— Вовсе нет, сэр, — ответила я. — Вполне терпимо.

— Вы крепкая девушка. Верно, Ник?

Я ждала, что на это ответит милорд, но ответа не последовало. Наконец, не в силах сдерживаться, я подняла голову и заметила, что он пристально смотрит на меня. Губы его были сжаты в жесткую линию.

Я не могла не заметить, что в его позе ощущалось достоинство, хотя плечи немного поникли. Николас показался мне несколько скованным и напряженным, как будто что-то глодало его. На нем был сюртук из тончайшего темного сукна, сшитый, вероятно, на заказ, потому что прекрасно на нем сидел. Штаны из оленьей кожи обтягивали его стройные бедра.

— Ну, вот и все, — сказал Тревор и бросил использованные кусочки ткани в корзину для мусора. — Я пошлю немного этого снадобья вам в комнату, мисс Рашдон, чтобы вы продолжали смазывать им руки.

Я послушно опустила руки.

— Сколько я вам обязана?

— Обязаны мне?

Он одарил меня обезоруживающей улыбкой.

— Возможно, беседой в один из длинных, скучных вечеров, мисс Рашдон. Больше ничего.

Он протянул мне флакон с настойкой.

— Пожалуйста, смазывайте руки три раза в день и обязательно покажите мне их завтра.

Я поблагодарила его улыбкой и повернулась к двери.

Я успела сделать только несколько шагов по коридору, когда меня остановил голос лорда Малхэма:

— Задержитесь, мисс Рашдон. Я обернулась.

Николас стоял в дверях, заполняя собой весь дверной проем, и по его непроницаемому лицу невозможно было догадаться, о чем он думает.

— Проводить вас до вашей комнаты? — спросил он.

Я попыталась совладать со своим удивлением и ответила:

— Нет. Раны у меня на руках, а не на ногах.

На одно мгновение лицо его утратило холодность и неподвижность и будто оттаяло. Он слегка улыбнулся, и при виде его улыбки мое предательское сердце встрепенулось и воспарило, будто на крыльях. Мне удалось пробить эту броню горечи и гнева — мне удалось заставить ее приоткрыться. Его губы, когда-то столь драгоценные для меня, слегка изогнулись, углы рта поднялись, и на щеках обозначились ямочки. И я забыла о собственной горечи и гневе и улыбнулась ему в ответ.

Я повернулась и направилась через холл. Он присоединился ко мне, легко приноровившись к моему шагу.

— Полагаю, у вас было время ознакомиться с домом, мисс Рашдон?

— Да, сэр.

— Неужели вы обошлись без посторонней помощи и не заблудились?

Мы завернули за угол. Случайно он задел меня локтем и извинился, после чего старался держать между нами достаточную дистанцию.

— Мне немного помогла Матильда.

— Полагаю, в этом случае вам сообщили обо все кровавые и мрачные подробности.

— Если вы имеете в виду сплетников, милорд, де стоит их принимать во внимание. Вы можете даже их уволить.

— Да, могу. Но, видите ли, в этом-то и загвоздка. Никто не хочет работать на сумасшедшего. Меня, без сомнения, таковым все считают и по этой причине бессовестно выкачивают деньги из моих карманов.

Некоторое время он шел молча. Потом сказал:

— Вы будете мне позировать снова, мисс Рашдон?

— Где и когда?

Мы уже стояли у моей двери.

Я осмелилась поднять на него глаза, хотя сердце в моей груди болезненно сжалось. Не от страха — о, нет, он меня вовсе не пугал. Ни тогда, ни теперь, несмотря на всех этих сплетников, несмотря на его самообвинения и сомнения.

— Где? — повторила я уже более твердо. Его серые глаза неотрывно смотрели на меня.

— Недалеко от дома есть пруд…

— Я его знаю.

— Там очень красиво. Во второй половине дня освещение там как раз такое, как мне надо.

— В котором часу, милорд?

— После двух вас устроит?

— Я там буду.

Я повернулась к своей двери.

— Ариэль…

Я замерла. Мое имя в его устах звучало как любовный призыв. Я круто обернулась к нему, и наши взгляды встретились.

— Благодарю вас, — услышала я. Николас повернулся на каблуках и со свойственной ему легкостью пошел по коридору.

