Картина в тайнике

      - На Тополиной все спокойно, никто не приходил... - с грустью доложил он, словно был виноват в этом. - А талон не использован. Что прикажете?
      - Оперативную машину в Желехов.
      Владов кивнул, будто знал, что начальство даст именно такое распоряжение, и исчез за дверью.
      ...Якубовский рыхлил клубнику, когда возле его усадьбы остановилась машина. Оперся на мотыгу и смотрел, как идут к нему. Пальцы задрожали выронил рукоятку, отступил на шаг и оглянулся, будто хотел убежать...
      Козюренко подошел к нему, указал на беседку, где стояли стол и скамейка.
      - Садитесь, Якубовский, - сказал властно, - так как дело к вам имеем неприятное, и придется подождать, пока придут понятые...
      - Уже не привыкать к неприятностям, - ответил тот мрачно. - Люди и так начали чураться меня...
      Козюренко разложил на столе бумаги, вынул авторучку. Сухо начал:
      - Выходили вы в сад ночью с восемнадцатого на девятнадцатое мая? После одиннадцати часов? И ничего не закапывали в малине?
      Якубовского вдруг начало трясти.
      - Н-ничего... Я уже говорил... Н-ни-чего... Я не закапывал и н-ничего не делал...
      - А где сейчас находится ваш брат?
      - Какое это имеет значение? - почти закричал Якубовский. - Он сам по себе, я - сам по себе! Я не видел его уже год!..
      - Как зовут вашего брата и где он живет?
      Якубовский бессильно оперся на спинку скамейки, щеки у него обвисли.
      - Якубовский Константин Николаевич, - чуть шевельнул губами. - Живет в Нововолынске, на улице Горького, тридцать четыре.
      - За что и когда его привлекали к судебной ответственности?
      - В шестьдесят пятом году за кражу. Отсидел свое и вернулся.
      - И вы утверждаете, что не виделись с ним целый год?
      - Да.
      Козюренко спрятал протокол допроса в портфель. Поинтересовался:
      - Понятые прибыли? Тогда приступим к работе.
      При современном уровне техники найти железо, зарытое даже на метр и глубже, очень просто - топор вытащили сразу. Топор с металлическим топорищем был очень острый, с рыжими пятнами ржавчины и крови.
      Якубовский тупо смотрел на топор и молчал. В конце концов в его признании сейчас и не было особой необходимости - вещественное доказательство свидетельствовало само за себя. Владов ждал, что сейчас они поедут в Нововолынск - был уверен, что к преступлению причастен брат Якубовского. Но Козюренко решил вернуться во Львов.
      Роман Панасович остановил машину у Главпочтамта и, приказав выяснить, где находился Константин Якубовский восемнадцатого и девятнадцатого мая, вошел внутрь. А через два часа уже был в своем кабинете. Вечером связался по телефону с Москвой и что-то уточнил. Оставил кабинет в полночь. Отвез Владова домой и сам поехал спать.
      На следующий день Козюренко снова связался с Москвой и долго разговаривал с разными людьми. Снова поинтересовался у Владова, есть ли новости с Тополиной и, узнав, что нет, удивленно пожал плечами.
      ФИНАЛ
      Около двенадцати Владову позвонила сотрудница управления, которую поселили на Тополиной.
      - Только что приходила снимать полдома какая-то женщина, - сообщила та. - Уже пожилая, длинная и сухая. Осмотрела дом и приняла все наши условия. Сказала, что завтра въедет. Ее сфотографировали, а ребята из опергруппы пошли за ней.
      - Спасибо, Верочка, продолжай роскошествовать в особняке Пруся. До особого распоряжения.
      - Надоело... - пожаловалась Верочка.
      - Там же столько книг! Читай, - посоветовал Владов. - Повышай свой уровень. Это полезно даже таким красоткам, как ты!
      Верочка что-то буркнула в трубку, но Владов уже нажал на рычаг аппарата. Бросился к двери и еще с порога начал докладывать Козюренко.
      - Так, говоришь, длинная и сухая женщина? - переспросил тот. - И ребята пошли за ней? - Приказал: - Две оперативные машины.
      Владов не понимал, зачем две, но приказ есть приказ, и его надо исполнять...
      Машины с оперативными работниками уже стояли во дворе, а Козюренко все не выходил из кабинета. Прошло с полчаса, Владов сидел как на иголках, однако за дверью царила тишина. Зазвонил городской телефон, и какой-то мужчина попросил соединить его с Козюренко. Обменялся с Романом Панасовичем несколькими словами, и тот сразу вышел в приемную.
