Вскоре в доме появились цепочка и перстень, еще одни серьги. И только когда Шелехов показал Алексею золотую цепочку в футляре, найденную на столике рядом с мертвой парочкой, Ремизов понял, что за золото носила его жена. Действительно, при обыске среди бумаг и документов Елены нашли аккуратно собранные бирочки на все эти драгоценности. И вот теперь странное заявление нового следователя. А Годованюк продолжал:
      - Вот заявление гражданки Назаровой, что все эти вещи принадлежат ей. Она их опознала и уже забрала.
      "Сучка!" - невежливо подумал о подружке жены Ремизов. А капитан продолжал
      давить.
      - Вчера вечером в гараже воинской части нашли два пистолета, как раз те, что были похищены вами вместе с орудием преступления. Наверняка на них мы обнаружим отпечатки ваших пальцев.
      "Ну как же, облезете!" - зло подумал лейтенант, с ненавистью разглядывая следователя. Тот встал, чтобы достать из шкафа чистые листы бумаги. При высоком росте, под стать Ремизову, следователь был болезненно тучен, поэтому производил отталкивающее впечатление.
      Капитан промучился с Ремизовым еще два часа, но безрезультатно. Алексей словно замкнулся в невидимую броню, и только холодно смотрел на следователя. Наконец тот сдался и велел увести лейтенанта. Глядя на мощную спину Алексея, Годованюк испытал мучительное желание подойти и со всей силы ударить этого упрямого осла по почкам. У него даже сжались кулаки, такие маленькие по сравнению с ручищами лейтенанта. Руки следователя, подобно его лицу, казалось, принадлежали другому человеку и выглядели несуразно. Маленькие, ухоженные пальчики и изящные ладони скорее напоминали нежные женские ручки, но многие,
      прошедшие через этот кабинет, знали, какую они могут причинить боль. С трудом подавив в себе зверя, Годованюк поморщился, приложил ладонь к печени и полез в стол, где лежала коробочка "Карсила". Приняв таблетку, он подумал: "Пожалуй, этого бить нельзя, может сорваться. Но все равно я его дожму. Дня через три".
      Алексея между тем привели в следственный изолятор, но не в ту же камеру, а в одиночку. Годованюк прекрасно знал, что самую квалифицированную юридическую помощь Ремизов может получить в камере у старых уголовников. Оставшись один в каменном мешке с небольшим окошком под потолком, Алексей испытал острый приступ тоски и одиночества. Безысходность подкатила так, что он даже застонал. И все-таки Годованюк ошибся. С Ремизовым он промучился еще две
      недели, прежде чем тот подписал все, что ему подсунул следователь. Алексею
      было уже все равно.
      ГЛАВА 15
      Но один в камере Ремизов оставался совсем недолго. В городе развернулась война между хранителями старых воровских традиций и новым поколением во главе с Нечаем. Это оказалась неравная битва. Стихия воровской вольницы натолкнулась на холодный расчет. В Энске в избытке хватало людей готовых поквитаться с ненавистным выскочкой, но сами не зная того, они уже были обречены. Нечай частенько наезжал в столицу и интересовали его там не Третьяковка или Большой театр, а новинки научно-технического прогресса: оружие и аппаратура прослушивания. Еще во времена относительного затишья, перед похоронами Михая его люди навестили большинство известных им "малин" и снабдили их незаметными мощными "жучками" . Теперь Геннадий знал почти все, что говорят о нем враги, какие готовят сюрпризы. И уже выходя со "сходняка", потенциальные убийцы Нечая были обречены. Чаще всего они исчезали бесследно, Геннадий помнил просьбу мэра. Кроме того, на Нечая стала работать вся "наркота", за информацию он платил щедро. Пришедший на смену подозрительному Шавло новый начальник УГРо майор Бессонов охотно пользовался посторонней информацией, и старых уголовных зубров брали неизменно с поличным: с краденым имуществом или оружием, за хранение наркотиков или при грабеже. Раскрываемость преступлений подскочила до фантастических процентов, Энск начали ставить в пример всей области, а новый, недавно отстроенный следственный изолятор, оказался забит уголовными кадрами старого закала.
