– Как сюда попала эта змея?
      Директор, все еще не оправившись от страха, начал сбивчиво объяснять, что Лотта в последнее время начала дрессировать этого питона. Правда, до выступлений перед публикой дело еще не дошло, однако дрессировщица уже достигла известных результатов. Аттракцион обещал быть потрясающим: питон обвивал шею дрессировщицы, а затем спокойно брал пищу у нее из рук.
      Невнимательно слушая объяснения директора, Шатори старался понять, каким образом змея попала под клетку с обезьянами.
      – Как ее теперь оттуда вытащить? – спросил капитан. Директор только неопределенно хмыкнул:
      – Я не знаю. Лотта сама ухаживала за питоном, и, кроме нее, он никого к себе не подпускал.
      – Но кто-то, так или иначе, должен загнать змею в клетку?
      Кантор неожиданно заворчал, заметив в проходе чью-то тень, и бросился туда. Через несколько секунд Кантор уже вел к хозяину здоровенного мужчину, время от времени дергая его за штанину.
      – Кто вы такой? – спросил капитан у незнакомца.
      – Да ведь это и есть Петерс, – ответил вместо незнакомца директор.
      – Силач?
      – Да.
      – Вот как! Вас не было на манеже, когда наша овчарка обнюхивала всех артистов? – Шатори внимательно взглянул на силача. От него не ускользнуло, что на куртке Петерса не хватает одной пуговицы.
      Петерс растерянно переступал с ноги на ногу.
      – После спектакля я бегал в лавку, – объяснил он.
      – И что вы там купили? – поинтересовался Шатори.
      – Ничего не успел, так как лавку уже закрыли.
      – У вас, кажется, оборвалась одна пуговица? – Шатори рукой показал на полу куртки.
      Мужчина молча опустил глаза.
      – Ты что, не слышишь?! – потеряв всякую выдержку, набросился на артиста директор. – Господин инспектор подозревает тебя в убийстве Лотты.
      Шатори метнул рассерженный взгляд на директора и сказал:
      – Ошибаетесь, господин директор. Пока я никого не подозреваю.
      Силач заметил группу людей, пытавшихся загнать змею в клетку.
      – Я так и знал, что этим все кончится, – жалобно произнес силач.
      – Что именно? – спросил Шатори.
      – Это проклятое дело.
      – Вы сегодня ссорились с Лоттой?
      – Так точно, господин инспектор.
      – Но вы не собирались душить ее?
      – Нет, что вы!
      – Это произошло случайно, да? Вы просто хотели припугнуть ее немного, не так ли? Тот, у кого такие сильные руки, как у вас, едва ли чувствует, как хрупка женская шея.
      – Я абсолютно не виновен.
      – Очень сожалею, – холодно произнес Шатори, – но вам придется пройти с нами.
      – Господин директор!.. Помогите мне…
      Директор махнул рукой:
      – Если бы я знал, что вы такой, то ни за что на свете не выпустил бы вас на манеж, так что можете на меня не рассчитывать. Закон есть закон.
      Капитан, подмигнув Чупати, сказал Петерсу:
      – Ведите себя разумно, а то, чего доброго, придется спасать вас от зубов нашей овчарки.
      Силач испуганно вздрогнул и, низко опустив голову, пошел за Чупати, сопровождаемый Кантором буквально по пятам.
      После более чем двухчасового допроса цирковой силач, чье тело, казалось, состояло из одних мускулов, сник и опал, как гондола воздушного шара, из которого частично выпустили газ.
      Отвечая на вопросы, Петерс заканчивал все свои ответы следующими словами:
      – Я не убивал ее. Не понимаю… не знаю, кто бы это мог сделать. Я ее любил.
      «Любил?» – Шатори машинально повторил про себя это слово и задумался на тем, какой же должна быть страсть человека, чтобы довести его до такого состояния, ч т о он способен убить свою возлюбленную. «Я ее любил. Я ее любил…» – вертелись навязчивые слова в голове капитана. За время допроса он слышал их уже несколько раз. В маленькой комнатке, в которой проводился допрос, было сильно накурено.
