Глава 5

На следующий день появляется статья Ларута, написанная в том стиле и духе, о котором мы договорились. В ней говорится, что таинственная Маргарита М, связалась с редактором и попросила его послать часть запрошенной суммы на адрес почтового отделения на улице Ла Тремойль на имя Маргариты Матье. Наш друг объявляет, что газета не остановится ни перед какими жертвами и пошлет деньги, хотя полиция не советовала это делать.

Прочитав эти враки, я пересекаю улицу и захожу в кафе напротив. В этот час там почти никого нет, только Пино играет в домино с хозяином соседней молочной. Маргарита моет посуду. Хозяин изучает налоговую декларацию, потягивая из полупустого стакана божоле, чтобы немного прийти в себя.

Я заговорщицки подмигиваю Маргарите и отвожу ее в сторонку, отчего кабатчик сразу начинает беситься. Он уверяет, что его заведение принимают за один из тех домов, открытия которых вновь хотели бы французы, и решает, что после Маргариты будет набирать персонал только мужского пола!

Я даю ему выкричаться и спрашиваю мою добычу:

— Ты завтра заканчиваешь в четыре?

— Нет. Завтра у меня выходной!

— Тем лучше. Встречаемся в десять утра у тебя. Я хочу попросить тебя сделать одну маленькую работенку… Взять с почты пришедшее до востребования письмо…

В ее глазах загорается яркий огонек.

— То, что ты написал вчера?

Тут она меня чуть не убила. С женщинами всегда так. Они притворяются, что не интересуются вашими делами, а потом вдруг — раз! и просят разъяснений в тот момент, когда вы этого меньше всего ждете!

— Какого дьявола?.. — начинаю я. Она показывает на лежащий на стойке номер “Франс суар”.

— Я прочла.., и поняла. Ты устраиваешь убийце ловушку, да? Ты надеешься, что он будет меня поджидать в помещении почтового отделения, чтобы потребовать у меня объяснений…

Я постукиваю по ее воробьиному лбу.

— Слушай, а тут кое-что есть!

Но я смущен. Я выбрал эту девочку в качестве приманки, потому что считал ее полной дурочкой, которая сделает все, о чем я ее попрошу, не раздумывая, и вот…

Я начинаю искать обходные пути.

— Боишься?

— С тобой я ничего не боюсь…

— Ты молодчина! Значит, слушай. Завтра приходи на почту на улице Ла Тремойль в десять утра, поняла?

— Договорились.

— В окошке “До востребования” возьми адресованный тебе конверт, но не открывай его, ладно? Положи его в сумочку осторожно, как кладешь свой кошелек…

— Хорошо.

— Перед уходом оставь ключ от квартиры под половиком.

— Зачем?

— Один из моих людей будет у тебя, чтобы защищать тебя. Он положит ключ на то же самое место, где найдет его. Ты вернешься прямо домой на метро, ясно?

— Да, милый…

— В квартиру войдешь самым обычным образом.

— Хорошо. А потом?

Этим вопросом она загоняет меня в угол.

— Потом, зайчик мой, будет видно!

— Слушайте, Сан-Антонио, если вы трахаете моих официанток во внерабочее время, это их дело. Что поделать, если им нравятся легавые!

Но когда вы отвлекаете их от работы — это уже мое дело!

Я безжалостно рассматриваю его в упор.

— Слушай, кабатчик, такую морду, как твоя, надо прятать в штаны.

Там она будет на своем месте.

После этих прекрасных слов я отваливаю; что вы хотите, я не выношу ревнивцев!

Бывают дни, когда так и хочется дать им пинка под зад.

Берюрье сморкается в рукав.

— Ты считаешь меня полным идиотом? — спрашивает он.

— Да, — решительно отвечаю я. — И тем не менее ты знаешь, что обычно я делаю все не так, как остальные, но тут, правда…

Он пожимает плечами.

— Ну ладно. А чего мне делать, когда я войду в квартиру девчонки?

