Ростислав САМБУК
      КАРТИНА В ТАЙНИКЕ
      ЯКУБОВСКИЙ
      Роман Панасович не поверил своим глазам: в павильоне на площади к пиву продавали раков, красных вареных раков. И не было очереди.
      Буфетчица приветливо улыбалась посетителям и, очевидно, говорила им что-то приятное, потому что они тоже улыбались в ответ; это было правда удивительно - пиво, раки и улыбки. Роман Панасович долго стоял, колеблясь: может ли он вот так, как другие, выпить кружку пива и полакомиться раками? Искушение было велико, и, наконец, он отважился. Буфетчица налила ему полную кружку. Роман Панасович отхлебнул прозрачного, остро-горького пива и с наслаждением ощутил, что оно и в самом деле свежее и крепкое, вздохнул и разломил рака: в конце концов, и следователь, хоть он и из столицы республики, тоже человек и может позволить себе выпить пива во время командировки.
      Роман Панасович ел раков, а взгляд его блуждал далеко от павильона. На глаза ему попались руины крепости. Строили ее, должно быть, навечно, но беспощадные годы сделали свое: от нее остались камни, поросшие травой.
      Сразу же за руинами начинался сквер, где буйно цвела таволга. Слева площадь обступили дома - может быть, еще времен средневековья - с узкими окнами и массивными воротами. Они прижались друг к другу, мрачные серые гиганты со стрельчатыми черепичными крышами. За ними высились современные многоэтажные здания. А еще дальше тянулись частные усадьбы. В одной из них и произошло событие, ради которого Козюренко приехал сюда. При мысли об этом Роман Панасович заторопился. Быстро доел раков и, не допив пива, вышел на улицу.
      Шел и думал, сумеет ли распутать клубок. А может, и нет клубка, потянешь за ниточку - и все объяснится?.. Такое случалось, изредка, но случалось. Взглянул на часы и замедлил шаг - у него было еще десять минут, а до районного отделения милиции два квартала.
      Еще вчера в это время он сидел в своем кабинете в Киеве, а вечером уже выходил из самолета во Львове. От Львова до этого городка всего полчаса езды - двадцать пять километров асфальтированного шоссе.
      Если бы одиночные прохожие, которые встречались Роману Панасовичу, знали, что этот немолодой, лысеющий мужчина - известный криминалист, они немало бы удивились. Что делать ему в тихом Желехове? Правда, позавчера городок всколыхнуло известие об убийстве на Корчеватской улице. Но чтобы ради этого приезжал следователь из столицы! Ведь убили всего-навсего начальника цеха по переработке овощей районной заготконторы. Видно, не поделили что-то между собой заготконторовцы, поссорились и порешили его...
      И все же Роман Панасович Козюренко приехал в Желехов, чтобы расследовать обстоятельства именно этого убийства.
      Вчера утром его вызвал заместитель прокурора республики.
      - На Львовщине убит человек, - сказал он, - и дело это, очевидно, связано с ограблением фашистами в годы войны городской картинной галереи... Вам ехать - дело это очень серьезное!
      Из оперативного донесения Роман Панасович узнал, что во время обыска в доме убитого работники местной прокуратуры и милиции нашли хорошо замаскированный тайник, из которого извлекли три картины. Директор областной картинной галереи сразу узнал в них произведения Сезанна, Ван-Гога и Ренуара, исчезнувшие при таинственных обстоятельствах во время войны и вот уже свыше четверти века разыскиваемые.
      Незадолго до своего бегства из Львова гитлеровские грабители решили вывезти из городской галереи ценнейшие произведения искусства, в частности картины из коллекции Эрмитажа, экспонировавшиеся тут перед самым началом войны. Однажды к галерее подъехала крытая машина, в которую погрузили ящики с полотнами всемирно известных мастеров. Обоз с награбленными ценностями двинулся из города на рассвете - гитлеровцы рассчитывали до вечера миновать опасную зону, где действовали партизаны. Но все же, несмотря на усиленную охрану, партизаны напали на обоз. Им удалось захватить несколько машин, в том числе и с сокровищами картинной галереи. Попал в руки партизан и список всех вывозившихся ценностей. Как потом выяснилось, среди трофеев не было одного ящика - с полотнами Эль Греко, Сезанна, Ван-Гога и Ренуара, значившимися в списке. На этих картинах уже давно поставили крест - и вот шедевры мировой живописи найдены в тайнике, в захолустном Желехове. Три картины, но их было четыре...
