Он терпеливо ждал ее, разглядывая свои руки, раздумывая над тем, какие все-таки странные эти руки, если приглядеться к ним пристальнее. Куски мяса, изрезанные мелкими морщинами, оканчивающиеся пятью отростками. Кажется, будто в их форме нет и намека на красоту. Будто эта конструкция — плод больного воображения какого-то плотника или, быть может, ребенка, который привинчивает к своему скейту сзади и спереди по красной коробке, делает из проволоки руль и думает, что кадиллак готов. Вот какие они — человеческие руки, если приглядеться к ним пристальнее.

Вскоре Элен вышла из ванной. Она умылась холодной водой и теперь чувствовала себя чуточку лучше.

— Я собираюсь выпить рюмочку, — объявила она. — Ты как?

— Я присоединюсь, — кивнул он.

Она принесла бутылку виски, два стакана, тарелку с кубиками льда и кувшин с водой. Себе она смешала виски с водой, а Гарри налил себе чистого и пил его небольшими глотками.

— Сколько времени он у тебя? — спросил он.

— Всю свою жизнь. Однажды на Рождество я получила премию — пятьдесят долларов. Он сидел в витрине магазина на Лексингтон вместе со своими братьями и сестрами. То есть… Я хочу сказать, что они выглядели так, будто все из одного помета. Они гонялись друг за другом, кусались, возились на куче скомканных газет и скулили. А он сидел очень спокойно и смотрел в окно. Он казался таким одиноким. Как будто его никто не любит. Позже-то я поняла, что это меня разыграли. Щенок был прирожденным актером. Ему нужно было вступить в «Эквити» note 17. Он просто знал, как нужно вести себя, чтобы его купили. Нужно сидеть и смотреть в окно широкими глазами. Можно даже выжать слезу. Рано или поздно какой-нибудь мягкосердечный недотепа пройдет мимо и купит тебя, и отнесет домой, в тепло, где у тебя будет мягкая постель и тебя все будут любить и кормить. Маленький негодник, он все это просчитал.

Гарри усмехнулся.

— Да, возможно, он все просчитал.

— А… Какого черта, — сказала она. — Он был всего лишь собакой.

Гарри кивнул.

— Лучше заведи себе еще одну.

— Может быть. Когда-нибудь. Не сейчас. — Она оглянулась на клетку с попугаем. Птица чистила свои перья. — Ты думаешь, он что-нибудь понимает? Попугай?

Гарри пожал плечами.

— Может быть.

— Мне не нравится эта птица. Может, я не должна так говорить, но это правда. Мне она просто не нравится. Между нами ничего не возникает.

— Зачем ты его купила?

— Это случилось на распродаже в Гимбелсе. Я решила, что он мог бы составить компанию Рокко, пока я на работе. Но Рокко он тоже не понравился. Думаю, я от него избавлюсь. Не хочешь взять?

— Нет, — сказал Гарри. — Спасибо.

— Я полагаю, ты думаешь, что я придурковатая дамочка, совершенно убитая смертью своей собаки.

— Нет, я так не думаю.

— У него ведь хорошая родословная. Его дедушка был чемпионом. На какой-то псарне в Небраске. Я могу показать тебе бумаги.

— Да нет, не надо.

— Ну, в общем, я любила его.

— В этом нет ничего плохого.

— Думаю, что нет. Маленький вонючий негодник…

Она торопливо налила себе еще виски и сделала большой глоток.

— У всех у нас случаются неприятности, — сказала она.

— Конечно. Такова жизнь.

Они сидели и прихлебывали из своих стаканов, и виски постепенно забирало их.

— Думаешь, есть рай для собак? — неожиданно спросила она.

— Конечно. А почему нет? Для всех живых существ. Для собак и для всех прочих зверей, и для тараканов, и для всяких клопов. Почему рай должен быть только для людей?

— Да, — задумчиво сказала она. — Верно.

Затем она подошла и села рядом с ним на диван. Она обняла его за шею. Она поцеловала его.

— Я просто почувствовала, что хочу сделать это, — сказала она. — Просто почувствовала.

— Я понимаю, — пробормотал он, — я понимаю, милая…

Ему не следовало говорить «милая», потому что это окончательно сломило ее. Она совершенно расклеилась и потеряла над собой контроль. Он обнял ее, начал гладить и успокаивать, пока ее рыдания не стихли, пока она не успокоилась и не перестала дрожать.

— Боже мой, прости меня, — с трудом переводя дух, сказала она. — Прости меня. Я не думала, что такое случится. Я правда думала, что смогу держать себя в руках.

