Перед закрытыми веками плавали тонкие, слегка изогнутые жгутики. Даже в окуляре электронного микроскопа, разбухшие от таннина и облепленные панцирем из солей, они казались хрупкими, легкими, беззащитными. Но нервные клетки под их воздействием плавились, распадались и исчезали. Маленькие, тоненькие, неумолимые, жадные, плодовитые паразиты. Ничто не интересовало их во всей сложнейшей системе человеческого организма — они упрямо и безошибочно продвигались к головному мозгу, выбирали там самые подходящие для себя участки, пробирались в нервные клетки, в их ядра и там начинали командовать по-своему. Им нужна была живая, нормально работающая клетка, с ее белками, с ее сложным, точно отлаженным механизмом производства. В ослабевшей, больной клетке они чувствовали себя плохо, а в мертвой, распавшейся умирали. Но до смерти они успевали обзавестись многочисленным потомством, и молодые вирусы шли на штурм соседних клеток, оставляя на своем пути новые, еще более обширные разрушения.
      — Казимир, хочешь полюбоваться на них? — проговорил он, не открывая глаз.
      — На кого? — удивился Казимир.
      — На тех, кто сидел внутри у Карела. На тех, кто залез в мозг Таланову и Юнгу. Познакомься, хоть будешь знать, с кем имеешь дело, в случае чего.
      Казимир, затаив дыхание, посмотрел в микроскоп.
      — Вот эти… кривые палочки? — спросил он.
      — Они самые. Нейровирусы. Убийцы нервных клеток.
      Казимир медленно выпрямился. Лицо его сделалось сумрачным, глаза потемнели, перестали излучать сияние.
      — Тяжело на это смотреть, когда знаешь… — он махнул рукой.
      — Готовь препарат из пробирки номер семь. Я пока запишу результаты. — Виктор взял с полки бактериологический справочник, полистал его и начал записывать в тетрадь: “При бактериоскопическом исследовании клеток зрительного бугра после окраски генцианвиолетом были обнаружены обширные разрушения клеток — расплавление, зернистый распад, исчезновение. В ранее исследованных клетках красного ядра и черной субстанции таких изменений не имеется. После обработки таннином с солями серебра в ядрах клеток зрительного бугра удалось обнаружить вирус неизвестного мне типа (в справочнике Вейсса и Зелеранского такого вируса нет)”. Он отложил ручку. “Конечно, они есть не только в клетках зрительного бугра. Скорее всего они локализуются в диэнцефалоне, в ретикулярной субстанции…” — Ну, хорошо, посмотрим еще этот препарат, из правой теменной области, возле абсцесса…
      — Готово, Казимир?
      — Можешь смотреть.
      “В правой теменной области, вблизи от посттравматического абсцесса и пояса лейкоцитарной инфильтрации вокруг него, — записывал снова Виктор, — обнаружены также обширные разрушения нервных клеток, вызванные вирусами. Разрушения эти местами вплотную примыкают к инфильтрату…” Он задумался. “Да, Карела ожидали только страдания, невыносимые боли, для него надежды не было… Если он это знал, тогда… Или все-таки если б анабиоз… — У него нехорошо засосало под ложечкой от этой мысли. — Нет, нет, это все необратимые изменения. Он умер бы на Земле во время операции или после. Не утешай себя, что за дешевая трусость! Вовремя не решился на анабиоз, а потом еще и недосмотрел…”

* * *

      — До чего мне хочется пить! — простонал Казимир. — Глотка слипается, даже больно.
      — Ну, нельзя тут пить, потерпи, Казик. Еще немного. Возьми кусок ваты, обмотай марлей, окуни в лизол и все в кабине как следует оботри. Потом оставь здесь комбинезон и отправляйся немедленно в душевую. Придешь потом, когда отдохнешь и поешь.
      — А как же ты? Я боюсь тебя оставлять, — Казимир еле говорил.
      — Не беспокойся, все будет в порядке, — сказал Виктор. — Ты помни, что я сказал: не подходи близко к Владиславу, разговаривай с ним через маску. И он пусть надевает маску, у вас там, в кабине, есть марля. А ты, конечно, перейди спать в другое помещение. Возьми лизол, протри все там — ну, хотя бы в кабине Таланова. Обещаешь?