      Как очутились полотна в тайнике? Куда девался "Портрет" Эль Греко? Кто убийца владельца дома на Корчеватской улице - Василя Корнеевича Пруся? На эти и многие другие вопросы и должен ответить следователь по особо важным делам.
      Почти всю ночь он провел в доме на Корчеватской. Вместе с работниками прокуратуры и областного управления внутренних дел еще раз внимательно, сантиметр за сантиметром, осмотрел дом Пруся. Здесь уже побывал помощник районного прокурора, который вместе с сотрудниками райотдела милиции начал предварительное следствие. Их работа почти удовлетворила Козюренко: осмотр дома был произведен квалифицированно, не говоря уже о том, что именно работники районного угрозыска нашли в подвале хорошо замаскированный тайник. Он был пуст, но это не ввело в заблуждение опытных криминалистов. Обстучав его стены, они наткнулись еще на одно укрытие, а в нем обнаружили полотна Сезанна, Ван-Гога и Ренуара. Помощник прокурора выдвинул версию, что Прусь хранил в первом тайнике деньги или документы, которые попали в руки убийцы или убийц. Преступники не знали о существовании еще одного тайника, найти его человеку, даже опытному, не так уж и просто - нужно иметь чутье криминалиста, чтобы установить, что дно тайника раздвигается.
      И все же работники районного угрозыска допустили ошибку. Эксперты областного управления внутренних дел обнаружили, что в передней части тайника тоже хранилась картина - на его стенках нашли несколько ворсинок с холста, а также следы засохшей краски. Можно было сделать вывод, что Пруся убили, чтобы завладеть "Портретом" Эль Греко. Убили ударом топора, когда он вылезал из подвала.
      ...Начальник районного отделения милиции подполковник Раблюк встал из-за стола навстречу Козюренко. Должно быть, ждал его и предупредил подчиненных, потому что в приемной и в кабинете было непривычно пусто. Раблюк еще не знал, как вести себя со столичным криминалистом: слова официального рапорта готовы были слететь с его уст.
      Но Роман Панасович опередил Раблюка:
      - Рад вас видеть, уважаемый Иван Терентьевич. Спасибо за заботу номер в гостинице чудесный, и я хорошо выспался...
      Он пожал Раблюку руку, стараясь не дышать на него пивным запахом, но вдруг засмеялся и искренне признался:
      - Вот впервые в жизни в вашем городке завтракал раками с пивом. В Киеве о раках уже давно позабыли, а у вас, оказывается, еще не всех выловили...
      С лица Раблюка сразу же исчезло настороженное выражение.
      - Пиво?! - радостно улыбнулся он. - На нашем маленьком заводике варят такое, какого в больших городах и не нюхали.
      "Что - верно, то верно, - подумал Роман Панасович. - В одном городе пиво, в другом какие-то необыкновенные конфеты местного производства или копченые лещи, считающиеся в Киеве деликатесом. Ну что ж, каждому свое. Если бы в Желехове не варили такого пива, чем бы он мог похвалиться?"
      - Пиво и правда вкусное, - охотно согласился он и скользнул взглядом по бумагам, разложенным на столе. Но и это не укрылось от внимания Раблюка.
      Подполковник положил на стол обыкновенную картонную папку, наконец сел и сказал:
      - Тут результаты нашей вчерашней работы. - Он вытащил из папки лист бумаги. - Вчера вечером я лично разговаривал с директором заготконторы. Он утверждает, что дней десять назад Прусь поссорился со своим подчиненным мастером Галицким. Они заперлись на складе и долго спорили: о чем выяснить не удалось. Даже кладовщица, женщина любопытная и болтливая, ничего не выведала. А если уж и женщина не выведала...
