Док отодвинул журнал в сторону и уставился на свет лампы.
      Миллвилл почувствует это первым, ибо именно Миллвилл стал пробным камнем. А шесть месяцев спустя это узнает на себе весь мир.
      "Интересно, насколько далеко идет процесс отупения?" -гадал доктор, ибо это стало вопросом жизни и смерти.
      Станем ли мы лишь чуточку менее сообразительными?
      Или вернемся к пещерным временам?
      Или прямиком -- к обезьянам?
      Кто знает...
      И все, что он должен сделать -- это снять телефонную трубку.
      Он сидел, окаменев от мысли, что операцию "Келли" следует прервать, что спустя многие годы смертей, боли и страданий человек должен отвергнуть избавление от них.
      Но пришельцы-то! Пришельцы не могут позволить этому зайти чересчур далеко. Кто бы они ни были, доктор все-таки верил, что люди они достойные.
      "Может, мы просто столкнулись с недопониманием, не достигли духовного контакта, и тем не менее в наших побуждениях есть нечто общее -- сострадание к слепым и беспомощным.
      А если мы заблуждаемся, -- гадал док, -- что, если пришельцы предлагают ограничить самоуничожительную мощь человечества, пусть и ценой унижения его до презренной глупости... какой же ответ следует дать тогда? А может, замысел состоит в том, что перед вторжением человечество надо просто ослабить?"
      И внезапно док все понял.
      Он понял, что каковы бы ни были шансы на то, что он прав, сделать уже ничего нельзя.
      Док знал, что для вынесения верного суждения ему не хватает соответствующей квалификации, что он полон предубежденности, но ничего поделать с собой не может.
      Он слишком долго был врачом, чтобы помешать проведению операции "Келли".