Миллион в сигаретной пачке

      А теперь Аркадий Васильевич Вишневский – заведующий базой. Извините, уважаемый, но вас занесем в отдельный список. Конечно, вы честный человек и никогда не узнаете, что милицейский капитан заподозрил вас в чем-то нехорошем, но такая уж у нас служба, и в случае чего он готов искренне извиниться перед вами… Семен Семенович Гайдученко – водитель такси. Этого могли подрядить на поездку в Сосновку. Тоже в отдельный список…
      Список этот все удлинялся, и никто не знал, каким бы он в конце концов стал, если бы телефонный звонок из Сосновки не прервал этой неблагодарной работы. Воловик сообщил такое, что Хаблак, бросив свои списки, немедленно позвонил полковнику Каштанову и уже через четверть часа уехал из Киева.
      Жанна заперла кафе на перерыв. Даже не кивнув Нине, побежала куда-то. Нина с Воловиком пошли по набережной, а потом участковый свернул налево, а Нина – в конец улицы, к базару.
      Нина шла поселком, любуясь цветами возле домов. Сосновка буквально утопала в море цветов – изысканные розы и гладиолусы росли рядом с непритязательными бархотками, мальвами, флоксами. Внимание Нины привлекли огромные махровые маки. Остановилась, запоминая место – осенью надо будет попросить семена.
      Перешла на тротуар, ведущий к базару, когда вдруг увидела белую «Волгу» остановившуюся метрах в ста от нее. Из машины вышел мужчина в разрисованной синими и белыми кольцами рубашке, и Нина даже издали узнала в нем вчерашнего посетителя кафе. Он запер дверцу машины и направился к подъезду девятиэтажного дома.
      У Нины перехватило дыхание. Человек прошел совсем близко, – может, в десяти шагах от нее, она точно узнала его, даже снова обратила внимание на болезненные мешки под глазами.
      Видно он спешил. Шел, не обращая ни на кого внимания, перепрыгнул через ступеньки и быстро исчез в подъезде.
      Нина постояла еще несколько секунд, все еще не веря глазам: может быть, следовало остановить его и спросить о деньгах? Но капитан сказал, что этих посетителей надо задержать, и участковый второй день дежурит в подсобке…
      Вспомнив Воловика, решила тотчас же догнать старшего лейтенанта: кажется, он пошел в отделение, а может, домой обедать? Нет, чего ему обедать – ел яичницу, зажаренную Жанной. Та не знала, чем угодить участковому, предложила даже водки и коньяку, но Воловик отказался. Нина слышала, как он заметил буфетчице – неужели не понимает, что он при исполнении служебных обязанностей…
      Воловик был на месте. Увидев Нину, сразу понял – случилось что-то необычное; встал из-за стола, зачем-то застегивая воротничок сорочки. Принимая во внимание особое задание, был сегодня в штатском, почему и позволил себе не надевать галстук. Такая вольность немного беспокоила его, поэтому, застегнув воротничок, сразу почувствовал облегчение.
      – Там этот, из вчерашней компании…
      Воловику не надо было повторять, уже открывал дверь, сделав знак Нине идти за ним.
      – Где? – спросил, захлопнув дверь.
      Нина рассказала, как увидела белую машину и человека в разрисованной рубашке, вошедшего в парадное девятиэтажного дома.
      – Восьмой номер? – уточнил Воловик.
      – Восьмой, второе парадное.
      – Номер машины?
      – Зачем вам номер, если шофер тут?
      – И то правда.
      Он спешил – по ступенькам прыгал, как молодой.
      Обогнули длинный пятиэтажный дом и выскочили на дорожку, ведущую в новый район с девятиэтажными зданиями.
      Нина вдруг остановилась пораженная.
      – Ой! – только и могла выговорить.
      – Что? – не понял участковый. – Уехал…
      – Эх… – безнадежно махнул рукой Воловик, – ну, чтобы тебе взглянуть на номер?
      – Я так спешила… Старший лейтенант задумался.
      – Ты повертись тут, может, он еще появится. А я позвоню капитану.
