ладони пропитался кровью.
      - Давай-ка я тебя подменю. Лен, надо его перевязать. - Я обернулся к жене, пожалуй впервые за то время, что мы ехали в машине. Лицо ее осунулось, под глазами набрякли мешки, но она кивнула уже спокойно:
      - Да, конечно.
      И я подумал о том, что, оказывается, совсем не знал ее. Считал ее большим ребенком, нежным, оранжерейным цветком. А она неожиданно проявила столько силы, воли и мужества.
      Пока я вел машину, Елена перевязывала Андрея.
      - Опять кровь выступила сквозь шов, - озабоченно сказала она, обрабатывая его ладонь. - А ведь уже совсем было зажило.
      - Андрей, куда мы едем?
      - Подальше от Москвы. На юг. Надо пересесть на поезд.
      С машиной мы распрощались в Туле. Нашей целью был Крым, но билетов до Симферополя не оказалось, пришлось взять до Одессы.
      - Ничего. Где-нибудь в Харькове пересядем, - подбодрил нас Андрей. Давайте разделимся.
      Он пояснил свою мысль уже на перроне.
      - С этой минуты мы друг друга не знаем. Вы едете отдельно, на меня ноль внимания. Ясно?
      - Зачем все это? - спросила Ленка.
      - Пойми, крошка, - терпеливо начал объяснять лейтенант. - Нас слишком многие видели вместе. Те же алкаши-сторожа, а военврач? Забыла? Так что вот вам все деньги, а я забираю золото. Хорошо?
      Мы нехотя подчинились. Он все говорил правильно, но мы как цыплята за клушей привыкли следовать за ним повсюду.
      ДОРОГА В НИКУДА
      Уже сейчас, несколько лет спустя, раздумывая о том, что нам помогло избежать длинных рук правосудия, я пришел к выводу, что на нас работало само время. Разваливалась громадная империя. Политики, военные, милицейские чины пытались урвать себе кусок побольше. Избавившись от союзного руководства, они чувствовали себя огро-омными начальниками и делали все, чтобы еще больше подчеркнуть свою самостийность. Нас еще могла перехватить дорожная милиция, но мы сели в поезд тридцатого декабря и за два дня пути не видели ни одной милицейской фуражки. Рассыпающаяся страна уже во всю отмечала Новый год.
      Мы это поняли сразу, лишь только вошли в вагон. Проводница еле стояла на ногах. По-моему, она даже не видела нас, поскольку оба ее глаза смотрели на собственный нос. Махнув рукой куда-то в глубь вагона, она пробурчала:
      - Места там, дальше, - и боком уползла к себе в купе.
      Несмотря на поздний час, в вагоне полыхал свет, густо стоял табачный дым, долдонили что-то пьяные голоса. Кочевой народ уже вовсю праздновал самый светлый праздник всех времен.
      Мы с Еленой еле отвоевали нижнюю полку, согнав с нее молодого, прыщавого юнца, явно перебравшего дармового портвейна. Я устроился на боковушке напротив, на второй полке. Оттуда я видел, как Андрей прошел дальше и устроился через два купе от нас. А Елена уже наводила в нашем купе свои порядки.
      - Перестаньте курить! - строго обратилась она к усатому дедку, смолившему какую-то особенно слезоточивую гадость. Старик, к моему удивлению, повиновался, хотя до этого я вообще сомневался, что он что-либо понимает, настолько мало осмысленности выражал его взгляд. Этому способствовала его бабка, поддатая чуть в меньшей степени, чем ее супруг.
      - Та загаси ты свою люльку поганую, побачь, туточки ведь ребеночек!
      Тем временем юноша, дистрофическое дитя советского строя, резко побледнел и побежал в тамбур блевать. Елена устроила сонную Валерию на голый матрас и пошла к проводникам выбивать постель. Вернувшись, она сказала:
      - Кошмар. Они там все пьют и пьют...
      А веселье кругом продолжалось. В одном месте затянули заунывную песню, при этом не выговаривая и половины слов. Хохот сменялся руганью, в тамбуре уже дрались, и там же рядом раздавались "рыдания" нашего юного друга. И несмотря на это, уже через полчаса мы спали. Последние московские события вымотали нас до изнеможения.
