Фантастика, 1962 год

      — А? — вскричал Вадим, простирая к нему руку.
      Потом он заявил:
      Есть на всякий, есть на случай
      В “Корабле” специалист —
      Наш великий и могучий
      Структуральнейший лингвист.
      Антон с удовольствием посмотрел на него. На висках у Вадима торчали желтые рожки мнемокристаллов. У пленника тоже торчали желтые рожки мнемокристаллов. Было в них обоих что-то от добродушных молодых бесов. Впрочем, пленник был больше похож на теленка. Саул тоже улыбался, посасывая трубку.
      — Предупреждаю, — заявил Вадим, — абстрактных вопросов ему задавать не надо. Дубина редкостная. Образование — два класса. — Он встал и роздал Антону и Саулу по паре мнемокристаллов. — Мыслит он исключительно конкретно. — Он повернулся к пленнику: — Ринга хоси-му?
      “Хочешь варенья?” — понял Антон.
      “Язык” заискивающе улыбнулся и опять сложил руки перед грудью.
      — Вот видите? — сказал Вадим. — Он опять хочет варенья. Но он подождет. Давайте приступать.
      Антон замялся. Он вдруг обнаружил, что не имеет ни малейшего понятия о том, как это делается. Вадим и Саул выжидательно смотрели на него. Пленник тоскливо переступал с ноги на ногу.
      — Как вас зовут? — спросил Антон очень мягко.
      Ему не нравилось, что пленник до сих пор чувствует себя неуверенно и, несомненно, испытывает страх.
      Пленник посмотрел на него с недоумением.
      — Хайра, — ответил он и перестал переминаться.
      “Из рода холмов”, — понял Антон.
      — Очень приятно, — сказал он. — Меня зовут Антон.
      Недоумение на физиономии Хайры возросло.
      — Скажите, пожалуйста, Хайра, кем вы работаете?
      — Я не работаю. Я воин.
      — Видите ли, — сказал Антон, — вы, наверное, оскорблены насилием, которое мы были вынуждены применить по отношению к вам. Но вы не должны обижаться. Право, у нас не было иного выхода.
      Пленник упер руку в бок, отвесил нижнюю губу и стал смотреть мимо Антона. Саул гулко кашлянул и принялся барабанить пальцами по столу.
      — Вы не должны бояться, — продолжал Антон. — Мы не сделаем вам ничего дурного.
      На лице пленника явственно проступила надменность. Он осмотрелся, отошел на два шага в сторону и сел на пол боком к Антону, скрестив ноги. Осваивается, подумал Антон. Это хорошо. Вадим, развалившись в кресле, взирал на все это с удовлетворением. Саул перестал барабанить пальцами и начал постукивать по столу трубкой.
      — Мы только хотим задать вам несколько вопросов, — с подъемом продолжал Антон, — потому что нам совершенно необходимо знать, что здесь происходит.
      — Варенья, — неприятным голосом произнес Хайра. — И быстро.
      Вадим захохотал от удовольствия.
      — Such a little pig! — сказал он.
      Антон покраснел и оглянулся на Саула. Саул медленно поднимался. Лицо у него было неподвижное и скучающее.
      — Почему не несут варенья? — осведомился Хайра в пространство. — И пусть все молчат, пока я буду спрашивать. И пусть принесут варенья и одеяла, потому что мне жестко сидеть.
      Воцарилось молчание. Вадим перестал улыбаться и с сомнением посмотрел на анализатор.
      — Do you think, — растерянно спросил Антон, — we should better bring him some jam?
      Саул, не отвечая, медленно приблизился к пленнику. Пленник сидел с каменным лицом. Саул повернулся к Антону.
      — You have taken a wrong way, boys, — проговорил он. — It won’t pay with SS-men. — Его рука мягко опустилась на шею Хайры. На лице Хайры мелькнуло беспокойство. — Не is a pitekantropus, that’s what he is, — нежно сказал Саул. — Не mistakes your soft handling for a kind of weakness.
      — Саул, Саул, — сказал Антон встревоженно.
      — Speak only English, — быстро предупредил Саул.