      Следственная группа работала, не зная отдыха. Специалисты высказывали свое мнение, были заслушаны показания шестнадцати свидетелей.
      Дело казалось ясным: в порыве бурной экспрессии силач не рассчитал своих сил и неосторожным движением придушил предмет своей страстной любви. Но такой вывод мог сделать человек, не очень опытный в расследовании подобных дел.
      Капитан Шатори, однако, не был таким человеком. Казалось, чего легче: дай знак машинистке, которая сидит тут же, готовая зафиксировать каждое слово свидетельских показаний на бумаге, – и все завертится. Но капитан почему-то медлил, да и как ему было не медлить, когда единственным вещественным доказательством – если это можно так назвать – была оторванная пуговица с куртки силача. Носовой платок, найденный в вагончике погибшей, по настойчивому утверждению Петерса, принадлежал не ему.
      Экспертиза установила, что в коробке из-под пудры находился героин, но Петерс заявил, что никаких наркотиков ни разу в жизни не принимал. Внимательный осмотр его тела ничего не дал: не было найдено ни одной точки от укола, которую можно было бы принять за место вспрыскивания наркотика. После этого Петерса, который с полным безразличием дал защелкнуть на своих руках наручники, увели.
      «Значит, я где-то допустил просчет, – думал Шатори. – Но где?…»
      В какую-то минуту капитан уже решил прекратить на время допрос, чтобы продолжить его на следующий день. Однако через секунду он решил позвонить дежурному по управлению, чтобы прислали нескольких коллег, которые на время подменили бы сотрудников из группы Шатори и устроили силачу «карусель». «Каруселью» в полицейском мире называли непрерывный допрос обвиняемого, когда ему не давали ни минуты передышки и он в конце концов начинал путаться, а затем признавал свою вину.
      Шатори позвонил своему начальнику майору Бокору на квартиру, и тот, несмотря на ночное время, обещал приехать…
      «Ну приедет майор, а что я ему, собственно, скажу? – ломал голову Шатори. – Признаюсь, что где-то допустил просчет. Но где именно? В чем?…»
      Мысли капитана прервал телефонный звонок.
      Звонил медицинский эксперт из морга, куда на экспертизу доставили тело задушенной. Вскрытие уже закончилось, и эксперт просил Шатори как можно скорее приехать к нему для важного разговора: результаты вскрытия придали делу новое направление.
      Петерса Шатори тоже решил отвезти в больницу.
      Приехав туда, Шатори прошел в крохотную комнатушку, отделенную от общего зала, где проводились вскрытия трупов, застекленной стеной. Судебно-медицинский эксперт, выйдя к Шатори, объяснил коротко, но ясно:
      – Эта женщина была наркоманка: на левой руке у нее повыше локтя обнаружены следы от четырнадцати булавочных уколов, а в организме в ходе лабораторного исследования зафиксировано наличие еще не успевшего полностью раствориться героина.
      – Однако шприца для впрыскивания мы у нее в вагончике не обнаружили, – заметил капитан эксперту.
      – Вполне возможно, что укол делала не она сама, а кто-нибудь другой, – высказал предположение эксперт.
      – А найденный нами платок? – себе под нос пробормотал Шатори и приказал сотруднику: – Введите подозреваемого…
      Через застекленную стену капитан видел, как Петерс со страхом подошел к мраморному столу, на котором лежал труп Лотты, видел, как силач закрыл лицо руками. Капитану почему-то стало жаль артиста, и он невольно подумал: «Может, он и в самом деле по-настоящему любил эту женщину? А может, у него был соперник? Они поссорились, в: тогда… Вполне допустимо, но… Но если носовой платок не принадлежит Петерсу, то чей же он?…»
      Капитан сразу же вспомнил о Канторе, в поведении которого, когда тот шел по следу, было столько непонятного. Шатори в душе выругал себя за то, что он, всегда учивший своих подчиненных обращать самое тщательное внимание на поведение служебной собаки во время преследования, на сей раз сам не придал странному поведению животного никакого значения. Возможно, это произошло только потому, что, каждый раз идя по новому следу, пес выводил их на новое место, где якобы должен находиться преступник. Такое поведение овчарки сбило капитана с толку.
