Романы о такой как ты - Моя судьба

Саша Канес

Моя судьба

Мои дети

Ко Кануй

и не только

Мое сознание часто изменяет мне и будто плавает в тумане. Порой я не до конца понимаю, что вокруг происходит. Живот продолжает болеть, тянут швы. Но я помню: главное мною сделано! Я подала все сигналы, какие могла! Мне что-то капают в вену, видимо, успокаивающее, и я на какое-то время теряю ощущение этой дурацкой объективной реальности, будь она неладна. Лекарства помогают спать. Когда я задремываю, передо мной возникают лица самых родных моих людей. Обидно открывать глаза и понимать, что пока это только сон. Но я знаю себя! Энергия первых часов борьбы не исчерпана! Просто мне надо прийти в себя, и силы непременно вернутся! Мой ребенок. Вот о ком я должна сейчас думать. Моя задача – сделать все, что возможно и даже невозможно для него, для себя и для… Впрочем, для него и для себя – этого достаточно!

Рядом кто-то шебуршится. Пока слышно только тихое кряхтение, но скоро оно перейдет в плач. Я должна приподняться на подушках и покормить. Должна, должна, должна… Мне еще есть чем кормить? Вроде да…

Время устроено очень странно. Его то совершенно не хватает, то, наоборот, оказывается слишком много, и нет никаких сил дождаться, когда оно наконец пройдет. Тут нет ничего оригинального или необычного, но в моих обстоятельствах не так уж важно быть оригинальной.

Я была уверена, что у меня будет сын! Я обожаю свою дочь Дашу, но от любимого человека я мечтала произвести на свет мальчика, который вырастет и станет настоящим мужчиной. Настоящим, то есть не таким, каких много, а таким, каких почти нет. В этом мире есть немало настоящих женщин, хороших и плохих, добрых и не очень, но, по крайней мере, личностей. А среди сильного пола, похоже, личностей почти нет. Не добавляю слово «сейчас», потому что не уверена, водились ли хоть когда-нибудь в изобилии настоящие мужчины…

Я провела здесь чуть меньше двух месяцев. Перед родами должна была прибыть «группа поддержки» – мама с Дашей и, разумеется, с Ромой. Куда же деться от Ромы! А потом я ждала Леню. Для Лени это должно было стать сюрпризом. Я надеялась, самым замечательным сюрпризом в его жизни. Главное было обеспечить его приезд точно в срок. Пока же считалось, что я в длительной командировке. Но судьба распорядилась иначе…

Я сразу сказала на фирме о предстоящем декретном отпуске и пообещала, что практически все четыре месяца, которые планирую уделить своему ребенку и себе самой, все равно буду на связи и не прекращу работу на своем направлении. Понятное дело, что коллегам ничего не оставалось, как принять это как данность.

Встал вопрос о том, где мне рожать. В Москве и вообще в России рожать второго ребенка я не была готова. С Дашей в свое время все получилось удачно, но отнюдь не «благодаря», а «вопреки». К тому же тогда я была моложе, и мое природное здоровье перебороло дикую родовспомогательную систему. Но повторять этот опыт не хотелось. Разумеется, теперь появилась возможность рожать, как это по-идиотски называется, «на коммерческой основе». Но те мои знакомые, что прошли через коммерческие акушерские услуги, не были в особом восторге. Цена вопроса для меня никакого значения не имела – я была абсолютно свободна в выборе места на Земле, где моему ребенку предстояло появиться на свет. Но в какую страну ехать? Передовой в этом плане Израиль по понятным причинам не подходил. Германию я не очень любила. И вот я подыскала одно из самых спокойных на земле мест.