— Ляжешь на диван и будешь ждать развития событий. Конечно, потом ей придется жечь благовония, чтобы прогнать твой запах немытого свина, но, не разбив яиц, омлета не пожаришь.

Он уходит, сильно хлопнув дверью.

Я собираюсь последовать его примеру, но тут мой телефон начинает исполнять свою небесную музыку.

Это Ларут. Просит меня не забывать о нем в моих молитвах. Он желает получить эксклюзив на рассказ обо всем, что может произойти дальше.

Я клянусь ему в верности на клинке моей шпаги и мчусь на улицу Ла Тремойль.

Когда я туда приезжаю, часы показывают всего лишь восемь. Мне неслыханно везет — я нахожу свободное место для моей машины. Заняв его, начинаю серьезно размышлять.

Убийца наверняка прочитал вторую статью Ларута. Как он среагирует?

Вот в чем вопрос, как говаривал Шекспир, а он знал классиков!

Он мог почуять ловушку. В этом случае он не покажется.

Возможно, он не слишком опасается этого запоздалого свидетельства и ждет, что будет дальше.

Но, возможно, он забеспокоился и захочет для очистки совести встретиться с Маргаритой для приватной беседы. В этом случае у него есть единственная ниточка, чтобы выйти на нее: почтовое отделение, куда, как он знает, она должна прийти. Он должен спрятаться поблизости от окошка и ждать.

Я тоже жду. Это самое веселое в нашей работе.

Поскольку моя морда появлялась в связи с этим делом во всех газетах, я думаю, что для меня будет крайне неосторожно показываться.

Поэтому я составил маленький планчик с согласия директора почтового отделения. Сегодня утром одна из телефонных кабин объявлена сломанной.

К стеклу приклеили табличку с соответствующим текстом и дыркой достаточного размера, чтобы через нее мог смотреть Пино. Он сидит в кабинке, откуда открывается общий вид на почтовое отделение, с окошком “До востребования” на первом плане.

Я же сижу в кафе напротив и веду беседу с его хозяином. Это молодой человек, милый и улыбающийся. Он немного хмурит брови, когда я достаю свое удостоверение, но успокаивается после того, как я ему объяснил, что займу на часть утра его телефон.

Он согласен помочь в выполнении моего задания и ведет меня за зал, где находится маленький закуток для щеток и телефона.

Он вешает на дверь табличку “Не работает”, и я располагаюсь в этом помещении, напоминающем большой шкаф, с сигаретами, иллюстрированным журналом и бутылкой мюскаде.

Теперь мне остается только ждать. Пинюш записал себе номер этого заведения и должен мне позвонить ровно в девять.

Действительно, едва я успеваю сесть верхом на стул, как начинает дребезжать звонок. Снимаю трубку. Тишина, следующая за моим жестом, это уже Пино. Я слышу его астматическое дыхание.

— Рожай, старый хрен, — ворчу я.

— А, это ты, — говорит он.

— Не теряй время, — отвечаю. — Я узнал тебя еще до того, как ты открыл рот!

— Как?

— По запаху лука. Ты опять жрал на завтрак селедку?

— Да, — признается мой достойный коллега.

— Ну, так что у тебя нового? Он издает носом стон.

— У моей жены был приступ острого ревматизма… Я всю ночь не мог заснуть…

— Я тебя не о том спрашиваю, болван! Что происходит на почте?

— Ничего особенного, — отвечает он. — Все как обычно.

— Кто-нибудь поджидает у окошка “До востребования”?

— Тут стоит очередь. Довольно много народу…

— Присмотрись к ним повнимательнее. Если кто задержится после своей очереди, не теряй его из виду. Держи меня в курсе, ясно?

— Понял.

Я вешаю трубку и наливаю себе солидную порцию вина, чтобы развеять черные мысли.

Четверть часа спустя Пинюш звонит снова и говорит, что “очередники” ушли. В ту секунду, что он докладывает, у окошка нет ни одного человека.