      Козюренко понимающе улыбнулся.
      - Когда они выходили из склада, - продолжал подполковник, кладовщица услышала только, как Галицкий раздраженно бросил Прусю: "Я не позволю лезть к себе в карман!"
      - Ну-ну, интересно... - пробормотал Роман Панасович.
      Этого было достаточно, чтобы подбодрить Раблюка. В его голосе зазвучали победные нотки:
      - Директор заготконторы свидетельствует, что в последние дни у Пруся ухудшились отношения с Галицким, хотя раньше они были друзьями - водой не разольешь... - Подполковник замолчал, ожидая, вероятно, козюренковского комментария, но Роман Панасович ничего не сказал. - Собственно, о заготконторе все...
      Козюренко понял, что это был самый главный козырь начальника милиции.
      - Во-вторых, - продолжал Раблюк, - наш участковый инспектор опросил соседей Пруся. Большинство утверждает, что Прусь и его сосед по усадьбе Якубовский почти ежедневно ругались по всякому поводу. Достаточно было курам Якубовского покопаться на грядках у Пруся, и уже возникала ссора. А то начинали ссориться из-за какой-то сливы... Якубовский угрожал, что убьет Пруся...
      - Убьет Пруся, - машинально повторил Роман Панасович.
      - Вы полагаете? - даже перегнулся через стол Раблюк.
      - Нет... нет... Рассказывайте дальше, пожалуйста... Кстати, ваши сотрудники допрашивали Якубовского?
      - Он был понятым, когда предварительно осматривали дом убитого. Разумеется, его расспрашивали, не заметил ли он что-нибудь подозрительное. Говорит - нет... Возможно, мы тут допустили ошибку, но что поделаешь...
      - Ничего... - Козюренко понравилось, что Раблюк сказал "мы" - не выкручивался, не валил на инспектора угрозыска, выезжавшего на место преступления.
      - Как утверждают судебно-медицинские эксперты, убили Пруся между одиннадцатью и двенадцатью ночи. Утром восемнадцатого мая его видели у заготконторы с каким-то гражданином. Потом они вместе обедали в чайной. Понимаете, - почему-то виновато улыбнулся подполковник, - городок у нас небольшой, и свежий человек бросается в глаза.
      - Приметы? - Роман Панасович чуть пошевельнулся в кресле - сообщение заинтересовало его.
      Подполковник быстро сказал:
      - Пожилой мужчина в потертом темно-синем костюме и серой фуражке армейского образца, но с мягким козырьком, среднего роста, лицо в морщинах. Дежурная заготконторы сказала: "Как печеное яблоко..."
      Роман Панасович кивнул: видно, попалась женщина наблюдательная.
      - А это ответ из области на ваш вчерашний запрос, - Раблюк подал телефонограмму.
      Роман Панасович пробежал глазами неровные строчки: записывали быстро и не очень разборчиво, но Козюренко научился свободно читать любой почерк.
      - Действительно любопытно... - сказал неопределенно, словно сомневался в подлинной ценности сообщения, хотя это было не так: из области подтверждали, что во время войны Василь Корнеевич Прусь находился в партизанском отряде, действовавшем на Львовщине, и что именно этот отряд напал на гитлеровский обоз и захватил несколько машин с ценностями, которые враг пытался вывезти в Германию. - Интересно... Давайте сделаем так, Иван Терентьевич. Во-первых, вызовите сюда, в райотдел, Якубовского. Я хочу поговорить с ним. Во-вторых, ознакомьте всех ваших работников с приметами неизвестного, с которым видели Пруся. Дежурной заготконторы покажите паспорта обитателей гостиницы - может, среди них опознает человека, приходившего к Прусю. Поинтересуйтесь теми, кто выписался из гостиницы вчера и позавчера. Если кто-то похож, - он улыбнулся, - на печеное яблоко, немедленно сделайте запрос - пусть сразу же пришлют фотографию для опознания.
      Козюренко выдержал паузу, и подполковник понял его.
      - Будет исполнено! - встал он. - Мы приготовили вам для работы кабинет моего заместителя, на третьем этаже. Там уютнее... Но если вас устраивает мой...
