— Матушка... Можно задать вам один вопрос?
— Разумеется. Если смогу, отвечу.
— Мы тут с Роландом разговаривали... Знаете, он заметил... что глаза этого воина пустыни, Надира ибн Тарумана, похожи на...
— На глаза Родерика, — понимающе кивнула Леонсия. — Да, это всем видно.
— Но... Вы же рассказывали, что он пропал в пустыне еще до приезда Темелин к мужу. А Родерик...
— Родился через два года после этого. Да.
— Не бывает, конечно, доченька. Это сказка! Сказка о любви.
— Матушка! Но они же действительно похожи...
— А это уже свойство хороших сказок. Они иногда сбываются.
— Матушка, — обиделась Хайди, — я уже не дитя. Вы могли бы и не насмешничать. Я давно знаю разницу между сказкой и былью. И если вы не хотите отвечать, так и скажите. Я больше не спрошу.
— Ну-ну, дорогая, не сердись. Просто есть вещи, что происходят на самом деле, а есть такие, что только в сказке случаются... Еще их зовут «чудом». И бывают особые чудеса, которые дарует Бог самым лучшим, самым прекрасным, самым любящим и верным женщинам. Одно из таких чудес — это видеть на лице сына, рожденного от достойного мужа, глаза своего любимого, потерянного, долгожданного и наконец, найденного... Чтобы заслужить такое чудо у Бога, надо быть такой, как принцесса Темелин. Спи, доченька. Спокойной ночи! Идем, Роланд, пусть эта прелестная дева грезит без нас с тобой...
Глава XX
И пришел следующий день, и настало утро. И опять рыцари с оруженосцами чистили коней, разминались на плацу, с плеском и брызгами умывались у колодца. Повара подали завтрак, а потом убрали посуду. Дамы скромно, но тщательно нарядились для главного заседания. Торин Мак-Аллистер лично принес в графский столовый зал вещественные доказательства: короткий меч Вилла, два клинка мастера Надира и длинный, украшенный старинным гербом меч, который принадлежал в давние времена легендарному Робин Гуду. Дубец Маленького Джона, ко всеобщему сожалению, остался на месте преступления. Кто же знал, что это историческая реликвия?
— Дамы и господа! — сказал лорд-судья. — Высокий суд приветствует вас. Сегодня нам предстоит решить кто прав, а кто виноват. В чем именно виноват, и почему. Заслужил ли виновный наказание, и если заслужил, то какое. И если высокий суд приговорит виновного к наказанию, тому предстоит также решить, принять его или просить о снисхождении. А уж последнее решение примет мой сын, сэр Родерик Арден, которому я, главный судья графства, предоставляю право помилования. Не желают ли господин обвинитель, госпожа защитница, или господа подсудимые заявить протест против указанного порядка?
Есть ли у кого-либо из присутствующих сомнения в справедливости моего сына, сэра Родерика Ардена?
Все молчали. Все смотрели на Родерика, который сидел прямо, точно проглотил палку. Сердце его от отцовской речи ухнуло в пятки, он побледнел, а от общего внимания — покраснел, так что пятнам на его лице позавидовал бы африканский леопард, с которым он играл в доме матери. Но, к чести его, он принял ответственный пост, не моргнув глазом.
— Засим — приступим, дамы и господа. Высокий суд предлагает дать показания леди Хайдегерд Арден, пострадавшей по данному делу.
Порозовевшая сильней обычного графская дочь подняла голову и, по привычке оглянувшись на Роланда, заговорила:
— Мы с моим другом Роландом Арденом ехали верхом по лесу. На нас напали. Они были грубы со мной и хотели убить Роланда. Вот.
— Высокий суд полагает, что этих показаний недостаточно. Госпожа защитница, задавайте вопросы.
— Скажи, доченька, куда именно вы ехали?
— В Аббатство Святой Анны.
— Зачем?
— Венчаться.
— Отчего же только вдвоем?
— Мы хотели венчаться тайно.