      Не ожидая Нининого согласия, круто повернулся и ушел, всем своим видом показывая недовольство. Девушка села на скамейку в тени молодого каштана. Ну и правда: почему не посмотрела на номер – упрекала себя. Но откуда она могла знать, что мужчина в разрисованной рубашке так быстро уедет? Прошло не больше четверти часа, как он вошел в дом. Правда, спешил, и она должна была обратить на это внимание. Но почему должна? Она исполнила свой долг, сообщила об оставленных деньгах и сдала их, а остальное – дело милиции. Пусть участковый с этим столичным капитаном ловят преступников. А в том, что именно преступники пьянствовали в их кафе, у Нины не было никаких сомнений. Тот черный с волосатыми руками, очевидно, главарь банды – вошел в кафе первым и вел себя как настоящий атаман, разговаривал громко и властно. А этот – в разукрашенной рубашке, должно быть, на второстепенных ролях – шофер или обычный исполнитель: не может человек, занимающий ответственное положение, хотя бы среди воров, вот так шмыгать носом…
      Но зачем он приезжал в Сосновку?
      Нина подумала, что, небось, бандиты хотят ограбить кого-то в этом девятиэтажном доме, возможно, уже осуществили свое намерение; даже убили кого-нибудь, и ей стало страшно… Она убежала бы отсюда, если бы не категорический приказ старшего лейтенанта – выследить водителя белой «Волги».
      Когда вернулся Воловик, Нина, глотая слова, изложила свои соображения о банде и о возможном убийстве. Старший лейтенант выслушал, не перебивая, но сделал вывод, совсем неожиданный, даже нелогичный, с точки зрения Нины. Рассудительно сказал:
      – Ну, хорошо, ты иди, работай.
      Но теперь Нинины страхи прошли, и она решительно возразила:
      – Как вы его узнаете?
      – Это уж наша забота.
      Нина обиделась: вот делай людям добро, а они не чувствуют никакой благодарности. Могли бы посоветоваться с ней. Должно быть, Воловик осознал свою ошибку – похлопал ее по плечу и сказал:
      – Если понадобишься, мы тебя позовем. Ты и так нам помогла! – показал, как именно, проведя ребром ладони по горлу. – Иди.
      Нина ушла, а Воловик долго смотрел ей вслед. Прекрасная женщина, красивая, честная. За такими, как она, милиция как за каменной стеной. Ну, что они могут без общественности? Конечно, поймать преступника, обезвредить бандита, остановить хулигана – прежде всего их дело. Однако, что бы он, участковый, делал без дружинников?..
      Течение мыслей старшего лейтенанта прервал рокот мотора – серая «Волга» остановилась перед домом. Хаблак спросил:
      – В какой подъезд заходил этот тип?
      – В первый от нас. И был там не больше двенадцати минут. Нина утверждает, что очень спешил, даже через ступеньки перепрыгивал.
      – Нужно обойти квартиры. И вот что… – Хаблак на несколько секунд задумался. – Может, поручим дворнику? Тебя тут знают, и, если дело нечистое, не откроются. А дворник расспросит о шофере белых «Жигулей», который что-то потерял, скажем, кепку, или ключи… Мол, дети нашли и принесли…
      – Годится, – одобрил Воловик.
      – Тут дворничихой тетка Валя, она сумеет.
      Тетку Валю долго искать не пришлось – очищала мусоропровод. Узнав, чего хочет от нее участковый, пренебрежительно хмыкнула:
      – Зачем же ходить? У меня бы и спросили. Все знают, что у Лариски жених появился. Или любовник… Из Киева на белой «Волге» ездит…
      – Сегодня был? – быстро спросил Хаблак.
      – Не видала.
      – Что это за Лариса?
      – Музыкальная учительница. Лариса Яковлевна Успенская. Я так понимаю: если и любовник, кому какое дело? Она женщина свободная…
      Хаблака не интересовали морально-этические рассуждения дворничихи. Перебил:
      – Номер квартиры?
      – Сорок шестая, на третьем этаже.
      – И часто приезжает этот… на белой «Волге»?
      – Чуть не каждый вечер машина стоит. А людям глаз не закроешь…
      – Не закроешь, – согласился Хаблак. – И кто же этот жених?