      Однако ни место, ни время не позволили Шатори углубиться в собственные мысли. Он распорядился, чтобы циркача (он чуть не сказал «подозреваемого», но в самый последний момент почему-то раздумал и назвал его просто «циркачом») сразу же после подписания протокола допроса отвезли в центральную полицию, но посадили бы не в камеру, а в отдельную комнату, где он должен находиться до приезда Шатори. В душе капитан уже не считал Петерса подозреваемым.
      Приехав к дежурному по управлению, капитан Шатори попросил дать ему две автомашины и сопровождающих. Пока машины выезжали из гаража, капитан разбудил задремавшего Чупати.
      – Бери Кантора, и поехали! – потряс он старшину за плечо.
      – Что случилось? Новое ЧП!
      – Быстрей, быстрей, потом узнаешь! – торопил старшину капитан.
      Через несколько минут они снова оказались у палатки цирка.
      В вагончике дрессировщика слонов никого не было. Шатори разозлился, ругая в сердцах самого себя самыми скверными словами.
      Полицейские тем временем снова оцепили территорию цирка.
      Кантор делал свое дело с достоинством. Понюхав поднесенный к его носу платок, он повел группу прямехонько к вагончику дрессировщика слонов, со ступенек которого, трусливо поджав хвост, при одном только виде Кантора сбежал черный пес.
      Чупати не удержался и запустил камнем в собаку, которая осмелилась напасть на его Кантора.
      Кантор с благодарностью взглянул на хозяина. Он понимал, что теперь самое главное зависит только от него.
 
      В вагончике дрессировщика Кантор нашел жестяную коробку, в которой хранились три шприца и несколько десятков иголок для инъекций.
      Снова вызвали директора цирка.
      – Кто живет в этой комнатке? – спросил его Шатори.
      – Фриц.
      – Фамилия?
      – Фриц Кассель.
      – А где он сейчас?
      – Не знаю… – растерянно ответил директор, поглядывая на толпившихся у вагончика артистов. – Касселя никто не видел? – спросил он у артистов.
      Оказалось, что Касселя не видели.
      – Его автомашины уже нет, – заметил кто-то из присутствующих.
      – Что такое?! – прохрипел Шатори, хватаясь за радиотелефон. Он вызвал дежурного по управлению и попросил его закрыть все переправы, продиктовав приметы Фрица Касселя и сообщив номер его машины.
      – Проклятая ночь… – тяжело вздохнул директор.
      Шатори решил еще раз собрать всех артистов на манеже, а полицейские тем временем обыщут все вагончики: нет ли наркотиков еще у кого-нибудь?
      На сей раз Шатори повезло. Как только он вернулся в управление, ему сообщили, что Кассель задержан вместе с машиной на границе. Капитан с облегчением вздохнул: несмотря на промах, ему явно повезло и преступник задержан.
      Через два часа дрессировщик слонов был доставлен в полицию. Арест на границе произвел на него такое впечатление, что, оказавшись в кабинете капитана Шатори, он не стал отпираться и сразу же признался, что это он задушил Лотту.
      Правда, по дороге, когда его везли в полицию, он упорно молчал.
      Шатори еще до допроса сообщили, что в машине дрессировщика таможенники обнаружили четыре килограмма героина.
      На следующее утро, ровно в восемь, Чупати, заспанный, вошел в кабинет Шатори и доложил, что он сварил кофе.
      Капитан пребывал в превосходном настроении. Захлопнув папку с материалами об убийстве укротительницы львов, он, довольный, потер руки.
      – Дело закончено, – произнес он и начал, фальшивя, насвистывать «Гимн кузнецов».
      – Что надумали, начальник? – дипломатично поинтересовался старшина.
      – А вот что: нехорошо, когда один человек считает себя умнее других.
