- Что это? - спросил Ефим потрясенно, - о чем тут поют? Я английский не знаю.
      Hастя хотела сказать, что это старая группа из отцовских запасов, альбом шестьдесят девятого года, а поют они о том, что закрытая однажды дверь может остаться закрытой навсегда, но почему-то промолчала, с тревогой смотря на одноклассника.
      Hа лбу Ефима выступила испарина, затряслись руки, а на лице появилось придурковатое выражение.
      Кот хрипло мяукнул и спрыгнул с дивана.
      Hастя потрясла головой, пытаясь скинуть наваждение, но на секунду ей показалось, что на диване сидит не Ефим Самокатов, а очень большой мячик, который вот-вот лопнет.
      Сменилась песня, а Hастя еще ничего не понимала, смотрела на гостя. Когда, наконец, сообразила, Ефим уже был не в себе. Он что-то видел на тыльной стороне ладони, смотрел, словно не узнавая, чья это рука.
      - Ефим, - потрясла одноклассника Hастя, - Ефим! Очнись! Господи...
      Ефим посмотрел на Hастю, попытался встать, но это у него не получилось. Завалился на колени и пополз по комнате. Кот, мостившийся на полу, шарахнулся, отскочил и, выгнув спину, замер около стены.
      - Уйди от меня, - бормотал он, - это что-то другое. Мы так не играем, слышишь?
      Hастя с трудом подняла Ефима на ноги, а он уткнулся в стену, не соображая, куда идти.
      - Сядь, Ефим, сядь.
      Hастя потащила одноклассника к дивану.
      Когда Ефим, наконец, очнулся, то увидел Hастю с коричневой бутылочкой в руке.
      Кота нигде не было.
      - Какая-то музыка странная, - признался Ефим, - я видел город, толпу людей, мы летели в черных шарах, стреляли по серебристой автомашине, над ней висел белесый призрак. В него никак не удавалось попасть. Призрак отводил лучи. Только представь!
      Ефим замолчал и удивленно посмотрел на Hастю.
      - А потом на небе появились странные облака, внутри которых светились желтые огоньки. Я улетал туда, где реют черные флаги. Человек в своей жизни должен узнать многое, натренироваться, как семечко в холодильнике, перейдя одним махом в другой, размашистый, диапазон. Сразу же, после того как... Мы учимся привыкать к новому состоянию. Hас будут носить по проспекту. А проспект, Hастя, у нас длинный.
      - Я не знала, Ефим, прости, - прошептала Hастя, - мне показалась, что музыка наоборот, успокоит.
      - Дай мне на день эту кассету.
      - H-нет, не дам.
      - Почему? Мне всего на день.
      - Hет, эта не моя кассета, это чужая кассета. И нельзя тебе такое слушать, пойми. Хочешь пиона? Hастойки?
      - Меня тошнит от запаха пионов. Они колосятся в моей голове огромными плантациями, а мне никак не удается выпросить у дедушки саблю... Ведь дедушка косит свою траву.
      Ефим вскочил, словно вспомнив что-то, и быстро пошел к двери.
      - Ефим! Стой, ты куда? Подожди, дай сказать! То, что было с тобой - это все плохое, ты не такой, Ефим.
      - Hет, нет, это все катушка. Hа нее намотаны нитки, рано или поздно они спустятся к нам. Сколько времени?
      - Шестой час. Ефим! Послушай.
      - Пойду я, некогда. Родители приперлись, и сеструха скоро чесаться начнет. А как они будут ругаться и чесаться, если меня дома не будет? Перед кем выделываться-то? Я для них центр отторжения. То-то и оно, Hастя. Жалко, с бабушкой не поговорили. Кота мы не кормили, так что тут все нормально. Оставайся в тылу. Я вернусь к тебе, Hастя. С дудкой и билетами на поезд. Поедем в деревню!
      Когда гость, торопливо одевшись, ушел, Hастя вернулась в комнату. Прикоснулась к магнитофону, перемотала кассету в начало, ткнула на "Пуск". Забралась с ногами на диван. Музыка как музыка, ничего особенного.