Ровно в два часа я сидела на мраморной скамье на берегу пруда, ожидая его. Надежды на появление солнца не было. Послеполуденные серые тени делали все вокруг невыразительным.Пока я сидела в ожидании Николаса, краски тускнели на глазах и пейзаж будто линял, становясь таким же зыбким, как и различимые отсюда окна дома, расположенного достаточно далеко.

В просветы между облаками я видела бледный диск луны. Какое-то время луна казалась почти прозрачной и очень скоро исчезла из виду. Наступила жуткая тишина, и я с нетерпением ожидала появления Николаса, который, как обещал мне, должен был появиться с минуты на минуту.

Кутаясь в плащ и сутулясь от холода, я продолжала сидеть и ждать, окруженная стеной деревьев и колючих зарослей роз, образовавших укрытие, в котором я и затаилась. Становилось все холоднее.

Уже несколько минут во мне нарастало недоброе предчувствие, что сейчас мое уединение будет кем-то нарушено. Оно было столь сильным, что я поддалась ему, поднялась со своего места и теперь смотрела на плохо различимую в темноте тропинку, ведущую к пруду.

Я заметила, как дрогнули заросли кустарника, качнулись ветви дерева. Все же остальное оставалось таким же неподвижным и тихим, как и прежде.

— Кто там? — крикнула я. Ответа не последовало.

День показался мне еще темнее и мрачнее, чем прежде. Какие глубокие и темные тени окружали меня! Внезапно поднялся сильный холодный ветер. Я слышала, как он завывает над дальними вересковыми пустошами, и, не в силах больше совладать со своим страхом, подхватила полы своего плаща и поспешила в Уолтхэмстоу.

Войдя в кухонную дверь, я тотчас же поняла, что в доме не все ладно. На лице Полли было написано отчаяние, а молодая женщина, которую в моем присутствии распекала Адриенна, плакала, прижимая к лицу платок.

Потом я услышала тонкий и протяжный вой, жалобный, полный горечи и боли.

Выбежав из кухни, я поспешила по коридору, на ходу срывая плащ. Мне показалось, что эти жалобные звуки исходили как раз из той самой комнаты, где Адриенна принимала меня утром.

— Ты ужасный, ужасный человек! — кричала Адриенна. — Дьявол! Как ты мог это сделать?

Я прислушалась, ожидая ответа. Его не последовало.

— Монстр! У тебя каменное сердце!

Я чувствовала, как от быстрого бега и недоброго предчувствия колотится мое сердце. Я остановилась у двери, наблюдая драматическую сцену. Адриенна сидела на стуле в дымчато-синем платье, окруженная обрывками упаковочной мягкой бумаги. Лицо ее было залито слезами. Она сжимала в пальцах кусок изысканного тонкого кружева. Я была слишком напугана, чтобы оглядеть комнату внимательнее, боясь увидеть виновника.

Им оказался милорд Малхэм.

Высокий, темноволосый, молчаливый, с лицом, напоминавшим холодную маску, он стоял спиной к камину, прямой и неподвижный, как кариатида, поддерживавшая мраморную каминную полку итальянской работы.

Он и глазом не моргнул, сколько бы она его ни обзывала и как бы ни бушевала.

— Животное! Ты животное, и я готова отдать свою кровь до последней капли — только бы расстаться с тобой!

Завидев меня, Адриенна сверкнула глазами, ноздри ее раздулись от ярости, она подняла дрожащий палец и, указывая на Николаса, воскликнула:

— Посмотрите на это чудовище, мисс Рашдон, на человека, которого вы считаете здравомыслящим, который, по вашему мнению, обладает благородным сердцем. Он разбил мое сердце и снова сделал это теперь — жестокий, жестокий человек. Яненавижу тебя за то зло, что ты причинил мне. Яненавижу тебя!

Она менялась прямо у нас на глазах. Я ждала, не зная, что предпримет Николас. Но он продолжал стоять молча и неподвижно. Не в силах больше выносить отчаяние Адриенны ни минуты, я поспешила к ней и обняла ее.

— Ну, ну, — попыталась я ее успокоить, — на самом деле все, вероятно, не так уж плохо.

— Почему он меня так ненавидит?