      - Едем, Петр! - сказал весело и, как показалось Владову, даже задорно.
      Обе машины одновременно остановились на Парковой улице: у дома каноника Юлиана Боринского и у дома его сестры. Козюренко в сопровождении Владова, двух оперативников и понятых поднялся на четвертый этаж.
      Открыл сам отец Юлиан. В легких летних брюках и полосатой пижамной куртке он был похож скорее на канцелярского работника, чем на почтенного каноника. Удивленно отступил, узнав Козюренко.
      - Снова что-нибудь с автомобилем? - спросил. - Но я болен и никуда не выхожу...
      Козюренко показал ему постановление на обыск. Кожа на лбу у каноника покрылась морщинами, но он ни о чем не спросил и первым прошел в комнату. Молча сел в глубокое кресло и только после этого сказал, глядя Козюренко прямо в глаза:
      - Прошу вас исполнять свои обязанности, хотя не знаю, чем вызваны такие... - запнулся он, - крайние меры. Я ничего не скрываю от власти, у меня все на виду. Ну что ж, ищите... Но что?..
      - "Портрет" Эль Греко! - Роману Панасовичу показалось на мгновенье, что зрачки у каноника расширились и глаза потемнели. Но отец Юлиан не отвел взгляда.
      - Что вы сказали? - переспросил он.
      - Мы ищем картину Эль Греко. Вы взяли ее у Василя Корнеевича Пруся, которого убили восемнадцатого мая, - с ударением сказал Козюренко и сел напротив отца Юлиана. - Где она?
      Каноник прикрыл глаза. Сложил пухлые руки на груди, пошевелил пальцами. Спокойно ответил:
      - Вы уже были у меня, уважаемый гражданин начальник. И убедились, что я восемнадцатого мая лежал больной и не выходил из дому.
      - Да, алиби как будто у вас есть, - подтвердил Козюренко. - Но все-таки убили вы и картиной завладели тоже вы. Где прячете?
      - Бессмыслица какая-то... - Каноник прижал руки к сердцу. - Эль Греко... Это художник с мировым именем. Я немного разбираюсь в искусстве и знаю, что такое полотно Эль Греко. Его картины - огромная ценность. Не понимаю, откуда Эль Греко может взяться у Пруся... Это какая-то ошибка...
      Козюренко дал знак оперативникам, и те начали обыск. Отец Юлиан молча смотрел, как они заглядывают в шкафы, выдвигают ящики письменного стола; смотрел с иронией и даже укоризненно: и зачем, мол, люди создают себе лишние хлопоты?.. Взял молитвенник и сделал вид, что полностью углубился в чтение. Но от внимательных глаз следователя не укрылось, что каноник уставился в одну страничку, - верно, не видя даже букв.
      У Боринского была небольшая двухкомнатная квартира, и обыскали ее быстро; через два часа Козюренко окончательно убедился, что картины Эль Греко здесь нет. Не нашли ее и в квартире сестры отца Юлиана.
      На мгновение у Романа Панасовича мелькнула мысль: а что, если он ошибся? Нет, ошибки не могло быть.
      Роман Панасович придвинул стул к креслу каноника. Полюбопытствовал:
      - Где ваша домработница?
      Заметил, как по лицу каноника промелькнула тень. Отец Юлиан отложил молитвенник.
      - Что-то там у нее с сыном, - объяснил он. - Отпросилась и уехала. Сын у нее работает где-то под Ивано-Франковском. Кажется, в Долине.
      - А где она сама живет?
      Каноник опустил глаза.
      - В Петривцах, - ответил он. - Но я же говорю, она поехала к сыну на Ивано-Франковщину.
      - Неправда, - решительно возразил Козюренко. - Неправда, Боринский. Она уехала совсем не туда и живет не в Петривцах, а в Подгайцах. Вы же сами говорили.
      Руки каноника скользнули по мягкой коже подлокотников, и он еще глубже осел в кресле.
      - Да, кажется, я ошибся - Петривцы, Подгайцы... Похожие названия... Сделал над собой усилие и улыбнулся, но улыбка только искривила его лицо. - А зачем она вам, моя Настя?
      - Одевайтесь, гражданин Боринский, и сейчас поедем, - решительно произнес Козюренко. - Почему-то мне захотелось тотчас же повидаться с вашей домработницей.
      Отец Юлиан надел обычную рубашку и серый, совсем мирской, с разрезом пиджак.
      Его посадили на заднее сиденье между Владовым и оперативным работником. Козюренко сел на переднее, и "Волга" вскоре вырвалась на загородную магистраль. Все молчали. Так, молча, и доехали до Подгайцев. Отец Юлиан сделал вид, что не знает, где Настин дом, но через минуту это объяснили в сельсовете, - дом стоял у шоссе, и "Волге" даже не пришлось съезжать с асфальта.
