Незнакомец так лукаво, со страстным предвкушением сюрприза поглядел на меня, что я просто не мог не спросить:
      - Что же?
      - Только тс-с-с... никому!-он приложил палец к губам.- Я к этому недавно пришел, еще ни с кем не делился, даже с теми троими в стационаре. Но вы мне симпатичны, я вам открою, как родному: это биения. Ну, знаете, те самые, что при работе двух близких по частотам радиостанции создают в приемнике свист-свист, который никто не издавал. Так и с пульсарами - квазарами. Ведь не только фазы, но и частоты собственных колебаний вещества в различных мирах не обязаны строго совпадать.
      ...А теперь, симпатичный собеседник, я приобщу вас к подлинной Вселенной, малой частью которой является Вселенная видимая! Впрочем, если вы помните теорию этого... ну, лысый такой, остроносый, гениальный, имя забыл-ну, релятивистская теория вакуума, по которой пустота суть "запрещенная зона" шириной в 2Мс2, а энергия вещества и антивещества есть избыток над ней... не вспомнили?
      - М-м... Полик?-неуверенно предположил я.
      - Да, вот именно: Поль-Адриен-Морис Дирак. Он англичанин, а англичане... о, они на все имеют тонкие виды! Так вот, если сочетать его теорию с моей, нетрудно убедиться, что сдвинутых по фазе миров должно быть куда больше, нежели синхронных с нашим. Получается вот что...- незнакомец снова наклонился и вычертил ногтем чертежик:
      - Вот только в этих выступах, в эти малые доли периода мы овеществляемся, существуем, взаимодействуем с другими синхронными телами. Можем и с антисинхронными, с антивеществом, кое строго в противофазе. Но в просветах между тем и другим, видите, сколько всего может вместиться? Просто черт побери, сколько там всего сдвинутого по фазе на чуть-чуть и поболе... вот вам и разгадка, почему мало вещества и много пустоты. Не мало его, просто оно распределено по всем фазам. Настолько не мало его, мой дорогой собеседник,незнакомец распрямился, откинул волосы и глядел на меня возвышенно,- что и на этом месте, где мы с вами беседуем, в те части периода, когда нас нет, всплескивается далеко не одно вещественное колебание, не один сдвинутый мир. Много! А среди них и тот, где томятся в стационаре мои друзья, летавшие к Вишенке, и тот, где мой дом, моя лаборатория, и, главное, тот чудесный мерцающий мир, в котором Она... и все выходит так, что когда Она есть, меня нет, а когда я есть, Ее нет,, тик-так, тик-так.., эх, канальство! Ничего, ничего, молчание.
      Незнакомец понурился, запустил в шевелюру тонкие бледные пальцы, раскачивался горестно на скамейке,
      VII - Теперь вы понимаете, откуда я,-продолжал он через минуту,-и почему несовпадения в обстоятельствах, названиях, истории. Блуждаю. Блуждаю, ибо от теории перешел к экспериментам, а метод, оказался слишком уж прост. Вы его освоите со временем, уверен. Это ведь в ложных, ошибочных теориях эксперименты - поиски в лабиринте заблуждений -- сложны и дорогостоящи... Возьмите, к примеру, эти сверхускорители элементарных частиц, посредством -которых все никак не удается выяснить первоосновы материи,- ведь это же современные пирамиды, памятники блужданий в потемках наших "фараонов от физики"! А когда теория верна, то для реализации ее, бывает, и вовсе не надо приборов, достаточно усилий точно направленной мысли. Важно-понять, почувствовать идею, увериться в ней. А как мне было не увериться!
