Моя Крепость

Но Эвлалия ее поражала. Она была проста в обращении, молчалива, старательна в домашней работе. У нее были золотые руки портнихи и вышивальщицы, неплохой вкус, очень скромные манеры служанки. И еще она умела делать массаж. Лалли научилась этому уже в серале — для того, чтобы быть полезной своему любимому господину. Он и взять-то ее с собой согласился только поэтому. Ну, может, это и не совсем правда — он решил взять Лалли с собой, узнав, что специально для него девушка научилась массажу... Он тоже был бессилен перед ее любовью.

— Это сукно, донна Эвлалия, мы положим отдельно. Из него надо сшить плащи для сэра Родерика и, возможно, для того мальчика, что появился сегодня ночью. Ты уже видела его?

— Нет, миледи, — равнодушно ответила девушка. — Я с раннего утра была занята в пекарне.

— Ты пекла хлеб, Лалли? — засмеялась юная леди. — Ты это так любишь?

— Люблю, миледи, — призналась та чуть смущенно. — Печь хлеб — дело приятное. И те женщины были рады, что я им помогаю. Вдвоем трудно: надо и огонь поддерживать, и тесто месить, и за чистотой следить. Да и вытащить хлебы вовремя, чтобы не уронить, не дай Бог, на землю...

— Ты такая трудолюбивая, Лалли, — сказала Хайдегерд с завистью. — Это, наверное, хорошо — все уметь делать.

— Научитесь, миледи. Это только по первости трудным кажется, а потом все легче и легче, само пойдет. Но вам, благородной даме, это и ни к чему. Для вас все люди сделают.

— Не скажите, донна Эвлалия, — возразила мать строго. — Человек благородный должен уметь делать все, что и простой умеет, только еще лучше. Иначе что в нем такого благородного? За что его уважать?

— Благородство — оно в душе... — не согласилась служанка. — Не в руках же! Руки чему угодно научить можно. Иглой вертеть или там топором — разве в том важность? А к благородной душе бог милостив. И сердца людские ей подлежат. То есть закон божий для человеков...

— Как красиво ты говоришь, Лалли, — восхитилась опять барышня.

— Верно, и слова, и мысли красивые, — кивнула Леонсия, продолжая разбирать кучу белья. — Это то, что вы сами чувствуете, милая вы моя. Но душа человеческая — не родинка, что от родителей достается и к своим детям переходит. Душа — божье творение, каждому отдельно дается, как поле с плодородной землей. А уж что на том огороде вырастет, не отцу с матерью, а тебе самой выбирать. Сеять, растить, беречь. С людьми этим делиться, детям передавать. Не саму землю, хоть какая бы она была благородная да плодородная, а урожай! То, что выросло... Как тут без умения обойтись? Чем больше умеешь, чем больше знаешь, тем богаче твоя душа. Тем она благородней!

Эвлалия промолчала. Хайди тоже.

В тишине они закончили разборку вещей.

— Вот, Хайди, отнеси эти рубашки в свою спальню и уложи в сундук, что в углу... А из этого полотна, донна Эвлалия, придется кроить уже сегодня. Я имею в виду, для молодого Роланда, о котором я говорила. Конечно, сэр Родерик поделился бы с ним бельем, но я хочу, чтобы у него все было свое.

— Как угодно миледи, — не стала спорить швея.

Тем не менее, Леонсия чувствовала, что девушка с ней не согласна.

— Это не каприз, Лалли, милая. Просто это не обыкновенный юноша. Он сын прежнего лорда, которого король лишил всего и казнил. Он сам просидел год в каменоломне. И сейчас ему очень больно. Больно даже получать подарки. Он ведь видит в моем муже врага! Чем скорее у него будет что-то свое, тем меньше для него унижений. Как он вчера сидел перед нами, в одном только чужом белье! Ах, Лалли, милая, прошу, помогите мне.