— Почему?
— Потому, что Роланд — неподходящий жених. Так он мне сказал.
— Неподходящий? Что это значит?
— Ну... Он лишен наследства. И родового имени. И даже свободы, его сделали рабом и сослали в каменоломню. Потому, что его отца казнили за колдовство. По лживому обвинению, которое его враги состряпали, чтобы отнять Арден-холл... Так говорит отец.
Четверо подсудимых замерли за столом. Джон даже раскрыл рот, а Роберт, наоборот, сжал зубы и уставился на главного обвинителя. Леди Марианна опустила подозрительно заблестевшие глаза.
— И что произошло? Пожалуйста, расскажи как можно подробнее.
— На дорогу впереди нас вышел человек. Вот этот человек, господин Вильям Кеттл, — указала она, — и спросил Роланда, что у него за спиной.
— И что же там было?
— Ничего, кроме меня и моей лошади...
— Но господин Кеттл спрашивал не об этом, я полагаю?
— Ну... Он, наверное, имел в виду узел, что Роланд вез за седлом.
— Ах, вот оно что! У него за седлом был узел?
— Был, — призналась леди Хайди, — только небольшой.
— И что же ответил Роланд господин Кеттлу?
— Что ничего там нет.
— Это была правда?
— Не совсем, — смутилась графская дочка. — Кое-что там все-таки было.
— Защита просит высокий суд проверить показания пострадавшей девицы. Нельзя ли доставить сюда этот узел? Где он сейчас?
На это ответил со своего места Торин:
— По-моему, он до сих пор в конюшне. Когда расседлывали Колоса, я видел его и положил в углу, если леди Атенаис не нашла его и не распаковала, то он и сейчас там...
— Мозес, пожалуйста, сбегай на конюшню... — паж Арден-холла вмиг выскочил за дверь, даже не дослушав миледи. Экспансивность Давида из Кента, безусловно, передалась по наследству его сыну, хотя и не в полной мере. Бегал он, пожалуй, быстрее некоторых оруженосцев.
Недостающее вещественное доказательство было доставлено меньше, чем через три минуты.
Выглядело оно довольно жалко. Завернутое в зеленый шелк, в пятнах и каких-то соломинках. Измятое и испачканное. Мозес положил его на стол рядом с оружием подсудимых.
Леонсия развернула грязную шаль, в которую Хайди упаковала свой багаж для поездки.
На свет божий появились изящные, разукрашенные мехом и бисером домашние туфли. Затем тоненькая, вышитая цветами ночная сорочка. Эту сорочку для леди Хайд умелица донна Эвлалия расшивала целых три месяца, вещица получилась прелестная и трогательная. Это была одна из любимых рубашек молодой барышни.
Кроме того, там обнаружился шелковый платок, в который были тщательно завернуты два золотых кольца и изумительной красоты крестик на цепочке — золотой, с вделанными маленькими изумрудами.
Найденное сокровище дополняли шесть золотых монет.
Графиня с задумчивой улыбкой взяла в руки крестик:
— Это для Роланда, да, дочка?
— Да, — призналась та, — я хотела подарить ему...
Леди Леонсия положила крест на ладонь и подала Роланду:
— Вот, возьми, сынок. От всей нашей семьи...
— Что?.. — от неожиданности тот испуганно отшатнулся.
— Бери, бери, — подбодрил его граф со своего кресла. — Это для тебя. Должно же из всей этой истории выйти что-то хорошее. Возьми, этот крест освящен самим патриархом Иерусалимским в Святой Земле. Да возрадуется твоя христианская душа... Дочь моя, видно, нашла ему самое подходящее применение.
Роланд поднялся, почтительно принял из рук дамы крест, надел его на себя и сказал:
— Спасибо.
Он сел на место, а леди защитница обратила взор на подсудимых.