      — Где варенье? — неуверенно спросил пленник.
      Саул мощным рывком поднял его на ноги. На каменном лице Хайры проступило смятение. Саул медленно пошел вокруг него, оглядывая его с головы до ног. Ну и зрелище, подумал Антон с невольным страхом и отвращением. У Саула был очень непривлекательный вид. Зато Хайра снова сложил на груди руки и заискивающе улыбался. Саул неторопливо вернулся к своему креслу и сел. Хайра смотрел теперь только на него. В кают-компании стояла мертвая тишина.
      Саул стал набивать трубку, время от времени поглядывая на Хайру исподлобья.
      — Now I interrogate, — сказал он, — and you don’t interfere. If you choose to talk to me, speak English.
      — Agreed, — сказал Вадим и что-то переключил в анализаторе. Антон кивнул.
      — What did you do to that box? — подозрительно спросил Саул.
      — Took measures, — ответил Вадим. — We don’t need him to learn English as well, do we?
      — О’кэй, — сказал Саул. Он раскурил трубку.
      Хайра с ужасом смотрел на него, отклоняясь от клубов дыма…
      — Имя? — хмуро спросил Саул.
      Пленник вздрогнул и согнулся.
      — Хайра.
      — Должность?
      — Носитель копья. Стражник.
      — Кто начальник?
      — Кадайра. (“Из рода вихрей”, — понял Антон.) — Должность начальника?
      — Носитель отличного меча. Начальник охраны.
      — Сколько стражников в лагере?
      — Два десятка.
      — Сколько людей в хижинах?
      — В хижинах нет людей.
      Антон и Вадим переглянулись. Саул бесстрастно продолжал: — Кто живет в хижинах?
      — Преступники.
      — А преступники не люди?
      На лице Хайры изобразилось искреннее недоумение. Вместо ответа он нерешительно улыбнулся.
      — Ладно. Сколько преступников в лагере?
      — Очень много. Никто не считает.
      — Кто прислал сюда преступников?
      Пленник говорил долго и вдохновенно, но Антон услышал только: — Их прислал Великий и могучий утес, сверкающий бой, с ногой на небе, живущий, пока не исчезнут машины.
      — Ого, — сказал Саул, — они знают слово “машины”…
      — Нет, — отозвался Вадим, — это я знаю слово “машины”. Имеются в виду машины в котловане и на шоссе. А Великий и так далее — это, вероятно, местный царь. Пленник слушал этот диалог с выражением тупого отчаяния.
      — Ну ладно, — сказал Саул. — Продолжим. В чем вина преступников?
      Пленный оживился и снова принялся говорить долго и много, и снова Антон понял далеко не все.
      — Есть преступники, желавшие сменить утес… Есть преступники, бравшие чужие вещи… Есть преступники, убивавшие людей… Есть преступники, желавшие странного…
      — Понятно. Кто прислал сюда стражников?
      — Великий и могучий утес с ногой на земле.
      — Зачем? — Пленник молчал.
      — Я спрашиваю, что здесь делает стража?
      Пленник молчал. Он даже закрыл глаза. Саул свирепо засопел.
      — Так! Что здесь делают преступники?
      Пленник, не открывая глаз, замотал головой.
      — Говори! — рявкнул Саул так, что Антон вздрогнул. Комиссия по контактам, горестно подумал он, где ты?
      Пленник жалобно сказал:
      — Меня убьют, если я расскажу.
      — Тебя убьют, если ты не расскажешь, — пообещал Саул. Он достал из кармана перочинный нож и раскрыл его. Пленник затрепетал.
      — Саул! — сказал Антон. — Stop it.
      Саул стал чистить ножом трубку.
      — Stop what? — осведомился он.
      — Преступники заставляют машины двигаться, — едва слышно произнес Хайра. — Стражники смотрят.
      — На что смотрят?
      — Как машины двигаются.
      Саул взял чертеж и сунул пленнику под нос.
      — Рассказывай все, — сказал он.
