ЗАЙЦЫ

В депо учеником слесаря работал Костя, Федькин друг. Его пришлось под честное слово посвятить в нашу тайну. Костя обещал посадить нас в товарный состав и держать язык за зубами — и все за три рубля десять копеек: этой суммы ему не хватало на мяч. Деньги он получил два дня назад, но утром, когда мы пришли на станцию, Костя встретил нас хмуро. Дело оказалось сложнее, чем он ожидал, ему одному не справиться: нужно дать похмелиться одному верному человеку.

Верный человек оказался небритым детиной с блуждающим взглядом. Он содрал с нас пять рублей, велел ждать и исчез в станционном буфете. Минут через десять он вышел шатаясь и заорал во все горло:

— Зайцы! Держи! Ату их!

Мы бросились бежать под свист и улюлюканье «верного человека». Ленька зацепился за стрелку и растянулся на пути. Бедняга расшиб нос и до крови ссадил коленку. Обманутые и несчастные, мы бежали до тех пор, пока станция не скрылась из виду, Гришка утешал хнычущего Леньку.

— Подумаешь, нос расквасил! Считай, что ты уже пролил свою кровь, понял?

Ленька подумал и перестал хныкать. К нам подбежал Костя.

— Гони три десять, трепло, — зло потребовал Федька.

Но тут выяснилось, что Костя вовсе не трепло. Его самого обманули. Только что он узнал, что на юг следует товарный состав с картошкой. А три десять он может отдать, на мяч всё равно не хватает, вчера потратился на штаны. Чего он будет за такое брать деньги.

Мы сочли, что Костя поступает благородно, и деньги приняли. Костя повёл нас на запасной путь, где стоял товарняк. Вокруг сновали люди. Из нескольких вагонов доносилось мычание коров, им носили воду. Вдоль вагонов ходил человек, постукивая молоточком по буксам. На ступеньках тамбура последнего вагона зевал сторож. Костя велел нам ждать и пошёл вдоль состава, засунув в карманы руки. Возле одного вагона он остановился, заглянул в него и сделал нам знак.

— По одному, — шепнул Федька. — Иди, Мишка. Только не спеши.

Я развинченной походкой подошёл к Косте, он кивнул на открытую дверь. Я быстро швырнул в неё мешок с сухарями и залез в вагон.

Одна половина вагона, отгороженная досками, была заполнена картошкой и морковью, вторая — почти доверху забита прессованным сеном. Я забрался на сено и с бьющимся от сладкого ужаса сердцем стал ждать.

Один за другим возле меня оказались Ленька, Гришка и Федька.

— А где бидон? — испугался Гришка.

— Ти-ше! — прошипел Федька. — Костя за водой пошёл, Ленька все расплескал, когда падал.

— А нас никто не заметил? — спросил бледный Ленька. И добавил: — Я с мамой не простился…

— А ты сбегай домой, поцелуй мамочку и скажи: «До свиданья, я уезжаю в Испанию!» — съязвил Федька.

Остроту никто не принял, и Федька надулся.

— Я тоже не простился, — хмуро сказал Гришка. — А ты, Мишка?

— Маменькины сынки, — проворчал Федька. — Слюнтяи…

Мы промолчали.

— А у меня нет мамы… — уныло сказал Федька. Ленька всхлипнул. Мы отвернулись.

— Берите воду, — послышался шёпот Кости. Я сполз на пол и втащил бидон в вагон. — Вас сейчас отправлять будут. Ни пуха ни пера!

Костя конспиративно смотрел в сторону.

— Иди к черту! — прошипели мы в ответ.

— Прячься! — ужасным шёпотом процедил Костя.

Я быстро полез наверх. У вагона послышались голоса, и дверь с грохотом захлопнулась. Мы прижались друг к другу и затихли. Нам было грустно и страшно. Поезд тронулся рывком.

— Поехали!

Распотрошив несколько тюков сена, мы с наслаждением растянулись во всю длину. Первый успех нас окрылил. Мы размечтались.

— Главное, — говорил Гришка, — разыскать дядю Васю, на него вся надежда. Как его фамилия, Мишка?