— Должно быть, у них вообще бывает мало народу, — высказывает он предположение. — Вот в отделении на улице Анжу, например… О! перебивает он сам себя. — Клиент… Подходит к окошку…

— Что он делает?

— Просит выдать ему посылку. Кажется, служащая из окошка “До востребования” также выдает не полученные вовремя посылки и бандероли.

— А теперь?

— Он расплачивается…

— А сейчас?

— Уходит…

— Больше на горизонте никого?

— Старая дама получает перевод, и молодой человек заказывает телефонный разговор с Монтаржи…

— И все?

— Да. Слушай, Сан-А…

— Что?

— Я задыхаюсь в этой конуре! Представь себе, я сегодня надел толстый свитер!

— В такую теплынь?

— Ты же знаешь, в марте и апреле погода неустойчивая…

Не дав ему закончить, я вешаю трубку и, наведенный на это упоминанием названия текущего месяца, начинаю напевать “Апрель в Португалии”.

Новая четверть часа ожидания. Мои часы показывают полдесятого.

Телефон снова затягивает свою арию.

— Алло!

— Месье Дюпоншель? — спрашивает женский голос.

— Чего?

— Это кафе Дюпоншеля?

— А! Простите… Что вы хотите?

— Поговорить с месье Дюпоншелем.

— Он уехал закупать устрицы.

— Куда?

— Кажется, в Маренн.

Баба начинает брюзжать, но я спешу повесить трубку. Сейчас не время давать какой-то идиотке, способной часами трепаться по телефону, занимать линию.

Новый звонок. На этот раз звонит Пинюш. Он тяжело дышит.

— У меня начинает кружиться голова, — сообщает он.

— У меня тоже. Дальше что?

— По-прежнему ничего. Здесь никто не поджидает… Тут только настоящие клиенты. Они уходят, сделав то, зачем приходили…

Разочарование сминает мне душу, как шелковую бумагу.

— Продолжай смотреть в оба, Пинюш! Никогда не знаешь…

— В котором часу должна прийти малышка Маргарита?

— Около десяти…

— Я еще никогда не ждал женщину с таким нетерпением…

— Не остри, у тебя и так мозги разжижаются! О! Что я подумал…

Рядом с окошком нет какого-нибудь рабочего?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Часто на людей, чье присутствие кажется естественным, не обращаешь внимания… Они словно сливаются с окружающей средой, как хамелеоны. Понимаешь?

Он усмехается:

— У меня достаточно хорошие глаза, чтобы заметить этих хамелеонов, Сан-Антонио, не беспокойся!

Мы временно прекращаем беседу. Я добиваю бутылочку белого.

В этом закутке я себя чувствую, как рыба в стакане для зубного протеза. Нервозность вызывает у меня дрожь, чувствую, что лоб взмок от пота. Недалеко от моего укрытия бездельник, прикативший во Францию из-за океана, терзает электрический биллиард, пытаясь его заставить выплюнуть крупный выигрыш! Этот козел принимает аппарат за боксерскую грушу и лупит по нему сжатыми кулаками. Цифры мелькают на экране со скоростью, превышающей звуковую. Наконец раздается жуткий грохот, который, сам не знаю почему, заставляет меня подумать о взбесившихся роботах!

Мюскаде с опозданием вызывает у меня урчание в животе. Сегодня оно оказалось недостаточно сухим. Я с грустью массирую пузо. Телефон заливается снова. На этот раз звонил молочник, желающий узнать, сколько порций йогурта должен доставить к полудню. Я ему говорю притаранить двенадцать тысяч и, поскольку он выражает сильное удивление, объясняю, что у “нас” сегодня банкет вегетарианцев.

Расстаюсь с ним нажатием пальца на рычаг телефона и за время новой паузы успеваю выкурить три сигареты. Шкаф, где я пребываю, прокурен, как Дворец спорта в день матча по боксу.