На них жалко было смотреть. Леди Марианна ссутулилась и выглядела почти старухой. Маленький Джон, судя по его виду, готов был спрятаться под столом. Вилл Кеттл побагровел так, что ему, кажется, грозил удар... А лицо Роберта Фиц-Керна окаменело вместе с его телом. Даже зрачки не двигались.
Сидевший рядом с Темелин мечник Надир один только сохранил достоинство, но все видели, чего это ему стоило...
Леонсия продолжала допрос:
— Что же произошло после того, как сэр Роланд отказался предъявить господину Кеттлу содержимое этого узла?
— Ну... Ничего не произошло. То есть Роланд хотел ехать дальше, но тут выскочил еще один... господин. Вот этот. Маленький Джон. И он попытался меня схватить. Но Сандра, моя лошадь, отскочила и ударила его копытом. Он упал и... выругался. Некрасиво. И тогда тот... Вильям Кеттл... вытащил меч и стал угрожать Роланду. У него тоже было оружие, и они начали драться. Я испугалась и закричала. А этот... Джон поднялся и тоже полез в драку. С палкой. Я хотела опять его свалить... Но появился третий... господин. Вот этот. Сэр Роберт Фиц-Керн. С длинным мечом. И Роланд велел мне скакать прочь, а сам стал сними драться. И его ранили. Но он не отступил. А тот... Джон сдернул меня с седла... И тут подоспели наши рыцари. Вот эти. Все шестеро.
Торин, Эвальд, Годвин, Ламберт, Алан и Робер.
Названные барышней столь фамильярно, по одним именам, благородные рыцари по очереди вежливо поклонились, когда взгляды присутствующих невольно скрестились на них.
Лорд-судья тем временем взмахом руки подозвал к себе Мозеса, неотступно наблюдавшего за процессом, и тихонько прошептал тому что-то на ухо. Паж Арден-холла снова опрометью выскочил за дверь.
Леонсия спросила:
— Доченька, ты рассказала все? Не произошло ли чего-нибудь еще, о чем ты забыла сказать?
Леди Хайдегерд сроду была правдивым ребенком. Она немного подумала и добавила:
— Ну... Еще Колос ударил Вильяма Кеттла копытом и свалил его. А я схватила Маленького Джона за волосы... Чтобы не упасть. Если ему было больно, я прошу прощения. Но он же меня стащил с лошади и сдавил руками! Так с леди не обращаются!..
— Это все? — уточнила неумолимая судебная защитница.
— Все! — решительно заявила Хайди и вздернула подбородок.
В этот момент быстроногий Мозес влетел обратно в зал и подал графу небольшую стеклянную клепсидру, очевидно, одолженную у отца в подвальной лаборатории.
Лорд-судья поднялся со своего кресла.
— Дамы и господа. Высокий суд, выслушав показания пострадавшей девицы, благодарит ее и предлагает господам подсудимым высказать свои возражения, если таковые последуют. Однако высокий суд не желает терять время на пустые разговоры. По мнению суда, показания пострадавшей излагают события правдиво и полно. Поэтому высокий суд дает всем присутствующим время, чтобы найти — или не найти — те добавления, возражения или уточнения, которые надлежит выслушать высокому суду. Время — десять минут. После этого выступит обвинитель.
И он водрузил на стол песочные часы.
Господам подсудимым было не до возражений. Стыд, жгучий стыд корчил их и пригибал головы к коленям. Они избегали смотреть друг на друга, обычные их переглядывания прекратились еще тогда, когда графиня извлекала из обертки девичьи ночные туфельки.
Десять минут прошли в полном молчании. Когда же последняя песчинка в клепсидре просочилась в нижнюю половину, граф Арден провозгласил:
— Высокий суд предоставляет слово обвинителю!
Роланд встал.
— Высокий суд, — начал он, — дамы и господа. У нас... в замке Арден находятся почетные гости. Эти достойные люди — Леди Марианна из Хантигтонов, сэр Роберт Фиц-Керн, солдат Вильям Кеттл и Маленький Джон, крестьянский сын, много лет защищавшие бедных людей от злых лордов, продажных судей и жестоких баронов... О них сложены песни, их защищает в зеленом лесу сам бог Керн, которого мы, католики, зовем святым Корнелием и тоже признаем покровителем природы. Что же они могли сделать такого, чтобы стать обвиняемыми?