      - Ну что вы, Иван Терентьевич! Мне нужны стол, телефон и диван больше ничего. Правда, еще... Не сможете ли вы достать какое-нибудь одеяло и подушку? Иногда жаль терять время...
      - Еще как, - махнул рукой Раблюк. - Кстати, если не возражаете, я хотел бы пригласить вас на обед.
      - Благодарю, но не хочу связывать вас обещанием. Когда вы обедаете? О, в три? Чудесно, постараюсь быть. Однако не обижайтесь, если не удастся. У нас же с вами служба такая.
      Раблюк кивнул: действительно, служба беспокойная - не знаешь, где будешь через полчаса.
      Кабинет заместителя Раблюка понравился Козюренко. Из его окна открывался красивый вид - перспектива длинной улицы, с одной стороны одноэтажные коттеджи, утопающие в садах, с противоположной - парк.
      Козюренко немного постоял у открытого окна, с наслаждением вдыхая аромат цветов, вздохнул и сел к телефону. Набрав номер начальника областного управления милиции и услышав, как громко задребезжала мембрана, удовлетворенно сказал:
      - У тебя, Юрко, чувствую - все в порядке. Буду рад скоро увидеться, а то черт знает что творится: ты в Киеве - меня нет, я во Львове - ты где-то пропадаешь.
      - Старина! Жму твою лапу. Приезжай вечером. Нина будет рада. И никаких отговорок, здесь я начальство. Вчера хотел тебя встретить в аэропорту, да, понимаешь, такое вышло... Короче, приедешь - расскажем... Ну, а у тебя как дела? - спросил без всякого перехода.
      - Идут, - не совсем уверенно ответил Козюренко. - А чтобы они шли быстрее, ты вот что, дружище, сделай... - Представил, как Юрко нажал кнопку магнитофона, боясь что-нибудь упустить... Хотя нет, Юрко, может быть, потянулся за карандашом и прижал локтем лист бумаги, чтобы удобнее было писать. По привычке причмокивает губами, совсем как ученик первого класса, а ему уже за пятьдесят... Черт, как незаметно бегут годы! Кажется, совсем недавно закончили с Юрком юридический факультет, и вот оба уже в чинах, у самого - лысина, а у Юрка от забот побелела голова Но голос у него не изменился. Такой же бодрый и густой. Девушки, бывало, влюблялись в него по телефону....
      - Ты меня слышишь, Юрко? - спросил Козюренко, потому что показалось, что тот молчал чуть не минуту.
      - Конечно.
      - Свяжись с облпотребсоюзом. Надо, чтобы оттуда послали в Желеховскую заготконтору на должность убитого Пруся хорошего человека. Да, правильно, начальником цеха по переработке овощей. В этой заготконторе, как я понимаю, есть комбинаторы и сукины сыны, а желательно было бы, чтобы они этого нового человека приняли, как своего... Я хотел бы с этим человеком поговорить перед тем, как он приедет в Желехов. И еще... ужинать буду у тебя, если организуешь сегодня репродукцию этой проклятой картины...
      - Как тебе не стыдно, - даже захлебнулась мембрана. - Это же шедевр мировой живописи!
      - И этот шедевр может исчезнуть, если я не буду иметь репродукцию.
      - Можешь считать, что она уже у тебя.
      - Ты уверен?
      - Я знал, что она тебе понадобится. Директор картинной галереи уже привез ее.
      - Ну, дружище, ты меня растрогал. Нужны также данные о деятельности партизанского отряда Войтюка.
      - В котором был Прусь?
      - А ты, вижу, в курсе...
      - К нам такие криминалисты приезжают не каждый день. Сейчас я пошлю кого-нибудь из ребят в архив.
      - Тогда, возможно, тебе придется угощать меня сегодня еще и обедом...
      - С радостью. Сейчас позвоню Нине...
      - Не надо, зачем ей лишние хлопоты?
      - Э-э, голубчик, мне же потом достанется - почему не предупредил...
      Положив трубку, Роман Панасович придвинул к себе дело Пруся. Уже просматривал его, но должен знать все досконально.