      Хайра рассказывал долго и сбивчиво, Саул подгонял и подправлял его. Дело, по-видимому, сводилось к тому, что местные власти пытались овладеть способом управления машинами. Методы при этом использовались чисто варварские. Преступников заставляли тыкать пальцами в отверстия, кнопки, клавиши, запускать руки в двигатели и смотрели, что при этом происходит. Чаще всего не происходило ничего. Часто машины взрывались. Реже они начинали двигаться, давя и калеча всех вокруг. И совсем редко удавалось заставить машины двигаться упорядочение.
      В процессе работы стражники садились подальше от испытываемой машины, а преступники бегали от них к машине и обратно, сообщая, в какую дыру или в какую кнопку будет сунут палец. Все это тщательно заносилось на чертежи.
      — Кто делает чертежи?
      — Не знаю.
      — Верю. Кто привозит чертежи?
      — Большие начальники на птицах.
      — Имеются в виду наши знакомые птички, — пояснил Вадим. — Наверное, здесь их приручают.
      — Кому нужны машины?
      — Великому и могучему утесу, сверкающему бою, с ногой на небе, живущему, пока не исчезнут машины.
      — Что он делает с машинами?
      — Кто?
      — Утес.
      На лице пленника изобразилось смятение.
      — Это же должность, Саул, — сказал Вадим. — Говорите полностью.
      — Хорошо. Что делает с машинами Великий и могучий утес, с ногой на небе… или на земле?.. Тьфу, черт, не помню… живущий, пока… это… — Пока не исчезнут машины, — подсказал Вадим.
      — Бессмыслица какая-то, — сказал сердито Саул. — При чем здесь машины?
      — Это титулование, — пояснил Вадим. — Символ вечности.
      — Слушайте, Вадим. Спросите его, что он делает с машинами.
      — Кто?
      — Да утес же, черт бы его побрал.
      — Говорите просто, — сказал Вадим. — Великий и могучий утес.
      Саул отдулся и положил трубку на стол.
      — Итак, что делает с машинами Великий и могучий утес?
      — Никто не знает, что делает Великий и могучий утес, — с достоинством сказал пленник.
      Антон не выдержал и засмеялся. Вадим хохотал, держась за подлокотники. Пленник глядел на них со страхом.
      — Откуда привозят чертежи?
      — Из-за гор.
      — Что за горами?
      — Мир.
      — Сколько в мире людей?
      — Очень много. Сосчитать невозможно.
      — Кто привозит машины?
      — Преступники.
      — Откуда?
      — С твердой дороги. Там очень много машин. — Пленник подумал и добавил: — Сосчитать нельзя.
      — Кто делает машины?
      Хайра удивленно улыбнулся.
      — Машины никто не делает. Машины есть.
      — Откуда они взялись?
      Хайра произнес речь. Он тер лицо, гладил себя по бокам и поглядывал на потолок. Он закатывал глаза и временами даже принимался петь. Получалось приблизительно следующее.
      Давным-давно, когда еще никто не родился, с красной луны упали большие ящики. В ящиках была вода. Жирная и липкая, как варенье. И она была темно-красная, как варенье. Сначала вода сделала город. Потом она сделала в земле две дыры и наполнила эти дыры дымом смерти. Потом вода стала твердой дорогой между дырами, а из дыма родились машины. С тех пор один дым рождает машины, другой дым глотает машины, и так всегда будет.
      — Ну, это мы и без тебя знаем, — сказал Саул, — А если преступники не захотят двигать машины?
      — Их убивают.
      — Кто?
      — Стражники.
      — И ты убивал?
      — Я убил троих, — гордо сказал Хайра.
      Антон закрыл глаза. Мальчишка, подумал он.
      Славный симпатичный мальчишка… И он говорит об этом с гордостью…
      — Как же ты их убивал? — спросил Саул.
      — Одного я убил мечом. Я доказывал начальнику, что могу разрубить тело одним ударом. Теперь он знает, что я это могу. Другого я убил кулаком. А третьего я приказал сбросить мне на копье.
      — Кому приказал?
      — Другим преступникам.
      Некоторое время Саул молчал.
      — Скучно, — сказал пленник. — Служба гордая, но скучная. Нет женщины. Нет умных бесед. Скучно, — повторил он и вздохнул.