      Утром я даже не сразу понял, где нахожусь. Равномерное покачивание, перестук, жесткая полка. Впервые в жизни я не узнал место своего обитания. На секунду мне показалось, что я опять на плоту, и это шумит подо мной река, и холод, холод, холод. Лишь крик над ухом какого-то замерзшего пассажира: Э, проводники, вы топить собираетесь или нет!? Задубели как собаки! - вернул меня к реальной жизни.
      Подняв голову, я посмотрел первым делом в сторону своего семейства. Они еще спали. Ленка съежилась клубочком, обняла дочь, поверх одеяла накинула свое пальто. Выходя в тамбур, я увидел опухшую с перепоя проводницу, пытающуюся
      растопить печь. Весь этот день прошел под знаком похмелья, ну а кончился, как
      и полагается в новогоднюю ночь, грандиозной пьянкой.
      До сих пор я не пойму, откуда в поезде взялось столько выпивки. Ну, прошлась по вагону парочка спиртоносов, но цены, что они заламывали за свое подозрительное зелье, показались мне сумасшедшими. К моему удивлению, дед с бабкой купили по литру на брата.
      - Та шо за праздник без горылки! - пояснил дед, плотоядно облизывая губы.
      "Да, похоже что сегодня будет полный дурдом! " - решил я.
      Праздничный гудеж начался сразу после ликвидации похмельного синдрома. Уже часов в пять вечера вагон напоминал растревоженный улей. Слава Богу, пацан-переросток уже сошел, и я перебрался на полку над Еленой. К этому времени мы уже знали всю биографию семейства Пацюры. К счастью, словоохотливые старички больше говорили сами, чем спрашивали. А в восьмом часу вечера они на два голоса принялись спивать свои заунывные хохляцкие песни.
      Волновало меня то, что я редко видел Андрея. Тот очень долго дрых на второй полке, подложив под голову свой тяжелый рюкзак. Проходя мимо я еще подумал: "Эх и дорогая же у него подушка!"
      Затем Лейтенант сидел за столом, его щедро угощали и не только закуской. Сначала я был спокоен. Чтобы свалить Андрея выпивкой, надо приложить очень много усилий. Лейтенант не зря хвалился подвигами в этой области народного
      искусства. Уже к десяти часам вечера купе, где он ехал, стало чем-то вроде клуба. Пассажиров туда набилось раза в три больше, чем полагалось по билетам. Взрывы хохота, соленые анекдоты, забористые частушки, а затем и невесть откуда взявшаяся гармошка превратили купе Андрея в центр праздничного веселья.
      Самыми трезвыми в вагоне оставались мы с Еленой. Лишь в двенадцать ночи мы поцеловали спящую дочку и выпили по рюмке портвейна, любезно предложенного нам соседями. Сами они предпочитали пить водку.
      Примерно через полчаса к нам пробился с бутылкой шампанского Андрей. Шею его украшала лента серпантина, и, судя по лихорадочно блестящим глазам и заплетающемуся языку, лейтенант был мертвецки пьян. Не смотря на это Андрей свято придерживался выбранной нами легенды.
      - А вот с этими пассажирами я еще не пил! - провозгласил он, разливая нам по стаканам шампанское.
      Рука его при этом дрогнула, залив белой пеной столик. Старик хохол тут же запротестовал:
      - Ни-ни, я эту газючку нэ потребляю. Я горилку.
      Зато старуха его охотно подставила стакан под дармовую выпивку.
      Андрей торжественно провозгласил:
      - Желаю всем забыть все плохое, что произошло в прошлом году. Дай Бог, чтобы в Новом году все было совсем по-другому!
      Смысл его тоста поняли только мы с Еленой. Выпив шампанского, Андрей поцеловал Елену, чмокнув в щечку спящую Валерию и пошел дальше вдоль вагона. Я его догнал и шепнул на ухо:
      - Андрей, прекрати пить!
      - Все нормально, все под контролем, - еле выговаривая слова, шепнул мне лейтенант.