Я не свожу глаз с куска эбонита, периодически доносящего до меня тусклый голос Пинюша. О господи, неужели ничего не произойдет! Весь этот тщательно подготовленный спектакль ничего не даст! Я начинаю беситься.

Ларут будет считать меня лопухом. На этот раз я точно окажусь по уши в зловонной субстанции, выставленный на всеобщее посмешище.

Звонок!

Пинюш откашливается в трубку.

— У меня спазмы в желудке! — объясняет он. Я жду продолжения, надеясь услышать нечто более важное.

Он продолжает:

— По-прежнему ничего особенного не замечаю. Сейчас уже начало одиннадцатого и… Молчание.

— Эй, ну что там?

— Вот и Маргарита…

— Ты уверен?

— Ну а как же! На ней твидовый костюм… Какая она хорошенькая!

Знаешь, Сан-Антонио, будь я лет на двадцать помоложе…

— Это ничего бы не изменило, недоразвитый ты мой! При твоей роже тебе надо было бы иметь карманы, набитые бумажками по десять “штук”, чтобы понравиться ей!

— Знаешь, ты говоришь очень обидные вещи…

— Не обращай внимания! Что она делает?

— Подходит к окошку…

— Там кто-то есть?

— В окошке? Толстая брюнетка с усами!

— Что делает малышка?

— Показывает свое удостоверение личности…

— На горизонте кто есть?

— Абсолютно никого, если не считать почтальоншу, рассказывающую телефонистке, что в прошлое воскресенье ездила к брату в Арпажон…

— Что происходит?

— Усатая в окошке смотрит в коробке…

— Дальше?

— Берет письмо и протягивает его Маргарите.

— Поблизости по-прежнему никого?

— Да.

Дело накрылось. Теперь это уже точно. Такой преступник, как тот, кого мы ищем, не станет часами торчать у окошка почтового отделения, следя за входящими и выходящими.

Пино замолчал.

— Ну что ты там! — ору я. — Рассказывай!

— Я тебе что, спортивный комментатор? Чего рассказывать? Маргарита кладет письмо в сумочку.., не открыв его.

— И уходит?

— Да… Ой, нет, погоди!

Мое сердце начинает вдруг бешено колотиться.

— Что? — рявкаю я.

— Эта, в окошке, зовет ее!

— Зачем?

— Погоди, мне плохо видно… Ага, она дает ей второе письмо…

Я обалдел. Я ждал чего угодно, только не этого… Второе письмо!

— А теперь?

— Маргарита его берет… Смотрит на него… Она выглядит удивленной…

— Еще бы… Она уходит?

— Нет…

— Тогда что она делает?

— Подходит к пюпитру рядом со стеклом. Она явно хочет прочитать это самое письмо.

Я вам рассказывал о сигналах тревоги, начинающих иногда звучать в моей черепушке? Так вот, один из них вдруг начинает трезвонить.

— Пино!

— Я слушаю…

— Беги к ней! Она не должна открывать это письмо, слышишь? Не должна!

— Понял и…

Он не договаривает фразу… Я слышу в наушнике жуткий грохот. Тот же шум доходит до меня напрямую, через улицу…

Наступает секунда ужасного молчания, потом раздаются крики.

Я выскакиваю из кабины и мчусь через забегаловку. Патрон, прислуга и посетители толпятся в дверях и глазеют на здание почтового отделения, откуда выбегают люди.

Оконные стекла разлетелись на мелкие кусочки… На улице царит неописуемая паника!

Я расталкиваю зевак, бегу навстречу толпе удирающих и врываюсь в помещение почты.

Моим глазам предстает печальное зрелище, как выражаются в романах, награждаемых Французской Академией.

На полу лежит жутко изувеченное тело Маргариты. Пино, со свисающими усами и глазами в форме запятых, стоит в двух метрах от нее и смотрит во все глаза…

Медленно подхожу к трупу.

Бедная девушка лежит на спине. Посреди ее груди огромная кровавая дыра, а низ лица больше не существует. Я никогда еще не видел такую отвратительную смерть. С трудом сдерживаю желание завыть. Мои мозги начинают качаться.