— Не помню, — ошеломлённо ответил я. — Василий Палыч… дядя Вася.

— Вот дырявая башка! — огорчился Федька. — О чем же ты думал?

— Спокойно, спокойно, — примирительно сказал Гришка. — Комбриг, танкист, дважды орденоносец — быть такого не может, чтобы генерал Лукач о нем не знал. Найдём!

— А примут нас в разведку? — неожиданно усомнился Ленька.

— А куда же ещё? — Гришка пожал плечами. — Мальчишки — они для разведки удобные. Маленькие, а наблюдательные. Посмотрел, где стоят танки, живая сила, штаб — и обратно!

— Вам-то хорошо, — вздохнул Федька. — Букашки. А я высокий, метр шестьдесят пять.

— Ничего, — успокоил его Гришка, — лицо у тебя молодое.

— Что я, метрику фашисту буду показывать! — огрызнулся Федька.

— Нельзя терять времени, — сказал Гришка. — Давайте учить язык. Я знаю уже сорок слов. Но язык учить никому не хотелось.

— Не то настроение, — заявил Федька, который, оказывается, знал меньше всех — тринадцать слов. Правда, среди них было одно очень аппетитное — «менестра», то есть тушёное мясо с овощами.

— Больше всего мясо люблю, — вздохнул Федька. — И апельсины.

— А ты их ел когда-нибудь? — спросил я.

— Нет. А ты?

— Я один раз ел. Половину штуки.

— А я больше всего люблю финики, — сообщил Ленька. — Я их тоже ещё не ел. И от эскимо бы не отказался.

И тут обнаружилось, что все мы отчаянно хотим есть, потому что дома от волнения никто не завтракал. Федька развязал мешок и извлёк оттуда сухари и по яйцу на брата. Мы поели, напились воды из бидона и снова улеглись.

— Об ордене я даже и не мечтаю, — сказал Ленька голосом, который лишь выдавал его мечту получить именно орден. — А вот медаль… за какой-нибудь подвиг…

— Да-а…

Все замолчали. Наверное, каждый представлял себе, как мы возвращаемся домой с медалями, а может, и орденами на груди. От этого даже пересыхало во рту. В гражданскую войну такие случаи были. И в Испании мальчик Педро взорвал фашистский корабль — мы видели этот подвиг в кино. Чтобы оказаться на его месте, мы готовы были отдать двадцать лет жизни.

— Ребята, — тихо сказал Ленька, — а вдруг… когда начнут стрелять… ну, снаряды начнут рваться… и мы увидим, что мы не храбрые?

— Ну да, — презрительно сказал Федька. — Очень мы испугались всяких снарядов.

— Сначала будет немножко страшно, — рассудил Гришка, — а потом привыкнем. Даже у Лермонтова написано, что к свисту пули можно привыкнуть.

— Мой отец был на гражданской войне, — сказал я, — и его ранило в ногу. Он даже не вскрикнул.

— На небольшую рану и я согласен, — сказал Ленька, поёживаясь.

— Так тебя и спросят фашисты, куда ранить, — хмыкнул Федька. — Запузырят куда попало и жалобной книги не дадут.

Помолчали. Думать о ранениях не хотелось.

— Кончено с арифметикой! — злорадно сказал Федька. — Баста! Как из Испании вернусь — в спецшколу пойду, а потом в лётное училище. Или в танковое.

— Там тоже арифметику учат, — поспешил сообщить Ленька. — И даже алгебру. Веркин брат говорил.

— Врёшь! — огорчился Федька.

— Без арифметики из пушки не выстрелишь, — поддержал я Леньку.

— Это называется вычислить траекторию, — уточнил Гришка.

— Тьфу! — расстроился Федька. — А я-то думал — избавился…

Я смотрел в окошко. Леса, дремучие белорусские леса, густые, нетронутые. Приземистые домишки с соломенными крышами, лошади, овцы, собаки. Я думал о том, что всё, что было до сих пор, скучно и неинтересно. Настоящая жизнь начинается сейчас, жизнь, полная необыкновенных событий, приключений и подвигов, при одной туманной мысли о которых замирало сердце.

