ПРОЛОГ

Лондон, Англия

Октябрь 1861

– Дуэль карается повешением. Бога ради, Николаc, о чем ты думаешь?

– Прочь с дороги, – закричал на своего старшего брата Николас Сейбр. – Тебе, кажется, не терпится поскорее наябедничать папочке?

Кристофер Сейбр покачал головой и остался стоять нос к носу с Ником.

– Она не стоит того, поверь мне… Эта девица пользуется тобой…

Ник схватил Кристофера за лацканы сюртука.

– Я прикончу и тебя, если ты произнесешь о ней еще хоть одно пренебрежительное слово!

– Бог мой! – Кристофер едва вырвался из железной хватки Ника. – Я не в силах тебе помочь. Ник. Я сделал все, что мог. Отец тоже не стоял в стороне. Он не мешал тебе волочиться чуть ли не за всеми женщинами Европы сразу, он оплачивал твои карточные проигрыши, даже будучи на грани банкротства, но он не станет потворствовать убийству. Он велел мне передать тебе: если ты ввяжешься в эту историю, он отречется от тебя и лишит тебя наследства.

– Сколько раз я это уже слышал!

– Похоже, теперь он все-таки решился…

– Как знать, как знать… – Ник бросил взгляд на кучку людей, стоявших в отдалении. Туман вился вокруг них, они ждали рассвета. Лица их были бледны и серьезны.

Сзади шевельнулся Кристофер.

– Выслушай меня. Я понимаю, почему ты так поступаешь, Ник, но это не имеет никакого отношения к чувствам, которые ты испытываешь – а может, и не испытываешь, к Джослин Лерейн. Когда ты, наконец, перестанешь пытаться заставить весь мир заплатить за его смешные несправедливости?

– С каждым днем ты все больше напоминаешь благородного графа Честерфильда…

– Он был неплохим отцом. Ник…

Ник откинул назад голову и расхохотался. Горький уродливый хохот прорезал предутреннюю тишину.

Кристофер шагнул и оказался прямо перед братом, закрыв собой человека, с которым тому предстояло через несколько секунд биться на дуэли.

– Не понимаю… – вздохнул он. – Не понимаю, чем эта девушка кажется тебе привлекательнее всех тех красавиц с которыми ты забавлялся последние годы?

– Она не такая, как остальные…

– Она тебя околдовала! Неужели ты этого не замечаешь? За ее невинными глазами и бесхитростной улыбкой скрывается змеиное сердце! Ты был ей нужен только для того, чтобы заставить лорда Прайса ревновать, вот и все…

– Ты безбожно лжешь, – отозвался Ник холодно.

– Хотел бы я, чтобы это было так. Знай, Ник, я аплодировал бы твоему поступку, если бы считал, что ты уверен в этой девушке. Клянусь Богом, я защищал бы тебя до конца. Мне ли не помнить, каким ранимым ты был в детстве, как тяжело переживал то, что наша мама бросила нас, сбежав в Индию с тем чертовым моряком…

Губы Ника дрогнули.

– Да, конечно. Но она получила по заслугам, не так ли? Кристофер отпрянул.

– Как ты можешь так говорить? Ее зарезали…

– Вместе с ее любовником.

– И тебе никогда не приходило в голову, что она могла действительно любить адмирала?

– Леди Честерфильд не любила никого, кроме самой себя и того, кто в тот момент был ее любовником… А таких было немало, как я припоминаю.

Кристофер встряхнул головой.

– Мы с папой простили ее. Почему ты не можешь этого сделать?

– Папа не просто простил ее, Крис. Папа был счастлив отделаться от нее: он был слишком занят собственными любовными похождениями.

Глава 1

– Значит, желая отомстить ты проклинаешь весь мир, превращая жизнь отца в ад и пачкая имя и репутацию Сейбров?

