- Несете? Хорошо, у меня все готово, - и Сухачев показал рукой на деревянный щит, лежащий на полу. К нему с двух сторон змеились четыре цепи, основательно прикрученные к трубам отопления. Положив тушу Макара на щит, качки удалились, Рыдя велел им готовить тела остальных троих "гостей" к последнему купанию.
      Прицепив руки и ноги спящего бугая к венчающим каждую цепь наручникам,
      Сухачев взял приготовленное ведро с холодной водой и выплеснул на Макара. Тот очнулся мгновенно, вскрикнул, попробовал вскочить, но цепи держали крепко. Он снова упал на щит и, ошалело тараща глаза, принялся оглядываться по сторонам. Дождавшись, пока он немного прийдет в себя, Нечай задал первый вопрос:
      - Ну что, Макар, очухался? Так где отдыхают твои орлы и сколько их?
      Поняв наконец, что произошло, Макар снова попробовал вырваться из оков, но, поняв, что это ему не удастся, обрушил на Нечая поток брани.
      - Ты, сука, да тебя Свояк...!
      От крика у него на шее выступили жилы, изо рта летела слюна. Послушав
      немного "русскую речь", Геннадий сказал бывшему врачу.
      - Успокой его.
      Сухачев подошел к орущему бугаю с тонкой, гибкой лозой и резко ударил
      по голому животу. Макар отчаянно взвыл от боли.
      - Макар, ты уж сильно не надрывайся, - спокойно увещевал его Нечай. Жить тебе осталось недолго, так хоть не мучайся зря. Где они?
      Но в ответ бородач снова разразился матерной бранью. Со вздохом Геннадий обратился к человеку в переднике:
      - Займись им. Пусть все расскажет.
      В ответ Сухачев озабоченно спросил:
      - Он такой полный, это не от больного сердца?
      - Нет, - улыбнулся Геннадий. - Просто пожрать любит.
      "Доктор раз обжегся, теперь дует на воду", - подумал он.
      Они с Рыдей отошли в сторону и заговорили о своем. Через пару минут
      Макар, так и не перестававший материть их, завопил абсолютно диким голосом. Оба они невольно оглянулись и поняли, что Сухачев подсоединил провода от розетки к половым органам детины. Отвернувшись, они невольно отошли дальше и продолжили разговор. До Сухачева долетали только отдельные слова разговора:
      "Оружие... время... сложно...".
      Минут через пять крики прекратились и экс-доктор позвал его:
      - Геннадий Алексеевич!
      Макар тяжело дышал, его голое тело покрылось потом, словно он вышел
      из парной. Несмотря на то, что ток отключили, по телу детины продолжали пробегать мелкие судороги.
      Ну, так где все твои дружки? - повторил вопрос Нечай.
      Макар открыл налитые кровью мутные глаза и с трудом, хватая ртом воздух, ответил:
      - Мотель "Дубки"... корпус номер... четыре.
      - Сколько их?
      - Восемь... человек. Только все равно... тебе это боком выйдет. За меня...
      - "За меня - за меня!". За тебя сейчас горшок дерьма не дадут. Оружие есть?
      - Да. Четыре ствола и "калаш". Только зря ты все это... затеял... Свояк не простит, - Макар твердил эту фразу, словно пытался убедить не только Нечая, но и себя.
      - Да брось ты. Тебе уже будет все равно. Лучше скажи, - Геннадий даже присел на корточки рядом с телом, - это правда, что Свояк расплевался с Тенгизом?
      - Да. К нему хочешь обратиться? Только Тенгиз слабак против Свояка. У него и "пехоты" в два раза меньше.
      Макар смолк, приподнял голову и встретился взглядом с Нечаем. В нем уже не было ярости, скорее усталость и сожаление.
      -А я ведь радовался, что увижу тебя.
      Больше он не сказал ничего, только попробовал дотянуться скованной рукой до ноги Нечая, похоже было, что тело снова начинало обретать силу. Геннадий быстро отошел в сторону, оглянулся на доктора и сделал жест рукой, словно убирал что-то. Они с Рыдей поднимались по лестнице, когда сзади коротко вскрикнул и быстро перешел на замирающий хрип голос Макара.