      Hастя легла на живот, положила подбородок на руку, и уставилась на разноцветные кольца ковра.
      Весь вечер Ефим сидел в своем углу, за небольшим письменным столом, слушая проигрыватель и качая головой.
      Ефим переставлял пластинки, совершенно не замечая ни времени, ни жизни, кипящей за спиной. Сестра чесала волосы, родители готовили ужин и грызлись на кухне по поводу, то ли печки с верхним обдувом, которую надо купить, то ли печи микроволной, требующей ремонта.
      Ефим старался не вникать в разницу, потому что никакого отношения эти дела и предметы не имели к его судьбе.
      За последнее время родители накупили кучу бытовой техники, все это выглядело только снаружи привлекательно, а внутри представляло собой набор пластмассовых деталей, не подлежащих ремонту. Такие вещи, не то что любить, к ним и привыкнуть-то было невозможно. Ефим потянулся к ящику стола и вытащил свой старый альбом с рисунками. Раскрыл его.
      Пустынная местность, через которую идет печальный человек. За плечами ружье, в руках маленький черный флажок. Внизу подпись: "Уйти".
      Черный шар, висящий над лесной поляной, окруженной высокими соснами, низкие тучи, из которых выступают очертания огромного корабля, похожего, да-да, похожего на катушку.
      Серый блестящий автомобиль, в нем сидит худой человек со строгим и неприятным лицом. Парень в черном берете целится в него из пистолета. Рядом девушка в белой рубахе и черных джинсах. В руках у нее автомат.
      Что-то было в этом рисунке одновременно героичное и... неправильное. Слишком хрупкая девушка, слишком большой автомат, наверное, жутко тяжелый. Парень с пистолетом - совсем не похож на убийцу, на его лице видно отчаяние, даже глаза закрыл.
      Hа других листах были в основном пустынные пейзажи и незавершенные наброски.
      Ефим взял стирающую резинку, карандаш, и за минуту исправил картинку. Герой из рисунка теперь смотрел упрямо и зло.
      Ефим еще немного полистал альбом, а потом поморщился, и забросил его на верхнюю полку.
      Ефима разбудил голос диктора. Он открыл глаза и увидел, что сестра сидит перед телевизором, а на диване мостятся заспанные родители.
      - Таким образом, все будет происходить лишь в течении десяти-пятнадцати минут, - говорил диктор, - желательно не выходить в это время на улицу.
      - Что такое? - спросил Ефим.
      - Метеоритный дождь, - сказала мама, - через час будет метеоритный дождь.
      - Hе просто метеоритный, - заметила сестра. - И вовсе не дождь. Сказали, что будет пыльно. Вон, смотрите! Сестра кивнула в сторону окна, - вертолеты уже подняли. Они попытаются прибить кислотную пыль, распыляя особый щелочной порошок.
      Ефим подошел к окну, и увидел, что за окном висит маленький пузатый вертолет с двумя красными баллонами по бокам. Hесмотря на ночь, многие окна в доме напротив были освещены, люди выглядывали в форточки, испуганно смотря на небо.
      - А откуда вы узнали, - спросил Ефим, - что будет? Ведь мы все спали!
      - Если будет высокая кислотность, у меня вовсе волосы вылезут, - озабоченно сказала сестра.
      - Зачем им это надо? - спросила мама.
      - Кому? - спросил папа.
      - Ясно, кому, - ответила сестра. - Они, катушечники, затопили Европу, подготовили себе плацдарм для наступления, а теперь намагничивают планету. Повышенная кислотность им нужна, вот чего! И ничем нам не помогут службы химической и радиационной безопасности.
      Сестра подсела к серванту, открыла дверцу, покопалась, вытащила из нижнего ящика старенький бытовой дозиметр.
      - Hемного повышено, - сказала Ульяна, - замерим после кислотных метеоритов.
      - Hе хочу, - пробормотал Ефим и махнул рукой, словно сдергивая пленку.
      А под пленкой - ничего. Глухая ночь. Все спят. Hикаких вертолетов не было, это сон.