      — Почему преступники не бегут?
      — Они бегут. Пусть. На равнине снег и птицы. В горах стража. Умные не бегут. Все хотят жить.
      — Почему у некоторых золотые ногти?
      Пленник сказал шепотом:
      — Это были люди большого богатства. Но они хотели странного, а некоторые даже пытались сменить Утес. Они отвратительны, как падаль, — сказал он громко. — Великий и могучий утес, сверкающий бой присылает их сюда со всеми родными. Кроме женщин, — добавил он с сожалением.
      — Вы знаете, — сказал Саул, — я испытываю огромное желание повесить сначала его, а потом всех остальных носителей мечей и копий на этой равнине. Но это, к сожалению, бесполезно. — Он снова набил трубку. — У меня больше нет вопросов. Спрашивайте вы, если хотите.
      — Нас нельзя вешать, — быстро сказал побледневший Хайра. — Великий и могучий утес, с ногой на небе жестоко накажет вас.
      — Плевать я хотел на твоего Великого и могучего, — сказал Саул, раскуривая трубку. Пальцы его дрожали, — Будете еще спрашивать или нет?
      Антон помотал головой. Никогда в жизни он не испытывал такого отвращения. Вадим подошел к Хайре и сорвал с его висков мнемокристаллы.
      — Что будем делать? — спросил он.
      — Таков человек, — задумчиво проговорил Саул. — На пути к вам он должен пройти через все это и многое другое. Как долго он еще остается скотом, после того как поднимается на задние лапы и берет в руки орудия труда. Этих еще можно извинить, они понятия не имеют о свободе, равенстве и братстве. Впрочем, это им еще предстоит. Они еще будут спасать цивилизацию газовыми камерами. Им еще предстоит стать мещанами и поставить свой мир на край гибели. И все-таки я доволен. В мире этом царит средневековье, это совершенно очевидно. Все это титулование, пышные разглагольствования, золоченые ногти, невежество… Но уже теперь здесь есть люди, которые желают странного. Как это прекрасно — человек, который желает странного! И этого человека, конечно, боятся. Этому человеку тоже предстоит долгий путь. Его будут жечь на кострах, распинать, сажать за решетку, потом за колючую проволоку… Да. — Он помолчал. — А какова затея! — воскликнул он. — Овладеть машинами, не имея никакого понятия о машинах! Представляете? Какой это был дерзкий ум! Сейчас-то его, конечно, посадили бы в лагерь. Сейчас это все рутина, что-то вроде обряда в честь могучих предков… Сейчас, наверное, никто и не знает и знать не хочет, для чего все это нужно. Разве что как повод для создания лагеря смерти. А когда-то это была идея…
      Он замолчал и стал усиленно сипеть трубкой. Антон сказал:
      — Ну, зачем же так мрачно, Саул. Им вовсе не обязательно проходить через газовые камеры и прочее. Ведь мы уже здесь.
      — Мы! — Саул усмехнулся. — Что мы можем сделать? Вот нас здесь трое, и все мы хотим творить добро активно. И что же мы можем? Да, конечно, мы можем пойти к Великому утесу этакими парламентерами разума и попросить его, чтобы он отказался от рабовладения и дал народу свободу. Нас возьмут за штаны и бросят в котлован. Можно напялить белые хламиды и прямо в народ. Вы, Антон, будете Христос, Вадим будет апостолом Павлом, а я, конечно, Фомой. И мы станем проповедовать социализм и даже, может быть, сотворим несколько чудес. Что-нибудь вроде нуль-транспортировки. Местные фарисеи посадят нас на кол, а люди, которых мы хотели спасти, будут с гиком кидать в нас калом… — Он поднялся и прошелся вокруг стола. — Правда, у нас есть скорчер. Мы можем, например, перебить стражу, построить голых в колонну и прорваться через горы, сжечь сюзеренов и вассалов вместе с их замками и пышными титулами, и тогда города фарисеев превратятся в головешки, а нас поднимут на копья или скорее всего зарежут из-за угла, а в стране воцарится хаос, из которого вынырнут какие-нибудь саддукеи. Вот что мы можем.