      Полоумного Сорого, зарезавшего за вечер двоих, убили при задержании. С пеной у рта он кинулся с ножом на автоматы приехавших за ним милиционеров. Повязали и остальных убийц. И мэр города со спокойной душой мог заявить, что в городе наведен порядок.
      За все это время только один из парней Нечая получил удар ножом в подъезде своего дома, но остался жив.
      -Дубина! - отозвался о своем подчиненном Рыдя, и Нечай с ним согласился. Два года их готовили к ведению такого рода боевых действий и пропустить удар ножа для хорошо тренированного братка было непростительно.
      Единственным противником, осложнившим Нечаю жизнь и доставившим много
      хлопот, был Вица, первый друг и правая рука Михая. В свое время он отсидел двенадцать лет за убийство инкассатора и в зоне сошелся близко с Михаем.
      Вица не первую пятилетку сидел на игле, но это мало отражалось на его физическом состоянии. Сутуловатый мужик чуть выше среднего роста с полуседой головой и глубоко посаженными глазами, он отличался редкой энергией, носившей неврастенический характер. Подремав с полчасика после "прихода" дозы, Вица вскоре мог оказаться в другом конце города, добираясь порой на самых необычных транспортных средствах: на телеге, в кузове грузовика, а чаще на своих двоих.
      Числился он в жэке дежурным электриком и регулярно появлялся на работе, хотя запуганный до полусмерти мастер готов был и так ставить ему часы. Но дело заключалось в том, что Вица превратил свою каптерку рядом с подстанцией в небольшой притон наркоманов, за счет которых он и жил, сбывая им отраву.
      Во время убийства Михая Вицы в городе не было, уезжал на Урал, к родственникам жены. Вернулся он после похорон старого друга и тут же обвинил в его смерти Нечая. Рыдя послал к нему своих парней, но Вица исчез, словно растворился. С неделю отсидевшись, он напомнил о себе , бросив гранату в окно "Ямайки". По счастью, народ уже разошелся и пострадал только бармен, получивший контузию. Гораздо больший урон претерпел престиж заведения, и хотя ремонт завершили за три дня, многие стали обходить стороной некогда популярный бар.
      А еще через два дня машину Нечая обстреляли из охотничьего ружья. Из предосторожности Геннадий ночевал в Лысовке, на даче, с трудом перенося соседство охраны и постоянно пьяного Боряна. Туда он и ехал поздним вечером, за рулем, как обычно, сидел Рыдя, а сзади ехала еще одна машина, серая "девятка" с охраной. Пятиэтажки кончились, потянулись полутемные районы городских окраин. Геннадий дремал, убаюканный мягким, ровным звуком работающего двигателя. На одном из поворотов колесо машины влетело в колдобину, "Ниву" сильно подбросило
      вверх, Рыдя выругался, а Нечай открыл глаза, и как раз в это время из-за забора полыхнуло огнем выстрела, потом еще раз. Зазвенело разлетевшееся лобовое стекло, Рыдя резко свернул в сторону и, бросив руль, пригнул голову Нечая, а сам навалился сверху. Машина, потеряв управление, врезалась в какое-то препятствие, зазвенело стекло разбитых фар, двигатель заглох, а сзади уже скрипели тормоза подлетевшей машины с телохранителями. Геннадий снова услышал выстрелы, но, судя по звукам, это палили его телохранители. Оттолкнув от себя тяжелое тело Рыди, Нечай приподнял голову и в боковое окно увидел, как его охранники с криками и матом штурмуют забор из-за которого велся огонь.
      - Тебя как, не зацепило? - с беспокойством спросил Рыдя, оглядывая хозяина.
      - Нет, - отмахнулся тот и кивком указал в сторону забора. - Сходи посмотри, что там.