      Дворничиха пожала плечами.
      – Да разве из Лариски вытянешь? Скрытная она, и даже баба Маша не узнала. А баба из мертвого вытянет.
      – Номер машины?
      – А кто ж его знает? Разве у бабы Маши спросить?
      – Спросите, а мы наведаемся к Ларисе Яковлевне. Не знаете, она дома?
      – Должна быть. Хотя… – дворничиха прислушалась. – Может, и нет. В это время к ней дети ходят, на пианине играют…
      Воловик нажал на кнопку лифта, но Хаблак насмешливо покосился на него и запрыгал по ступенькам. Пристыженный участковый направился за ним, что-то бормоча себе под нос о преимуществах техники, но капитан не слушал его. Позвонил в сорок шестую квартиру – звонок прозвенел требовательно, но никто не откликнулся. Хаблак позвонил еще раз, подождал несколько секунд и в третий раз надавил на кнопку.
      – Жаль, нет нашей Ларисы Яковлевны, – вздохнул он. – Что ж, давайте разыщем бабу Машу.
      Искали недолго: она что-то втолковывала дворничихе на улице, размахивая руками.
      – Сорок четыре, восемьдесят три, – не ожидая, когда ее спросят, сообщила дворничиха. – КИО 44–83.
      – А вы откуда будете? – уставилась на Хаблака любопытными глазами баба.
      – Из госстраха, – вполне серьезно ответил капитан. – Хотите, застрахуем ваше имущество. Дешево и сердито…
      – Ты мне туману не напускай, – оборвала его баба Маша, и Хаблак понял – ей палец в рот не клади. – Чего бы этот «страх» Лариской интересовался? Да еще и на «Волге» приезжал? Будто я не видала, как ты из «Волги» вылезал.
      – А вы не заметили, Успенская давно ушла из дому?
      – Как же, видела. Уехала Лариска на «Волге» со своим пожилым…
      – Давно?
      – С час или больше…
      Все сходилось, и Хаблак, сделав таинственное лицо, попросил:
      – Вот что, баба Маша: вы посмотрите, когда Успенская вернется…
      – Куда ж она денется? – в голосе бабы звучали даже гордые нотки. – Мимо моих окон все ходят.
      – И сообщите участковому.
      – Степе, значит?
      – Стало быть, старшему лейтенанту Воловику. Только никому ни слова.
      Глаза у бабки загорелись.
      – Выходит, ловите?… – спросила она. Хаблак не удовлетворил ее любопытства. Бабка, подтолкнув локтем дворничиху, продолжала уверенным тоном: – Что, не говорила я? Зачем бы это он ей пакеты возил? А она не такая уж и глупая. Что из молодого вытянешь? А этот богатый. И все же – доигралась…
      Слушать ее болтовню Хаблаку не хотелось, и он, попрощавшись с Воловиком, поспешил к машине. Вызвал по рации уголовный розыск, назвал номер машины и уже на полпути к Киеву узнал, что владельцем белой «Волги» является Борис Свиридович Булавацкий, директор одного из печерских промтоварных магазинов и что живет он на Степной улице, двадцать пять, квартира сто семнадцать, имеет бокс в кооперативном гараже «Академический».
      Магазин, которым заведовал Борис Свиридович, был довольно большим и располагал широким ассортиментом товаров, от мужских костюмов, разного трикотажа, пальто, и до галантерейных мелочей. Хаблак поинтересовался у остроглазой продавщицы, где он может увидеть директора.
      – Зачем? – спросила та, бросив пытливый взгляд. – Вам что-нибудь не нравится?
      Капитан поспешил заверить, что директор нужен ему по сугубо личному делу, и девушка, наконец, соизволила объяснить, что сейчас все служебные и личные вопросы решает Софья Исааковна Дорфман, заместитель директора, так как сам Борис Свиридович уже три дня как в отпуске.
