедет.
      — Из-за меня?
      — Нет… — Антон помолчал. — Из-за меня.
      — М-да, — глубокомысленно сказал Вадим.
      Антон спросил:
      — А как у нас с погрузкой, суперкарго?
      — Все в порядке, шкип. Можно стартовать.
      — А как у нас в доме? Прибрано ли?
      — В чьем доме?
      — Например, в моем?
      — Нет, шкип. Виноват, шкип. Я только что кончил грузить, шкип.
      Низко над крышами снова пролетел красный “рамфоринх”. Антон поглядел.
      — Что за притча? — удивился он. — Опять ЦЩ-268. По-моему, я стал объектом, пристального внимания. Этот красный “рамфоринх” с бортовым номером ЦЩ-268 гонится за мной с Дворцовой площади.
      — Не замешана ли здесь женщина? — осведомился Вадим.
      — Не думаю. Никогда еще женщины не гонялись за мной.
      — Они могли бы и начать… — сказал Вадим, но тут его осенила новая мысль. — А может быть, это член тайного общества покровителей тахоргов?
      “Рамфоринх” снова пролетел над головами и вдруг затих.
      — Э, да это к дяде Саше, — сказал Вадим. — Пойдет на запасные органы. Бедный “рамфоринх”! Кстати, ты привез?
      — Привез, — сказал Антон, глядя мимо него. — Нет, структуральный суперкарго. Это не к дяде Саше…
      Из-за кустов появился высокий костлявый человек в широкой белой блузе и белых брюках. У него было очень смуглое худое лицо с мохнатыми бровями и большие коричневые уши. В руке он держал объемистый портфель.
      — Он, — сказал Антон.
      — Кто?
      — Человек в белом. Он все время бродил около очереди. И смотрел всем в глаза.
      — Сейчас я ему объясню, что такое тахорги, — проговорил Вадим, — и он поймет.
      Человек в белом подошел вплотную и внимательно осмотрел обоих охотников.
      — Вы знаете, что тахорги нападают на людей и иногда серьезно калечат их? — сказал Вадим. — Наносят им серьезные увечья.
      — Вот как? — сказал человек в белом. — Тахорги? В первый раз слышу. Впрочем, это не по моей части. Я пришел к вам с просьбой. Здравствуйте, — он коснулся двумя пальцами виска.
      — Здравствуйте, — сказал Антон. — Вы ко мне?
      Незнакомец бросил портфель под ноги и вытер со лба пот. В портфеле что-то глухо брякнуло. Это было огромное, битком набитое вместилище, сильно потертое, с огромным количеством ремней и медных застежек. Портфель по-японски — “кабан”, — подумал Вадим. Японцы правы.
      Незнакомец медленно проговорил:
      — Да. Я к вам, — он зажмурился и снова с силой провел ладонью по лицу. — Только, пожалуйста, не спрашивайте, почему именно к вам. Совершенно случайно к вам… Мог к кому-нибудь другому…
      — Нам необыкновенно повезло, — весело сказал Вадим. — Просто удивительно, как нам сегодня везет.
      Незнакомец поглядел на него без улыбки.
      — Капитан вы? — спросил он.
      — Я капитан потенциально, — ответил Вадим. — А кинетически я суперкарго и старший специалист по тахоргам… Если угодно, зверовед-аматёр…
      Вадима понесло, он уже не мог удержаться. Он должен был во что бы то ни стало вызвать на лице незнакомца улыбку, хотя бы вежливую.
      — Кроме того, я второй пилот-аматёр, — говорил он. — Это на тот случай, если у капитана вдруг случится отложение солей или колено горничной…
      Незнакомец молча слушал. Антон сказал негромко:
      — Очень смешно.
      Наступила тишина.
      — Как я понял, вы летите на Пандору, — сказал незнакомец. Он смотрел на Антона.
      — Да, мы идем на Пандору, — Антон покосился на портфель. — Вы хотите что-нибудь переслать с нами?