      Он сел. Антон и Вадим улыбались.
      — Нас не трое, — сказал Антон. — Нас, дорогой Саул, двадцать миллиардов. Наверное, раз в двадцать больше, чем на этой планете.
      — Ну и что? — сказал Саул, — Вы понимаете, что вы хотите сделать? Вы хотите нарушить законы общественного развития! Хотите изменить естественный ход истории! А знаете вы, что такое история? Это само человечество! И нельзя переломить хребет истории и не переломить хребет человечеству.
      — Никто не собирается ломать хребты, — возразил Вадим. — Были времена, когда целые племена и государства по ходу истории перескакивали прямо из феодализма в социализм. И никакие хребты не ломались. Вы что, боитесь войны? Войны не будет. Два миллиона добровольцев, красивый благоустроенный город, ворота настежь, просим! Вот вам врачи, вот вам учителя, вот вам инженеры, ученые, артисты… Хотите, как у нас? Конечно! И мы этого хотим! Кучка вонючих феодалов против коммунистической колонии — тьфу! Конечно, это случится не сразу. Придется поработать, лет пять потребуется…
      — Пять! — сказал Саул, поднимая руки к потолку. — А пятьсот пятьдесят пять не хотите? Тоже мне просветители! Народники-передвижники! Это же планета, понимаете? Не племя, не народ, даже не страна — планета! Целая планета невежества, трясина! Артисты! Ученые! А что вы будете делать, когда придется стрелять? А вам придется стрелять, Вадим, когда вашу подругу-учительницу распнут грязные монахи… И вам придется стрелять, Антон, когда вашего друга-врача забьют насмерть палками молодчики в ржавых касках! И тогда вы озвереете и из колонистов превратитесь в колонизаторов…
      — Пессимизм, — сказал Вадим, — суть мрачное мироощущение, при котором человек во всем склонен видеть дурное, неприятное.
      Саул несколько секунд дико глядел на него.
      — Вы не шутите, — сказал он наконец. — Это не шутки. Коммунизм — это прежде всего идея! И идея не простая. Ее выстрадали кровью! Ее не преподашь за пять лет на наглядных примерах. Вы обрушите изобилие на потомственного раба, на природного эгоиста. И знаете, что у вас получится? Либо ваша колония превратится в няньку при разжиревших бездельниках, у которых не будет ни малейшего стимула к деятельности, либо здесь найдется энергичный мерзавец, который с помощью ваших же глайдеров, скорчеров и всяких других средств вышибет вас вон с этой планеты, а все изобилие подгребет себе под седалище, и история все-таки двинется своим естественным путем.
      Саул рывком откинул крышку мусоропровода и принялся яростно выбивать туда свою трубку.
      — Нет, голубчики. Коммунизм надо выстрадать. За коммунизм надо драться вот с ним, — он ткнул трубкой в сторону Хайры, — с обыкновенным простаком-парнем. Драться, когда он с копьем, драться, когда он с мушкетом, драться, когда он со “шмайссером” и в каске с рожками. И это еще не все. Вот когда он бросит “шмайссер”, упадет брюхом в грязь и будет ползать перед вами — вот когда начнется настоящая борьба! Не за кусок хлеба, а за коммунизм! Вы его из этой грязи поднимете, отмоете его…
      Саул замолчал и откинулся в кресле.
      Вадим задумчиво чесал затылок.
      Антон сказал:
      — Вам виднее, Саул, вы историк. Конечно, все это будет очень трудно. Вадим тут нес, как всегда, легкомысленную чушь. Мы вдвоем с Вадимом или втроем с вами никогда не решим эту задачу — даже теоретически. Но мы все знаем одно: не было еще такого случая, чтобы человечество поставило перед собой задачу и не смогло ее решить.
      Саул что-то неразборчиво проворчал.
      — Как это будет делаться конкретно… — Антон пожал плечами. — Что ж, если придется стрелять, вспомним, как это делалось, и будем стрелять. Только, по-моему, обойдется без стрельбы. Пригласим, например, этих желающих странного на Землю. Начнем с них. Они, наверное, захотят уехать отсюда…
      Саул быстро вскинул и снова опустил глаза.