      – То же самое постоянно твержу и я своему сынишке. Детям нашим подчас кажется, что они умнее своих родителей.
      Шатори рассмеялся:
      – Но-но! Возможно, он иногда и не очень далек от истины.
      – Обидеть меня хотите? – вспылил Чупати.
      – Боже упаси… А ведь твой Кантор опять посадил нас в галошу. Мы с тобой искали убийцу не там, где нужно, а пес еще десять часов назад нашел его.
      – Как-как?! – удивился Чупати. – А разве убийца не силач?
      – Конечно нет. Убийство совершено дрессировщиком слонов. Это он натравил своего пса на Кантора.
      – Вот гад!
      – Он давал укротительнице наркотики, надеясь с их помощью оторвать Лотту от силача. Он уговаривал ее разорвать контракт и уехать в Америку, а силач, по-видимому, кое о чем начал догадываться. Разразился скандал. Когда после ссоры силач ушел от Лотты, к ней пришел дрессировщик слонов. Чтобы успокоиться, Лотта попросила его дать ей героина. Но дрессировщик не дал. Тогда женщина впала в истерику, он начал ее душить…
      – А как же змея? Кто выпустил ее из клетки?
      – Он же и выпустил. Увидев, что Лотта мертва, негодяй испугался и выпустил змею, чтобы окружающие подумали, что питон и задушил укротительницу во время репетиции.
      Рассказ Шатори был прерван приходом майора Бокора, который смерил старшину суровым взглядом.
      – Где овчарка? – спросил майор.
      – Кантор слегка ранен.
      – Что такое?! – Брови Бокора взлетели вверх. – Вы что, инструкции по собаководству не знаете? В ней черным по белому написано, что любой служащий полиции несет полную ответственность за доверенное ему имущество и служебную собаку. Ваш Кантор стоит двадцать тысяч форинтов. Если выяснится, что пес пострадал из-за вашей халатности, пеняйте на себя. Ясно?!
      – Так точно!
      – Можете идти!
      – Докладываю: кофе готов…
      – Меня это не интересует.
      – А меня интересует, – тихо проговорил Шатори.
      – Вот вы его и пейте, – пробормотал Бокор.
      – И вам хватит, товарищ майор.
      – Я не люблю кофе, – ответил Бокор и пошел в свой кабинет.
      Выпив чашечку кофе, Чупати, которого слова майора не на шутку испугали, пошел к Кантору.
      Пес мирно дремал, свернувшись калачиком.
      – Не сердись на меня, – поглаживая его по шее, сочувственно произнес старшина. Он внимательно осмотрел рану на ноге Кантора, где запеклась кровь. – Не больно, а? Правда, не очень больно, а? Не бойся, до свадьбы заживет. На службе и не такое бывает…
      Старшине вдруг захотелось лечь рядом с Кантором и, положив его голову себе на колени, охранять его сон.
      Неподалеку от бокса, в котором жил Кантор, валялся большой чурбан. Чупати принес его к боксу, сел и, прислонившись к стене, задремал. Кантор безмятежно растянулся у ног хозяина. Во сне Чупати тихонько похрапывал, й верному псу, охваченному дремотой, казалось, что лучшей музыки на свете не бывает.
 
      Чупати повсюду расхваливал Кантора. И чем чаще он рассказывал историю о поисках убийцы дрессировщицы львов, тем теплее думал он о любимой овчарке. Постепенно старшина и сам поверил в то, что Кантор необыкновенное существо, о котором ходят мифы. Но что можно рассказать на сухое горло, когда старые знакомые по спортклубу не спеша потягивают легкое винцо!
      Однажды Чупати охватило сильное желание поделиться своими восторгами о Канторе, и после обеда он заскочил в клуб, чтобы поговорить да заодно промочить горло стаканчиком вина.
      После этого посещения у старшины были неприятности. В клубе он несколько задержался и в управление вернулся с опозданием. Он хотел проскользнуть к себе в комнату незаметно, но судьба распорядилась иначе.