      Последний раз я видел его в том же купе уже во втором часу ночи. Пышногрудая блондинка с увядающим лицом так страстно лезла к нему целоваться, что я побоялся, как бы она не лишила лейтенанта девственности при всем честном народе.
      В третьем часу ночи гудеж пошел на убыль, и мы все втроем устроились на нижней полке. Я задремал, чувствуя на щеке дыхание Елены, а под боком тепло дочери. Примерно через час я проснулся от того, что воспринимал всегда болезненно, от холода. Вагон явно выстывал, а одеяло оказалось слишком коротким.
      "Проводники, похоже, опять отключились. Пойду-ка подкину угля, подумал я, - а то опять задубеем к утру".
      Осторожно выбравшись из-под одеяла, я встал, обулся и пошел к тамбуру. Проходя мимо купе Андрея, я глянул на его полку, и меня прошиб пот. Она была пуста. Исчез и рюкзак Лейтенанта. Во всем вагоне стояла тишина, нарушаемая только стуком колес да многоголосым храпом пассажиров. Мне послышался какой-то шум со стороны тамбура, и я бегом рванулся туда.
      Первое, что я почувствовал, высунувшись в тамбур, яростный морозный ветер, врывающийся в открытую дверь вагона. И в проеме этой двери сплелись в борьбе три фигуры. Ситуацию я понял мгновенно. Двое парней пытались выбросить из вагона Андрея. Тот упирался, но уже из последних сил. Ничего не соображая от ненависти, я кинулся вперед, нанося свои легковесные удары по головам мужиков. Один из них оставил Андрея и повернулся ко мне.
      - Ах ты щенок, туда же хочешь? Ну иди!
      И, ухватив жесткими, как клещи, руками, он поволок меня к открытой двери. Я попробовал упираться ногами, но детина так сдавил мое горло, что я почти задохнулся. Поток ледяного ветра ударил мне в лицо, перестук колес нещадно давил на уши, я пытался разжать его руки, но у меня ничего не получалось. А верзила молча сопел да дышал на меня перегаром. Как у меня получилось то, что я сделал потом, я не пойму и сейчас. Мозги у меня не работали совсем. Резко взмахнув рукой, я попал своему врагу пальцем в глаз. Он отчаянно взвыл, хватка его ослабла, и я сумел вырваться из его объятий. Напоследок детина все-таки ударил меня наотмашь локтем, и я, отлетел в другой конец тамбура, упав на жесткий железный пол. При этом я еще хорошо приложился головой об дверь. Но отдыхать было некогда. В тусклом свете фонарей было видно, что Андрей по-прежнему сопротивлялся второму громиле, а вот первый, зажав одной ладонью глаз, шел на меня.
      - Ну гаденыш! Счас я тебя раздавлю! - прошипел он.
      Пробуя встать, я нащупал под рукой что-то продолговатое. Лишь взглянув на этот предмет, я осознал, что держу в руках кочергу, вывалившуюся из-за плохо закрытой дверцы отопительного агрегата вагона. Первый удар я нанес, не вставая с пола, снизу вверх, по мужскому достоинству нападавшего. Он коротко, мучительно застонал и невольно наклонился вперед. Я быстро вскочил на ноги и со всей силы опустил кочергу на бычий загривок детины. Как подкошенный он упал на пол и замер без движения.
      Андрею же приходилось совсем туго. Практически он уже висел за пределами вагона, только руками еще держался за поручень да ноги цеплялись за ноги врага. А тот, совсем озверев, колотил Андрея кулаками по голове. Раздумывать было некогда, и я опустил кочергу на затылок убийцы. Он даже не вскрикнул, просто осел на пол, и сквозь его темные волосы проступила такая же темная при таком освещении кровь.
      Бросив кочергу, я помог Андрею твердо встать на ноги, он сделал шаг вперед и без сил сполз на пол, прислонившись спиной к стенке вагона. Рядом с ним приземлился на грязный пол и я. Мы оба тяжело дышали, по лицу Андрея текла кровь.
      - Кто они? - спросил я, кивая на два неподвижных тела.
      - Вагонные гастролеры. Ворье,... майданники. Почуяли, что у меня что-то солидное в рюкзаке. Подмешали какую-то гадость в пойло, до сих пор голова болит. Все слышал, а как во сне - ни ногой, ни рукой дрыгнуть не мог. Только когда дверь открыли... воздух освежил, а потом уже и ты подоспел.