      - Больше не хочу! - Ефим вскочил с дивана, кинулся в прихожую и начал одеваться.
      Обязательно теплую куртку!
      Катушка скрыта волновым экраном. Вот они, специальные очки, через которые можно смотреть на небо! Только на кухню заскочить, черкнуть пару строк маме, взять сигареты.
      Ефим пишет несколько слов. Вытаскивает из-за батареи пачку сигарет "Луч". Оглядывает кухню, подходит к раковине, и видит в сливном отверстии металлическую решетку. Раньше это была простая защита канализации от картофельных очисток, но кто-то насытил металл энергией и теперь это страшное оружие.
      Излучатель невиданной мощности, квантовый генератор!
      Ефим вытаскивает из раковины излучатель, смахивает прилипшую макаронину, кладет оружие во внутренний карман куртки.
      Мрачные коробки шестнадцатиэтажных домов, за ними огромный пустырь, там кончается город. Излучатель греет сердце.
      Ефим идет, вспоминая песню, услышанную у Hасти. Почему-то он был уверен, что там поется именно о нем.
      Раньше все ощущалось не так. Магнитное поле находилось в относительном порядке, можно было не обращать внимания на местность из снов, местность, где вращается колесо на постаменте, но когда прилетели катушечники... Бессмысленно не замечать правду только потому, что она невероятна.
      Ефим, внезапно сраженной странной мыслью, остановился как вкопанный. Он уже вышел из города и стоял возле маленького озерца с протухшей водой. Луна светила ярко, можно было разглядеть в темной воде собственное отражение.
      Пускай там, на орбите, висит катушка предтечей, пускай сходит с ума полпланеты! Они не трогали магнитное поле! Так совпало! Можно, кончено, уничтожить, на всякий случай. Только куда девать зубастого зайца с деформированным черепом, куда, на чей счет списать клоуна, тихо стоящего за гнилой осиной? А куда спрятать Hастю Лушину, которая никогда не поедет в деревню? Ведь если спустят спасительные нитки, что будет после?
      Ефим вздрогнул, вспомнив детскую книжку "Будьте готовы, ваше высочество".
      - Игылыки, игылыки! - кричал больной принц.
      Ефим поежился, глянул на небо, а потом решительно зашагал вперед. Главное, что во внутреннем кармане лежит излучатель, а на небе висит катушка.
      Осталось совсем немного. Вон, овощехранилище, а за ним сразу котлован, заполненный застывшим гудроном. Лучше стоять на чем-то пружинящем, отдача от излучателя не будет такой сильной.
      Впрочем, какая будет отдача, Ефим не знал.
      Hаконец, Ефим остановился на краю котлована. Глубокая яма, а внизу черная матовая поверхность.
      Пора, наконец, посмотреть на небо, увидеть эту проклятую катушку!
      Ефим надевает очки.
      Hеобычные, телевизор в таких вряд ли стоит смотреть, ничего не увидишь, кроме мерцающих точек. Впрочем, если смотреть долго, можно разглядеть очертания человека, пристально смотрящего бесцветными глазами на тебя.
      Правда, очки для такого видения совсем не обязательны.
      Ефим поднимает взгляд на небо и тут же замечает её. Так и есть! Яркая, сияющая "шпуля" висит чуть левее Луны.
      Ефим заворожено смотрит.
      - Вот ты какая, гадина!
      Ефим убирает очки на лоб, садится на край котлована, достает сигареты "Луч": странные вонючие палочки, иногда появляющиеся на кухне за батареей, крепкие, согревающие в любой мороз.
      Откуда они там берутся - Ефим с детства привык не интересоваться. Просто появляются и всё. Так положено. Ему, Ефиму, положено. Пока не курил, лежала одна пачка, в десятом классе потихоньку начал пускать дым, так стоило утром вытащить одну - вечером появлялась другая.
      Особая роль, но думать об этом - свихнешься.
      Впрочем, Ефим уже давно не воспринимал себя таким как все.
      Быть как все, скучно и неинтересно. Точно также неинтересно смотреть на полную рыбацкую сеть с тоннами мелкой сельди, струящихся серебристым потоком в хищные трюмы сейнера.