      Когда старшина поднимался по лестнице, навстречу ему попался майор Бокор. Избежать этой встречи было уже невозможно. Пропуская майора, Чупати прижался к самой стене. Но Бокор, как назло, возьми да и остановись.
      – Ну, как живете? – вежливо поинтересовался Бокор.
      – Спа-спасибо, хорошо, – ответил старшина и тихо икнул.
      Майор, что-то заподозрив, приблизился к нему вплотную.
      – Да вы никак выпили?! – удивился он.
      – Докладываю: я не пил… Зуб у меня болит, так я иногда кладу в рот борную конфетку, помогает немного…
      – Что вы говорите?! – ехидно усмехнулся майор.
      – Я вам правду говорю… Спросите в аптеке на площади, я у них всегда такие конфетки покупаю…
      Однако по лицу майора было видно, что он нисколько не поверил Чупати.
      – В последнее время вы себе слишком много лишнего позволяете. Придется мне приучить вас к дисциплине. – И, махнув рукой, майор пошел в кабинет.
      Свое обещание майор выполнил на следующий день. Утром он приказал капитану Шатори назначить старшину Чупати со служебной собакой Кантором на две недели для несения патрульной службы по городу.
      Кантор обожал своего хозяина. Следить за каждым его шагом, за каждым движением было для пса удовольствием. Даже малейшее изменение в настроении Чупати, его не до конца высказанные мысли и чувства доходили до сознания овчарки. Кантор не задумывался над тем, каким образом ему удается безошибочно угадывать настроение старшины, который сидит в своей комнате в большом доме, когда он, Кантор, лежит в конуре-боксе в нескольких сотнях метров от здания.
      Кантор понимал, что люди очень похожи друг на друга, но в то же время все они такие разные. Для Кантора люди делились на две большие группы: на тех, от кого хорошо пахло, и на тех, от кого исходил неприятный запах. За многие годы работы с хозяином умный пес усвоил, что старшина, как правило, хорошо относился к приятно пахнущим людям и не любил тех, от кого просто воняло. Однако это наблюдение овчарки оправдывалось не всегда. После долгих наблюдений Кантор пришел к выводу, что у хозяина очень слабый нюх. Бывали случаи, когда Чупати по-дружески разговаривал с человеком, запах которого отнюдь не радовал Кантора. Проходило какое-то время, и Кантор убеждался в правильности своего первого впечатления, так как при новой встрече с тем же человеком хозяин разговаривал резко, неприветливо, а при встрече уже не подавал руки.
      Времени для раздумья у Кантора теперь было много, а жизнь его стала на удивление легкой. После традиционной утренней разминки хозяин пристегивал к ошейнику Кантора поводок, причем делал это обычно с ворчанием. Сначала Кантора волновало это ворчание, но скоро пес решил, что не стоит принимать его всерьез.
      Когда Чупати, недовольно ворча, открыл перед Кантором дверь бокса в первый раз, пес степенно вышел и уселся прямо перед хозяином.
      – Ну, что ты на меня уставился своими невинными глазами? Пошли, черт бы их всех побрал! – выругался старшина.
      Однако Кантор даже не пошевелился – так его еще никогда не посылали на работу.
      – Ну, пошли, – повторил Чупати и, увидев, что пес не трогается с места, присел перед ним на корточки: – Ты что, не понял меня? Деградировали мы с тобой. – И он дернул Кантора за ухо.
      «Шутит он или поиграть решил со мной?» – подумал Кантор и продолжал сидеть, так как по опыту знал, что в такой ситуации хозяин будет разговаривать с ним, а Кантор обожал голос хозяина. Неприятное слово «деградировали» пес слышал в первый раз, оно было какое-то грубое, однако опасности, по мнению Кантора, вовсе не означало.
      – Тютю, хоть ты не валяй дурака… Ты что, не понимаешь? Деградировали мы с тобой. Товарищ начальник послал нас патрулировать по улицам. Спрашивается, кто я такой после этого, а?
      Кантор заворчал и поднялся с земли.