      Поднявшись наверх, они развернули крупную карту области.
      - Вот эти "Дубки", - ткнул пальцем Нечай. - Далековато, километров семьдесят.
      - Знаю я эти "Дубки", - припомнил Рыдя. - Бывший пионерский лагерь. Деревянные хибары в лесу, стоят друг от друга метрах в пятидесяти.
      - Ну, это даже лучше, чем я думал. Кто у тебя самый толковый из парней?
      - Фугас, - не задумываясь сказал Рыдя.
      - Позови его, сейчас все обсудим.
      Рыдя удивленно посмотрел на него. Он рассчитывал сам заняться этим делом. Поняв его взгляд, Нечай сказал своему "адъютанту":
      - Тебе я дам кое-что потрудней.
      Подойдя поближе, он положил руку на плечо Рыде.
      - Только на тебя, Серега, я рассчитываю, как на себя.
      Нечай очень редко называл его по имени, а с такой доверительной интонацией - никогда. Рыдя понял, что дело, которое он ему готовит, более чем рискованное. Но Геннадий хорошо знал своего друга. Риск делал Рыдю более собранным и спокойным, и этим он походил на Нечая.
      ГЛАВА 27
      Было полшестого утра, когда люди Нечая окружили коттедж номер четыре. Рыдя не ошибся, раньше это действительно был пионерский лагерь. От того времени остались и ворота со скрещенными пионерскими горнами, и трибуна для руководства пионерскими парадами, и мачта для флага. Только непонятно было, почему и мотель, и лагерь назывались "Дубки" - кругом рос сосновый бор.
      Фугас нервничал. Давно уже рассвело, они могли начать дело и раньше, но Нечай два раза напомнил ему, чтобы все началось не раньше полшестого. За этот час ожидания парни немного расклеились, и Фугас, прошедший Афганистан - всерьез
      опасался, как бы они не перегорели. Ему было под сорок. Высокий, поджарый, с длинным скуластым лицом и рыжеватыми волосами, Фугас был одет, как и все остальные, в пятнистый камуфляж, только вместо черной шапочки-маски на голове красовалось армейское кепи с удлиненным козырьком. Покосившись на своего соседа, Фугас поморщился: тот обрывал лепестки у ромашки, сосредоточенно шевеля губами. Фугасу хотелось подать команду и встряхнуть парней, но он сдержался и все-таки дождался, пока минутная стрелка опустилась до самой нижней точки бесконечного путешествия, и только потом негромко скомандовал:
      - Подъем!
      Все было распределено заранее. Пока все оцепляли большой приземистый
      коттедж с цифрой четыре над входом, один из боевиков быстро вскарабкался на столб и перерезал телефонный кабель.
      Фугас первым вскочил на крыльцо и хотел уже вышибить легкую дверь,
      но тут она сама открылась и в дверном проеме показалась сонная всклокоченная девица в одном бикини. Фугас успел зажать ей рот раньше, чем она вскрикнула, оттащил в сторону и, закрыв коленкой дверь, шепнул на ухо потрясенной дамочке:
      - Тихо! Милиция, - а потом спросил: - Сколько их там?
      - Не-не считала, - запинаясь, ответила она. Магическое слово "милиция" ее немного успокоило. - Человек десять.
      - Они все бородатые?
      - По-оловина.
      - Оружие есть?
      - Да. Видела пистолет, - припомнила девица.
      - Ну хорошо, подожди здесь, - он толкнул ее в руки напарника, кивнул остальным и первым ворвался в дверь.
      Когда в коттедже поднялась отчаянная пальба, девушка поняла, что на самом деле это вовсе не милиция. Вскрикнув, она укусила за руку державшего ее парня и, вырвавшись, бросилась бежать в лес. Она почти добежала до ближайших деревьев, когда с крыльца полоснула автоматная очередь. Девушка упала, а Фугас обрушился в руганью на зазевавшегося парня.