      Степная улица, куда Хаблак поспешил с Печерска, состояла фактически из двух девятиэтажных домов. Возле подъезда Булавацкого белой «Волги» не было видно, и капитан подумал, что Борис Свиридович вряд ли теряет время дома. Так оно и оказалось: на звонки никто не ответил. Капитан разыскал дворничиху и через несколько минут узнал, что Булавацкий еще сегодня утром был дома. Живет один в однокомнатной квартире, холостяк. И, что самое главное, Борис Свиридович отбыл сегодня куда-то на юг.
      Куда конкретно?
      Нет, этого дворничиха не знает.
      А откуда она знает, что Булавацкий уехал на юг?
      Очень просто, Борис Свиридович рассказал ей об этом и даже оставил ей ключ от квартиры, чтобы поливала цветы.
      Хаблак расспросил про образ жизни Булавацкого. Оказалось, что дворничиха считает того чуть ли не образцом всяческих добродетелей. Она никогда не видела его пьяным, никто к нему не ходит, живет Борис Свиридович скромно, и странно, чего это милиция заинтересовалась им?
      Свидетель, объяснил Хаблак, свидетель по важному делу. Очень жаль, что опоздал и не смог побеседовать с Борисом Свиридовичем. Но, в конце концов, время терпит. И через месяц они обязательно встретятся.
      Дежурному по кооперативному гаражу хватило буквально нескольких секунд, чтобы, заглянув в книгу учета автомашин, ответить: автомобиль Булавацкого на месте. Второй этаж, бокс номер сорок семь. Капитан хочет убедиться – пожалуйста. Но в чем дело? Расследуется небольшая авария? Но ведь он сам видел, как несколько часов назад автомобиль Булавацкого возвращался в гараж, и на нем не было ни одной царапины…
      Дежурный проводил капитана в сорок седьмой бокс – белая «Волга» была чисто вымыта, отполирована и правда – ни одной царапинки.
      Выходит, Булавацкий отправился на юг самолетом, поездом или автобусом. Это и ребенку понятно. Очевидно, один, без Ларисы Яковлевны. Если бы они решили провести отпуск вдвоем, небось, поехали бы на машине, на двоих труднее достать путевки в санаторий или дом отдыха, а «дикарем» удобнее на автомобиле. Да и вообще – машина, видно, совсем новая, еще не успела надоесть Борису Свиридовичу, и он, конечно, хотел бы повозить по югу любимую женщину…
      Но зачем гадать? Еще сегодня, в крайнем случае завтра утром, они выяснят, осталась ли в Сосновке Успенская. Кстати, вот первый просчет, капитан Хаблак. Мог бы догадаться сразу же в Сосновке поинтересоваться, оформила ли Лариса Яковлевна отпуск. Но кто мог подумать, что Булавацкий отправился на юг?
      Итак, быстрее в уголовный розыск и позвонить оттуда в Сосновку.
      Оказалось, что Воловик уже звонил капитану – Успенская вернулась домой на такси с киевским номером, и участковый ждал указаний Хаблака.
      По всему было видно, что капитану придется второй раз за день ехать в приднепровский поселок, но сначала доложить о сделанном Каштанову. Докладывая, капитан еще раз попробовал напомнить полковнику, что ловить разных расхитителей и растратчиков больше подходит обэхаэсовцам. Им достаточно одного взгляда, чтобы отличить дельца с размахом от начинающего хапуги, так же, как и ему, Хаблаку, сразу видно, кто перед ним: мелкий карманный воришка или матерый рецидивист.
      Конечно, согласился полковник, но мы же условились: если потребуется, к расследованию подключатся работники из соответствующего отдела, возможно, дело вообще передадут им.
      Хаблак хотел заметить, что подключаться и доводить дело до конца значительно приятнее, чем блуждать в потемках на ощупь, но воздержался. Кому-кому, а офицерам милиции не полагается делить работу на грязную и чистую. Чистого у них, к сожалению, мало, да и мериться славой не пристало.
      В Сосновку капитан попал после восьми вечера. Узнал от Воловика, что Успенская до девяти на уроках в музыкальной школе, – значит, есть время поужинать. Если капитан не возражает, Воловик хотел бы пригласить его на ужин к себе, жена уже ждет.
      После вкусного ужина Хаблаку не хотелось никуда идти, как раз бы вздремнуть часок-другой, но что поделаешь, стрелка часов миновала девять, и Лариса Яковлевна, небось, уже дома.