      Рыдя вылез из машины и, перейдя улицу, перемахнул через забор. Оставшись один, Нечай долго разглядывал открывшуюся картину. Машина, свалив забор, уперлась в небольшой сарайчик, сложенный из природного кирпича. Геннадия удивило, что никто не реагирует на их вторжение, и, только когда вылез из салона, понял, что усадьба была заброшена. На это указывала густая высокая трава, обильно произрастающая в огороде. Он отвернулся и стал разглядывать следы покушения. Один из зарядов попал в крышу автомобиля рядом с боковой стойкой, а второй прошил салон насквозь и вышел в боковое стекло. Геннадий чуть присел, прикидывая траекторию выстрела.
      "Сантиметрах в десяти прошла, чуть левей, и все", - подумал он, и неприятный холодок проскользнул по спине Нечая.
      Столь неприятные размышления прервал вернувшийся Рыдя.
      - Что там? - спросил Геннадий.
      В ответ его подручный цветисто выругался.
      - Балбесы, догнали и забили насмерть,- пояснил он Нечаю.
      - Кто он?
      - Да, пацан какой-то, лет семнадцать парню.
      - Там его оставили?
      - Нет, несут, - Рыдя кивнул на парней, тащивших что-то тяжелое. - Из двустволки палил, гаденыш.
      - Пусть его к ней и привяжут,- после раздумья предложил Нечай. - По пути заедем на речку, там бросим в омут.
      Всю оставшуюся дорогу он молчал, только курил одну сигарету за другой. Перед сном они, как обычно, засиделись. Нечай выпил, на удивление, много, обычно ему хватало граммов сто пятьдесят, но, вопреки обычаю, он не развеселился, а смотрел отстраненным взглядом на своих жизнерадостных парней. Перемену его настроения заметил только Рыдя.
      - Ты что такой мрачный? - спросил он Геннадия.
      Нечай покосился на своего верного адъютанта, но объяснять ничего не стал. Как расскажешь про этот предательский холодок по спине? Пожалуй, первый раз Нечая мимоходом задела смерть, и это ему очень не понравилось. Поэтому он сказал коротко и совсем о другом:
      - Пока Вицу не грохнем, покоя нам не будет.
      В тот вечер он первый раз принял снотворное, чтобы хоть ненадолго заснуть.
      ГЛАВА 16
      Все разрешилось через три дня. За это время Вица поджег два ларька, принадлежавших Нечаю, и почему-то спалил дотла небольшой магазинчик Рафика Тедеева, скорее всего по ошибке. В тот вечер Нечай под прикрытием своих парней выходил из пиратского притона, когда к ним заплетающейся походкой наркомана подошел невысокий парнишка лет тринадцати, не больше. Один из телохранителей его остановил, но тот стал упорно рваться к Нечаю.
      - Эй, Нечай, дело есть! - крикнул он.
      - Пусти его, - обратился Геннадий к охраннику и спросил пацана: Чего надо?
      - Ширево давай. Там, у твоего подъезда, Вица дожидается с двумя корешками. За кустами.
      Нечай присмотрелся и узнал того самого мальчишку, что в свое время таскал капусту Михаю. С тех пор он сильно сдал, желтоватая кожа плотно обтягивала заострившееся лицо, голова чуть дрожала, похоже, что его всерьез ломало.
      "Догорает пацан", - подумал Геннадий и спросил:
      - В каких кустах, справа или слева от входа?
      Пацан надолго задумался, но потом все-таки сосредоточился и сообразил.
      - Как идешь, налево.
      Нечай переглянулся с Рыдей.
      - Похоже, клюнул, - сказал Геннадий.
      Эти две ночи он провел в городе. Ему до смерти надоел переполненный народом дом в Лысовке, кроме того, Нечаю не хотелось привыкать к снотворному, он с предубеждением относился ко всем лекарствам, считая, что вреда от них больше, чем пользы. Но самое главное, это Геннадий сделал все, чтобы заклятый враг узнал, где он сейчас ночует. К дому они всегда подъезжали с помпой, не менее трех машин, и вся толпа с шумом вываливалась из авто и вламывалась в подъезд. И похоже, Вица купился на этот спектакль.
      Нечай кивнул на молодого наркомана:
      - Суньте его в машину, а там посмотрим, врет он или нет.