— Конечно, помогу, — уверила ее Эвлалия, подходя к отобранным материям. — Только нужна все же пара дней. Вы ведь хотите подарить ему и белье, и всю верхнюю одежду, и зимний плащ? Не будет ли проще взять некоторые готовые вещи, что есть в запасе, и перешить на него? А нижнее я, конечно, сошью сама.

— И еще плащ, милая, если только это не слишком трудно. Новый, и желательно, чтобы отличался от других.

— Я бы вышила его, если таково ваше желание, серебром.

— Серебром не надо. Просто украсьте цветной ниткой, как вы умеете.

И спасибо вам. Это будет доброе дело.

— Миледи, надо бы поскорее взять меру, — перешла девушка на практичный тон. — Где этот молодой господин?

— Сейчас пошлю за ним. Уже скоро время обеда, они с Родериком должны закончить свои военные игры.

Лалли открыла дверь, и Леонсия приказала дежурившему там Алану позвать мальчиков с тренировки.

Глава V

У Роланда крепко кружилась голова.

Впервые с тех пор, как не стало его доброй матущки, кто-то всерьез пытался его учить. Незнакомый, совсем молодой рыцарь в легкой кольчуге поверх замшевой темной туники строго сдвигал брови и заставлял его бегать вокруг двора, прыгать с одной ноги на другую и даже правильно падать — сгибая ноги в коленях, чтобы не ушибиться.

Строгого молодца звали Робер де Рош-Мор. Родерик обращался к нему «мэтр», но видно было, что этот учитель — такой же графский солдат, как и два десятка других, что бегали, прыгали, упражнялись на мечах и боролись, разделившись на пары, на широком дворе замка.

Роланд увидел, что его младший приятель лучше справляется с упражнениями. Бежит легче, совершенно не сбивая дыхание, а к упругим прыжкам и аккуратным падениям явно уже привык. Но ведь и неудивительно: этого мальчугана обучали давно, долго и регулярно. Он сам когда-то старался выучиться этим премудростям от отцовских наемных латников, но это были простые темные парни, знавшие только то, что им самим когда-то вдолбили в кости... А отец даже не думал пригласить для сына войскового учителя.

Но он не сдавался. Пусть я пока хуже этого малыша, но не слабее! Кто, интересно, таскал камни в забое? Кто, рискуя каждую минуту сорваться, лазил по отвесной стене — в темноте, без веревок, босиком? Падал. И не из положения стоя, а с высоты! Так что придется только немного поднапрячься, и в два счета обгоним Родерика, пусть тот не важничает...

Все же, когда урок был окончен, Роланд дышал с трудом и исходил потом. Они оба успели только напиться и сбегать в тот уголок, место расположения которого старший знал лучше младшего: знакомство Родерика с крепостью Арден пока не включало отхожих мест. Теперь будет знать.

И почти сразу же их позвали. Родерик скрылся на втором этаже, где была его — их — спальня и где невозмутимый старый Маркус ждал с ведром горячей воды, а удивленного Роланда смутно знакомый страж задержал при входе и направил на половину графини.

Она находилась в той самой комнате, где прошлой ночью он мылся в теплой воде. Сказать по правде, ему это и сейчас бы не помешало после изнурительной тренировки.

Он сразу почувствовал себя неловко перед женщинами, так как леди была там не одна, а вместе с чужой, темной, строгого вида молодой дамой, которая, едва ответив на поклон, подошла прямо к нему с узкой лентой непонятного назначения.

Оказалось, с него намереваются снять мерку для нового костюма.

Роланд с трудом заставил себя стоять смирно и не убежать отсюда сломя голову.

Отстраненное, слишком спокойное поведение смуглянки, быстрые прикосновения и деловой вид нагоняли на него робость. Эта женщина показалась ему надменнее самой леди графини. Она просто швея, твердил он себе, всего только швея. Она так работает, и что ей за дело, если ее пальцы вызывают дрожь во всем теле у семнадцатилетнего мальчика, которого женщины не касались с тех пор, как умерла его старая нянька. А рядом стоит графиня, видит, как он дрожит, и неужто она все понимает? Да еще пот, от него же сейчас запах, как от коня, пусть она хоть отойдет подальше!