      — Нет, — сказал он. — Только не так. Настоящий человек уехать не захочет. А не настоящий… — он снова поднял глаза и посмотрел прямо в лицо Антону. — А не настоящему на Земле делать нечего. Кому он нужен — дезертир в коммунизм?
      Почему-то все замолчали. И почему-то Антону стало нестерпимо жалко Саула и страшно за него.
      У Саула, несомненно, была беда. И очень непростая беда, такая же, наверное, необычная, как он сам, как его слова и поступки.
      Вадим с деланным оживлением вскричал:
      — А вот, кстати… Мы же забыли! За что меня пырнули мечом эти угнетенные? Надо выяснить!
      Он подбежал к Хайре, у которого ноги подламывались от усталости и плохих предчувствий, и снова прикрепил к его вискам рожки мнемокристаллов.
      — Слушай-ка, питекантроп, — сказал он. — Почему преступники, которые везли тебя, напали на нас? Они что, тебя очень любят?
      Хайра ответил:
      — По велению Великого и могучего утеса, сверкающего боя, с ногой на небе, живущего, пока не исчезнут машины, преступники заточаются здесь до тех пор, пока не исчезнут машины…
      — То есть навсегда, — пояснил Вадим.
      — …но если преступник сделает, чтобы машина двигалась, он получает милость и возвращается за горы. Те, которые везли меня, шли домой. Они были почти уже люди. На заставе я должен был отпустить их и пересесть на птиц. Но они не сумели сохранить меня, хотя и хотели, потому что хотели жить. А теперь их заколют. — Он нервно зевнул и добавил: — Если солнце уже взошло, то их уже закололи.
      Антон вскочил, опрокинув кресло.
      — О господи, — сказал Саул и выронил трубку.

VII

      Носителя копья из рода холмов посадили между Саулом и Антоном. Он снова был закутан в свою шубу, от которой теперь пахло дезинсекталем, и сидел смирно, беспокойно шевеля коротким носом: принюхивался. Было пять часов утра, занималась бледная ледяная заря. И было очень холодно.
      Вадим молча вел глайдер на максимальной скорости и думал только одно: “Успеем или не успеем?” Хоть бы эти бедняги не решились сразу возвращаться в поселок. Но он понимал, что больше им деваться некуда. Это был их единственный шанс на спасение — попытаться смягчить начальника стражи рассказом о том, как они геройски защищали его посланника. Эта грубая скотина прикончит их сразу же, с горечью подумал Вадим. Если мы не успеем. Он представил себе, как они поставят Хайру перед толстым носителем отличного меча, и он, Вадим, скажет: “Кайра-мэ сорината-му каро-сика!” — “Вот ваш человек!” — и визгливо-жалобно завопит: “Татимата-нэ кори-су!” — “Не сметь убивать этих свободных!” Он все время твердил в уме эти фразы, и в конце концов они потеряли для него всякий смысл. Все это не так просто. Может быть, придется вести длинный разговор. А вряд ли носитель меча согласится добровольно прикрепить к своей немытой начальственной голове мнемокристаллы. Вадим покосился на блестящий ящик анализатора. Придется его скрутить. Не зря же я тащил эти двадцать четыре килограмма от кают-компании до глайдера.
      Антон спросил:
      — А что было в послании?
      Вадим достал из кармана смятый листок и, не оборачиваясь, протянул через плечо.
      — Я немного подредактировал, — сказал он. — Перевод карандашом между строчек.
      Антон взял листок и стал читать вполголоса.