Про поселок вегетарианцев и натуропатов, где действует еще и прекрасный родильный дом, я узнала от одного из своих бизнес-знакомых, Аркадия Аркадьевича Шевчука. Честно говоря, настоящего бизнеса Аркадий Аркадьевич со мной никогда не вел. Как, думаю, не вел он бизнеса и ни с кем другим. Нас познакомил один банкир на какой-то дурацкой презентации еще в «старые компьютерные времена». Что там тогда презентовали, я, убей бог, не помню. Однако с тех пор мы с господином Шевчуком время от времени общались. Он немало развлекал меня своими весьма специфическими, но забавными манерами, а кроме того, некоторое время укреплял мой оптимистический взгляд на окружающую действительность. Очевидно, успокаивала я себя, в тяжелые времена никто не помрет в Москве от голода и холода, пока у «деловых людей» типа Аркадия Аркадьевича есть крыша над головой и кусок хлеба во рту. Правда, через некоторое время после нашего знакомства я узнала, что истинным источником его материального благополучия была дача в Переделкине. Огромный кирпичный особняк, стоящий на участке площадью семьдесят соток, построил еще дед-композитор, лауреат Сталинской премии. Дом этот у Аркадия Аркадьевича снимало какое-то иностранное представительство, и арендная плата вполне обеспечивала ему, мягко говоря, сносное существование. Но ему почему-то было неловко ощущать себя рантье, и он регулярно обращался ко мне и к другим знакомым с бизнес-предложениями. Они всегда оказывались в итоге бессмысленными и бессодержательными, и, что особенно любопытно, в их ценность он и сам не верил ни на грош. Аркадия Аркадьевича, как я уже давно поняла, устраивал только такой бизнес, который не требовал от него никаких усилий – чтобы ему лично ничего не делать, никуда не ходить и никого не принимать у себя. Единственное усилие, на которое господин Шевчук мог согласиться, – самостоятельно открыть дверь посыльному и забрать у него деньги в конвертике. Разумеется, приносить деньги следовало не рано утром, не поздно вечером и не в то время, когда Аркадий Аркадьевич пребывает на отдыхе. А на отдыхе Аркадий Аркадьевич находился как минимум десять месяцев в году. В этом-то он знал толк! И я решила сделать то, что до меня не удавалось, думаю, никому – использовать Аркадия Аркадьевича с пользой для себя, причем по истинному его назначению. Как-то я услышала о том, что его двоюродная сестра, состоящая в браке с английским журналистом, донашивала и рожала младенца в каком-то райском местечке в Таиланде. Там же она и вскармливала это счастливое дитя первые несколько месяцев.

И после очередного визита к гинекологу, подтвердившему, что все в полном порядке и беременность развивается по плану, я позвонила господину Шевчуку и спросила, не хочет ли он заглянуть при случае ко мне в офис на чашечку кофе.

– Кофе я теперь не пью! – ответил мне в трубку вальяжный баритон. – Берегу здоровье! Годы, дорогая моя, годы! Необходимо помнить о них! Перешел, знаете ли, на японский чай. Я как раз рядом, и у меня есть с собой упаковочка – специально для вас. И именно о вас и о фирме вашей славной я сейчас думал. Ведь знаю, что ваша компания в чае – корифей, можно сказать. Так что если не побрезгуете отпить, то ваш секретарь сможет его заварить для нас. В соответствии с моими инструкциями, разумеется.

– Я вас жду, Аркадий Аркадьевич! – ответила я и попросила секретаршу Иру поставить чайник.

Господин Шевчук явился буквально через десять минут. Как всегда, одет он был чрезвычайно импозантно: в роскошный светло-кремовый костюм от Армани, на голове красовался колониальный английский шлем, головной убор, весьма нетипичный для окрестностей Курского вокзала, где находился мой офис. Освободив подбородок от кожаного ремешка, он снял шлем и церемонно поклонился.

– Приобрел тут, знаете ли, автомобиль. По случаю, можно сказать. У неких знакомых приобрел. Хорошая вроде бы колымажка, но без нормальной крыши. – Он махнул рукой в направлении окна.

Я выглянула на улицу и увидела небрежно припаркованный поперек тротуара «Порше»-кабриолет.