      — Обещаю, — хмуро сказал Казимир. — Черт знает что! Владислав не согласится.
      — Владислав опытный астронавт, он все прекрасно поймет. Ты сам-то пойми как следует: это последний наш шанс. Иначе мы все пропали.
      Виктор посидел один, потом встал и, неуверенно ступая, пошел в изолятор. Таланов спал. Юнг сидел на койке, сгорбившись, опустив голову и уронив сложенные руки между колен. Он не пошевелился, когда вошел Виктор.
      — Как ты себя чувствуешь, Герберт? — спросил Виктор.
      Юнг медленно поднял голову и поглядел на Виктора своими светло-голубыми глазами: он больше не косил, но взгляд был какой-то странный, отсутствующий.
      — Не знаю. Я все ясно вижу. И двигаться могу нормально. Как будто болезнь прошла. Но я стал совсем другим, это я чувствую.
      — Каким же?
      — Совсем другим, — повторил Юнг. — Не знаю, как тебе объяснить. Я понимаю все, что происходит, а мне все равно. Разве мне может быть все равно? Вот Таланов заболел, и все заболеют, наверное, и все мы погибнем, а мне ни вас, ни себя не жалко. И жену не жалко и детей, а я ведь так их любил, — он говорил тихо, ровно, без выражения. — Я нарочно думал о том, что с нами случится, представлял себе все подробности — и ничего не испытывал. Пропали все чувства, И вообще мне ничего не хочется: ни есть, ни пить, ни спать.
      — Ну, это даже и удобно, — попробовал пошутить Виктор.
      Юнг ничего не ответил,
      — Давай я тебя обследую, — вздохнув, сказал Виктор.
      Герберт был как будто здоров, только тонус организма несколько снизился: сердце работало вяловато, кровяное давление было несколько ниже нормы, сухожильные рефлексы ослабели. “Острый период, очевидно, уже миновал, — думал Виктор, глядя на Юнга. — Как стремительно развивается эта болезнь! Инкубация, очевидно, не более двух суток, острый период — тоже. Вирусы уже добрались до мозга и прочно устроились в облюбованных местах. Что дальше? Смерть? Сумасшествие? Частичная неполноценность? Чего нам ждать от этой милой, мирной планеты с ее подземными жителями и загадочными врагами?” Он вдруг вспомнил, как совсем недавно, глядя из верхнего люка ракеты на мирную красно-розовую долину, мечтал о романтике, о необычайных событиях, о встречах с разумными существами иных миров… “Я стал совсем другим, — повторил он про себя слова Юнга. — Кто знает, что дальше будет, а пока… пока я стал взрослым. Да, пожалуй, так это можно назвать…” За последние два—три дня он пережил больше горя, ужаса и усталости, чем за все двадцать шесть лет своей жизни. Сейчас он был уже не великовозрастным мальчишкой, мечтающим о подвигах, а мужчиной, вступившим в тяжелый бой. Он был болен, смертельно устал, но знал, что будет держаться до последнего вздоха, потому что отвечает за товарищей. Он подумал еще, что если б Юнг был врачом, его, может быть, тоже подхлестывала бы ответственность и он если не чувством, то разумом понимал бы, что надо действовать. И ему тогда было бы легче… “Фантазия! — оборвал он себя. — Все зависит от характера разрушений в мозгу. Кто знает, что будет еще с тобой самим. Несомненно, это более легкая форма, И вдобавок энергии на тебя лучше действует, чем на других… Карел, Карел… что же с ним случилось? Посттравматический абсцесс… а может, все-таки не посттравматический? Да нет, не могут же эти вирусы…”
      — Герберт, постарайся вспомнить, — мягко, но настойчиво сказал он. — Ты ведь с Карелом не в лервой экспедиции вместе. Так вот, ты ничего не слыхал о том, что у него была травма черепа?
      Юнг поднял глаза.
      — Была, — ответил он без всякого выражения. — Была травма. Карел сказал мне.
      — Когда? Когда сказал?