      - ...Раззява! Что стоишь, сходи посмотри, вдруг жива.
      Оглянувшись по сторонам, он заметил в ближайшем коттедже, метрах в
      пятидесяти, белевшие лица обитателей. Парни его были в масках, а лицо самого Фугаса они вряд ли могли рассмотреть с такого расстояния, но для профилактики он не целясь полоснул очередью по окнам.
      - Сидеть, - пробормотал он себе под нос, а потом скомандовал: Уходим.
      В лесу, на проселочной дороге, стояли три автомашины. В одну из них,
      милицейский УАЗик с номером Энского отделения милиции, они сгрузили все оружие и униформу, и неторопливый вездеход растаял где-то в лесу. Весь остальной народ налегке расселся в две "девятки", и они, проехав с полкилометра, влились в оживленный поток магистрального шоссе. Через час все уже были в Энске.
      В это прекрасное летнее утро Свояк поднялся, как обычно, в шесть. Особой нужды в этом не было, он мог бы спать хоть весь день, но долгие годы отсидок давали о себе знать въевшимся в организм распорядком зоны. Она не отпускала его и теперь, словно прорастая изнутри колючей проволокой, раздирая легкие и царапая горло. Откашлявшись утробным лаем старого курильщика, Свояк с беспокойством
      подумал л, что боль усилилась. Она не отпускала его уже месяц, но он упорно не хотел обращаться к докторам и скрывал ее от окружающих. На туберкулез это не походило, им он уже переболел.
      "Если рак, то хоть здесь сдохну, а не в казенной палате", - в который раз за месяц подумал он и, нашарив ногами домашние тапки, пошел на балкон.
      Свояка еще иногда звали Белый. Эта кличка шла от его шевелюры, где давно не осталось ни одного черного волоса. Такого же цвета окладистая борода обрамляла лицо. Именно подражая ему отрастил бороду Макар, а затем и половина его бригады.
      Выйдя на балкон, опоясывающий второй этаж его причудливого особняка,
      старик глянул на пейзаж, и нахлынувшая волна восторга поднялась из его заскорузлой души. Еще бы! Этот дом в свое время был дачей секретаря обкома и стоял на высоком холме в самом центре заповедника. Окружала его холмистая местность, густо поросшая лесом, виднелись живописные скалы на горизонте и поблескивающая серебряная змейка реки. Солнце, только поднявшееся над горизонтом, еще не разогнало голубоватую дымку тумана.
      Ради этих нескольких минут Свояк тратил целый час, добираясь сюда из
      города, и поделать с собой ничего не мог. Как часто бывает, старый убийца отличался некоторой сентиментальностью.
      Именно в эту секунду стоящий метрах в трехстах Рыдя удобно пристроил
      в развилке дерева винтовку и поймал его в перекрестье оптического прицела. Сергей немного волновался. Хотя в молодости он ходил в секцию стрельбы, а в армии числился снайпером в своей роте, но это было очень давно. Лет пятнадцать он вообще не держал в руках оружия и никогда не стрелял с такого большого расстояния. Вдохновляла его только винтовка, которую он держал в руках. Мощная, немецкого производства, ручной сборки, она поразила его еще полгода назад, когда они с Нечаем опробовали ее в заброшенном карьере. Цейсовская оптика позволяла разглядеть цель с огромного расстояния, а пули ложились точно так, как хотел стрелок, не ниже и не выше. До поры до времени это ружье лежало мертвым грузом, но вот теперь пришел черед поработать и ему.
      Высокий, худощавый, чуть сгорбленный человек с белоснежной шевелюрой
      в паутине прицела виделся совсем рядом. Рыдя даже рассмотрел, что его губы шевельнулись. Он не знал, что в эту секунду Свояк произнес: "Как хорошо!"
      Ветер дул стрелку в спину, так что поправку на ветер можно было отбросить. Старых навыков Сергей не забыл: поймав голову седобородого в перекресток прицела, он плавно потянул спусковой крючок.