– Дешево купил, надо сказать, – задумчиво продолжил мой визитер. – Относительно, разумеется, дешево! – хихикнул он. – Но, знаете, под съемной крышей ездить вовсе не так приятно, как можно было бы ожидать! Тряпочка какая-то неуютная. Как ни крути, тот же брезент. Не то, не то! Ну а если ехать в открытом, так сказать, положении, так вообще ужас! Тут у нас не Монако, я извиняюсь, не Канн! Тут не бризом средиземноморским, а холодным отечественным воздухом дует! И дует, знаете ли… прямо в голову! То есть в рабочий, сами понимаете, орган дует! – Для большей убедительности он похлопал ладонью по шевелюре, чуть-чуть обрызганной благородным серебром ранней седины. – Там внутри – мозг! – он улыбнулся своему остроумию.

Затем Аркадий Аркадьевич пригладил слегка встревоженную прическу и костяшками пальцев той же руки гулко постучал по пробковому шлему.

– Вот шапочка меня и выручает. Из тропиков как сувенир привез, а оказалось к месту! – Он бережно протянул «шапочку» Ирине, чтобы та пристроила ее на вешалке.

Господин Шевчук проследовал в мой кабинет. Удобно развалившись в гостевом кресле, он вынул из кармана маленький зеленый пакет, испещренный иероглифами.

– Чай японский, зеленый – «кокейча», кажется, или, может, как ее… «гайманча». Не запоминаю я всего этого, уж простите. И так мозг всегда в авральном режиме работает! Упаковочка – двести граммов, извольте убедиться. Вес, слава тебе господи, они там, в Японии, на радость нам обычными цифирьками обозначают. Вы очень вовремя позвонили. Я как раз размышлял, кому бы бизнес с этим чаем предложить? Проношусь, так сказать, из одного конца нашей столицы в другой конец и размышляю. Я порой просто так раскатываю. Вам это, наверное, покажется странным, но на ходу, в движении, так сказать, мне думать как-то сподручнее. И хорошо, что вы мне позвонили. Судьба, может быть! Сама судьба! Ведь бизнес-то прекрасный может быть, красивый может быть бизнес! – Он распечатал чай и протянул мне понюхать. Зеленая масса пахла подгнивающими водорослями. Увидев мою реакцию, Аркадий Аркадьевич проворковал: – Не правда ли, пахнет омерзительно, тухлятиной морской пахнет, – он убедился, что я согласно кивнула. – Но, знаете ли, я вот притерпелся к вонище этой, и теперь мне прямо-таки хочется нюхать и нюхать! Так с сырами некоторыми тоже бывает!

– Не знаю, – я пожала плечами, – пусть Ира заварит. Может, не так мерзко получится…

– Да, да! Ирочка, голубушка! Вот здесь, на бочку, инструкция на английском языке – вы ведь знаете английский? – Он дождался, пока Ира кивнет. – Так вот, соблюдайте строго, Ира! Иначе улетучится ценный аромат, вызвавший сейчас столь сильное, как бы это сказать… да! аромат, вызвавший столь сильное омерзение у вашей начальницы, что ли… или, нет, как это правильно сказать… В общем, у вашего босса!

Ира пошла заваривать чай, а мы расположились друг против друга в креслах.

– Так в чем же заключается ваше бизнес-предложение, Аркадий Аркадьевич? – Я решила вначале выслушать гостя.

– Все элементарно. Мой друг знает производителя в Осаке. И у оного производителя на его фабричке такая вот упаковочка такого вот чая – а это очень дорогой, даже там, надо сказать, очень дорогой чай – стоит тридцать долларов. А здесь, в Москве, его вообще можно приобрести только в одном-единственном специализированном магазине за восемьдесят долларов США. Предложение следующее: я даю вам телефон моего друга в Осаке. Вы звоните ему, договариваетесь с ним и вместе покупаете в Японии несколько контейнеров по тридцать долларов упаковочка. Здесь вы все это распродаете по шестьдесят долларов, хорошо зарабатываете, а мне даете по десять долларов с пакетика. И все! Все довольны!

Гладко выбритое румяное лицо господина Шевчука преисполнилось счастливой, прямо-таки маниловской мечтательностью.