— Я не раз видел, как подвыпивший мужик задирается с кем попало. В особенности, если в деревню забрел чужак. Да еще если он — нищий или калека, над которым можно поиздеваться... Простолюдин, хам, человек без чести всегда готов обижать каждого, кто слабее, потому что при этом можно остаться безнаказанным: ударить или оскорбить женщину, избить ребенка, повалить наземь калеку и хохотать, глядя, как тот бессильно пытается подняться...
— Примерно так же произошло то, что леди Хайдегерд назвала нападением на нас. На самом деле, как я понимаю, никто и не думал нападать. Я хорошо представляю себе, что за бойцы Маленький Джон и сэр Роберт, и как по-настоящему сражается солдат Вильям Кеттл. Вы не нападали, господа! Вы просто забавлялись...
— Так поступает недостойный простолюдин, видя чужака, который, по его мнению, чересчур слаб и потому — легкая добыча. Так не поступает рыцарь, на землю которого вступил незнакомый гость! Если вы — хозяева леса, а мы вошли в него даже непрошенными, рыцарь бы остановил нас учтиво, спросил об именах, а также о причинах, которые нас заставили пройти именно здесь. Хотя лесная дорога — не чащи и не поляны, там дозволено ходить всем.
— Вильям Кеттл, грубо обратившись к леди Хайд и ко мне, поступил не по-рыцарски! Маленький Джон, вышедший следом, также поступил не по-рыцарски. Они были грубы, как простолюдины, и поэтому мы с леди Хайд вынуждены были отстранить их, чтобы продолжать путь. Мне пришлось обнажить меч. А сэр Роберт Фиц-Керн, придя на помощь товарищам, не пожелал выяснить сначала, кто прав, а сразу принял сторону моих противников, которых было двое против одного... Это тоже не рыцарский поступок.
— Поэтому я, Роланд Арден, обвиняю сэра Роберта Фиц-Керна, Маленького Джона из Линкольншира и Вильяма Кеттла из Ливерпуля в пренебрежении рыцарской честью и обычаями. Они поступили, как пьяные простолюдины!
— Да мы ж не рыцари... — донеслось со стороны Джона с Виллом. Кто именно нарушил тишину, значения не имело. Потому что Роланд тут же подхватил это и возвысил голос:
— Не рыцари? Кто здесь не рыцарь, господа? Может быть, это Вильям Кеттл? Так он стал рыцарем в четырнадцать лет, когда, жертвуя собой, спас целый манор от жестокой участи... Ты же сам рассказывал, как тебя посвящали: каждый бандит ударил ногой по твоей груди!
Или, может быть, Маленький Джон — не рыцарь? Да он самый прославленный рыцарь в мире! О нем двадцать лет песни поют отсюда и до Святой Земли. И оба они много лет служат высокородной даме, и защищают слабых, и сражаются со злом, как подобает настоящим рыцарям. Или, по-вашему, признак рыцаря — это золотые шпоры?
— Я спрашиваю леди Марианну Фиц-Уолтер, графиню Хантингтон: являются ли рыцарями Вильям Кеттл и Маленький Джон?
— Да, — тихо сказала леди.
— Я спрашиваю также вас, господа свидетели. Сэр барон Торин Мак-Аллистер, являются ли эти господа рыцарями?
— Да! — заявил Торин громко.
— Сэр Робер де Рош-Мор?
— Да! И еще какими!
— Сэр Эвальд Хольгерсон?
— Да! Без всякого сомнения.
— Сэр Годвин ап Райс?
— Да!
— Сэр Алан де Трессэ?
— Да!
— Сэр Ламберт Блэкстон?
— Да! Безусловно!