Плечи ее сотрясались от рыданий. Но, даже упрекая его, Адриенна продолжала прижимать к груди тонкое кружево, будто бесценное сокровище.

— Что я такое сделала, что он всегда готов меня уязвить?

— А что он сделал? — спросила я.

Разжав пальцы, она показала мне кружевную ткань.

— Это подарок…

— Очень красивое кружево. Но в чем дело?..

— Это свадебный подарок.

Голос ее задрожал и пресекся, но она все же попыталась договорить:

— Это был подарок ко дню моей свадьбы. Я не вспоминала о нем, пока… пока он его не уничтожил. Он лишил меня надежды на счастье, лишил навсегда, не дал мне выйти замуж за единственного мужчину, которого я могла бы любить. А теперь вот это. Он бродит по дому с моим свадебным подарком: это кружево было предназначено для брачного туалета! О, мерзкий, гнусный, отвратительный человек! Лучше бы ты погиб во сне вместе со своей злючкой-женой. Надеюсь, вы скоро вместе будете гореть в аду.

Я повернулась к Николасу. Его взгляд — холодный и неподвижный — был устремлен на меня. — Что ж, можете считать меня сумасшедшим и чудовищем! — сказал он спокойно, и на мгновение его губы искривились в подобии улыбки. Потом он повернулся и вышел. Я вызвала Тревора из его апартаментов, и мы помогли Адриенне добраться до ее покоев. Звук глухих рыданий, казалось, заполнял коридоры и отдавался эхом от дверей пустующих комнат Уолтхэмстоу, и я подумала, что, где бы ни находился Николас, он должен был их слышать.

В комнате Адриенны было тепло. Пламя горящих в камине дров слабо освещало комнату, бросая на стены красноватые блики, канделябр был зажжен, на столике стоял массивный подсвечник. Тревор раздвинул потускневшие от времени портьеры цвета тутовой ягоды, скрывавшие ее постель, и мы уложили расстроенную Адриенну на подушки.

— Адриенна, ты должна взять себя в руки и успокоиться! — Тревор, обеспокоенный ее припадком, сжал руку сестры. — Я уверен, что Ник не хотел сделать ничего дурного.

— Ничего дурного? Почему ты всегда пытаешься оправдать его поступки?

— Все дело в его памяти, дорогая. Он просто забыл.

— Забыл, что унизил меня? Забыл, что уничтожил, опозорил меня? Что оставил меня коротать свой век старой девой? — Она снова разразилась слезами. — Я никогда больше не хочу его видеть! Он ужасно обидел меня! Я никогда ему этого не прощу!

Адриенна продолжала плакать, закрывая лицо руками, и Тревор повернулся к столу красного дерева, стоявшему возле кровати. Он налил в стакан воды из кувшина, потом добавил какого-то порошка из маленького флакончика. Быстро размешал лекарство и поднес стакан к ее рту. Она послушно проглотила смесь, потом откинулась на подушки, все еще всхлипывая.

Отойдя от кровати, Тревор бросил на меня испытующий взгляд. Его темно-каштановые брови сошлись на переносице.

— Что вызвало этот припадок, Ариэль?

— Подарок вашего брата, сэр. Свадебный подарок.

Я подняла с пола клочок кружева, выпавшего из рук Адриенны.

Он взял лоскуток в руки и, сжав губы, какое-то время его разглядывал. Потом скомкал в кулаке.

— Черт возьми! Это первый его странный поступок за долгое время. Я так надеялся…

Глядя мне прямо в глаза, Тревор спросил:

— Вы побудете с ней, пока она не уснет? Меня ждет пациент.

Я не смогла отказаться.

Когда он ушел, я села возле постели Адриенны на чиппендейловский стул с гнутыми ножками. Скоро рыдания утихли, теперь о недавнем припадке напоминали только судорожные вздохи, время от времени сотрясавшие ее тело. Я тоже почувствовала себя спокойнее, начала расслабляться и уже подумала, что она уснула, когда внезапно Адриенна заговорила, испугав меня:

— Я не сомневаюсь, что во всем виновата наша мать.

Она слегка приподнялась и, сонно мигая, смотрела на меня.