      — “Лучезарному колесу в золотых мехах, носителю грозной стрелы, слуге под самым седалищем Великого и могучего утеса, сверкающего боя, с ногой на небе, живущего, пока не исчезнут машины, к ступне повергает это донесение ничтожный стражник из рода вихрей, носитель отличного меча. Доношу первое: большая машина “воин-купол” пришла в движение от пальца в отверстии пятом и от пальца в отверстии сорок седьмом, и движение было неодолимое, быстрое и прямое. Доношу второе: явились на небывалой машине трое, не знающие речи, не носящие оружия, не понимающие установление и желающие странного. Не зная их сущности, пребываю в ожидании высоких приказаний. Доношу третье: уголь кончается, а топить мертвецами по вашему милостивому слову мы за невежеством и недоумием не умеем. При сем прилагаю: первое — чертеж большой машины “воин-купол” и второе — образцы материй, приклеенные неизвестными людьми к ранам преступников”. Да, здесь ничего нового, — сказал Антон.
      — Феодализм чистейшей воды, — произнес Саул. — Не особенно церемоньтесь с ними, не то как раз сядете на копья.
      Да, церемониться неохота, подумал Вадим. И, конечно, не из-за копий. Пленник вдруг заерзал на месте и грубым низким басом заискивающе попросил:
      — Ринга…
      — Сэнту! — визгливо крикнул Вадим.
      Пленник замер.
      — Опять варенья просит, — сказал Вадим.
      — Потерпит, — сказал Саул. — “Жрать и пить, морду бить…”
      — Ничего, — сказал Вадим. — Он у нас еще захочет странного.
      — Вадим, — попросил Антон, — дай-ка пару кристаллов. Я хочу поговорить с ним.
      — В кармашке справа, — сказал Вадим, не оборачиваясь.
      — Слушай, Хайра, — сказал Антон. — Если мы тебя вернем в поселок, отпустит твой начальник освобожденных, которые защищали тебя?
      — Да, — быстро сказал Хайра. — А вы меня вернете в поселок?
      — Конечно, вернем, — сказал Антон. — Не убивать же тебя.
      Вадим посмотрел через плечо. Хайра приосанился.
      — Начальник строг, — произнес он. — Начальник, может быть, не отпустит их и пошлет обратно в котлован. Но вы можете надеяться на милость. Возможно, он даже отпустит вас, если вы дадите ему ценные подарки. У вас есть ценные подарки?
      — Есть, — рассеянно сказал Антон. — У нас все есть.
      — Что он говорит? — проворчал Саул. — Вадим, где мои кристаллы? А, вот они…
      — Может быть, действительно придется выкупить их, — проговорил Антон задумчиво. — Не устраивать же драку… Мне этого совсем не хочется.
      Хайра заговорил снова, и голос его был тверд и визглив.
      — А мне вы дадите вот эту куртку, — он ткнул пальцем в куртку Саула. — И этот ящик, — он показал на анализатор. — И все варенье. Все равно у вас все отберут перед тем, как отправить в хижины. Вы правильно решили — не устраивать драку. Наши копья остры и зазубрены, и при обратном движении они извлекают из врага внутренности. И еще я возьму вот эту обувь. И вот эту тоже. Ибо все между землей и небом принадлежит Великому и могучему… И это я тоже возьму.
      Хайра замолчал озабоченно. Вадим, развлекаясь от души, оглянулся. Антон сосредоточенно смотрел в окно — видимо, он не слушал. Хайра сидел на полу, скрестив ноги, и осматривал его ботинки. Саул смотрел на Хайру, придерживая у виска один из кристаллов. На лице его было бешенство. Поймав взгляд Вадима он нехорошо улыбнулся. Хайра наставительно сказал:
      — Когда вас будут раздевать, не забудьте сказать, что это, — он показал пальцем, — это и это — мое. Я первый.
      — Молчать, — тихо сказал Саул.
      — Молчи сам, — с достоинством сказал Хайра. — Или мы забьем тебя насмерть палками.
      — Саул, — сказал Антон. — Перестаньте. Что вы как ребенок…
      — Да, он не умен, — сказал Хайра. — Но куртка его хороша.