      С маленького фото на него смотрел человек с лохматыми бровями и мясистым носом. Смотрел так сурово и подозрительно, что Козюренко показалось - улыбка никогда не касалась его губ. Этот мрачный человек родился в тринадцатом году в небольшом селе под Львовом. Родители его крестьяне, и сам он тоже жил в селе.
      С сорок третьего года - в партизанском отряде. После войны все время в Желехове, в заготконторе. Только сначала он был обыкновенным рабочим, потом мастером и, наконец, начальником цеха. Что ж, рост закономерный. Прусь заочно окончил техникум пищевой промышленности. Был он человеком не очень-то и грамотным, судя по нескольким ошибкам в автобиографии, но, конечно, дело свое знал, ибо в райпотребсоюзе отзывались о нем как о специалисте хорошо, не раз премировали и объявляли благодарности. Жил скромно. Дом, правда, построил большой, с мансардой. Но он был почти пуст. В трех нижних комнатах стояли почерневшие от времени стол, стулья, дешевенький шкаф и продавленный диван. Только в мансарде, где Прусь жил, весь пол закрывал красивый ковер, а над широкой тахтой, застланной пушистым гуцульским покрывалом, нависал импортный торшер. На сберкнижке лежало всего триста рублей. И денег у убитого не нашли. Прусь жаловался сотрудникам, что задолжал, строя дом, и вынужден считать копейки. Но люди видели, как он навеселе приезжал из Львова на такси. Высаживался, правда, где-нибудь на безлюдных улицах. Да разве можно что-нибудь скрыть от любопытных глаз желеховцев?
      В дверь постучали, и Козюренко оторвался от бумаг.
      - Пришел Якубовский, - доложил дежурный по райотделу.
      - Пусть войдет.
      Якубовский чем-то походил на Пруся, и в то же время был совсем не похож на него "Такой же мрачный и подозрительный, - подумал Роман Панасович. - Не даст никому спуску, особенно соседу, построившему себе дом лучше, чем у него".
      - Я - следователь, - отрекомендовался Козюренко и подвинул Якубовскому стул. - Надеюсь, догадываетесь, почему пришлось побеспокоить вас?
      Якубовский посмотрел исподлобья и еле заметно шевельнул губами.
      - Знаю, - ответим хмуро. - Ищете убийцу Пруся.
      - И питаем надежду, что вы поможете нам.
      - Извините, пан начальник, я ничего не знал и не знаю.
      - Ну зачем же так категорично? - засмеялся Роман Панасович. - Вы приобрели дом на Корчеватской улице четыре года назад?
      - Да.
      - До этого знали Пруся?
      - Нет.
      - Итак, вы знакомы четыре года. Этого достаточно, чтобы изучить друг друга, а может, и подружиться, как и надлежит добрым соседям. Как вы думаете?
      - Да, достаточно, - утвердительно кивнул Якубовский.
      - Вы были в хороших отношениях с покойным?
      - Что нам делить?
      - И не ссорились?
      - Иногда, по-соседски... С кем не бывает? Курица перебежит или что-нибудь еще...
      - Правда, разве можно из-за курицы убить человека? - Роман Панасович заметил, как шевельнулись брови у Якубовского. Но тот ответил твердо:
      - Конечно, нельзя.
      - И все же вы хватались за топор? - спросил Козюренко ровным тоном. Почему?
      Якубовский не поднимал глаз.
      - Это, прошу пана начальника извинить, так уж случилось, не отказываюсь. Я был крайне раздражен и только погрозил Прусю.
      - Но все же грозили ему. Вот и люди слышали... Есть свидетельство...
      - У нас люди все слышат! - зло сверкнул глазами Якубовский.
      - А разве это плохо?
      Якубовский вдруг повернулся к Козюренко всем телом. Положил узловатые руки на стол, будто хотел опрокинуть его на Романа Панасовича. С нажимом сказал:
      - Я знаю, вы заподозрили меня. Но не убивал. Твердо говорю: не убивал!
      - А мы вас ни в чем не обвиняем. Кстати, где вы были ночью с восемнадцатого на девятнадцатое мая?