— Видите ли, моя мать была настоящей ведьмой — суровой и требовательной. Отец часто говорил: «Посмотрите на моих сыновей — у них навсегда останется ненависть ко всему женскому роду». Так оно и вышло. Николас ненавидел мать, потом свою жену, а теперь ненавидит меня. Думаю, больше всего ему хотелось бы уничтожить нас всех.

Я поняла, что на Адриенну подействовал порошок. Уж мне-то хорошо было известно действие успокоительных лекарств как положительное, так и дурное. И все же я продолжала внимательно слушать, словно околдованная ее голосом и словами.

Адриенна прикрыла лицо согнутой рукой. И в этот момент я подумала, что она очень хорошенькая. У нее были очень красивые густые волосы и кожа без изъянов, похожая на белую камею.

Она вздохнула:

— Моя мать умерла в этой самой постели через несколько дней после женитьбы Ника на Джейн. Молодожены проводили свой медовый месяц в Лондоне. Когда мать занемогла, мы послали Джима привезти Николаса, но он приехал слишком поздно. Он вошел спустя несколько минут после того, как она испустила дух.

Адриенна указала на изножье кровати.

— Он долго смотрел на ее застывшее лицо, потом сказал одно только слово: «Сука». Бедный, бедный Ники! Как мне было жаль его в тот момент. Хотя и мать тоже было жалко. Видите ли, он всего себя отдал. Он отдал все в жизни, что ему было дорого, чтобы угодить ей, нашей матери. Не понимаю, почему мы должны всю жизнь лезть из кожи, чтобы ублажить своих родителей? О, Ники, если бы ты немного подождал! Вам следует знать, что его женитьба на Джейн была попыткой угодить этому дракону в женском обличье.

Я слушала ее, а сердце в моей груди тем временем превратилось в какой-то жесткий и тугой узел. Я отвернулась от бледного лица Адриенны и устремила взгляд в окно. Глаза мои жгли выступившие слезы. Внезапное озарение било мне в виски, как удары барабана. Я тоже ненавидела леди Миллисент Уиндхэм за то, что она сотворила с Николасом и… со мной.

Голос Адриенны теперь был тише и едва доносился до меня, казалось, что она говорила с трудом. Я смахнула слезы и снова повернулась к ней.

— Мой милый Ники. Он был таким справедливым и внимательным. Он был единственным из моих братьев, кто баловал меня. Джордж, Юджин и Тревор считали меня не более чем досадным явлением и прогоняли, если я приближалась к их драгоценным игрушкам. Но Ники — никогда. Он бы вырезал сердце из груди и поднес мне, если бы только я попросила. И вот, когда отец умер, мать вцепилась в него, она искалечила его юность, спекулировала своей болезнью, чтобы добиться чего хотела.

Адриенна медленно уплывала в сон, ее нижняя губа слегка вздрагивала, когда она пробормотала:

— Он был слишком молод, чтобы взвалить на себя это бремя главы семейства, этот проклятый титул… Лорд — такой юный и неопытный, ничего не знавший о жизни. Слишком большая ответственность погубила его, пригнула к земле.

Потом появилась Джейн. Мерзкая женщина. Это мать выбрала ее Нику в жены. Джейн и была такой же, как мать, — властной, требовательной, капризной. Когда она поселилась в нашем доме, требовала, чтобы ее называли «леди Малхэм», и желала больше, чем он мог дать ей. Я ее ненавидела. Она была жестокой порочной женщиной, как и моя мать. Я говорила ему…

Голова ее снова заметалась по подушке из стороны в сторону. Соскользнув со стула, я попыталась ее успокоить, поглаживая гладкий лоб Адриенны рукой, потом сказала:

— Тише, тише, миледи. Он не желал ничего дурного. Он не стал бы делать этого намеренно.

— Я говорила ему, что ненавижу ее… Я хотела чтобы она умерла…

Моя рука замерла.

— Умерла… — повторила она. Теперь ее голос превратился в шепот, вырывавшийся из сухих губ. — Прости меня, Господи, я хотела ее смерти…

Я натянула на нее покрывало, но она беспокойно металась по кровати и сбросила его. Аккуратно сложила кусок белого кружева и спрятала под подушку. Потом вышла из комнаты.