      Приглушенный треск выстрела и легкий толчок отдачи поразили его несоответствием легкости исполнения с убойной силой оружия. Оптический прицел дрогнул и показал, как откидывается назад голова старого вора, тело валится назад и замирает у стены в невозможной для живого человека позе.
      "Дело сделано, - думал Рыдя, удаляясь от дома к проселочной дороге, где ждал его автомобиль. - Нечай будет доволен".
      Тело старика обнаружили через полчаса. Охранник, вышедший покурить
      на свежий воздух, увидел на асфальте лужицу свежей крови, а подняв глаза, понял, что она натекла сверху.
      Убийство Свояка приписали Тенгизу. Началась затяжная, более чем двухмесячная война за наследство Седобородого. Она унесла жизни более чем тридцати боевиков с обоих сторон и кончилась только со смертью Тенгиза и большинства его земляков.
      Нечай оказался прав. При таком "битье посуды" о банде Макара никто и
      не вспомнил. На некоторое время он вздохнул с облегчением.
      ГЛАВА 28
      Ремизова хватились очень быстро. Сначала нашли труп Урала, и произошло это минут через пять после того, как машина с мусором выехала за ворота. Когда после переклички стало ясно, что не хватает бывшего лейтенанта Ремизова, начальство пришло к правильному выводу, что именно он убил особо ценного стукача по кличке Артист.
      Также быстро просчитали они и метод побега. За это время зону покинул
      только один самосвал с мусором. Первым делом притянули к допросу чистоплюя-сержанта, и тот быстро припомнил всех "артистов оперы и балета", отвлекавших его возле машины. Но те были готовы к тому, что их потянут к "хозяину", и клятвенно божились, что ничего не видели и ничего не слышали. Сунув комиков в карцер, полковник вытер пот с лица и с душой выругался.
      - Да что вы волнуетесь, товарищ полковник? - попробовал его успокоить молоденький лейтенант, пропустивший через ворота злосчастную машину. - Там кирпичей накидали несколько тонн, наверняка его раздавило.
      - Запомните раз и навсегда, молодой человек, - с пафосом начал полковник, - там, где нормальный человек сдохнет, зэк выживет. Можете поверить мне на слово, тридцать лет с этими сволочами дело имею.
      Допросили и гражданского шофера. Зачем он соврал, что не останавливался в пути, он, наверное, не смог бы объяснить и сам. Такова уж психология запуганного советской властью поколения: лучше отрицать все, чем сознаться в малом. Приехали на свалку, и водитель показал место, куда высыпал груз. Увы, за это время рьяный бульдозерист столкнул в овраг не одну машину с мусором. Бестолково потоптавшись на утрамбованной площадке, где под тоннами мусора должно было покоиться тело его подопечного, полковник глянул на равнодушно сидевшую розыскную собаку и пропустил мимо ушей заверения лейтенанта:
      - Ну вот видите, товарищ полковник. Все нормально.
      Опытный старый служака раздраженным тоном ответил:
      - И все-таки надо проверить. Чувствую я, что всплывет этот Ремизов и устроит нам небо в алмазах. Вы возьмете людей, одну из собак и двинетесь от свалки назад, к зоне, держась правой стороны дороги. А вы, капитан, повернулся командир к другому офицеру, - то же самое сделаете по левой стороне дороги. Действуйте!
      К этому времени Ремизов вышел из леса к большому дачному массиву.
      Сезон уже кончился, но Алексей не стал рисковать и маячить на пустынных улочках, а, зайдя на первую же дачу, продолжил свой путь, форсируя один забор за другим. При этом он не забывал заглядывать в убогие и крошечные домишки. Прежде всего его интересовали одежда, обувь и еда. Сначала ему не везло, но потом он все-таки нашел старый свитер себе по размеру. Хозяин этой дачи почему-то не слил на зиму воду из бака и Ремизов почувствовал нестерпимое желание помыться.