      - Рюкзак где?
      - В ящике под первой полкой. Они хотели меня выкинуть, а его забрать. Сошел человек, и никаких проблем.
      Тут первый из крещенных моей кочергой застонал, положил руку на голову и начал приподниматься. Я поразился. Приложил-то ведь я его хорошо, со всей силы. Поднялся на ноги и Андрей. Вдвоем мы спровадили живучего бандита туда,
      куда он хотел отправить нас с Андреем. За ним отправился и его молчаливый подельник. Ей-Богу, пожалуй, впервые я не испытывал ни малейших угрызений совести. Как там говорила мать Пелагея? "...Каждому воздастся той же мерою добра и зла..." Кажется, так.
      - Иди в вагон, - велел я Андрею.
      - Куда теперь едем-то, Юрка? - спросил Лейтенант.
      Он ужевытер с лица кровь, лишь по глазам было видно, что состояние у него по-прежнему болезненное.
      - Да теперь что гадать! Едем до Одессы.
      - А потом?
      - Есть там один городишко. Дыра дырой, но мне он нравился. Крепость там старая. На берегу лимана. Белгород-Днестровский. Часа два еще электричкой от Одессы. Там попробуем бросить якорь.
      - Хорошо, - кивнул Андрей, подобрал с пола шапку и прошел в вагон.
      Я наконец-то смог заняться тем, зачем, собственно, и вышел в тамбур: подкинул в топку угля. Лишь после этого я почувствовал, какой вокруг холод. Я ведь выскочил в тамбур в одной рубашке. Зябко передернув плечами, я пошел к себе. Проходя мимо купе проводников, увидел в приоткрытую дверь лежащую лицом вниз одну из наших железнодорожных стюардесс. Рука ее свешивалась с полки, а по полу перекатывалась пустая бутылка из-под водки.
      Проходя мимо купе Андрея, я увидел, как он проверяет свой "золотой" рюкзак. Подняв на меня глаза, он лишь утвердительно кивнул головой. Странно, мне было бы даже легче, если бы у нас все-таки стырили этот опасный груз.
      Так в то утро я больше и не уснул. Слишком велико было возбуждение. А днем поезд пришел в Одессу-маму.
      Проводницы поднялись минут за пятнадцать до прибытия на конечную станцию и подняли колоссальный шухер со сдачей белья. Половину пассажиров, упившихся за ночь до скотского состояния, пришлось будить чуть ли не пинками. Так что более унылой и хмурой толпы приезжих Одесса еще не видела. Почти всех сошедших с нашего поезда качало так, словно они до сих пор путешествовали, причем не на поезде, а на корабле.
      Странно, но очень плохо себя чувствовал и я. Все как-то плыло перед глазами, одолевала слабость, на лбу выступил холодный пот. Я понял, что меня опять просквозило в тамбуре.
      - Ты что? Плохо себя чувствуешь? - встревожилась Ленка, глядя на меня.
      - Да, похоже, у меня опять начинается бронхит, - сознался я.
      - Может, пойдем в больницу? - предложила она.
      - Нет, - я упрямо мотнул головой. - Доедем до Белгорода, а там уже будем лечиться.
      Мы с час просидели на перроне, ожидая электричку. За это время я посвятил Елену в наши ночные приключения. Она выслушала все это с ужасом в глазах.
      - Боже, это когда-нибудь кончится? - только и сказала она.
      Наконец пришла электричка. Мы погрузились с Андреем в один вагон. Вид у него был неважный, лицо бледное, синяк, доставшийся ему от чеченцев, почти исчез, но появился кровоподтек от наших последних "друзей". Его мутило от подмешанной в выпивку отравы, и пару раз Лейтенант даже выбегал в тамбур, возвращаясь оттуда со слезами на глазах.
      Сначала мне его было жалко, потом накатило безразличие, все как-то поплыло перед глазами, я увидел встревоженное лицо Ленки, но голоса ее уже не услышал. Просто потерял сознание.