– Что вы как специалист по колониальным товарам, как бизнесвумен, так сказать, по этому поводу думаете? – обратился он ко мне.

– Боюсь, – ответила я, – что очень немного найдется здесь ценителей зеленого тухлого чая даже по шестьдесят долларов за двести граммов. И не скоро мы с вашим другом даже первый контейнер продадим!

Аркадий Аркадьевич помрачнел.

– Печально! Но, честно говоря, я боюсь, что вы правы, правы! Народ у нас дикий, дремучий, вкусы примитивные – цейлонский черный так называемый чай пьют! Или вообще индийский со слоном! Я все это знаю, знаю! А те сто человек в Москве, что по шестьдесят долларов купили бы, они и сейчас по восемьдесят берут. Вы тоже так думаете?

Я согласно кивнула. Ирина принесла чашки с чаем. Запахло морским берегом после шторма. В чае и впрямь что-то было. Аркадий Аркадьевич блаженно приложился к напитку.

– Чудесно заварили, Иринушка! Божественно! С истинно японским, можно так сказать, мастерством! Хоть в кимоно вас наряжай!

– Как начальство прикажет! – усмехнулась Ирина. Она относилась к Шевчуку с плохо скрываемым пренебрежением.

Аркадий Аркадьевич вернулся к своим грустным мыслям.

– Ну, вот видите, как тяжело все идет! Бизнес просто вытягивает из меня всю энергию. Я должен отправиться отдохнуть. Отправиться, так сказать, чтоб оправиться! Наверное, на Занзибар поеду. Этот чайный проект очень меня напряг. Разочарование опять-таки! Тяжело, тяжело жить в отечестве нашем, хоть и трудимся мы с вами не покладая, так сказать, рук, и добываем хлеб для пропитания в поте лица своего! – Хихикнув, он извлек из кармашка изящный надушенный платок и провел им по лбу. – Что можно ждать от народа, который воспитывался на грузинском чае и жигулевском пиве! Ужасно! Три дня назад из Таиланда прилетел – расслаблялся там, как мог, знаете ли: массаж, целебные обертывания, медитация! А сегодня сил уже опять никаких! Вот и думаю – надо попробовать съездить для приведения себя в чувство на Занзибар! Я там не был, но народ очень хвалит! Да, да, на Занзибар!

Он хотел было подняться, но я его остановила.

Ира долила нам чаю и вышла из кабинета, притворив за собой дверь.

– У меня к вам есть дело личного свойства, дорогой Аркадий Аркадьевич! – обратилась я к нему в его же манере.

На лице гостя изобразилось предельное внимание.

– Если вы еще не заметили некоторые изменения в моей фигуре, то докладываю вам, что я беременна.

Надо сказать, что я уже несколько недель как перешла на форму одежды, позволяющую, насколько возможно, скрывать уже вполне объемистое пузо. Я взяла паузу и с наслаждением понаблюдала за тем, как брови Аркадия Аркадьевича ползут вверх. Молчание было долгим.

– Что ж, – ответил он, промолчав не менее чем целую минуту. – Я очень рад! Это большое счастье, гм… Но, как бы это правильно сказать, я не припомню, честно говоря, чтобы мы с вами когда бы то ни было совершали соответствующие действия, или, как их еще называют, гм… телодвижения, способные привести вас к такому, безусловно, замечательному состоянию или, можно еще сказать, к положению…

От хохота я чуть не свалилась с кресла. А густые брови господина Шевчука тем временем продолжали свое движение в направлении затылка.

– Аркадий Аркадьевич! Простите, что не сделала упор на это сразу – я беременна не от вас!

Мой смех вызвал и у него некоторое подобие сдержанной улыбки. Допив чай, он поставил чашку на стеклянный столик.

– Я, признаться, так и предполагал, – промолвил он рассудительно. – Но посчитал, так сказать, оправданным шагом внести некоторую дополнительную определенность. В нашей жизни ничего нельзя знать до конца! – Улыбка господина Шевчука из сдержанной стала лучезарной.