      Раздевшись по пояс, он долго вытряхивал из одежды опилочную труху. Покончив с этим, Алексей пробил кулаком тонкий, прозрачный лед и долго с наслаждением мылся обжигающе ледяной водой. Тело у него горело от зверской процедуры, каждая мышца тела звенела как струна, и только тогда Алексей поверил, что все-таки он на свободе.
      Вытеревшись не слишком чистыми дачными тряпками, Ремизов снова влез в
      свою зэковскую робу и даже удивился, насколько это было неприятно. В зоне ему было все равно, что есть и что носить.
      Продолжив свой поход по дачам, Алексей нашел в одном из домиков немного спичек, полпачки чая, разжился довольно сносным шарфом, но самое главное - тупым ржавым ножом спорол с бушлата и спецовки проклятый лагерный номер. После этого он поддел под штаны пару старых трико. От мародерского угара его оторвал заурчавший вдалеке двигатель автомобиля. Алексей понял, что он увлекся. Несколько секунд он прислушивался и ему показалось, что он различил отдаленный собачий лай.
      "Неужели ищут?" - подумал он, и тут с противоположной стороны услышал приглушенный стук железнодорожных колес. В ту сторону Ремизов и побежал, не теряя времени. Небольшие заборы он перепрыгивал, а те, что выглядели подряхлей, валил мощным ударом ноги. Минут пятнадцать подобного кросса с препятствиями не утомили его, а скорей разогрели. Выбравшись на крайнюю дачу, он увидел наконец железнодорожную насыпь. Между садовым участком и железной дорогой находился большой пустырь, метров триста открытого пространства. Слева, на горизонте, виднелись трубы какого-то завода, туда и вела одноколейка.
      Ремизов некоторое время раздумывал, потом собрался с духом, вышел на
      открытое поле и не торопясь двинулся к дороге. Хотя кругом не было ни души, ему казалось, что за ним наблюдают десятки глаз, и он ждал, что сейчас его окликнут и долгожданная свобода для него кончится навсегда. Добравшись до жидких кустов около насыпи, Алексей затаился в какой-то яме и прислушался. Было тихо. Некоторое время он раздумывал, что ему делать. Ждать здесь, или идти дальше, по
      шпалам? Вдалеке приглушенным треском рассыпалась стрельба. Ремизов узнал
      характерный звук автомата Калашникова. Первым его желанием было бежать, но тут рядом раздался гудок тепловоза, и через пару минут показался небольшой состав, неторопливо постукивающий по стыкам рельсов. Алексей вжался в землю, уже темнело, и он надеялся, что его не заметят из кабины тепловоза. Так и произошло. Машинист, помощник и сцепщик горячо обсуждали очередной проигрыш наших футбольных клубов в еврокубках и совсем не обратили внимание на кусок тряпья, валяющийся в кустах. Сыграл на руку Ремизову и легкий изгиб железной
      дороги, он вскарабкался сначала на насыпь, а потом и в вагон, оставшись незамеченным.
      Открытый сверху так называемый полувагон оказался доверху заполнен
      белым, силикатным кирпичом. Минут пять Алексей яростно откидывал кирпичи из одного угла вагона, пока не получилось довольно приличное углубление, где он и пристроился, ворочаясь на жестких угловатых кирпичах.
      Первое время он с беспокойством думал о странной стрельбе и интуитивно связывал ее со своим побегом. Это было действительно так. Поисковая группа, возглавляемая лейтенантом, наконец достигла того места, где беглец спрыгнул с грузовика. Собака, бежавшая до этого совершенно спокойно, вдруг подобралась, ткнулась носом в землю и рванула в лес. Неизвестно, как бы развернулись события в дальнейшем, если бы за первым же деревом они нос к носу не столкнулись с
      огромным красавцем лосем. Собака залилась отчаянным лаем, люди немного
      опешили, а зверь, совершив огромный скачок, рванул в чащу. Но лейтенант, сорвав с шеи автомат, успел пустить вслед ему длинную очередь. Каким-то чудом он попал, лось упал на землю, попытался подняться, но пуля попала в позвоночник и остальные очереди, те что слышал Ремизов, уже добивали подранка. Овчарка, озверелая от запаха крови, и думать забыла о преследовании какого-то зэка, чей запах она
      почувствовала за несколько секунд до встречи с лосем.
