20

Мы пробежали весь путь назад без оглядки. Я обернулся лишь однажды, когда мы уже дошли до края долины и готовы были нырнуть в теснину зажатого между отвесными скалами каньона, ведущего к воротам.

Сара пришла в себя и с криком неистово колотила меня руками и ногами по чему попало, но я крепко держал ее, прижимая одной рукой к плечу. В другой руке я тащил деревянный ящик, который взял со стола Найта.

Так же бегом мы выскочили из каньона. Роско и Пэйнт стояли на том же месте, где мы их оставили. На месте была и винтовка Сары, а рядом с ней лежали мои щит и меч.

Я сбросил Сару на землю, не особенно церемонясь. Признаться, ее тумаки мне уже порядком надоели, и, разумеется, в этот момент я был настроен по отношению к ней не особенно доброжелательно — так что с удовольствием избавился от столь неспокойной ноши.

Она шлепнулась на мягкое место и так и осталась сидеть с красным от ярости лицом и горящими от гнева глазами. Ее рот раскрывался, как у выброшенной на берег рыбы, но негодование настолько переполняло ее, что с губ слетало лишь одно слово: «Ты — ты

— ты…» Вероятно, впервые в ее благополучной и безбедной жизни Саре пришлось испытать такое унижение и столкнуться с такой грубостью по отношению к себе.

Я стоял, глядя на нее сверху вниз, стараясь восстановить дыхание после сумасшедшей гонки по долине и каньону. Я шумно втягивал в себя воздух, чувствуя неприятную дрожь в коленях. Моя спина и живот болели в местах, по которым Сара особенно безжалостно молотила, но это меня не беспокоило. Я думал только об одном — о том, что увидел, бросив последний взгляд на долину.

— Ты ударил меня! — наконец провизжала Сара.

Прокричав это, она замолчала, видимо, ожидая ответа. Но его не последовало. У меня не было ни слов, ни дыхания, чтобы как-то отреагировать. Интересно только, что она рассчитывала услышать. Наверное, она думала, что я стану оправдываться, и тогда она сможет обозвать меня не только хулиганом, но и лгуном.

— Ты ударил меня! — снова выкрикнула она.

— Черт тебя подери, кто бы спорил! — прокричал я в ответ. — Ты же ведь ни черта не видела. Ты бы стала сопротивляться, и мне ничего не оставалось, как ударить тебя.

Она поднялась на ноги и набросилась на меня с кулаками.

— Мы нашли Лоуренса Арлена Найта! — вопила Сара. — Мы нашли чудесное сказочное место! После всех наших мытарств мы наконец нашли то, что хотели, и вот…

И тут в разговор вмешался Свистун.

— Благородная леди, — сказал он, — во всем случившемся виноват только я. Уловил реальность органами чувств своего третьего я и настроил Майка увидеть это. Не хватило сил на двоих. Пришлось выбирать. Настроил только Майка…

Теперь наступила очередь расплачиваться Свистуну.

— Ах ты, паршивая тварь! — заорала Сара и ударила беднягу ногой. Удар пришелся по бочкообразному туловищу и перевернул Свистуна вверх тормашками. Он лежал на спине, беспомощно перебирая крошечными конечностями, которые работали, как поршни двигателя, и отчаянно пытался вернуться в нормальное положение.

Сара уже стояла на коленях подле него.

— Свистунчик, бедненький, — причитала она. — Прости меня, пожалуйста. Я очень огорчена, честное слово. Мне очень больно и стыдно, поверь мне.

Она поставила его на ноги и, повернув лицо ко мне, сказала:

— Майк! Боже мой, Майк! Что же с нами такое происходит?

— Наваждение, — произнес я. — Думаю, что это единственно верное определение случившегося с нами. Мы стали жертвами наваждения.

— Добрейшая леди, — прогудел Свистун, — не испытываю ни малейшей обиды, вполне понимаю, что рефлекс вашей ноги был закономерным.

— Встань, — задолдонил Роско, — дрянь, рвань, пьянь…

— Заткнись, — грубо оборвал его Пэйнт. — Ты нас всех сведешь с ума своей белибердой.