– Я собираюсь жить, сообразуясь только с собственным мироощущением…

– Жизнь твоя не будет слишком долгой… Или Прайс убьет тебя, или тебя повесят как убийцу… – Кристофер почти умолял брата. – Ты был слишком маленьким, Ник, чтобы перенести такую боль. Мама бросила нас, и все последние годы ты только и делал что раздавал удары, пытаясь заглушить свое отчаяние женщинами, деньгами и вином… – Крис прижал руку к груди. – Неужели ты думаешь, что я ничего не чувствовал, не приходил в отчаяние?.. Прошлого не воротишь, только когда я осознал это, я смог, наконец, позабыть обиду и повести пристойную, добропорядочную жизнь.

– Именно к этому я сейчас и стремлюсь…

– Убив для начала человека, который осмелился утверждать, что спал с Джослин?

– Это оскорбительная ложь, и я намерен ее опровергнуть. – Ник сделал знак секунданту. Небо уже начинало светлеть. Лорд Прайс, старший сын графа Элмсбери, стоявший в отдалении, снял сюртук.

– Ник, ты уверен…

– Да! – выкрикнул он, резко повернувшись к брату. – Да, черт тебя побери, я знаю, что она сказала мне правду!

– А сам ты спал с ней?

– Конечно нет! Она слишком невинна…

– Тогда на чем же основывается твоя уверенность?

– Она поклялась…

– О, Господи, Ник! – Крис закрыл глаза.

– И после этого мне говорят, что я – циник?.. – Николас положил руку на плечо Криса. – Я должен верить. Неужели ты не можешь понять? Я уже отчаялся найти человека, за которого можно было бы сражаться, и вот, наконец, нашел. Только Джослин способна спасти меня от самого себя, Крис. Она нужна мне. Мне необходим кто-то, кто будет во мне нуждаться, любить меня и…

– Мистер Сейбр! – позвал чей-то голос. – Мы готовы начать счет…

– Ник, умоляю тебя! Еще есть время, откажись от вызова! Николас вышел вперед и стал лицом к лицу с ухмыляющимся лордом Прайсом. Когда-то давно, еще до того, как Ник отдалился от всех, кто хоть что-то значил для него, они были друзьями. Теперь они смотрели друг другу в глаза и между ними чувствовался смертельный холод. Выбрав себе пистолет. Прайс негромко сказал:

– Несмотря на весь твой цинизм и черствость, Сейбр, тебя одурачило невинное личико.

– Спиной к спине, джентльмены!

– Будет обидно, если один из нас умрет из-за потаскушки, Ник. – Тот закрыл глаза и почувствовал, как на его лбу выступили капельки пота.

– Неужели ты так и не понял, что она просто хотела вернуть меня, только и всего…

– На счет пять, джентльмены, поворачивайтесь и стреляйте…

– Ник, она надеялась заставить меня ревновать. Она думала, я прибегу обратно. Но она мне не нужна. Господи, я даже не был у нее первым!

Начался отсчет и Ник шагнул, смахивая капли пота с ресниц. В его сознании проносились годы его жизни: двадцать один год лжи, обмана и измен… Надо ли удивляться тому, что он стал таким? Откуда ему знать о любви? О доверии? О верности? Все это ничего не значило для него, до самого последнего времени, пока он не встретил скромное миниатюрное создание, чьи глаза обворожили его, чьи нежные улыбки растопили лед его сердца и впервые заставили поверить, что слова и «они жили счастливо» могут иметь хоть какой-то смысл. Произошло чудо: человек, от которого отступилась даже его родня, забросил игральные столы, забыл о своих любовницах, опустился на одно колено перед женщиной и просил ее руки, веря, что может безоговорочно верить ей.

– Пять!

Николас повернулся и выстрелил.

Неизвестно откуда взявшаяся девушка с перекошенным от отчаяния лицом бросилась на упавшее тело Прайса, пытаясь руками остановить поток крови, бьющий из его груди. Подняв голову, она пронзила взглядом медленно приближающегося к ней Ника.

– Ублюдок! – выкрикнула она. – Ты убил его! Ты убил единственного человека, которого я когда-нибудь любила! Прикончи заодно и меня! Прошу тебя, убей меня!

Ник остановился.

– Я беременна! – не унималась девушка. – Беременна, а ты убил отца моего ребенка!