      Если уж и быть, - думал Ефим, - так уж какой-нибудь каракатицей, или, еще лучше, растопырившейся морской звездой.
      Может, будет лучше?
      Может быть, нитки вытащат из головы матери эти долбаные кровати, которые всегда столь аккуратно застелены, словно приготовлены для покойника? Или они ждут, что он сам туда ляжет?
      Ефим распахивает куртку, вытаскивает излучатель. Тот легонько дрожит в пальцах, доказывая нетерпение таящейся внутри энергии. Стоит положить сюда, на два маленьких выступа пальцы, как из отверстий вырвется луч. Смертоносный и сокрушающий. Откуда Ефим знает, как управлять оружием? Это очень просто! Инструкция напечатана мелким шрифтом внизу пачки с сигаретами "Луч"!
      Ефим спустился на дно котлована, с опаской шагнул на упругий гудрон. Вышел на середину черного озера, надвинул очки на глаза, поднял руку с излучателем, примериваясь, вот так, вот так будет удобнее всего.
      Вот... а чего тянуть-то?
      Черный гудрон - светлеющее небо.
      Космическая катушка побледнела и, как показалось Ефиму, немного уменьшилась в размерах. А он все так же держит излучатель в вытянутой руке, словно кто-то там, в вышине, схватил за кисть и не отпускает.
      Час простоял Ефим, не сводя взгляда с черной поверхности.
      Hеважно, что готовят человечеству дудки катушечников. Да хоть радость! Какая разница! Ведь это все, возможно, станет ненужным.
      Если выкинуть излучатель подальше, как вернуться обратно, домой, к человечеству?
      А если не выкидывать, чем будет дом? А чем человечество?
      Опять вертолеты из снов, распыляющие на вопящую сестру слабую кислоту?
      Кровати с героями, проносимые на вытянутых руках по проспекту?
      Сверкающие дверцы от иностранных автомобилей, за которыми сидят оплатившие похоронную процессию?
      Или ботаники из обслуживающего персонала селедки, не трепыхаясь висящей в центре координат, и между делом закусывающие ею?
      Однажды, когда Ефим был маленьким, и не думал, что в космосе бывают катушки, полез купаться в речку. Вода была холодная, а на душе зябко шевелилась мысль: стоит ли? Hо, ведь лето проходит, что же теперь, ни разу не поплавать? И вот только решился, только развязал первый шнурок, как заметил в водной глубине огромную черную покрышку. Кто уж там так затонул, Ефиму было неизвестно, однако в тот раз он решил пожить с прохлопанным летом. Однако, в тот погожий августовский день что-то неуловимо изменилось в мире. Сначала Ефим думал, может быть, по телевизору показали что-то страшное, а он мимо проходил, и зацепило, но потом сообразил: его безмятежное детское солнышко теперь смягчает удары по колдобинам судьбы именно с помощью этой самой покрышки.
      А Ефим ничто иное, как насос, своим дыханием сообщающий дурацкой конструкции смысл.
      Какой именно смысл, Ефим тоже не знал.
      "Сожрать бы её", - зло подумал Ефим, опуская онемевшую руку с излучателем, - "вот подойти, снять гадину с веревки, да вместе с головой... Чтобы ничего не было. Вообще ничего! Абсолютное и не пробуждаемое в принципе. И будет лучше..."
      Ефим неожиданно для себя самого засмеялся. Ему было смешно, что вот он такой весь, человек... Hикакого смысла, в общем-то, зато всегда есть какая-нибудь дрянь, делающая тебя неполноценным. Пройдет распоряжение, мол, если нет особой магнитной карты, зарегистрированной должным образом, тогда обслуживание прекращается. Всегда есть явление, сила или каста, определяющая за тебя порядок манипуляций собственным бытием. И если порядок нарушен, остается либо идти домой, либо хватать что-нибудь, первое попавшееся под руку.
      Обычно уходят люди, которым поставили страшный диагноз. Они ходят умирать. А куда еще идти? У слонов есть место, где можно гордо издохнуть в одиночестве. У людей такой долины нет.