      – Вернее говоря, кто ты такой? И для чего ты существуешь? Словом, оба мы… Да что тут говорить! – И, безнадежно махнув рукой, старшина пошел к воротам.
 
      Кантор целую неделю ломал голову над тем, что именно сердило его хозяина, который каждое утро, когда они выходили с ним на улицу, недовольно ворчал. Сам Кантор не видел особой разницы между предыдущей своей работой и той, которой его заставляли заниматься сейчас: и раньше они ходили по городу, разве что не так часто, но в этом никакой беды добрый пес не видел.
      Каждый раз, выходя в город, хозяин добирался до площади Фё и сворачивал в небольшой переулок, в котором находилась проклятая корчма, пропахшая табачным дымом и еще какими-то неприятными запахами.
      Войдя в корчму, хозяин покупал большую кружку какой-то желтой воды и, отойдя к окну, не спеша выпивал ее. Очень не нравились Кантору запахи в этой корчме. Особенно неприятно пахло от пола. Хозяин высокий, его голова находится далеко от пола, а вот ему, Кантору, приходится нюхать этот грязный, намазанный соляркой пол и искать след.
      А сегодня утром, когда они с хозяином проходили мимо здания управления, над их головами со скрипом распахнулось окно. Кантор узнал голос майора Бокора. Пес поднял голову, но, заметив, что хозяин сделал вид, будто не видит и не слышит майора, тоже демонстративно отвернулся.
      – Эй, вы! – крикнул майор. – Я обращаюсь к вам, гордец, и к вашей не менее спесивой овчарке!
      Чупати натянул поводок, на котором он вел Кантора, не спеша обернулся и спросил:
      – Что прикажете?
      – Вот так-то лучше! Я только хотел сказать, что если я еще раз увижу вас с собакой в рабочее время в корчме на площади Фё, то от самого строгого наказания вам не открутиться. Поняли?
      – Так точно, понятно, – бросил Чупати.
      – Не забудьте только моего напоминания! – крикнул майор вдогонку.
      Выйдя из ворот управления, старшина машинально одернул китель. Кантор шел рядом со старшиной.
      – Ну, что ты на меня уставился? – грубо бросил Чупати овчарке. Замечание майора обидело старшину. И теперь ему было стыдно перед Кантором, будто это была не овчарка, а дама сердца.
      – Кружку пива и ту нельзя выпить, – пожаловался старшина капитану Шатори, встретив его за воротами.
      – Выпить пива можно, но только не на службе, – ответил ему Шатори. – Я думаю, лучше патрулировать по улицам, чем сидеть на гауптвахте. Мне кажется, у тебя так много свободного времени, что ты не знаешь, куда его деть.
      Теперь старшина заходил выпить кружечку пива в свободное от службы время. Очень скоро он открыл для себя, что в центре таких забегаловок видимо-невидимо. Заходил не почему-либо, а больше из упрямства, решив, что никакой полицейский, разве что больной какой, с нездоровым желудком или печенью, не откажется выпить. Любой полицейский или детектив выпивает, с той лишь разницей, что англичанин пьет виски, француз – коньяк, а венгр – палинку или водку.
      «Я же пью только винцо с содовой… Это напиток», – подумал Чупати и облизал пересохшие губы.
      До обеда корчму обычно навещали завсегдатаи – владельцы частных мастерских, находящихся неподалеку от площади, которые забегали сюда в перерыв, чтобы немного промочить горло. Скромный полицейский с собакой понравился им, и они всегда дружески приветствовали коренастого старшину.
      Чупати каждый раз появлялся в корчме в одно и то же время, ровно в одиннадцать часов, а когда он проходил к стойке, все мастеровые выглядывали в окно, проверяя, не идет ли вслед за ним какой-нибудь полицейский. Они сами по себе «болели» за старшину, оберегая его от неприятностей по службе, что доставляло им большое удовольствие.
      Чупати, чтобы собака не скучала в корчме, научил Кантора одному трюку, который снискал псу настоящую славу среди посетителей корчмы. Этот трюк заключался в том, что пес приносил в пасти стакан с вином твоему хозяину.