Я не раздумывала, куда иду. Я шла, ведомая инстинктом, а не здравым смыслом. Я бездумно двигалась по темным холодным коридорам Уолтхэмстоу, позволив своим мыслям вернуться к тому, что только что было сказано.

О том, что Адриенна ненавидела жену Ника. Возможно, это было слишком мягким словом для ее чувств. Она ненавидела Джейн за сходство с их матерью, ненавидела за то, что та сделала Ника несчастным, за то, что та посягнула на ее место в доме.

Проходя через кухню, я обменялась парой ничего не значащих фраз с Матильдой и Полли, но беседа наша не затянулась. Потом, выйдя из дома, я пошла по тропинке, по той самой, которая приглянулась мне раньше, обогнула пруд, миновала плодовый сад.

Мысленно я снова переживала минуты, когда сидела у подножия холма вблизи от городка в надежде увидеть молодого лорда хоть на мгновение. Казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Я вспоминала, как Ник забрел в таверну моего дяди, попросив пинту подогретого пива и гаванских сигар. Я в это время, как робкая мышка, пряталась в тени и разглядывала его. Но и тогда я знала, что наши пути соприкоснутся, потому что мы оба были одиноки. И, как соловей, терпеливо ждущий, когда наступит его черед петь, я ждала своего часа, предвкушая ночи, наполненные ароматом лавра и песнями, и Николаса.

Собачий лай вернул меня к реальности. Я заложила руки в карманы плаща и с независимым видом направилась на шум.

Джим оглянулся, заслышав мои шаги, когда я вошла в садовый сарай. Его тронутые сединой волосы и отвисшее брюшко свидетельствовали о том, что он поглотил не одну дюжину пинт эля, но лицо его было приятным и приветливым, как и в утро моего прибытия в Уолтхэмстоу.

— Добрый вечер, — приветствовал он меня.

— Добрый вечер, — отозвалась я, улыбаясь ему. — Я ищу конюшню.

Его карие глаза расширились от удивления.

— Вам нужна лошадь? — спросил он.

— Нет.

Он смотрел на меня с любопытством, потом лицо его приняло настороженное выражение.

— Я полагаю, вы хотите посмотреть новую конюшню?

Я смешалась, только теперь осознав, насколько странной должна была показаться ему моя просьба. И тогда я решила, что, если Джим и вправду друг Ника, он захочет мне помочь. Я покачала головой.

— Нет, я хочу увидеть старую конюшню или то, что от нее осталось.

Теперь он буравил меня столь же острыми и пронзительными глазами, как у ястреба.

— Там ничего не осталось, мисс, ничего, даже мусора. Она сгорела дотла. Понимаете?

— Я это знаю.

Я плотнее запахнулась в свой плащ.

Он принялся медленно укладывать свои инструменты, потом, не добавив больше ни слова, вышел из сарая и пошел по заросшей травой тропинке, заворачивавшей под углом к собачьим будкам. Я следовала за ним на довольно большом расстоянии, сохраняя эту дистанцию. Я и сама не могла взять в толк, что гнало меня туда и что за смысл был стоять среди обгоревших столбов и закопченных камней. Но какой-то инстинкт говорил мне, что все началось здесь, из-за несчастья, столь плачевно повлиявшего на рассудок милорда.

Это было мрачное, жуткое место, особенно в сумерках, в преддверии спускающейся темноты, то пепелище, укрытое от посторонних глаз конскими каштанами и кустами крыжовника, казалось столь же лишенным жизни, как сама смерть.

Глядя из-под низко надвинутого капюшона плаща, я видела Джима, бродившего среди обгорелых балок и поддевавшего их носками башмаков, из-под которых поднимались хлопья пепла. Он горбился, стараясь спастись от холодного северного ветра, и пристально вглядывался в какое-то черное пятно. И в этот момент я поняла, что именно здесь погибла Джейн, и сама не могла оторвать глаз от этого места.

Наконец Джим посмотрел на меня, провел огрубевшей от работы и красной от холода рукой по губам и спросил:

— Вы увидели, что хотели, мисс Рашдон? Поколебавшись, я в свою очередь поинтересовалась:

— Вы были здесь в тот вечер, Джим?

— Да, был. Я помолчала.

— Это было ужасно, — послышался его тихий голос.