— Все, что мы видели, было лишь иллюзией, — сказал я Саре. — Не было никаких мраморных дворцов — одни лишь грязные лачуги. И речка, вовсе не была так чиста и стремительна, как нам казалось, — это была замусоренная застойная лужа. И потом еще этот ужасный запах: от этой грязной помойной канавы так несло, что у меня перехватило дыхание. А этот Лоуренс Арлен Найт, если это действительно был он, оказался ходячим трупом, неизвестно с помощью какой черной магии удерживаемый в этой жизни.

— Здесь нам места нет, — прогундосил Свистун.

— Мы оказались нарушителями границы, вторглись в запретную зону, — сказал я. — Теперь для нас закрыта дорога в космос, так как никто не должен узнать о существовании этой планеты. Мы оказались в западне, гигантской мышеловке. Когда мы приблизились к планете, нас заманили сигналом приводного маяка. Мы увязались в погоню за легендой и оказались ее пленниками, угодив еще в одну ловушку — мышеловку в мышеловке.

— Но ведь Лоуренс Арлен Найт тем и занимался, что искал мифы в галактике.

— И тем же занялись мы, — заметил я. — То же делали люди, чьи кости мы видели рассыпанными по ущелью. Некоторые хищные насекомые используют определенные запахи и ароматы для приманки добычи. И эти запахи способны распространяться очень далеко. Случается, что их заносит ветром на невероятно большие расстояния в самые укромные уголки. В нашем случае запахами и ароматами послужили легенды и мифы.

— Но ведь этот человек в долине, — возмутилась Сара, — был так счастлив и доволен, полон жизни и творческих планов. Каждый его день проходил полноценно, в плодотворном труде. Будь это Найт или кто— либо другой, но он достиг того, к чему стремился.

— Как ты думаешь, что проще, — спросил я, — задержать живое существо там, где ты хочешь, или сделать его счастливым там, куда оно попадет?

— Ты уверен в этом? — спросила Сара. — Ты действительно убежден, что видел именно то, о чем рассказал мне? Может быть, Свистун обвел тебя вокруг пальца.

— Вовсе и не думал никого дурить, — с обидой прогудел Свистун. — Помог Майку увидеть все как есть.

— Но, в конце концов, не все ли равно! — воскликнула она. — Ведь он счастлив. У него есть цель. Если жизнь наполнена смыслом и никакое время не может лишить ее этого смысла, так как нет самого времени…

— Этим ты хочешь сказать, что мы должны остаться?

Она кивнула.

— Он сказал, что там найдется место и для нас. Что там всегда найдется место. Мы могли бы поселиться в долине. Мы могли бы…

— Сара, — оборвал я ее, — неужели ты действительно этого хочешь? Поселиться в стране воображаемого, поддельного счастья и никогда не возвратиться на Землю?

Она было нашлась, что ответить, но потом вдруг заколебалась.

— Черт возьми, ведь ты понимаешь, что все это чепуха! — сказал я. — На Земле ты имела прекрасный дом с самыми экзотическими охотничьими трофеями — целую коллекцию шкур и чучел. Славу великой амазонки галактики. Покорительницы самых зловещих чудовищ. На Земле ты была знаменита, вокруг тебя существовал романтический ореол. Но постепенно он стал исчезать. Людям наскучили твои подвиги, их больше не интересовали твои приключения. И тогда, чтобы восстановить пошатнувшийся авторитет, ты решила сыграть в иную игру…

Она стремительно подошла ко мне, и ее рука, изящно изогнувшись, резко хлестнула меня по щеке.

Я улыбнулся.

— Ну вот, теперь мы квиты, — сказал я.

21

Мы повернули назад и пошли по той же тропе, которая привела нас в долину, по огромному, отливающему голубизной нагорью, ограниченному стеной вздымающихся, но теперь уже за нашими спинами, гор.

Я предполагал, что Сара будет противиться возвращению, и не был уверен, что она поверила моему рассказу. Да и почему она должна была поверить? Единственной гарантией его правдивости было мое честное слово, и оставалось только гадать, на сколько она ему доверяет. Ведь она не видела того, что открылось мне. И для нее долина продолжала оставаться изумительным райским уголком, наполненным музыкой сбегающего с гор бурного потока и залитым морем ослепительно яркого солнечного света. Волны этого моря омывали мрамор античных дворцов, венчающих вершины живописных утесов. Тем более, и был уверен, что, если она решится возвратиться в долину, все это предстанет перед ее глазами в прежнем волшебном обличьи. Ведь она все еще находилась во власти тех же чар.