Швея молча сделала свое дело и, присев перед графиней, ушла. Роланд не знал, должен ли он тоже уйти, или подождать разрешения хозяйки. Та же, окинув его с ног до головы прищуренным взглядом, выглянула за дверь и впустила старого графского слугу. Он внес еще одно ведро с водой, и Роланд понял, что предстоит второе купание.

Он не сопротивлялся: в конце концов, купание — штука вполне приятная.

Когда и дама, и слуга вышли, он осторожно снял с себя ту одежду, что ссудил ему сын хозяина, и сложил на табурете. Штаны можно будет легко отчистить от следов многочисленных падений, а пот высохнет. Может, ему и сошьют что-то, но пока это было все, что он имел.

Роланд залез прямо в корыто. Он был достаточно худ, хотя и высок ростом, чтобы поместиться в воде и посидеть пару минут, отдыхая как от упражнений, так и от непрошенного внимания.

Может, он задремал на какое-то короткое время. Потому что неким непостижимым образом возле него вновь оказалась графиня Арден, причем даже не с пустыми руками.

Она принесла попить, и сейчас протягивала ему деревянный кубок, не обращая внимания, что совсем голый юноша в деревянной бадье... окаменел.

Стыд, страх, яростная обида стиснули сердце Роланда! Эта старая дура не считает его мужчиной?! Она его не стыдится? Что она себе думает, стоя со своей гнусной улыбочкой и притворяясь ангелом милосердия! Если он — сирота, если его лишили дома, имени, титула, то уже и издеваться можно?!.

— Пожалуйста, выпей это, — просто предложила Леонсия, и он взял.

Молча пил, не сознавая, что пьет, и вообще плохо соображая, но, пока он глотал питье, приступ стыда как-то прошел. В конце концов, что голое тело? Ничего в нем нет такого ужасного. Если она смотрит, пусть ее. Неприлично, конечно, но не съест его эта дама.

И вообще...

С мироощущением Роланда произошло что-то странное. Он вернул кубок леди, откинулся, отпустил скрученные стыдом мускулы. По его телу вдруг пошла приятная дрожь, прозванивая все члены, а в особенности тот член, что является мужской гордостью. Ему больше не мешало, что достойная леди видит его тело голым. Наоборот, это стало как-то даже приятно...

Он встал.

Леонсии много раз приходилось видеть, как на молодых действует вино, сдобренное малой дозой гашиша. Такой вот зажатый, злой, обиженный паренек страдает вдвойне: оттого, что унижен, и оттого, что это унижение видят люди. Но если чуть-чуть помочь, избавить от лишних пут, немножко затуманив сознание, душа расправится. В такой миг юное существо освобождается от того зла, что зажимает его комок, извратив неокрепшие чувства в мерзкие пороки...

В самом деле, что за красавчик, одобрительно щурилась леди, пока Роланд вытирал грудь, бедра, ноги. Худой, но сложен прекрасно. И кожа какая чистая, точно и не валялся целый год на гнилой соломе, и никакая зараза не пристала.

А в его голове гудели трубы и барабаны.

Отстраненно, словно издалека он видел себя рядом с ней — что-то в нем с ужасом корчилось, крича: что ты делаешь?!. — но он не обращал внимания. Все казалось неважным, кроме ясных желаний тела, а оно хотело показать себя, дать полюбоваться, пощупать, похвалить — вот, мол, я какое красивое!

Он и впрямь дал ей пощупать. Подошел, совершенно не чувствуя стеснения, так близко, что его орган, встав, коснулся ее бедра.

И это решило все. Роланд утратил контроль.

Он забыл все. Ничто больше не существовало, кроме его плоти и ее женственности. Он обеими руками обхватил изумленную женщину, прижал и не отпускал, а жадным ртом хватал, всасывал и лизал шею, лицо, плечи.