      Полковник выругал лейтенанта за неполное исполнение приказа, но поблагодарил за весомый довесок к скудному офицерскому пайку.
      Об этой случайности, во многом определившей его судьбу, Ремизов так
      никогда и не узнал. Примерно через полчаса после того, как он залез в вагон, состав после длительного маневрирования остановился. По грохоту проносящихся поездов и голосу громкоговорителя, объявляющего о прибытии электрички, Алексей понял, что они прибыли на станцию.
      Стояли здесь долго. До Ремизова долетали самые обычные, житейские звуки: шум проезжающих автомобилей, переговоры обходчиков и грузчиков, обрывки разговоров прохожих и звонкий смех женщин. Звуки казались ему резкими, раздражающе громкими, к тому же слепил глаза яркий свет дуговой лампы с высокой мачты. Грохот пролетающих составов возбуждал его непонятной, рвущейся из глубины души тревогой. И если раньше Алексей оставался, на удивление, хладнокровным, то сейчас был готов запаниковать без всяких видимых причин.
      Но особенно его поразило, когда после долгого протяжного скрежета
      тормозных колодок и грохота открываемой двери прозвучал радостный детский крик: "Папа, папа приехал!" - У Алексея на глаза навернулись слезы. Он вспомнил себя таким же маленьким, явственно увидел отца, возвращающегося после длительной командировки, высокого, мощного, в красивой военной форме. А рядом почему-то плачущую мать, шепчущую себе под нос: "Слава Богу, живой!" Тогда он не мог понять, как это можно плакать от радости.
      Алексей стер с глаз соленую влагу, завязал под подбородком завязки шапки, сунул ладони в рукава бушлата и, свернувшись калачиком на немилосердно жестких кирпичах, попробовал уснуть.
      ГЛАВА 29
      Занимаясь привычной криминальной деятельностью, Нечай не мог не обратить внимание на такой выгодный бизнес, как торговлю наркотиками. Начав приторговывать "белой смертью", он с каждым месяцем наращивал объемы торговли "кайфом". И тут он столкнулся с сильными конкурентами. Таким видом "услуг" давно промышляли цыгане.
      Первые из них появились в Энске после войны. Сначала приехали два
      семейства, многочисленные, грязные, шумные. Они поселились в пустующих домах в районе, именуемом Гнилушкой. Когда-то это была самая обычная деревня на окраине быстро растущего города, ничем особенно не примечательная. Но со строительством еще до революции военных заводов в близлежащее озеро Утиное начали сбрасывать отработанную техническую воду с запахом тротила. Сначала угробили
      озеро, а уже после второй войны, в сороковых, чудеса начали происходить и с деревней. Почему-то повысился уровень почвенных вод, и если раньше до них надо было копать добрых пять метров, то теперь в местных колодцах почти вровень с землей стояла желтая, мутная жидкость. На весь район остался только один колодец с нормальной водой, да и то в некотором отдалении, во дворе цыгана по
      кличке Гриша Граф.
      Прямо по улицам деревни начал расти камыш и тальник, а дома, даже сработанные недавно, подвергались стремительному гниению, и хозяева с радостью продавали их за полцены все подъезжающим и подъезжающим цыганам.
      Первые из них устраивались на завод и пытались честно трудиться, но
      подрастающая молодежь вырастала откровенной шпаной и это, как ни странно, плохо повлияло и на родителей. Потихоньку они побросали работу и занялись обычным цыганским промыслом: воровали и торговали, скупали краденое и спекулировали. Женщины ходили по городу, таская за собой сопливых детей, обзванивая квартиры и собирая подаяние, как погорельцы. Женщины постарше, те гадали около базара, назойливо приставая к прохожим. Но все это время цыгане жили бедно. Все их доходы просто съедались многочисленным и прожорливым потомством.