      Им открыла невысокая женщина в цветастом нейлоновом халатике, черноволосая и пухленькая, не красавица, как сразу определил Хаблак. но симпатичная и живая – с большими пытливыми глазами и легким пушком над верхней губой. Было ей едва за тридцать, и, видно, следила за собой: в прихожей пахло духами и каким-то горьковатым кремом, должно быть, миндальным.
      Узнав, кто пришел к ней, Успенская округлила глаза: кого-кого, а милиции не ждала. И все же гостеприимно пригласила в комнату – небольшую, но красиво меблированную. Уголок возле окна занимало дорогое чехословацкое пианино, на журнальном столике возле тахты и на инструменте в хрустальных вазах стояли красные и белые розы на высоких стеблях, и это придавало комнате праздничность и даже торжественность.
      Успенская указала посетителям на диван, а сама примостилась в кресле за журнальным столиком, как бы отгородившись от них розами. Хаблак сразу разгадал эту невинную женскую хитрость и подвинулся так, чтобы иметь возможность видеть глаза Ларисы Яковлевны.
      Она ни о чем не спросила – обладала-таки выдержкой, сидела с деланно-равнодушным видом на краешке кресла, словно подчеркивая, что у нее мало времени, и она будет благодарна, если ее не задержат.
      – Вы знакомы с Борисом Свиридовичем Булавацким? – спросил Хаблак. – Извините, может, не очень тактично задавать такой вопрос, но мы выясняем одно дело и вынуждены обратиться к вам.
      – Конечно, я знаю Бориса Свиридовича, – ответила Успенская, не отводя взгляда, – но без веских причин я бы не хотела вести разговор на эту тему.
      «А тебе характера не занимать», – подумал Хаблак и решил не таиться. Да и зачем? Дело, в конце концов, не заведено, допрашивать Успенскую у них нет оснований, и все зависит от ее доброй воли, так лучше рассказать ей, чтобы знала, зачем они тут.
      – Вчера Борис Свиридович обедал с компанией в кафе «Эней» в Сосновке. После обеда официантка нашла на столе миллион рублей, забытых Булавацким или его товарищами. – Говоря это, внимательно следил за выражением лица Успенской. Если ее знакомый – делец, и Лариса Яковлевна знает о его махинациях, то должна как-то реагировать. Но он недооценил Успенскую, или та действительно ничего не знала о Булавацком, – сидела спокойно и с иронией смотрела на капитана. А тот продолжал:
      – Вот мы и хотели спросить…
      – Так и спрашивайте, – ответила она прямо.
      – Но ведь он уехал.
      – Да, в отпуск.
      – Куда поехал?
      Успенская внимательнее посмотрела на Хаблака.
      – Я обязана отвечать?
      – Как видите, мы не пишем протоколов, собственно никакого дела нет. Просто хотели бы поговорить с Борисом Свиридовичем.
      – Он вернется из отпуска…
      – Почти через месяц…
      – К сожалению, ничем не могу помочь.
      – Он не жаловался, что потерял деньги?
      – Миллион рублей? Откуда?
      – Да, сумма значительная…
      Воловик, до сих пор не вмешивавшийся в разговор, не выдержал:
      – Почему вы не хотите помочь нам, Лариса Яковлевна?
      – А вы попытайтесь себе представить, – ответила она с плохо скрытыми издевательскими нотками, – что я действительно не знаю, где Булавацкий.
      – Э-э, – махнул рукой участковый, – вы ведь провожали его.
      – А вы неплохо информированы.
      – На этом держимся.
      – Есть еще вопросы? Потому что на этот…
      – Не будем вам больше надоедать, – Хаблак сделал попытку встать, но секунду помедлил. – Конечно, жаль, но если вы сами не хотите помочь Борису Свиридовичу…
      В темных глазах женщины мелькнул какой-то огонек.
      – Вы считаете? – вырвалось у нее.
      – Ничего я не считаю! – теперь уже Хаблак встал решительно. – Так, догадки…
      – Какие?
      – Считайте, что разговор между нами не состоялся. Пойдемте, старший лейтенант.