      Настя возилась во дворе у летней кухни - бросилась навстречу отцу Юлиану, но Козюренко остановил ее и попросил разрешения войти в дом вместе с председателем и секретарем сельсовета. Настя зачем-то вытерла руки фартуком и открыла перед ними дверь. Роман Панасович переступил порог и остановился, пораженный: на чисто побеленной стене висел "Портрет" Эль Греко. Козюренко сразу узнал картину: задумчивый и чуть грустный взгляд человека, постигнувшего окружающий мир и несколько разочаровавшегося, но не разуверившегося.
      Портрет был прикреплен к стене обыкновенными канцелярскими кнопками, словно чертежный лист к доске. А возле него такими же кнопками Настя пришпилила дешевенькие картинки духовного содержания, увенчав все это цветной базарной мазней, на которой были изображены сусальные влюбленные и голубь, сладко смотревший на них одним глазом.
      Эль Греко и базарный ширпотреб...
      - Откуда у вас эта картина? - спросим Козюренко у Насти.
      Женщина вопросительно посмотрела на отца Юлиана. Тот сидел в углу на табуретке, уставившись в пол, равнодушный и безвольный.
      - Его милость сказали, - произнесла нерешительно, - что этот святой образ принесет счастье моему дому... - Перекрестилась и снова посмотрела на каноника.
      - Когда он дал вам эту картину?
      - В тот самый вечер, когда вы приходили.
      - И велел, чтобы не возвращались из Подгайцев, пока он не позовет? уточнил Козюренко.
      - Да, так... - произнесла женщина, будто провинилась в чем-то. - Я говорила, как они там будут без присмотра, но они накричали на меня...
      - Вы подтверждаете это? - обратился Козюренко к канонику.
      Тот наконец поднял глаза.
      - Да, подтверждаю... - ответил устало.
      ...Они ехали обратно, и Козюренко держал на коленях полотно Эль Греко. Думал, как быстро все кончилось. Вдруг вспомнил, что не все, и спросил каноника:
      - В котором часу назначена у вас встреча с Вороновым?
      - Каким Вороновым? - встрепенулся тот.
      - Э-э, святой отец, - сказал Козюренко весело, - поздно отпираться. Следственным органам все уже известно... Я не имею права ничего обещать, но все же у вас есть последний шанс...
      Отец Юлиан опустил голову.
      - Пусть будет хоть последний шанс, - тяжело вздохнул он.
      - Где у вас назначена встреча с Вороновым?
      - Еще не знаю. Он должен прилететь вечерним рейсом и позвонить.
      - Вы его пригласите к себе домой, - приказал Козюренко, - откроете и проводите в комнату. Мы будем в соседней. Покажете картину и получите деньги. Кстати, на чем вы сошлись?
      - На сорока тысячах.
      - Продешевили.
      - Но ведь десять тысяч валютой... - несколько стыдливо уточнил отец Юлиан.
      - Все равно. Воронов мог бы дать вдвое больше.
      - Неужели? - раздраженно вырвалось у каноника, будто он уже держал в руках деньги и их нахально вырвали у него.
      Владов захохотал - такой анекдотичной показалась ему ситуация.
      - А сколько вам платил Прусь за то, что во время войны вы прятали все, что он награбил? - неожиданно спросил Козюренко.
      - Не плата - слезы... - пожаловался отец Юлиан и осекся: откуда этот следователь знает, что Прусь привез трофеи к нему?
      Какую серьезную ошибку допустил тогда отец Юлиан! Они с Прусем поделили все пополам: несколько отрезов сукна, белье, кипу немецкого обмундирования, золотые кольца и часы... Прусь бросил в свой сундук, который временно оставил у отца Юлиана, несколько картин, сказав, что выменял их на базаре за две буханки хлеба. Отец Юлиан подумал, что это какие-то дешевенькие копии, и даже не взглянул на них... Разве он знал, что Прусь стащил с немецкой машины ящик с подлинными шедеврами мирового искусства? Собственно, полуграмотного Василя Пруся больше интересовали иные трофеи, и на картины он позарился только потому, что командир партизанского отряда, рассказывая бойцам о значении операции, особенно подчеркнул ценность полотен, которые вывозили фашисты.
      Но все же отцу Юлиану, любившему живопись и собиравшему картины, Прусь решил не говорить, где добыл их на самом деле.
      - Ну, так уж и слезы! - с иронией сказал Козюренко.