У нас не было четкого плана. Наш поход не имел конкретной цели. Разумеется, задача достигнуть пустыни, которую мы пересекли на пути сюда, не могла считаться целью. Нас не привлекала и перспектива снова очутиться в белом городе. Не знаю, что думали об этом Свистун и Сара, но для себя я решил, что необходимо уйти на достаточное расстояние от входа в долину и держаться на приличной дистанции от этой каменной арки.

Я не замечал ни голубизны нагорья, ни мшистых холмов, ни зарослей, источающих сладковатый аромат кустарников, ни мелодичного перезвона прохладных ручейков, и даже гигантские башни уходящих за облака деревьев ускользали от моего взора.

Если бы кому-то пришло в голову докопаться до причин, почему эта планета непременно должна была быть недоступной или превратиться в таковую, то, по моим наблюдениям, ему нужно было начинать поиск истины с этих громадных деревьев. Так как совершенно очевидно, что огромный сад был делом рук чужой, пришлой цивилизации. Деревья, выросшие в естественных условиях, не будут располагаться сами по себе в шахматном порядке. Со временем к их присутствию можно было привыкнуть, но эта привычка, в чем я был абсолютно уверен, приходила в результате того, что разум, устав от бесплодных размышлений, оставлял их в покое, переставая задумываться об их происхождении. Чтобы не сойти с ума, человек должен был отказаться от опасного искушения разгадать эту головоломку.

В эту ночь, сидя вокруг костра, мы попытались определить наши перспективы.

Похоже, у нас не было надежды пробраться на корабль, запечатанный на космодроме в центре города. По крайней мере, две дюжины других кораблей находились в аналогичном положении, и за те годы, которые они стояли на космодроме, прилетевшие на них существа, несомненно, прилагали все усилия, чтобы проникнуть в них, но было ясно, что никому из них это не удалось.

И потом, что же случилось с другими людьми, другими разумными существами, прилетевшими в этих кораблях? Мы уже знали, что произошло с людьми, чьи скелеты мы обнаружили в ущелье. Также можно было предположить, что кентавры являются деградировавшими потомками некогда высокоцивилизованных пришельцев с другой планеты, прибывших сюда столетия назад. Эта планета была достаточно велика, ее полезная, пригодная для проживания площадь значительно превышала земную, и кругом было достаточно места для расселения целых орд заблудившихся путешественников. Некоторые из них могли поселиться в городе, хотя это казалось нам довольно сомнительным из— за убийственной вибрации, потрясавшей город при каждом приземлении очередного космического корабля. Нельзя было исключить и другую гипотезу, согласно которой все прибывшие на планету экспедиции состояли только из существ мужского пола, что лишало пришельцев возможности оставить потомство. Отрезанные от своих цивилизаций, они были обречены на элементарное вымирание.

— Есть еще один вариант, — заметила Сара. — Некоторые из них могли поселиться в долине. Ведь Найту же удалось в ней поселиться. То же самое, возможно, сделали и другие, причем многие из них.

Я кивнул, соглашаясь с ней. Это была последняя ловушка. Если пришелец не погибал по пути к долине, он становился ее пленником. Однажды очутившись в ней, он уже не мог из нее выбраться. Это была идеальная западня, которую никто не хотел покидать по собственной воле. Хотя, совсем не обязательно, что все дошедшие до нее существа стремились попасть в нее по той же причине, что и Лоуренс Арлен Найт, и искали то же, что он или мы.

— Ты действительно убежден, — спросила Сара, — что видел все, о чем рассказывал мне?

— Честное слово, я уже не знаю, как мне заставить тебя поверить, — ответил я. — Неужели ты полагаешь, я все это придумал? Придумал специально, чтобы испортить тебе жизнь? Или ты считаешь, что я не способен чувствовать себя счастливым? Конечно, такой отпетый скептик и дегенерат, как я, чересчур толстокож, чтобы испытывать истинную радость, на которую способна ты, но после такого изнурительного пути и меня должно было пронять…

— Да, конечно, — перебила меня Сара, — у тебя не было причин врать мне. Но почему все это видел ты один? Почему не я? Ведь я ничего такого не наблюдала.

— Свистун тебе уже все объяснил, — вскипел я. — Он мог заставить прозреть только одного из нас. И он открыл глаза только мне.