      — Незадолго до смерти, — так же равнодушно проговорил Юнг. — Он сказал, что два года назад, в последнем рейсе, они столкнулись с метеоритным роем. Их сильно тряхнуло, он ударился головой о пульт управления, потерял сознание.
      — Почему он это сказал? Почему раньше молчал?!
      Юнг продолжал, монотонно и спокойно:
      — Он сказал, что у него начинаются очень сильные головные боли. И что его предупредили врачи: если такие боли начнутся, надо немедленно лечь в клинику на операцию. Иначе — сумасшествие и смерть.
      — И поэтому он решил не дожидаться! Но почему же ты нам сразу не сказал?
      — Я только теперь понимаю, что он в самом деле это говорил. А раньше думал, что мне это показалось.
      — Но как же его пустили в полет, если он болен? Как ему удалось скрыть это от сотрудников Лунной станции? — говорил Виктор, обращаясь скорее к самому себе, чем к Юнгу. — Ведь у него в карточке нет никакого упоминания о травме.
      — Наверное, он хотел летать, — сказал Юнг.
      — Да, конечно… Во всяком случае, самоубийство Карела не вызвано вирусным заболеванием. А мы боялись…
      — Эта болезнь, по-видимому, не может вызвать попыток самоубийства, — спокойно сказал Юнг. — Сначала она ошеломляет, пугает, но зато и лишает власти над своим телом, над своими движениями. Карел смог покончить самоубийством только потому, что ты незадолго до этого дал ему таблетку энергина. А потом… потом становится все равно…
      Он сказал это без горечи, но Виктору стало так страшно, что захотелось кричать.
      Он услышал глухой стук и не сразу догадался, что стучат в дверь медицинского отсека.
      — Впусти меня! — крикнул Казимир за дверью. — Я подготовился!
      Виктор открыл дверь. Казимир был в маске и в легком комбинезоне:
      — Вот! Отсюда — в душевую, как ты требуешь. Там продезинфицирую и себя и комбинезон. Владиславу я уже сказал, чтоб он к душевой и близко не подходил. Пускай моется в шлюзовой кабине. Все!
      — Почему не спишь? — спросил Виктор, тяжело опускаясь на сиденье.
      — Я не устал. Вымылся, напился, наелся — и все в порядке. Хотим с Владиславом ехать в город, разговаривать с этими подземными жителями. Я уже подготовил словарик и грамматику.
      — Так быстро? — удивился Виктор.
      — А “Линг” на что? Он знаешь какой! Ну, словом, Владислав послал меня спросить благословения у Таланова. Хотя он, конечно, не будет возражать.
      — Он спит, — сказал Виктор. — И вообще он болен. Поезжайте, конечно. И постарайся у них обязательно узнать, что это за болезнь, какой у нее исход, как передается инфекция. Может, у них есть лекарства против нее.
      — Обязательно узнаю. Хотя не представляю себе, как это мы будем переписываться через стену.
      — А почему они все-таки не выходят?
      — Да вот боятся глегов. А мы даже не знаем, кто такие эти глеги и как они выглядят. Может, и нам их надо бояться. А ты что будешь делать?
      — Я буду спать, — сказал Виктор. — Приедешь разбудишь. Очень хочу спать.
      — Конечно, спи, — поспешно проговорил Казимир. — Ты устал как черт.
      Виктор видел, что Казимир поглядывает на него с опаской, но ему было уже все равно. Он знал, что если хоть немного не отоспится, то не вытянет.
      — Иди. Все в порядке, не бойся, — сказал он.
      Он вернулся в изолятор, еле передвигая ноги.
      Юнг по-прежнему сидел не шевелясь и глядел в пол.
      — Герберт, — тихо сказал Виктор. — Если я лягу спать, ты меня разбудишь через три часа?
      — Конечно, — Юнг посмотрел на часы. — Через три часа — значит, в десять часов двенадцать минут я тебя разбужу. Можешь спать.
      — А ты так и будешь сидеть? — спросил Виктор, ложась. — Если хорошо себя чувствуешь, попробуй заняться своими записями. Ты ведь хотел привести их в порядок.