      Вица с двумя подельниками терпеливо дожидался своего врага. Он знал, что тот сейчас не ездит без охраны и вряд ли ему удастся спастись после покушения, но ему было уже наплевать. Работала иная психология, непонятная простому человеку, воровской кодекс чести диктовал свои правила.
      Благоуханная летняя ночь, казалось, призывала к любви и покою, но эти
      трое думали только о смерти. Ожидание затянулось, по кругу пошел последний косячок с "планом", наконец вспыхнули огни фар выехавшей из-за угла машины, за ней показалась вторая. Вица, щурясь, напряженно вглядывался в темные окна салона, но шофер почему-то упорно не выключал дальний свет. И Вица понял, что они сейчас как на ладони, их видно сквозь редкую поросль чахлых кустов. Он выпрямился во весь рост, вскинул обрез, но тут позади его застучали торопливые выстрелы. Получив несколько пуль в спину, Вица выгнулся все телом, последним движением сумел нажать на спуск, но оглушительно громыхнувший выстрел пропал впустую, так как пуля ушла вверх.
      Убитых быстро погрузили в подъехавший джип, и он отбыл в сторону речного омута. Один из убийц, на ходу прыгнувший во вторую машину, засмеялся и обернулся к соседу.
      - Витек, посмотри с чем они были. Это ж обрезы!
      Теперь в салоне смеялись все. Нечай вооружил своих людей более основательно. Кроме пистолетов он приобрел короткоствольные, но мощные пистолеты-пулеметы "Скорпион" чехословацкого производства. Стоило это бешеных денег, но Геннадий не жалел средств, если дело сулило выгоду.
      С кончиной Вицы в городе осталось еще много уголовников, но все это была мелкая сошка, шушера, не способная противостоять ему.
      ГЛАВА 17
      Теперь перед Нечаем стояла самая сложная задача. Надо было установить
      контроль над главным рынком города. Его уже лет пять активно пасли приезжие из Азербайджана во главе с толстым и добродушным на вид Рамизом Алиевым. Это был полный жгучий брюнет с роскошными усами, чуточку делавшими его похожим на покойного композитора Френкеля. Легально ему принадлежали три магазина и шашлычная на базаре, а также два киоска на привокзальной площади. Время от времени он спонсировал то детдом, то интернат, и это всегда бурно освещалось в местной печати. Регулярно появлялись хвалебные статьи и фотографии сияющего белоснежной улыбкой Алиева в окружении худосочных детей.
      Трудность состояла в том, что за Алиевым стояла мощная структура из областного центра. Два года назад люди некоего Тайменя попытались прижать "грачей". Но по вызову Алиева из губернского центра приехали десятка два громил чисто славянской внешности и отправили к праотцам Тайменя и парочку его корешей.
      Нечай сломал голову, стараясь найти подходы к неуязвимому азербайджанцу. Стараясь выяснить о нем побольше, Геннадий узнал, что Рамиз давно строит большой двухэтажный дом на окраине города. Стройка шла ударными темпами, Алиев подгонял строителей, желая въехать в белокаменный дворец к своему дню рождения. Дня за три до этого Нечай подпоил сторожа, проник со своими людьми в дом и установил там несколько жучков, в том числе и на линии телефонной связи. Пару дней казалось, что эта затея не даст ничего. Микрофоны фиксировали
      самую обычную суету большого аврала: добродушную матершину грузчиков,
      затаскивающих и расставляющих мебель, визгливый голос жены Алиева,
      руководящей процессом. Если азербайджанцы и говорили что-то интересное, то только на родном языке. Единственное, что удалось выяснить: Рамиз пригласил на новоселье и пятидесятилетие всех своих соплеменников, их жен и даже детей. Все они жили в Энске давно, даже жены у большинства из них были местные, русские. Попойка предстояла грандиозная, спиртное таскали ящиками.
      Накануне этого события, в пятницу, к Нечаю приехал Рыдя и рассказал, что два молодых придурка вывезли с завода целый ящик толовых шашек и предлагают ему купить. Геннадий удивленно покрутил головой: раньше с завода даже патрон вынести было трудно, а тут целый ящик взрывчатки!