Она не понимала, что он говорит. Он просто говорил что-то тихим голосом, почти шептал, поглаживая ее волосы. Он достал из нагрудного кармана желтый шелковый платок и вытер ее слезы. Он был очень внимателен и серьезен.

Он обнимал ее, пока она окончательно не пришла в себя. Она три раза глубоко вдохнула, затем отстранилась от него, встала и принялась расхаживать по комнате.

— Итак… что мы имеем? — спросила она. — Отчет для Кэнтабиля будет готов на этой неделе, верно?

— Да, все правильно.

— Так… письма в «Паркинг Ассосиэйшен»?

— Я разговаривал с Солли сегодня утром. Он работает над ними, корректура у нас будет завтра.

— Так. Хорошо. — Она посмотрела в окно. — Со мной сейчас все будет хорошо, Гарри.

Она позвонила Сьюзи Керрэр. В офисе царило спокойствие. Оба шефа не появлялись, и ничего чрезвычайного в их отсутствие не произошло. Поэтому Элен и Гарри пропустили еще по стаканчику виски.

— Это здорово, — сказала она. — Мне нравится. Здорово прогуливать. Ты когда-нибудь прогуливал?

— О, конечно. Пару раз. Это вправду здорово.

Он ослабил узел на галстуке, расстегнул воротник рубашки и развязал шнурки. Затем он развалился на диване и сказал ей:

— Я устраиваюсь как дома.

Она довольно кивнула.

— Полагаю, ты считаешь меня чересчур нахальным, босс?

— Мне нравятся нахальные мужчины, — объявила она. — Мне нравятся дерзкие и сильные мужчины. Мне нравится флиртовать с мужчинами в ресторанах. Знаешь, ну… переглядываться с ними. Мне нравится, когда мужчина подмигивает мне на улице и когда водители грузовиков свистят мне в след и говорят гадости. Однажды, на Сорок шестой улице меняли трубы, и целую неделю я проходила два лишних квартала по дороге на работу, чтобы эти парни, копающие канаву, могли свистнуть мне в след. Каждое утро они ждали меня. Это было замечательное начало рабочего дня.

— У-у-у-у, — вздохнул он. — Я так не набирался перед ланчем уже много-много лет.

— Гарри, ты голоден? — взволнованно спросила она. — Я могу тебе что-нибудь приготовить. Например сандвич. Или могу позвонить в ресторан.

— Нет. Все в порядке. Спасибо.

— Слушай, — сказала она неожиданно серьезным тоном, — я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня неприятности.

— Неприятности?

— Ну, я имею в виду то, о чем ты говорил. Ты сказал, что не дотронешься до другой женщины, если Айрис Кейн вернется к тебе. Ты дал обещание Богу. Ты мне так говорил.

— Верно. — Он вздохнул и прикрыл глаза. — Я тебе это говорил. Я дал обещание Богу.

— Богу, — повторила она и в голосе ее прозвучали презрительные нотки.

— Я не думаю, что Он так уж всемогущ. Я на днях видела на улице маленького мальчика-инвалида. И я видела прекрасную молодую девушку… слепую. А землетрясения, наводнения и прочие прелести? Сколько людей гибнет… Сколько детей… Я думаю, Он паршиво справляется со своей работой. Я могла бы делать это лучше.

— Возможно, тебе следовало быть Богом.

— Я считаю, что Он, ну, как бы сказать, не очень-то старается.

Гарри открыл глаза и серьезно посмотрел на нее.

— Ну, ты сама знаешь, как трудно делать добро в наши дни.

Затем все изменилось. Прежде, чем они поняли это, он уже обнимал ее; они катались по дивану, в объятиях друг друга. Но это было еще немножко не то. Элен скинула туфли.

— Что если, — сказала она, — что если…

— Что если?

— Что если нам еще немного выпить?

Он обдумал ее предложение.

— Пожалуй, — согласился наконец он, — это будет неплохо.

Она принесла с кухни еще льда, плеснула виски в стаканы, проливая его на стол.

— Думаю, сейчас мы беспомощны, — сказала она.

— Что?

— Гарри, это может занять какое-то время. Я имею в виду — чтобы привыкнуть друг к другу. Люди женятся, и проводят вместе недели, месяцы. Ты понимаешь?

— Я думаю, ты права.

Они помолчали. Выпили. Оба чувствовали, что необходимости в разговоре нет. Они сидели молча почти пятнадцать минут. Потом опять заговорили… о том же.

— Мне кажется, вряд ли это продлится больше трех минут, — сказала она.

Он обдумал ее слова.

— Может быть, даже две.

Она взяла его за руку — маленькая белая ладонь утонула в его огромной кисти, напоминающей связку перезревших бананов — и повела его в спальню. Там они остановились, увидев своих двойников в большом зеркале, висящем на двери.