Я напрягала слух, чтобы расслышать его слова, перекрываемые новыми порывами ветра.

— Все бедные животные оказались там, внутри, пойманные, как в ловушку. Должно быть, пламя достигало престола Господнего и опаляло его ноги, так высоко оно вздымалось в небо. Все прекрасные лошади погибли. Это была страшная потеря, мисс.

— Джим, — сказала я, — я знаю о леди Джейн.

— Ах, так!

Он хмуро покачал головой и снова бросил взгляд на массивное бревно, лежавшее на земле.

— Значит, сплетники уже почесали языки. Это меня ничуть не удивляет, ничуть. Они уж вам наговорят о гоблинах и демонах, а вы только слушайте. Безобразие, они только тем и занимаются, что позорят человека и портят его репутацию.

— Вы им верите? — спросила я напрямик.

— Я верю только тому, что сам видел, когда пришел сюда, — пламя, поднимающееся будто из ада и до самого неба, и моего друга, его светлость, — он стоял как каменный истукан и глядел на пламя.

— Вы хорошо его знаете, Джим?

— Да, я его знаю. Не так уж долго, доложу вам, всего три года, как мы подружились.

Джим снова уставился на пепелище.

— Вы спасли ему жизнь? Он казался удивленным.

— Это он вам сказал, да?

— В известном смысле, да. Джим кивнул.

— Я выудил его из бездны, думал, что он уже погиб, считал его трупом. Он совсем промерз, лежал так, что на берегу были только его голова и плечи, а все тело под водой и было окружено льдом. Я оттащил его в дом, и там лорд лежал две недели, лежал, трясясь в лихорадке и почти лишившись разума от жара. Когда он наконец пришел в себя, то не мог вспомнить, кто он, где был и куда собирался ехать, когда его лошадь провалилась под лед. Он приходил в себя примерно месяц, и тогда-то мы и подружились.

Я села на камень, поджав ноги и спрятав их под плащ. Расхаживая мимо меня взад и вперед, Джим продолжал свой рассказ:

— Понимаете, я ведь знал, что он не крестьянин вроде меня. На нем была красивая одежда, когда я выудил его из под льда. И то, как он говорил, сразу выдавало в нем образованного человека. И я даже и не надеялся, что он вспомнит меня. Он стал мне вроде как сыном. Не сомневайтесь, мисс, именно так все и было. Потом однажды утром он вспомнил, кто он такой, хотя и не помнил, зачем ехал в Йорк. И тогда он стал настаивать, чтобы я поехал с ним в Уолтхэмстоу, и, как вы видите, я так и сделал. Я прожил трудную жизнь и не боялся никакой работы. Он оставил меня здесь, и дал мне работу, и стал платить больше денег, чем я зарабатывал прежде, когда разводил овец.

— Он любил Джейн? — спросила я.

Джим перестал расхаживать и взглянул на меня. Лицо его казалось странным в бледном свете. Мы молча смотрели друг на друга. Наконец он заговорил:

— Была только одна женщина, которую он любил, и память о ней до сих пор преследует его. Сейчас он не помнит ее лица, но то, что он ее потерял, грызет его…

Я поднялась на ноги, сердце мое бурно колотилось, я не могла сдержать нетерпение. Повернувшись к нему и пристально глядя ему в глаза, я взмолилась голосом, непохожим на мой, охрипшим от волнения, дрожащим и прерывающимся:

— Скажите мне, кого он любил, Джим, скажите, прошу вас!

— Ну какое это имеет значение, мисс? Понимаете ли, та женщина умерла. Ее погребли в какой— то нищенской могиле на севере, и он винит себя в ее смерти, бедняга. Если бы знал, если бы я только знал об этом, когда он лежал в лихорадке, на моей постели и звал ее по имени…

Я схватила его за руки и стиснула их.

— Скажите мне, какое имя он произносил… Я должна это знать.

— Мэгги, — ответил он. — Даму сердца милорда звали Мэгги.

Руки мои бессильно упали, и я, спотыкаясь, пошла назад. Ветер рвал капюшон с моей головы, и мне приходилось сгибаться, подставляя лицо опускающемуся на землю ледяному туману, я плакала.

«Мэгги!» Повернувшись, я побежала назад в Уолтхэмстоу.