Я подхожу к пюпитру и, положив голову на руку, рычу по-звериному, чтобы как-то выпустить душащую меня ярость и скорбь.

Я говорю себе: “Сан-Антонио, ты всего-навсего старая калоша без подошвы! Твоя самонадеянность сделала тебя убийцей! Ты убил эту девочку, которая так любила жизнь… Ты воспользовался ею как приманкой, и волк ее съел… Если у тебя еще осталось то, что оправдывает ношение брюк, ты немедленно пустишь себе в башку маслину!

Ты не заслуживаешь того, чтобы продолжать жить!"

Кто-то трогает меня за руку. Я поднимаю на этого “кого-то” свое потрясенное лицо.

— Надо что-то делать, — шепчет Пино.

Он выглядит не менее подавленным, чем я. Он прикрыл труп своим старым плащиком, воняющим, как вагон для перевозки скота…

Поскольку люди начинают набираться смелости, коль скоро ничего больше “не бахает”, он их отталкивает:

— Полиция! Разойдитесь! И ни к чему не прикасаться! Его решительность придает мне сил. Да, Пинюш прав: надо что-то делать! Я должен поймать сукина сына, устроившего это.

Я замечаю директора — коренастого, совершенно лысого мужчину.

— Закройте двери! — приказываю я ему. — И попросите ваших подчиненных вернуться на свои места!

Он начинает действовать.

Я опускаюсь на колени возле трупа. Малышка Марго держит в правой руке уголок синего конверта. Я осторожно вынимаю его и кладу в мой бумажник.

Потом делаю Пинюшу знак подойти.

— Ты все видел. Можешь мне рассказать, как это произошло?

Он подкручивает свои усы, один из которых короче другого по меньшей мере на четыре сантиметра.

— Я не успел ничего понять. В тот момент, когда ты мне велел бежать, это и жахнуло. Она стояла ко мне спиной… Раздался страшный грохот, пошел дым… А потом я увидел ее уже такой.

— Другие пострадавшие есть?

— Кажется, задело телефонистку Мы начинаем ее разыскивать и находим полулежащей на стуле, смертельно бледную и с не представляющей опасности раной на голове.

— Вызывай “скорую”!

— Хорошо.

Я щелкаю пальцами и кричу:

— Служащую из окошка “До востребования”! Подходит усатая толстуха, уже описанная мне Пинюшем. Она весит пару тонн и напоминает статую из топленого свиного сала, сделанную Пикассо для продавца масла!

— Предупреждаю вас, дорогая мадам, — иду я в атаку, — что возлагаю огромные надежды на то, что ваши показания помогут поймать гнусного убийцу!

Она поправляет свои огромные сиськи и адресует мне жалкую улыбку.

— Какой кошмар, — вздыхает она. — Согласен. Вы передали этой несчастной первое письмо…

— Да.

— А второе отдали не сразу…

— Это правда… Я чуть не забыла о нем, потому, что фамилия на конверте стояла перед именем и я положила его немного дальше…

— Хорошо. Вы заметили свою ошибку, позвали девушку, отдали ей письмо… Каким из себя оно было?

— Очень толстым…

Она отводит указательный палец на добрый сантиметр от большого.

— Оно было тяжелым?

— Не меньше ста граммов…

— Скажите, оно было оплачено должным образом?

— Да.

— Значит, вы не брали с девушки доплату?

— В этом не было нужды.

— Вы не заметили штамп отделения, откуда было отправлено это письмо? Она пожимает плечами:

— Нет!

— Постарайтесь вспомнить!

— Я уже старалась. Вы знаете, к нам каждый день приходят сотни писем, и если бы я запоминала, откуда отправлено каждое…

Естественно! Я принимаю желаемое за действительное.

— Значит, если не считать веса, вы не заметили в этом письме ничего необычного?

— Нет, совершенно ничего. Конверт был синим.., из очень плотной бумаги.