Она вскочила на ноги, подняла окровавленные кулачки и бросилась на Ника, осыпая его ударами и обволакивая запахом духов, которые он подарил ей накануне. Николас не двигался.

– Как ты мог подумать, что я и правда тебя люблю? Тебя, от которого разит шлюхами… Тебя, растрачивающего отцовские деньги… Даже твоя мать не любила тебя, раз сбежала в другую страну!..

Юноша посмотрел на изуродованное тело у своих ног и второй раз взвел курок своего пистолета.

Джослин запнулась, а он поднял глаза и обвел взглядом изумленных молчаливых зрителей. Их луноподобные лица бессмысленно уставились на него.

– Ник!

Он молча поднял пистолет.

– Ник! О, Боже мой. Ник!..

– Ублюдок! Я тебя ненавижу! Тварь! Как только тебя носит земля!

Николас приставил пистолет к своему виску.

– Что-то со страшной силой ударило его сзади, бросив вперед, так что он споткнулся и полетел на землю – медленно, медленно, как будто время внезапно остановилось. Стон вырвался из его груди. Грохнул выстрел, и пуля со странным звуком прошила мякоть его уха. Сознание постепенно возвращалось к Николасу. Брат вырвал из его рук пистолет и забросил подальше в кусты, приказав кому-то увести подальше «эту истеричную сучку», пока она и его не довела до убийства.

– Полиция! – крикнул кто-то. – Приближается полиция!

Подошвы полицейских, казалось, сотрясали землю, к которой Ник прижался целым ухом, которое не болело так, будто его оторвали от головы. Вскоре раздался свисток, и он услышал, как его брат плачет, повторяя:

– Проклятье. О, проклятье!

Литтлтон, Новая Зеландия Февраль 1866

В пивной Литтлтона всегда было темно и грязно. Плотные клубы табачного дыма окутывали ее. Здесь было жарче, чем в любом серном источнике Северного острова. Если бы хоть искорка с одной из двух дюжин сигар, дымившихся в комнате, упала на покрытый опилками пол, все заведение взлетело бы на воздух, как бочонок пороха.

Джейми Мак-Фарленд, капитан и совладелец корабля «Тасманский Дьявол», поднял вверх оловянную кружку с элем.

– За всех здоровых и сильных мужчин Кентербери!

– За нас, за нас! – откликнулись мужчины.

– И за наших жен – Господь да благословит их – кем бы они ни были!

Толпа оглушительно заревела. Выпивка до сих пор была единственным развлечением на этом острове, отстоящем на многие тысячи миль от всего цивилизованного мира.

– Пусть твое плавание будет благополучным, Джейми! – выкрикнул кто-то.

– И успешным! – добавил кто-то еще.

– И да будут у твоего груза сиськи вот до сюда, а плодовитость, как у крольчих! – пожелал мужичок, сидящий в самом углу.

Хохот потряс стены дымного приюта.

Джейми ухмыльнулся, глядя на мужчин, стоявших плечом к плечу. Их крупные здоровые тела давили на стойку бара в надежде хватануть еще кружечку, прежде чем владелец «Пивной у причала» выставит их на ночь. Здесь собрались работники ферм, плотники, механики, грузчики, лесорубы и пастухи. Все они сбежали в Новую Зеландию, польстившись на обещание королевы Виктории:

«БЕСКОНЕЧНЫЕ ЗАПАСЫ ПИЩИ; ЗЕМЛИ, СОЛНЦА – ВСЕ, О ЧЕМ ТОЛЬКО МОЖЕТ МЕЧТАТЬ ЧЕЛОВЕК, И ЕЩЕ СВЕРХ ТОГО».

Да, все это здесь было, – понимал Джейми. Самый чистый воздух, самый сладкий мед, самые синие небеса и самые сочные травы – вот что такое Новая Зеландия. Господь забыл только об одном: о женщинах…

Сюда годилась любая женщина. Толстая. Худая. Уродливая. Миловидная. Пусть только умеет разговаривать – не обязательно по-английски – и не слишком противится мужским посягательствам. Нельзя сказать, что на Южном острове совсем не было женщин, но те немногие, которых занесла сюда судьба, все были замужем. Даже самые затюканные чахоточные лондонские бабенки находили себе здесь пару, едва только успевали ступить ногой на плодородную землю Новой Зеландии. Куда это годится, если мужчина не может найти себе крепенькую деваху, которая не прочь заработать лишний пенни, дав себя трахнуть в задней комнатке кабачка?..