      Он еще успел увидеть, как Юнг молча поднялся и пошел к столу. Потом сразу заснул.

* * *

      На этот раз беседовать было легче. Там, за стеной, уже подготовились к их приходу: расчистили большое окно, и за ним стояло четверо. Когда глаза немного привыкли к беловатой мерцающей полумгле, Казимир сказал:
      — Нет, они, конечно, разные. Нам они кажутся похожими только потому, что сильно отличаются от нас. Как европейцу кажутся вначале похожими все японцы или китайцы. Посмотри. Вот этот, высокий, — старик. А тот, позади, наверное, очень молод… или нет, это женщина… да, определенно женщина!
      — Ну, что ты! — усомнился Владислав.
      — Посмотрим, — Казимир продолжал вглядываться в странные птичьи лица тех, кто читал их письмо, прижатое к перегородке.
      Окончив читать, они начали оживленно переговариваться. Их жесты и мимика были настолько своеобразны, что нельзя было понять, радуются они или огорчаются. Казимиру показалось, что они чемто рассержены; потом он решил, что за стеной идет ожесточенный спор. Один из спорящих повернулся к астронавтам и начал что-то горячо говорить, потом вдруг умолк, открыв рот.
      — Вспомнил, что мы просили писать, — догадался Казимир.
      — Уж очень ты проницательный, — сказал Владислав. — Прямо ясновидец.
      — Прочел бы ты столько их книг, сколько я за эти дни, тоже стал бы проницательным… Вот начали писать… Ну, конечно, это женщина! Чего смеешься? Женщины здесь носят высокие головные уборы, и одежда у них более яркая, чем у мужчин.
      — Однако вид у этой дамы… — заметил Владислав.
      — А ты представь себе, какими уродами кажемся ей мы, — усмехнулся Казимир. — С нашими толстыми носами и губами, с маленькими глазами, большие, неуклюжие… Ну, вот и письмо готово.
      К перегородке приложили письмо. Казимир напряженно читал его, поглядывая в словарь, а Владислав смотрел на тех, кто стоял за перегородкой.
      Сейчас и он видел, что они разные. Даже глаза неодинаковые: у старика и у женщины большие, чуть посветлее, не то темно-зеленые, не то темно-коричневые, а у двух других — совсем темные, почти черные. Веки у них все-таки были — тонкие, как пленка, морщинистые, более темного цвета, чем все лицо, — но увидеть их удавалось лишь тогда, когда люди-птицы опускали глаза. Это были первые разумные существа, которых довелось видеть Владиславу. В первых двух полетах на неизвестные планеты он видел только ящериц да рыб и уж думал, что здесь будет то же. Люди-птицы тоже глядели на него, и он чувствовал себя неловко под этим напряженным неотступным взглядом.
      — Вот послушай, что они пишут, — сказал Казимир. — Нет, подожди, я проверю кое-что.
      Он подчеркнул одно слово в письме, приложил листок к перегородке и показал на скафандр. За перегородкой дважды махнули рукой справа налево.
      — Так и есть, — удовлетворенно сказал Казимир. — Слушай. “У нас нет скафандров. В скафандрах глеги не страшны. Но будьте осторожны. Помочь нам можете, если вернетесь сюда и доставите средства против глегов. Когда вы сможете вернуться?” — Очень деловое письмо, — заметил Владислав. — Остается только выяснить, кто такие глеги и какие средства против них годятся. Может, ядерное оружие?
      — Этого им только не хватало! — очень серьезно сказал Казимир. — А насчет глегов я, кажется, догадался. Впрочем, проверим, хоть мой вопрос и покажется им смешным.
      — А они умеют смеяться?
      — Наверно. Разумное существо без чувства юмора? Немыслимо. — Казимир быстро написал что-то на листе бумаги и приложил его к перегородке. — Я спросил: “Как выглядят глеги и где их можно видеть?” Вот посмотри, они смеются!
      — Скорее удивляются. Ты их просто ошеломил! — Владислав смотрел на широко раскрытые птичьи рты. — Зубов у них, по-моему, нет.
      — Сплошная костяная пластинка по краям челюстей. Мало выступает.
      — А волосы есть?