Она сама заставила его лечь. Сама освободилась от платья, хотя это было и нелегко под его объятиями, и позволила делать все, чего он хотел, вернее, хотела его плоть. А она стремилась с совокуплению.

Леонсия не стала сопротивляться.

...Когда утихли яростные животные судороги, Роланд бессильно опал и перестал вообще двигаться.

Глаза его были закрыты. Он тихо стонал и еще несколько минут не приходил в сознание.

Потом сознание вернулось...

...И смертный ужас сковал его.

Он обесчестил графиню Арден.

Между тем, не подозревающий о своем ужасном несчастии граф Конрад Арден спускался в этот момент по узкой потайной лестнице в самый нижний этаж такого огромного подземелья, что правильнее было назвать его подземным этажом дома.

Секрет «выхода вниз», как сказал Торин, оказался столь же простым, как и тот, чтобыл раскрыт прошлой ночью: в крайнем справа спальном покое был обыкновенный люк. Ну, может, не такой уж обыкновенный, потому что крышкой ему служила широченная, с множеством одеял деревянная кровать.

Представьте себе: на дверце шкафа висит замок, совсем небольшой. Он держит вместе две скобы. Правая принадлежит узкой железной полосе, охватывающей дверцу, а левая — очень похожей, только более длинной, вделанной в стенную деревянную панель, которая является одновременно и спинкой ложа. Панель кажется простым украшением стены.

Если снять замок и открыть шкаф, то видно все его содержимое. Ценное, судя по солидной толщине двери.

И никому, в частности, королевскому бейлифу, не придет в голову, что можно потянуть и за левую скобу. Если толкнуть ее вверх — очень сильно толкнуть — то вся кровать вместе с стенной панелью отойдет вверх под прямым углом к полу, открывая широкий люк и лестницу, что ведет вниз.

— Никогда бы не подумал, как это просто. А Джон Баррет! Что за хитрец! И что за молодец!

— А он при чем? — не понял Мак-Аллистер.

— Торин, дорогой, неужели не понимаешь? Он сохранил секрет! Все время держал у себя ключи, наверняка показывал Хоуленду этот шкаф и помогал выгребать графские драгоценности, а люк не показал! Так и осталось там все, что граф Виктор прятал.

— Да нет же, милорд, он еще за обедом говорил о «выходе вниз».

— Это ты о нем говорил. А старый хитрец проговорился только о двух тайных дверях в башни. Неужели он думал, мы не догадаемся?

— Может, хотел с этим подождать. Набить цену. Или даже проверить нашу сообразительность, — предположил Торин.

— Все может быть... А я сразу потребовал ключи.

— Он мог не дать. Я имею в виду, именно этот ключ мог не дать.

— Не мог. Это ведь одновременно и ключ от шкафа в хозяйской спальне, там, может, и золото хранилось... Скорее всего, так и было.

— Между прочим, под кухней есть еще и другой подвал. Погреб, иначе говоря. Все просто, законно: люк, замок, лестница. И немалый — почти во всю ширину донжона.

— Ты и там побывал?

— А как же! Еще вчера. Я думал, ход находится там. Это ведь очень просто: один подвал, тайный, прикрыт другим, явным. Но там ничего нет, все стены глухие.

— Собственно, так и есть: явная дверь прикрывает тайную, — граф присмотрелся к стоящей торчком кровати и поставил ногу на ступень.

— Пошли, Торин. Посмотрим, что же такого прятал этот несчастный.

Лестница оказалась длинной.

Спустились они на глубину, похоже, целого этажа, но оказавшись на твердом полу, ничего особенного не увидели. Торин нес с собой только свечу, а она могла осветить очень небольшое пространство. И оно было совершенно пустым.

— Зажги факел, — приказал сэр Конрад. — Сходи за ним, я подожду.

— Не стоит. Я, кажется, что-то вижу... — Торин шагнул пару раз в сторону и нащупал скобу в стене. В ней торчал факел, и оставалось только зажечь его.

Загорелся свет.