Джейми Мак-Фарленд собирался изменить устоявшееся положение, заработав на этом достаточно денег, чтобы надежно обосноваться на Кентерберийских равнинах. Спустя несколько месяцев он вернется из Англии, везя с собой целую ораву невест – для себя и остальных одиноких мужчин. Потом он продаст свою долю «Тасманского Дьявола» компаньону, купит овцеводческую ферму и заживет как следует.

Джейми тряхнул рыжими волосами и опрокинул в глотку кружку эля. Тут его взгляд остановился на фигуре в дальнем конце помещения, и брови его поползли вверх.

– Считайте меня ящерицей, – пробормотал он себе под нос, – если это не Лорд-дьявол собственной персоной!

Лорд-дьявол, как жители Крайстчерча и Литтлтона прозвали Николасв Сейбра, сидел на единственном в таверне стуле, опустив косматую темноволосую голову на стол. Джейми удивился, что не заметил его сразу, но потом возразил сам себе. Сейбр обладал необъяснимой способностью появляться и исчезать так незаметно, что на его редко обращали внимание. Он избегал общества себе равных, как чумы. С другой стороны, трудно было назвать набившихся в комнату шумливых забияк ровней Сейбра. Ни один из них не мог бы похвастаться отцом-графом или родословной, берущей свое начало от самого короля Вильяма Оранжского.

С другой стороны, никто не мог упрекнуть Сейбра в том что он зазнается. За пять лет, проведенных в Новой Зеландии Ник все же завел на Южном острове двоих друзей: потертого старого пастуха по имени Фрэнк Уэллс и Бена Биконсфильда фермера-овцевода, нанявшего Сейбра на работу вскоре после того, как тот появился в Крайстчерче.

Именно на «Тассманском Дьяволе» Сейбра перевезли в колонию Англии отбывать ссылку. Джейми сам прочел документы, сопровождавшие его закованного в кандалы пассажира, и сурово наблюдал, как полисмены провели Сейбра в каюту, где тот оставался, пока корабль не вышел в море.

Джейми и другие обитатели Крайстчерча и Литтлтона не раз гадали о том, что за преступление совершил Сейбр, приходя к единственному возможному выводу: человека с его положением в обществе могли заковать в кандалы и выпроводить из страны как закоренелого преступника только за убийство. Похоже, именно аристократическое происхождение уберегло Ника от петли.

Видит Бог, Сейбр – отвратительный тип: высокомерный, заносчивый и безрассудно красивый. Он и впрямь походил на дьявола, его глубоко посаженные темные глаза иногда просто леденили душу. Пять лет назад Джейми ощутил это на своей шкуре, когда они с Сейбром оказались лицом к лицу на палубе корабля. Разворот плеч Сейбра, твердость его скул, нервный изгиб губ и, конечно, глаза говорили о гордости и скорби. Глаза этого парня заворожили Джейми. Глубокий ум, затаенный страх, чудовищный гнев – все таилось в их глубине. Даже спустя годы эти глаза все еще преследовали Джейми и он невольно задумывался: как могла умереть душа человека, а тело выжить, когда внутри него все было выжжено ненавистью.

Обитатели Южного острова обходили Сейбра стороной, что было нетрудно. Два года назад он купил овцеводческую ферму в Мэлверн Хиллз и очень редко показывался в городе, тщательно избегая любых общественных мероприятий. За покупками он обычно отправлял своего старого пастуха, Фрэнка, а если уж наведывался сам, то всегда брал с собой собаку – черно-белую дворнягу по кличке Бетси, никогда не отходившую от него.