— Господи, боже мой, — сказал Гарри с испугом, — ну и дела.

Он увидел только свое туловище — голову зеркало уже не вмещало. Элен едва достигала ему до плеча. Они стояли, взявшись за руки, глядя на свое отражение в зеркале и пытаясь сообразить, что с ними происходит и как они оказались здесь — он, такой высокий, темный и худой, и она, такая миниатюрная, светлая, стройная.

— Ты поместишься в карман моей жилетки, — сказал он ей.

— Попробуй, запихни меня туда, — кивнула она. — У тебя получится.

Она быстро скинула одежду. Платье через голову, чулки с ног — и готово.

— Не снимай свои часы, — сказала она ему.

— Мои часы? Боже, да это извращение. Элен, это просто извращение. Я встречал таких, которые любят всякие извращения… Но мои часы? Малыш, ты должна признать, что это просто извращение.

— Это не извращение. — Она зевнула, ничуть не смущаясь. — Я просто хочу, чтобы ты их не снимал. Привет.

Она выскочила в другую комнату. Когда она вернулась — с бутылкой виски, тарелкой с кубиками льда и кувшином с водой — он уже забрался в постель. Простыни, натянутой до самого подбородка, не хватило: для его ног

— длинных, лоснящихся, похожих на средневековые музыкальные инструменты. Фуга ля миног для ног Гарри.

Она скользнула под простыню и прижалась к нему. Она поцеловала его.

— Вот тебе, — сказала она.

— А это тебе, — сказал он.

— А это тебе.

— А это тебе.

Так они продолжали довольно долго, изредка прерываясь, чтобы налить в стаканы виски.

— А теперь получай вот это.

— А теперь получи ты.

Она откинулась, задыхаясь. Гадая, к чему все это может привести. Зная об этом.

— Слушай, — сказал он наконец. — Давай будем разумными.

— Разумными.

— Давай рассуждать логически.

— Рассуждать логически.

— Видишь ли… — сказал он. Долгая пауза. — Видишь ли, из-за того, что ты такая маленькая, а я такой высокий… ну, видишь ли, если я буду сверху, твое дыхание будет щекотать волосы у меня на груди, а ногти на ногах будут царапать мои коленки.

Она задумалась над этим. Это показалось ей разумным.

— Это верно, — признала она. — Ну и?..

— Ну, и тогда я не смогу целовать тебя. А я хочу целовать тебя, малыш.

Пальцем она ткнула его в бок.

— Гарри.

— Но я правда хочу.

— Ладно, — сказала она. — Дай мне минутку подумать.

Она минутку думала.

— Ты можешь лечь на спину, — предложила она, — а я сяду сверху. Идет?

— Ничего не выйдет, — он покачал головой. — Слишком далеко. Я хочу целовать тебя, малыш.

— Я могу лечь на… Нет, так не пойдет. Может, если мы… Нет, не то. Слушай, Гарри, как насчет журнального столика в гостиной?

— Столик в гостиной?

— Нет, он слишком низок. Тогда, может быть, обеденный стол. Он подходит. Но тебе придется стоять.

— Черт, — сказал он. — Это было бы ничего, милая, но когда я буду наклоняться, чтобы поцеловать тебя, мне придется нагибаться и… выпячивать свою задницу. А где мы еще можем этим заняться?

— Унитаз? — предложила она.

— Корзина для белья? — предложил он.

— На подоконнике? — спросила она. — Свесившись вниз?

— Задрав ноги на… — начал он, но тут они дружно расхохотались, и он не договорил. В угаре веселья она забыла о Рокко.

Наконец выход был найден. Он сел на край кровати, вытянув ноги, а она села на него верхом. Он держал ее, сжимая ее бедра своими цепкими пальцами. Ноги она положила на кровать. Им было удобно. И они могли целоваться. И они целовались.

— Ты знаешь, малыш, — сказал он. — Я совершенно ничего не чувствую.

— Спасибо тебе огромное, очень мило с твоей стороны.

— Да нет, я не это имел в виду. Совсем не это. Мне нравится быть с тобой, ощущать в руках твою маленькую упругую задницу. Это замечательно, милая. Просто здорово. Но я имел в виду, что не чувствую ничего такого… Ну, того, о чем написано в книгах…

— В каких книгах?

Одна его рука скользнула ей за спину между лопаток, другая отправилась вниз и приподняла ее ягодицы. Неожиданно, безо всякого усилия, он встал на пол. Она обхватила руками его за шею, а ее ноги, как тиски держали его талию.

Он прошелся по комнате. Она прижалась к его могучей груди, как маленький белый зверек.