За моей спиной Ленька и Гришка начали играть в «морской бой». Федька полез на другую половину за морковкой. Он ухватился руками за верхнюю доску загородки, приподнялся и испуганно спрыгнул вниз.

— Там кто-то есть, — сдавленным голосом сказал он.

ЗАЙЦЫ (Окончание)

— Привет, братцы кролики! — над загородкой появилась помятая физиономия парня лет двадцати. Он бросил на нас быстрый оценивающий взгляд. — Сколько вас? Раз, два, три, четыре штуки. Куда плывёте?

— В Одессу, — доверчиво сообщил Ленька.

— А тебе какое дело? — проворчал Федька.

— К черту церемонии, переходим на «ты», — парень спрыгнул вниз и протянул Федьке руку. — Василий Петров, псевдоним Жук. Знаешь, что такое псевдоним?

— А ты парень ничего, — похвалил Федька, дружелюбно глядя на нового знакомого. — Откуда у тебя тельняшка? Ты моряк?

— Немножко есть, — уклончиво ответил парень. — Плаваю по морям житейским. А вы, братцы кролики? Шпана или бежали от пап и мам в поисках сокровищ капитана Флинта?

Парень нам ужасно понравился. Мы разговорились, и как-то очень быстро Жук вытянул из нас все наши тайны.

— Только не называй нас больше кроликами, — попросил Ленька. — Мы мушкетёры, если уж на то пошло.

— Не буду, — согласился Жук. — Пардон, сеньоры! Нет ли у вас на вертеле жареного каплуна? Признаюсь, я два дня питаюсь этой отвратительной морковкой.

Мы раскрыли наш мешок.

— Скатерть-самобранка! — восхищался Жук, уписывая за обе щеки. — Эх, вобла без пива — это ваш недосмотр, сеньоры Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян. Придётся запить бургундским.

И Жук приложился к бидону. Пил он долго, длинными глотками.

— Спасибо, борцы за справедливость, альбатросы, цвет королевских дуэлянтов. Ну-ка, чего у вас есть, показывайте. О, пистолет! Недурно. Личный подарок господина де Тревиля? Ещё один? Старинная работа. Антиквары оторвут с руками. Все?

— Верёвка вот ещё, — похвастался Ленька. — Для пленных.

— Крепкая, — без тени улыбки констатировал Жук. — Целый взвод можно связать, если хотите — поучу.

— А ты кто будешь? — поинтересовался Федька.

— Откровенность за откровенность, — важно сказал Жук. — Я гонец кардинала Ришелье. Ша, сеньоры! Я шучу. Вы имеете счастье познакомиться с бедным студентом, который мечтает увидеть престарелых родителей. Они сидят на берегу Чёрного моря и плачут: «Где сейчас наш ясный сокол Вася? Хоть бы одним глазком посмотреть на нашего непутёвого сыночка!»

— А почему ты непутёвый? — сочувственно спросил Ленька.

— Потому что науке я предпочёл любовь. — Жук вздохнул. — А любовь, братцы кролики, пардон, сеньоры, — это счастье, смазанное оливковым маслом. Она ускользнула от меня, разбив моё сердце.

— Поехали с нами! — предложил Федька. — Вот было бы здорово!

— Идёт, — быстро согласился Жук. — Святое дело.

— А у тебя есть документы? — вдруг спросил Гришка.

Жук улыбнулся.

— Сеньор Арамис недоверчив! Показать?

— Я, между прочим, Атос, — покраснев, сказал Гришка. — Покажи, чего там.

Жук уже собрался было вскочить на загородку, но мы его остановили и пристыдили Гришку.

— Вы, сеньоры, мне по душе, — заявил Жук, когда Гришка принёс свои извинения. — Вы скрасите мой долгий и трудный путь к престарелым родителям. Несколько дней мы отдохнём в моем замке на берегу моря, а потом спрячемся в каком-нибудь корыте, идущем во Францию. Это дело я беру на себя.