Дальнейшая беседа, как я и предполагала, оказалась продолжительной и очень подробной, ибо затрагивала именно ту область, в которой Аркадий Аркадьевич был истинным знатоком. Я объяснила, что хочу взять у своих партнеров и у себя самой большой отпуск по беременности и родам. Мне необходимо не только произвести на свет здорового ребенка, но и на некоторое время отключиться от суеты этого мира. Уже сама моя идея отключиться от всего вызвала у господина Шевчука восторг.

– Таиланд и только Таиланд! – возопил он. – И не просто Таиланд, дорогая моя, а именно Ко Кануй! Там я отдыхаю душой и телом! И не только я так считаю – моя кузина Элен полностью со мной согласна! А ведь она рожала там почти в сорок лет – в пору, так сказать, уже чрезмерной зрелости.

Я попросила Аркадия Аркадьевича подробнее рассказать про божественный остров, вызвавший такой восторг у него и его кузины.

– Так как же иначе? Где еще вы найдете такой сладостный покой и сочетание европейского комфорта с истинным сервисом? Ну какой, к черту, сервис в Европе? Одни только пустые слова! В Европе любой официант считает себя в первую очередь полноправным членом их этого, с позволения сказать, демократического общества. Быть официантом для него – лишь одна из социальных функций, проходное, можно сказать, место на рынке труда… Сегодня он, назовем все своими словами, работник общепита, а завтра, может быть, – депутат Европарламента. Но все не так на Дальнем Востоке, не на наших гунявых окраинах, разумеется, а на настоящем Дальнем Востоке.

Аркадий Аркадьевич поставил чашку и потянул себя указательными пальцами за уголки глаз – так он и впрямь стал похож на преуспевающего мандарина.

– Там, на правильном Дальнем Востоке, – продолжал он, – каждый официант просто растворяется в вас. Для вас это – всего лишь ужин или, может быть, обед. А для него – высший смысл существования. Он не просто выполняет ваши желания – он предугадывает их! На Ко Кануй существует несколько деревенек для европейцев, для тех, кто желает наслаждаться чистейшим морским воздухом, вкушать истинно благотворную пищу, рожать и растить детей в покое и, не побоюсь этого слова, в неге! Для каждой тайской акушерки ваш ребенок дороже ее собственных детей. Это ментальность! Туда и только туда! Вы снимете себе домик возле самой полосы прибоя, и счастье охватит вас. Я лично, как вы понимаете, никого нигде и никогда не рожал, но это мое любимое место отдыха. Я повторяю, оное мнение не является только моим личным! Вы, кстати, непременно повстречаете там и моего доброго знакомого, Космонавта. Он всегда там… Этот по-своему, надо сказать, обаятельный и в известной степени милый человек вообще не намерен возвращаться в этот смог, в эту суету, в этот московский ад.

– А как же Звездный городок? Его там не ждут?

– Какой еще Звездный городок? – удивился Аркадий Аркадьевич.

– Ну, как же, ведь вы сказали, что ваш друг – космонавт! А значит, ему самое место или в Звездном городке, или на Байконуре, или на орбите, в конце концов.

Аркадий Аркадьевич негромко, я бы даже сказала, как-то особо вежливо рассмеялся.

– Что вы, что вы! Кто ж его с его комплекцией на орбиту-то выведет? Да и зачем? Мой друг Космонавт, в миру просто Алексей, никакого отношения к реальным небесным сферам не имеет. Он в прошлом весьма успешный штангист-тяжеловес, но после перестройки подался в коммерцию – продавал оптом китайские пуховые куртки и сапоги-луноходы. При этом у него самого была большая проблема приобрести для себя хоть какую-нибудь одежду подходящих размеров. Кроме старого тренировочного костюма и кроссовок, этот достойнейший из достойных много лет ничего не носил. А тут сразу два образца оной продукции оказались равно и огромного размера, и неимоверного, можно даже сказать невообразимого, серебристого цвета. Алексей в серебристой куртке и в серебристых же дутых сапогах выглядел, как бы это поточнее высказаться, футуристически, что ли… И вот тогда среди высшего общества, простите за иронию, московских оптовых рынков за ним закрепилось это прозвище, творческий псевдоним, так сказать, – Космонавт. Кроме меня никто, уже и не помнит, что родители назвали его при рождении Алексеем Степановичем.