— Ох… — сказал он. — Видишь ли. — На лице у него появилась грусть.

— Я читал всякие книги о черных и белых. Там говорится, что я должен испытывать сейчас желание разорвать тебя на части, или как-то еще выместить свою ненависть к белым, или радоваться тому, что нарушаю табу, или стыдиться этого. Но ничего подобного я не чувствую.

— О чем это ты, парень? — взволнованно спросила она. — Это что-то очень важное? Это имеет какое-то значение?

— Нет, просто дай мне выговориться.

Он ходил по комнате, улыбаясь ей. Раз он подпрыгнул и вошел в нее глубже; она застонала от удовольствия.

— Я должен чувствовать себя виноватым. Или испытывать жажду мести. Или хотеть причинить тебе боль. Так сказано в книгах. Но ты знаешь, что я чувствую?

Она потерлась щекой о его щеку.

— Я надеюсь ты испытываешь то же самое, что и я.

— Да, малыш, да. Ни вины, ни боли. Все это ерунда, что они пишут!

— Конечно, Гарри. Подпрыгни еще разок.

Он подпрыгнул. Она застонала.

— О, Боже!

Он прошелся еще по комнате, крепко сжимая Элен в объятиях. Затем он осторожно опустился на кровать и повернулся на бок. Он был по-прежнему в ней. Как он и предсказывал, ее лицо оказалось у самой его груди, а ноги едва доставали ему до колен.

Они взялись за руки. Оба посмотрели вверх, на потрескавшийся потолок, где в одном углу облупилась краска.

— Обними меня… — прошептала она. — Держи меня крепче.

Он прижал ее к себе и зажмурил глаза — так крепко, что от век разбежались морщинки.

— Гарри? — спросила она. — Ты засыпаешь?

Нет, он не собирался спать.

— К чему это все? То, о чем ты говорил, когда ходил по комнате?

— Ох, — сказал он. — Да так…

— Что так?

Он открыл глаза, посмотрел на нее с удивлением.

— Ты — нечто!

— Я не очень сообразительная. Наверное, просто тупица…

— Ты умница, — заверил он ее. — Ты самая настоящая умница. Ты… ты просто другая женщина. Это ведь не о чем тебе не говорит, правда?

— Что? О чем ты?

— Я — черный. Ты даже не думаешь об этом.

— А почему я должна об этом думать?

— О, Элен, Элен. — Он рассмеялся, прижав ее к себе еще крепче. — Я клянусь…

— Слушай, Гарри, — сказала она, — ты не думаешь, что мы уже вдоволь наговорились?

Он согласился.

Кончики его длинных, сильных пальцев пробежались по ее спине, ощупывая каждый позвонок. Медленно и осторожно он перевернул ее на спину и крепко сжал в своих объятиях.

Он скользнул ногтями по тыльной стороне ее рук, и они пришли в движение. Ее тонкие руки взлетели вверх словно усики бабочки, ноги, будто лишенные костей, обвились вокруг его тела.

Она застонала, и эти стоны были похожи на пение.

Она прикасалась к нему, поглаживала, пощипывала… Плавно покачиваясь, она парила над ним, словно облако.

— Ох, — сказал он с восхищением.

Она продемонстрировала ему свои маленькие домашние хитрости: подложила подушку себе под ягодицы, отбросила мешавшие им одеяла, взбила подушку у себя под головой.

Она была такой податливой, мягкой, а его кожа столь гладкой, что они совсем не чувствовали трения. Ее гибкие руки сплетались у него за спиной, а колени обхватили талию. Он сжал ее бедра в своих ладонях, кисти его рук оказались такие большие, а ее ягодицы столь миниатюрные, что кончики его пальцев соприкоснулись.

Они двигались, двигались, нашептывая друг другу ласковые непристойности. Не торопясь, они наслаждались сладостной пыткой. Она повисла на нем, словно медвежонок на дереве. Целовала его грудь, царапала ему спину.

Они нашли нужный ритм — ямбический — который был, может, не очень элегантен, но зато подходил им как нельзя лучше. Они старались продлить это как можно дольше. Элен — щеголяя своим мастерством. Гарри — демонстрируя свою силу.

Наконец они почувствовали, что теряют ощущение реальности. Их глаза ничего не видели, пот струился ручейками. Ее пылающее лицо прижималось к его груди, в которой молотом билось сердце. Его пальцы судорожно впились в нее.

— Пожалуйста, — сказала она.

— Пожалуйста, — сказал он.

И они понеслись вскачь, лошадь и всадник. Рысью. Легким галопом. Галопом. И наконец… наконец…

Это, как они поняли позже, была сказка.