      Чупати вставлял тонкий стакан между клыками Кантора и посылал пса к стойке. Подойдя к стойке, пес осторожно упирался передними лапами о край стойки и ставил стакан на нее. Хозяин тихим свистом подавал ему еле заметный знак, по которому Кантор, два раза тявкнув, благодарил корчмаря за вино.
      Когда старшина впервые приказал Кантору принести ему полный стакан вина, наблюдавший за этой сценой маленький парикмахер по фамилии Канцлер тут же заспорил с жестянщиком Резором.
      – Разольет! Спорим, что разольет! – предложил парикмахер.
      – Разольет, конечно, – хмыкнул жестянщик.
      Чупати, сидевший рядом, сузил глаза и сказал:
      – А я говорю, что не разольет.
      – Не разольет? – удивился парикмахер.
      – На что спорим, а? – выпрямился Чупати.
      – Ставлю десять стаканов вина! – оживился Канцлер, поворачиваясь к старшине. – Держи мою руку, поставлю десять стаканов.
      Чупати загадочно улыбнулся:
      – Согласен на десять! – И пожал протянутую ему руку.
      – И я спорю на десять, – предложил жестянщик.
      К спорящим присоединились еще девять завсегдатаев, десятым оказался сам корчмарь.
      – Не сердитесь, товарищ старшина, – заговорил корчмарь, – но я тоже не верю, а потому выставляю со своей стороны пять стаканов.
      – Итого девяносто пять стаканов вина, – удовлетворенно заметил Чупати. – Сколько вина, черт возьми! Ты слышишь, Тютю? А ну-ка заработай своему хозяину винца! Неси стакан! Только осторожно!
      Опершись передними лапами о стойку, Кантор повернул голову в сторону хозяина. Когда Чупати кончил говорить, пес обвел беглым взглядом окруживших его посетителей корчмы, которые молча ждали чуда. Сложившаяся ситуация уже была понятна Кантору: уверенные слова хозяина, азартные голоса спорящих и, наконец, наступившая тишина. Сомнений не было, нужно во что бы то ни стало выполнить приказ хозяина – принести ему стакан с золотистой жидкостью, которую старшина так любит.
      – Пу, неси же! – проговорил Чупати.
      Кантор долго и уважительно смотрел на хозяина. Во взгляде умного животного появилось нечто озорное, будто он хотел сказать: «Какой же ты нетерпеливый, хозяин!» Если бы пес мог смеяться, он в этот момент наверняка рассмеялся бы: «Как они все застыли, в какой тишине ждут!»
      Спокойно приблизив морду к стакану, Кантор наклонил голову набок, а затем, осторожно коснувшись зубами краев стакана, вставил его между клыками и, не меняя положения головы, важно, по-театральному оторвал стакан от стола.
      – Сейчас опрокинет, – шепнул, вытаращив глаза, парикмахер.
      – Тише ты! – зашикали остальные.
      Старшина с удивлением смотрел на своего пса, обнаружив в его поведении что-то новое, чего он раньше у него не замечал.
      «Черт бы тебя побрал с твоим артистизмом! Смотри только не подкачай!» – подумал старшина про себя, прикинув, сколько же придется ему выложить денег за девяносто пять стаканов, если он проиграет. «Если стакан стоит семь форинтов, тогда девяносто пять будет…»
      Кантор тем временем мягко оттолкнулся передними лапами от стойки и беззвучно опустился на грязный пол. Причем сделал он это прямо-таки грациозно, по-цирковому, держа голову в таком положении, что пи капли вина не выплеснулось из стакана.
      Твердым, пружинистым шагом пес направился к столику хозяина. Подойдя к нему, пес опустился на задние лапы, поднеся стакан к руке старшины.
      Чупати взял стакан, поднял его над головой, торжественно произнес:
      – За ваше здоровье, господа! – И залпом выпил.
      От изумления присутствующие на время потеряли дар речи.