      Далее были какие-то клочки реальности. Покачивание, я открываю глаза и понимаю, что меня несут на руках. Более того, я сумел понять, что несет меня Андрей. Затем снова провал, лица врачей в белых повязках на лицах, и опять черная яма беспамятства.
      Очнулся я через неделю. Белый потолок, желтые, крашеные стены.
      "Больница" , - сразу понял я. Время текло как переливаемый мед медленно и тягуче. Не было ни сил, ни желания двигаться, шевелиться, что-то делать. Бесконечно долго я лежал и смотрел в потолок. Потом услышал какой-то возглас, и тогда в поле моего зрения появилось лицо жены.
      - Юра, Юра! - дважды тихо позвала она, а потом спросила: - Юра, ты помнишь меня? Юра! Кто я?
      С огромным трудом я открыл рот и, еле слыша сам себя, начал выговаривать:
      - Лен, ты совсем рехнулась, что ли? Как это я могу тебя не помнить? Глупенькая ты у меня.
      Ленка неожиданно разрыдалась.
      - Ты чего? - удивился я.
      - Мне говорили, что ты можешь совсем с ума сойти.
      - Почему?
      - У тебя был менингит и воспаление легких. Врачи вообще говорили, что ты не выживешь. А если и выживешь, то чокнешься!
      - Нет, это у меня был не менингит. Просто меня слишком часто в последнее время били по голове.
      - Ты все помнишь? - удивилась Ленка.
      - Конечно, - отмахнулся я. - Помоги перевернуться, я хочу поспать.
      В ТИХОЙ ЗАВОДИ
      Врачи восприняли мое исцеление как чудо. Они приходили поодиночке и целыми толпами, листали историю болезни, ахали над диагнозами и графиками запредельных температур. Особенно их интересовала моя черепушка, не сдвинулось ли что там по фазе. Эскулапы задавали настолько глупые вопросы, что я разозлился и, чуть окрепнув, через два дня прочитал им на память всего "Евгения Онегина". На этот бесплатный концерт собрался почти весь персонал больницы. Судя по лицам этих мастеров скальпеля и стетоскопа, крыша поехала у них, а не у меня. Ну никак я не влезал в рамки их учебников и монографий. Особенно недоумевал их главврач, седой мужик с круглым, слегка бабьим лицом.
      - Значит, головных болей вы не чувствуете совсем?
      - Нет.
      - А сновидения, кошмары не мучают?
      - Сплю как сурок днем и ночью.
      - Странно. На томографе бы вас просветить...
      - Нет уж! - воспротивился я. - Вам дай волю, вы и черепушку вскроете, я вас знаю!
      Правда, кое-какие изменения в моей голове все-таки произошли. Но этим я мог поделиться только с Андреем.
      Ленка, можно сказать, жила в больнице. Валерию она поручила заботам одинокой старушки, у которой сняла комнату в старой части города. Навещала она ее раз в день, а так все остальное время проводила рядом со мной. Я с удивлением увидел, что она не только делала мне уколы, но и ставила капельницы.
      - Ты что это разошлась? Пыряешь вовсю иголками, как заправская медсестра, - спросил я ее, прижимая ватку со спиртом к проколотой вене.
      - А мне вообще сказали, что у меня талант и легкая рука, - заявила моя подруга, укладывая шприц в белую эмалированную посудину. - Вот вытащу тебя из больницы и пойду на курсы медсестер.
      - Ты это серьезно?! - удивился я.
      - А что? Я уже месяц только и делаю, что перевязываю да лечу вас. Уже как-то привыкла.
      Глядя вслед уходящей жене, я подумал о том, что еще два месяца назад ее рвало при одном виде крови. Как быстро течет время, и как сильно оно нас меняет. Каждый день, прожитый с середины августа, стоил целого месяца жизни, а может быть, и больше. Иногда я себя чувствовал столетним стариком, выжатым прошедшей жизнью до состояния полной опустошенности.
      - Почему не приходит Андрей? - спросил я Ленку.
      - Соблюдает конспирацию, - ответила она.
      Я удивился:
      - А разве не он притащил меня в больницу?