      — Есть, только не такие, как у нас. Вроде короткой блестящей шерсти на голове и спине. На лице ничего не растет. Ну, чего ты морщишься? Тебе есть что стричь и брить, значит ты божественно красив. Чего тебе еще? Живи и радуйся. Ага, ответили! Ну, так я и думал! Глеги — это те самые палочки, которыми я любовался вчера под микроскопом.
      — Вирусы?!
      — Ну да. По-видимому, они и под землю ушли, за эти перегородки, спасаясь от вирусов. Но откуда они взялись, эти глеги? С других планет, что ли, завезены? Если они здешние, то пора бы к ним привыкнуть и приспособиться. Сейчас я их спрошу. — Он написал записку, приложил к стене. — Я написал: “Нам надо узнать все о глегах. Иначе не сможем помочь”.
      — А как мы им вообще сможем помочь?
      — Мы-то никак. Мы вообще не знаем, доберемся ли до Земли. Но если доберемся, там этих глегов приструнят. Справились же у нас и с бешенством, и с полиомиелитом, и с гриппом — а уж вирусов гриппа было черт знает сколько. Читал, что делалось с этим гриппом еще лет двадцать назад? Эпидемия за эпидемией. Нет, лишь бы добраться. Посидим в карантине на Лунной станции, вылечат наших больных…
      — А ты оптимист! — сказал Владислав. — Почему ты думаешь, что не все заболеют?
      — Срок инкубации у этих глегов очень короткий, а мы с тобой пока ходим. Может, у нас иммунитет. Ты поведешь ракету, я с Виктором буду ухаживать за больными, ну и все прочее. Хотя Виктор, по-моему, тоже болен, но как-то держится. Возможно, у него более легкая форма.
      — Виктор болен? — протянул Владислав, нахмурившись. — Давно?
      — Я еще вчера заметил. Сегодня он потерял сознание. Правда, может быть, это другое, не глеги.
      — Что же еще? Виктор здоров как бык да и молод совсем. — Владислав помолчал. — Однако долго совещаются… Нет, ничего, мы доберемся. Надо добраться. Только вот сюда мы не скоро вернемся. Через десять лет, не раньше. Мы или другие, все равно. Сколько они уже сидят под землей?
      — Выясним. Ну, записку они написали короткую, зато деловую. “Через два синеми…” Ну, это их мера времени. Синеми — это минут сорок — сорок пять примерно, значит, часа через полтора… “Возьмите книгу там же, где письма”. Это в боковом проходе, да? “В книге все будет сказано”. Что ж, прекрасно! — Он дважды махнул рукой справа налево: существа за перегородкой переглянулись и широко открыли рты. — Это они так смеются, уверяю тебя. Или улыбаются. Ну, давай пока спросим их о чем-нибудь. Сейчас! — он достал чистый листок. — “Сколько времени вы живете внизу?” — Ты главное спроси, — хмуро напомнил Владислав. — Что случается с больными? Они умирают, сходят с ума или как? И как передается болезнь?
      — Да, ты прав! — Казимир поежился. — Страшно спрашивать… Ну вот, я написал.
      Владислав почувствовал, что ему тоже страшно.
      Они напряженно ждали, глядя, как высокий старик чертит знаки на пластинке тонким белым стержнем.
      “Стержень белый, а знаки темно-красные, — мимоходом подумал Владислав. — Скорей бы дописывал…” Пластинка плотно прильнула к перегородке. Казимир начал переводить.
      — Под землей они недавно… по нашему счету это примерно лет семь. У них год короче. Насчет болезни я не все понимаю. Почему-то говорят, что они точно не знают. “Раньше умирали только слабые и старые. Сейчас, может быть, иначе, мы не знаем. Все равно это хуже смерти. Вы все прочтете в книге. Я вложу в нее письмо”. Видишь, старик уже сидит и пишет. Вот еще фраза. “Глеги входят вместе с дыханием”. Значит, капельная инфекция.
      — Спроси, много ли их там, под землей, защищены ли они там от глегов и вообще, как им живется. И кто они сами, члены правительства или как?
      На этот раз ответ писала женщина, старик только прочел записку и опять начал писать письмо.