      Немного подумав, Нечай велел отправить несунов к Алиеву и проследить за ними. К удивлению Геннадия, Рамиз наживку проглотил. Более того, смертоносный груз, уложенный в приметную сумку, перекочевал с базара в дом Алиева. Все прояснилось после подслушанного телефонного звонка в областной центр, азербайджанец звонил какому-то Давиду.
      - Слушай, ты просил достать хотя бы две штуки, а я раздобыл целый ящик, - радостно кричал в телефонную трубку счастливый юбиляр. - Все возьмешь? Я так и знал! Как раз приедешь в воскресенье на именины и заберешь. Да, у меня дома.
      Прослушав эту информацию Нечай, надолго задумался. Можно было
      подставить Алиева, но согласится ли прокурор потревожить обыском уважаемого в городе человека, да еще в день его рождения? Допустим, согласятся, терроризма сейчас боятся, а ящик взрывчатки это вполне серьезно. Но на свободе останутся земляки Алиева, и, не дай Боже, они начнут мстить.
      После долгих раздумий он составил план, достаточно продуманный и вполне реальный.
      На это дело, так же как и в случае с убийством мэра, Нечай пошел сам , взяв только Рыдю. Они подъехали к дому Алиева в самый разгар гулянки, поглядели на ярко освещенные окна дома, прыгающие тени гостей, поехали дальше и укрыли машину метрах в ста от дома в небольшой рощице. Здесь они засиделись глубоко за полночь, покуривая одну сигарету за другой и слушая по небольшому приемнику пьяный лепет гостей на жуткой смеси русского и азербайджанского. Рыдя даже удивился:
      - Слушай, а говорят Коран запрещает пьянство? Врут что ли?
      Нечай только усмехнулся.
      - С волками жить, по волчьи выть. Мы, русские, любую нацию споим.
      Перекинувшись этими фразами они снова замолкли. Нечай ценил Рыдю за
      то, что адъютант никогда не лез вон из кожи, стараясь угодить хозяину, в любых ситуациях оставался невозмутимым и немногословным.
      Как и предполагал Нечай, гости после попойки остались ночевать. Лишь в третьем часу все в доме наконец угомонились. Геннадий глянул на своего напарника, тот открыл было рот, но Нечай показал ему кулак, и Рыдя прикусил язык.
      Они действовали по такому же сценарию, что и в охотничьем домике. Рыдя помог шефу перелезть забор, без особой опаски они подошли к крыльцу черного хода. Эта дверь вела прямо на кухню, это они выяснили в первое посещение, три дня назад. Оставив на крыльце Рыдю, Нечай осторожно открыл дверь, прислушался и, убедившись, что никого не разбудил, проскользнул внутрь. Далеко ходить он не стал, а подойдя к газовой плите, повернул регулятор одной из горелок. Послышалось тихое шипение, затем щелчок и шипение прекратилось. Нечай сразу вспотел.
      "Дьявол, у них импортная плита с блокировкой на случай утечки!" понял он.
      Этого Нечай не ожидал. Постояв несколько секунд в нерешительности, Геннадий пошарил рукой за плитой, затем осторожно, стараясь не шуметь, снял верхнюю решетку, отложил ее на соседний стол. После этого он вытащил все горелки, аккуратно поставил их рядом на стол, приподнял верхнюю панель, нашарил там какие-то провода, тонкие, медные трубки и стал ожесточенно все это рвать.
      Ему казалось, что работает он слишком громко, что сейчас сбегутся сюда хозяева, но и отступать Нечай не хотел. Наконец решив, что сделал достаточно, он потихоньку, по миллиметру опустил верхнюю панель и повернул регулятор газа. Теперь шипение не исчезло, Геннадий сразу почувствовал характерный запах газа. Осторожно, стараясь не шуметь, он вставил обратно все горелки и опустил решетку. Убедившись, что все идет как надо, Нечай покинул здание, не забыв запереть за собой дверь.