      ...Нет, начал я, конечно, тоже с установки-резонатора для прощупывания сдвинутых пространств- на оптическом уровне, атомном, молекулярном. Сам фазовый переход - дело нехитрое: ведь не на расстояние смещаешься и не во времени-чуточный сдвиг по волне вещества, на малую долю кратчайшего из периодов колебаний, и вы не там. Но важно контролировать ситуацию, чтобы попасть на поверхность тела в ином мире, а не в пустоту, не внутрь... иначе влипнешь, как муха в янтарь. Теперь мне удается это и без резонатора. Но в первых опытах в фазовую пустоту безвозвратно ухнуло немало предметов - и все, знаете, преимущественно казенные. В увлечении, в экспериментальном азарте я, случалось, себя не помнил, вот и совал, что под руку попадется: то лабораторные журналы сотрудников, то сейф с документацией и ценностями, то короткофокусный зенит-телескоп... а однажды даже кожаную куртку моего нового шефа.
      Да, к тому времени я устранился от руководства лабораторией, утратил интерес ко всем этим рутинным делам, семинарам, плановым работам... что в них - при озарении такой-то идеей! И работал более в неслужебные часы, преимущественно ночами, один: хотел все сделать и доказать сам. Если вы помните, как встречали мои прежние большие идеи и открытия: ту, еще в детстве, о телепередачах из космоса, затем о сдвигах частот,- вам не нужно объяснять почему... Сейчас-то я понимаю, что был слаб, пошл и тщеславен: важно было для меня не переместиться в сдвинутые миры, в настоящую Вселенную, а перетащить сюда, в лабораторию, предмет оттуда подиковинней: небывалый минерал, изотоп с дикой картиной распада, прибор с чудными свойствами - и тем поразить коллег. Полюбоваться выражениями их лиц. Микроскопический свой мирок, который замкнут взаимоотношениями и интересами, был для меня важнее, обширнее вереницы находящихся рядом неоткрытых планет... низость, низость души моей! Вот и был наказан. Вознагражден и наказан - все сразу.
      Он повернулся ко мне всем телом и заговорил с мучительными интонациями:
      - Ибо кто же знал, мой дорогой собеседник, что в ночь первой удачи я перетяну из сдвинутого мира не камень, не прибор, не штучку какую-то в самый раз для доказательства правоты, для дешевого лабораторного триумфа - а Ее!
      ...Возможно, вы обратили внимание, что я ничего не рассказываю о своей личной жизни. Нечего рассказывать - не было ее. Во всяком случае ничего заслуживающего упоминания в одном ряду с моими идеями и открытиями. Личная жизнь творческого талантливого человека-о, какая это непростая тема! И собой хорош, и умен, и с положением.., а все не то, все как-то так. Я нравился многим женщинам-да они-то мне, привлекательные и с гормонами самочки обывательницы, очень уж быстро оказывались глубоко неинтересны. Ведь талант, в конечном счете,- углубленное понимание мира и людей. Для них же он - вроде богатого наследства, приданого... способ нахватать побольше благ. Вот и предпочитал лучше быть "несчастливым" в обывательском смысле-неустроенным, необласканным, чем несчастным трагично, поставив свою творческую свободу в услужение гормонам, животной биологии... Но, конечно же, чувствовал себя очень одиноким и мечтал. Ах, как я мечтал!
      Незнакомец помолчал, прикрыв глаза.
      - Она появилась на платформе резонатора на фоне пейзажа из своего мира. В том мире был солнечный голубоватый день, ветер мял высокую алую траву на лугу за ее спиной, гнал волны по озеру и синие облака в сиреневом небе. Но мир тот сник, а она осталась - в ночи, в окружении приборов и звезд. Сначала была вся полупрозрачная, потом полупрозрачными остались только одежды.
      Какая она была, спросите вы, какие глаза, лицо, кожа, руки? А имеет ли значение цвет глаз, проникающих в душу! Важна ли геометрия линий и форм, если от одного взгляда на тело наполняешься радостной силой! И интересен ли цвет кожи, которая светит чистотой и негой!.. Фиолетовая у нее была кожа. И вся Она была таких оттенков: глаза, волосы, губы... Но главное: светилась-не физически, дорогой собеседник, не люминесцировала, а будто распространяла вокруг сияние жизни, любви, нежности. Кажется, у мистиков это называют аурой. В лабораторном сумраке все это выглядело волшебно.