      - Он, но при этом здорово разыграл роль случайного попутчика. Знаешь, такого лихого ханыги, прошедшего огонь, воду и медные трубы. Он сейчас живет с одной медсестрой из этой больницы. Одинокая баба, неплохая, с ребенком, собственный домик.
      - А золото? - тихо спросил я. Ленка покосилась на подселенного недавно соседа по палате, нагнулась к самому моему уху и ответила:
      - Он положил его в камеру хранения.
      - Понятно, - с облегчением выдохнул я, а потом снова заволновался. Слушай, а я во время болезни ничего лишнего не ляпнул?
      - Знаешь, как я этого боялась? - призналась Елена. - Но слава Богу. Имен много называл: Куцый, Жереба, Игнат. Павла какого-то ты долго звал. Все кричал ему: "Прыгай, прыгай".
      Ее даже передернуло.
      - Жутко было, - призналась она. - Я думала, что ты уже с ума сходишь.
      Еще через пару дней наконец-то пришел Андрей. Он появился в палате бесшумно, возник как привидение, в белом халате и белой же медицинской шапочке. Соседа моего не было, он ушел на процедуры, и мы смогли спокойно обнять друг друга.
      - Ну и напугал ты меня, чертушка! - признался он, присаживаясь на кровать. - Сидел нормально, потом глаза закатились и хлоп на пол. Хорошо еще, что все обошлось. Как голова-то, не болит?
      - Бывает немного, но это уже ерунда. Слушай, после этой болезни у меня что-то с памятью... Прямо как в той песне, помнишь: "Что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной, помню..."
      И я подробно рассказал ему о высадке десанта во главе с Куцым, о гибели Жеребы и его мучениях перед этим, о последних минутах деда Игната.
      - Понимаешь, все это настолько реально. Я это видел все словно своими глазами. И гул вертолета, и потоки воздуха от винта, и лай собаки. А Жереба! Я потом уже вспомнил, что мы нашли его нож воткнутым в землю рядом с твоей головой! Ты помнишь это?
      Андрей кивнул.
      - Черт его знает, - сказал он. - Все так логично. Я как-то не верил никогда в эти НЛО, экстрасенов. Но может, что-то в самом деле есть?
      - Да. Только надо хорошо стукнуть человека по голове.
      Мы посмеялись. Потом Андрей сказал:
      - Я ведь попрощаться пришел.
      Я даже привстал с кровати.
      - Лежи-лежи! Надька, конечно, хорошая женщина, но понимаешь... Скучно мне. Не могу я уже так вот просто жить, хочется чего-то особенного.
      - Ага, синяки зажили, можно зарабатывать новые. Повязку уже снял?
      - Зажило... - Он показал мне правую ладонь с крупным розовым еще шрамом.
      - И куда же ты хочешь податься?
      - Поеду в Измаил. Попробую найти родню тех двух братов-акробатов, Витьки и Федьки. А потом хочу уйти через границу в Румынию.
      - Что тебе там нужно? Румын ни когда не видел? Сходи на рынок, полюбуйся на молдован, это одно и тоже,- удивился я.
      - Да нет, - рассмеялся Андрей. - Мир хочу посмотреть. Европу, Америку хотелось бы увидеть, Африку.
      - Смотри, один уже пробовал перейти через румынскую границу транзитом до Рио-Дижанейро, - пошутил я.
      - Учтем его ошибки, - подхватил Лейтенант.
      - Измаил вообще закрытый город.
      - Я знаю, - согласился он.
      - Не понимаю я тебя. Мне сейчас никаких хлопот не нужно, только лечь на дно и тихо, мирно жить. А ты куда-то рвешься, опять в облака.
      - Сам себе удивляюсь. Как там у твоего Онегина: "Им овладело беспокойство, охота к перемене мест..." Вот это как раз про меня. Мне в Союзе сейчас оставаться гораздо опасней.
      - Да, это верно.
      - Слушай, я возьму с собой килограммов пять... - Он не докончил фразы, так как открылась дверь и вошел мой сосед. Но я понял Андрея.
      - Хоть все бери, - согласился я.
      - Да нет, все не надо, - он подал мне кусочек картона с несколькими цифрами на нем. Я понял, что это номер ячейки автоматической камеры хранения и шифр кода.