Конрад изумленно огляделся вокруг.

Помещение было очень большим. Казалось, они попали в нижний зал крепости: высокий сводчатый потолок, длинные столы, множество разной посуды. Только камина не было. А задняя стена тоже, как и наверху, плотно завешена одеялами.

— Это была его лаборатория, — полуутвердительно произнес Торин. — Он что-то изучал. Алхимик? Его осудили за колдовство. Но никаких ведьминских атрибутов нет.

— Атрибутов? — фыркнул сэр Конрад. — Это каких же?

— Ну, там, летучих мышей, жаб в банках...

— Расчленненных младенцев? Дьявольской пентаграммы?

— Не смейтесь. Когда я маленький был, у нас ведьма по соседству жила. Так у нее нетопыри в избе жили, чуть в огонь не залетали.

— За год и нетопыри могли вымереть. А если серьезно, он, кажется, и впрямь был ученым. Я вижу тут кое-что знакомое... Да, это похоже на медный купорос. А это вроде селитра. Бертолетова соль... Гм... Хорошо, что тут нет очага.

— Почему? — удивился Торин. — Холодно же. Особенно зимой. Да и смеси эти химические, разве их греть не надо? Вываривать, кипятить...

— Я вижу, вы разбираетесь в науках, барон Мак-Аллистер, — весело хмыкнул сэр Конрад. — Откуда такие знания?

— И нечего смеяться! Живешь на свете — все знаешь. Особенно если пришлось служить у ученого господина, — не остался в долгу и тот.

Графа интересовала занавешенная стена. Он заподозрил, что и тут есть что скрывать.

Он оказался прав. Окон в прямом смысле там не было, но была пара узких щелей, через которые, когда сорвали завесы, проник дневной свет. Его было достаточно, чтобы погасить факел.

— Вот оно что... — потрясенно протянул граф Арден. — Теперь ясно.

— Ясно — что? — удивился Мак-Аллистер.

— Почему его обвинили в колдовстве.

— Я не понимаю. Ну, есть щели в скале. Это часто бывает. Полая скала, достаточно прочная, чтобы на ней строить дом. Естественную пещеру превратили в подвал... В чем тут колдовство?

— Ни в чем. Колдовства не бывает, Торин, не будь ребенком. А вот обвинить человека в колдовстве, женщину или мужчину, так легко, что иногда оторопь берет. Достаточно малейшего повода, вот хотя бы такого, — он кивнул на щели.

— Ты только представь. Ночь. Какой-то мужик вышел на луг сено косить. Там ведь луг, за распадком, не так ли? Или пастух на ночь с коровами остался.

— Ну и что?

— Поднимает этот пастух глаза, смотрит на замок...

— А сквозь каменную скалу свет виден?!. — догадался Торин наконец.

— Вот именно. Причем по-разному. Иногда он мог зажечь свечку, иногда факел, а пару раз, может, и большой огонь разводил.

— Свечу сквозь стену вряд ли заметят.

— Его погубила неосторожность. Обыкновенная неосторожность. Кто-то из мужиков увидал свет, проболтался священнику... Или кому там еще.

— И из-за болтовни мужиков казнили такого знатного лорда? — не слишком поверил Торин. — Что, он не мог заткнуть им рты?

— А у знатных лордов враги есть, — невесело пояснил граф Арден. — И об этом не надо забывать. А он забыл... Он, я так понимаю, о многом забыл после смерти жены. О сыне, например. О своих слугах. О подданных... Иначе бы не стал прятать мельничный жернов.

-Как всегда, враги воспользовались глупыми суевериями. Откуда свет в камне? От дьявола! Почему появляется? Лорд колдовством вызвал! А ведь он, верно, и не признался, от чего на самом деле был свет. Интересно, почему?

— Если все, как вы говорите, милорд, так если бы он даже признался, все равно осудили бы. Что делал в подвале? Алхимией баловался. Все равно — колдун.

— Тоже верно... Кстати, ты ничего особенного не чувствуешь?