– Как чудесно! А что он в Таиланде-то делает, на этом чудном острове?

Аркадий Аркадьевич просиял:

– Медитирует и еще продюсирует эзотерическую музыку!

– Какую музыку? – не поняла я.

– Эзотерическую. Он, во всяком случае, ее именует именно так! Вы, как приедете на Кануй, так сами все и увидите. Сказать откровенно, боюсь, что действительно вы не токмо увидите Алексея Степановича, но и услышите оные мелодии и песнопения, порожденные при его финансовом участии. Кстати, «Ко» на тайском языке и есть собственно «остров», а Кануй – его собственное название.

– Пожалуй, мне все же неудобно будет тревожить вашего друга только из одной склонности к меломании! Думаю, что там и так разобраться во всем не очень сложно…

– Нет, нет! Дорогая моя, вы непременно с ним встретитесь. Он уже три года как на Кануе проживает. Много любопытного и, смею утверждать, полезного вы через него узнаете. А Космонавту только в радость будет помочь вам добрым советом. Он ведь там даже веру новую основал – кришнохристианством называется. Религия Добра и Терпения. Пишет сейчас богодухновенную книгу, чтобы создать теологическую основу, так сказать. Предлагал мне редактировать оное бессмертное произведение. Но для меня это, увы, нереально! Вы же знаете, я все время занят! – Аркадий Аркадьевич сам же хихикнул, произнеся эти слова. – Но, несмотря ни на что, я всячески сочувствую новому учению и душой своей, так сказать, стремлюсь в эфирные выси и в астральные сферы…

Решение об отъезде на Ко Кануй я приняла быстро и с легким сердцем. Мой гинеколог, к моему немалому удивлению, полностью одобрил эту идею и даже пообещал связаться со своим коллегой в Таиланде, чтобы дополнительно застраховать меня от всяческих неожиданностей. Как выяснилось, я отнюдь не единственная его пациентка, решившая выносить и родить своего ребенка среди пальм на берегу океана.

В соответствии со своим планом я оставила офис, приобрела билеты, забронировала отдельный домик и в срок прибыла на остров. Со здоровьем у меня, слава богу, все было в полном порядке, и два перелета продолжительностью в общей сложности тринадцать часов почти не утомили ни меня, ни того, кто располагался в моем уже весьма солидном животе. Поселок любителей здорового образа жизни и впрямь оказался весьма неплох. Покоя и свежего воздуха хоть отбавляй. Я не стала разбирать вещи, надела заранее заготовленный купальник и направилась на пляж. В нескольких десятках метров от моего домика теплое ласковое море неспешно накатывалось на золотой песок и манило уставшее в долгой дороге тело. Я помню, с каким наслаждением вошла тогда в воду. Как прекрасна казалась жизнь! А ведь еще и двух лет не прошло с того момента, когда переводчик сообщил мне, что суд приговорил меня к пожизненному заключению.

Посол

и не только

В тюрьме Ха’Шарон мне все же пришлось просидеть два месяца. Честно говоря, я рассчитывала и на больший срок, но голова моя была настолько занята мыслями о моем Лене Ильине и ожиданием сведений о его здоровье, что я даже не могла сформулировать, что чувствую и чего жду. Несколько раз меня осматривали врачи. Особенно много внимания моей персоне уделил психиатр, приятный пятидесятилетний дядька родом из Львова. В отличие от прочих, этот доктор не искал во мне никаких чудовищных наклонностей, которые, по мнению его израильских коллег, должны присутствовать в женщине-детоубийце. Напротив, он высказал понимание моих преступных действий и приложил, видимо, немалые усилия для того, чтобы облегчить режим содержания в узилище. Главное, я получила в свое пользование компьютер. Психиатр весьма прозрачно намекнул на готовность бескорыстно помогать и впредь, но не рекомендовал, во всяком случае пока, притворяться психически больной. Врачебная комиссия на этапе следствия признала меня вменяемой в момент совершения преступления, и в том случае, если я решу в будущем это оспорить, вовсе не обязательно кричать сегодня, что я Елизавета Первая и Мария Стюарт в одном лице.