      Парикмахер нарушил тишину первым:
      – Ну и ну! Пятьдесят лет живу на свете, а такое вижу впервые. Поздравляю тебя, старшина.
      И в этот миг все заговорили наперебой.
      – Товарищ старшина, вы теперь, как зайдете сюда выпить стаканчик, собственноручно сделаете отметку вот на этом листке, – с подчеркнутым уважением во всеуслышание произнес корчмарь.
      Чупати выпил три стакана и, вылив содержимое четвертого в пивную кружку, поставил ее на пол перед Кантором.
 
      Старшина Чупати довольно быстро забыл «оскорбление», нанесенное ему начальством. Не в его характере было долго задумываться над тем, каким же образом он деградировал. Однако на всякий случай – это было в его интересах – он все же прикинулся опечаленным. Почти за пятнадцать лет службы начальство еще ни разу его не наказывало.
      Заместитель начальника управления, он же секретарь партийной организации полиции, несколько раз, встречая Чупати, интересовался его самочувствием, спрашивал, нет ли каких жалоб или пожеланий.
      Обычно Чупати отвечал коротко: встреча происходила или во дворе перед боксом Кантора, или в помещении полиции, где мешали посторонние. Однако вскоре ему стало ясно, что само начальство чувствует себя неловко оттого, что наказало его, и это несколько развеселило старшину.
 
      В конце недели Чупати остановил капитан Шатори:
      – Послушай-ка! Ты, как я посмотрю, порядочный осел! Советую тебе переменить образ жизни. Чего ты строишь из себя обиженного?
      – Почему это? Что мне, радоваться, что ли?
      – Послушай, дружище, я тебе не секретарь и не начальник отдела кадров, но хочу посоветовать: смотри не переусердствуй…
      – Правда? Здесь, выходит, всем все можно, а мне нет? Меня в два счета можно поставить как какого-нибудь новичка на улицу? Ведь как-никак я занимаю должность областного масштаба, так или не так?
      – Так, так! – закивал Шатори. – Инструктор областного отдела служебного собаководства… – В голосе капитана чувствовалась явная насмешка.
      Если бы эти слова произнес не Шатори, а кто-нибудь другой, Чупати обозлился бы на него, но на капитана грешно было сердиться, и старшина рассмеялся:
      – Пусть поухаживают за нами немного… Так за нами с Кантором еще никогда не ухаживали.
      – А ты, оказывается, в большей степени хулиган, чем я думал… Я-то тебя прекрасно понимаю: вырос ты, мелкие задачи тебя тяготят. Вот уже который месяц скучаешь. Школа собаководства воспитала несколько десятков служебных собак, которые сейчас выполняют основную работу по розыску. Вот почему ты и загрустил. Да, дружище, не каждый день попадаются трудные орешки…
      – Утешай меня, утешай! Ты что, думаешь, я не знаю, что позавчера в одиннадцатом районе случилось ЧП.
      – Ну, старшина, – Шатори развел руками. – Роби догнал спекулянта, пробежав каких-нибудь два километра.
      – Ну вот видишь, Роби, а не Кантор. Ученик, а не учитель. И поймал преступника мой подчиненный с овчаркой Роби, у которой нюх не собаки, а кошки.
      – Так вот, оказывается, откуда ветер дует, – понимающе улыбнулся молодой офицер.
      Несколько секунд капитан внимательно, как врач-психиатр пациента, разглядывал лицо своего подчиненного, потом сказал:
      – Скажи, а тебе не приходилось слышать латинской пословицы: «Aquilla non captat muscas»?
      – Откуда мне ее слышать? Ты же знаешь, по заграницам я никогда не ездил. – Старшина передернул плечами.
      – По-венгерски она звучит примерно так: «Орел не охотится за мухами».
      – Ну и что ты хочешь этим сказать?
      – А только то, что теперь Кантора нет никакого смысла использовать в незначительных делах. Оба вы способны заниматься расследованием дел особо важных и запутанных. А воришку, который крадет кур, пусть ищет Роби, или Султан, или другие собаки.