— Значит, они обязаны поступать по рыцарским обычаям, и не имеют права вести себя по-другому. Это оскорбляет их честь, это недостойно служителей святого Корнелия. Эти люди виновны в нарушении кодекса рыцарства, дамы и господа. Как обвинитель, я прошу высокий суд наказать их за это.
Роланд посмотрел прямо в глаза графу Ардену:
— А что думает об этом высокий суд?
— Я думаю, — ответил тот просто, — что ты, сынок, наконец, вырос...
И лорд-судья встал со своего места. Он протянул руку и взялся за рукоять клинка Робин Гуда. Поднял его со стола.
— Сэр Роланд Арден, сын графа Виктора Ардена и леди Хильды Арден, только что ты доказал, что вполне достоин рыцарского звания. Помни, ты сам себя возвысил, а не я и не кто-то другой! Поэтому властью, данной мне королем Англии, я подтверждаю это. По обычаю, этим святым мечом я посвящаю тебя в рыцари, и каждый, кто усомнится в твоем звании, будет иметь дело со мной!
— И со мной! — разноголосым хором громко подтвердили вставшие со своих мест Торин, Робер, Ламберт, Алан, Годвин и Эвальд.
Граф Арден прикоснулся концом меча сначала к левому, а затем к правому плечу ошеломленного молодого человека. Шестеро друзей с энтузиазмом поздравили его бесцеремонными хлопками по спине.
Хайди радостно засмеялась и на миг даже обняла его. Родерик издал восторженное восклицание. Леонсия просто подошла и поцеловала Роланда в щеку.
А лорд-судья продолжал:
— Высокий суд благодарит обвинителя за ясную и достойную речь. Обвинение высказано и предъявлено. Высокий суд просит уважаемую защитницу изложить обстоятельства, свидетельствующие в пользу подсудимых или смягчающие их вину.
— Они не знали, — сказала леди Леонсия. — Они не знали, что они — тоже рыцари! Слишком долго внушали им, что они — всего лишь пыль под ногами высокородных лордов. Слишком долго и слишком жестоко вбивала власть в головы народа, что ремесленник или крестьянин — низко рожденное существо, мужик, скот, свинья!..
Все восторги за столом утихли. Графиня стояла свободно и говорила тихо:
— Даже в королевском войске рыцарь и солдат — совершенно разные звания. А ведь они делают одно и то же, сражаются в одном бою, погибают рядом... Но командующий войском ни за что не признает, что герой-солдат и герой-рыцарь равно достойны награды.
— Сэр Роберт Фиц-Керн получил звание рыцаря, победив на турнире оруженосцев. А если бы он не победил? Если бы кто-то другой был сильнее? Разве отняло бы это что-нибудь из тех качеств, что сделали из него нового Робин Гуда? Разве он был бы хуже без рыцарского звания?
— Но власть — страшная сила, дамы и господа. По мнению властей, Маленький Джон — не только не рыцарь, он разбойник и достоин виселицы. Как же ему было узнать, что он прославлен по всему миру, что его все уважают, что он — гордость Англии?
— Поэтому я прошу высокий суд отнестись к нашим подсудимым с пониманием и учесть их искренне раскаяние. Теперь, осознав свое высокое звание и предназначение, они не позволят себе совершать недостойные поступки.
— Высокий суд благодарит госпожу защитницу и предоставляет слово подсудимым, — веско произнес лорд Арден. Он снова поднялся:
— Подсудимый Джон из Линкольншира, прозванный Маленьким Джоном, признаешь ли ты, что нарушил рыцарский закон и обычай и совершил поступок, достойный лишь простолюдина?
Великан Джон, с трудом выпрямив ссутуленную дотоле спину, поднял глаза и тихо ответил:
— Да. Признаю. И прошу у молодой леди прощения. Зря мы так... Зря. Хорошо, что эти парни вовремя показались...
— Подсудимый Вильям Кеттл, солдат и барабанщик, признаешь ли ты, что нарушил рыцарские обычаи и оскорбил девушку, не сделавшую тебе ничего плохого?