      — Говорят, что их очень много, что им тесно, они все время роют новые ходы, строят подземные города. Глеги сюда не проникают, но многие переболели, еще когда жили наверху. Книгу принесет тот, кто переболел, чтобы мы посмотрели, к чему приводит эта болезнь. Всем очень плохо под землей, портится зрение, многие болеют и умирают от скудной пищи и недостатка воздуха. Они с нами говорят тайком от правительства, они — ученые. Эти три сплетенные кольца у них на груди — символ знания, я читал об этом… Если очистить планету от глегов, все выйдут наружу и будут жить нормально, а если правительство будет против, люди восстанут и свергнут его. Опять спрашивает, можем ли мы помочь л когда рассчитываем вернуться, Ну, что ответить?
      — Напиши всю правду. Что мы больны. Что надеемся добраться до Земли. Что там найдут средства против глегов. И что вернемся не скоро, но обязательно. Еще спроси — бывает ли иммунитет против глегов.
      — Не знаю, как у них это называется. Ладно, как-нибудь напишу. — Казимир начал чертить знаки, заглядывая в словарь.
      Владислав прислонился к стене, глядя в мерцающую белую даль подземного перехода. “Хотел бы я знать, чем все это кончится… Подумать только, что если б Карел не наткнулся на этого зверька!.. Вот так бросить все, уйти под землю из страха перед этими проклятыми глегами… Откуда они все-таки взялись — загадочная история… Ну, ничего, скоро узнаем”. Он опять посмотрел на подземных жителей, и эти глазастые семипалые существа теперь показались ему более привлекательными. “В конце концов к ним можно привыкнуть. К черной коже и курчавым шерстистым волосам тоже поначалу надо привыкать, а я к Луису Мбонге так привык, что он мне родней брата казался… Читают записку. Женщина закинула голову и скрестила руки на груди. Отчаяние? Горе? Почему я так думаю? Ах да, порывистый жест… и потом содержание записки вряд ли может их обрадовать. У других тоже лица изменились. Ага, пишут… что же они напишут?”
      — “Ваша болезнь — тяжелое горе для нас, — переводил Казимир. — Как это случилось? Разве скафандры не защищают? Будем надеяться и верить вместе с вами. Будем ждать. Есть те, против которых глеги бессильны. Но таких очень мало. Желаем вам счастья!” Астронавты переглянулись.
      — Ну что ж, — помолчав, сказал Владислав. — Будем верить и надеяться, ничего другого не остается. Скорей бы они книгу доставляли. Если Виктору стало совсем плохо…
      — Ох, дьявол! — пробормотал Казимир. — Действительно… А без книги…
      — Нет уж, придется ждать… Расскажи им про зверька, может, им это полезно знать.
      Прочитав записку Казимира, женщина повторила жест отчаяния. Послышался оживленный щебет.
      Потом к перегородке приложили записку: “Это был сунними. Он испугался. Вы прочтете о сунними в книге”.
      — Сунними так сунними, — сказал Владислав. — Кто ж его знал, что он от испуга может порвать скафандр. Эх, Карел, Карел… Кстати, у них, по-видимому, есть скафандры, если даже слово такое в язык вошло. Спроси, как у них с полетами в космос. Они, может, летали, или у них кто побывал в гостях?
      В ответном послании было сказано, что скафандры у них есть и более легкие защитные одежды тоже, но все они в руках правителей, к ним нет доступа. Никто с других планет тут не бывал, разве что за последние годы, когда они уже сидели под землей. А сами они готовились летать, но все эти приготовления, конечно, прекратились, как только появились глеги.
      — Появились! — сказал Казимир. — Раньше их, значит, не было. Откуда же?
      — Ну, вот пришел кто-то новый, там, за стеной. А вот и книга. Большая! Ну и работа тебе предстоит, Казимир!
      — Не так мне, как “Лингу”. Он-то справится, будь уверен!
      К перегородке вплотную подвели того, кто пришел с книгой. Он по виду ничем не отличался от других, кроме одежды, более короткой, красно-черной. На левой стороне груди у него была прикреплена большая светлая пластинка, вроде бляхи с какими-то знаками.