— Одна из частей моего существа принадлежит Майку, — сказал Свистун. — Одалживали друг другу свои жизни. Есть незримая связь между нами. Его разум всегда со мной. Мы — почти что одно целое.

— Одно, — торжественно забубнил Роско, — давно, равно, темно…

— Прекрати квакать, — отозвался Пэйнт. — Что за бессмыслица?

— Мысль с лица, — невозмутимо ответил Роско.

— Самый умный из нас, — прогудел Свистун, — пытается нас чему-то научить.

— У него просто переплелись все извилины в мозгу, — сказал я, — вот и вся разгадка. Эти кентавры…

— Нет, Майк, — возразил Свистун, — он пытается найти с нами взаимопонимание.

Я повернулся и пристально посмотрел на Роско. Он стоял гордо и прямо, пламя костра замысловато отражалось от зеркальных граней его металлического корпуса. Я припомнил, что еще в пустыне, когда мы упорно пытались от него чего-нибудь добиться и задавали бесчисленные вопросы, он указал нам, что нужно двигаться на север. Неужели он действительно что-то соображал? Найди он способ сформулировать свою мысль… Было ли у него что-то в голове, чтобы поделиться с нами?

— Ты не можешь помочь, — обратился я к Свистуну, — заглянуть вовнутрь и узнать, что он хочет сказать?

— Это выше моих сил, — вздохнул Свистун.

— Неужели до тебя не доходит, — раздраженно сказала мне Сара, — что все наши попытки найти выход из этого тупика обречены на неудачу? Мы не можем возвратиться на Землю или улететь куда-либо еще. Мы останемся на этой планете навсегда.

— Есть одно средство, к которому мы можем прибегнуть, — заявил я.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — сказала Сара. — Я тоже об этом думала. Другие миры. Вроде мира сплошных песчаных дюн и барханов. И ты думаешь, таких миров сотни…

— И не исключено, что один из этих сотен подойдет и нам.

Она покачала головой.

— Ты недооцениваешь людей, построивших город и посадивших деревья. Они знали, что делали. Каждый из этих миров будет таким же изолированным, как и этот. Все они были задуманы с определенной целью…

— Тебе никогда не приходило в голову, что один из них является родиной тех, что построили город?

— Нет, не приходило, — сказала она. — Но разве это что-нибудь меняет? Они раздавят тебя, как букашку.

— Тогда что же нам делать?

— Я могу возвратиться в долину, — сказала Сара. — Ведь я не видела того, что открылось тебе. Могу и не увидеть.

— Ну, ты молодец, — воскликнул я. — И там ты будешь жить так, как мечтала.

— А, собственно, какая разница? — заметила Сара. — Я еще не знаю, что за жизнь ждет меня там. Может быть, вполне, реальная. Почему она должна в корне отличаться от того существования, которое мы влачим здесь? Откуда нам знать, лучше там или хуже? Чем ты можешь доказать реальность происходящего?

Конечно, на ее каверзный вопрос был такой же каверзный ответ. Еще никем не был придуман способ, чтобы доказать реальность самой реальности. Лоуренс Арлен Найт добровольно принял вымышленную жизнь, смирился с нереальностью долины, жил в мире иллюзий, конструируя в своем воображении идеальную жизнь и приближая ее к реальности в меру своих сил и способностей. Но Найту было легко пойти на это, так же, вероятно, как и другим обитателям долины, близким ему по складу ума, поскольку им было решительно все равно, в реальном или вымышленном мире они живут, на это им было наплевать.

Я размышлял, какие, наверное, фантастические побуждения приписал нам Найт, чтобы объяснить себе причины нашего стремительного бегства. Естественно, он старался придать нашему поступку такой смысл, который ни на йоту не возмутит его спокойствия, не внесет ни малейшего диссонанса в гармонию его вымышленной жизни.

— Ну, ладно, Бог с тобой, — промолвил я, смирившись с бесполезностью своих доводов. — Но я не смогу вернуться.

Мы сидели молча у костра, высказав все, что думали, исчерпав все контраргументы. Ее нельзя было переспорить. Она не могла разобраться даже в собственных мыслях. Оставалось надеяться, что утром ее здравый смысл возьмет верх и мы найдем общий язык. Мы пойдем своим путем, но куда он нас приведет?