Мама, разумеется, примчалась сразу, как только все случилось. Но пребывала она в совершенно растерзанном состоянии, все время плакала, и я попросила ее не изводить меня своим присутствием, а вернуться в Москву, к Даше и несчастному Роме. Я знала, что помощь должна прийти в первую очередь от Семена, однако ни о нем, ни об Игоре Борисовиче, ни о ситуации на нашей фирме мне ничего не было известно. Но судя по тому, что уже на следующий день после случившегося ко мне прибыл один из лучших местных адвокатов, Ави Руденецкий, можно было надеяться, что я не брошена. Господин Руденецкий в ответ на вопрос о гонораре покачал головой.

– У вас хорошие друзья! – сказал он со значением. – И вы мне ничего не должны.

Пришел он не один, а со своим слегка приторможенным коллегой по имени Рами Мучник. Рами был молодым, не подающим никаких надежд юристом, работающим в его адвокатской конторе.

– Ну что вы сможете для меня сделать? – спросила я.

Тогда я еще была в состоянии аффекта и воспринимала свое положение как совершенно ужасное и безнадежное. Перед тем как мне ответить, Ави попросил господина Мучника оставить нас и отправил его в контору заняться подготовкой каких-то важных документов.

– Понимаете ли, дорогая моя, – усмехнулся он, глядя на мои дрожащие пальцы, – защищать вас будет вначале господин Мучник. Он, поверьте мне, неплохой, но очень тупой парень и, несомненно, провалит дело. Вы получите по полной катушке.

– Спасибо! Это вы серьезно?! – только и смогла я сказать в ответ.

– Надеюсь, вы хорошо понимаете, что получить и отсидеть – это две большие разницы! Примерно так же, как пообещать взять в жены и в самом деле жениться. Разумеется, плагиат, и вы наверняка сто раз слышали эту шутку. Но я родился в Одессе, где так говорили, и я вам тоже так сказал!

Я кивнула.

– Раз так, то поясню. Для здешних левых очень важно, чтобы вы получили по максимуму. Разумеется, это очень важно и для арабов, для которых вы теперь – кровный враг, а значит, мишень. России как таковой ваша судьба, разумеется, безразлична. Вы это, я думаю, осознаете. Но из соображений престижа Родина постарается вас – своего гражданина, гражданочку, так сказать, – отправить для отсидки домой. Местные власти противиться также не будут, так как на вас им плевать. Суровость к убийце арабских детей будет проявлена, но им важно продемонстрировать и России свою гибкость и доброжелательность. После неизбежного завала вашего дела господином Мучником подключусь я и еще несколько весьма профессиональных людей. Мы не можем стереть из истории сам факт убийства арабского подростка, но укажем на вопиющие ошибки в ведении вашего дела, которые, несомненно, будут допущены в ходе судебного разбирательства и уже допускаются в ходе следствия. И российские власти, ознакомившись с этими материалами, смогут просто выпустить вас, объяснив международным проверяющим организациям, что суд, не разобравшись в сути случившегося, принял, очевидно, неверное решение и незачем держать за решеткой человека, в отношении которого в ходе следствия и судебного производства было допущено множество нарушений.

Мне нечего было ему возразить…

После вынесения вердикта о пожизненном заключении прошло не более двух недель, когда ко мне в камеру вместе с какими-то высокими местными чинами вошел очень полный, одышливый человек, знакомый мне по телевизионным репортажам. Я знала, что несколько лет назад он ушел из журналистики на дипломатическую работу. Нас оставили один на один, и он тяжело опустился на единственный в камере стул. Потом вынул из полиэтиленового пакета коробку зефира в шоколаде, положил на стол и пододвинул в мою сторону. Я при этом продолжала сидеть на своей койке.