— Теперь, когда вы спросили, чувствую, — кивнул Торин. — От пола не веет холодом. Скорее наоборот. Возможно, если прорубить в полу люк, там еще одна пещера найдется.

— А скорее всего, и рубить не понадобится. Не может быть, чтобы такой ученый да не проверил, что там под полом.

Они вместе обощли зал. То, что на первый взгляд виделось как посуда, на самом деле было старыми плошками, кувшинами, даже стеклянными стаканами и узкогорлыми круглыми бутылями, которые могли стоить целое состояние. Такие вещи только в Китае делают.

— Вот что, друг мой Торин, — сказал, наконец, граф Арден. — Все это придется убрать. Выбрать, что поценнее, спрятать, что проще — в пыль раздробить и высыпать в отхожее место.

— А вещества эти.. купор медный, селитра, соль эта... Не нужны вам?

— Купорос, — машинально поправил сэр Конрад. — Я сам выберу, что сохранить. Сегодня же. И чтобы до завтрашнего дня тут было чисто!

— А сейчас погляди туда, — он указал в темный угол. — Это тебе не кажется ходом вниз?

— Верно. Берем свечку и спустимся?

— А что еще делать...

Ход оказался неудобным. Темные ступени, толстый слой камня, потом пустота. Явственно пахнуло теплом.

Да, это была пещера. На этот раз, чисто природное образование. И щелей в ней не было. Только каменный свод, несколько колонн, торчащих из скального пола, и пара каменных сосулек, свисающих с потолка.

И еще тут была вода. Нет, не озеро, но большая чаша темной воды, с маленьким гейзером в середине — самый настоящий горячий источник.

Настоящее чудо.

Вот почему лорд Виктор Арден не признавался в своих научных занятиях. Если бы королевские ищейки или святоши проникли в его лабораторию... Если бы они нашли ход в пещеру... Они убили бы это чудо.

Спасибо тебе, Виктор Арден, подумал сэр Конрад. Ты был, наверно, злым человеком. Надменным. Не любил людей. Но ты спас это чудо и оставил мне славное наследство.

Я умею быть благодарным, и твой сын будет жить у меня в мире и безопасности. Это моя дань твоему мужеству.

— Пойдем отсюда, сынок. Поднимемся, я выберу реактивы, а ты сам займешься уничтожением тех плошек и кувшинов. Никого больше — слышишь? — ни единого человека сюда не пускать. Мою спальню... я займу эту спальню, пусть все знают, что она моя, — охранять днем и ночью. Замок запереть.

— Я все понял, милорд, — поклонился рыцарь Мак-Аллистер.

Оказавшись наверху, граф Арден задумчиво оглядел застеленное серыми тряпками ложе. Это уже не подходит, подумал он. Надо ли вообще маскировать люк? Не лучше ли будет оставить его открытым, сделать внизу дверь и не нагнетать чужого любопытства излишней таинственностью. Но если не откладывать до следующей весны, а сделать все прямо сейчас? Есть плотник, кузнецы есть, помощники тоже найдутся... И есть опытные каменотесы.

— Вот что, Торин. Сегодня, как только стемнеет, прикажи подвести к входу обе телеги. Те, сам знаешь. И пусть перенесут груз в нижнюю часть подвала. Все сундуки.

— Прямо так и сложить? На виду? — усомнился рыцарь.

— Ну, если там найдется подходящая ниша... Сам посмотришь. А вообще-то нишу придется выдолбить так или иначе... Потом, как я уже говорил, поставить тут постоянного часового. Служба не трудная, сиди себе в комнате и отдыхай! Будешь почаще оставлять это пост за собой, а? — пошутил Конрад и вышел в коридор.

— Запри дверь, и пошли отдохнем.

— Я не устал.

— Еще бы, в твои-то годы. Чем думаешь заняться?

— Милорд, хотелось бы осмотреть окрестности. Да и в деревне побывать, посмотреть, что там...