— Майк, — наконец произнесла она.

— Да, что такое?

— Если бы мы остались на Земле, наверное, у нас все вышло бы хорошо. Мы очень подходим друг другу. Мы смогли бы поладить.

Я жестко посмотрел на нее. На ее лице играли блики огня, и его выражение показалось мне неожиданно мягким.

— Забудь о том, что ты сказала, — зло отрубил я. — Я установил для себя правило никогда не заводить шашни с нанимателем.

Я ожидал, что она вскипит, но этого не произошло. Она проглотила мои слова, не моргнув глазом.

— Ты же ведь понимаешь, что я имела в виду совсем другое, — сказала она. — Ты знаешь, о чем я говорила. Все испортила эта проклятая экспедиция. Мы слишком много узнали друг о друге, слишком много, чтобы не возненавидеть. Ты уж прости меня, Майк.

— А ты меня, — ответил я.

Утром она ушла.

22

Я накинулся на Свистуна.

— Ты же ведь не спал. Ты видел, как она уходила. Ты мог разбудить меня!

— Зачем? — спросил он. — Какой в этом смысл? Все равно не смог бы ее остановить.

— Я бы выколотил дурь из ее упрямой головы, — негодовал я.

— Все равно это бы ее не остановило, — настаивал Свистун. — Шла за своей судьбой. Ничья судьба не может стать судьбой другого. Не потерпит никакого насильственного вмешательства. У Джорджа — своя судьба. У Тэкка — своя. У Сары тоже своя судьба. Моя судьба принадлежит только мне.

— К черту судьбу! — заорал я. — Посмотри, до чего она их всех довела. Джордж и Тэкк испарились, а теперь Сара. Я должен пойти и вытащить ее оттуда…

— Не надо вытаскивать, — протрубил Свистун, распухая от негодования. — Нельзя этого делать. Пошевели мозгами! Не лезь не в свое дело.

— Но она же чихать хотела на нас!

— Ничего подобного, — упрямо гудел Свистун. — Сказала мне, куда собирается идти. Взяла с собой Пэйнта, чтобы доехать до места, а потом отошлет его обратно. Оставила винтовку и боеприпасы. Сказала, что они могут нам пригодиться. Потом объяснила, что у нее не хватит духу проститься с тобой. Плакала, когда уходила.

— Она просто дезертировала, — отрезал я.

— И Джордж сбежал, и Тэкк?

— Тэкк и Джордж не в счет.

— Мой друг, — сказал Свистун, — мой друг, честное слово, я тебе очень сочувствую.

— Оставь эти слюнявые сантименты при себе, — прорычал я. — Не то я пошлю тебя к чертовой матери.

— А это очень плохо? — спросил он.

— Да, очень.

— Ничего, потерплю, — ответил он.

— Что ты будешь терпеть? — кричал я. — Терпеть, пока возвратится Сара? Да тебе на это наплевать. Все, хватит, я иду за ней…

— Дело не в Саре, дело во мне. Надеялся, что могу подождать, но уже слишком поздно и ждать больше нельзя.

— Свистун, перестань нести околесицу. О чем ты говоришь?

— Должен уйти от тебя сейчас, — объяснил Свистун. — Больше не могу оставаться. Слишком долго был в своей второй сущности и должен переходить в третью.

— Послушай, — сказал я, — ты ведь без устали говоришь о своих многочисленных сущностях еще со времени нашей первой встречи.

— Должен пройти три фазы, — торжественно заявил Свистун, — сначала первую, потом вторую, а затем третью.

— Постой-ка, вот оно что, — догадался я, — ты трансформируешься, как бабочка. От гусеницы к кокону, а затем уже превращаешься в бабочку…

— Ничего не знаю ни о каких бабочках.

— Но за свою жизнь ты ведь успеваешь побывать в трех состояниях?

— Вторая стадия должна была продолжаться несколько дольше, — с грустью промолвил Свистун, — если бы мне не пришлось на время перейти в свою третью сущность, чтобы ты смог разглядеть, что же в действительности представляет собой этот ваш Лоуренс Найт.

— Свистун, — сказал я, — мне очень жаль.

— Не стоит огорчаться, — ответил Свистун. — Третья сущность — это прекрасно. Она желанна. Великое счастье предвкушать ее наступление.