Ответ Кеттла прозвучал так сипло, что его едва можно было понять:
— Чего уж... Да. Признаю. Бес попутал меня, что ли... Как этот ваш... молодой сказал, дурь в голову ударила, вот и задрался я с кем попало. Пускай девица простит... Как увидал ее личико розовое, так и выскочил на дорогу. Простите меня, миледи! Богом клянусь, не будет этого больше.
— Сэр Роберт Фиц-Керн, удостоенный чести носить меч Робин Гуда! Признаешь ли ты, что поступил не по-рыцарски, вмешавшись в бой против сэра Роланда Ардена, даже не попытавшись разойтись миром, и позволив своим друзьям оскорбить невинную даму?
— Да. Признаю, — гордое лицо Роберта покраснело, зубы его сжались, глаза уставились вниз. Но он все же заставил себя добавить:
— Я признаю себя виновным. Я, рыцарь, позволил оскорбить даму в моем присутствии, а потом сам напал на ее защитника. Я сожалею об этом. Это произошло случайно и больше не повторится. Я приношу леди Хайдегерд Арден свои извинения и прошу сэра Роланда Ардена также простить меня... или скрестить со мной мечи, если таково будет его желание. Согласно рыцарскому обычаю, если в поединке я получу рану, наши счеты будут сведены и оскорбление смыто кровью.
— Этого еще только не хватало! — нарочито свел брови граф. — Роланд ранен, да и вообще, я поединков не одобряю. Извинения принимаются, да, дочка?
— Принимаются, — кивнула Хайди и, несмотря на серьезность дела, хихикнула. Она больше не обижалась. Роланд стал рыцарем, все у нее просили прощения, жизнь наладилась и опять все в порядке...
— Тогда высокому суду осталось лишь назначить наказание, — строго произнес лорд-судья. — Но высокий суд не станет этого делать. На этот раз. Потому что видит искреннее раскаяние всех подсудимых. Даже высокородной графини Хантингтон, которую никто ни в чем не винил.
А ведь она тоже виновата. В том, что забыла свою молодость, забыла, что весной девушки гуляют в лесу с любимыми, что юноши мечтают вести их под венец, что есть на свете еще кое-что, кроме зла и борьбы с ним... И меченосец Надир ибн Таруман виноват. Я уж не говорю о том, что он присягнул когда-то в юности именно мне и торжественно обещал защищать каждого члена моей семьи, не щадя собственной жизни. Не правда ли, друг мой? Ты хорошо помнишь меня? Ты не знал, что это моя дочь, я понимаю. Но ведь ты — рыцарь самого высокого рода! Любую молодую девицу ты должен был защитить от опасности и бесчестия. А ты вступил в бой только тогда, когда пришлось защищать товарищей. Достойно ли это твоего рода, Надир? Не отвечай, не надо...
Я лучше всех знаю, что в жизни бывает всякое. Но человек не имеет права искать оправдания для дурных поступков, дамы и господа!
— Высокий суд просит сэра Родерика Ардена высказать свое мнение.
Справедлив ли высокий суд, признавая подсудимых виновными, но не назначив им никакого наказания?
— Да, отец, — совершенно серьезно кивнул ему Родерик с другого конца стола, — высокий суд совершенно справедлив. Потому что цель суда не в наказании, а в том, чтобы преступление не повторилось. Если бы вы назначили им какое-то наказание, я бы их помиловал. Они этого заслуживают.
— В таком случае, суд закончил свою работу, дамы и господа. Можете быть свободны.
Обедали в этот день не хуже, чем в предыдущий. Может быть, даже еще лучше. Опять дамы были разряжены в пух и прах, а рыцари надели самые яркие туники. Ярче всех сиял, разумеется, Роланд Арден, для которого донна Эвлалия в свое время лично выбирала ткани, под внимательным надзором самой графини, кроила и сшивала, а потом украшала праздничный наряд серебряными узорами. Но и остальные гвардейцы выглядели так, что хоть сейчас под венец. Праздновали все сразу: счастливое окончание суда, рыцарские шпоры Роланда, возвращение Надира и вообще — весну и любовь...