      Впрочем, с конца семидесятых благосостояние цыган, по выражению
      "бровеносного" лидера страны, "начало неуклонно расти". Они хорошо усвоили преимущества товарного дефицита в стране и то, что невозможно было купить в магазинах, они свободно продавали им на рынках. Цыганские таборы кочевали теперь по железным дорогам, поражая остальных россиян неприхотливостью, шумом и стойким запахом немытого тела. Еще больше для процветания "фараонова" племени сделал незабвенный Михал Сергеич. После его указа о борьбе с алкоголизмом камыш уже не рос по дорогам Гнилушки, его вытоптали многочисленные поклонники "зеленого змия". А с началом девяностых годов в цыганском поселке уже во всю властвовал опий. Теперь даже самые бедные из них разъезжали на подержанных иномарках. Но только у одного из них, у того самого Гриши Графа стоял большой кирпичный дом с громадным сеновалом и конюшней. Все остальные так и прозябали в своих наполовину сгнивших домах, не удосуживаясь порой залатать прогнивший пол.
      Может, поэтому Нечай до поры до времени не воспринимал цыган как своих
      конкурентов в тайном промысле, пока в августе ФСБ и уголовка не перехватили крупную партию наркотиков, перевозимых дородной цыганкой с кучей детей. Такой камуфляж не помог, эту даму вычислили уже давно, и город на три дня остался без "ширева". Все эти дни Гнилушка была просто оккупирована многотысячной толпой трясущихся в отходняке наркоманов. Прослышав об этой стихийной демонстрации", Нечай приехал посмотреть на нее. Достаточно поколесив по разбитым дорогам Гнилушки и вдоволь наглядевшись на снулые рожи наркоманов, Нечай спросил у Рыди, неизменно сопровождавшего шефа:
      - Почем нынче доза?
      Рыдя ответил со знанием дела.
      - Тормозни-ка вот здесь, - попросил Геннадий. Рыдя тут же остановил джип и вопросительно посмотрел на хозяина. Ему показалось, что тот считает, беззвучно шевеля губами и не отрывая глаз от толпящихся на перекрестке людей. Он не ошибся. Вскоре Нечай достал из кармана небольшой калькулятор, подсчитал примерное количество людей, находящихся сейчас на этих улицах, перемножил на стоимость одного укола, затем помножил все это на два и показал высветившуюся на табло
      сумму своему подручному.
      - Смотри, - сказал он. - Это цыгане имеют в день.
      Рыдя присвистнул.
      - Неплохо!
      - Плохо, - не согласился с ним Нечай. - Нужно, чтобы все это шло к нам. В следующий раз надо закупить ширева в несколько раз больше, с учетом этих.
      И он кивнул головой в сторону роящихся в бестолковом кружении наркоманов.
      Рыдя вопросительно глянул на "патрона". Они слишком хорошо понимали
      друг друга и, хотя вопрос не прозвучал, Нечай все-таки ответил на него.
      -Не знаю, что-нибудь придумаю.
      Они уже выбирались из проклятого района, когда внимание Нечая привлек
      лихой всадник, проскакавший навстречу им на вороном коне. Красная рубаха, черная, развевающаяся по ветру кудрявая шевелюра и смуглое красивое лицо не оставляло сомнений в национальной принадлежности всадника.
      - Кто это? - удивился Нечай.
      - А это Гриша Граф, самый богатый из них, вон его дом, на пригорке, Рыдя кивнул на стоящий в некотором отдалении большой особняк за высоким деревянным забором. - Троих лошадей держит для забавы. Это семейство уже при мне в городе появилось, в конце шестидесятых. Ходили слухи, что они из настоящих цыганских баронов. По крайней мере старшего брата Гришки, Василия, так все и звали ли - Барон. Царство ему небесное.
      - И что с ним стало? - спросил внимательно слушающий Нечай.