      И с первого мгновения, с самого первого обмена взглядами мы поняли одно и то же: что я для нее - Единственный, Он, а для меня такой является Она. Все, что я знаю и понял умом, рассудком, Она постигла чувствами, сердцем своим. Любовь-тоже резонанс душ, и для сложных тонких натур он настолько избирателен, что ни в городе своем, ни в ближайшей окрестности, даже не на одной планете, а только среди многих миров возможно найти Ту Самую, всеми изгибами и сколами совпадающую с твоей, половинку цельности "Он - Она". И вот нам двоим повезло, немыслимо повезло!
      Я свел ее с платформы за руку. Сердца наши стучали в такт. Посредине зала, под куполом, за которым сверкали звезды, нас притягивала друг к другу жаркая сила. Мы ничего не говорили, нам не нужно было говорить. Я так и не знаю, какой у Нее голос.
      Фиолетовый свет Ее лица озарял мои поднятые руки. И тело у Нее было заметно горячее моего - но я был готов сгореть в этом пожаре. Она закинула руки мне за шею, привлекла к себе... как вдруг, канальство, как вдруг!
      У незнакомца прервался голос. Минуту он справлялся с собой.
      - ...как в резонаторе моем-эти экспериментальные установки с вечными переделками и соплями! - что-то разладилось; И Она исчезла. Была и нет. Я стоял в дурацкой позе, обнимая пустоту.
      Она все еще находилась здесь, я чувствовал! И стремилась ко мне всей душой. Но проклятие фазового "тик-так" разъединило нас: есть я-нет Ее, есть Она-нет меня... И любовь-такая любовь!-не состоялась.
      И знаете, что меня до сих пор более всего угнетает? Она обладает теми же знаниями и тем же умением смещаться по фазе. Вероятно, это у Нее не от ума, а от сердца, по-женски - но есть. И теперь Она тоже ищет меня! И переходит в те сдвинутые миры, в коих я только побывал. Когда двое ищут друг друга, кому-то лучшё оставаться на месте... но кому? Ей? Мне?.. Ах, это просто сводит с ума.
      ...Так и не знаю, что отказало в резонаторе. Не знаю-потому что не могла моя страсть, энергия любви обратиться в занудное прилежание исследователя, лабораторной крысы, вынюхивающей неисправность. Нет, она могла обратиться только в гнев, в неистовство против нелепости случая, отнявшего у меня счастье. Что мне теперь были все научные результаты, доказательства моей правоты и превосходства ума! И я разбил свою установку. Сокрушал ее стульями, жег паяльной лампой, топтал ногами...
      VII Вот теперь я понимал незнакомца и сочувствовал ему: человек сошел с ума не на почве физики, а нормально, как многие, от неразделенной любви.
      Тронуться от физики нехорошо, неприлично - это наука, ее преподают. А от любви что ж, от нее - можно.
      - На следующее утро,- заканчивал он глухим голосом,- мне было очень трудно объяснить шефу и сотрудникам причину исчезновения сейфа, куртки и прочих предметов. Еще труднее было объяснить разгром в лаборатории... Объяснить все можно было единственным образом: рассказать все как есть, то, что я изложил вам сейчас. Я рассказал - и вот с тех пор я на учете, А Она... и они, и те, другие... и сановные наставники их.. ничего, ничего, молчание.
      Он замолк и понурился.
      - Да, жизнь,-сказал я, чтобы что-нибудь сказать,- и чего в ней только не бывает. Да вы не расстраивайтесь, все образуется как-нибудь.
      - Что, а?.. Так вы мне сочувствуете? - он поднял голову.
      - Конечно. Всей душой.
      - Значит, и верите? - в его глазах появился прежний блеск.- О, это было бы замечательно. Ведь верите, да, а?