— Спасибо…

Я поворачиваюсь к Пино:

— Займись тут всем, старик…

— А ты куда? — спрашивает он.

— И сам толком не знаю… Мне надо проветрить мозги… Бросив прощальный взгляд на малышку Маргариту, я выхожу.

Фасады Парижа заливает солнце. Воздух теплый. При мысли, что рыженькая уже никогда больше не будет вдыхать парижский весенний воздух, у меня наворачивается слеза. Мстительным ударом кулака я давлю ее, как клопа!

Нет, нельзя распускать нюни. Действовать! Вот ответ. Действовать быстро. Не раскисать. Хорошенько подумать…

Я захожу в один бар на улице Марбеф и заказываю двойной скотч.

Проглотив его, чувствую, что в мои мозги поступают калории. В мрак моей души начинает проникать лучик надежды.

А знаете, почему ко мне возвращается надежд а? Потому что в определенном смысле — вы только не подпрыгивайте — я получил результат. Убийца проявился. Наконец-то расследование сдвинулось с мертвой точки, понимаете?

Конечно, я не узнал ничего конкретного и заплатили мы слишком высокую цену, но моя хитрость заставила преступника выйти из тени. Он сделал это способом, который я не предусмотрел, с коварством, достойным Макиавелли, но все-таки показал нам, что он здесь, затаился в темноте и внимательно наблюдает, готовый нанести новый удар. Надо вывести эту падлу из обращения, иначе начнется большая заварушка.

— Повторить! — кричу я бармену в белой куртке.

— Тоже двойной?

— Естественно.

Я уже немного окосел и чувствую, что после второго скотча совсем забухею, но именно это мне и надо, чтобы поднять дух.

Я пью пойло, полуприкрыв глаза, потом зову бармена. Он подбегает.

— С вас пятнадцать франков, месье! Я пожимаю плечами.

— До войны на эти деньги можно было купить столовую эпохи Генриха Третьего! Это его веселит.

— Попробуйте поднять себе настроение столовой эпохи Генриха Третьего, месье. Потом поделитесь впечатлениями!

— Очень остроумно!

Я достаю свой лопатник и натыкаюсь на клочок синей бумаги.

Это угол конверта. Осматривая его внимательнее, я обнаруживаю след чернильного оттиска штемпеля.

Бармен танцует на месте, ожидая, когда я наконец с ним рассчитаюсь. Я расстаюсь с двумя десятками, чтобы отделаться от него, и погружаюсь в изучение улики. Посветив с обратной стороны синей бумаги спичкой, я обнаруживаю три буквы. То ли штемпель был плохо смочен чернилами, то ли содержимое конверта помешало хорошо проштамповать марку, но я разбираю “си”. Ставлю фунт изюма против фунта лиха, что это относится к адресу почтового отделения, откуда было отправлено письмо.

— Бармен! Телефонную книгу, пожалуйста!

— Она в кабине, месье!

С ума сойти, как услужливы в наше время люди! Иду пролистать издание ведомства Почт, Телеграфа и Телефона. Найдя страницу с адресами почтовых отделений Парижа, начинаю пробегать ее глазами и ногтем, интересуясь только последними буквами. Прочтя “Боэси”, я вздрагиваю. Это подходит… Я продолжаю, но других совпадений не нахожу. Ладно, съездим туда… Странное дело…

Выйдя из бара, я замечаю большой магазин канцелярских принадлежностей. Поколебавшись, но зная, что надо всегда слушать свою интуицию, захожу в него и спрашиваю, есть ли в продаже синие конверты из бумаги, идентичной моему образцу. Я нахожу почти такой же и покупаю его.

От виски я совсем залудился, и тротуар пляшет у меня перед глазами “Прекрасный голубой Дунай”, а население Парижа удваивается.

Я стискиваю зубы, желая, чтобы все встало по местам. К счастью, свежий весенний воздух этого утра приводит меня в чувство.