— Ну ладно, черт с тобой, — сказал я, — если так надо, то переходи в свое третье состояние. Я не обижаюсь.

— Мое третье я — за пределами этого мира, — прогудел Свистун. — Это не здесь. Это — вовне. Не знаю, как объяснить. Очень грустно, Майк. Жалко себя, жалко тебя. Очень жаль, что мы расстаемся. Ты дал мне свою жизнь, а я дал тебе свою жизнь. Мы прошли вместе по трудному пути. Нам не нужно было слов, чтобы разговаривать. Охотно бы разделил свою третью жизнь с тобой, но это невозможно.

Я сделал шаг вперед и встал на колени. Мои руки потянулись к нему, а его короткие щупальца обвили их и сомкнулись в крепком пожатии. И в этот момент, когда мои руки и его конечности сомкнулись, я знал, что рядом друг. На какое-то время я словно погрузился в бездну его существа, а в моем сознании замелькали мириады его мыслей, воспоминаний, надежд, зазвенели мелодии его мечтаний, открылись тайны его души, цель его жизни (хотя я не уверен, что действительно ее уловил), передо мной раскрылась невероятная, потрясающая и почти не поддающаяся постижению структура общества, в котором он жил; проявилась затейливая радужная гамма фантастических нравов этого общества. В мой разум ворвался стремительный поток, наводнивший его бурлящим морем информации и чувств — яростью, счастьем и восторгом.

Все это длилось лишь один миг, и вдруг все пропало — и крепкое рукопожатие, и сам Свистун, Только я продолжал стоять на коленях с протянутыми вперед руками. Голову болезненно сжимало леденящим обручем, и я почувствовал, как по лбу скатилась капля холодного пота; никогда, сколько я себя помню, не был я так близок к небытию — но все же остался по эту черту жизни и сохранил человеческий облик. Я чувствовал свое существование каждой клеточкой тела, гораздо острее и глубже, чем когда-либо раньше, я впервые отчетливо осознавал свою неповторимую человеческую сущность. Но теперь я почему-то не мог вспомнить, где я был и что я видел, так как за короткий миг этого духовного сеанса связи я успел побывать в неисчислимом количестве мест. Мне не удавалось воскресить в памяти хоть одно из них — я не успевал осмыслить того, что стало доступным моим органам чувств. В этот миг я как будто воспарил над неизведанным миром, а мой разум выполнял роль наблюдателя, мгновенно впитывая в себя новые, доселе недоступные впечатления, которые не мог сразу переварить.

Я не знаю, как долго длился этот сеанс, может быть, какую-то долю секунды, хотя мне показалось, что гораздо дольше, — а затем неожиданно, словно ощутив резкий удар, который испытывает парашютист во время раскрытия парашюта после затяжного прыжка, — я вдруг очнулся и пришел в себя: перед моими глазами вновь была небесная голубизна и фигура сумасшедшего робота, застывшего по стойке «смирно» возле потухшего костра.

Я с трудом встал на ноги и огляделся, пытаясь восстановить в памяти картины и явления, только что заполнявшие мое сознание, но тщетно: все открывшееся мне, вплоть до самой ничтожной детали, было начисто стерто возвратной волной реального мира, вытеснено моим человеческим я. Так приливная волна вмиг слизывает замысловатый рисунок на песке. Но я понимал, что открывшееся мне не ушло, я ощущал его присутствие под плотным покровом вернувшегося ко мне человеческого сознания.

Оглушенный, я стоял, размышляя, была ли эта потеря памяти защитной реакцией организма, блокировавшего переданную Свистуном информацию, чтобы предохранить меня от умопомешательства. И еще я гадал о том, какие тайны канули в глубины моего подсознания, — видит Бог, я был уверен, что в них нет ничего опасного и ничего, что мне запрещалось знать.

Я склонился над костром, присев на корточки. Разворошив золу палкой, я наконец добрался до тлеющих в глубине углей. Аккуратно положив на них сухие щепки, я дождался, когда над костром снова, вздрагивая на ветру, заструилась бледная лента дыма, и на дровах заплясал веселый язычок пламени.