Наш новый знакомый оказался необыкновенно интересным человеком. Несколько часов как зачарованные мы слушали его рассказы о том, как он путешествовал зайцем — других способов Жук не признавал — по железным дорогам и морям, о его житейских приключениях и жестоких драках, из которых Жук всегда выходил победителем благодаря своей ловкости и силе.

— Главное, сеньоры мушкетёры, это внезапность, — поучал он. — Поскольку нам предстоит сражаться вместе, я приведу вам для примера один эпизод из моей бурно проведённой жизни. Однажды, проводив домой любимую девушку, я оказался в окружении пяти угрюмых ребят. Я по наивности думал, что они хотят угостить меня шоколадными конфетами, но, увы, ошибся. Оказывается, эти юноши были недовольны тем, что я любил и был любимым. Чужое счастье сделало их чёрствыми эгоистами, и в знак своего недовольства они решили поставить штамп на моем портрете. И здесь я должен признаться в одной своей слабости. Я ужасно не люблю, когда мне делают больно. Особенно лицу, которое мои возлюбленные, без исключения, находят симпатичным. Их было пятеро, а мы были вдвоём…

— Как так? — возразил Ленька. — Ты же…

— …вдвоём, — недовольно повторил Жук. — Я и внезапность. Ближнего ко мне юношу я ударил ногой, вот сюда. Он сразу понял, что был не прав, и больше ко мне не приставал. Второго — кулаком в живот. Прекрасный удар, сеньоры! Третьему, который бросился на меня, как глупый носорог, я упал под ноги, и он славно шлёпнулся на мостовую, а двое для меня, — Жук поиграл мощными мускулами и обвёл нас весёлыми голубыми глазами, — сами понимаете, сущий пустяк. Вот так, милорды. Между прочим, поезд останавливается. Пока снова не тронемся в путь — ни звука. Думайте и чихайте про себя.

Мы улеглись по своим местам.

— Кстати, — добавил Жук, — на вашу половину уже приходили за сеном. Если вас накроют — обо мне ни звука. Слово мушкетёров?

Я лежал и думал о том, как прекрасна жизнь. Мог ли я мечтать о такой необыкновенной жизни, я, жалкий школяр, пределом желаний которого была пятёрка по контрольной и каждый день мороженое? Это как волшебная сказка: вагон, который везёт нас навстречу приключениям, Вася Жук, первый в моей жизни взрослый парень, который признал во мне товарища, Жук, слушать которого — высшее на свете наслаждение, неожиданности, подкарауливающие нас каждый час и, кто знает, слава, которая, быть может, уже готовится к встрече с нами. Испания! Кто из мальчишек не бредил о ней, кто не мечтал оказаться среди защитников Теруэля и Бильбао. Гренада, Гренада, Гренада моя! Мы ненавидели фашистских лётчиков, разбомбивших Гернику, марокканцев, которые с поднятыми руками пошли сдаваться в плен, а перед самыми нашими окопами забросали республиканцев гранатами… А вдруг дядя Вася возьмёт меня… нет, нас к себе, в танкисты? И домой мы вернёмся вместе, и если меня попробуют выставить из комнаты, когда дядя Вася рассказывает, он не позволит: «С ним я воевал, от него у меня секретов нет!» А в школе…

У вагона послышались шаги: нашу дверь отворяли. Скорчившись под тюками прессованного сена, мы старались не дышать.

— Пожалуйста, смотри, — произнёс чей-то недовольный голос, — только головой ручаюсь. Я от вагонов не отходил.

— Вроде человеком пахнет, — неуверенно произнёс другой голос. — Влезай сам, у меня нога болит.

Я боялся, что человек, который влез в вагон, оглохнет от бешеных ударов моего сердца.

— Это картошка преет, — голос звучал в полуметре от нас, — человек, он по-другому пахнет.

Мы услышали лязг засова и удаляющиеся от вагона шаги. Поезд двинулся. Мы сбросили с себя тюки. Леньку трясло, а лицо его было до того белым, что я испугался. У Гришки глаза блестели ещё ярче обычного, а Федька презрительно улыбался.

— Так они нас и нашли, — проговорил он. — Жук, вылезай.