      - Вы же человек практичный и своего никому не уступите.
      Каноник ответил твердо:
      - Правда, уверяю вас, Прусь заплатил мне копейки. Он надул меня...
      Да, надул - каноник был уверен в этом. Когда год назад Прусь приехал к нему и попросил найти покупателя на полотна Ренуара, Сезанна, Ван-Гога и Эль Греко, отец Юлиан только захохотал. Он и забыл о картинах, когда-то небрежно брошенных Прусем на дно сундука. Но Прусь объяснил теперь, откуда у него полотна, и у отца Юлиана чуть язык не отнялся. Он почти год прятал сундук Пруся, и ни разу господь не надоумил его заглянуть туда. Хотя вряд ли он сумел бы определить, что это - оригиналы...
      Они договорились с Прусем, что отец Юлиан получит двадцать процентов от суммы, вырученной за картины. Несколько раз Боринскому пришлось ездить в Москву, искать связи с дельцами черного рынка, пока, наконец, один знакомый спекулянт из комиссионного магазина не дал ему адрес своего московского напарника, а уже через того удалось связаться с Павлом Петровичем Вороновым.
      Они уже въехали в город и приближались к Высокому замку. Каноника под присмотром оперативника оставили в дальней комнате. А Козюренко с Владовым уселись у телефона.
      - Поражаюсь я вашей интуиции, Роман Панасович. Были почти прямые улики против Сухановой с ее любовником и против Якубовского, а вы вышли на каноника... - сказал Владов.
      Козюренко улыбнулся.
      - Не интуиция, а опыт, - возразил он.
      - Мне кажется, вы сразу же догадались, что убил каноник, - продолжал старший лейтенант.
      Козюренко посмотрел на Владова.
      - Хочешь знать, как я узнал, что именно поп убил Пруся?
      - Если не секрет...
      - Ну, какие же от тебя секреты? Откровенно говоря, первое сомнение зародилось у меня тогда, когда я узнал, что у каноника был приход в селе, расположенном в районе, где действовал отряд Войтюка. Но лишь сомнение, больше ничего, - подозревали же мы и Семенишина, и Якубовского, и Суханову с Григоруком... Когда каноник доказал свое алиби, я подумал, что он действительно непричастен к преступлению. Но потом увидел у окна комнаты, где, как утверждает Боринский, он три дня пролежал больной, пожарную лестницу. Став на карниз, можно дотянуться до нее, спуститься и спрыгнуть вниз...
      - Я тоже обратил на нее внимание, - добавил Владов, - но она кончается почти на уровне второго этажа.
      - Вот именно, - кивнул Козюренко. - Сперва и меня это сбило с толку. Но мое подозрение окрепло, когда я нашел под сиденьем поповского "Москвича" разовый талон на телефонный разговор с Желеховым. Талон, купленный четырнадцатого мая, накануне приезда Пруся во Львов и его встречи с Юлианом Боринским в соборе.
      - Но ведь мы же выяснили, что каноник не использовал талон, - сказал Владов, с недоумением глядя на начальство.
      Козюренко усмехнулся.
      - Его погубила жадность, - объяснил он. - На Главпочтамте я узнал, что было продано два талона - оба на телефонный разговор с Желеховым. Каноник сомневался, удастся ли ему сразу же связаться с Прусем, и купил два талона. В тот же день пришел в епархиальное управление и заказал Желехов. Поговорил с Прусем и пригласил его во Львов, назначив встречу в соборе. Дело в том, что отец Юлиан был посредником между Вороновым и Прусем. Он вызвал Воронова во Львов и пообещал Прусю, что сведет его с антикваром. За определенное вознаграждение, конечно. Восемнадцатого мая в одиннадцать вечера каноник, как они и договорились во время встречи в соборе, приехал к Прусю, чтобы отвезти его к Воронову. В действительности же Боринский и не думал сводить их. Проценты его не устраивали, поэтому и взял с собой топор, на всякий случай обеспечив себе алиби. А неиспользованный телефонный талон оставил - жалко, наверно, стало полтинника. Потом потерял этот талон в машине, и мы нашли его. Тогда я сразу решил прощупать каноника, - помните, как старший автоинспектор разгласил служебную тайну, рассказав об убийстве Пруся?
      - Я не мог понять, зачем это? - откровенно признался Владов.