Возвращаюсь на почту. Перед ней и вокруг стоит огромная толпа народу… Писаки осаждают помещение. “Скорая” увозит останки моей покойной субретки.

Рассекая толпу, возвращаюсь на место.., нашего преступления. Ларут там… Он бросает на меня недружелюбный взгляд.

— У вас очень удачно получаются фокусы а-ля Фантомас, — скрипит он зубами.

— Слушайте, Ларут, сейчас не время…

— Во всяком случае, если я открою рот, в самое ближайшее время в вашей Службе пойдет череда отставок. Я беру его под руку.

— Я прошу у вас срок до завтра, чтобы найти убийцу. Если мне это не удастся, можете спускать на меня всех собак, согласны?

Он смотрит на меня с удивлением.

— Это очень короткий срок.

— Я сам назначил его себе. Можете вы сделать то же самое?

— О'кей.

Мы обмениваемся рукопожатием, и я снова иду к статуе из топленого сала.

— Вот синий конверт, — говорю я ей. — Он должен немного напоминать тот.

— Он точно такой же.

— Хорошо. Вы можете положить в него предмет, похожий по форме на тот, что лежал в предыдущем?

— Да, конечно!..

Она смотрит по сторонам, серьезная, натянутая (это только образное выражение, потому что кожа этой коровищи так натянута, что едва не лопается. Непонятно, как она еще может моргать!).

Вижу, она берет кусок картона, складывает его вчетверо и кладет в конверт.

— Вот, — шепчет она. — Но тот был немного тяжелее… Я сую между слоями картона мою связку ключей, — Такой?

— Совершенно точно…

— Так, теперь еще одна деталь, о которой я забыл вас спросить: как был написан адрес?

Ее взгляд на секунду затуманивается.

— От руки, — вспоминает она. — Заглавными буквами. Я пишу на листке имя и фамилию погибшей, добавляю:

"До востребования, почтовое отделение, ул. Ла Тремойль, Париж”.

— Вы можете переписать этот текст на конверт, стараясь сымитировать тот почерк?

— Конечно…

Она высовывает язык, который мог бы служить не только для наклейки марок, и пишет три строчки, о которых я ее попросил.

Когда она закончила, я сую конверт в карман.

— Спасибо.

Пинюш в надвинутой на глаза шляпе изображает перед публикой великого сыщика. Прямо адмирал на капитанском мостике эсминца. Так и слышишь его голос: “Открыть огонь!” или “Право руля”.

Я быстро выхожу и направляюсь к своей машине.

Глава 6

Приближается полдень, и в почтовом отделении на улице Ла Боэси целая толпа народу. Окошко “До востребования” осаждают особо рьяно.

Там полно молоденьких работниц с озабоченными минами, несколько неверных жен и сумасшедших юнцов. Все обуреваемые жаждой получить корреспонденцию. Эти жалкие образчики рода людского нуждаются в еженедельных пылких клятвах. Это помогает им жить. Так они меньше чувствуют одиночество. А где-то есть еще одна угорелая кошка (или кот), посылающая им привет! О них где-то думают… Они не одиноки. В общем, дурь собачья!

Вечная комедия, в которой каждый нуждается, чтобы верить в себя!

Стадо мыслящих свиней с огнем, горящим в заднице. Они внушают мне жалость… Готов купить пузырек красных чернил, чтобы подписаться под этими словами вместо крови, а то она слишком светлая! Впрочем, у большинства мужиков в жилах как раз и текут красные чернила!

Я бегу подальше от этого хвоста жалких недоумков к окошку “Оплата писем”. Если бы сотрудница из “Оплаты” могла мне помочь, я был бы у нее в неоплатном долгу. Что вы сказали? Неудачный каламбур? Спасибо, я и сам заметил. Видимо, профессиональная деформация.

Малютка просто очаровательна. У нее голубые глаза, миленькая мордашка и восхитительный рот, украшенный заячьей губой.

Я без слов протягиваю ей мой конверт. Она его берет, взвешивает на руке и кладет на весы.