      Воловик встал менее уверенно. Хотел что-то сказать, но Успенская нерешительно начала:
      – Борис так болен, и я бы не хотела беспокоить его во время отпуска… Ну, знаете, от милиции всегда неприятности.
      Хаблак не опроверг это утверждение: в конце концов, у каждого свои убеждения. Спросил наугад:
      – И вы замечали, что Борис Свиридович какой-то нервный? Не так ли?
      – Откуда вы знаете?
      – Он не рассказывал про обед в «Энее»? – теперь Хаблак почувствовал под собой твердую почву и спрашивал увереннее.
      – Нет.
      – Вот видите!
      – Что?
      – Может, его пытались запугать? Или шантажировать…
      – Борис ни в чем не виноват! – убежденно ответила Успенская, и Хаблак подумал, какими наивными иногда бывают влюбленные женщины. Но ведь Булавацкого действительно могли шантажировать.
      – Мне тоже кажется, что деньги, оставшиеся в кафе, не принадлежат Борису Свиридовичу, – сказал он, хотя не был окончательно убежден в этом, – просто их мог потерять кто-то из его знакомых. Но если это шантажисты?
      Успенская на мгновение задумалась.
      – Садитесь, – предложила она, наконец… – Я уверена, что Борис не может сделать плохого и прошу вас отнестись к нему…
      – Разумеется, – поспешил заверить Хаблак, – мы просто расспрашиваем…
      – Но это расстроит его… – заколебалась Успенская. Хаблак развеял ее сомнения:
      – Все равно мы найдем Булавацкого, но, если кто-то преследует его…
      – Да, да… – Успенская поняла капитана. – Вы хотите сказать, может что-то случиться… – Хорошо, – решилась она, – Борис в Херсоне. Там живет его сестра. Черешневая улица, дом тридцать семь.
      – Вот и все, что требовалось от вас, – удовлетворенно констатировал Воловик.
      Успенская испуганно посмотрела на него.
      – Но ведь… – раздраженно сказала она, и Хаблак понял, что сейчас она впервые нехорошо подумала о Булавацком. – Неужели? Неужели я сама помогла?…
      Хаблак подумал несколько секунд и как можно доверительнее сказал:
      – Я не могу ничего требовать от вас, Лариса Яковлевна, но просил бы не сообщать Булавацкому о нашем разговоре. Конечно, вы можете позвонить ему или дать телеграмму, – он, должно быть, правильно разгадал мысли Успенской, потому что она дернулась на стуле и слишком подчеркнуто замахала рукой, – но вы только встревожите его, разумеется, если за этими деньгами что-то кроется. Даже если и ничего не кроется, – прибавил он после паузы.
      Успенская не могла не согласиться с ним.
      – Ладно, – твердо пообещала она, – считайте, что мы договорились.
      Когда Хаблак, пропустив вперед участкового, закрывал за собой дверь, все же не удержалась от вопроса:
      – Вы сами поедете к Булавацкому? Отказываться не было оснований.
      – Да, я.
      – Когда, если не секрет?
      – Ну, какой тут секрет! Очевидно, завтра.
      Она хотела сказать что-то еще, но сдержалась и на прощание улыбнулась Хаблаку то ли вымученно, то ли умоляюще.
      Ветер пах полынью и еще какими-то степными травами, словно был настоян на них и Хаблаку казалось, что он и сам пропах травами.
      Капитан уже второй день был в Херсоне. Перед отъездом они с Каштановым составили план действий, решив сначала не трогать Булавацкого, но на всякий случай установить круг его знакомств и связей. Борис Свиридович жил в довольно просторном одноэтажном домике, принадлежавшем его сестре Ганне Свиридовне Глушко. Она работала на обувной фабрике, уходила на работу в половине восьмого, возвращалась после четырех, и Борис Свиридович весь день оставался в одиночестве. Вчера утром немного поработал в "садике, а сегодня, хотя миновал уже третий час, еще не выходил из дому.