      Уже в машине Рыдя спросил его:
      - Ты чего так долго возился?
      Геннадий попробовал отмахнуться от него, но Рыдя схватил его за руку
      и воскликнул:
      - Оба-на! Ты что убил кого-то?
      Нечай сначала не понял, но потом глянул на ладонь, она у него оказалась вся в крови.
      - Да нет, - отмахнулся он, - просто порезался.
      Пока Рыдя перевязывал ему пальцы разорванным носовым платком, Нечай курил и прислушивался к внутренней дрожи, оставшейся после этих треволнений.
      "Старею, что ли? - думал он. - Раньше и не в таких переделках бывал, но такого никогда не было".
      Рядом нетерпеливо ерзал Рыдя, поглядывая то на него, то на дом. Чуть передохнув, Нечай рассказал ему о вынужденной заминке на кухне Алиева, его "адъютант" только присвистнул и еще с большим уважением посмотрел на своего шефа. Про себя он подумал, что на такое способен только Нечай.
      Время шло, белокаменный дом в призрачном свете луны казался сказочным замком, но красота его мало трогала Нечая и Рыдю.
      "А если они почувствовали запах и теперь спокойно проветривают дом?
      - гадал Нечай, поглядывая на небольшую коробочку приемника "жучка". Хорошо еще, что Рамиз расстарался и всунул в каждую комнату по кондиционеру, а то сейчас бы вообще все окна были открыты".
      Наконец они услышали донесшийся из динамика непонятный шум, затем
      детский голос сказал что-то на незнакомом им языке, а потом повторил по-русски:
      - Мам, я писать хочу.
      - Ну пошли, горе ты мое! - прозвучал в ответ сонный женский голос, послышались какие-то звуки, в которых Нечай угадал шлепанье босых ног по полу, а затем щелчок выключателя.
      Динамик захрипел и смолк, из окон первого этажа блеснула вспышка пламени, потом до них донесся грохот взрыва, а затем еще более мощный взрыв сорвал крышу здания и прорвался пламенем одновременно сквозь окна и двери. На крышу "Нивы" стали падать обломки кирпичей и шифера, один из них пробил ветровое стекло и попал в ногу Геннадию. Рыдя завел машину и, отчаянно газуя, врубил заднюю скорость. "Нива", ломая подлесок, поползла назад и вылетела на поле подальше от догорающего некогда самого красивого здания города Энска.
      В город они вернулись изрядно попетляв по проселочным дорогам. Нечай не хотел, чтобы их покореженную машину видели пожарные и милиция, спешившие на звук взрыва. В тот же день нечаевские стукачи сдали обоих пацанов, вывезших взрывчатку с завода. Те только и успели, что хорошо погулять вечерок в ресторане. Областное начальство осталось довольно такой оперативностью, зато полетели головы в охране завода.
      Сюжет областной телекомпании с роскошной панорамой развалин дома Алиева повторило даже центральное телевидение с назидательным разъяснением: не шутите дети и взрослые со спичками, а тем более со взрывчаткой.
      Многострадальную "Ниву" Нечаю пришлось отдать в ремонт. На удивление
      долго он хромал от полученного в машине ушиба, но это были уже мелочи. Своего он добился. Установив контроль над освободившейся территорией, Нечай съездил в столицу губернии и, заручившись поддержкой больших людей, покровительствовавших в свое время Алиеву, всего через два месяца он оказался единственным хозяином города в своей сфере влияния. Такого в Энске еще не было никогда.
      К этому времени подоспели еще два события, немаловажные для города:
      бульдозеры принялись сносить ветхие строения старого рынка, а в областном центре начался закрытый суд над Ремизовым.
      ГЛАВА 18.