Оттаивала, глядя на своего друга Надира, рыжеволосая Марианна. Кто знает, что он рассказывал ей о своей юности? Может, тоже сочинял сказки о прекрасной принцессе... которая его забыла, став женой сарацинского императора. А она, оказывается, все помнит... Благословен Аллах, посылающий людям любовь!
Веселел, попивая доброе вино, Вильям Кеттл. Он даже порадовал благородное общество музыкальным номером, ибо в оружейной нашелся-таки хороший барабан, и Вилл, немного поупражняв подзабывшие навык пальцы и прислушавшись к тону инструмента, начал выбивать свое трам-та-ра-рам! трам-та-ра-рам! так виртуозно, что даже если кто раньше и сомневался в личном внимании покойного Йорка к маленькому солдату, то эти сомнения исчезли. Теперь все были готовы поверить даже в рассказы великана Илла о его далекой стране... Тра-та-та-та, тра-та-та-та, тра-та-та-та-та-та-та-та-та-та!
А старый Маленький Джон просто сидел и радовался. Много ли надо человеку? Чтобы его уважали. Чтобы кормили и поили. Чтобы молодежь смотрела с почтением, а ровесники — с дружеским участием.
Он хорошо делал свое дело, кого мог — спасал, а кого не мог... Что же, не все в силах человеческих. Не надо брать на себя слишком много, и мужицкая спина лопнет, если пережать...
Фиц-Керн сидел молча, поглаживая возвращенный ему клинок. Его рукоять холодила пальцы, тревожила, не давала покоя. Меч Робин Гуда требовал от него... Чего? Немедленного боя со всем злом на земле? Смерть герцогу Саймнелу, барону Вирнесдейлу, шерифу Ноттингема и всем прочим врагам народа?..
...Почему эти люди так странно смотрели на него, слушая рассказ о рыцарской мести и уничтожении Крейнстоуна? А ведь и в самом деле — жаль старого дома... Он ведь не только предателю служил, а целому роду до него. И крестьяне там приют находили, если что... А теперь нет замка Крейнстоун. Одни развалины.
— Знаешь, дорогая, я этого от него не ожидал, — признался сэр Конрад жене вечером. — Знал, что сердце у него настоящее, но что он сможет так все понять, и, главное, высказать... А ведь еще вчера смущался и краснел, наказания ожидал, глаза поднять и то не сразу решался! Что это вступило в него, а?
— Любовь, милый. Самая обыкновенная любовь. Она делает чудеса... когда есть из чего, конечно.
— Ну да! — лукаво усомнился он. — Так уж и любовь. Разве мало мы с тобой ее видели? А таких чудес — одно-два за всю жизнь.
— Но когда они все-таки случаются, чувствуешь, что жизнь хороша.
На рассвете Фиц-Керн и его друзья уходили из Арден-холла. Их не провожали. Только Торин вышел открыть им калитку, да Роланд Арден, не в силах спать от переполнявших его чувств, оказался во дворе в то самое время, когда гости покидали замок.
Опустился подъемный мост. Один за другим в утренней дымке растворились Маленький Джон, Вилл Кеттл, Надир ибн Таруман и леди Марианна, бывшая графиня Хантингтон.
Сам Фиц-Керн уходил последним. За его спиной, в специальных, очень удобных ножнах, сшитых замковым шорником по указаниям мастеров меча, покачивался в такт шагу священный меч с гербом-деревом, может быть, самым древним из гербов Англии.
Роланд завистливо поглядел вслед. Они уходят навстречу сражениям, приключениям, борьбе, мести... Кто знает, какие истории они расскажут потом, какие песни о них споют в будущем!.. Вот бы уйти с ними!
Роланд вздохнул и остался на своем месте.
За его спиной мощно стояла крепость.