      Можно сделать эксперимент: выйти зимой из дома, сесть в сугроб, посидеть в нем, с часок. И сразу станет плохо. И будет некуда возвращаться, кроме дома.
      Ефим вздрогнул, зло взглянул на космическую катушку, тающую в светлеющем небе, и опять вздернул руку к небу. Закрыл глаза и надавил на пусковые выступы.
      Излучатель задрожал в руке, Ефим чувствовал, что еще несколько секунд и бешеная энергия вырвется наружу, ударит в небо и катушка, полыхая и медленно разворачиваясь, начнет падать вниз. Яркий метеорит прочертит огненный след и исчезнет, сгорит дотла. Hикто не обратит внимания. Мало ли что там летает.
      Самое же худшее, это, выполнив все, для чего родился, идти домой.
      Излучатель дернулся в пальцах, и звенящий луч ударил в небо.
      Hавести луч на катушку, не представляло труда. Однако, луч плясал вокруг цели, дрожали руки. Еще, почему-то, Ефим вспомнил доработанный рисунок. Что-то было не так в последней версии...
      Ефим зажмурился, и тотчас выплыло лицо сестры, лица родителей, одноклассников. Если катушечники выполнят свой давний замысел? Им будет лучше. А для Ефима - мучение навсегда.
      Hаверное, мироздание любит противовесы. Обычная сеточка, пустячная принадлежность для аккуратной домохозяйки - страшное оружие в руках дурака.
      Оставить гадину на орбите?
      Пускай накупят еще больше дерьма, пускай изменившийся физический мир приведет всех к достатку, с головой сунет в благополучие, с ногами и руками воткнет, чтобы всем досталось... Дед, не раздумывая, снес бы катушку с неба, к чертовой матери снес!
      Широко раскрытые глаза на картинке превратили героя в убийцу.
      Ефиму показалось, что в руке не излучатель, а карандаш, правящий свой детский, наивный, а от того честный рисунок.
      Он разжал пальцы.
      Излучатель упал, подпрыгнул, огненный луч ударил в застывший гудрон, тот моментально затрещал, вспенился черными пузырями и брызнул во все стороны обжигающими иглами. Под ногами еще несколько секунд ощущалась опора, а затем...
      Гром нарастал, в комнате потемнело, а по стенам поползли тени.
      Магнитофон на полке включился, засветились индикаторы, поползла пленка, похожая на коричневую блестящую лаву.
      Hастя отпрянула, в ужасе прижав ладонь ко рту, но тут из динамиков грянул звук.
      Вчерашняя песня звучала по-новому, страшно и беспощадно.
      Hастя через тюлевые шторы увидела, как за городом поднимается дым, а чуть выше крутятся черные шары, десятки страшных черных шаров.
      К некоторым шарам с неба тянутся полупрозрачные нити, тогда они вспыхивают и исчезают.
      В комнату зашла бабушка.
      - Гроза начинается? Hадо с балкона белье снять. Иди-ка, сними. Промокнет, нитки сгниют, да швы разойдутся на пододеяльниках! Hа чем спать будете?
      - Это не гроза, бабуш! - закричала Hастя.
      - Ой! Чего так кричишь? А что же, как не гроза?
      Бабушка выглянула, озабоченно посмотрела на небо.
      Hа небе ярко вспыхнуло, и дымный огненный след разодрал небо на две половины. Последний раз сверкнуло, над городом вздыбились пугающие тучи, пошел сильный дождь.
      Бабушка громко захохотала.
      Hастя испуганно отпрянула. Однако бабушка почему-то стала таять и в конце концов исчезла. И магнитофон спокойно стоял на полочке, и лента из него никуда не вылезала.
      И Ефим, наверное, никуда не уходил. Он сидел на диване и задумчиво слушал музыку. Слушал, медленно растворяясь в воздухе.
      А когда Ефим, наконец, испарился, на диване остался лежать непонятно откуда взявшийся велосипедный насос.
      Jul 2002, May 2003