      Домик стоял на тихой боковой улице, и Хаблаку с сотрудником городского угрозыска лейтенантом Михайлом Романикой пришлось принять некоторые меры, чтобы не обнаружить себя. Сначала Хаблак сидел за кружкой пива и с газетой в шашлычной за углом, откуда была хорошо видна Черешневая, потом поменялся местами с Романикой – через одну усадьбу за домиком Глушко была детская площадка, и очень удобно изображать отца, озабоченного проделками своего непослушного потомка.
      Вчерашний день прошел спокойно – никто к Булавацкому не приходил, вечером заглянула только соседка, должно быть, позвонить по телефону – Хаблак еще вчера установил, что домик Ганны Свиридовны телефонизирован. Если и сегодня ничего не произойдет, Хаблак решил вечером заглянуть к Булавацкому – вряд ли тот приехал в Херсон по делам.
      В половине четвертого – Хаблак это точно зафиксировал – напротив дома номер тридцать семь остановился мужчина в поношенном зеленоватом костюме и сорочке с незастегнутым воротничком. Немного постоял, осмотрелся вокруг и, решительно перейдя улицу, поднялся на крыльцо домика Глушко. Постоял у двери, поковырялся в замке и вошел внутрь.
      Хаблак, как было условлено с Романикой, направился по Черешневой к шашлычной. Еще издали увидел, что лейтенант тоже оставил свой пост и пошел ему навстречу. Они сошлись на углу, и Романика возбужденно сказал:
      – Это вор-рецидивист Володька Осташевич по кличке Рогатый. Вышел из колонии год назад и, по нашим данным, «завязал».
      – Угу… – только и успел неопределенно сказать Хаблак, как дверь домика открылась, и на крыльцо выскользнул Рогатый. Капитан засек время – Осташевич пробыл у Булавацкого минуты три, не больше.
      Рогатый явно был чем-то напуган – нервно осматривался, поправлял незастегнутый воротничок сорочки, будто ему вдруг стало душно, и быстро прошел от крыльца к калитке. Взглянул на улицу и, держа руки в карманах, направился вдоль заборов к центру. Он прошел совсем близко от Хаблака и Романики, капитану даже удалось перехватить его взгляд – теперь у него не оставалось сомнений: Осташевич или натворил что-то в домике Глушко, или увидел там что-то необычное – глаза его бегали и плотно сжатые губы побелели.
      Хаблак проводил взглядом сгорбленную фигуру Рогатого и приказал:
      – Будем брать.
      Романика подал знак шоферу «Москвича», стоявшего напротив шашлычной, они сели в машину и двинулись вслед за Рогатым. Когда машина затормозила возле Осташевича, тот сразу все понял: остановился и оглянулся, небось хотел удрать, но Романика уже положил ему руку на плечо.
      – Не делай глупостей, – приказал он, – и садись в машину.
      – Но я же… – забормотал тот, – он уже был мертвый…
      Они посадили Осташевича на заднее сидение между собой, Хаблак спросил:
      – Кто мертвый?
      – Тот тип на Черешневой. Я только вошел, а он лежит. На полу за столом – глаза выпучены и не дышит. Но я не убивал…
      – Ну и ну… – покачал головой Хаблак. – А зачем ты туда заходил?
      – Я все скажу… Я честный вор, и на мокрое дело не пойду. Того типа пришили, ей-богу, эта падла и пришила, а меня послал, чтобы заподозрили.
      – Тебя кто-то послал в тридцать седьмой дом? Кто и когда?
      – Я и говорю – эта падла. Договорились – припугнуть… Только напугать… Мол, хочет заложить их малину… Так чтоб не рыпался, а то пришьют…
      Хаблак внимательно посмотрел на Осташевича. Да, красавцем его не назовешь: приплюснутый нос, скуластое небритое лицо и мутные, должно быть, от постоянного пьянства, глаза. С таким лучше не встречаться в темном переулке.
      Итак, его подослал к Булавацкому какой-то тип – чтобы напугать. А тот, войдя в домик на Черешневой, увидел там труп Булавацкого. Вероятно, Рогатый не убивал, слишком мало у него было времени. Хотя, чтобы убить, хватит нескольких секунд…
      – Разворачивайтесь, – приказал он шоферу. – Назад на Черешневую, каждая секунда дорога.