      — Это, кажется, означает, что он из низших слоев общества, — пояснил Казимир. — Им цепляют бляхи с обозначением профессии и места работы.
      — Миленький обычай, а? — сказал Владислав. — Смахивает на фашизм.
      — Да, тут жизнь, верно, и без глегов была невеселая… Ну, он на вид совсем здоровый, только вялый какой-то. Смотри-ка, что это они с ним делают?
      Существо в черно-красной одежде начало раскачиваться, потом приседать механически, как кукла, слегка приоткрыв рот. Астронавты видели, что он повинуется командам женщины. Старик сидел и писал письмо, не обращая внимания на все происходящее.
      Красно-черное существо то застывало, вытянувшись, то проделывало разные движения, повинуясь команде. Владислав почувствовал, что у него мурашки бегут по спине.
      — Вот это что… — прошептал он. — Хуже смерти, да… Он стал марионеткой.
      Красно-черное существо раскрыло рот и застыло, вскинув руки. Потом по команде медленно склонилось вперед, упираясь пальцами в пол, и опять застыло.
      “Что он чувствует? Что он думает? Или у него совсем нет рассудка?” — думал Владислав. Он посмотрел на Казимира, тот был бледен, синие глаза его расширились и лихорадочно блестели.
      — Напиши им, что мы спешим, — сказал Владислав. — Хватит с нас этого спектакля. И скажи, что мы вряд ли придем еще раз. Насчет книги спроси: можно ли ее взять с собой на Землю?
      Прочитав записку, за перегородкой начали оживленно махать руками справа налево. Красно-черное существо тоже махнуло рукой. Потом в книгу вложили письмо и опять вручили ее красно-черному.
      Вскоре он появился из бокового хода и протянул астронавтам книгу. Владислав взял ее — она действительно оказалась увесистой. Астронавты со страхом и сожалением глядели на посланца из-за стены. Просторная хламида до колен, с короткими рукавами, расцвеченная широкими спиральными красными и черными полосами, открывала тонкую темную шею с какими-то странными поперечными линиями, похожими на рубцы. Голова была обнажена, и Владислав с удивлением смотрел на красноватую блестящую шерсть, равномерно покрывающую череп, маленькие, острые, плотно прилегающие к голове уши и заднюю часть шеи.
      — Они, по-моему, как-то ближе к птицам и зверям, чем мы, — сказал он.
      — Мы к обезьянам тоже близки, грех жаловаться, — ответил Казимир. — Эх, нет тут ни Юнга, ни Виктора! Им было бы интересней и полезней, чем нам, поглядеть на этого молодца.
      Казимир взглядом спросил разрешения у тех, за перегородкой, и ему показалось, что они поняли.
      Тогда он подошел к красно-черному посланцу, осторожно осмотрел и ощупал его. По строению красно-черный очень напоминал человека, только был более тонок, хрупок, с менее развитыми мускулами, с более узкой грудной клеткой.
      — Знаешь, он весь какой-то сглаженный. Все плавно, ровно, нет наших суставов, грудная клетка не выступает, талия незаметна. Вот посмотри, какие руки и ноги — ровные, всюду одинаковые, как трубки. Даже не видно, где они сгибаются. — Он согнул руку красно-черного, тот пассивно повиновался… — Ага, видишь — там же, где у нас примерно. А не видно. Нет, хорошо, что они не видят нас без скафандров: мы бы им показались чудищами.
      — А ну их! — сказал, усмехаясь, Владислав. — Красавчики, нечего сказать. Вся кожа сморщенная, как у стариков. И эта шерсть… бр-р!
      — Не говори глупостей! — возмутился Казимир. — Что за узость кругозора! Кожа у них нежная, приятная. А шерсть шелковистая, как у кошки. Да ты погладь, чудак!
      Владислав осторожно погладил красно-черного по шее и сразу отдернул руку.
      — Смотри, они смеются! — с досадой сказал он: за перегородкой действительно все открыли рты. — Кончай это дело, надо спешить.