      Все происходившее в этом зале Ремизов воспринимал как со стороны, словно это не он сидит за деревянным барьером и не его называют странным словом "подсудимый". Алексей не сразу отзывался на свою фамилию, вставал нехотя и на вопросы судьи и прокурора отвечал скупо и односложно. Годованюк свое дело знал, к обвинительному акту придраться было трудно, версию свою он сколотил крепко и правдоподобно. Она объясняла все: и непонятный звонок с просьбой о помощи, и выстрелы в спину девушки. Иногда Алексею начинало казаться, что это действительно он убил обоих. Ведь он ехал в тот домик именно с мыслью убить. Но потом перед ним вставало красивое, кукольное лицо мертвой жены, и он понимал, что вряд ли смог бы поднять на нее руку.
      Тогда Ремизов словно просыпался, его начинала душить злоба от несправедливости происходящего. Тогда он начинал огрызаться, пробовал возражать прокурору. Гасил эти порывы его адвокат, невысокий, тучный еврей, в два счета объяснивший Алексею безнадежность его положения.
      - Лучше признать вину, а дальше уже мое дело, - убеждал он Ремизова в перерыве заседания суда.- Поймите, от наказания вам все равно не уйти, так надо хотя бы до минимума сократить срок.
      И Алексей смирился. Он покорно отвечал "да" или "нет", стараясь не выбиваться из наезженной колеи официальной версии. Теперь заседания суда проходили ровно и даже скучновато. Прокурор свое слово сдержал, в зале суда сидело человек десять родственников Гринева да сказавшие свое слово свидетели. Оживление этого скучноватого действия произошло только два раза. Сначала охранник охотничьего домика, недавно отошедший от травм, полученных по вине Ремизова, вдруг сорвался и закричал:
      - Повесить его надо! - и тут же без перерыва зарыдал, вытирая трясущейся рукой крупные мужские слезы. Пришлось вывести его из зала и даже вколоть что-то успокаивающее. Ремизову стало жаль этого человека, он попал ему под руку абсолютно случайно. Второй свидетель, наоборот, изрядно посмешил публику. Опухший от дармовой выпивки Борян, плохо понимающий, где он и что его спрашивают, щедро пересыпал свою речь так называемой "ненормативной лексикой", и
      вызвал у присутствующих в зале дам, не исключая и госпожи судьи, дружное
      смущение и алый румянец. Его пробовали одергивать, он сочно извинялся, божился, что в последний раз, и тут же, забывшись, щедро рассыпал матюки. Особенно долго смеялся зал, когда Валерка описывал, какой его прохватил понос. У судьи от смеха даже потекла тушь с ресниц, и она срочно объявила перерыв в заседании.
      На последнюю вспышку Ремизова спровоцировало появление в зале суда матери. Он сразу увидел ее, как только его ввели в зал на второй день процесса. Она поседела, по-старчески сгорбилась, сидела сбоку на третьем ряду, напряженно вглядываясь в лицо сына. В перерыве она подошла к нему и тихо заговорила.
      - Здравствуй, Леша.
      - Здравствуй, мама, - также тихо ответил он.
      Немного помолчали, говорить было трудно.
      - Как отец? - наконец спросил Алексей.
      - Плохо, - ответила она. - Снова предынфарктное состояние.
      Мать больше не сказала ничего, не упрекнула, но он ее понял. Три года назад отец перенес первый инфаркт, сумел вроде бы оправиться, и вот снова, теперь из-за него.
      - Он с Верой? - спросил Алексей, имея в виду старшую сестру.
      - Да, она присматривает за ним.
      - Как ее дети?
      - Растут. Вася становится похож на тебя.
      У сестры росли три сына, но только старший пошел в их, ремизовскую породу.
      Мать отошла, не упрекнув его ни в чем. Алексей плохо слушал речь прокурора, понял только, что тот потребовал двенадцать лет строгого режима. Затем цветисто и эмоционально говорил адвокат. Он напирал на состояние аффекта у его клиента, о рухнувшей любви и не сбывшихся надеждах. А Ремизов смотрел на мать и думал о родных, об отце. Когда ему предоставили последнее слово, Алексей встал, посмотрел на судей и понял, что объяснить и оправдаться он не сумеет, но все равно сказал
      коротко и просто:
      - Я не виноват.
      Сидевший за боковым столом адвокат схватился за голову, улыбнулся прокурор, зашептались в зале.