Джейми всмотрелся в табачный дым. Да, конечно: рядом с Сейбром сидела собака, преданно положившая пятнистую морду на затянутое в черную ткань колено хозяина.

Джейми толкнул локтем соседа и указал в сторону на темную фигуру за столиком. Мало-помалу гомон умолк, все присутствующие заметили Сейбра. Его одежда сильно выделялась среди традиционных для этих мест рубашек военного покроя и коричневых брюк. Сейбр был одет в прекрасно сшитый костюм, свежую белоснежную сорочку и галстук.

– Гром и молния, – пробормотал Джейми, – можно подумать, он собрался на чаепитие с королевой.

Джонни Годдард по прозвищу «Уэка» (он отлично подражал крику большой бескрылой птицы уэки, бродившей по острову) прищурил свой единственный красный глаз и всмотрелся в табачную синь.

– Опять надрался, судя по его виду. Ни один аристократ не умеет пить эль.

– По дому скучает, вот что, – решил Такер Брумбейкер, после чего ухмыльнулся Джейми и добавил: – Будешь отбирать нам жен, дорогой Джейми, так подбери невесту и для его милости.

– Чего? – хохотнул Узка, смахивая каплю эля с подбородка. – Не родилось еще такой потерявшей всякую надежду дуры, которая бы вышла за такого, как он. Да он придушит ее на второй же день! – полностью уверенный в своей правоте Узка сплюнул в медную плевательницу, стоявшую у его ног.

Джейми, сузив глаза, наблюдал, как Сейбр медленно поднимает голову от стола, рассыпая по затянутым в пиджак плечам волосы такие же черные и густые, как австралийская угольная пыль. Потянувшись за кружкой, Сейбр поднес ее ко рту, но его темные глаза смотрели прямо перед собой, словно ему было наплевать, что все вокруг уставились на него, как на взбесившегося кабана-бородавочника.

Джейми оторвался от стойки и непринужденно двинулся к Сейбру, изредка бросая незаметные взгляды на его собаку: все здесь слышали историю о том, как Сейбр науськал свою псину на Шона 0'Коннелла и только потому, что тот имел глупость пнуть одну из овец Сейбра, которая забрела на его землю. Но не только собака тревожила Джейми, пока он сокращал расстояние между собою и Сейбром. Его беспокоили глаза этого жуткого человека, смотрящие вперед, но видящие только то, что было угодно самому Сейбру. Ему не давали покоя руки аристократа, мирно лежащие на крышке стола. Теперь эти руки, не предназначавшиеся природой для труда, познали тяжелую физическую работу. Загоревшие и обветренные, с мозолями от ножниц для стрижки овец, с многочисленными шрамами, они противоречили естеству Сейбра.

К тому моменту, как Джейми остановился у стола Сейбра, в комнате стало так тихо, что можно было бы услышать, как в мэлвернском лесу треснул сучок.

– Мистер Сейбр, – от страха Джонни говорил очень громко.

Собака подняла голову, и Сейбр опустил руку, чтобы успокоить ее.

– Можем ли мы угостить вас элем, сэр? – спросил Джейми, отдавая сигнал буфетчику, который поспешно наполнил элем еще одну кружку и прибежал с нею к столу.

Ответа не последовало. Сейбр допил свою кружку, никак не отреагировав на то, что на его столе возникла еще одна. Все не отрываясь смотрели на Сейбра, глядя как будут развиваться события.

Ник потянулся за полной кружкой, и все было расслабились, но тут Джейми облокотился на стол.

– Мы подумали, сэр, что вам нужна жена… Сейбр прикрыл глаза и отпил глоток. Джонни, пробившись сквозь плотные ряды зрителей, ткнул Джейми под ребро.

– Он не понимает, о чем ты, дорогой Джейми! Он нализался…

– Он всегда так себя ведет… – добавил кто-то.

– Но приходит он нечасто, – объявил мужчина с толстыми губами и выпученными глазами.

Нахмурившись, Джейми помахал рукой перед лицом Сейбра, на что тот никак не отреагировал.