      - Где же я могу быть? Дома. Раньше со старухой в кино ходили, а после ее смерти я даже телевизор не включаю.
      - В котором часу легли спать?
      - Как всегда, в десять.
      - Во двор выходили?
      - Да.
      - И ничего подозрительного на соседней усадьбе не заметили? У Пруся еще горел свет?
      - В верхней комнате.
      - А Прусь не выходил на балкон или в сад?
      - Нет. Правда, мне показалось... Но, может, я и ошибся...
      - Что вам показалось?
      - Сперва увидел какую-то тень у крыльца, Вроде бы кто-то мелькнул там. Я подошел - за смородиной никого. Но было уже темно, плохо видно, да и к Прусю никто не ходил.
      - Вообще никто не ходил? Или просто вы не видели?
      - Извините, я уже на пенсии, и жена год как померла, так приходится по хозяйству крутиться. Все время во дворе - увидел бы. Иногда кто-нибудь из заготконторы заглянет - вот и все гости.
      - А с кем Прусь вернулся домой вечером восемнадцатого мая?
      - Один.
      - Но ведь вы видели тень возле крыльца. Окно в мансарде в то время светилось?
      - Я подумал, что Прусь мог выйти, не выключив свет.
      - Вы были у Пруся дома до обыска? Знаете расположение комнат?
      И снова брови Якубовского дрогнули.
      - На первых порах бывал... Но потом... - махнул он рукой.
      - Когда в последний раз заходили к Прусю?
      - Уже и позабыл. Может, года два...
      - Что ж, товарищ Якубовский, мне хотелось бы побывать в вашей усадьбе. Если не возражаете, конечно.
      - Заходите.
      - Можно сейчас?
      Якубовский поднялся.
      - Почему нельзя? Пошли.
      Усадьба Якубовского, огороженная невысоким заборчиком, понравилась Козюренко. Он постоял на дорожке, ведущей к калитке, взошел на крыльцо. Окна мансарды Пруся отсюда не увидел. Спустился в сад. Из-под яблонь было видно и мансардное окно, и крыльцо соседнего дома. Якубовский мог незаметно, прячась за кустами смородины, подойти к самому забору и перелезть через него - не забор, а одно название...
      Но почему он должен подозревать Якубовского?
      Козюренко попрощался с хозяином и вернулся в райотдел.
      "ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО"
      Козюренко сидел за столом заместителя начальника райотдела, пил невкусный и несладкий растворимый кофе и задумчиво рисовал на листе бумаги чертиков. Они у него получались удрученные, худые и несчастные. Заметив, что один из чертей чем-то похож на Якубовского, Роман Панасович скомкал бумагу и с отвращением выбросил в корзинку. Вынул чистый лист, написал: "Якубовский" - и поставил с обеих сторон по вопросительному знаку. Перешел на диван, прилег, подложив под бок подушку. Это помогло сосредоточиться. Еще раз освежил в памяти все детали - не допустил ли он где-то ошибку?
      Труп Пруся увидел рабочий заготконторы, которого привез на Корчеватскую на мотоцикле его товарищ. Это произошло около девяти утра во вторник девятнадцатого мая. В восемь Прусь должен быть на работе, но не явился, а без него не могли открыть подсобное помещение цеха. Входная дверь дома Пруся была закрыта, но не заперта. Рабочий позвал Пруся и, не услышав ответа, вошел в дом. Труп лежал в кухне у крышки над лазом в погреб. Видно, убийца выбрал удобную позицию - за кухонной дверью: Прусь, вылезая из подвала, непременно должен был повернуться к нему спиной.
      В том, что Прусь достал из тайника картину и выносил ее из погреба, у Козюренко не было сомнения: падая, убитый зацепил свернутым полотном крышку над люком в полу - на ней остались следы краски и ворсинки, идентичные найденным в тайнике. Итак, убийца точно знал, за чем Прусь спустился в подвал, и ждал его с топором. Потом он тщательно обыскал погреб - об этом свидетельствовали чуть сдвинутые со своих мест вещи. Убийца старался не оставлять следов, но все же несколько раз ошибся. Наконец, он нашел тайник и открыл его, вероятно, ножом. Ничего не увидев в нем, инсценировал ограбление: вывернул у Пруся карманы, снял часы, забрал деньги (в тот день Прусь получил зарплату, вряд ли успел много потратить) и исчез.