      - Убили его лет семь назад. Лихой был парень, гордый. Не чета остальным нашим цыганам. Те только и знают, что своих баб гонять по пьянке. А Васька человек был! Оскорбил его один, он за нож, порезал его хорошо. Тогда его подкараулили около дома с обрезом. Только он тоже оказался не лыком шит. Его изрешетили, но и он успел обоих за собой на тот свет утащить. А живучий какой, чертяка! Трое суток еще жил. Его врагов уже хоронили, а он еще в больнице от боли песни орал.
      - Песни? - переспросил Геннадий.
      - Да, тягучие такие, заунывные. А потом боль как подкатит, он и заорет ее во всю глотку, на всю больницу.
      - Ты-то откуда все знаешь? - спросил, все более удивляясь, Нечай.
      - Да я рос тут рядом, по соседству. Наш дом последним в этом районе русским оставался. Я уж сидел, когда его батя цыганам продал. А с Васькой мы вообще дружили. Мать их знал, тетю Зою. Суровая была женщина, властная. Даже Васька ее боялся, а ведь отчаянный был парень.
      Рыдя в восхищении кивнул головой и продолжил рассказ.
      - Вообще их семья отличается от остальных цыган.
      - Чем?
      - Более гордые, чистые, никогда не бедствовали. Вот и говорят, что будто бы сбежали они откуда-то из Молдавии или с Карпат с золотишком, а отца за это золото и убили. Гришка вон какой молодой, года двадцать четыре, а все к нему с почтением относятся, как к настоящему Графу.
      - Ладно, поехали, съездим на стройку, посмотрим как там дела, приказал Нечай и уже потом, много позже, спросил Рыдю: - А этот твой Граф такой же мстительный, как и его брат?
      - Наверное, - пожал плечами Рыдя. - Все-таки одно семя.
      Они подъехали к строившемуся дому, и разговор сам собой иссяк. Свой дворец Нечай начал строить еще весной и надеялся к октябрю справить новоселье. Если его коллеги бизнесмены всеми правдами и неправдами пытались втиснуть свои особняки непременно в центр города, то он, наоборот, выбрал самый тихий и отдаленный от всех шумных магистралей район, самую окраину, метрах в двухстах от ближайших домов, чтобы никто не мог нарушить его ночного уединения.
      Но Нечай, конечно, не забыл о цыганской проблеме. Она представлялась
      неразрешимой, предстояло изгнать из города без малого сто с лишним человек. Но он нашел решение этой непростой задачи.
      Однажды ночью по пыльным разбитым дорогам Гнилушки долго колесил
      какой-то старый бензозаправщик. Со стороны казалось, что водитель что-то искал в этом районе. Временами машина останавливалась, мелькали какие-то тени, затем она снова трогалась в путь. На бензовоз никто не обращал внимания, к цыганам шли в любое время суток, ломка требовала своего и глубокой ночью. Только один из наркоманов, возвращаясь с Гнилушки со свежей дозой, мимоходом заметил другому:
      - Слышь, что-то бензином пахнет.
      - Да и хрен с ним, пошли быстрей, скорей бы ширнуться, - вяло отреагировал его собрат по несчастью, уже борясь с ломотой в организме.
      Ну, а в три часа ночи полыхнул сразу весь район, одновременно со всех концов. Погода стояла сухая, ветреная, Нечай рассчитал даже это. Он специально дождался заморозков, они подсушили камыши и теперь они вспыхивали четырехметровыми свечами. Деревянные домики цыган горели как порох, пылала и сама земля, обильно политая бензином. Цыгане с воем и воплями выскакивали из горящих домов, тащили за собой детей и узлы с тряпьем. Как назло, пожарные машины минут пятнадцать простояли на железнодорожном переезде, блокированные бесконечным составом, вытягиваемым с территории одного из заводов. К их приезду тушить было нечего, вернее уже не стоило. Огонь полыхал так, что его торжествующий рев перекрывал плач и причитания цыганских женщин.
      Первым в ограде Гришки Графа загорелся сеновал. Хозяин выскочил из
      дома в одних штанах, кинулся к сараю, вывести лошадей, но тут из-за угла вывернулась чья-то мощная фигура, пламя осветило его лицо, и Григорий мгновенно узнал поджигателя.