      - Хотел увидеть, как отреагирует на мои слова святой отец, ведь нам было известно, что он знал Пруся и встречался с ним. Если бы промолчал выдал бы себя... Но каноник не дал нам ни одного козыря. Однако у меня появились основания привезти его в управление милиции и допросить. Правда, тогда я еще не знал о его телефонном разговоре с Прусем, но все же подозрение меня не оставляло. И я решил поймать каноника. Попасться в западню мог только человек, знавший, что у Пруся, кроме "Портрета" Эль Греко, были еще картины Ренуара, Ван-Гога и Сезанна. Человек, убивший Пруся, искал эти полотна и не нашел... Я подумал: если каноник узнает, что Прусь построил в городе еще один дом, то попытается проникнуть туда. Его привлекут не найденные еще картины. Он решил, что Прусь держал в Желехове только Эль Греко, а другие полотна предусмотрительно спрятал в тайнике на Тополиной. И вот во время допроса каноника в городском управлении милиции тот самый недалекий автоинспектор разбалтывает, что у Пруся был особняк на Тополиной и что его любовница решила сдать кому-нибудь полдома..
      После этого каноника отпускают. Правда, следователь еще едет с ним на Парковую, чтобы допросить свидетелей. А меня все еще беспокоит вопрос: если каноник воспользовался пожарной лестницей, то как же он попал обратно?
      Помните, на первом этаже там магазин и рядом куча ящиков? Я прикинул: если сложить ящики друг на друга, даже человек небольшого роста сможет взобраться на лестницу...
      - Но ведь под ней останется пирамида из тары, - возразил Владов.
      - Резонно, - кивнул Козюренко. - Но можно взять длинную палку и уже с лестницы разбросать ящики. А потом забросить палку в кусты. Кстати, в тот вечер я и нашел ее там...
      - И все же отпустили каноника! - вырвалось у Владова.
      - Ну, дорогой, палка - еще не доказательство преступления! Ребятишки могли набросать в кусты чего угодно. Для чего я и отдал палку на экспертизу. Отпечатки пальцев на ней не обнаружены. Итак, мы отпустили каноника и стали ждать, не заинтересуется ли он домом на Тополиной. Но он, как оказалось, был умнее и осторожнее: сперва прислал нам анонимку, чтобы милиция схватила преступника и окончательно успокоилась. Отец Юлиан после убийства Пруся сам закопал топор в малине Якубовского, и думаю, что буквы на анонимке наклеены этим клеем, - он показал глазами на письменный стол, где стояла бутылочка. - А может, и нет. Скорее всего, нет. Не оставил же на анонимке отпечатков пальцев, вероятно, и клеем пользовался другим... Мы арестовали Якубовского, собственно, не могли не арестовать: ведь топор прямая улика. Отец Юлиан узнал об этом. Как - пока что еще не знаю. То ли звонил в Желехов, то ли сестра ездила туда автобусом, или еще как-нибудь это мы выясним. Но узнал и окончательно успокоился: преступник арестован, милиция закрыла дело - можно действовать... И он посылает на Тополиную свою сестру. Посылает сразу, на следующий же день, боится, что любовница Пруся сдаст квартиру другому. Сестра соглашается на все условия. Хотя цена названа высокая. Теперь у меня не осталось сомнений, и мы начали действовать.
      - А Воронов? Почему он тогда так поспешно уехал из Львова?
      - Случайное стечение обстоятельств. У него заболела жена, а Павел Петрович - хороший семьянин. Он предупредил отца Юлиана, что вернется через несколько дней, и... - Козюренко посмотрел на часы. - Самолет, на котором должен прилететь Воронов, наверно, уже садится...
      Все же самолет опоздал. Но вот наконец зазвонил телефон. Позвали каноника. Тот снял трубку и пригласил Воронова сразу приехать на Парковую.
      Отец Юлиан открыл дверь антиквару и, льстиво кланяясь, проводил в гостиную. Козюренко наблюдал в узкую щель между шторами, как вцепился Воронов в полотно Эль Греко. Видно, понимал в живописи.
      Отец Юлиан честно зарабатывал свой последний шанс: равнодушно сидел в кресле, по привычке переплетя пальцы на груди. Наконец Воронов отвел глаза от картины.
      - Подлинный Эль Греко... - сказал он глуховато. Свернул полотно и засунул в чехол. Вытряс из чемодана деньги прямо на письменный стол и весело воскликнул: - Считайте, отче!
      Козюренко вышел из соседней комнаты и приказал:
      - Отдайте картину, Воронов!
      Тот попятился в прихожую, но на пороге уже стоял Владов.
      - Спокойно!
      Воронов положил чехол на стол.
      - Так-то лучше, - одобрил Козюренко.
      - Завтра мы препроводим вас в Москву. Там все и расскажете. - Он взял картину. - А она будет снова висеть в Эрмитаже.