      Убийство произошло, как установила экспертиза, между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи. Перед этим Прусь распил с кем-то бутылку вина: на журнальном столике возле тахты стояли два стакана - один пустой, в другом было немного вина. На этом стакане еще во время первого обыска работники милиции обнаружили отпечатки пальцев. Настораживало то, что человек, убивший Пруся и шаривший потом в погребе, почти не оставил там следов, не было и отпечатков пальцев - очевидно, действовал в перчатках. И вдруг такой недосмотр. Хотя его могло что-то испугать, и у него уже не было времени, чтобы подняться в мансарду и обтереть стакан.
      Следы на стакане оставил не Якубовский. Вообще у него с Прусем были не такие отношения, чтобы по-приятельски распивать в мансарде портвейн. Но ведь гость Пруся мог уйти, не заперев дверь, и Якубовский воспользовался этим. Только навряд ли он полез бы в погреб и искал тайник, а тем более картины...
      Тут могли быть десятки вариантов, версий, ходов, и Козюренко не ломал над ними голову. Считал, что прежде всего его задача - найти человека, пившего в тот вечер с Прусем портвейн, а также человека, которого заметила дежурная заготконторы и с которым Прусь обедал в чайной.
      А может, это одно и то же лицо?
      Начальник райотдела доложил Козюренко, что среди тех, кто жил в гостинице "Красная звезда", дежурная не опознала "печеного яблока". Восемнадцатого вечером из гостиницы выписались трое: двое львовян и один житель Ковеля. Несколько часов назад спецпочта доставила их фотографии, и теперь участковый уполномоченный вместе с работником областного управления внутренних дел старшим лейтенантом Владовым, которого выделили в помощь Козюренко, разыскивали тетку Марусю - вахтера заготконторы, которая отдежурила свою смену и куда-то ушла.
      Роман Панасович, пересев к столу, начал перелистывать материалы о партизанском отряде, в котором воевал Прусь.
      Отряд был небольшой, и масштабы его деятельности не очень впечатляли. Положение отряда осложняло то, что приходилось отбиваться и от гитлеровских карательных частей, и от местных бандеровцев. Партизаны все время маневрировали, иногда перебазировались в карпатские леса, где отсиживались в особенно опасные зимние месяцы.
      Организовал отряд и руководил им односельчанин Пруся - бывший председатель сельсовета Войтюк. Он погиб во время нападения на гитлеровский обоз. Пока партизаны нагружали возы, к гитлеровцам подоспело подкрепление. Завязался бой, Войтюк с группой бойцов задерживал врага, чтобы дать возможность партизанским подводам отъехать как можно дальше. Потом партизаны разделились на группы и стали отходить к базе. Войтюк на сборный пункт уже не вернулся. Последним, кто его видел, был Прусь. В архиве сохранилось свидетельство Пруся: гитлеровцы подстрелили его коня, и он начал разгружать подводу, чтобы спрятать ящики. В это время на него наткнулись Войтюк с Ивасютой - бойцом их отряда. Командир уже был ранен и приказал отступать: враги были совсем близко.
      Партизаны перебежали поляну, гитлеровцы убили Ивасюту, а Войтюк был еще раз ранен. Однако Прусь не оставил его, нес на плечах почти полтора десятка километров, но, к сожалению, спасти командира не удалось: Войтюк умер у него на руках, и Прусь сам похоронил его.
      Рассказ был настолько правдоподобен, что никто в нем не усомнился. Новый командир отряда представил Пруся к награде, и после освобождения Львова тот получил медаль "За отвагу".