— Письмо или образец?

— Письмо!

Она сверяется с табличкой весов и цен. А пока я открою вам окошко моих мыслей. Я пришел сюда из-за детали, которая наверняка ускользнула от вашего внимания по причине слабоватого развития ваших мозговых клеточек: письмо с бомбой было надлежащим образом оплачено. Вывод: отправитель его взвешивал… Поняли? Ну и хорошо.

— Семьдесят пять франков, — сообщает малютка. Она начинает отделять от блока марки, но я ее останавливаю:

— Подождите…

Она поднимает на меня свои глаза небесного цвета, такие прекрасные, что один из них внимательно следит за другим благодаря конвертирующему страбизму.

— Да?

Я предъявляю ей мое удостоверение. Она берет его, подносит к носу и читает: “Полиция”.

— Мадемуазель, вы работали вчера на этом месте?

— Да, а что?

— Внимательно посмотрите на конверт, на который собирались наклеить марки. Он вам ничего не напоминает?

Мой вопрос сбивает ее с толку. Она внимательно смотрит на меня, потом на письмо.

— Что?.. — в испуге бормочет она.

— Послушайте, мне известно, что через ваши руки ежедневно проходят сотни писем и бандеролей… Однако, возможно, вы запоминаете некоторые, чей вид, вес или форма показались вам.., необычными?

На сей раз просекла. Она берет мой конверт, крутит в своих хорошеньких ручках, усеянных волосатыми бородавками, потом читает надпись и грациозным движением шеи с эллептическим зобом поворачивает ко мне сияющее лицо:

— Ну да, я его помню: фамилия перед именем… Так редко делают, когда пишут даме…

— Вы помните человека, который принес это письмо?

— Да, прекрасно помню. Это была дама… И ржет, аж сгибается пополам!

— Почему вы смеетесь?

— Я не смею вам сказать…

Если бы я мог себе позволить, то заставил бы ее сожрать все марки вместе с весами.

— Послушайте, лапочка, я уже взрослый мальчик, и моя мама мне все рассказала, так что рожайте!

— Эта самая особа…

— Ну?!

Это что, лизальщица зада марок хочет довести меня до инфаркта?

Давно я не испытывал такого напряжения, клянусь!

— Я ее знаю.

Мое изумление так велико, что вы бы успели сварить яйцо всмятку прежде, чем я прихожу в себя.

— Вы ее знаете?

— Да. То есть чисто визуально… Она работает на тротуаре в районе церкви Сент-Мадлен.

И личико юной красавицы заливается краской вокруг огромного родимого пятна бордового цвета, украшающего ее правую щеку.

Я говорю себе, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Тут какое-то совпадение.

— Вы уверены в том, что говорите?

— Да. Я даже припоминаю одну деталь… Не знаю, заинтересует ли она вас…

— Я вам это скажу, когда узнаю, что это за деталь.

— Женщина, о которой я вам говорю, попросила меня не очень сильно шлепать штемпелем по конверту, потому что в нем лежало что-то хрупкое!

Вот теперь, ребята, я получил веское подтверждение Правдивости ее слов!

— Вы говорите, что эта достойная особа работает на тротуаре в районе Мадлен?

— Да, на улице Сэз… Я вижу ее там каждый день в полдень, потому что обедаю с моим женихом в баре по соседству.

— Вы можете позвать директора? Она его зовет своим козлиным голосом с приятными блеющими интонациями, перекрывая шум. Тот является. Холодный, корректный.

— В чем дело?

Она показывает на меня:

— Этот месье из полиции; он хочет с вами поговорить. Я достаю удостоверение. Его надо всегда держать под рукой, если хочешь поразить своих сограждан.

— Мне на полчаса нужна ваша служащая, чтобы получить от нее крайне важные свидетельские показания. Вы можете ее заменить на это время?

— Разумеется, господин комиссар.

— Спасибо. Мадемуазель, прошу вас надеть пальто и следовать за мной…