— Вас небось ищут, сеньоры, — заявил Жук, прыгая вниз. — Никому по секрету не сообщали о своих жизненных планах? Учтите: болтун — находка для шпиона. Быть может, в контрразведку генерала Франко уже поступили шифрованные донесения о вас.

— Ты остроумный, — с уважением сказал Федька. — Вроде нашего Усатого.

— Историк, — пояснил я. — Гришка его любимчик, потому что всегда читает вперёд. «Илиаду» прочитал и «Одиссею».

— Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, — продекламировал Жук. — Уважаю Гомера, симпатичный был старикан. А знаете ли, мушкетёры, что делает солдат в свободное от кровопролития время?

— Пишет домой письма, — сказал я.

— Чистит оружие и готовится к новым сражениям, — догадался Гришка.

— Шуткой поднимает настроение товарищей, — важно изрёк Федька.

— Все это имеет место, — одобрил Жук. — Но потом он играет в карты. Ибо в игре он находит забвение. Садитесь, научу.

Полчаса спустя мы с криками и проклятьями резались в «очко». Сначала играли просто так, потом на мелкий интерес и вошли в такой азарт, что Жук с трудом добился перерыва на обед. К вечеру мы проиграли всё, что было в мешке и на себе. Наше преклонение перед новым знакомым перешло в слепую ненависть.

— Ставьте пистолеты, — ещё раз предложил Жук, тасуя карты. — Авось отыграетесь, сеньоры. Помните, как Атос разделил Гримо на десять ставок?

Шутка не была принята.

— Не будем ставить пистолеты, — угрюмо сказал Федька. — Подавись нашими ботинками!

— Ого! — насмешливо сказал Жук. — Меня оскорбили. Бросаю перчатку!

— Давай! — яростно воскликнул Федька. — На кулаках!

Жук рассмеялся.

— За кого вы меня принимаете, господа мушкетёры? Надевайте свои камзолы и ботфорты. И благодарите за урок, цыплята! А я пойду спать.

Мы в полной растерянности переглянулись.

— Прости нас, Жук, — проникновенно произнёс Федька. — А то мы взаправду подумали, что ты сволочь.

Мы бросились обнимать оскорблённого Жука, который со смехом от нас отбивался. Потом мы легли на сено, и Жук до ночи рассказывал нам истории из своей жизни. Мы были потрясены, когда узнали, что он вынес из горящего дома десять человек, за что сам Калинин лично пожал ему руку, буквально из-под колёс трамвая вытащил ребёнка — и поймал шпиона! Настоящего диверсанта, который пытался взорвать железнодорожный мост. Жук его обезоружил, но в последний момент диверсант ударил его ножом в плечо.

— Вот сюда, — Жук показал длинный шрам. — Можете пощупать, соблюдая очередь.

Мы с благоговением пощупали. Каждый из нас отдал бы палец за такой замечательный шрам.

Поезд остановился. Жук выглянул в окошко. Лил проливной дождь.

— Колонка в трех шагах, — сообщил Жук, — и вокруг никого, все дрыхнут. Самое время запастись водой. Кто полезет?

— Я! — выкрикнули мы хором.

— Орлы! — похвалил Жук. — С такими не пропадёшь. Мой выбор падает на Леонида. Героическое имя. Царь Леонид под Фемистоклами задержал персов. Помните, сеньоры?

— Под Фермопилами, — смущённо поправил Гришка. — Фемистокл был правителем Афин.

— Безусловно, — согласился Жук, недовольно взглянув на Гришку. — Леонид — мушкетёр с наименьшими габаритами. А ну-ка!

Жук ловко обвязал серьёзного Леньку верёвкой, ещё раз выглянул и осторожно спустил Леньку на землю. Через минуту Ленька подал в окошко воду и был благополучно поднят наверх.

— Герой, — с уважением сказал Жук и похлопал Леньку по плечу.

— Подумаешь, чего там, — пробурчал Ленька. Мы отчаянно завидовали.

— А теперь спать, — приказал Жук. Утром завтракали морковкой.

— Вы плохо подготовились, сеньоры, — ворчал Жук. — Сахар нужно было брать. Сухари и консервы.