      Приговор все-таки удивил многих. Восемь лет в колонии строгого режима.
      - Немного,- сказал, выходя из зала, один из немногочисленных зрителей. Легко считать годы чужой жизни.
      ГЛАВА 19
      Первое время в зоне Ремизов воспринимал все происходящее как дурной сон. Он никак не мог поверить и осознать, что это происходит с ним. Бесконечная апатия позволила ему спокойно перенести хлопотливую суету пересылки, духоту "столыпинского" вагона. Алексей чувствовал себя сторонним зрителем, за что и получил однажды хороший удар прикладом от конвоира.
      Зона, в которую он попал, в отличие от других, считалась благополучной. Расположенная в местности, богатой лесом, она выпускала очень нужную продукцию: шпалы и половую рейку, плинтуса и оконные рамы. Один из соседей по нарам с содроганием вспоминал свое предыдущее место отсидки: злющих от безденежья вертухаев, скудное, даже по тюремным нормам, питание, а самое главное глухую
      тоску от безделья, озверевших, запертых в казармах зэков.
      Ремизова сразу определили на самое тяжелое место работы, погрузку и складирование в штабеля распиленных бревен, так называемых лафетов. Хоть он и считал себя сильным человеком, но первое время болели мышцы. По утрам он вставал со стоном, но потом втянулся, фигура его подсохла, исчез лишний жир, зато рельефней проявилась мускулатура. Что его ужаснуло в этом труде, так это напарники. Сначала он не мог понять, что их всех роднит, а потом догадался: одинаково сутулые фигуры. Поймав на себе взгляд Ремизова, один из старых сидельцев ощерился и сказал:
      - Ничего, паря, вот с годик поработаешь здесь, и у тебя такой же горб вырастет.
      Работать приходилось по пояс голыми, бабье лето щедро делилось своим
      теп лом, кожа на плечах у Ремизова задубела и больше напоминала копыто. К вечеру Алексей выдергивал из этой мозоли несколько солидных заноз, больше похожих на щепки, на прочую мелочь он не обращал внимание.
      Поздней осенью Ремизова перевели на другую, не менее тяжелую работу:
      грузить на железнодорожные платформы шпалы, уже пропитанные дурно пахнущим составом. Хотя запах этот преследовал его потом и днем и ночью, Ремизов работал с удовольствием. Физический труд отвлекал его от постоянного ощущения несправедливости происходящего.
      Первый толчок к выходу из состояния затянувшейся апатии Алексей получил уже зимой. В это утро новый сосед Ремизова по кличке Жакан попросил принести ему из столовой пайку. Ремизов уже как-то приносил ему еду, это не составляло особого труда. Но уже на работе к нему подошел Мореман, один из немногих заключенных, с кем Алексей более или менее сумел подружиться и, отведя в сторону, принялся материть Ремизова.
      - Ты что, земляк, совсем сдурел? - примерно так в переводе на русский звучала речь Моремана. - Не вздумай больше ему ничего носить.
      - Почему? - удивился лейтенант.
      - Я тебе плохого не посоветую, - Мореман кивнул на сидевших в стороне от всех педерастов. - Они тоже с этого начинали, так что смотри!
      И он отошел. Ремизов ошеломлено смотрел ему вслед. Моряк действительно был его земляком, но не только это связывало их. Мореман попал в зону примерно по тому же поводу, что и Алексей. Вернувшись из похода и узнав, что жена хорошо погуляла с одним кавторангом, мичман Саленко два раза выстрелил в жену из
      табельного пистолета и пошел искать кавторанга. На улице его перехватил патруль, а жена, по счастью, выжила, так что получил он всего пять лет. Через
      три года его перевели на химию, но не задалась судьба, и все тут, хоть плачь! Получив очередную зарплату, они хорошо погуляли всей компанией временно расконвоированных, вспыхнула драка, а утром они обнаружили под кроватью уже остывший труп. Что там получилось никто толком и не вспомнил, но следствие и суд решили, что больше всех виноват именно он, бывший мичман. Трое получили по пять лет, он восемь лет.