– Вот, ваши друзья велели вам передать… – проговорил он с характерным астматическим присвистом. – С приветом вместе передать велели.

– Спасибо вам! – только и смогла я выдавить из себя.

Он кивнул.

– Что ж это вы, голубушка, проблемы нам создаете? А? Думаете, здесь, на Ближнем Востоке, нам, российским дипломатам, нечем себя занять? Напрасно… А вы приехали, и давай арабских подростков мочить почем зря! Нехорошо, дорогая моя!

– Но вы же наверняка знаете, как все произошло… – попыталась я возразить.

– Знаю, знаю! Ваш любимый человек истекает кровью из-за дикой выходки арабского пацана-террориста, а полицейский этот, гуманист недоделанный, кидается оказывать медицинскую помощь виновнику происшествия – малолетнему преступнику. Он, видите ли, голову себе разбил, убегая с места преступления! Вы просто сократили очередь за первой помощью!

– Ну вот видите, вы действительно все знаете!

– Все я знаю! – Он обреченно махнул рукой. – А толку, что знаю? Я здесь не вас и даже не себя самого представляю, а государство Российское. Поэтому и говорю то, что говорить обязан. Впрочем, ваши дела, дорогая моя, не так уж плохи. Вы-то, я думаю, знаете, кто за вами стоит. Послы просто так по тюрьмам не шляются. Здесь, в представительстве, еще люди есть, а тут я прямую инструкцию получил…

Я попыталась совершенно искренне возразить и объяснить, что не понимаю, о каких таких людях, стоящих за моей спиной, идет речь. Семен с Игорем Борисовичем, как мне казалось, все же не тянули на тот уровень, на который намекал одышливый посол. Но он даже не стал меня слушать.

– Давайте не будем, дорогая моя! Я вас ни о чем не спрашиваю, а вы, в свою очередь, не должны напрягаться, чтобы мне врать!

– Я не вру!

Он опять отмахнулся.

– Моя обязанность сказать вам, что ваш вопрос решается и, видимо, вы будете отправлены для отбывания наказания на родину. Вы поняли, что я сейчас сказал?

– Да!

– Я обязан поинтересоваться, не притесняют ли вас в тюрьме? Не подвергаетесь ли вы пыткам? Не совершаются ли в отношении вас действия, унижающие ваше человеческое и национальное достоинство?

– А как, простите, можно унизить мое национальное достоинство – растоптать при мне блин с икрой, вылить водку на пол и разбить о стену балалайку?

– Не приведи господи! – Рассмеявшись, он поднялся. – По вашему ответу я понял, что тюрьма вам нравится! Что ж! Для человека, схлопотавшего пожизненный срок, это большая удача! И еще: я обязан поинтересоваться, как вас здесь кормят.

– Зефира с фабрики «Большевичка» мне не дают – так что, если бы не вы…

– Я же сказал уже – это не от меня! Просто ваши друзья знают, что вы любите именно этот зефир и еще неравнодушны к виски «Бомо», но виски сюда не пронесешь!

«Если речь зашла о «Бомо», то это уже точно Семен!» – подумала я, и на душе потеплело.

– Знаете, – сказала я своему визитеру. – Мне здесь два раза подавали потрясающе приготовленный хумус!

Гость удивительным образом оживился.

– Интересно, как же это можно потрясающе приготовить хумус, да еще в тюрьме?

– Похоже, это был какой-то мусульманский праздник, – припомнила я. – А здесь к арабам проявляют вообще какие-то чудеса внимательности. Но и мне перепало. А делается все очень просто – берется самый обычный хумус и раскладывается по тарелкам так, чтобы в середине каждой порции была ямка. В глубокой сковороде тем временем кипит оливковое масло, в которое погружают кедровые орешки…