— А ты? — огрызнулся Федька, трудно переносивший голод. — Учить каждый может.

— Справедливо, — быстро согласился Жук. — Принимаю твой упрёк, Портос. Ну-ка, мускулы! Ого! Тебе, брат, боксом нужно заниматься.

— Он на силомере восемьдесят килограммов жмёт, — похвастался Ленька. — Больше физкультурника.

— Поголодать тоже полезно, — назидательно сказал Гришка. — Может, и в Испании придётся.

От морковки урчало в животе. Настроение упало. Жук внимательно на нас посмотрел.

— Давайте бороться, — предложил он. — А то закиснете.

Сначала против Жука вышли Гришка, Ленька и я, но мы были для него такими же противниками, как индейские пирОги против канонерки. Жук сложил из нас пирамиду и вежливо похлопал каждого пониже спины.

Потом с ним схватился Федька, один на один. Жук начал бороться с улыбкой, но потом посерьёзнел. Федька оказался крепким орешком. Уж мы-то знали его бульдожью хватку и ярость — вполне, впрочем, осмотрительную. Было даже мгновенье, когда Жук оказался внизу — правда, лишь одно мгновенье, потому что он извернулся, вскочил и ловким ударом ноги сбил Федьку на пол.

— Лет через пять, сеньор Портос, будешь чемпионом. — Жук потрепал Федьку за плечо. — Приглашаю в мою резиденцию.

Мы сели играть в «балду», а Жук и Федька уединились наверху. Игра шла плохо: мы завидовали Федьке, который был удостоен беседы один на один. Мы сознавали, что Федька заслужил эту честь, но и Гришка, которого все учителя называли в один голос самым развитым, тоже не был лыком шит.

Федька спустился надутый и важный, а на наши вопросы отвечал коротко:

— Так… о жизни говорили. Не ваше цыплячье дело, одним словом.

Было обидно. Жук захрапел.

— Велел в случае чего разбудить, — сообщил Федька. — Чтобы храп не услышали.

Мы не отвечали. Федька попыжился ещё немного, потом ему стало скучно, и он признался:

— Жук уговаривал меня с ним пойти. Он в Испанию не едет, у него дела. Мы замерли.

— Куда это — с ним? — холодно спросил Гришка. Федька замялся.

— А я не очень-то понял. На заработки, что ли. Говорил, с ребятами интересными познакомит, по морю будем плавать.

— И ты согласился? — набросились мы на Федьку.

— А ещё Портос, друг был… — с горечью сказал Ленька.

— Испанию на заработки променял, — жёстко сказал я. — А ещё говорил, что за дядей Васей пойдёт в огонь и воду!

— Без предателей обойдёмся! — звонко сказал Гришка.

— А ну-ка, повтори! — угрожающе предложил Федька.

— Предатель! — побледнев, повторил Гришка.

Бац! Гришка рухнул на пол. Мы с Ленькой бросились на Федьку, молотя его куда попало. Слабы мы были против Федьки.

— Ребята, не пачкайтесь, — Гришка поднялся, облизывая разбитую губу. — Полезли наверх.

— Ещё хочешь? — азартно воскликнул Федька. — И вам могу добавить!

Не отвечая, мы полезли наверх и улеглись. Федькина измена нас потрясла. Гришка взял пистолеты, Федькин рюкзачок и спустил все вниз.

— Давись своим имуществом, — с ненавистью сказал он.

— Один можешь взять себе, — буркнул Федька. — Раз я обещал.

— Обойдёмся, — бросил я.

— Сами добудем! — добавил Ленька. — Брать в руки противно.

На душе было омерзительно. Жук весело, с присвистом храпел. Федька сидел внизу, и его не хотелось видеть. Впервые в жизни мы столкнулись с настоящим предательством и поняли, что самый болезненный удар — в душу. Мы лежали и молчали. Потом Федька поднялся к нам.

— Гришка, прости, — жалко сказал он.

Гришка молча смотрел в потолок.

— Ну, ударь меня в зубы, — тем же тоном продолжал Федька. — Я с вами поеду, ребята. Я честно говорю. Прости, Гришка.