      — Да, верно, — огорченно согласился Казимир. — Но, понимаешь, я в первый раз…
      — Я тоже в первый раз. Нигде ничего подобного не видел. Пошли прощаться.
      Казимир написал: “Мы уходим. Прощайте. Сделаем все, чтоб поскорее вернуться и помочь вам”.
      За перегородкой все подняли руки над головой, потом медленно сложили их ладонями наружу.
      — Это прощание, — сказал Казимир, повторяя этот жест.
      Владислав тоже поднял руки над головой и сложил их.
      — Постой, а этот? — спросил он, указывая на красно-черного: тот неподвижно стоял рядом. Казимир написал: “Почему он не уходит?”.
      За перегородкой посовещались. Потом старик написал: “Он должен пройти через другой ход — там убьют глегов. Но вы можете взять его с собой. Он вам поможет”.
      — С собой?! — поразился Владислав.
      — А знаешь, это идея, — сказал Казимир. — Глеги ему не страшны. Он совершенно послушен, ничего не боится, ничему не удивляется.
      — Ну, почем ты знаешь? Может, это только кажется так. Он же человек, ну, или вроде человека.
      — Нет, мы не должны отказываться! — уже уверенно заявил Казимир. — Кто знает, что с нами станется. Может, все заболеем.
      — А он тогда что?
      — Да, тогда… А если не все — тогда он поможет. Если даже ты один останешься.
      — Пожалуй, — задумчиво пробормотал Владислав. — Они ждут помощи… Скажи, что мы согласны, хотя я плохо представляю, что с ним делать. Спроси, умеет ли он читать и писать и что он вообще знает.
      Оказалось, что читать и писать он умеет, что его можно обучить всякой несложной работе, он запоминает и повинуется. Зовут его Инни. Надо приказывать ему есть, пить, работать, спать. А то он сам не знает, когда что надо делать, и может умереть с голоду.
      — А чем его, кстати, кормить? — спросил потрясенный Владислав.
      — Боюсь, что это придется выяснять на практике, — вздохнул Казимир. — Да, дело нелегкое, но рискнуть стоит. К тому же его на Земле, может, и вылечат.
      — Тогда он, пожалуй, умрет со страху, — усмехнулся Владислав. — Очнется в чужом мире… Ну, ладно, пошли!
      Они еще раз попрощались с подземными жителями. Старик крикнул что-то и резко взмахнул рукой: красно-черный ответил жестом согласия и пошел вслед за астронавтами.
      — Смотри-ка, он даже не оглянулся, — сказал Владислав. — Ему все равно. Ну и ну!
      Они опять кружили по светлым спиралям пустого города, и алые, розовые, багровые ветви стремительно шуршали и царапались о стекла, словно цеплялись за вездеход, молча моля о спасении.
      — Понимаешь, Владек, — сказал Казимир, у меня такое чувство, будто мы удираем и бросаем их тут в беде. Конечно, это глупо, но…
      — Конечно, глупо, — ответил Владислав. — Без всяких “но”. Это ведь, кажется, библиотека? Остановимся?
      Круглое золотистое здание, постепенно суживаясь, ступенями уходило ввысь: на самой верхней круглой площадке светились три сплетенных разноцветных кольца.
      — Вряд ли я что-нибудь подходящее найду вот так, сразу, — сказал Казимир. — В прошлый раз я просто наугад захватил несколько книг — выбирал, где побольше иллюстраций, вот и все.
      — Возьми с собой этого… Инни.
      — А что, неплохая идея! — Казимир несколько оживился: ему, очевидно, не хотелось идти в одиночку. — Инни!
      Инни послушно вылез из самохода и двинулся за Казимиром. Владислав смотрел, как сгибаются гдето посредине его ровные трубкообразные ноги, и ему все казалось, что Инни вот-вот подломится и упадет.
      Но Инни поднялся вслед за Казимиром по ступеням лестницы, окружавшей здание, и исчез за овальной вертящейся дверью.
      Владислав огляделся. Он впервые стоял один в этом чужом мире — они всегда ходили парами, для страховки. Было тихо, очень тихо и тепло. Небо стало совсем прозрачным, почти бесцветным, лишь по краям, у горизонта, сгущалась светлая зелень.