      А ведь он действительно уверен, что мы в его власти, подумал Вадим. Он уже видит это — как нас раздевают и сталкивают в котлован, и мы спим на земляном полу, покрытом нечистотами, и всегда молчим, а он гонит нас босых по снегу, колет копьем, бьет по лицу, чтобы не отставали. А вокруг люди, которые думают только о себе, которые мечтают только о том, чтобы попасть пальцем именно в ту дырку, которая приведет машину в движение, и тогда их, радостных и ликующих, запрягут в сани и погонят по снегу навстречу свободе, босиком, через заснеженные холмы, под седалище Великого и могучего…
      У Вадима круги пошли перед глазами от боли- так крепко он закусил губу. Я бы им устроил праздничек, подумал он с ненавистью. Это было странное чувство — ненависть. От него холодело внутри и напрягались все мускулы. Он никогда раньше не испытывал ненависти к людям. Он услыхал, как Саул страшно сопит у него за спиной. Хайра мурлыкал песенку.
      Внизу показался грязный котлован. На дне его в беспорядке сгрудились машины, нелепые и дикие орудия унижения и смерти. Эх вы, пришельцы, подумал Вадим. Впрочем, что с вас взять! Вы ведь даже не гуманоиды. Вода с неба… Варенье…
      Он снизился и, тормозя, пошел вдоль улицы прямо к домику охраны. Хайра, узнав родные места, разразился радостными воплями, которые не брал даже мощный анализатор.
      Перед домиком было полно народу. В зеленоватом свете зари мерцал снег. На снегу, сбившись в кучку, жалкие, голые, стояли, опустив головы, два десятка бывших освобожденных. Вокруг них, опираясь на копья, расставив ноги, стояли стражники в шубах.
      На крыльце возвышался носитель отличного меча. Отличный меч он держал перед собой и, повернув оттопыренное ухо к мечу, водил по острию большим пальцем. Потом он заметил снижающийся глайдер и замер, раскрыв черную пасть.
      Вадим посадил глайдер прямо перед крыльцом.
      Он распахнул фонарь и крикнул:
      — Кайра-мэ сорината-му! Татимата-нэ кори-су!
      Он выбрался из-за руля, сгреб носителя копья из рода холмов в охапку и поставил его на ступеньки крыльца. Начальник опустил меч и с отчетливым хрустом захлопнул рот. Хайра согнулся и мелкими шажками проворно подбежал к нему.
      — Почему ты еще не убит? — изумленно спросил начальник.
      Хайра, сложив руки перед грудью, быстро и басовито заворковал:
      — Случилось, что должно было случиться! Я рассказал им о величии и, мощи Великого и могучего утеса, сверкающего боя, с одной ногой на небе, живущего, пока не исчезнут машины, и они в страхе пустили воду. Они накормили меня вкусной пищей и говорили со мной, как покорные. И они явились сюда, чтобы склониться перед тобой.
      Копейщики почтительно сплотились у крыльца.
      Только два десятка голых стояли на месте, покорно ожидая своей участи. Начальник важно и медлительно вложил меч в ножны. Он больше не смотрел на глайдер. Он принялся равнодушно и неторопливо расспрашивать Хайру.
      — Где они живут?
      — У них большой дом на равнине. Очень теплый.
      — Где они взяли эту машину?
      — Не знаю. Наверное, на дороге.
      — Ты должен был сказать им, что все небо и вся земля принадлежат Великому и могучему утесу.
      — Я сказал им. Но их обувь, и одна куртка, и блестящий ящик принадлежат мне. Не забудь этого потом, светлый и сильный.
      — Ты дурак, — сказал начальник презрительно. — Все принадлежит Великому и могучему утесу. А ты получишь то, что тебе достанется. Где послание?
      — Они отобрали, — разочарованно сказал Хайра.
      — Ты дурак еще раз. Это будет стоить тебе кожи.
      Хайра увял. Начальник посмотрел куда-то в пространство между Вадимом и Антоном и произнес:
      — Пусть они покажут свою обувь.
      Саул зарычал и полез к борту.
      — Тихо, тихо, — сказал Антон.
      Начальник меланхолически высморкался на крыльцо.
      — А какую еду ел ты? — спросил он.
      — Варенье. Это не совсем варенье, но оно сладкое и радует язык.
      Начальник слегка оживился.
      — А у них много этого варенья?
      — Очень много! — с энтузиазмом вскричал Хайра. — Но не приказывай бить меня.