— Ты у всех прощения проси, — сказал Гришка. — Ты всех обманул.

— Простите, ребята…

Через минуту Федька лежал вместе с нами и возбуждённо шептал:

— Только дяде Васе ничего не говорите, — попросил Федька. — Обещаете, ребята? И как это я согласился — режь меня, не пойму! Он так рассказывал интересно. Парень — гвоздь. Очень умный.

— Ты ему ни звука, — посоветовал Гришка. — Как приедем, просто разойдёмся в разные стороны.

Жук проснулся, и мы снова ели морковку, запивая холодной водой. И снова Жук рассказывал увлекательные истории, заражая нас своим весельем. Мы даже простили ему, что он обманул нас насчёт Испании. Но ведь мы и без него доберёмся — в этом не хотелось сомневаться.

Жук все чаще выглядывал в окошко.

— Скоро Киев, — сообщил он. — Там нас могут накрыть, сеньоры. На первой же остановке, когда стемнеет, Ленька вылезет и откроет дверь. А в Киеве-товарном выйдем.

— Но ведь нам нужно в Одессу! — удивился Ленька.

— О, тогда, сеньор, подойдите к начальнику вокзала и потребуйте, чтобы данный экспресс отправили в Одессу, — иронически посоветовал Жук. — Начальники вокзалов люди чуткие, отцы родные. Короче, в Киеве пересядем, состав дальше не пойдёт. Что, не видели надпись: «Витебск — Киев»? Кстати, — неожиданно

Жук обратился к Федьке, — того разговора не было. На свежую голову решил: еду с вами.

— Ребята! — радостно заорал Федька. — Ура! Жук с нами!

— Так ведь мы это ещё вчера знали, — удивился Гришка, делая нам знаки.

— Я вчера просто ещё окончательно не решил, — признался Жук, — и поделился с Федькой другим планом. Но с вами, чёрт возьми, интереснее. Давайте ваш

словарь!

Мы зубрили слова, проверяя друг друга. Потом Жук показывал, как обезоруживать противника, если у него в руках нож, как увёртываться от ударов, связывать руки. Когда стемнело, Жук на остановке спустил Леньку на землю, и Ленька открыл задвижку двери. Теперь уже мы не были в западне и почувствовали себя хозяевами положения.

— Такой длинной верёвкой, как у вас, — сказал Жук, — можно связать человек пять. Если не больше.

— Не разрезая верёвку? — поразился Ленька.

— А чего портить добро? А ну-ка!

В несколько минут Жук ловко связал кисти наших рук, обмотал ноги и толкнул меня в спину. Я со смехом упал, и за мной — все остальные. Мы весело барахтались на сене, все больше запутываясь. Связанные кисти начали неметь.

— Развязывай, Жук! — крикнул Федька. — Понятно!

Но Жук не торопился нас развязывать. Он полез к себе, порылся в картошке и спустился вниз с маленьким чемоданчиком. Потом вновь забрался к нам, наверх. От его взгляда у меня по спине забегали мурашки.

— Лежите спокойно, сеньоры, — сказал Жук с холодной усмешкой. — Игра закончена.

— Ты чего, белены объелся? — поразился Федька. Жук с силой ткнул его ногой в бок.

— Трепач! — процедил он сквозь зубы и грязно выругался. — Думаешь, я спал?

Мы притихли. Жук взял наши пистолеты, погладил инкрустированные серебром стволы и уложил пистолеты в чемоданчик.

— Вот что, сеньоры, — сказал он, вытаскивая откуда-то из ботинка узкую финку. — На первой же остановке я уйду. Конечно, я мог бы пристукнуть вас сразу, в порядке живой очереди, но что тогда будут делать республиканцы, к которым я, между прочим, испытываю симпатию? Живите, но с одним условием: лежать молча! Если кто крикнет — вернусь. И тогда ваши мамы наденут чёрные платья. Понятно?

— Да, — пискнул Ленька, с ужасом глядя на финку.

— Остальные! — грозно прикрикнул Жук.

— Да, — выдавили мы с Гришкой.

— А ты? — Жук снова ударил Федьку ногой, и, наверное, очень больно, потому что Федька скривился.