— И себя показать, — согласился сэр Конрад. — Ты прав. Люди должны увидеть новых хозяев земли. Надо произвести впечатление. Ты возьми несколько ребят — и чтобы в полном вооружении. Пусть они видят могучих рыцарей, а не простых солдат.

— И вот что еще. Там есть корчма.

— Точно, зять Баррета там хозяин, — вставил Торин с готовностью.

Вот именно. Зайдите в корчму, потратьте там пару золотых и заодно послушайте, что там говорят... Платите щедро, даже если вино того не стоит. Пусть видят золото. А если вдруг случится какая потасовка — пьяные там или что — вмешаться, пресечь железной рукой всякое непотребство!

— Тоже для впечатления?

— Вот именно. Мы здесь — самая верховная власть!

Выйдя в зал, граф неожиданно втретил своего сына. Тот скучал и тут же пожелал отправиться вместе с Мак-Аллистером. Отец разрешил, при условии, что мальчик не отойдет от рыцарей ни на шаг.

Рядом с Родериком должен был, по идее, быть и молодой Роланд, но его почему-то не было. Зато встретился вездесущий Тэм Личи с грудой постельного белья, а с ним — донна Эвлалия. Они направлялись наверх, на второй этаж правого крыла.

— Милорд, — поклонился Тэм, ухитрившись не уронить ничего, — покои для молодых господ готовы.

— Молодых господ? — не понял граф, но тут же сообразил. Одну ночь Роланд еще мог провести на женской половине вместе с его сыном, но никак не больше. Да и Родерику пора перебираться в мужское крыло.

— Наверху есть две спальни, — сообщил Тэм, — а также еще большой покой, что годится быть комнатой для занятий. С разрешения милорда, я перенесу туда книги из багажа.

— Правильно, — Конрад кивнул, и слуга со своим скарбом скрылся в правом крыле. Эвлалия же, наоборот, притормозила и выжидательно посмотрела на лорда. У нее в руках тоже были какие-то ткани.

— Ваша милость устали? — заботливо осведомилась она.

Граф Арден передернул плечами. В самом деле, после хлопотной ночи, да еще лазания по подземельям, мускулы его ныли. Не тот уже, что был двадцать лет назад! Постарел, отяжелел. Борода седая... Перед юной Лалли и то совестно. А она смотрит, как будто ему все еще тридцать лет!

Он признался, что в самом деле устал, натрудил старые кости. Радостно и с готовностью Лалли предложила размять их. В первой же небольшой комнатке наверху, служившей, наверное, запасной спальней, Эвлалия без всякого стеснения раздела своего лорда и принялась делать массаж.

Эта девушка была чудом. Она никогда ему не навязывалась. Но если только у него случалась нужда — кости там размять или просто мимолетно потешиться, она всегда была наготове. Как государь, хозяин гарема, сэр Конрад даже не считал это чем-то необычайным. Но теперь, будучи всего лишь графом и господином не более чем двух тысяч душ, мог оценить верность Эвлалии по достоинству.

Нет, она не соблазняла его. Только умело поглаживала, мяла мышцы, прогоняя усталость, и через недолгое время сэр Конрад почувствовал естественное возбуждение. Тогда она легла рядом, обняла, остальное предоставила ему.

Это тоже нравилось сэру Конраду. Он мог делать все, что угодно, а мог просто спариться с девушкой, чего ему как раз сейчас и хотелось. Быстро, без всяких затей, с облегчением. И как всегда, впустив его внутрь, Лалли прикрыла глаза в полном восторге.

Отдаваться ему было ее главное удовольствие.

Просто идеальная наложница...

Потом молча лежала рядом, снова гладила грудь, как он и любил.

— А что это ты притащила? — лениво указал граф на груду материи.

— Ее милость графиня приказала сшить белье новому господину.

— Кому?!

— Господину... Роланду.

— А! Графиня очень добра... Ты сейчас от нее?

— Нет... — тут девушка запнулась. — Я работала в нашей комнате. С Эльфридой. Мы кроили вместе...