Сжавшись в комок, я молча сидел, глядел на огонь и подбрасывал в костер щепки — медленно возвращал его к жизни. В моих силах вернуть жизнь костру, подумал я, но в остальном я бессилен. Прошедшая ночь унесла с собой всех, кроме меня и неуклюжего робота. Все пришло к логическому концу. Из пяти разумных существ — четырех людей и одного инопланетянина остался один, им оказался я. Я уже был близок к тому, чтобы распустить нюни и пожалеть себя, но быстро преодолел минутную слабость. Черт побери, ведь бывал же я и до этого в переделках. И в одиночестве мне не впервые оставаться, если уж по правде сказать, то почти всегда я и был один. Так что в этом для меня нет ничего нового. Джордж и Тэкк сгинули, и я о них не плакал, они просто не заслуживали ни единой слезы. Свистун ушел, вот уж действительно о ком стоит пожалеть, хотя в этой истории скорее пожалеть следует меня, так как он трансформировался, приняв более совершенную форму, перешел на новый высший уровень развития. Единственная родственная душа, человек, по-настоящему дорогой мне — Сара, ну что ж, она, как и Свистун, ушла в свой мир, о котором всегда мечтала.

Особенно убивала меня догадка, что Джордж и Тэкк тоже где-то нашли то, чего искали, свой идеал. Для всех нашлось место для всех, кроме меня.

Но что же все-таки будет с Сарой, спрашивал я себя. Конечно, можно пойти в долину и выгнать ее оттуда пинками. Или можно переждать, пока она одумается, обретет чувство реальности и вернется сама (что, по моему убеждению, было совершенно невозможно, так как добровольно она никогда не вернется). Или можно, не мудрствуя лукаво, послать все к черту и пойти назад, взяв курс на город.

Споря сам с собой, я пытался убедить себя, что, избрав последний вариант, я поступлю правильно и не буду впоследствии испытывать угрызений совести. Конечно, я мог плюнуть и снять с себя всякую ответственность. Ведь я выполнил все условия контракта. И, что говорить, результат получился гораздо более впечатляющим, чем я мог представить, и превосходил мои самые оптимистические прогнозы. В конечном итоге, вся наша авантюра обернулась даже не погоней за мифической жар-птицей: Лоуренс Арлен Найт оказался реальным живым человеком, а не призраком; реальным оказался и изображенный в его романах галактический рай. Все оказались правы — неправ был только я один. Я ошибался и, вероятно, поэтому мне и приходится теперь сидеть у разбитого корыта, в одиночестве, не зная, куда податься и чего искать.

Послышалось звяканье металла и, подняв голову, я с удивлением обнаружил, что Роско пристраивается поближе ко мне, словно желая разделить мое одиночество и составить мне компанию, заменив ушедших товарищей.

Устроившись поудобнее рядом с костром, Роско вытянул руку и тщательно выровнял ладонью на земле небольшую площадку. Посреди площадки оказался небольшой пучок оплавленной жаром костра травы. Роско аккуратно выщипал его пальцами, а затем снова выровнял поверхность, представлявшую собой смесь пыли и пепла.

Я завороженно наблюдал за ним, гадая, какой фортель он на этот раз выкинет. Задавать вопросы было бессмысленно: разравнивая землю, Роско продолжал нашептывать себе под нос несвязную тарабарщину.

Указательным пальцем он осторожно прочертил в пыли угловатую линию, а затем добавил к ней несколько непонятных значков. Возможно, он рисовал и не такую уж чепуху, но разобраться в ней было трудно. Приглядевшись, я стал догадываться, что он пишет какую-то математическую или химическую формулу ее смысл казался совершенно неуловимым, но часть символов мне была знакома по статьям из научных журналов, которые я иногда просматривал на досуге.

Наконец я не вытерпел и заорал на него:

— Черт возьми, что это значит?

— Это, — отозвался он, — лето, где-то, вето, нетто, спето.

И вдруг он заговорил уже не в рифму. Но все равно, как мне показалось, без малейшего проблеска связной мысли.

— Функция валентных волновых связей идентична функциям, производимым ассиметричными пространственными волнами; функции симметричных временных волн — функциям временных промежутков равно ассиметричных и симметричных волновых функций…

— Да помолчи хоть минутку, будь ты неладен, — рявкнул я на него. — Что, черт возьми, происходит, то ты квакаешь, как лягушка, то вдруг читаешь лекции, как проф…

— Проф, — сияя от счастья, радостно задолдонил Роско, — кров, плов, клев…