— В-вот! — выдохнул Федька и, извернувшись змеёй, ударил связанными ногами по ногам Жука. Тот взмахнул руками, потерял равновесие и полетел вниз. Мы вскрикнули.

— Быстрее! — лихорадочно торопил Федька, повернувшись к нам спиной. — Развязывай зубами!

Не знаю, сколько это продолжалось. Нам казалось, что целый час, хотя, наверное, прошло минут пять. Каждую секунду мы ожидали, что Жук влезет наверх и вонзит в грудь финку. Мы задыхались, мешали друг другу, но наконец развязали Федьке руки. Он быстро заглянул вниз, удовлетворённо хмыкнул и развязал нас.

На полу, раскинувшись, лежал Жук. Падая, он ударился головой об острый край доски, и около него расплывалось тёмное пятно. Он был без сознания, и, хотя Федька первым делом вытащил из его рук финку, связывать Жука было страшно. И, лишь накрепко перемотав верёвками его руки и ноги, мы облегчённо вздохнули. Федька вылил на окровавленную голову Жука остатки воды. Бандит со стоном открыл глаза. В том, что Жук был бандитом, мы больше не сомневались.

— Гадюка! — зло сказал Федька, глядя прямо ему в глаза. — Подлая гадюка!

— Развяжи, — тихо проговорил Жук, отводя взор. — Хуже будет, развяжи. Денег дам.

— Я тебя развяжу! — Федька пнул Жука ногой. — Гадюка!

— Лежачего не бьют! — вступился Гришка.

— Ребята, он грабитель! — завизжал Ленька. — Смотрите!

Мы ахнули. В чемоданчике, который Ленька раскрыл, были кольца, часы и бусы.

— Развяжите, гады! — прошипел Жук, и голова его бессильно откинулась набок: он снова потерял сознание.

Теперь мы мечтали только об одном: чтобы поезд быстрее остановился. План был такой. Мы тихонько вылезем, найдём милиционера, отдадим ему чемоданчик и скажем, что в вагоне лежит связанный бандит. Милиционер побежит к вагону, а мы скроемся.

Но все получилось не так. Когда на остановке мы выглянули в окошко, у соседнего вагона уже стояли трое милиционеров. Увидев Ленькину голову, они бросились к нашему вагону и открыли дверь.

— Вылезайте! — весело потребовал милиционер с кубиком в петлицах. — Испанцы? Точно: раз, два, три, четыре! Они!

«Попались», — грустно сообщили мы друг другу глазами.

— А нас пять, — сообщил Ленька, протягивая чемоданчик. — Вот!

Милиционеры вытаращили глаза.

— Это не наше, — торопливо разъяснил Гришка, — это Жука

— Какого Жука? — воскликнул командир. Милиционеры торопливо забрались в вагон и вытащили Жука на землю.

— Какая радостная встреча! — слабым голосом проговорил Жук, открыв глаза. — А где оркестр? Почётный караул?

— Он самый, — сообщил командиру милиционер, показывая фотокарточку. — Савельев Пётр. Что ювелирный очистил.

— Точно, гражданин начальник, — подтвердил Жук и весело взглянул на нас. — А за вами, сеньоры мушкетёры, должок. Взыщу, не забуду.

Мог ли я знать, что в начале мая сорок пятого года я продолжу этот разговор один на один с Петром Савельевым — самым страшным человеком, которого я встретил за первые десять лет своей жизни…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЩЕНКИ УЧАТСЯ ПЛАВАТЬ

МЕЧТАТЕЛИ

Война!

Все перевернулось в нашей жизни.

Мы — эвакуированные, я и мой новый друг Сашка, наша Белоруссия под фашистской пятой. Отцы наши с первых дней на фронте, матери вкалывают по двенадцать часов на заводе, а дом без матери — что радиоприёмник без ламп. И есть он, и нет его.

Все, что будет далее в этой повести, — о воине, о тыле и передовой. Но сначала я хочу рассказать о том, как в войну мечтали.

Сытый человек даже яблоко жуёт без радости. В нем нет потребности.