      - М-м... ну, почему бы и нет. Бывает.
      - О, ну это превосходно! Я сразу почувствовал в вас человека, который сможет помочь. Нет-нет, ничего такого от вас не потребуется. Просто, понимаете ли, я заблудился, в сдвигах, в фазовом океане-так, сказать" без руля и без ветрил. А мне пора возвращаться туда, где меня ждут... и подданные, и наставники, и те три приятеля в стационаре. Нет, вы не подумайте, я вас не обманывал, я только на учете, но часто наведываюсь к ним обсудить проблемы фазовых пространств, современней физики. Я ведь благодаря сдвигам и сквозь стены запросто-ну, вы догадываетесь, как: подойти к стене, сдвинуться по фазе туда, где ее нет, шаг вперед, потом обратно по фазе,- и вы дома. Очень практично, не правда ли?
      Незнакомец частил все более лихорадочно, сам придвигался ко мне по скамейке. Глаза его испускали гипнотический черный свет. Я отодвигался. Скамья кончилась. Я растерянно встал.. Он тоже.
      - Ну, понимаете, мне же надо сориентироваться,- напористо вел он,-а то я опять бог весть куда сдвинусь. А сделать это без установки можно только через человека... такого, что верит, понимает, сочувствует- как вы. Ну, человек человеку друг-товарищ-брат. Вы для меня резонатор, я для рас... тик-так, тик-так. Под' данных... или поддатых? - главное, жалко: как они там без меня? Политический кризис может произойти, ведь англичане на все имеют тонкие виды. Нет, я знаю, что рассудком вы еще не все приняли, но чувствами, душой, воображением - ведь согласны? Да меня ведь, милостивый государь, понимаете ли, Она ждет?! Что, а, да, по рукам?
      - Э!.. А... но...- Я пятился в ошеломлении, в голове вертелись слова "На помощь!"; но звать было некого, мы были одни на аллее.
      - Да вы не бойтесь, вам будет только немного щекотно. Ну, начали, а? Поймите же, мне надо вперед, к себе, к Ней! Я хочу в голубой зенит, там моя точка... Тик-тик, тик-так, тик-так - бж-ж-ж-ж-ж! Тик-так-тик-так-тик-так бж-ж-ж-ж-ж!
      Он принялся ритмично и в то же время прицельно как-то раскачиваться, примеряться-приближаться ко мне. Голос перешел в музыкальный контрабасовый гул, понизился почти до инфрачастот, стал отдаваться всюду диковинной реверберацией, будто эхо в ущелье. Сам незнакомец заколыхался, расплылся в очертаниях, стал прозрачным: я увидел сквозь него скамейку с газетой, урну, деревья в молодой листве... И он исчез. Только во мне будто что-то удалялось в глубину.
      ...И восходило сиреневое солнце среди алмазных скал, над которыми парили четырехкрылые розовые птицы. Враз исчезли-и раскрылось надо мной звездное небо с незнакомым рисунком созвездий; прямо над головой пылали в квадрате четыре звезды, каждая ярче Сириуса... но тотчас потускнели, сделались малиновыми, вишневыми. А вместо сникающих накалялись во тьме новые звезды, летели среди них, сияя зелеными конусами, кометы. Все вытиснилось мраморной колоннадой, сизыми дымками благовонных курений; ниц лежали, распростерлись какие-то смуглокожие в чалмах. Сгинуло и это - пылал за полупрозрачными деревьями парка фиолетовый закат, незримое светило озаряло две поднявшиеся над горизонтом луны - одна большим серпом, другая поменьше...
      "Что, неплохие виды, а? - донесся изнутри, будто издалека, голос незнакомца.- Ну-с, весьма благодарен, я сориентировался, прощайте! Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так-бж-ж-ж-ж..."
      Голос затих. Звезды, луны, колонны, скалы - все слилось в ускоряющийся звенящий хоровод.
      Я сидел на скамье. Рядом лежала газета.
      1980 г.