— А что делает графиня?

— Ее милость заняты... — Лалли прикусила губу. — С сэром Роландом.

— Что?! — лорд Арден невольно вздрогнул, но тут же расслабился и рассмеялся. — Поистине — два сапога пара... Что значит тридцать лет вместе — мы даже изменяем друг другу одновременно!

И он откинул голову на постель, тихо продолжая смеяться.

Сцена в другой половине дома была куда более драматичной.

Едва сумев вытащить Роланда, окаменелого от стыда и горя, из гардеробной, Леонсия уложила его в свою кровать и безуспешно старалась вывести из ступора.

— Ну, успокойся, милый! — умоляла она, целуя.

Успокойся, ничего не случилось. Это я во всем виновата, опоила тебя...

— Зачем?! — в ужасе шептал он.

— Я не нарочно. Это вино должно было только помочь тебе. Помочь забыть все плохое. Почувствовать себя лучше, свободнее... Это гашиш, восточное снадобье, совсем небольшая доза.

— Как я мог!.. — не слушая, рыдал юноша. — Господи, как ты мог это допустить!

— Да успокойся ты! Милый, ну, перестань! — Леонсию, несмотря на трагичность положения, почти разбирал смех: — Не произошло ничего плохого. Посмотри на все с другой стороны.

— Во-первых, ты стал мужчиной.

Эта мысль, кажется, дошла до него. Рыдания стали тише. Это был его первый раз, с сочувствием поняла графиня. Бедный девственник семнадцати лет...

— Во-вторых, ты доставил мне удовольствие.

Роланд так удивился, что замолчал. Удовольствие?! Это... бесчестие было ей приятно?..

— Вы... не оскорблены, миледи? — осмелился спросить он.

Ничуть, — уверила его леди вполне серьезно.

— Так вы... простите меня? — робко выговорил Роланд, немного придя в себя. Настолько, чтобы осознать, что он лежит на кровати дамы голый, как Адам, а она нежно прижимается к нему и тоже едва одета.

При дневном свете он мог рассмотреть ее прелести и, как ни ново было такое зрелище, невольно сравнить ее тело со своим. Старше его, конечно, в матери ему годится, господи боже мой, у нее ведь дети почти его возраста, а какая красивая! Полные белые плечи, круглые груди, тяжелая нога, закинутая на его костлявое бедро. Не более и не менее чем языческая богиня, что забавляется со смертным! У земных женщин не может быть такой нежной кожи (откуда было знать Роланду, сколько притираний готовили для царицы бессчетные арабские и индийские лекари)!

Леонсия продолжала ласкать его. Еще через несколько минут Роланд ответил неумелым объятием. Намного более опытная, она знала точно, какими прикосновениями привести юного гостя в блаженную эйфорию, когда не уже не боятся и не протестуют.

И Роланд второй раз за час совершил страшное преступление, в этот раз прочувствовав каждый миг и получив огромное наслаждение.

— Ваш муж убьет меня... — это был даже не вопрос, а утверждение. И смерть казалась ему не только неизбежным, но и справедливым возмездием. Леонсия засмеялась:

— Не бойся, не убьет! Если бы он убил всех мальчишек, которых я приласкала, я бы в крови купалась.

— Их было так много?

Он уже перестал корчиться от раскаяния.

— Слышу голос мужчины, — похвалила дама с усмешкой. — Уже не боишься, правда?

— Боюсь, — признался он и спрятал лицо на ее плече. — Граф спустит с меня шкуру.

— И с меня?

— А как же... Он же ваш муж. Неужели он позволит...такое...

— Брось. Мой муж никогда не был ревнив, — совершенно спокойно заявила леди. Она не добавила, что отсутствие ревности — жизненная необходимость в таком мире, как мусульманский гарем.

Вынужденный держать в одном месте несколько десятков (а то и более!) праздных женщин, да еще в самом соку, повелитель не мог позволить себе ни чувствовать, ни тем более проявлять ревность.