      — Нет, — сказал незнакомец. — Пересылать мне нечего. У меня совсем другое… У меня есть к вам предложение. Ведь вы едете развлекаться?
      — Да, — сказал Антон.
      — Если опасную охоту можно считать развлечением, — значительно добавил Вадим.
      — Это славный отдых, — сказал Антон. — Турперелет и охота.
      — Турперелет… — медленно, словно удивляясь, проговорил незнакомец. — Туристы… Послушайте, молодые люди, вы совсем не похожи на туристов. Вы молодые, здоровые ребята-открыватели… Зачем это вам — обжитые планеты, электрифицированные джунгли, автоматы с газировкой в пустынях? Да что говорить! Ничему вам не взять неизвестную планету?
      Ребята переглянулись.
      — Какую именно планету? — спросил Антон.
      — Не все ли равно? Любую. На которой человека еще не было… — незнакомец вдруг широко раскрыл глаза. — Или таких уже нет?
      Он не шутил. Это было совершенно очевидно, и ребята снова переглянулись.
      — Почему же? — сказал Антон. — Таких планет сколько угодно. Но мы всю зиму собирались поохотиться на Пандоре.
      — Лично я, — подхватил Вадим, — уже раздарил знакомым черепа своих неубитых тахоргов.
      — И потом — что мы будем делать на новой планете? — мягко сказал Антон. — Мы не научная экспедиция, мы не специалисты. Вот Вадим лингвист, я звездолетчик, пилот… Мы не сумеем даже составить первичного описания… Впрочем, может быть, у вас есть какая-нибудь идея?
      Незнакомец сдвинул мохнатые брови.
      — Нет у меня никаких идей, — резко сказал он. — Просто мне нужно на неизвестную планету — можете вы мне помочь или нет?
      Вадим стал застегивать и расстегивать “молнию” на куртке. Тон незнакомца его покоробил: это был не тот тон, к которому Вадим привык. И тем не менее положение было тяжелое Человеку, который едет развлекаться, трудна спорить с человеком, которому нужно ехать по делу. Аргументов у Вадима не было, и поэтому он совсем было решил придраться к манерам, но тут случилось странное происшествие.
      За деревьями залаяла собака. Это был дяди Сашин эрдель Трофим, дряхлый глупый пес с признаками аристократического вырождения и необыкновенно густым голосом. Залаял он скорее всего потому, что на нос ему села оса и он не знал, что с ней делать, но лицо незнакомца вдруг страшно исказилось. Он пригнулся и прыгнул далеко в сторону. Вадим даже не понял, что произошло. Прыгнув, незнакомец выпрямился и нарочито медленными шагами вернулся на место. На лбу у него блестела испарина. Вадим оглянулся на Антона. Лицо Антона было задумчиво-спокойным.
      — Ну что ж, — сказал он рассудительно. — Во второй окрестности много желтых карликов с приличными планетами земного типа. Возьмем хотя бы ЕН 7031. Туда уже собирались лететь, да отложили. Показалось неинтересно. Добровольцы не любят желтых карликов — им подавай гиганта, лучше — кратного… Устроит вас ЕН 7031?
      — Да, вполне, — сказал незнакомец. Он уже пришел в себя. — Если только это действительно необитаемая планета.
      — Это не планета, — вежливо поправил Антон. — Это звезда. Солнце. Но там есть и планеты. По всей видимости, необитаемые. А как вас зовут?
      — Меня зовут Саул, — сказал незнакомец и впервые улыбнулся. — Саул Репнин. Я историк. Двадцатый век. Но я постараюсь быть полезным. Я умею готовить, водить наземные машины, шить, чинить обувь, стрелять, — он помолчал. — И, кроме того, я знаю, как все это делалось раньше. И еще я знаю несколько языков — польский, словацкий, немецкий, немного французский и английский…
      — Жалко, что вы не умеете водить звездолет, — вздохнул Вадим.