      - Ну, бывай, выздоравливай, крестник. И больше не болей.
      Прощаясь, Андрей жал мою руку, улыбался, голос казался бодрым. А в глазах все равно таилась собачья грусть. Сейчас я особенно заметил, как сильно Лейтенант поседел. Противный очкастый старик, усевшись на соседнюю постель, пялился на нас во все свои четыре глаза, и я не смог ничего толком сказать Андрею. Только кивнул да покрепче сжал его ладонь.
      - Кто это такой? - проскрипел старикан, когда дверь за Андреем закрылась.
      - Мой спаситель, - коротко ответил я, отвернулся к стенке и укрылся с головой, чтобы ни кто не видел моего лица.
      Лет пять мы не знали о нем ничего. За это время мы основательно угнездились в этом небольшом, но очень уютном городке. Через год умерла бабка, у которой мы снимали комнату. Последние три месяца она тяжело болела, Елена ухаживала за ней, колола обезболивающие, и хозяйка подписала на нас завещание на дом. Родных у нее не оказалось, так что других претендентов не было, все прошло тихо и спокойно. Домик был не очень большой, всего две комнаты и кухня. Во дворе я подвесил качели для Валерии. В небольшом садике Елена выращивает цветы, еще там растут два абрикосовых дерева, и пара вишен. Но больше всего я люблю грецкий орех. Пряный запах его листьев умиротворяет меня, и все лето под его раскидистой кроной у меня стоит шезлонг.
      За эти годы мы все изменились. Елена давно уже кончила медучилище, и сейчас работает хирургической медсестрой, кроме того с недавних пор учится в вечернем медицинском институте. Но со следующего года ей надо переходить на дневное отделение. В больнице ее уважают и даже слегка побаиваются. Есть у нее такая дурная манера, долго смотреть в глаза неприятному ей человеку не моргая. Я сам не выношу этого ее взгляда. На работе она еще сдерживается, но дома частенько устраивает короткие истерики. И я, и Валерка уже знаем ее манеру вспыхнуть и наорать на нас по каким-то пустякам, и молча пережидаем эту кратковременную грозу.
      Дочка вытянулась, волосы почему-то у нее потемнели, и теперь она похожа на мать только глазами. Она по-прежнему очень серьезный человек и командует мной в отсутствие матери.
      А весной, в мае, нас посетил очень редкий гость.
      ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО ЛЕЙТЕНАНТА
      Он постучал в нашу калитку поздно ночью. Наш Джек, помесь теленка и сенбернара, зычно отозвался на этот скромный звук пушечными выстрелами своего лая. Я накинул на плечи куртку и, подойдя к воротам, громко спросил:
      - Кто там? Что нужно?
      Пару секунд человек не отвечал, потом раздался тихий смех, и очень знакомый голос сказал:
      - Ну вот, а я думал, что буду искать их по всему Союзу всю свою оставшуюся жизнь.
      - Не может быть! - бормотал я, лихорадочно отодвигая все хитроумные запоры калитки. Лишь распахнув ее, я поверил, что чудо свершилось. Передо мной, освещенный лунным сиянием, стоял Андрей. После коротких криков, воплей, объятий я затащил его во двор.
      - Пошли, а то всех соседей переполошим.
      Миновав благодушного Джека, лишь обнюхавшего незнакомого человека, мы прошли в дом.
      - Кто там, Юра? - спросила Елена, появляясь из спальни.
      - Ты вот этого дяденьку случайно не знаешь? - спросил я, выталкивая Андрея прямо на середину комнаты. Такого радостного визга моей жены я не слышал со времен моего возвращения из тайги. Прямо с порога она прыгнула Лейтенанту на шею и повисла там, словно обезьяна на ветви баобаба. Андрей закружил ее по комнате, наконец оторвал от своей мощной шеи, посмотрел в Ленкино лицо и заявил:
      - Нисколько не изменилась. Все такая же восьмиклассница.
      - Ну скажешь тоже! - улыбнулась Ленка.
      - А где Валерка? У вас больше-то никого нет?
      - С этой сладу нет, а ты говоришь, кого-то еще. Вон, за шкафом спит.