      Правда, дорога каждая секунда. Возможно, Булавацкий еще жив… Хаблак перегнулся на переднее сидение, схватил трубку радиотелефона, попросил немедленно сообщить прокурору об убийстве и выслать на Черешневую «скорую помощь» и оперативную группу. Лишь потом спросил:
      – Так кто тебя послал пугать Булавацкого?
      Тот успел уже немного прийти в себя. Прижал руки к сердцу, сказал как можно убедительнее:
      – Ты мне верь, начальник. Я не убивал, а только пообещал этой сволочи.
      – Кому? – оборвал его причитания Хаблак.
      • – Ну… – заморгал глазами Рогатый. – Такой высокий, черный. Бутылку поставил и пятьдесят штук. Задаток… Уговорились за четыреста тысяч. Завтра в чайной должен остальное отдать. Я этого падлу впервые вижу…
      – Где познакомились?
      – Там, в шашлычной. Он бутылку поставил, я и подумал: вот человек.
      – Как назвался? Фамилия?
      – Толик… Толик и все…
      – Когда познакомились?
      – Позавчера.
      Значит, этот черный Толик – местный или приехал в Херсон вместе с Булавацким, а может, на следующий день.
      «Москвич» промчался мимо шашлычной и выскочил на Черешневую. Хаблак поручил Романике отвезти Рогатого в горотдел милиции, а сам поспешил в домик.
      С крыльца дверь вела на веранду, грязноватую и заваленную разным хозяйственным барахлом. Хаблак перепрыгнул через мешок с картофелем и вбежал в комнату. Тут стояла вешалка с одеждой, трюмо с какими-то флакончиками. Дверь в комнату слева была открыта. Хаблак заглянул туда и остановился. На полу возле дивана навзничь лежал мужчина в пижамных брюках и майке – капитану показалось, что он лишь минуту назад сполз с дивана, очевидно, разговаривал по телефону, потому что рядом на полу лежала телефонная трубка, из нее звучали короткие сигналы.
      Хаблак склонился над ним, взял за руку. Пульс не прощупывается, рука холодная, вероятно, умер больше часа назад.
      Умер или убит?
      Хаблак внимательно осмотрел тело. Внешних признаков убийства нет, и Рогатый, наверное, не лжет.
      В прихожей послышались шаги: приехали следователь прокуратуры, оперативники и «скорая помощь». Врач – пожилой и усталый человек, – чуть ли не сразу определил причину смерти: инфаркт миокарда. Оперативники сфотографировали труп, и повезли на вскрытие, а Хаблак, наблюдая привычную в таких случаях суету, вспоминал свой разговор с Успенской. Все же нарушила данное слово, хотела сделать лучше, а вышло вот что…
      Осторожно, чтобы не стереть отпечатков пальцев на телефонной трубке, обернул ее платочком и позвонил на телефонную станцию. Его предположение подтвердилось – два часа назад абонента 48-226 вызывали из поселка Сосновки Киевской области и разговор внезапно оборвался. Значит, у Бориса Свиридовича Булавацкого и правда было больное сердце, оно не выдержало, когда услышал, что милиция разыскивает его.
      Вернулась с работы сестра Булавацкого. Смерть брата настолько поразила ее, что она стояла, сжав кулаки, и смотрела вокруг невидящими глазами. Хаблак, у которого было несколько вопросов к ней, оставил свое намерение и поехал в управление милиции.
      Черный Толик…
      Должны выйти на него через Рогатого и допросить Осташевича следовало немедленно, пока этот Толик не замел своих следов.
      Конвоир привел Рогатого, тот привычно поискал глазами скамейку у дверей, не нашел и все еще стоял, переступая с ноги на ногу. Хаблак показал ему на стул возле стола, предложил сигарету. Осташевич покачал головой и вытащил мятую пачку «Примы».
      – Пока свои есть, – не без гордости отказался он, и капитан понял, что Рогатый, обдумав ситуацию, пришел к выводу, что ничего особенного ему не угрожает. Но откуда он знает, что Булавацкий не убит и что на него не падет подозрение? Ведь сначала твердил все время «Я не убивал…»