      Роман Панасович заварил себе еще полстакана кофе. Представил, как все это могло произойти на самом деле. Поставив на подводу ящики с ценными трофеями, Прусь погнал коня не к месту сбора партизанского отряда, а хорошо знакомыми ему лесными дорогами в свое село. Козюренко проверял по карте: село в восемнадцати километрах от дороги, где отряд напал на гитлеровский обоз. Оставил трофеи у родных или знакомых, а может, просто спрятал где-нибудь и уже потом двинулся на базу. Тут его встретили Войтюк с Ивасютой. Возможно, командир и правда был ранен. Конечно, он не мог не спросить у Пруся, почему тот едет от села да еще на пустом возу. И тогда Прусь уничтожил их - предательски скосил автоматной очередью. Командира похоронил, а труп Ивасюты просто бросил в лесу. Рассказывая в отряде о гибели Войтюка, изобразил свои действия как геройские...
      Козюренко вздохнул: конечно, это лишь его догадка. Но, скорее всего, так оно и было, хотя доказать преступление Пруся теперь уже невозможно.
      Зазвонил телефон: Владов сообщил, что дежурную наконец разыскали и привезли в райотдел милиции.
      Роман Панасович разложил на столе с десяток фотографий. Женщина, которую привел старший лейтенант, с любопытством посмотрела на него, сознавая, что нужна милиции: сам участковый привез ее на машине. Она подошла к Козюренко и таинственно зашептала:
      - Я, товарищ, прямо скажу: он, и больше никто... Лицо у него, что у того ворюги, а глаза так и бегают, так и бегают. Я сразу хотела позвонить в милицию, да взяло меня сомнение: товарищ Прусь такой солидный человек, что не станет водиться с ворами.
      Роман Панасович попросил позвать понятых и пригласил женщину к столу.
      - Посмотрите, нет ли его здесь?
      Дежурная сразу ткнула в одну из фотографий.
      - Вот он, голубчик. Точно он. Я его узнала, ворюгу. Теперь не выкрутится... Немножко помоложе тут. Убийца проклятый!
      Козюренко подчеркнуто официально сказал:
      - Гражданка Коцюба, прошу вас еще раз внимательно посмотреть на это фото. Вы утверждаете, что на снимке человек, с которым вы видели восемнадцатого мая Василя Корнеевича Пруся?
      - А то как же, утверждаю. Да я его и средь тысячи узнала б.
      - Ну что ж, тогда благодарю вас. - Роман Панасович подал ей руку. До свидания.
      Видно, тетка Маруся не ожидала такого финала, надеялась, что ее станут подробно расспрашивать, составлять протоколы, наконец, советоваться, как задержать убийцу, а тут - до свидания.
      Сделала шаг к Козюренко, хотела что-то сказать, но Владов хорошо знал службу - открыл дверь и велел:
      - Пройдите, гражданка!
      Коцюба крепко сжала губы и обиженно посмотрела на Романа Панасовича: вот какое уважение за раскрытие преступления. Но Козюренко уже снова погрузился в дела и не заметил ее взгляда. Он достал из папки сопроводительную записку и фотографии.
      Яков Григорьевич Семенишин. Рабочий Ковельского кирпичного завода. 1917 года рождения. Адрес...
      Взглянул на часы. Только половина одиннадцатого, и если сейчас выехать, можно после обеда быть в Ковеле. Бросил в портфель бумагу, зубную щетку и приказал Владову подать машину...
      ...На Ковельский кирпичный завод они приехали вместе с инспектором уголовного розыска местной городской милиции. Заведующему отделом кадров объяснили, что расследуют заявление, которое пришло в милицию, - что-то связанное с продажей краденых вещей. Попросили вызвать начальника цеха, где работает Семенишин. Ожидая его, Козюренко углубился в личное дело, принесенное заведующим. Чуть не свистнул от неожиданности: Яков Григорьевич Семенишин воевал в одном партизанском отряде с Прусем. Но ничем не обнаружил своего удивления. Профессиональная привычка обуздывать эмоции, скрывать их. И все же сознание того, что, возможно, наконец, напал на настоящий след, всегда возбуждало и приносило удовлетворение. Ведь Прусь с Семенишиным могли быть сообщниками еще во время войны, а может, Семенишин в чем-то подозревал Пруся и шантажировал его...