      Лейтенант осторожно прокрался в закуток, где стояла кровать дочери, и вернулся оттуда ошарашенный.
      - Да, вот теперь заметно, как я постарел, - сказал он. - Надо же!
      - Пошли на кухню, - предложил я.
      Пока Елена разогревала остатки ужина и пыталась приготовить что-нибудь еще, мы с Андреем разглядывали друг друга.
      - Да, Юрок. Ты изменился больше всех. Как это тебе удалось?
      Я скромно улыбнулся. Если Андрей выглядел таким же стройным и поджарым, а Ленка никак не могла набрать больше отмеренных ей природой сорока восьми килограммов, то я за эти годы ушел в размере одежды на шесть номеров вперед.
      - Работа у меня такая. При ней трудно остаться худым.
      - И где же ты трудишься? Испытателем новых марок диванов?
      - Нет, поваром.
      - Уж не прибедняйся, - подала голос от плиты Ленка. - Не поваром, а шеф-поваром нашего самого знаменитого в городе ресторана.
      - Да ладно, ресторан! Бывшая столовая при профилактории, - пояснил я. Просто наши местные жучки его откупили и превратили во что-то вроде борделя с кабаком. Но платят неплохо, грех жаловаться, да и продукты какие только закажешь.
      - Как же ты выбился в такие люди? - удивился Андрей.
      - А ты не помнишь, что ли? Все началось с пшенки, забыл уже?
      - Нет, такое не забывается.
      - После того как мы здесь обосновались, надо было где-то работать. Устроился на кухню, и пошло-поехало. Как-то втянулся, начал литературу почитывать. Вон,- я кивнул головой на стеллаж за спиной Андрея, - сколько кулинарных книг собрал. Ну, и начало получаться.
      Елена как раз подала на стол. Андрей поковырял картофель по-крестьянски, надкусил ромштекс.
      - Твоя работа?
      - Нет, я дом почти не готовлю, некогда.
      Ленка достала кувшинчик домашнего вина, которое мы иногда берем у нашего соседа, молдаванина, и разлила по рюмкам.
      - Ну давай, с возвращением, Лейтенант, - произнес я немудреный тост.
      Андрей выпил, похвалил вино, а потом сказал:
      - Давно меня никто лейтенантом не называл.
      - Как же тебя называли? Капитаном, женералем? Давай колись. Рассказывай, где был, что видел. Тебе тогда удалось перейти румынскую границу?
      - Конечно.
      - А обратно когда вернулся?
      - Позавчера.
      Постепенно, под доброе красное вино, Андрей разговорился, и просидели мы так до утра.
      Эпопея у лейтенанта оказалась похлеще, чем у Одиссея. Благополучно миновав Румынию, Андрей пробрался затем в Югославию и почти год варился внутри этого кипящего котла. Еле вырвавшись из все более погружающегося в войну государства-призрака, лейтенант попал в мирную Италию. Ну, а затем уже транзитом проследовал чуть ли не по всем государствам Европы.
      - Там ведь свободный паспортный режим, главное - перейти одну настоящую границу, а дальше все уже легко.
      Деньги Лейтенант зарабатывал в основном грубым физическим трудом грузчиком, разнорабочим. Во Франции он случайно ввязался в криминальную историю и, дабы избежать длинных рук мафии и менее длинных, но цепких объятий полиции, записался в Иностранный легион. К его удивлению, там оказалось полно славян и даже один его сокурсник по военному училищу. После полугода жесточайшей муштры их бросили в самые гиблые места планеты - во Французскую Гвиану, на подавление восстания совсем уж первобытных племен. Это так не понравилось нашему правдолюбцу - каменный топор против автомата, что Андрей просто дезертировал, а дальше уже страны и континенты сменялись для него с калейдоскопической быстротой. Приходилось мыть золото и изумруды, добывать алмазы, с экспедициями прошел все джунгли от побережья Атлантики до самих Кордильер. Пришлось поработать и матросом, но иногда приходилось надевать и белый пиджак официанта.
      - А что делать? Ну никак я не мог вырваться из этого чертова Белиза. Дыра хуже Баланино. Так и пришлось два месяца разносить коктейли на круизном лайнере.