– В общем так, – начал Джейми, доставая из кармана пиджака последний оставшийся у него контракт на заключение брака, – мы подозреваем, что вам довольно одиноко там, на холмах. – Он положил контракт на стол и вооружился чьим-то услужливо поданным карандашом.

– Если вы нацарапаете свою подпись вот на этой строчке, сэр, вашим заботам навсегда придет конец. Только представьте… У вас будет чудесная женушка. Темные брови Сейбра сдвинулись: он пристально рассматривал кружку, стоявшую у кончиков его пальцев.

– Вот здесь, босс. Счастье целой жизни не будет вам стоить ни пенса. Да, сэр, я просто подарю его вам!..

Прошла секунда. Наконец Сейбр поднял глаза на Джейми и пригвоздил его таким взглядом, который тотчас заставил последнего пожалеть о своей легкомысленной проделке. Мысленно он принялся утешать себя тем, что оказывает Сейбру услугу. Такое одиночество мучительно для человека: всего месяц назад учитель в Кутарере покончил с собой именно из-за этого.

– Мистер Сейбр, – проблеял Джейми, – если вы просто распишетесь здесь, я оставлю вас в покое с вашим элем и вашей собакой…

Сейбр чуть разжал губы.

– Обещаете? – он говорил невнятно.

По комнате пронесся ропот. Мало кто из присутствующих слышал голос Сейбра. Все чуть-чуть отпрянули, словно ожидали, что его речь окажет на них какое-то физическое воздействие.

– Да, – ответил Джейми, кивая.

Сейбр неловко потянулся за карандашом, резко двинул рукой, промахнулся, но удержал равновесие, высокомерно подняв тяжелую бровь и расправив плечи под поношенным пиджаком. Наконец, он поднял карандаш со стола, презрительно рассмотрел его и приложил неаккуратно заточенное острие к бумаге. Под одобрительный шепот он размашисто написал свое имя, оттолкнул от себя бумагу и снова потянулся за кружкой. Джейми взял в руки брачный контракт и с улыбкой рассмотрел подпись.

– Николас Уинстон Сейбр, эсквайр, – прочел он вслух, осторожно сложил документ и сунул его в карман.

Глава 2

Кенилворт, Англия Март 1866

– Говорю вам, – настаивала незнакомка, полная женщина с маленькими круглыми глазками, – я служила у Рэдклиффов, а они были друзьями его милости Пимбершэма. Та шлюха, которая жила все эти последние годы с Пимбершэмом – не жена ему. Она была его любовницей, что бы там ни говорили другие. – Женщина шмыгнула носом и гордо выпятила грудь. – Можно подумать, что человек вроде лорда Пимбершэма женится на такой женщине, как Глорвина 0'Нейл. Да ее весь Лондон звал «ирландской потаскушкой».

Саммер 0'Нейл стояла на пороге бакалейной лавки. Она дрожала, зубы ее стучали от холода.

– Бедная милочка Саммер… – заговорила какая-то деревенская женщина, стоявшая у самой витрины. – Как же это мать тебя бросила?

– Бедняжка Саммер… Все эти годы она терпит помыкания этой ужасной Марты Хаггард и ждет, когда ее мамочка вернется, – встряла жена бакалейщика. – Чудесная девочка даже не знает, что ее мать всего лишь любовница лорда Пимбершэма, а не его жена. Шлюха Глорвина 0'Нейл не заслужила такой любящей дочери.

Саммер попятилась в холодную темноту. Уши ее горели от ужасных обвинений, которые она последнее время все чаще слышала в адрес матери…

ШЛЮХА!

Само это слово вызывало в ней отвращение, но девушка чувствовала, что кумушки правы.

Позабыв о капусте, за которой ее отправила опекунша Марта, она выронила монеты из кулачка и убежала в ночь.

Когда-то Саммер и ее мать вместе жили в Ирландии. Саммер выросла там, и Глорвина никогда не скрывала, что ее отцом был удивительно красивый но непостоянный солдат-ирландец, который проезжал через Дублин, когда Глорвине было всего семнадцать лет. Глорвина называла Саммер «дитя моей любви», но когда девочке исполнилось восемь, ее мать привезла ее в Кенилворт, а сама уехала в Лондон.