      — Да, жалко, — сказал Саул. — Но это ничего — звездолет умеете водить вы.
      — Не вздыхай, Димка, — сказал Антон. — Пора и тебе посмотреть на странные пейзажи безыменных планет. Танцевать в кафе можно и на Земле. Покажи себя там, где нет девушек, воздыхатель…
      — Я вздыхаю от восторга, — отозвался Вадим. — В конце концов что такое тахорги? Громоздкие и всем известные животные…
      Саул любезно осведомился:
      — Надеюсь, я не вырвал согласие силой? Надеюсь, ваше согласие является в достаточной степени добровольным и свободным?
      — А как же, — сказал Вадим. — Ведь что такое свобода? Осознанная необходимость. А все остальное — нюансы.
      — Пассажир Саул Репнин, — сказал Антон. — Старт в двенадцать ноль—ноль. Ваша каюта третья, если вы не захотите занять каюту четвертую, пятую, шестую или седьмую. Пойдемте, я вам покажу.
      Саул нагнулся за портфелем, и у него из-за пазухи выскользнул и тяжело шлепнулся на траву большой черный предмет. Антон поднял брови. Вадим пригляделся и тоже поднял брови. Это был скорчер — тяжелый длинноствольный пистолет-дезинтегратор, стреляющий миллионовольтными разрядами.
      Такие предметы Вадим видел только в кино. На всей Планете было не больше сотни экземпляров этого страшного оружия, и оно выдавалось только капитанам сверхдальних десантных звездолетов.
      — Какой я неуклюжий, — пробормотал Саул, подобрал скорчер и сунул его под мышку. Затем он поднял портфель и объявил: — Я готов.
      Некоторое время Антон смотрел на него, словно собираясь спросить о чем-то. Затем он сказал:
      — Пойдемте, Саул. А ты, Вадим, прибери дома и отнеси старику инструмент. Он в багажнике. Я имею в виду, конечно, инструмент.
      — Слушаю, шкип, — сказал Вадим и пошел в гараж.
      “Трудно быть оптимистом, — размышлял он. — Ведь что есть оптимист? Помнится, в каком-то старинном вокабулярии сказано, что оптимист — суть человек, полный оптимизма, Там же, статьей выше, сказано, что оптимизм — суть бодрое, жизнерадостное мироощущение, при котором человек верит в будущее, в успех. Хорошо быть лингвистом — сразу все становится на свои места. Остается только совместить бодрое, а равно и жизнерадостное мироощущение с пребыванием на борту тяжеловооруженного лунатика…” Он забрал из багажника скальпель и биоэлементы и направился к дяде Саше. Старик сидел на корточках под; краевым “рамфоринхом”.
      — Дядя Саша, — сказал Вадим. — Вот вам новый скальпель и…
      — Не надо, — сказал дядя Саша. Он вылез из-под “рамфоринха”. — Спасибо. Мне подарили вот это, — он похлопал “рамфоринха” по полированному боку. — Говорят, он очень живуч, а?
      — Подарили?
      — Да, один молодой человек, весь в белом.
      — Ах, вот как, — сказал Вадим. — Значит, он был уверен, что улетит с нами. Или, может быть, он намеревался прорваться в “Корабль” с боем?
      — Что? — спросил дядя Саша.
      — Дядя Саша, — сказал Вадим. — Вы знаете, что такое скорчер?
      — Скорчер? Да, знаю, конечно. Это микроразрядное устройство на ткацких автоматах. Правда, теперь их нет, но помню, лет семьдесят назад… А что, этот человек в белом — тоже старый ткач?
      — Может быть, он и ткач тоже, но скорчер у него, дядя Саша, не микроразрядный.
      Вадим задумчиво пошел к своему коттеджу. Дома он бросил постельное белье в мусоропровод, переключил хозяйственную автоматику на режим отсутствия и, выйдя на крыльцо, написал карандашом на двери: “Уехал в отпуск. Прошу не занимать”.