Теперь Саммер понимала, что все объяснения, которые придумывала ее красивая мать-ирландка в своих письмах, не выдерживали никакой критики в резком свете правды. Глорвина уверяла, что вышла замуж за сурового аристократа, который будет шокирован, если узнает, что у его жены в деревне есть незаконнорожденная дочь, и что она ждет подходящего момента, чтобы ему обо всем рассказать.

Саммер это ожидание казалось бесконечным. Сначала письма Глорвины были полны подробных описаний ее жизни с уважаемым лордом Пимбершэмом. Она писала о поездках по Европе, о чаепитиях с членами королевской семьи. Саммер, бывало, сидела у окна и воображала, что ее мать, теперь наверное, самая важная дама во всем Лондоне и конечно же, самая красивая.

Изредка Глорвина навещала дочь – но не слишком часто: их расставания становились все труднее объяснять. В конце концов Глорвина вообще перестала появляться и почти не присылала писем. Надежда присоединиться к матери умерла, недели одиночества превратились в месяцы, месяцы в годы, но Саммер продолжала цепляться за объяснения Глорвины. Когда кто-нибудь в деревне справлялся о матери, девушке обычно удавалось усладить слушателей очередным рассказом о ее жизни, из которого следовало, что Глорвина вот-вот появится здесь в великолепной карете и умчит Саммер в Лондон. Как же эти люди, должно быть, жалели ее!

Саммер ковыляла вперед, потеряв ориентацию в темноте. Дорога шла под уклон, метель била прямо в лицо, и девушка не заметила всадника, который чуть не налетел на нее на всем скаку. Огромный конь навис над нею и, чтобы не попасть под копыта, девушка бросилась в сторону, прямо в грязь. Закутанный в плащ наездник с трудом сдержал испуганное животное, гневно посмотрел на Саммер, а потом резко ударил ее стеком по лицу.

– Идиотка! – взревел он. – Ты чуть не угробила меня!

Саммер с трудом поднялась. Ее онемевшие пальцы сжались в кулаки и она бросила на всадника негодующий взгляд. Вдруг ее глаза уловили на седельной сумке блеск герба. Это курьер из Лондона! Он доставил письмо от матери! Девушка кинулась к коттеджу Марты Хаггард. Слабые отблески света падали из окна гостиной: там и была Марта. Она маячила перед окном, предвкушая возвращение Саммер. Как всегда, перед встречей с Мартой у Саммер задрожали коленки. Только теперь девушка поняла, что Марта всегда знала правду. Она даже не пыталась скрыть, что осуждает Глорвину и Саммер, но, очевидно, Глорвина платила ей хорошие деньги – гораздо больше, чем той удавалось заработать в качестве деревенской повитухи (часть из них зарабатывала Саммер, которая с двенадцати лет начала работать на нее в качестве подмастерья). Саммер вспомнила, что Марта недавно отремонтировала дом, забила кладовки отменными товарами и даже купила новую дойную корову. Вот куда ушли деньги, которые она шантажом вытянула с матери. Господь милосердный, сколько же Глорвина выложила за молчание Марты?

Разноречивые чувства боролись в душе Саммер, бредущей по щиколотки в жидкой ледяной грязи. Наконец она толкнула калитку и зашагала к дому. Вся ярость, накопленная за последние годы всколыхнулась в ней, когда, распахнув дверь, она оказалась лицом к лицу со своей суровой опекуншей.

– А, вот и ты, – процедила Марта. – Что же, скажи на милость, тебя так задержало?

– До деревни далеко, мэм, может, вы не заметили, но сейчас идет дождь со снегом…

– Нечего распускать тут язык, – прервала ее Марта. – Закрой скорее дверь, пока не промерз весь дом.

Саммер захлопнула ее с такой силой, что брови Марты удивленно поползли вверх.

– Вы получили письмо от моей мамы, – сказала Саммер, стараясь, чтобы в ее голосе как можно яснее звучал ирландский выговор, который всегда действовал Марте на нервы. Марта очень не любила ирландцев, считала их язычниками, варварами и запрещала Саммер ходить за пять миль в ближайшую католическую церковь.

Марта принялась расхаживать по комнате. Ее башмаки топали по прекрасному персидскому ковру – недавней покупке, присланной из Лондона. Она изучала письмо, держа его в руке и изредка поглядывая на Саммер. Ее маленькие глазки-бусинки, казалось, не замечали грязной лужи, натекшей с ног Саммер на вылизанный до блеска пол. Одно только это должно было бы подсказать Саммер, что что-то случилось.

– Да, мы получили письмо из Лондона, – наконец, ответила Марта.

– Мама прислала вам денег? – осведомилась Саммер. – Или, может, она прислала слишком мало? Не этим ли объясняется ваша досада?

Марта уставилась на Саммер со всей ненавистью, которую прежде хоть немного пыталась скрыть. Она подняла письмо так, чтобы Саммер могла его видеть, прекрасно зная, что Саммер не сможет его прочесть – по крайней мере, без труда не сможет. Теперь Саммер поняла, почему Марта отказывала ей во всем, что выходило за пределы самого элементарного образования: опекунша боялась, что письма матери расскажут девушке всю правду.

Саммер выхватила письмо и принялась вглядываться в расплывающиеся строчки.

– Что она пишет на этот раз? – гневно потребовала она ответа. – И не уверяйте меня больше, что знатный лорд Пимбершэм, наконец, женился на ней!

Темные глаза Марты расширились, и Саммер не могла не заметить промелькнувшего в них злорадства.

– Так… Ты все знаешь. – Марта удовлетворенно ухмыльнулась и повернулась к очагу. Погревшись немного у огня, она села в кресло. – Вот уже два месяца, как я не получала причитающихся мне денег за твое содержание… Немного поразмыслив, я написала твоей матери, пытаясь внушить ей, как важно платить вовремя. Я не богачка, заработок повитухи не позволяет прокормить даже одного человека, не говоря уже о двух…

– И что же? – спросила Саммер.

– Твоя мать умерла… Саммер перестала дышать.

– Она умерла, – повторила Марта, глаза ее не мигали. – Покончила с собой. Похоже, она надоела своему любовнику – лорду Пимбершэму и он выбросил ее на улицу, Хм…

По-моему, ей там и место. Шлюха – эта шлюха, твоя мать получила по заслугам: она всадила себе пулю в лоб.

Саммер отвернулась и уставилась на дверь, смутно сознавая, что погода продолжала портиться: с ночного неба посылалась ледяная крупа. Думать она не могла. Казалось, мозг ее онемел.

Мама умерла.

Перед Саммер встал образ матери – такой, какой она ее помнила. Это было целых два года назад, в тот день, когда Саммер исполнилось пятнадцать. Какой прекрасной и какой печальной казалась Глорвина! Дочь смотрелась в лицо матери как в зеркало. Роскошные рыжие волосы Глорвины передались по наследству Саммер. «Саммер уже настоящая леди» – сказала тогда Глорвина.

«Ничего подобного, – парировала Марта. – Она непослушна как ветер, эта девчонка. Кроме того, если вы и впрямь заботитесь о ее будущем, возьмите ее с собой в Лондон – и скатертью дорожка».

Саммер молила Бога – о, как она молилась! – чтобы мамочка именно так и сделала. Но, конечно, этого не произошло. Глорвина поцеловала ее на прощание, села в шикарную карету своего любовника и одна вернулась в Лондон.

Саммер понимала, как несчастна была ее мать, цеплявшаяся за надежду, что Пимбершэм все же женится на ней: это стало самым сильным желанием в ее жизни. Несомненно, похотливый старый ублюдок кормил ее обещаниями, а сам не имел ни малейшего намерения узаконить их связь. Он унизил ее мать. Сломал ее. Выбросил, как отбросы. ЧЕРТОВ АРИСТОКРАТ.

Саммер молча прошла в свою комнату, не помня себя легла поверх постели и уставилась в потолок. Марта то и дело показывалась в дверном проеме, ее голос то приближался, то затихал.